Текст книги ""Фантастика 2024-46". Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Эдуард Веркин

Соавторы: Марианна Алферова,Владимир Скачков,Светлана Славная,Сергей Ковалев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 333 (всего у книги 354 страниц)

Глава 18 Смехотун

– Это называется смехотун.

– Чего? – спросил я.

– Смехотун. Хворь, инфекция. Человек начинает смеяться и смеется, пока... пока не остановится.

– Это... типа оттуда? – спросил я. – Ну... в смысле...

Я кивнул в сторону полей.

– Не знаю. В Африке такое встречается в племенах каннибалов. Каннибалы все смеются – это как проклятие, физиологически никак не объясняется. Мозг не выдерживает просто. Иногда племя просто сидит и смеется до смерти. Но гномы не каннибалы, а вот кобольды... Довольно распространенная там хворь. Многие болеют. Ее кобольды переносят. Так я думаю.

– Кто? – не расслышал я.

– Кобольды. Такие твари... Егор, скорее всего, их встретил. Наверное, их много стало...

– А, понятно... Мы, значит, пошли в эту траву, перешли границу, Гобзиков увидел кобольда, который на самом деле зомбированный гоблин, и на него напал смехотун, то есть неудержимое и безостановочное хохотание. Так?

– Ну, в некотором роде...

Лара легла на бревно, опустила голову в воду. Не снимая, между прочим, очков, она как приросла к этим очкам. Помотала головой в воде. Затем вынырнула, отряхнулась. Волосы прилипли к шее, встопорщились на затылке. Лара была похожа не на повелительницу волков, Лара была похожа на мокрого цыпленка.

– А волки? – спросил я.

С моста послышался идиотский хохот. Это Гобзиков. Я его привязал к перилам, чтобы не убежал. Гобзиков был плох. Гобзиков смеялся.

Он начал смеяться еще там, в лебеде. И не прекращал смеяться все пять часов, пока мы выходили из этих полей. Я боялся, что Гобзиков просто свихнулся со страха. У него в роду уже психи были, а психоз частенько по наследству передается. Вдруг психика просто не выдержала и крышу Гобзикову снесло? Лара, впрочем, не очень волновалась, шла уверенно, даже почти по прямой шла, будто в голове у нее был компас или летела неостановимая стрела.

Молча. Мы молча шли, разговаривать не получалось из-за скорости, дыхание сбивалось. Лара первая, за ней я, я тащил Гобзикова.

Солнце тоже появилось. И пыль. Мы угодили в какое-то пыльное пространство, с травы сыпался мелкий порошок, так что очень скоро мы оказались пересыпаны каким-то прахом. От праха я задыхался и кашлял. Я кашлял, Гобзиков хохотал, а Лара шагала. Когда трава становилась совсем уж непроходимой, она даже забегала вперед и протаптывала в ней тропу.

Иногда Гобзиков останавливался и начинал просто ухохатываться, так что мне хотелось отворить ему кровь и выпустить наружу этот дурацкий смех.

Мне хотелось спросить у Лары про этих волков, что с ними стало, я собирался спросить, но только не сейчас, а потом, когда мы выберемся.

Мы пересекли несколько полей и еще несколько лесов, каждый лес мы проходили поперек – и к цвету пыли добавлялся цвет хвои, а вместе получалось густое хаки. Я глядел на перемазанную шею Лары, на слипшиеся в длинные сопли волосы, я глядел и видел, как через серую пыль золотыми жилками пробивается солнце.

А потом мы выбрели к мосту. Точнехонько вышли, в яблочко вышли, Лара действительно разбиралась в картах. Мост через речку Сыня, деревянный и косой, как падающая башня.

Я привязал Гобзикова к перилам, и мы спустились к воде. Очень хотелось пить. Вода в наших флягах почему-то протухла, причем протухла до такой степени, что пришлось выкинуть даже посуду.

Я зачерпнул котелком, мы напились. Лара легла на бревно и болтала головой в воде, смывая пыль, а потом стала похожа на худого цыпленка в сиреневых очках.

– Смехотун... это... что-то вроде роняйки? – спросил я.

– Роняйка – это ерунда, так, цепляло обычное. А от смехотуна помирают. Не ест человек, не пьет, не спит даже, только смеется.

– От голода помирает? – уточнил я.

– От разрывов в животе. От хохота растягиваются мышцы, затем происходят разрывы, ну а дальше – тишина.

