Текст книги ""Фантастика 2024-46". Компиляция. Книги 1-18 (СИ)"

Автор книги: Эдуард Веркин

И все прошло. Он просто пил воду. Ни жара, ни холода, ни тошноты – лишь противная слабость, которая медленно проходила. Теперь Роман пил медленно, со вкусом. Ощущал, как прибывает внутри него сила. Сила Беловодья.

Прихватив с собой кувшин, колдун вышел из дома и двинулся по дороге. Шагнул за ограду, ощутил, как дернулось ожерелье. Оглянулся. Картинку повело перед глазами – сместились тени, свет. Контуры расплылись. Мгновение – и он видел перед собой аккуратные коттеджи, лужайки, деревья, озерцо посередине и церковку на воде. Потом ограда утратила прозрачность, видение исчезло.

Роман перевел дыхание. И тут наконец понял, что его смущает в просьбе Гамаюнова: водный колдун не знал природу этой второй, внутренней границы. Первая была создана из воды путем заклинаний, достаточно сложных, но знакомых. Таких границ при известном настрое и сам господин Вернон мог нагромоздить вокруг Беловодья хоть десять рядом друг за другом. А вот эта, внутренняя, была темного происхождения. В прямом смысле этого слова. Когда водный колдун пытался понять ее природу, то видел – будто наяву – что-то непрозрачное, густое, темное. Вода присутствовала. Заклинания тоже. Но явственно ощущалось что-то еще, неведомое. И это неведомое колдуна пугало. Вернее, не так – настораживало. Иван Кириллович сказал, что Стен не мог находиться в Беловодье долго. Наверное, и Роман не сможет. «Дольше трех дней нельзя», – опять вспомнил он слова Алексея, переданные Леной. А что потом?

Колдун двинулся вдоль границы, ощупывая стену пальцами и пытаясь определить, нет ли скрытых трещин в ограде. Пока что она была целехонька и напоминала матовое стекло с неясной структурой внутри, что-то вроде размытых ячеек неправильной формы. Разглядеть сквозь ограду, что находилось в центре, было невозможно. Порой возникали видения, но ложные. Истинное не проглядывало.

Наконец колдун дошел до черного разлома и остановился. Трещина оказалась довольно ровной, но природа разрыва была так же не ясна, как и суть ограды. Гамаюнов намекал на Колодина. Но как Колодин мог разрушить ограду, господин Вернон не представлял.

Колдун набрал полные пригоршни воды, произнес заклинание. С его ладоней вода потекла, отвердевая, превращаясь в льдистую пластину. Роман соединил границы трещины узким стеклышком, будто мостком. Тьма исчезла. За прозрачной заплаткой теперь отчетливо можно было разглядеть, что же там происходит, внутри. Роман увидел поверхность озера. Вода искрилась и играла. Вокруг белые дорожки, сосны. Роман плеснул водой вверх, и стекло продлилось ввысь, соединяя две части ограды. Затем вниз – и разрыв был полностью исчез. Троекратное заклинание укрепило заплатку. Но все равно, это только заплатка. Сколько она простоит и как прочно срастется с оградой Беловодья, колдун не ведал. Роман двинулся дальше вдоль границы. Через несколько шагов натолкнулся на второй разлом. Он был точь-в-точь такой же, как и первый. Но залатать его оказалось труднее – волшебные льдинки не желали крепиться к краям и со звоном обрушивались на землю. Приходилось вновь превращать их в воду и вновь создавать хрупкую опору. Лишь с третьей попытки колдуну удалось установить ледяную перепонку. Роман решил сначала наскоро закрыть все разломы, а уж потом заняться серьезным ремонтом. Главное – как можно быстрее вновь превратить ограду в замкнутый круг. Тогда Беловодье обретет полную силу, и Надя оживет. Так скорее же, скорее!

До следующей трещины шагать пришлось изрядно. Надо бы проверить, может ли колдун пройти внутрь в любом месте. Роман шагнул и уперся в стену. Ограда не желала его пропускать, будто у него не было ожерелья вовсе. Невероятно! Получалось, ограда проницаема для него лишь там, где проходит дорога.

