Текст книги ""Фантастика 2024-46". Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Эдуард Веркин

Соавторы: Марианна Алферова,Владимир Скачков,Светлана Славная,Сергей Ковалев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 339 (всего у книги 354 страниц)

– В сердце хотел, гад, промахнулся...

– Не, не промахнулся. Он не промахивается. Почти никогда. Он попал, куда хотел попасть. В плечо, значит, в плечо. Будет синяк, и все, может, электрофорез сделают. Это пластиковые пули.

– Почему? – не понял я. – Почему пластиковые?

– Сегодня он не хотел никого убивать.

– А охранники?

– Тоже пластик. Тоже скоро очнутся. Поэтому надо уходить.

– Кто это? – спросил я. – Кто они?

У стены и в самом деле застонал охранник.

– Так... Это долго рассказывать, но я обязательно расскажу, потом...

Голос Лары поменялся. Голос был деловой, спокойный, даже уверенный.

– А где камень? – спросил я.

– Его нет, – коротко ответила Лара.

Она поставила меня на ноги. Мне хотелось спросить, кто это был. Что за бараны? Но Лара меня опередила.

– Надо уходить, – сказала она. – Сейчас здесь будет охрана.

Лара с вращением подергала за веревку, веревка свалилась, Лара спрятала ее в рюкзак. Подобрала мой носок, сунула мне в карман.

– Уходим.

Дверь была открыта, мы пошли.

Выбрались в узкий, заставленный строительными банками коридор. Спустились по винтовой лесенке. Снова коридор, затем бытовая комната, затем фойе.

Я держался за Ларой, шагал. Плечо болело.

В фойе была маленькая паника. Так мне поначалу показалось. Все бегали туда-сюда, дебильно прыгали, натыкались друг на друга, орали и даже дрались. Так мне показалось сначала. Потом я понял, что это не паника, это просто рок-клуб.

Мы продрались через бесноватых рокеров к выходу, охранник на нас даже не посмотрел.

Гобзиков поджидал нас прямо посреди площади. Гобзиков мялся, маялся, трусил и грыз кед.

Глава 26 Солнечный сокол

В пятом классе меня первый раз сильно побили. Это было еще до Лицея, я шагал по школьному коридору и случайно наступил на ногу одному там. Он был на четыре года старше, и его два приятеля были тоже на четыре года старше, они меня долго пинали и сломали ребро. Никто тогда за меня не заступился.

Вообще-то это было не так уж и больно. Обидно только.

Гобзиков приперся ко мне с самого утра, в семь часов двенадцать минут, даже раньше, наверное. Сказал, что всю ночь не спал, всю ночь думал. Не знаю, какая там уж ночь, я вернулся домой в четыре.

Проспал три часа всего. В последнее время я очень мало спал, это очень причудливо влияет на восприятие.

Гобзиков приперся, устроился на краешке стула и спросил:

– Что же там произошло, а?

– Ну, видишь ли, Егор...

На самом деле я не знал, что произошло. Я еще не успел хорошенько подумать на этот счет. Вывалившиеся из воздуха друзья меня несколько озадачили.

Этот суперстрелок еще... какая-то фантасмагория. Прикидывать если так. Сегодня ночью мы отправились за спящим в камне драконом. Но за драконом пришли еще другие.

Кто они?

Лара их знает. Лара их очень хорошо знает. Я звонил ей утром, она ответила, но говорила как-то чересчур спокойно. И она ни слова не сказала о том, что произошло. Видимо, не хочет разговаривать по телефону. А что произошло вообще?

Залезли за камнем с драконом.

Мы залезли за камнем с драконом, драконы спят в камнях цвета неба миллионы лет, дракон – это свет, собранный в точку, пасынок Большого Взрыва. В пыльном ящике, судя по вензелю, сигарном, он и лежал. Лара бы стала кормить его йогуртом. Мюсли, ирисками, желтыми яблоками. А я бы стал носить его на прогулку в кармане, совсем как попугая или черепаху, но предварительно мы бы долго придумывали ему имя.

У меня было бы много вариантов. Я бы уж придумал.