Я поглядел наверх. Гобзиков смеялся, высовывался на фоне солнца, плевал в воду и кидался, зараза, в нас мелкими камешками. Уже с некоторой натугой, кстати, смеялся. Вряд ли Гобзиков обладает мощным прессом. Значит, долго он не просмеется.

– И это... у людей смехотун вызывает обострение.

– Какое именно?

– Оно не всегда наступает... Посмотрим...

– Как-то помочь можно? – спросил я.

– Можно. Надо три ночи подряд рассказывать ему страшные истории. Тогда смехотун сдохнет. Уйдет.

– А по-другому никак?

Лара пожала плечами.

Мне стало скучно. Я представил. Как я сижу рядом с Гобзиковым и целыми ночами читаю ему бред из «Карманной библиотеки ужаса и приключений». Про то, как одной девушке было очень одиноко и она сшила себе дружка из мертвых кроликов, а он ее задушил. Или про то, как некий юноша наблюдал за девушкой в окне на противоположной стороне улицы, а в одну из ночей эта девушка пришла к этому юноше и выпила у него мозг через иридиевую трубочку. Ну и все в том же духе.

Крапива...

Мне что-то не хотелось приносить такую непосильную жертву, и я спросил Лару:

– А может, ему МР3-книги купить? С разными ужастиками? Он еще пару дней продержится?

– Ну, наверное...

– Я куплю книг, загружу их в плеер, мы свяжем его скотчем и спрячем в сарае. Он будет лежать, слушать – и выздоровеет. От «Карманной библиотеки ужаса» все выздоравливают как собаки.

– А мать его? – спросила Лара. – Если мы его перемотаем скотчем, она, наверное, возражать будет...

– Не будет. Я ей ящик гвоздей подарю, – цинично заявил я.

– Каких гвоздей? – не поняла Лара.

– Сотку. А, ладно, мимо, – сказал я. – Что сейчас будем делать?

– Ты в детстве любил кукольный театр? – неожиданно спросила Лара.

– Так... – растерялся я. – Наверное, да... Все дети любят кукольный театр, наверное... Лет до семи. А потом игровые приставки уже. А ты?

– А я любила. Только никогда в нем не была. У нас есть кукольный театр?

– Не, – покачал головой я. – Закрыли. А может, не закрыли, может, куда-то на периферию вытеснили. Если хочешь, я узнаю.

– Узнай.

– Узнаю. Сходим, посмотрим... Только туда сопляков всяких все время много приходит, они визжат прямо в ухо. Наверняка. Может, лучше в «Бериозку»? Ну, вообще-то смотри сама... А сейчас что будем?

– Деньги у тебя есть?

– Есть.

– Тогда так. Сейчас поднимаемся в деревню, ищем машину, едем в город. По пути подумаем...

Лара замолчала.

– Что? – испугался я.

– Не слышишь?

– Чего не слышу?

– Смеха.

Гобзикова действительно слышно не было. Булькала река Сыня, а Гобзиков не смеялся. Я побежал вверх. Веревка болталась на перилах. Гобзиков отвязался и удрал. В сторону деревни.

– Убежал, – сказал я.

– Куда?

– В сторону деревни. Как она называется?

– Без разницы. Что-то у нас не так пошло...

– Да брось, Лар, все нормально. Парочка приключений никому не повредит. Сидели в этом городе как сычи, а тут хоть воздухом подышали. И познавательно. Я волков раньше вообще не видел, а тут поглядел...

– Надо его выручить, – сказала Лара. – Надо его обязательно выручить. В психушку попадет, лучше в психушку не попадать...

– Это точно уж, – согласился я. – Выручить надо. Попадет в психушку, через день все в Лицее будут нас шизиками дразнить. Затравят, гады. Я отправлюсь в ремеслуху, ты в гости к Варваре Заточнице.

– Куда?

– В Кадетский корпус, на лошадях скакать. Так что пойдем выручать. Пойдем?

– Пойдем.

Деревня, даже село, называлась неблагозвучно. Клопово.

Я вспомнил местную газету. В Клопове выращивали лен, кажется. В последнее время наше правительство делает ставку на лен. Полезнейшее растение. Изо льна получаются отличные трусы для космонавтов, а благодаря мозговому натиску наших доблестных ученых теперь изо льна можно делать еще и порох. Раньше из хлопка, теперь изо льна.