Наконец появился новый разрыв – такой же точно, как и предыдущие два. Какая-то догадка шевельнулась в мозгу Романа и тут же пропала. Колдун вновь стал создавать перепонку. В этот раз создать окошко получилось довольно быстро. Окошко. Роман невольно приблизил лицо к прозрачной заплатке и глянул внутрь. Все так же плескалась вода, и мелкая волна билась о края дорожки. Перед ним была старинная усадьба, построенная из воды. Что-то знакомое. Фасад с фронтоном, четыре колонны, лихо закрученные рожки ионического ордера на капителях. Два этажа, два флигеля. Где-то он видел этот дом. Кажется, на картинке или фото… Усадьба слегка подрагивала и как будто перемещалась по поверхности озера. Две скульптуры у входа, белые, будто мраморные. В окнах одинаковые белые занавески. Вдруг почудился за окном силуэт – вернее, не силуэт даже, а тень. Она мелькнула и пропала. Роман приник к стеклу, силясь разглядеть, кто же там внутри. Увидел, как по тропинке к дому идет Гамаюнов. Иван Кириллович о чем-то задумался. Лицо его было мрачным, губы едва заметно шевелились. Роман спешно произнес заклинание односторонней невидимости – теперь стекло изнутри круга казалось матовым, в то время как господин Вернон продолжал видеть все происходящее. Но Гамаюнов не глядел в его сторону, возможно, он полагал, что гость еще возится с первым разломом.

Иван Кириллович подошел к ступеням и остановился. Что-то произнес. Что – Роман не слышал. Но ему показалось, что хозяин Беловодья позвал кого-то по имени. Вновь за окном мелькнула тень. Теперь сомневаться не приходилось – там, в доме, был человек. Он махнул рукой Гамаюнову. Иван Кириллович вдруг крикнул.

– Я ничего не могу сделать! – Эту фразу Роман расслышал отчетливо.

В этот миг за окном в доме Роман различил какое-то светлое пятно… Светлые волосы! Гамаюнов оглянулся. Роману показалось, что Гамаюнов его видит. Колдун отпрянул, прижался к ограде и перевел дух. Светлые волосы. Так вот, оказывается, где Стен! В этом доме, как в тюрьме, Иван Кириллович заключил своего ученика-врага Стеновского. Зачем? Ответа Роман не знал. Но ощутил яростное желание проникнуть внутрь и освободить пленника. Любой ценой освободить.

Роман подхватил пустой кувшин и понесся назад, к дороге, ведущей в Беловодье: только там он мог вернуться внутрь. На миг мелькнуло опасение: вдруг Гамаюнов не пустит его назад? Тут же колдун подавил тревогу, вызвав в душе покой и безмятежность – стекло стоячей воды в безветренный день. Миг – и стало все безразлично, безбольно, но и без веселья – тоже. Ровная поверхность, ничем не возмущенная – с этим чувством в душе колдун миновал границу беспрепятственно. Впрочем, пребывать в таком состоянии он долго не мог. Первая мысль, сомнение, порыв – и вода уже волнуется, бурлит и бьется о берег. Колдун улыбнулся. Но тут же вспомнил о том, что Нади больше нет, и улыбка его умерла. Надя вернется еще…

Вернется ли?

Роман почувствовал, как внутри него все холодеет. А почему, собственно, он поверил Ивану Кирилловичу?! А? Если Гамаюнов про Лешку солгал, то и про Надю тоже. Наверняка. Откуда Гамаюнову знать, как продлить заклинание? Причем, чужое заклинание. Роман не ведает, а Гамаюнов может? Да нет, не может он ничего. Солгал, чтобы заставить Романа починить ограду. А Надя тем временем умерла. Трое суток истекли, и ее не стало. Стеновского хозяин Беловодья держит в плену, чтобы тот не открыл правду господину Вернону, не разоблачил Гамаюнова и его интриги.

Все последние часы Роман жил невероятной, сладкой надеждой. Надя вернется… И вот все рухнуло!

«Я убью этого мерзавца за его ложь!» – мысленно воскликнул колдун. И сам себя одернул: «Зачем? Ведь это глупо».

Но Гамаюнов обманул, обманул… Сказал – продлю заклинание. Роман успокоился, и…

«Надя, Наденька, я бы сумел за эти часы что-нибудь сделать», – уверял колдун. Хотя знал, что ничего бы не успел. С пробитой оградой Беловодье ни на что не способно.

