Текст книги "Дебютантки"
Автор книги: Джун Зингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 33 страниц)
Часть третья
Женщины
Нью-Йорк. Ноябрь. 1948
Мы пили за благополучное путешествие на «Пайпер Хейдсик», закусывали фаршированными креветками и устрицами и пели песни, бывшие в моде в начале десятилетия, – «Мандарин» и «Зеленые глаза». Мы много хохотали и даже всплакнули. Я еще подумала: «Это и есть их настоящий мир…» Правда, я не была в этом полностью уверена. Боже, как я хотела бы верить в свою правоту! Чтобы все сбылось для Сары, Мейв и Крисси. И конечно, для меня.
Я начала вспоминать последние годы, – они не были совсем уж плохими, но не были и очень хорошими. Мы, конечно, выпили за будущее.
– За наше золотое будущее! – предложила Крисси, и мы все поддержали ее.
Потом раздался сигнал к отправлению, и мне нужно было прощаться с подругами.
– Эрнст, Скотт, мы здесь! – выдохнула Сара.
– Как насчет бедной Зельды? – мечтательно заметила Мейв.
– Быстро! Давайте выпьем за Зельду, – предложила Крисси.
И мы выпили за нее.
– Ты уверена, что не передумаешь и не поедешь вместе с нами? – спросила меня Крисси. – Ты просто можешь остаться на пароходе…
Я засмеялась и покачала головой. У меня же был Джонни! Снова раздался гудок, я сошла на берег и помахала им с причала. Девочки помахали мне. Они были такими красивыми и холеными – в одинаковых до щиколоток собольих манто поверх белых фланелевых брюк и белых кашемировых свитеров. У меня даже сердце замерло. Остальные пассажиры откровенно глазели на них.
Я подождала, пока пароход не скрылся из виду. Не пожалею ли я, что не согласилась на предложение Сары – путешествие в Париж в качестве подарка к окончанию колледжа? Они были так ажиатированы предвкушением своего путешествия в город света и моды. Но у меня были свои соблазны: окончание колледжа и замужество.
Наконец, судно совсем исчезло за горизонтом. Сколько пройдет времени, пока я снова увижу моих подруг? Как сложится их судьба там, за морем, какие их ждут приключения? Найдут ли они там счастье и исполнятся ли их мечты? Я еще раз произнесла молчаливый тост, только на этот раз без шампанского. Пусть исполнятся все паши мечты!
Париж. 1948–1950
1
Прошло уже больше недели, как я вернулась в Кембридж, но все еще не видела Джонни. Он все время извинялся по телефону: ему нужно заниматься – это удобная отговорка для студента-медика. Я старалась ему верить, но мне было неприятно. И меня начали мучить подозрения и неприятные предчувствия. Я никогда не сомневалась в моей любви к Джонни. Разве я не доказывала ему это неоднократно? Я перестала считать наши встречи, как делала это вначале. Понедельник – три часа дня, суббота – утром в одиннадцать. Вторник вечером – на заднем сиденье «понтиака». В среду днем – время только для трех поцелуев, не больше. Да, я еще и еще доказывала ему мою любовь и преданность. Но я начала сомневаться в любви Джонни! Стал ли он действительно в последнее время отстраненным и несколько равнодушным, или мне это только показалось? Почему он не хотел видеть меня? Будь у него желание, он обязательно выкроил хотя бы часок, чтобы повидаться со мной.
Потом, наконец, Джонни позвонил и спросил, не хочу ли я прогуляться? Вот тогда я наконец поняла, что случилось нечто ужасное. Влюбленный молодой человек, не видевший свою возлюбленную почти две недели, не захочет встречаться с ней на людях!
Мы встретились, и я слушала, как он многословно объяснял, что я недостаточно хороша для него, не так хороша, чтобы мы могли пожениться. Нет, конечно, он все высказал в более вежливых выражениях! Ведь не зря же он учился в Гарварде. Он сказал, что любит меня, но ему необходимо подумать о своей карьере. Молодой доктор, начинающий свою интернатуру, оснащенный только подходящей фамилией, красивым лицом и приятными манерами, должен думать весьма о многом.
– Ты же меня понимаешь, Марлена, моя единственная любовь, не так ли?