Село процветало – мы уже прошли мимо двух парикмахерских и маленького клуба с названием «Таймс-сквер». Кстати, по асфальтовой дороге, что тоже было показательно.

Несмотря на выходной, народу почти не наблюдалось, может, наступил сезон посадки семян льна или еще каких культур, не знаю. Мы глядели по сторонам. Никаких признаков Гобзикова.

Потом навстречу нам прокатился испуганный парнишка на велосипеде. Парнишка гнал вовсю, явно спасался от кого. За ним пробежала еще более испуганная бабушка. Нам она ничего не сказала, зато так мощно размахивала клюкой, что едва не вышибла мне зубы.

– Во народ... – сказал я вслед. – Трусоделы... Куда, интересно, пошел наш друг Егор?

– Там, – указала Лара. – Он там...

Навстречу снова бежали. Только в этот раз не старушка-клюкобойщица, а продавщица. В белом, перемазанном кровью продавщицком халате.

Я испугался. Крови нам только не хватало, кровь нам совсем ни к чему... Я выступил навстречу работнице торговли и сказал строгим пронзительным голосом:

– Женщина! Скажите нам, пожалуйста!

Продавщица стала медленно сбавлять обороты и постепенно остановилась. Я с облегчением отметил, что это все-таки кетчуп на халате, а не кровь.

– Сколько можно! – Продавщица выругалась. – Сколько можно! Каждый месяц от них бегут...

– Кто бегут? – спросила Лара.

– Психи! Психи от них бегут. Здесь Кириллово недалеко! Так у них они все время бегут! И все время к нам! Магазин мне уже три раза ломали, и сейчас вот...

– О, женщина! – торжественно-дурацки сказал я, какой-то иронизм на меня тупой вдруг навалился. – Мое имя – доктор Фрейд, меня прислал министр здравоохранения, дабы положить предел этому беспределу! Укажи мне пальцем путь в свое заведение!

Лара улыбнулась. А я остроумный.

Продавщица путь указала.

– Иди же, – повелел я, – и спрячься в погреб, здесь скоро станет жарко.

Продавщица побежала дальше.

– Видимо, Гобзиков наворочал тут делов, – сказал я уже по-простому. – Теперь не только меня одного из Лицея исключать будут, теперь и Егор влетит. И губернаторская стипендия не поможет. Зучиха его давно не любит.

– Пойдем поскорее. А то еще на самом деле приедут...

Сельпо располагалось, разумеется, на главной площади. Называлось оно, конечно, не сельпо, а «Гипермаг». Большой такой бревенчатый «Гипермаг», на крыше толстый мужик в камуфляжной форме, на аиста вроде не похож.

– Уважаемый, – позвал я. – Тут один фантастический юноша...

– Не подходите! – крикнул он нам. – Уходите отсюда! И в больницу позвоните!

– Мы сами из больницы, – ответил я. – Меня зовут доктор Фрейд, а это моя помощица... Катарина Бурлескова. Она мобильный патологоанатом.

Лара достала из кармана складенчик.

– Я же говорил. – Я простирался в иронии. – Теперь все будет хорошо. Нам позвонили недавно, сказали, что сбежал опытный образец расторможенного шимпанзе. Его зовут Карл Густав Юнг...

Лара ткнула меня в бок.

– Я увлекся, однако, не обезьяна, конечно, хомо сапиенс...

– Шутили бы в другом месте, ребята... – сказал с крыши человек.

Лара направилась к крыльцу.

– Погоди, – я оттеснил ее в сторону. – В горящую избу войти еще успеешь, сначала я, моя очередь...

– Не лезли бы туда, – посоветовал сверху охранник. – Ваш друг псих настоящий...

– Спокойно, дядя, – ответил я. – Доктор Фрейд знает свое дело. Не могу же я бросить свою милую обезьянку, то есть этого человека. Я поставлю ему капельницу, а Катарина сделает укол под коленную чашечку. Правда, Катарина?

Лара кивнула.

Я вошел в «Гипермаг».

Ну да, разгром средней силы тяжести, кое-что побито, кое-что разлито. Разорваны бумажные мешки с макаронами, под ногами хруст. Макаронная зима прямо.

Искать Гобзикова не пришлось, Гобзиков смеялся. Когда дзинькнул колокольчик над дверью, Гобзиков повернулся в мою сторону, но смеяться не прекратил.