Ну, например,

Боб. Прекрасное имя для дракона.

Айк. Прекрасное имя для дракона.

Клык. Прекрасное имя для дракона.

Алькор. Прекрасное имя для дракона.

А Лара пила бы чай из кружки с надколотой ручкой и не соглашалась. Ей не нравилось ни одно из предложенных мною имен, она хотела назвать дракона либо Барсиком, либо Лехой.

Я спорил, я говорил, что Леха – это несерьезно, совершенно несерьезно, Лехой можно назвать пони, ну, на крайний случай кенгуру домашнего. А Барсик так и вообще смехотворно, разве можно называть Барсиком огненную птицу? Разве можно назвать барсиком «Су-27»? Барсиком можно назвать кошака, в крайнем случае доберман-пинчера или ротвейлера, но никак уж не дракона, не драконье это имя совсем.

Лара говорила, что если мне не нравится – я могу валить, это не мой дракон, а ее, на что я отвечал, что дракон и мой тоже, я принимал участие в его выручении. Лара смеялась и замечала, что мне не то что дракона, мне единорога паршивого доверить нельзя, у меня же все из рук валится, я сам давно превратился в одну большую роняйку.

Мы бы ругались весь вечер, писали бы имена на бумажках, комкали бы их и кидали в корзину. Лара бы угощала меня самодельным треугольным печеньем, а я бы несколько раз сварил настоящий шоколад с коричными завитушками.

Гор. Солнечный сокол на плече Амон Ра. Прекрасное имя для дракона. Я вырезал бы его на табличке из золота, а когда пришло бы нужное время, мы двинулись бы в сторону поля с прихотливым наклоном травы. Мы подбросили бы его высоко, и Гор поймал бы свой первый ветер...

Стоп.

Я испугался.

Потому что я понял вдруг, с кем встретился сегодня ночью. Или, вернее, с чем.

Сегодня ночью, сидя на пыльном полу в метре от опрокинутого чучела неандертальца, я, кажется, понял.

Я понял не то, что Страна Мечты существует, нет.

Я понял, что знал это всегда.

Это было... наверное, невесело.

– Что же там все-таки произошло... – ныл Гобзиков. – Знаешь, мне послышались какие-то выстрелы...

– Да? – удивлялся я.

– Да, мне показалось, что стреляли. Кто стрелял, а?

У Гобзикова был действительно отличный слух, Гобзиков слышал на километры.

– Там что-то... – сказал я. – Металлисты подрались, кажется... Охранник стрелял из травматического пистолета.

– А где дракон? Дракона-то вы нашли?

– Тебе Лара расскажет, ты ей позвони. А мне пора собираться, мне же еще учиться надо иногда. А ты позвони.

– А она... С ней все в порядке?

– С ней все в порядке, – ответил я.

Надо было прийти в себя, надо было идти на уроки. Хорошо Гобзикову, у него освобождение. Он просто вечно освобожденный, мне бы такую свободу. А мне еще учиться надо, между прочим.

А как я могу учиться, когда у меня перед глазами... Перед глазами Гор, в голове будто чугун.

– Ты сам, Егор, когда собираешься на учебу? – зачем-то спросил я.

– Через недельку, наверное... Слушай, а как ты вообще относишься к Стране Мечты?

Понятно. Главный вопрос, причина бессонницы, червь сомнения. Кризис веры.

– Это ты у меня спрашиваешь? Как я отношусь к Стране Мечты?

– Ну да... – Гобзиков смутился. – У тебя.

Я даже из кровати выскочил от злости.

– Это у тебя брат пропал! Егор! Это тебя из петли вытаскивали! Или ты и не собирался вешаться?

Забавная идея. А вдруг Гобзиков и в самом деле не собирался вешаться?

– Ты что, тоже тогда дурака ломал? И вешаться не собирался?

– Да собирался я! И брат у меня пропал! А мать со мной три года почти не разговаривает!

Гобзиков проорал это прямо мне в ухо.

– Ты не веришь...

– Я верю! – сурово сказал Гобзиков. – Верю! Но просто все так это... как-то...