Потом он сообщил мне, что в последние несколько месяцев он встречался с другой. Дебютантка из Бостона, весьма некрасивая девушка, но очень благородных кровей и с большим состоянием! Он собирается жениться на ней, и после окончания интернатуры у него будут прекрасные перспективы, солидная частная практика и дом на Бикон-Хилл. Я смотрела на его красивый профиль, и меня тошнило от его предательства. Я едва сдерживалась, чтобы не дать по его красивому носу прямо посреди Гарвард-сквер.
Я подумала о Саре. Что она скажет, когда узнает, что девушка из семьи Лидзов из Чарльстона не подходит для выпускника Гарварда, особенно если она из благородной, но обедневшей семьи. И даже если ее дебют состоялся в «Уолдорфе», для молодого и амбициозного врача это не имеет никакого значения, особенно если ему так хочется жить на Бикон-Хилл.
Насколько мне было известно, существовал определенный этикет при разрыве помолвки. Если инициатор – девушка, она должна вернуть кольцо. Если это делает молодой человек, ей положено сохранить кольцо в качестве утешительного приза. Она возвращается домой с разбитым сердцем, заворачивает кольцо в салфетку и хранит его в заветном ящике своего шкафа. Позже, когда она уже не так тоскует или у нее появляется новый ухажер, она достает старое кольцо, вынимает бриллиант и отдает ювелиру, чтобы тот вставил его в новое кольцо, окружив бриллиант мелкими рубинами или крохотными изумрудами.
Но когда я стояла перед Джонни и мимо нас проходили счастливые пары, у меня было только одно желание – швырнуть кольцо в реку. Или же выцарапать на розовой щеке Джонни острым краем бриллианта огромное «X», чтобы он остался навеки меченым. Я сорвала кольцо с пальца, швырнула ему в лицо и убежала.
Я провела несколько дней в своей кровати, не ходила на занятия и почти ничего не ела. Я снова и снова прокручивала все в памяти, пока не испугалась, что могу сойти с ума. Кольцо я не швырнула в реку, может, мне стоило броситься в воду самой? Но в глубине души я прекрасно понимала, что никогда не сделаю ничего подобного. Нет, я буду учиться и закончу курс, как положено хорошей, маленькой, послушной девочке. Я все думала и думала об этом, пока не отупела и не перестала чувствовать сильную боль.
Потом мне стало стыдно самой себя. Разве у меня нет чувства собственного достоинства? Я встала, оделась и пошла что-нибудь съесть. Завтра я пойду на занятия. По дороге я купила газету. Наверно, я по воле судьбы вернулась к жизни именно в этот день, потому что, купив газету, я нашла на третьей странице статью АП из Парижа. Заголовок гласил: «Американские дебютантки берут штурмом «Ритц».
Далее шел такой текст: «Сара Голд, недавно получившая развод со сценаристом Риком Грином, Крисси Марлоу, бывшая жена Гаэтано Ребуччи, из семьи знаменитых производителей калифорнийского вина, и Мейв О'Коннор, дочь известного писателя Пэдрейка О'Коннора, обратили на себя внимание вчера за ленчем в «Ритце». Нью-йоркские дебютантки 1946 года были одеты в одинаковые белые шелковые блузки, серые брюки из фланели и великолепные манто из соболя и приковывали к себе взгляды парижских дам. Один-ноль в пользу модельеров Нью-Йорка! Американские принцессы были одеты более стильно, чем французские модницы в столице мировой моды!»
Конечно! Я должна позвонить Саре. Она разделит со мной обиду, унижение и стыд. Мне станет легче, если я поговорю с Сарой, Крисси и Мейв.
– Этот ублюдок! – возмущалась Сара. – Бедная моя девочка! Может, тебе стоит приехать к нам сюда?!
– Нет, – грустно ответила я. – Мне лучше закончить колледж, чтобы эти годы не пропали зря! Но я вижу, что вы там не теряете время даром. Вы только что прибыли в Париж, а в газетах уже пишут про вас так много лестного.
– О чем ты говоришь?
– Подожди секунду, я сейчас прочитаю тебе один абзац!
– Боже мой, – заметила Сара, когда я закончила чтение. – Вот уж глупости. Подумаешь, буря в стакане воды! – Сара выпендривалась, но я чувствовала, как она была довольна.