Он сидел на прилавке и поедал карамельки прямо в фантиках. Узнать его было довольно трудно. И раньше в его внешности было что-то обезьянье: скошенный подбородок, губа нижняя на полдюйма за норму зашкаливает, а в целом похож на поддельную мумию из нашего музея. А теперь еще эти мумиоидные черты как-то заострились, зубы вылезли. Но особого бешенства в нем я не заметил, наверное, оно клокотало внутри.

Увидев меня, своего старого друга, благодетеля и вытаскивателя из петли на путь добра и исправления, Гобзиков не встал. Напротив – засмеялся и кинул в меня дешевой копченой колбасой.

Как все-таки меняются люди! Был никто-никем, с собой тут поканчивал, а теперь на тебе, живой Влчек Морталов! Колбасой кидается! Забыл все хорошее!

– Брось, Егор, – сказал я. – Возьми себя в руки! Нельзя же терять лицо до такой степени!

Он засмеялся и презрительно кинул в меня зеленым горошком. Что было уже хуже – колбаса мягкая, горошек твердый. Хорошо хоть, не в меня попал, а в витрину. Я поглядел, нет ли где камер видеонаблюдения. «Гипермаг» видеонаблюдения не имел. Улик от наших приключений не останется. Ну, кроме маленького разгрома, ущерб от которого покроют страховые службы.

– Егор, – попробовал я еще. – Пойдем, а?

Гобзиков развалился на прилавке. Оторвал крышку с банки маринованных огурцов, подкидывал их вверх, огурцы падали ему на голову. Впрочем, некоторые он умудрялся хватать зубами. Не прекращая при этом ржать.

– Егор, этот тип на крыше сказал, что вызвал врачей. Хорошо бы нам свалить в кусты. А то оба в бубен заработаем...

Сирена.

Не пожарная. Не милицейская. Скорее всего, эскулапы.

Я выглянул в окно. Так и есть. Машина «Скорой помощи». Лары не видно, спряталась, наверное.

– Егор, – последний раз обратился я к этой мартышке, – может, все-таки поспешим? Если сейчас поспешим, то еще уйдем.

Этот гад запустил в меня широким ассортиментом хлебобулочных изделий, смех же его приобрел законченно издевательское звучание.

Сирены завыли ближе.

Времени нет, надо уходить. А то под горячую руку загребут еще и доктора Фрейда.

Скрипнули тормоза.

– Они там оба, – докладывал с крыши охранник. – И псих этот, и доктор Фрейд его. Шутники...

И его теперь вылечат.

Подумал я и отступил через подсобку. Сразу за магазином начинались дрова, я прекрасно в них отсиделся. И видел. Как из новенькой машинки «Скорой помощи» выскочили три санитара в синей форме и доктор, как направились они к лавке. У санитаров наручики, у доктора шприц.

– В торговом зале они! – сообщил охранник. – Только осторожно.

Санитары проникли в «Гипермаг», и тут же один из них вылетел в окно. Видимо, Гобзиков снова вступил на тропу беснования и буйствования. Но санитары оказались ребята бывалые, Гобзиков был скручен, уколот шприцем и препровожден в машину. Смеяться он не перестал.

Лары я не видел, она будто провалилась. Но Лару я собирался искать потом, сначала надо было решить вопросы Гобзикова. Выследить, куда его отвезли, оказалось несложно. Я зафрахтовал парня на ржавом мотоцикле, в таких селах всегда до фига парней на ржавых мотоциклах, за пятьсот рублей ржавый мотоциклист отвез меня куда нужно и снабдил информацией.

Информация была такая.

Возле села Клопова все время что-то происходило. То начинали пропадать овцы и козы, то неожиданно проливались дожди из ящериц, то необычные желтые гусеницы пожирали огуречные поляны, то кто-то дурить начинал отчаянно, то фольклорная экспедиция терялась в трех соснах, и ее не могли найти даже с вертолета. Короче, всякая мутотень приключалась достаточно регулярно, регулярно сюда прибывали функционеры уфологических организаций и снимали документальные фильмы, бродили по полям с приборами, тоже терялись, дрались, вели научные диспуты.

Поэтому ребята из Кириллова – санатория для душевнобольных, были частыми гостями села Клопова. Бежали сюда регулярно, да и чуть ли не каждый десятый клоповский житель умудрился почаевничать в гостеприимном желтом доме.