Что ж теперь, бросить все и бежать? Нет, сначала надо добраться до Стена. А потом уж решать, что делать.

Роман вернулся в дом и принялся вновь цедить воду.

Ему зверски захотелось есть. Борща захотелось. Тина после колдовского сеанса ему непременно борщ подавала. Борщ у нее всегда выходил отменный. Здесь и готовить не надо. Налил в миску молока. И нате – на весь дом запах. Роман выхлебал белую жидкость с клецками, закрыв глаза. Без удовольствия. Какое-то пресное едло получилось. То есть, мясом попахивало, овощной вкус был, а борща не вышло.

Он запил свое кулинарное творение молоком, превращенным в крепкий кофе. Кофе у него получался почему-то лучше, чем борщ.

Воды за это время нацедился полный кувшин. Теперь надо незаметно для Ивана Кирилловича пробраться к дому Гамаюнова и поговорить со Стеном. Но просто так Гамаюнов к своему логову господина Вернона не подпустит. Кого-нибудь наверняка поставил охранять. Грега, например. Роман поглядел на перстень с зеленым ноздреватым камнем. Задействовать оберег? Честно говоря, прибегать к своему дару внутри чужого колдовского круга опасно. У каждого колдуна свой почерк, даже если они опираются на одну и ту же стихию. Вон, как поначалу Романа с души воротило от здешней воды.

И тут догадка явилась: а что если пройти через не заделанный пролом в ограде? Пролом довольно узок, но, если постараться, то можно протиснуться. Вполне можно. Меснер бы не пролез, и Баз тоже, а Роман, пожалуй, сумеет. Колдун стиснул зубы и уставился на серебряную флягу. Отверстие сделалось чуть больше, капли зачастили. Ожерелье пульсировало в такт падению капель. Скорее же, ну, скорее! Вода прибывала. Второй кувшин был уже почти полон.

Роман схватил кувшины и кинулся вон из Беловодья.

Вновь сквозь светлые воды проступили очертания комнаты.

Воспоминания лились, как вода, событие за событием, но пока Роман не добрался до главного.

Скорее же!

Вновь вода пролилась на лицо.

Колдун вернулся в свои

ВИДЕНИЯ.

Роман примчался к нужному разлому.

Надеялся, что с этой стороны никто не заметит вторжения. На всякий случай колдун облился водой, наложил заклинание невидимости, чтоб на расстоянии Гамаюнов не смог его ни углядеть, ни распознать иным способом, и шагнул в пролом. Перед глазами сделалось красным-красно, появился соленый привкус крови, голова закружилась, боль пронзила каждую клеточку тела, и… Роман уже стоял на белой дорожке. Слева и справа полусферами высились груды серого тумана. Перед ним был дом, дорожка вела к белым ступеням. Две нимфы (густой туман имитировал мрамор) застыли у входа.

Колдун поднялся по ступеням, ожидая, что за окном покажется силуэт. Никого. Роман вошел. Паркет блестел бледным золотом, – из просторной гостиной в прихожую лился по всему дому мягкий свет, на удивление ровный, не солнечный. В уютной гостиной старинная мебель, кремовый шелк на стенах, гардины, – все по-домашнему обжитое, будто связанное невидимыми нитями. Роман погладил спинку кресла. В своем видении, в своей мечте он видел Надю сидящей именно в этом кресле.

Надя… Сердце сдавило от боли. Уже целый час как действие его заклинания льдом кончилось.

Колдун толкнул дверь, ведущую в соседнюю комнату. Она медленно, будто нехотя, распахнулась. Внутри вместо света – серая хмарь. Крутящаяся, пронизанная более плотными и более темными тенями. По всем расчетам, это была как раз та комната, в окне которой Роман видел силуэт. Комната казалась очень большой. Противоположную стену не разглядеть. Или это тени создавали иллюзию огромного пространства?

Раздался звук шагов, глухой, будто кто-то приближался издалека.

– Стен!

Никакого ответа.

– Лешка!

Чья-то смутная фигура показалась. Тот, кто выходил из глубины комнаты, был ростом ниже Стена. Гораздо ниже.

– Алексей, это я, Роман.

– Роман… – донеслось из комнаты эхом.

Там, внутри, не было света. Но и тьмы не было тоже. Роман вгляделся. Белое восковое лицо, белые, будто покрытые инеем, волосы. Человек смотрел на Романа и улыбался.