Гобзиков меня разозлил. Как, вообще, так можно? Столько лет искать и верить, а потом вдруг начать сомневаться...

– Егор, ты знаешь историю про Луну и Королева?

– Нет.

– Я тебе расскажу. Когда собрались послать первую станцию на Луну, то возникла одна смешная проблема. Один астроном вдруг заявил, что поверхность спутника может быть жидкая. Там могло быть восемь метров пыли. И станция могла попросту в этой пыли утонуть... И вот все эти инженеры стали спорить – есть ли пыль на Луне или нету пыли на Луне, и спорили долго, тупо и бессмысленно. В результате всего этого станция никак не могла стартовать. Они все спорили и спорили, спорили и спорили. Это так достало Королева, что он издал специальный указ. В котором своим волевым решением объявил Луну твердой.

– И что?

– Он оказался прав.

Гобзиков кивал.

– Так вот, я тебе говорю с полной ответственностью, Егор, Страна Мечты существует. И все.

– Доказательства...

– С доказательствами любая сволочь в нее поверит, Егор! В этом вся фишка! Надо верить без доказательств. Ну вот ты мне веришь?

– Ну да, наверное...

– Ты мне веришь. И я тебе говорю – она существует! Вспомни карту в сарае, которую я хотел у тебя купить. Это же доказательство! Не знаю, твой дед... или отец ее нарисовал! Он же нарисовал ее!

– А если это выдумка? – голос Егора дрогнул.

– Какая выдумка?! Гобзиков!!! Я точно знаю, она есть!

Она есть.

Вдруг я вспомнил. Вспомнил деловой голос Лары сегодня ночью, после всей этой стрельбы. Вспомнил, как она стала вдруг спокойной и целеустремленной. Вспомнил белого крокодила. И я понял, что она не просто так стала чересчур деловитой, она стала деловитой потому, что она все решила.

– Егор!

– Что?! – Гобзиков вздрогнул.

– Она собирается туда.

– Куда? – ступанул Гобзиков.

– Туда. В Страну Мечты эту чертову! Прямо сейчас собирается!

– Да...

Рожа у Гобзикова сделалась такая растерянная-растерянная, что мне даже смешно как-то стало, хотя смешного было тут с ноготь.

– Она прямо сейчас собирается туда, я понял, – сказал я.

– Да...

Гобзиков впал в какое-то нелепое состояние, вертелся, осматривался, улыбался как-то.

– Да.

– Мне кажется... – Я вскочил. – Мне кажется, ей надо помочь, Егор. Я ей звонил, а она... как-то странно говорила. Слушай, там вчера... Я не могу рассказывать, может, ей не понравится, она сама расскажет. Только это... Не надо оставлять ее одну сейчас. Ей вчера туго пришлось, Егор. Мы должны помочь ей! Ты давай, бери мой мопед и вали на улицу Дачную.

– Ну да...

– А я в Лицей! Мне кажется, она зайдет туда! Давай, побежали!

Гобзиков рванул к выходу.

– Стой!

Я достал из-под кровати старый башмак. Башмак был копилкой. Сбережения – все нажитое непосильным трудом. Развязал шнурки, распотрошил запасы, выдал Гобзикову половину.

– Я это... – Гобзиков смотрел на деньги. – Все...

– Все, что надо, купи! Если не застанешь ее дома, купи всего! И еды какой-нибудь. И все сюда вези! И это... Купи кеды. Три пары. Только чтобы хорошие были.

– Я чеки принесу...

– Вали! Время идет! – заорал я, и Гобзиков убежал. Через минуту у ворот застрекотал мопед, Гобзиков укатил. Справился с моей машиной. Молодец.

Я вызвал такси и стал одеваться. Надо было приехать пораньше, чтобы встретить ее во дворе. Во дворе. Чтобы мы не заходили внутрь, я бы ей сразу все сказал, и мы бы поехали. А Гобзиков притащил бы уже еду и кеды, кеды очень нужны – в них ноги почти не натираются.

Я одевался, промазывая мимо туфель, а в башке прыгало только одно – успеть бы.