– Ну, значит, вы дали по уху «Ритцу». А как вам нравится Париж?
– Мы еще почти ничего не видели. Посетили некоторые модные фирмы и были на улице Мира, пили кальвадос в тени Триумфальной арки, как Шарль Бойер и Ингрид Бергман. Сегодня вечером мы идем ужинать к «Максиму». Мы пока ведем себя до неприличия тихо! Теперь, когда Джонни убрался с твоего горизонта, ты должна к нам приехать! Ты знаешь, что сказал Дюк де Морни?
Я улыбнулась Саре со своей стороны Атлантики.
– Скажи, мне, Сара, что сказал Дюк де Морни?
– Все хорошие американцы, когда они умирают, приезжают в Париж!
– Вы уже посетили Лувр и Эйфелеву башню, Нотр-Дам?
– Ну, Марлена, ты считаешь, что я поехала в Париж, чтобы у меня болели ноги от ходьбы по музеям?
Я засмеялась. Сара никогда не меняется!
– Мне пора идти. Мне и так влетит в копеечку этот звонок! Сара, напишите мне!
– Обязательно, Марлена, милая! Я пришлю тебе что-нибудь необычайно модное. И не переживай из-за этого Джонни. Когда мы вернемся, я придумаю, как ему отомстить. Мы сделаем что-нибудь по-настоящему гадкое!
Я повесила трубку, у меня в горле стоял ком. После разговора с Сарой мне стало гораздо лучше, но она была далеко.
2
Они прибыли в «Максим» в одинаковых облегающих фигуру шелковых платьях, только разных оттенков, открывающих одно плечо. Сами платья были очень простыми. Метрдотель провел их к столику.
– Столик номер шестнадцать, – заметила Сара. – Вы знаете, что это значит?
– Нет, но ты нам сейчас все объяснишь. – И Крисси наклонилась к ней, как бы ожидая необыкновенного открытия.
– Я просила зарезервировать столик и не говорила, что нам нужен какой-то особый стол. Нам дали столик, который обычно резервируется для Мориса Шевалье, Ага Хана и Греты Гарбо! Обратите внимание!
– И что тут такого необыкновенного?
Сара поправила бриллиантовые браслеты на левой руке.
– Крисси! Они считают нас знаменитостями!
– На нас все смотрят! – прошептала Мейв.
– Может, им не нравится наше декольте? – поинтересовалась Крисси.
Сара раздраженно махнула рукой. К ним подошел метрдотель, за ним следовал распорядитель по винам с официантом, который нес большое серебряное ведро со льдом, другой официант нес огромную бутылку вина. Метрдотель что-то шепнул Саре, и та кивнула. Распорядитель по винам взял бутылку у официанта и показал ее Саре. Это было «Шато Лафит» 1928 года из подвалов Ротшильда.
Сара снова кивнула, и он поставил бутылку в серебряное ведерко, обхватил горлышко двумя ладонями и повернул его несколько раз. Сара обернулась к угловому столику и вежливо улыбнулась, наклонив голову.
– Улыбайтесь, девушки! – скомандовала она. – Граф Андре де Ребек прислал нам вино!
– Который из них? – спросила Крисси. – Вот этот – интересный, с усами?
– Кто он такой? – спросила Мейв. – Чего он от нас хочет?
– Наверно, он хочет подружиться с нами, – сказала Сара. – Видите, в чем дело: мы – знаменитости, и все хотят с нами познакомиться!
Сара повесила трубку.
– Виконтесса де Рамбуйе заедет к нам сегодня днем, чтобы отвезти к мадам Мадлен Амодио. Она, как говорит виконтесса, организовала самый модный салон во всем городе!
Крисси лениво развалилась на розовой софе а-ля Людовик XVI в их шикарных апартаментах.
– Умоляю, объясни мне, кто такая виконтесса де Рамбуйе? И зачем она нам нужна?
Крисси лениво потерла маленькую с коричневыми краями дырочку в атласной обивке. Интересно, это она прожгла ее сигаретой? Сара захихикала.