– Надя! – выкрикнул он. Сердце подпрыгнуло, забилось в горле.

Роман хотел броситься в комнату, но ожерелье, будто строгий ошейник, рвануло назад и остановило. Роман закричал – от боли и радости одновременно. Он протянул руки, хотел обнять ее.

Надя замерла. Бесцветное лицо, отсутствующий, будто обращенный внутрь взгляд, – его любимая была всего в двух шагах, и вместе с тем запредельно далеко. Она медленно повела головой из стороны в сторону. Роман понял наконец, что не может ее коснуться, и опустил руки.

– Наденька, милая, девочка моя, ты жива? – Он давился словами – ожерелье по-прежнему сжимало горло.

Значит, не обманул Иван Кириллович! Правду сказал? Нет, не правду, не правду! Ведь это не заклинание льдом – Надя движется, живет! Что ж получается? Гамаюнов ее оживил? Выходит, у него есть живая вода? Лгал все-таки? А, плевать! Главное – Надя жива!

Она заговорила: он видел, как губы ее шевелились. Но слов не услышал. Потом, наконец, долетели слова – с опозданием на несколько секунд.

– Я умерла, там в будущем. Но здесь я пока жива. – Ее голос звучал тихо и отчетливо. Но без всяких эмоций. – Она уже сомкнула губы, когда он еще слышал окончание фразы.

– Что значит – здесь?

– Здесь – в прошлом, – опять с запозданием пришел ответ.

– В каком прошлом? Чьем? Что это за комната? Тайная кладовка Синей Бороды?

Надя ответила не сразу: слова Романа долетали до нее тоже с временной задержкой. Наконец она поняла вопрос и заговорила:

– Просто в прошлом. Прошлое одно – аморфная серая масса. Ничто здесь не раньше и не позже. Все уже было. Все едино, что случилось тысячу лет назад и вчера. Прошлое зависит от памяти и силы воображения. И никакой последовательности. Оно напоминает кашу, путанку ниток, плотный туман. Ты помнишь все одновременно. Все уже произошло. Не важно, в какой последовательности. Уже ничего не изменить. У прошлого нет структуры.

Он слушал ее, не вникая в слова. Надежда жива! – восторженно колотилось сердце. Это главное. Жива… Жива… Вот только между ними преграда – неясная, аморфная, серая.

– Надя, ты можешь перейти в настоящее? Сюда, ко мне.

– Нет. Тогда я умру.

Роман закружил по гостиной, пытаясь понять, как устроена эта комната прошлого и что можно сделать, чтобы высвободить Надю из ловушки. Но ничего понять не мог. Он чувствовал лишь опасность, исходящую от дверного проема. О времени Роман не любил рассуждать, времени он не понимал. Ни настоящего, ни прошедшего. Оно всегда мешало. Оно – лишнее. То четвертое измерение, которое делает первые три примитивными черточками на песке. Время похоже на воду в своей сущности. Говоря о времени, Роман старался думать о воде и тогда начинал что-то улавливать…. Мелькнула дерзкая мысль: войти внутрь и остаться там с Надей навсегда. В аморфном прошлом, где все уже было. Не все ли равно ему, где быть с нею. Ведь с нею! Что там, в прошлом, случится с Романом? Что он там встретит? Кого? Мать в молодости? Деда? Себя самого? Нырнуть в прошлое, как в воду. Ничего уже больше не решать, никаких безумных головоломок, ни с кем не сражаться, ничего не доказывать. Жить, все время оставаясь в прошлом. Мечтать о прошлом. В этом есть что-то чудовищное. Он уже хотел рвануться внутрь, но внезапно ожгла мысль: вдруг они с Надей не встретятся?! Она окажется в одном времени, он – в другом, будут видеть друг друга, метаться, но между ними будет серая перегородка.

Колдун отступил.

– И как ему только это удалось! – воскликнул раздраженно. – Как Гамаюнов сделал это!

Надежда была так близко, а он не мог до нее дотронуться.

– В Беловодье иное время.

– Значит, счастье – это всего лишь возможность уйти в прошлое? Создать старинную усадьбу, вернуть умерших? Найти утраченное?

– Я все время думаю, как вырваться, но ничего не приходит в голову, – призналась Надя. – Находясь в прошлом, нельзя ничего придумать. Вытащи меня отсюда, и мы будем вместе.