И еще я думал, вернее, боялся. Боялся, что опоздал.

Я не хотел опаздывать.

Я не хочу опаздывать.

Такси тащилось медленно, таксистов нынче строили по правилам: несовершеннолетних на передних сиденьях не возить, больше шестидесяти не разгоняться. Машина шла медленно, медленно, как смола. Таксист слушал Паганини. Это было неправильно – Паганини быстрый, дорога медленная.

К Лицею успел за пятнадцать минут до начала. Во дворе было уже изрядно народа. Торчали, дышали воздухом, ходили туда-сюда, занимались своими тупыми и гнусными делами. А когда показался я, что-то с ними произошло. Они все как-то напряглись и стали на меня поглядывать. Я шагал ко входу, а они на меня поглядывали, будто у меня на спине было написано «Лох».

До входа я не дошел, в этот день не судьба мне было дойти до входа. Хохот был жизнерадостный и издевательский. Так мог смеяться только один.

Угу. Чепрятков.

Крапива...

Чепрятков стоял возле стены гаража. Рядом с ним стояли еще люди, далеко не лучшие люди Лицея им. Салтыкова-Щедрина. Из разных классов. Все мужеского полу, Шнобель среди них. Все они чему-то очень сильно радовались.

Чепрятков засмеялся явно в мою сторону, я пригляделся и увидел, почему он так счастлив. На скамейке возле гаража сидел кот. На шее у него болталась веревка, конец веревки был хитроумно пропущен через спинку скамейки. Каждый раз, когда кот дергался, петля стягивалась, и кошак начинал задыхаться. Глаза выскакивали, уши прижимались к голове, лапы психозно скребли по бетону. Народ смеялся.

Кто-то искренне, кто-то потому, что смеялся Чепрятков. Ради справедливости я отметил, что определенный комический эффект во всем этом, безусловно, присутствовал. Дело в том, что на голове у кота красовалась шапочка, вырезанная из половинки скорлупы кокосового ореха. Для подтверждения, что это именно кокос, а, к примеру, не фундук-мутант, на шапке имелся скотч с ручечной надписью «кокос». Шапочка была плотно привязана к кошачьей башке синей изолентой. Вид у кота был глупый, но смешной.

Прозрачный намек, тонкий. Хотя совсем не тонкий, толстый, как вековой кедр.

Я подошел к коту. Компания расступилась. Все уставились на меня. Шнобель смеялся жизнерадостно. Слишком уж жизнерадостно, если человеку действительно весело, так жизнерадостно он не смеется.

– Здравствуй, Кокос, – подмигнул мне Шнобель. – Как настроение?

– Смешно, – сказал я.

– Да, смешно... – согласился Шнобель.

– Смешно, что парень ходит в таких бабских штанах.

Я указал на штаны Шнобеля. Джинсы были белые, шелковые, обтягивающие, не штаны даже, а лосины какие-то. Куртка коричневая, кожа бизона, буффало булл.

– Да брось ты, – отмахнулся Шнобель. – Пойдем в «Бериозку» сегодня...

– С засранцами я никуда не хожу, Носов, – сказал я. – Сходи вот с ним.

Я указал на Чепряткова.

Чепрятков веселился. Но я прекрасно видел, что Чепрятков не веселится, видел, что Чепрятков зол, Чепрятков очень зол.

– Ну ты... – растерянно произнес Шнобель. – Ты сам...

Неожиданно появилась Халиулина. Халиулина была красная от злобы и праведного возмущения. Она растолкала мальчишек и направилась к коту. Бухнулась на колени и принялась распутывать веревку.

– Ну вы и гады! – говорила Халиулина, стараясь распустить удавку. – Ну вы и сволочи...

Удавка растягивалась плохо, кот извивался и старался высвободиться самостоятельно. Некоторые ребята потихоньку расходились, не все люди такие плохие, как кажется им самим. Кот бился, кусал и царапал Верку, руки у Халиулиной были уже в укусах и царапинах, но она не отступалась.

День пах кровью, уже с утра.

