Текст книги "Дебютантки"
Автор книги: Джун Зингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 33 страниц)
– Мне хочется, чтобы Мейв была здесь. Я просто не верю, что она останется в Бостоне и не станет дебютировать вместе с нами.
– Но, Крисси, милая, что мы можем поделать, если Мейв вообще не хочет выходить в свет? Мне кажется, это потому, что тетя Мэгги умерла всего несколько месяцев назад. Она и тетя планировали, что ее дебют состоится в Бостоне, а сейчас… ты же понимаешь…
– Я надеюсь, что ты уговоришь Мейв приехать в Нью-Йорк. Сара, мне не нравится, что она живет в Бостоне одна. Я не понимаю, что она там делает. Она становится такой угрюмой.
– Но Марлена же недалеко от нее, в Кембридже. Они видятся друг с другом.
– Мне кажется, что они редко встречаются. Марлена занята учебой. Она ведь только начала занятия. Бедная Мейв, она так одинока. Она никогда не встречалась с молодыми людьми, если только мы не заставляли ее делать это. Боже мой, она слишком молода, чтобы посвятить себя только музею, больницам и заботе о своей свихнувшейся бабуле!
Сара напялила на свою золотистую головку новую шляпку в белую и черную полоску, посмотрела в зеркало и наклонила голову набок.
– Не стоит так напрягать мозги. У меня есть ощущение, что Мейв скоро соскучится по своим друзьям и притащится сюда! – Она повернулась к Крисси. – Нужна еще такая же сумка. Как тебе нравится?
– Ничего. Дай я померяю.
– О! – воскликнула Сара. – Мне кажется, на тебе она выглядит гораздо лучше. Хотелось бы мне иметь такое лицо.
– Лицо? Это ты у нас хорошенькая.
– Возможно, но ты просто потрясающая.
– Сара, ты правда думаешь, что Мейв приедет в Нью-Йорк?
– Мне так кажется. Теперь посмотри другую шляпку. Она только для взрослых!
7
Пэдрейк почти закончил свой роман «Фрагменты разрозненного целого». Он был недоволен написанным, ему хотелось, чтобы у романа был другой конец. Пэдрейк жил в Бостоне с конца мая. Он изучал свою мать, разговаривал с ней, пытался проникнуть в ее безумный мозг. Книга стала экспериментом – блестящим к тому же; она навечно прославит ее затуманившийся разум – Пэдрейк вставил рассуждения матери в роман. Да, Маргарет и ее мозг станут частью наследства, которое он оставит миру. Но что-то было с концом книги не то… У него кончилось терпение. Обычно он долго работал над своими романами, но на этот раз ему хотелось закончить поскорее. Он был неспокоен, хотел скорее забрать к себе Мейв и поехать за море. Вернуться в Ирландию, где он будет наедине с землей, болотами, морем. Мейв, Мейв, Мейв, живущая всего через три двери от него… Он был убежден, что в глубине души она знала, что он здесь и ждет ее. У них всегда существовала эта безмолвная связь. Когда Мейв навещала свою бабку и спокойно вела с ней разговор, Пэдрейк подслушивал наверху и обменивался взглядами заговорщиков с этой дурой Энни, которая хранила их секрет все эти месяцы. Неужели Мейв не чувствовала, как близко от нее он находится.
Он налил себе своего любимого абсента и сделал глоток. Не так все просто, особенно здесь, в Бостоне… Он засмеялся. У него все будет в порядке, у него всегда все получается…
Пэдрейк пристрастился к абсенту еще в юности, когда жил в Париже. Он помнил, что о его любимой полынной водке говорили, что она размягчает мозги. Пэдрейк снова засмеялся. Это касается слабаков, трусов и невежд! Абсент только обострял его чувства, пока он не смог проникнуть в тайны Вселенной, которые были недоступны обычным людям. Он ясно различал подлинные очертания и цвет вещей. И когда у Пэдрейка начиналась мигрень, только водка могла несколько смягчить боль.
Ему больше не стоит откладывать. Пора ехать. Он уже больше не может выдерживать безумную Маргарет и дуру Энни. Он отхлебнул еще глоток. «Что же делать с концом романа?» Маргарет была ключом, она составляла основу книги, на ней и должен окончиться роман… Конечно. Это единственное решение… Другого просто не существует. Маргарет спасет его книгу, а он спасет ее бессмертную душу. Она ему больше не нужна, она уже не нужна самой себе. Она была ребенком, женой, матерью… и потерпела поражение в каждом случае. Пэдрейк не только простит ее за то, что она его отвергла, но и прославит. Его книга станет классикой, и Маргарет будет жить вечно как знаменитая литературная героиня – такая же знаменитая, как Анна Каренина.