– Подкупаешь? И Гамаюнова бросишь? – Она угадала его вопрос по движению губ прежде чем услышала слова.

Рассмеялась:

– Почему ты его так боишься?

– А почему ты так к нему льнешь?! – Роман разозлился. – Что такого особенного ты в нем нашла?

– Ты его недооцениваешь.

Надя еще продолжала говорить, а колдун кричал:

– Он жалкий! Беспомощный! Старый!

– Он талантливый, ни на кого не похожий, могущественный… – в свою очередь твердила Надя.

– Пусть он могущественный. Но все равно – жалкий. – Роман знал, что для Нади унизительно слышать подобное, но позволил себе быть жестоким. Львица в клетке – когда же еще ее укрощать? – Значит, бросишь Гамаюнова, если я тебя спасу?

В этот раз ответ задержка с ответом была чуть дольше, чем обычно:

– Брошу. Чтобы вырваться отсюда, я готова на все. Ты уже что-то придумал?

– Кое-что, – солгал колдун. – Но я не понимаю до конца сути Беловодья. Все играют в молчалку, никто не желает ничего объяснять – даже Стен.

– Алексей с тобой? Я его не вижу. Где он? Почему не подходит? – Надя прищурилась, пытаясь разглядеть, что творится за границей ее ловушки.

Лешка? Ревность царапнула сердце. Несильно, но все же царапнула.

– Почему ты о нем спрашиваешь?

В этот раз задержка звука показалась невыносимой.

– Ты звал его, когда шел сюда. Я слышала.

– Ах вот оно что! – Роман облегченно вздохнул. – Да, звал. Думал, что именно его Гамаюнов держит в этой комнате. Его, а не тебя.

– Почему? С чего ты решил? Он что, тоже… погиб? Он! – В ее голосе был подлинный страх. – Нет, не может быть… конечно же, не может быть… Иначе…

Ревность вновь обожгла – в этот раз куда сильнее.

– Алексей исчез. Гамаюнов говорит, что он уехал тайком. Но я не верю. Лешка не мог уехать так внезапно, бросив Лену и Юла. Накануне он обещал поговорить со мной. Поведать какую-то тайну. Потом вдруг – испарился. Но я чувствую, что он в Беловодье. Гамаюнов сказал, это здешний обман. Один из многих…

Роман вспомнил вчерашнюю иллюзию Надиного присутствия. Ну, конечно же! Именно в тот миг Гамаюнов перенес Надю в мир без времени, и она ожила. Если безвыходное пребывание в прошлом можно назвать жизнью, конечно. Раз так, значит, Роман, ощущая присутствие Стена, не обманывался… Лгал Гамаюнов, как всегда. И одновременно говорил правду. Как только он один умел.

– Разумеется, Лешка никуда не уезжал, – уверенно заявила Надя.

– Тогда где он? – Колдун огляделся. – С тобой в прошлом?

– Нет, он не здесь. Он живой. – Теперь казалось, что она намеренно отвечает не сразу.

– Тогда где?

– А ты подумай! – Она рассмеялась. Даже в клетке она оставалась львицей. У Романа все перевернулось внутри от ее смеха. – Ты же умный! Так верь в свои силы. Верь в себя…

Надя отступила. Лицо ее расплылось белым пятном. Серый туман все скрыл.

Он почему-то подумал, что в школе на уроках она никому и никогда не подсказывала. А еще наверняка за это ее за косу дергали. А может, и не дергали – опасались.

А в следующий миг до Романа дошло, где искать Алексея.

Колдун вылетел из усадьбы. Прыгнул на плавучую дорожку. Потом на другую. Побежал. Мчался к белому кругу, что окаймлял внутреннее озеро. Колдун был уже почти рядом с границей из белых плавучих камней, когда на его пути возник Грег.

Вылетел наперерез, раскинув руки. Тонкий, натянутый, как струна. В глазах – решимость. Грег, разумеется, не колдун. Но у него должно быть водное ожерелье. Подручный Гамаюнова – в Беловодье. То есть сила за ним немалая.

– Не надо, – сказал Грег. – Прежде почини ограду.

– Я должен видеть Алексея.