Ржавый мотоциклист подвез меня почти до стены Кириллова. За дополнительную плату в двести рублей ржавый мотоциклист снабдил меня старым плащом, я залез на забор, спрыгнул на задний двор и почти сразу попался санитарам.

Санитары были пьяны. В копыто пьяны, это было заметно по тому, как они держались. Чересчур прямо, чересчур по инструкции. Это были даже не санитары, это были идеи санитаров, отлитые в чистую голубую форму.

Только что пьяные.

И смотрели как тигры – насквозь. Это когда человек смотрит не в твои глаза, а в точку за твоим затылком. Будто это ты находишься в трех метрах за собственной головой. Очень раздражает. Причем оба санитара смотрели синхронно, что, безусловно, требовало определенной тренировки или, на худой случай, единения духа.

– Не балуй, – не в тему сказал санитар. – Сегодня гулять нельзя.

Я продолжал передвижение наискосок двора. Ориентиром на пронзенный молнией скелет и надпись «Не влезай – убьет».

– Погоди, – сказали санитары. – А то стрелять будем.

И они засмеялись. Не так, как Гобзиков, но тоже мощно, так, что я даже покачнулся от тяжкого кислого духа, ударившего мне в спину.

Я остановился. От пьяных санитаров можно было ожидать чего угодно. А вдруг их тут вооружают револьверами системы «наган»? Для отстреливания психов пластиковыми пулями.

Во крапива...

Я медленно повернулся и сказал:

– Я не здешний вообще-то, просто вышел погулять...

– Не шути, – сказал санитар, – шутить у нас нельзя.

– Колчеданов! – замогильным голосом произнес другой. – Он не дремлет!

– Я не здешний, – повторил я, – вы ошиблись, я человека навестить пришел. – И добавил тупое: – Дяденьки... Отпустите меня, а?

Санитары засмеялись и направились ко мне. Ну да, с распростертыми объятиями.

Глава 19 Прокрустова раскладушка

– Совсем дело туго, – сказал старший врач и поднес ко рту стальной хирургический пинцет, в котором дымились сразу две сигареты. Такого я раньше не видел.

– Чего так? – спросил другой и закурил одну, но жестокую, без фильтра, без мундштука. Но тоже пинцетом.

– Опять смехотун. В детское отделение привезли.

– Смехотун?!

– Угу. – Старший с удовольствием затянулся. – Надо что-то делать... Знаешь, у меня своя определенная теория...

Я подвинулся поближе. Как мог, конечно, подвинулся. И уши растопырил как мог. О прутья решетки. Видно было еще кое-как, слышно не очень, но слышно.

– Что-то в последнее время чаще стали с катушек соскакивать. – Старший поежился. – Раньше все-таки как-то взрослые больше, а сейчас дети. Дети сходят с ума, теряют память, смехотун нападает... Ты чего-нибудь про цеплял слышал?

– Не...

– Новое. Потом расскажу, я уже наброски к статье сделал. Интересно. Говорят, на Западе количество детских психологов превысило количество психологов для взрослых. Это показатель. И вообще, бразильский синдром...

– Мир шизеет – и детки шизеют, – вздохнул другой. – У меня сын тоже... ну сам же видел...

– Да нормальный у тебя пацан. Подумаешь, музыку любит, что тут такого?

– Все с этого начинают. Музыку любят... Сначала эти ихние «Бомбардировщики», потом деньги крадут, потом из дома убегают...

– Да никуда твой не побежит, поверь мне. Закончит школу, в мед поступит, будет...

– Как я. – Нестарший врач вздохнул.

– Ну, тебе не угодить...

Они принялись курить усиленно, курили, курили, курили, стучали пинцетами по зубам, потом нестарший спросил:

– Сообщил? Насчет смеха?

– А куда деваться... – Старший развел руками, в воздухе нарисовался двойной дымный след. – Прибудут, сказали...

– Кто они такие-то? – Тот, что с одной сигаретой, огляделся. – Я что-то не пойму. Спецслужбы? Или нет? В третий раз прилетают...

– Кто они такие, лучше не знать. – Старший освободил окурки из пинцета, затушил их друг о друга. – Меньше знаешь – лучше стул. Пойдем, скоро ужин. Сытнее ужин – лучше стул, хы-хы-хы...

Они ссутулились и вместе вошли в здание.