– Такие сволочи, дрянь, паскуды...

Халиулина морщилась то ли от боли, то ли от отвращения к людям, пальцы у нее были перемазаны кровью, синяя кофта тоже испачкалась. Наконец ей удалось отцепить кота, Верка прижала его к груди и направилась ко входу в Лицей. Чепрятков попытался встать на пути Халиулиной, но она неожиданно злобно толкнула его правой рукой. Левой прижимала к плечу притихшую животину. Халиулина была на полторы головы ниже Чепряткова, но Чепрятков не стал с ней связываться, с усмешкой отодвинулся и пропустил.

– Дура уродливая... – отпустил в спину Шнобель.

– Эй, Носов. – Я повернулся к Шнобелю. – А ты знаешь, с тобой и в самом деле что-то не так.

– Что?! – Шнобель машинально заглянул себе за спину.

– Ты просто говно, – сказал я.

Чепрятков захлопал в ладоши.

– А ты дешевка, я тебе уже говорил! – огрызнулся Шнобель. – Связался с неудачниками, а твоя Лара – дешевая...

Я шагнул к нему, но между нами оказался Чепрятков, у Чепряткова была отличная реакция.

– Кокос-Кокос, – сказал Чепрятков. – Нехорошо...

– Отойди, недоносок, – сказал я.

Хотя и прекрасно понимал, чем для меня это закончится.

– Ты мне должен, Кокос. – Чепрятков улыбнулся. – Недоноска я пропускаю, но ты мне должен.

– Что должен?

Но Чепрятков не сказал что. Он вдруг резко нагнулся ко мне, а когда я понял, зачем он нагнулся, я уже падал. Чепрятков быстро ударил меня головой в переносицу. Я успел. Сантиметром ниже – и Чепрятков сломал бы мне нос, а так я просто свалился на асфальт.

День восхитительно пах кровью, только теперь это была уже моя кровь. Я лежал и видел, как она заполняет маленькие трещины в асфальте, это было забавно и красиво. В последнее время меня слишком часто что-то били...

– Я предупреждал, – сказал где-то наверху Чепрятков. – Я предупреждал тогда, все слышали! Что, если узнаю, кто выставил меня на деньги, – убью!

– Какие деньги... – не понимал я.

– Такие деньги. Меня оштрафовали, Кокос, ты забыл? Я должен был оплачивать лечение Киллиана, или ты и это забыл? А кто Киллиану кислоты в штаны напустил? Ты.

– Шнобель...

Я попробовал встать и тут же снова упал, на этот раз не головой, на этот раз Чепрятков ударил коленом. Коленом получилось больнее.

– Ты и твой прыщавый дружок – вы очень удачно тогда подрались в раздевалке, чтобы никто не подумал, что вы заодно! Пусть даже не появляется в Лицее – раздавлю! Хитрожопые какие...

– Шнобель...

Следующий удар был не такой сильный, я успел закрыть лицо локтями, успел увидеть мелькнувший перед глазами белый шелк. Шнобель пнул меня в лицо.

– Пора поговорить конкретно, – сказал Чепрятков.

Он схватил меня за руку и поволок по асфальту, за гараж, к кочегарке.

Я пытался трепыхаться, но получалось у меня не очень умело.

В голове выли какие-то волки, пахло кровью, я открывал глаза, видел Шнобеля и еще каких-то хмырей, решивших присоединиться к потехе. Шнобель улыбался.

Чепрятков заволок меня в угольный сарай, бросил на пол. Пинал сосредоточенно и долго, под конец я уже ничего почти не соображал. Уголь больно втыкался мне в спину, но глаза я все-таки иногда разлеплял.

Шнобель стоял рядом. Я видел его. Он притоптывал каблуком по здоровенному куску угля и приговаривал:

– Давай, давай, давай...

Самый короткий день.

Глава 27 За горизонт

Жил-был один ученый. Биолог. Изучал зоопсихологию. То есть то, как ведут себя животные в разных условиях. Ученый был очень хорошим биологом. Даже больше, он был прирожденным биологом. Животные его очень любили, он мог приручить крокодила, которого вообще нельзя приручить. У него дома поселилась даже маленькая анаконда, так вот, эта анаконда так его любила, что иногда по ночам забиралась даже к нему в постель, чем очень пугала жену биолога.