– Это ничего не даст. Мы лишь потеряем время. Почини ограду, и тогда…

Роман не дал Грегу договорить. Плеснул в того водой из кувшина. Вмиг струя, повинуясь приказу, сплелась в ловчую сеть и с ног до головы окутала Грега. Тот рванулся, но освободиться не успел. Роман прыгнул вперед и врезал локтем Грегу в челюсть. Тот рухнул на дорожку. Если бы не сеть, он бы тут же сделал Роману подсечку, но опутанный охранник Беловодья лишь беспомощно дернул ногами.

В следующий миг Роман связал водной веревкой Грегу руки и ноги.

– Ты сам не знаешь, что делаешь, – пробормотал тот.

– Знаю, друг мой, знаю. – Кляпом Роману послужил самый обычный кусок ткани, оторванный от рубашки. – Потерпи чуток, вскоре развяжу.

Вновь под ноги легла тропинка, мощенная белым псевдокамнем. Роман ощущал, как вибрируют под ногами куски льда. Как будто им больно. Колдун дошел до внутренней кольцевой дорожки и остановился. Ни одна тропка не вела к церкви. Вокруг была вода – и только. Как добраться туда? Ни лодки, ни плота. Нырнуть и плыть? Роман вспомнил о неудачном Глашином купанье и остерегся. Правда, он приспособился пить здешнюю воду и черпать при этом силу. Но для этого надо было сначала воду переколдовать. Нет, плыть нельзя. Да и зачем? Роман протянул руку и мысленно проложил дорожку от берега к ступеням церкви на воде. Послышался хруст, и на ярко-синей глади образовался ледяной мосток шириной в две ладони. Пройти можно было без труда. Роман шагнул. Спеленатый Грег завопил: «Не смей!» и выругался. Значит, сумел выплюнуть кляп. Но помешать был не в силах – чары колдуна были сильнее его ожерелья. Кстати, а в чем сила Грегова ожерелья? Роман еще не успел разузнать. Впрочем, вряд ли водная стихия слишком была с Грегом любезна.

Роман дошел до церковки и поднялся по ступеням. Двери бесшумно отворились. Внутри все казалось золотым от света бесчисленных свечей. Они горели повсюду. И оттого вся церковь была затянута сизоватым дымом. Посредине стояли простые деревянные козлы, на которые ставят в сельских церквях гроб во время отпевания. Гроба не было. Доски были покрыты темной тканью. И на козлах лежал человек, скрестив руки на груди, как покойник. До самых рук тело было накрыто простыней. Рубашки на человеке не было, так что хорошо было видно ожерелье.

Алексей. Глаза его были закрыты, лицо застыло белой маской. Но веки слегка подрагивали. И грудь поднималась. Дышит, значит.

Роман подошел и довольно бесцеремонно пихнул своего друга-врага в бок.

– Долго собираешься здесь валяться?

Тот вскинулся, будто его разбудили от глубокого сна, и непонимающе уставился на колдуна.

– Я спрашиваю, долго ты будешь здесь прятаться? Насилу тебя нашел. Лена с ума сходит.

– Ты починил разломы в стене?

– Поставил три заплатки… – Взгляд Романа упал на грудь Стена.

На груди – кровоточащий, но уже начавший заживать с одной стороны шрам. Шрам от меча Колодина. Водного меча. Вот откуда следы крови на рубашке, брошенной в ванной комнате. Шрам шел поперек белых полос – теперь они были отчетливо видны и светились, как во время купания. Шрам, пересекающий двенадцать полос. Догадка показалась столь невероятной, что Роман поначалу не поверил. Сам себе не поверил. Он шарахнулся от нее, понимая, что это примитивная трусость.

Двенадцать полос. Двенадцать разломов в ограде Беловодья. Если смотреть снаружи, длина окружности совсем не велика. А внутри… Неважно, что внутри – здесь действуют совсем другие силы. Как в человеке, надевшем ожерелье, в земле тоже открываются неведомые таланты. Надо лишь создать ожерелье. Длинное ожерелье. И оно появилось. Ожерелье, которое Гамаюнов вырезал из кожи Алексея. Роман содрогнулся от отвращения, от непереносимой внутренней боли. Получается, все это, потрясающе прекрасное, изменчивое, недостижимое, все, чему Роман так отчаянно завидовал – все это из тела живого человека. Как только Иван Кириллович уговорил Лешку на такое? Выходит, сказал: «Для создания Беловодья нужно ожерелье из твоей плоти? Готов, чтобы с тебя шкуру живьем срезали ради создания светлого града?». Разве он мог отказаться? Гамаюнов предлагал Лешке воплотить его мечту. Только и всего.