Я сполз на койку, койка прогнулась почти до пола. Койке было лет, наверное, сто, может, больше даже. Судя по обшарпанности. Тут все вообще было обшарпанное. Кровати, стены, пол, унитаз, раковина. Только трубы новые, пластиковые. С красной и синей полоской. И места немного, чуть шире размаха рук.

Крапива...

Это был, видимо, изолятор. Изолятор в психушке. Дверь мощная, с откидным окошком, как в настоящей тюряге. Здорово. Из Лицея Салтыкова-Щедрина прямиком в изолятор психушки села Кириллова. Мощная карьера.

Головокружительная. Как в детских книжках, там многие детишки в психушке сидят, есть даже жанр детской литературы – психушечный.

И изолятор-то тоже не фонтан, так себе. Всего две кровати. На одной я, вторая пустая. Судя по общей тишине, было утро, значит, я провалялся целую ночь.

Путешествие наше затягивалось.

– Эй, – послышался голос откуда-то сверху, – ты кто вообще-то?

Я поглядел на потолок. В углу открылась дыра. Изрядная дыра, человек пролезет. Из дыры торчала голова. Молодая и лысая. Нет, коротковолосая.

– А ты сам кто? – спросил я.

– А так, человек, типа...

– Понятно.

Человек обаятельно улыбнулся мне, ну просто как старому другу. Затем спустился из потолочной дыры, развалился на койке, потянулся. Он оказался довольно упитанным парнем, даже круглым, то ли кормили в психушке неплохо, то ли двигательной активности недоставало. Так или иначе, и щеки имелись, и пузо, а из особых примет – царапина. Даже не царапина, а какое-то рассечение по левой стороне лица, будто кто-то распорол всю щеку от подбородка и почти до уха. Когтем. Рубец, а по краям еще засохшие нитки от шва. Настоящий флибустьер парнишка-то – ногу еще отпилить, ну и руку не помешало бы. Грозный человек. А с виду не скажешь.

– Я вообще-то не дурачок, – сообщил парень, – я так, обитатель.

Я так и подумал. Конечно, не дурачок, конечно, обитатель. Дурачков в психушках ведь совсем не держат, они все в правительстве заседают.

– Не, я честное слово не дурачок... – заверил меня новый приятель. – Меня тут все знают, но я не дурачок. У меня родители просто алкоголики были, меня сюда и забрали. Врач написал, что я псих, чтобы меня сюда пристроить. Тут хорошо, кормят. Вечером будут гречку давать вообще-то, чуешь, как пахнет?

Я ничего не чуял, но, видимо, у него был более тонкий нюх.

– Ты не расстраивайся, – успокоил меня хозяин бокса, – ты тут долго не пробудешь. Я Валерка, а тебя как зовут?

Этот Валерка протянул мне руку.

Я тоже протянул руку.

– Окрошкин, – сказал я. – Иван Окрошкин.

Валерка улыбнулся.

– Хорошая фамилия, – сказал он. – Я люблю окрошку. С квасом и льдом. Ты как сюда попал?

– А, – махнул я рукой, – тупо... Мы с одним перцем пошли за майскими жуками...

Не знаю с чего, но я вдруг решил, что говорить правду не стоит. Пусть я буду Иваном Окрошкиным, пусть я пошел в лес за майскими жуками.

– За чем пошел?

– За майскими жуками. – Я принялся врать. – В городе их сейчас совсем нет, а шпана знаешь их как любит? Если встать возле игрушечного магазина, можно целую кучу продать. Да и вообще, полезное животное... Мы отправились за жуками, а жуков-то и нет почти, еще не вышли. Ходили-ходили, ходили-ходили, заблудились, короче. А жара такая, ну сам знаешь, будто и не весна, а лето. Потом слышим – дорога вроде, ну мы туда и побежали. Точно, оказалась дорога, и остановка даже рядом, и народец мнется. А потом магазин увидели, какой-то «Гипермаг» – тупое название, правда? Так вот, мы в магазин за водой пошли, и с дружбаном моим случился солнечный удар. Он упал, а потом как поднялся, так сразу одурел как будто. На бабку с клюквой как кинется...

– С клюквой?

– Ну да, – кивнул я, – с клюквой. Она на болоте, видно, прошлогоднюю собирала, прошлогодняя еще слаще. А он на старушку прыгнул. Еле оттащили. Ну потом магазин разгромили, ну и вообще... Охранники позвонили, и дружбана моего забрали, да. А я решил вот его выручить, ну, и сам попался.