– Виконтесса – это старая «Мордоворотка» Пушер из Нью-Йорка. Каролина «Мордоворотка» Пушер, если уж быть совсем точной. Мы учились вместе у… Не помню, в какой именно школе. Мы прозвали ее «Мордоворотка» сами понимаете почему. Она страшная сука, но с ней иногда очень смешно!
Сара обняла виконтессу де Рамбуйе, как будто та была любимой родственницей, с которой Сара давно не виделась. Затем Сара ввела ее в гостиную, заполненную цветами. Маленькая виконтесса пошмыгала носом:
– Господи, пахнет, как в крематории!
– Ага, – согласилась Крисси. – Половина Парижа прислала нам цветы! Мы не знаем никого из тех, кто это сделал.
– Телефон звонит не переставая, – добавила Мейв.
– Посмотри, – сказала Сара, смеясь от удовольствия и показывая на серебряный поднос, с которого соскальзывали визитные карточки и приглашения.
– Конечно, – сказала Каролина Пушер, садясь и аккуратно расправляя плиссированную черную юбку-клеш и белую шелковую блузку – О вас говорит весь Париж. Вы, богатенькие американки, являетесь новыми особами голубой крови в Европе. Всем нужны ваши деньги! Вам, наверно, будут хотя бы раз в день делать предложения бедные герцоги и графы. Им нужно так или иначе оправиться от войны.
– А твой виконт? – спросила Сара.
– Анри? У него теперь есть деньги. Я заняла его в деле по декорированию интерьеров, и он прекрасно зарабатывает! Все отели сейчас начали заново оформлять свои помещения.
– Ты знала, что у него не было ни гроша, когда выходила за него замуж?
– Конечно! – захихикала Каролина. – Мы заключили соглашение. В этом отношении французы просто прелесть. Я хотела титул, он – деньги. Он был уже совсем на грани. Но когда мне надоест быть виконтессой или если я найду себе кого-нибудь получше, мы расстанемся друзьями, Анри – педик, он такой же мужчина, как пятнадцатидолларовая купюра – деньги!
Мейв смотрела на виконтессу, как будто увидела животное какой-то неизвестной породы. Ей было столько же лет, как и им, но она рассуждала так, как будто была на двадцать лет старше. Даже Сара не была такой современной, а Крисси – такой циничной!
Виконтесса снова оглядела прекрасно оформленную комнату и пошмыгала носом.
– Сара, я не понимаю, почему вы решили жить тут. «Ритц» – такой пыльный и захламленный отель! И такой высокомерный персонал! Они даже не принимают здесь американских киноактеров!
– Это их проблема, – заявила Сара. – Я считаю, что здесь просто прекрасно! Пляс Вандом – хорошее место, и нам нравится здешняя кухня! Нам нравятся сады и террасы, правда, девушки?
– Мы просто вне себя от восторга! – твердо заявила Мейв.
– В отеле «Ланкастер» гораздо лучше телефонное обслуживание. Но если вы хоть что-то понимаете, вы должны остановиться в «Бристоле». Он рядом с лучшим парикмахерским салоном в городе.
– Я считаю, что в «Ритце» все в порядке!
– Ну, оставайтесь здесь, если вам так нравится, но тогда уж наймите себе лимузин с шофером! И запомните, для американцев в Париже существуют три правила! Первое: никогда не опаздывать на важный обед или ужин – этого не прощают. Второе: нужно стараться показать себя веселым и интересным человеком. Третье: не стоит пытаться перещеголять кого-нибудь своими нарядами – это ужасный грех! И еще одно: держитесь подальше от немецких баронов. Наглые, хладнокровные мерзавцы! Почти все садисты и извращенцы!
Да-а, подумала Крисси. Один из них женился на ее матери и застрелил ее… Понятно, почему Каролину Пушер прозвали «Мордовороткой». У Крисси просто чесались руки дать ей по морде за наглость и надменность!
У Крисси сердце забилось сильнее, когда она взяла в руки плотный серый конверт с гербом Виндзоров. Письмо было написано фиолетовыми чернилами.
Моя дорогая Кристина!
Дэвид и я только что вернулись в Париж. Здесь все говорят только о вас. Все наши друзья обсуждают прекрасную Крисси Марлоу. Нам очень хочется повидать дочь нашего старого и дорогого друга. Мы можем вспомнить твою мать, если ты не будешь против и если воспоминания не будут слишком болезненными для тебя, для всех нас. Для нас троих это было очень трудное время. Но у нас есть много и приятных воспоминаний!