Роман молчал, глядя на друга. Алексей дернул ртом – кажется, усмехнулся, будто подтверждал – да, не мог. Позволил себя искромсать. На миг Роман ощутил боль Стена. Вся кожа – один сплошной порез. Чудовищная пытка. Пытка? Но во время создания ожерелья боли не бывает. Роман знал это. То есть, когда ведешь лезвием по коже, ожидаешь боли. Но и только. Как таковой ее нет. Неприятно, да. Изматывает – да. А тут… Алексей вспоминал и заново ощущал боль во время создания длинного ожерелья, и все чувства тут же передавались Роману. Нет, колдун не читал их, как чужое письмо, а ощущал как свои, причем многократно усиленные. Чужая боль сильнее своей… Подобная эмпатия была невыносима.

Колдун зашагал по церкви, – в движении легче разорвать ментальную связь. Не получилось. Роману казалось, что он чувствует и думает как Стен. Свечи горели. Иконы. Он не различал ликов – доски были черным-черны, лишь кое-где можно было угадать высветленный зрачок, изломы синей или красной одежды. Тускло поблескивало серебро на ризах. Иконы были настоящие – не из воды. Зачем здесь церковь? Именно церковь…

– Роман, я одного так и не понял, – вдруг заговорил Стен.

– Чего?

– Как Иван Кириллович создал ожерелье Беловодья, если мое собственное ожерелье не срослось со мной. Я однажды спросил его, но он ушел от ответа. Один раз ушел. И второй…

Роман остановился. И чуть не закричал. Алексей прав. Гамаюнов не мог создать ожерелье из шкуры Стеновского, если тот не сросся со своим ожерельем. Тогда еще не сросся. Но как же рана? Водный меч рассек ровно двенадцать полосок на груди Алексея. Двенадцать разломов появилось в стене. Значит, ожерелье действовало. Только Гамаюнов сделал так, чтобы Алексей не мог пользоваться своим ожерельем. Такое возможно?

Роман покосился на Стена. Тот опять лег и закрыл глаза. Нить переливалась на шее ярче обычного. Великая тайна – дарение ожерелья. Это почти как новую жизни поднести в дар. Роман создавал ожерелья дважды. Для Тины и Юла. При создании ожерелья можно заложить в нить свою власть. Господин Вернон, лишь слегка коснувшись не отвердевшей нити языком, усилил свою связь с Юлом. Теперь колдун слышит ожерелье мальчишки за многие километры.

Да, можно подчинить дареное ожерелье. А можно создать и не подарить. Именно так. Когда колдун создает для ученика водную нить, он ее дарует… Отдает часть своей волшебной силы и тем самым включает нить. А если не отдать? В этом случае нить останется в распоряжении создателя и не будет подчиняться носителю ожерелья. Роман при первой встрече со Стеном решил, что тот слишком рационален, чтобы понимать волшебную нить, слишком упрям, чтобы подчиниться даже собственному дару, и потому ожерелье не срослось со своим владельцем. На самом деле причина была проще – нить все еще управлялась Гамаюновым. Учитель не отдал ожерелье ученику. Надел на шею, но не одарил. Так что вырезать волшебную нить для Беловодья Гамаюнов мог, управляя ожерельем вместо «ученика». Но время проходит, рано или поздно нить срастается со своим носителем и усиливает в человеке его дар. Если дар существует, конечно. Прошли годы, Алексей отнял наконец у обманщика власть над своим ожерельем. Что же в случилось в тот миг, когда ожерелье запоздало срослось со своим владельцем? Алексей воспользовался своим даром и стал прозревать будущее, а Гамаюнов потерял власть над его ожерельем. Но при этом водная нить не утратила связь с оградой. А потом стена разрушилась от удара водного меча.

Лицо Стена исказилось от боли. Догадался наконец. Или мысли Романа услышал, как до этого колдун «слышал» чувства Стена. О, Вода-царица! Как Алексею с его надменностью и самомнением должно было быть обидно: другим были дарованы ожерелья, а ему, якобы избраннику, – веревка, ошейник, который только и умел, что душить. А в награду – исполосованная шкура.