У биолога была жена. Она была самая красивая и самая добрая. И еще она была самая умная и тоже занималась научной работой. В одной лаборатории открывала новый вид энергии, которой должно было хватить человечеству навсегда. Супербатарейку.

У биолога была дочь. Маленькая девочка. Дочь обожала волшебные сказки, истории про рыцарей, принцесс и трубадуров и другие приключения. Однажды отец как бы в шутку спросил, что хочет дочь получить в подарок на день рождения. Дочка застеснялась, а потом сказала, что хочет дракона.

Отец засмеялся и пообещал, что он подарит ей дракона к шестнадцати годам. У него есть знакомый инженер-генетик, он занимается проблемой создания неоморфов, то есть не существовавших ранее существ. Сейчас у него нет еще нужной технологии, но со временем эта технология будет. И тогда он сможет сделать дракона.

Девочка поверила. И стала ждать своего дракона.

Они жили хорошо и счастливо. Однажды жена ученого, мать девочки, проводила опыт, и взорвался физический прибор, стабилизирующий магнитное поле... В общем, термоядерная реакция из управляемой перешла в неуправляемую. Маленькое солнце.

От лаборатории ничего не осталось, все выгорело, а земля на метр в глубину сплавилась в стекло. Само собой, все, кто находился в лаборатории, испарились. Исчезли. Не удалось найти даже образчика ДНК. Но ученый не верил, что его жена погибла. Он верил, что она ушла в другое пространство.

Он помнил одну теорию. Про черные дыры.

Черная дыра – сверхмассивная звезда. Если бы на Земле возникла черная дыра, то планета свернулась бы в объект диаметром меньше сантиметра. Масса черной дыры так велика, что ничто не может подняться с ее поверхности. Даже луч света. В черную дыру можно только попасть, выбраться из нее нельзя. Что происходит там – неизвестно. Пространство изменяется. Время изменяется. Исчезают причины, исчезают следствия, исчезает все. Граница, за которую не может подняться даже луч света, называется горизонтом событий.

Выдвигалась весьма экстравагантная теория, что за горизонтом событий находится место, куда попадают души людей после смерти.

Если говорить проще, там находится рай.

Или ад.

В ад и рай биолог не верил. Но его внезапно захватила идея, что за горизонтом существует место, где обитают покинувшие нас. И он стал думать, как прорвать горизонт. Еще в студенчестве он слышал, что если взорвать все наличествующие на планете запасы ядерного оружия, то возникнет мини-черная дыра. Вполне могло быть, что при эксперименте, в котором погибла его жена, возникла примерно такая же ситуация. Пространство искривилось, и открылись двери в неведомое. И она туда ушла.

И биолог стал думать. Взрывать ядерное оружие было нельзя. Возможно, барьер бы и удалось сломать, но только вместе с самой Землей. К тому же он был биологом и к ядерному оружию доступа не имел. Барьер был непреодолим.

Биолог долго был в депрессии, а потом долго лечился, почти год. За этот год он поседел почти наполовину. А его дочка кочевала по детским домам. Когда ученый вылечился от недуга, он забрал дочь из очередного приюта. Они переехали в маленький городок на юге, несколько километров до моря. И стали жить. Дочка вела хозяйство. Жарила рыбу и выращивала овощи. А ученый снова вернулся к старым опытам. Он исследовал нервную деятельность, изучал поведение крыс. И однажды ему в голову пришла идея сделать крысу-убийцу. Крысу, которая обладала бы сверхспособностями.

Ученый создал крысу-убийцу и запустил ее в лабиринт, из которого не было выхода. Серия опытов привела к весьма неожиданным результатам. Примерно через полтора года после этого на заброшенной военной базе в тайге был запущен проект «Двери». Задачей проекта было отыскание возможности проходить через любые препятствия.