Приезжай к нам в Буа-де-Болонь на чай четырнадцатого, в четыре часа: Я постараюсь собрать старых друзей твоей матери. Мы все ждем встречи с тобой».
Крисси была так поражена, что разжала пальцы и записка упала на пол. Сара подняла ее и быстро пробежала взглядом.
– Вот так так, приглашение от самой герцогини! Что же она не приглашает и нас с Мейв?
– Почему бы тебе не пойти вместо меня? – резко спросила Крисси. Сара быстро посмотрела на нее:
– Ты что, не хочешь идти? Герцог и герцогиня – это же сливки общества!
– Она отбила герцога у моей матери, когда мама поехала воевать за меня в Нью-Йорк!
Сара улыбнулась:
– Давай посмотрим на это дело с другой стороны. Ну и что она выиграла, получив герцога?
– Мне кажется, что ты должна пойти, – сказала Мейв. – Может быть, ты избавишься от неприятных мыслей о прошлом.
Крисси уставилась в стенку:
– Вы считаете, что мне это поможет? Ты тоже этим занимаешься?
– Я? – побледнела Мейв. – Что ты имеешь в виду?
– Все твои маленькие экскурсии, на которые ты отправляешься одна. Разве это не твоя одиссея в прошлое?
«Одиссея? Да, она права. Крисси выбрала правильное слово!»
Мейв сама не знала, что ищет, когда шагала вдоль Сены, заглядывая в лица рыбаков. Она заходила в кафе на пляс Сент-Мишель и заказывала ром «Сент-Джеймс»: она знала, что так поступал молодой и романтичный Пэдрейк. Мейв старалась найти кафе дез Аматер, но не нашла его. Она нашла книжный магазинчик Сильвии Бич. Это были все те места, о которых рассказывал ей отец однажды серым днем в Труро, когда они бродили по пляжу и карабкались по дюнам.
Мейв казалось, что она ищет следы духовного присутствия молодого Пэдрейка в Париже. Того молодого человека, которого она никогда не знала. Она искала его на Монмартре и на рю де Флерюс, где жили Гертруда Штейн и ее подруга Элис, содержавшие, салон, в котором Пэдрейк и другие молодые писатели пили бесцветные фруктовые ликеры и закусывали маленькими пирожными, разглядывая прекрасные коллекции рисунков, развешанных по стенам. Он сказал ей, что мисс Штейн не обращала на него никакого внимания, пока не прочитала его роман, который он закончил в Париже. Тогда она включила его в «будущее поколение», как она называла подающих надежды молодых авторов.
Боже, как тогда смеялся отец, сидя рядом с дочкой на мокром песке и вспоминая этот маленький эпизод. Гертруда Штейн так и не стала известной, как и остальные члены ее салона. Она не канула в вечность, как это произошло со Скотти Фицджеральдом и Зельдой. Но ее основательно забыли по сравнению с Хемингуэем, с Эзрой Паундом и Джойсом, который совсем не нравился Гертруде.
Вернувшись домой, отец сразу ушел в свою комнату, как он делал всегда, когда был пьяным.
Все имена, которые отец называл в тот день, были ей незнакомы. Но Мейв помнила, как она завидовала этим людям, потому что им повезло знать ее отца, когда он был молодым и веселым и, может быть, более расположенным к людям.
Поэтому она и бродила в одиночестве по Парижу, пытаясь найти следы Пэдрейка тех времен. Она прочесывала улицы Квартала, заглядывала во все аллеи, сидела за мраморными столиками бесчисленных кафе, в грязных барах, в ресторанах на рю де Сен-Пре, рю Нотр-Дам де Шан, на авеню д'Опера, на Елисейских Полях. Она побывала во всех местах, которые он хоть раз упоминал. Она разглядывала картины Мане в музее «Люксембург», потому что Пэдрейк был там и смотрел на того же Мане.
Но Мейв его не нашла. Она не выполнила свою задачу – пустота не была заполнена, боль не стала меньше, Париж не показал ей Пэдрейка того времени. Может, его вообще не было на свете?