– Да, – понимающе кивнул Валерка, – солнечный удар – опасная штука.

– Точно. Я тоже не думал, что можно так соскочить...

Я постучал пальцем по виску.

– Можно, – с видом знатока сказал Валерка. – От всего соскочить можно. Только надо было тебе сказать врачам, что все в порядке. Что вы вообще-то не психи. Просто вообще-то от нас регулярно кто-то бежит, даже несмотря на охрану, так что на психов местные жители быстро реагируют. Слушай, а зачем ты сюда полез вообще? Надо было просто с родителями прийти, вот и все дела.

– Ага, как же, – вздохнул я. – Придешь с родителями. Убьют. У меня старый такая зверюга, чуть что – сразу в рыло. В десантуре служил... А если вообще в школе узнают, ну, что ты в психушке побывал, – задразнят. Поэтому я и решил – лучше сам его добуду, выручу, может, как-нибудь...

– Правильно, – согласился Валерка. – Тут пока выяснят, кто да что, дня три пройдет. Хотя так, может, и лучше...

– Почему это? – насторожился я.

– Ты-то не псих, психов я сразу вижу. А твой друг вот...

Валерка показал мне большой палец правой руки.

– Стопроцентный вообще-то он, я в психах хорошо разбираюсь. Тебя кто поймал?

– Санитары пьяные. Амбальные такие...

– Ты им имя сказал?

– Нет. Они меня даже спрашивать не стали...

– Это Давыд и Боря, наверное, – сказал Валерка. – Они тоже вообще-то алкоголики, как мои родители. Пьют с утра до вечера – вот и перепутали тебя с кем-нибудь. Они всех перепутывают вообще-то, а еще санитары. В прошлом году приезжал губернатор с ревизией, так они его пресс-атташе законопатили, он у нас трое суток просидел. Чуть по-настоящему не рехнулся вообще-то...

Валерка усмехнулся. Он закинул ногу на ногу и принялся на редкость живо шевелить пальцами. Пальцы на ногах у него оказались удивительно развитыми, не по годам развитыми. Развитые пальцы, шрам на лице – интересно, зачем нужны в жизни такие пальцы и где можно получить такой шрам?

Наверное, я слишком сильно пялился на этот самый шрам, Валерка поймал мой взгляд и объяснил:

– За гвоздь зацепился. Осиное гнездо хотел убрать, а осы унюхали. Ну, я и распоролся...

Что ж, может быть. Полез пальцами ног словить ос, а морду расцарапал. Сколько угодно. Охотно верю.

– Слушай, Валерка, – я перешел на шепот, – отсюда выбраться-то можно?

– А как же, – тут же ответил Валерка. – Ты что, фильмов про психушку не видел, что ли? Любая психушка изобилует тайными тропами. Эта тоже. Отсюда легко уйти. Когда надоедает, я ухожу. В лес вообще-то. Тут есть такие места! Опят – море. Беру корзину, потом на кухне жарим со сметаной. Вкусно вообще-то. А потом назад возвращаюсь, все равно деваться некуда... А тут ничего. Можно телевизор даже посмотреть в холле. А лаз там.

Валерка указал большим пальцем левой ноги в потолок.

– В прошлом году не закончили ремонт – меняли трубы, – сказал он. – Пробили в каждой палате дыры на чердак, а заделать денег уже не хватило, главврач себе «Вольво» вообще-то прикупил, вот дыры и забили фанерой. Если влезть по трубе и отогнуть лист, то можно пробраться на чердак. А оттуда уже на крышу. Потом спускаешься по пожарной лестнице и через забор, там за вертолетом дыра как раз.

– Дыра за вертолетом – это хорошо... – Я с интересом поглядел на потолок. – Дыра – то, что нам надо...

– Только сейчас все равно нельзя, – Валерка растянулся на койке, ноги, вернее пальцы, закинул на подоконник, – поймают, посадят в матрешку вообще-то, а там страшно...

Валерка поежился.

– Мне бы поскорее отсюда, – сказал я, – дома ждет мать-старушка, отец-ветеран. Да и вообще...

– Да, да, – согласился Валерка, – поскорее – это лучше, конечно. Твой друг тоже побежит?

– Побежит, отчего не побежать. Если в себя, конечно, пришел. Он хоть и в солнечном ударе, а тоже не сирота...