Была разработана система отбора, которая должна была выявить в человеке необычайные способности, в том числе и способность проходить сквозь препятствия. Путем просеивания широких масс населения. Использовались при этом весьма жестокие методы. Даже, можно сказать, фашистские методы.

Однажды на базу случайно попал мальчик, и дочь биолога, которая, конечно же, перебралась на базу вместе с отцом, очень подружилась с этим мальчиком. Они везде ходили вместе. Этот мальчик был очень необычным мальчиком, он обещал подарить девочке дракона, он знал, где его можно взять. И дочь биолога ему почему-то поверила.

А потом произошло страшное. Девочка узнала, что мальчик не просто так находится у них на базе, девочка узнала, что мальчик тоже участвует в проекте. В качестве подопытного кролика. Она просила отца не использовать мальчика, отпустить его, но на дочь биолог уже не обращал внимания, проект «Двери» завладел его сознанием. Биолог хотел прорваться за горизонт.

Мальчик стал первым, кому это удалось. Он исчез и вернулся. И забрал девочку с собой.

В мир, находящийся за горизонтом событий.

Этот мир оказался чудным миром. В нем жили сказочные существа, в нем было много места, и в нем совсем не было взрослых. И в нем сбывались все желания. Главное было по-настоящему захотеть. Мальчик сдержал слово, он подарил девочке дракона. Маленького, слабого, почти полумертвого. Чуть больше цыпленка.

Девочка была счастлива. Она имела все, о чем мечтала. Свое маленькое королевство, свой замок, даже своего дракона. Мальчик, ее друг, занялся другими делами, воевал, скакал на конях, радовался жизни.

Иногда, навоевавшись, он приезжал к ней в гости. Они сидели у ручья, пили чай или ели мороженое, смотрели на двойные звезды. Всех звезд на небе той страны было по две. Девочка учила его разговаривать с животными, у нее был талант ее отца, животные ее слушались.

И им было хорошо вместе. Им было хорошо вместе. Хорошо.

А потом возникли сложности. Однажды мальчик вернулся злой и усталый. Он рассказал, что обнаружил – проект «Двери» не оставил их в покое. Руководство проекта желало обладать секретом проникновения, руководство проекта желало осваивать новые территории. Руководство им интересовалось.

«И надо их остановить», – сказал мальчик.

И началась Большая Война.

Мальчик делал все, чтобы не пустить взрослых в свой мир. Он собрал свою армию, он организовал разведку, он провел несколько мероприятий, направленных на предотвращение агрессии.

Мальчик изменился. Он стал целеустремленным, жестким и сильным, он стал приезжать реже. А когда приезжал, то либо спал – спал, даже не снимая брони, – либо строил планы Войны. Чай он больше не пил, поскольку считал, что чай ухудшает реакцию. От него стало пахнуть гарью. Гарью, порохом, железом. А иногда от него пахло кровью.

Они стали ругаться. Ругались и из-за пустяков, и из-за не пустяков. Она говорила, что он зря старается, что никакой угрозы нет, что угроза исключительно в его голове, что ему надо отдохнуть...

Он не хотел отдыхать. Он кричал, что нельзя успокаиваться. Если успокоиться, то скоро тут ничего не будет. Будут они. Они, они, везде будут они!

Девочка и мальчик ругались, он вскакивал на страшного черного коня и уезжал.

Она плакала, а потом отправлялась летать на своем драконе.

Но постепенно и она стала замечать. Что прекрасный мир, окружающий ее, изменился. В мире появилось оружие. Слишком много оружия. И это было уже не обычное оружие – луки, арбалеты, мечи и алебарды. Это было огнестрельное оружие. Револьверы, пистолеты, штурмовые винтовки, пулеметы. Появились даже бластеры.

Она подозревала. Она очень сильно подозревала. Только один из всех мог свободно проходить через горизонт. Относительно, конечно, свободно, прорыв требовал очень много сил. Но он мог. Он мог таскать оружие.

Оружия стало много, и появились банды, появились какие-то темные личности, появились негодяи. Даже погода – и та испортилась.