3
Крисси чувствовала себя лицемеркой. Как бы она ни утверждала, что не желает ехать к Виндзорам, в душе она твердо знала, что обязательно поедет. Она нашла их дом, как и ожидала, великолепным. Крисси знала, что разведенная женщина из Балтимора известна своим утонченным вкусом, а не только тем, что была виновна в отречении мужа от трона. Правда, Сара сказала, что именно Париж отточил ее чувство прекрасного и элегантность, после чего она стала международным символом шика. Но Сара всегда говорила нелицеприятные вещи.
Крисси увидела, что комната полна незнакомых людей. Ее приняли весьма сдержанно, что было очень странно. Приглашение герцогини было таким теплым, но сейчас она держалась натянуто, почти холодно. Герцог тоже был странным, как бы отстраненным от всего. Остальные гости принялись обсуждать Крисси, как будто ее не было в комнате.
– Но она совершенно не похожа на свою мать!
– А мне кажется, что похожа. Только вот цвет волос – другой…
– Да, у Кристины был такой же цвет волос, но они были вокруг ее головы, как облачко! У дочери они гладкие и лоснящиеся…
– А нос, он совсем другой, не так ли? У Кристины был такой благородной формы нос, длиннее и более элегантный!
– Ну, американцам нравятся коротенькие маленькие носы, как кнопки…
Смех.
Крисси хотела им заметить, что ее нос едва ли подходит под определение «кнопка»! Но стоит ли связываться – ведь они были друзьями ее матери! Ее немного разозлили эти люди, такие глупые, такие бесцеремонные. Даже герцогиня, которую она считала достаточно умной. Она была превосходно одета в вышитое китайское платье для чайной церемонии, ее волосы были убраны в традиционный французский пучок. Она выглядела, как мумия, а не живое существо. Говорили, что она почти ничего не ест.
Леди Гьютон спросила, не купила ли себе Крисси, как это делала ее мать, нижнее белье, вышитое в монастыре? Крисси подтвердила, что купила трусики, вышитые монашками. Она улыбнулась про себя: это Сара настояла на покупке. «Пока мы в Париже, нам следует делать то, что делают парижанки!»
Крисси не могла отвести взгляд от герцога. Он разговаривал с маркизой, больше похожей на куклу, о вышивании, которое он уже почти закончил. Она не могла поверить, что этот крохотный, похожий на осу человечек со слезящимися глазками был любовником ее матери. Целовал ее горячую грудь во время страстных объятий? Расцеловывал все ее роскошное тело, вскрикивая от страсти? Крисси отвела от него взгляд – она не могла представить себе эту картину…
Именно тогда она обратила внимание на смуглого мужчину, стоявшего в углу и не сводившего с нее глаз. Он улыбался ей, и сила его улыбки была такова, что она почувствовала ее через всю комнату с вычурной мебелью, драпировками и коврами. Улыбка его пролетела мимо похожих на марионеток людей, которые болтали, как попугаи. Улыбка согрела ее, и Крисси улыбнулась ему в ответ своей особой улыбкой, которая так меняла ее лицо.
– Мы с вашей матерью были друзьями! Самыми лучшими друзьями, – сказал Али Хан.
Он не производил особого впечатления. Его волосы начали редеть. Он был небольшого роста и почти квадратный. Но его глаза! Они были такими выразительными и грустными. Или лукавыми и смеющимися? Было почти невозможно точно ответить на этот вопрос. У Али Хана была притягательная улыбка и приятный голос. Крисси была рада, что надела сегодня наряд из красной тафты с большим количеством сборок на горле, которые выгодно подчеркивали ее длинную, лебединую шею.
Али Хан предложил ей присесть на диванчик, обитый вышитой шелковой тканью в цветочек. Крисси расслабилась под влиянием магнетизма его личности. Ей стало интересно, что же правда в тех легендах, которые ходят о нем? Собирался ли он жениться на кинозвезде Рите Хейворт? Действительно ли было так много женщин в его жизни? Был ли он таким несравненным любовником, как об этом болтали? Любил ли он ее мать и как сильно?