Валерка как-то поморщился, я понял, что ляпнул не то. Проявил, так сказать, бестактность.

– Твой друг – он настоящий вообще-то, – сказал Валерка с почтением. – Не то, что мы. Ему не бежать надо, ему подлечиться надо. Талассотерапию произвести.

– Чего?

– Талассотерапию.

– У него и так солнечный удар...

– Удар ударом, а настоящесть настоящестью, – заверил Валерка. – Поверь мне вообще-то. Я настоящих психов сразу определяю, на глаз, безо всякого психоанализа. К тому же как настоящий псих к нам попадает, так сразу комиссия прилетает...

– Какая еще комиссия? – Мне стало как-то неприятно.

Комиссия – это уже серьезно. С комиссией могут и законопатить. На всякие исследования. И тогда отделаться малой кровью не удастся. Только вот зачем комиссия? Кого освидетельствовать-то? Гобзикова? Из-за того, что он смеется не прекращая?

– Какая комиссия? – повторил я вопрос. – Зачем комиссия?

Но Валерка не ответил. Сощурился и стал смотреть на меня пристально.

– Чего?

– Ну-ка, ну-ка...

Валерка осторожно протянул палец к моей голове и потрогал за ухом.

– Чего? – испугался я.

– Тут одна штука у тебя... – Валерка вгляделся внимательнее. – Ну да, роняйка. Уже здоровая такая, разожравшаяся... Слушай, тебе она не мешает?

– Говорят, она удачу приносит... – промямлил я.

– Бред, – отрезал Валерка. – Ничего она не приносит. У меня раз случилась, так я чуть не повесился... Надо ее удалить...

– Чем?

Валерка тряхнул рубахой. На кровать вывалился маленький прибор, напоминащий толстую черную ручку.

– Лазерный скальпель, – пояснил Валерка. – В хирургической стянул.

Я представлял лазерный скальпель несколько иным. Побольше, не таким портативным.

– Зачем в психушке лазерный скальпель? – спросил я.

– Как зачем? – Валерка даже в ладоши хлопнул. – А лоботомию делать?

И Валерка покрутил пальцем вокруг головы.

– Лоботомию делать, к тому же скальпель, знаешь ли, весьма способствует... правду чтобы говорить. А роняйку я в два счета срежу. К тому же она уже большая, пора ее убирать.

– Ну, не знаю...

– Смотри. – Валерка спрятал скальпель. – Знаешь, она силы набралась, может на жизнь повлиять...

– Не, пока не буду...

Мне не очень хотелось вверять себя в руки возможно психически неуравновешенного Валерки, и вообще, мы с ним знакомы были совсем недавно.

– Ты лучше про комиссию мне скажи, – напомнил я. – Что за комиссия такая?

– А кто его знает какая... – Валерка зевнул. – Научная типа. Вертолет слышал? Они всегда на вертолете прилетают. Когда настоящие психи попадаются. Они их исследуют вообще-то.

«Исследуют» Валерка сказал с каким-то мясницким удовлетворением.

– Настоящие психи – такие смешные вообще-то! – Валерка хихикнул. – Такое рассказывают! Я лежу на чердаке, слушаю, а они мелют, а они мелют, чего только не мелют...

Валерка закрыл глаза.

– Что есть место, в котором сбываются все мечты...

Я с трудом удержался, чтобы не вздрогнуть. Но сумел изобразить равнодушие.

– Вроде как такая страна, что ли... – продолжал Валерка. – Там и драконы, и колдовство, и всего-всего вдоволь вообще-то. И что есть люди, которые туда могут попасть, а потом еще и вернуться обратно. Психи, что с них взять вообще-то... Ты ничего про такую страну не слышал?

– Нет, – ответил я. – Ничего. Нет такого места, если бы было, туда бы давно все сбежали.

– Ну да вообще-то, – вздохнул Валерка. – А хорошо бы туда попасть вообще-то... Я бы хотел. Еда хорошая, свобода... И вообще. Я, ну, когда еще там жил, не в психушке, одного парня встретил, так он уверял, что такая страна есть. И будто он знает способ – как туда можно попасть. А у вас не хотят куда-нибудь туда попасть?

– У нас все больше в МГИМО хотят попасть, – буркнул я.

– Куда?

– В институт международных отношений. Там на дипломатов учат.

– Понятно... А вообще-то...