– Уходи отсюда, – приказал Роман. – Немедленно.

– Не могу. Ограда едва-едва держится.

– Почему тебе не наплевать на все это? Прежде всего на Гамаюнова? После всех его обманов. А? Пусть он сам расхлебывает свое дерьмо!

– Прекрати ругаться! Ты в церкви!

– Она освящена? Ведь это не церковь – иллюзия церкви, а значит, только колдовство.

– Беловодье – и моя мечта. Я не могу ее разрушить. Пусть даже другие пользуется ею не так, как мне хотелось бы…

– Но распоряжается здесь Гамаюнов. Беги, Стен, или ты умрешь!

– Роман, закрой проломы, и я уйду.

Колдун схватил Алексея за плечи:

– Будет слишком поздно. Ты, кажется, не понял, в чем заключался второй фокус Ивана Кирилловича?! Ну, конечно же, нет. Ты и о первом догадался только сейчас. Он сделал слишком глубокие надрезы. Когда ожерелье срослось с тобой, у тебя навсегда установилась связь с Беловодьем. Пока ты здесь, рядом, связь очень сильная, Беловодье сосет из тебя силы. Буквально. Чем дальше уходишь – тем слабее. Но все равно остается.

– Об этом я знаю. Он меня предупредил, что я всегда буду связан с оградой Беловодья.

– Ты согласился?

– Честно говоря, я подразумевал несколько иную связь…

– Более платоническую. Неприятно, когда тебя кушают живьем. Уходи. Или сдохнешь.

– Я выдержу, – клацнул зубами Стен.

– Нет. Ты не выдержишь, ты из других начнешь силы качать. Уходи. Я поставил три заплатки. Ограда продержится, пока я не зачиню ее. За счет внешнего круга.

– Почини ограду. Всю. Тогда уйду. – Упрямства Алексею было по-прежнему не занимать.

– Мне надо еще три дня. Минимум. Ну, может, чуть меньше. Ты за это время скопытишься. Почему сразу не сказал, а? Ленку мог бы предупредить. И меня.

– Не успел. Я хотел тебе рассказать про создание длинного ожерелья. Подумай, где мы сейчас! Вообрази – это круг всемогущества и совершенства. Мы даже не знаем, на что способно Беловодье. Но уверяю тебя, на многое. Каждый находит здесь что-то свое. Ожерелье в тебе усиливает определенный дар, а при контакте с волшебным градом открывается способность, не твоя – самого Беловодья. Здесь время течет иначе. То быстрее, то медленнее. Обращается вспять. Но я не успел с тобой встретиться и все объяснить: Грег требовал, чтобы я немедленно шел сюда. Иначе ограда рухнет.

– Я не верю Грегу.

– Грег – нормальный парень. Но его забота – безопасность Беловодья. И только о ней он и думает. Больше ни о чем. В данном случае он говорил правду. Гамаюнов держал ограду до нашего приезда. Теперь я… Тут есть одно непредвиденное обстоятельство…

– Одно обстоятельство? Да их здесь миллион!

Колдун присел на козлы рядом со Стеновским. Гнев вдруг улетучился. Навалилась усталость.

– Уходи! – вдруг выкрикнул Алексей. Голос его отозвался долгим многократным эхом под сводами. – Слишком много сил… Уходи. Скорее.

Роман понял, что значит этот крик: Стен вольно или невольно пытался забрать силы у Романа. Да колдун и сам почувствовал, как дернулась нить ожерелья.

Роман выскочил из церкви. В ту же секунду ожерелье успокоилось. Стены церкви ограждали других обладателей ожерелий. Очень умно. Даже слишком.

Пока Роман пребывал внутри, небо успело потемнеть, но озеро светилось в темноте, и призрачный холодный свет озарял Беловодье. Колдун побежал по ледяной дорожке. Ограда Беловодья – это длинное ожерелье, дарованное Стеном. Одаривают лишь по доброй воле. Добрая воля Стена, злая – Гамаюнова.

Грега там, где оставил его Роман, не было. Чуть в стороне стоял Баз. с какой-то тетрадкой в руке. Зотов изучал записи. Тетрадь была большая, схожая с амбарной книгой, старинная, с серым переплетом и желтыми страницами.