– Кристина… – Он закрыл глаза. – Кристина была такой прекрасной, что невозможно было поверить в реальность ее существования! Я вспоминаю, как я увидел ее в первый раз, – это было на балу в честь королевы Румынии. Мне тогда было девятнадцать или двадцать лет, Кристина была постарше меня – у нее, наверно, к этому времени уже были вы – прелестное дитя. И я подумал, что она, наверно, принцесса из какого-то далекого королевства. Ее волосы были как облако вокруг ее прелестного лица. Ее глаза – бархатные черные вишни – те самые сладкие, темные и вкусные, которые опускают в коньяк, а затем поджигают… Ее кожа – прозрачная, как прекрасные сладкие сливки… – Казалось, он снова видит ее воочию. – Но дело было не только во внешности… Были важны ее дух и характер. У нее были такая воля и жажда жизни! – Он снова посмотрел на Крисси. – Вы очень похожи на мать! Я просто не могу этому поверить… Такой подарок судьбы – знать вас обеих в течение одной жизни!
Крисси внимательно слушала его, ее влажный рот слегка приоткрылся.
– Вы знаете, это было не здесь, не в этом Городе Света! – Он снова прикрыл глаза. – Это было в Лондоне, да, именно там! Какое было время!.. Вы читали Ивлин Во? – спросил Али. – Он прекрасно описал то время – приемы в масках, дикие празднования, викторианские пиршества, вечеринки в греческом стиле, в стиле Дикого Запада, цирковые программы! И обнаженные шабаши в лесу Святого Джона! Конечно, вечеринки устраивались и в апартаментах, в домах и студиях, на яхтах и в отелях, в ночных клубах, и даже на мельницах, и… – он рассмеялся, – в бассейнах, и банях. – Лицо Али Хана на секунду исказилось от боли. – Да, это были прекрасные дни!
Крисси покачала головой:
– Вам было в то время почти столько же, сколько мне сейчас!
– Эти дни самые лучшие и для вас?
– Надеюсь, что нет, – выдохнула Крисси. – Мне кажется, что лучшие для меня дни еще впереди. – Потом она робко добавила: – Надеюсь, что и у вас еще много прекрасных дней впереди!
Он покачал головой:
– Те времена с Кристиной… Они уже никогда не вернутся.
Али Хан развалился на диванчике, но тут же выпрямился.
– Может, они снова повторятся?.. Хотя бы на некоторое время? – Он вскочил. – Быстро найдите свою накидку!
– Куда мы пойдем?
– Поймете, когда мы будем там.
Крисси поднялась:
– А как насчет герцога и герцогини?
– Е… я герцога и герцогиню!
Крисси ухмыльнулась:
– Как – и его?
Али Хан громко захохотал:
– У вас чувство юмора, как у Кристины. – Он коснулся ее подбородка: – Так похожа на нее! Я сейчас позвоню. Берите свою накидку и встретимся у входа.
Крисси пошла к двери, стараясь сделать это как можно незаметнее. Но рядом оказалась женщина, которая наблюдала за ней. Она была одета как настоящая парижанка, в сочетание белого и черного.
– Вы уходите с Али? Будьте осторожны, мое дитя.
Крисси вопросительно посмотрела на нее. Женщина взяла ее за руку. У нее был прекрасный макияж, белокурые волосы были уложены в великолепную прическу. Но время уже проложило мелкие морщинки в уголках глаз.
– Не разрешайте Али разбить ваше сердце.
– Вы слишком много себе позволяете, мадам, – ответила ей Крисси, гордо выпрямившись.
– Но он разбивал сердца многих более взрослых и изощренных женщин, дорогая. Я знала вас, когда вы были маленькой девочкой. Вы тогда декламировали стихи в гостиной Кристины в Мейфэр. Я знала также Али, когда он впервые приехал в Лондон. У меня был тогда дебют. Это был май 1930 года, нас представили при дворе. Али был в белом индийском кителе со стоячим воротником и в белом тюрбане с изумрудом размером с детский кулачок, Я не могу вам описать, какое он произвел на меня впечатление! Я тогда решила, что он влюбится в меня.
– Вам это удалось?
Она тихо рассмеялась:
– Не совсем. Он был в меня влюблен некоторое время! С Али никто ни в чем никогда не уверен! Никто не может сказать, насколько глубоко его чувство и как долго оно продлится. Малышка, получи удовольствие от Али Хана. Он тот мужчина, который может доставить удовольствие. Но не влюбляйся в него слишком сильно!