Однажды он приехал со стрелой в плече. Наконечник достал почти до кости, он выдрал его щипцами и засмеялся. А потом спал почти два дня. А когда проснулся, то стал уговаривать отдать ему дракона. У него был план. Ворваться на драконе на базу, остановить проект «Двери», остановить все их проекты, сжечь все, разнести. Она не соглашалась.

Тогда он стал кричать, что это его дракон. Он этого дракона достал, теперь имеет право этого дракона использовать. Дракон ему просто очень нужен, он даже не ему нужен, он всем нужен. Это лучшее средство обороны. Идеальное оружие. Она ответила, что дракон все равно пока больной, у него в крыльях завелись паразиты. И даже если бы не было паразитов, она все равно не отпустила бы его на войну. Потому что это не боевой дракон, а домашний и добрый.

Он оттолкнул ее и отправился на площадку к дракону. Она попробовала его остановить.

И тогда он ударил ее. Несильно, внешней стороной ладони. Ударил и убежал, ему стало стыдно.

Они больше не виделись. Она жутко обиделась, первое время она даже вспоминать его не хотела. Затем простила и очень хотела помириться, только не могла сама пойти – мириться первым должен был мальчишка. Но мальчишка не шел, он был упрямый и не шел.

Она была уже готова сама отправиться искать его, но встретила двоих. Они путешествовали на его черной лошади. Она сразу заподозрила неладное, а потом один из парней разболтал, что ее друг погиб. Для любого обитателя чудесной страны это был пустяк – после гибели все возвращались в обычный мир и почти ничего не помнили. Для любого, но только не для него.

Единственный, для кого не существовало барьера между мирами, был и единственным, кто мог погибнуть и здесь и там. Смерть для него была абсолютной.

Все изменилось. Это было страшное время. Она винила себя. Она ненавидела себя, а заодно и всех, всех вокруг. Именно в это страшное время она совершила нехороший поступок.

Большую Ошибку.

После этого у нее больше не было дракона. Мир ее развалился, небо выцвело, а реки высохли, и она ушла.

Потом прошло время.

Она бродила по стране, ей было очень плохо. И стыдно. Так стыдно, что не хотелось жить. Но вернуться обратно она не хотела. Мир настоящий ее пугал.

А потом она его встретила.

Он не умер. Он не умер! Изменился. Похудел, а шрамов прибавилось, лицо стало жесткое, а волос почти не осталось, он был лыс, и лысина ему шла. Он прошел мимо, хрустя яблоком, а на плече у него сидел толстый кот, принадлежавший раньше одному придурку.

Хотелось его догнать, но почему-то она не догнала. Отвернулась. Потому что вдруг поняла, что он ее обманул. И ее. И всех остальных. Использовал для целей обороны. Для целей Большой Войны.

Ему было нужно, чтобы все, все, в том числе и она, включились в Войну.

Она решила, что это предательство. И ушла, и несколько дней шагала по пустыне. Он предал ее. Пусть для того, чтобы спасти свой мир, но предал. А простить предательство ей было очень тяжело.

Она перешла пустыню и впервые за долгое время поняла, что хочет жить.

За пустыней она встретила тех, кто нуждался в ее помощи. И стала помогать, это у нее получалось хорошо. Она лечила и помогала не умереть. Она стала уже успокаиваться, как вдруг снова явился он.

Он был жалок. Похож на нищего бродягу, дервиша, в грязном халате из старого мешка, с тем же облезлым котом. Скиталец. Несчастный. Жалкий.

Но это только на первый взгляд.

Она увидела его глаза, мельком, на секунду, но этого было достаточно. Он не был жалким, он не был бродягой, он был убийцей. Вернее, не был, а стал. И она поняла, что больше не хочет быть рядом с ним.

И он пришел не один. С ним было двое, даже трое. Один из этих троих ее удивил. И она удивила этого человека. Они смотрели друг на друга удивленно.

А он – тот, кого она ждала так долго, ее не узнал. Или не захотел узнать, потому что он продолжал Большую Войну, потому что в глазах его была Большая Война.

И он привел Войну за собой.

Тогда она не выдержала и убежала во второй раз.