– Куда мы едем? – спросила Крисси, когда они оказались в открытом «мерседесе». Машина мчалась так быстро, что ей не хватало воздуха.
– Мы мчимся к счастью, Кристина, – прокричал Али Хан сквозь шум ветра. Он подрулил к маленькому аэродрому. Его самолет «Мститель» был уже готов и ждал их, через десять минут они были в воздухе.
На аэродроме в Лондоне их ждал «роллс» с шофером.
– Если кто-то будет говорить вам, что самое лучшее место на земле – Париж, Рим или что-нибудь на Средиземном море – я больше всего там люблю Ривьеру, – не верьте. На свете нет лучшего места, чем Лондон! Я побывал везде и все равно возвращаюсь именно сюда!
Али Хан показал Крисси дом, принадлежавший ему в тот раз, когда он впервые побывал в Лондоне. Он был расположен в Мейфэр на Олдфорд-стрит. Можно было подумать, что Али Хан все еще владеет им, так властно он позвонил в дверь. Когда вышел дворецкий, Али сказал:
– Чарльз, мы быстро посмотрим дом. – Он взял Крисси за руку и ввел ее внутрь.
Она увидела гостиную, отделанную дубом, с огромным старинным камином, столовую, похожую на уменьшенный в размерах банкетный зал какого-то замка.
– Я хотел воспроизвести старый английский замок в Мейфэр, – сказал Али Хан. – Кристине это очень нравилось. – Он коснулся деревянной обшивки стены и погладил ее.
– Мы здесь часто ужинали… Но мы бывали везде… везде, где нам было интересно. На праздниках при дворе и на скачках в Аскоте… На Кристине была огромная шляпа, когда мы ездили в Аскот, я помню это… А на мне был цилиндр и визитка… Мы бывали везде, где было веселье.
Крисси и Али Хан поужинали в «Савое», он держал ее руку в своей. На них смотрели, все вокруг сгорали от любопытства. К их столику подходили, здоровались, приветствовали Али Хана издали, говорили приятные вещи, но казалось, что он не замечает никого, кроме Крисси.
Он ведет себя так, как будто влюблен в меня, подумала Крисси. Она даже вздрогнула: «А я сама?» Крисси находилась в этой загадочной и опьяняющей стране.
– Мы часто бывали в «Эмбасси клаб» на Бонд-стрит. Кристина обычно говорила, что красные бархатные банкетки и зеркальные стены – прекрасный фон для ее красоты, что они подчеркивают цвет ее волос и кожи, – засмеялся Али Хан, как будто эти слова Кристины были необыкновенно остроумны. – Мы часто бывали и в кафе «Де Пари»: там пела Беа Лилли. Прямо от самого входа наверх шла витая лестница, и когда входила Кристина, оркестр обычно играл для нее «Хорошенькая девушка, сама как музыка».
– Мы не можем туда сходить? – спросила его Крисси. Ей тоже хотелось пройтись по этой лестнице, и, может, оркестр тоже сыграет для нее «Хорошенькая девушка, сама как музыка». Но из «Савоя» они поехали в «Клермонт», где играли в «железку». Крисси догадалась, что Али Хан был здесь с Кристиной. Ей хотелось самой испробовать все, что было в отношениях между Кристиной и Али Ханом. Она понимала, что приближается кульминационный момент, – она чувствовала его руки у себя на плечах, руках, на талии.
В машине она оказалась в объятиях Али Хана, он целовал ее в губы, шею, плечи, грудь в вырезе платья. Она хотела его. Первый раз в жизни она по-настоящему жаждала мужчину! Крисси крепко зажмурила глаза и приоткрыла рот, ей не хватало воздуха. Она почувствовала потрясшее ее желание, задрожала…
– Кристина… – шептал Али Хан.
Она лежала на старинной бронзовой кровати в апартаментах Али Хана в лондонском «Ритце». Она была просто потрясена! Никогда раньше она не занималась любовью всю ночь. Никогда еще ее не любили так прекрасно и не доставляли такое наслаждение.
В дверях появился тщательно одетый Али, он ласково улыбнулся ей:
– Кристина, пора одеваться!