Энни ушла на рынок. Пэдрейк успокоил ее, сказав, что позаботится о ее подопечной. Он помчался в комнату Маргарет. Она дремала, неизвестно, что ей грезилось: сны наркоманов весьма специфичны. Он ласково улыбнулся ей и осторожно начал будить.
Проснувшись, Маргарет недоуменно озиралась вокруг.
– Где я? – спросила она.
– В Москве, моя радость.
– Я думала, это Петербург.
– Может, и так.
Она откинулась на подушки.
– Что, мне уже пора одеваться на бал?
– Нет, Анна. Ты должна встретить Вронского на железнодорожном вокзале. Вы оба должны уехать.
– Но как мне быть с моим сыном? Я не могу покинуть его.
– Он приедет. Позже.
– Ты уверен? Я не могу покинуть маленького Джеймса.
Пэдрейк перестал улыбаться, горечь ясно проступила в изгибе его губ.
– Я обещаю тебе, Анна, – вы с маленьким Джеймсом не расстанетесь. Теперь поспешим, тебе нужно одеться, а то ты не встретишься с Вронским.
Она испугалась:
– Не встретимся с Вронским?
– Да. Тебе нужно встретиться с ним на вокзале. Следует надеть самое красивое платье. Нет, самый лучший дорожный костюм. Ведь вы с Вронским поедете… уедете вместе. Давай решим, что тебе нужно надеть.
Он раскрыл настежь ее шкаф.
Пэдрейк выбрал темно-зеленый бархатный костюм со шлейфом.
– Да, ты будешь прекрасно выглядеть в этом костюме! Ты должна хорошо выглядеть, чтобы нравиться своему любовнику, не так ли? Если ты будешь хорошо выглядеть, он тебя никогда не покинет.
На ее лице промелькнули испуг и непонимание.
– Уедет без меня?
– Да, если мы опоздаем, он решит, что ты не хочешь ехать с ним, и уедет без тебя…
– Уедет без меня, – повторила Маргарет.
– Мы должны торопиться. Дай я посмотрю на тебя.
Ее жакет перекосился, пуговицы были плохо застегнуты, с одного бока юбка была измята:
– Нет, так не пойдет. – Он правильно застегнул пуговицы на жакете и расправил юбку.
– Вот так гораздо лучше. Хорошо. Просто прекрасно. Никто не сравнится с тобой в красоте. Вронский будет от тебя без ума.
– Вронский?
– Да, моя дорогая, твой любовник Вронский. Мы поедем на встречу с ним на железнодорожный вокзал. Теперь ты вспомнила?
Маргарет нахмурилась, пытаясь что-то вспомнить.
– Теперь твоя шляпка. – Он достал с полки шляпу с огромными полями. Она тоже была темно-зеленого цвета. Пэдрейк пригладил ее растрепанные седые волосы и надел шляпу. Он ласково погладил огромное белоснежное перо, украшавшее шляпу.
– Анна, ты просто прелестна… Никто не сможет отрицать, что ты выглядишь просто великолепно…
Она мило улыбнулась.
– Спасибо, Пэд… – Маргарет остановилась и огляделась вокруг безумным взглядом. На секунду Пэдрейк смутился.
– Что ты сказала? – резко спросил он.
– Я сказала, что нам следует торопиться. Я не хочу расставаться с Вронским.
– Конечно, – сказал он, и его губы судорожно скривились.
Он осторожно посадил ее в сияющий «пирс-эрроу», как будто она была сделана из хрупкого стекла.
– Что это за карета? Я ее совсем не помню.
– Анна, это карета без лошади. Ты в ней ездила на бал в летний дворец несколько дней назад.
– Летний дворец? Но сейчас не лето, правда?
– Будет лето, Анна, обязательно будет лето!
* * *
Железнодорожная станция была переполнена. Пэдрейк старался поскорее провести Маргарет, чтобы ее никто не заметил. Но в то же время он хотел, чтобы последняя сцена была сыграна до конца.
– Ну, мы приехали. Теперь нужно отыскать Вронского. – Он оглядел платформу. – Я его нигде не вижу.
Маргарет стала волноваться, она посмотрела вокруг.
– Я тоже его не вижу.
– Так, интересно, не уехал ли он без тебя?
– Без меня? Почему?
– Он мог решить, что ты передумала, что ты его не любишь.
– Не люблю его?
– Но ты его любишь. Ты его любишь и хочешь уехать вместе с ним, правда?
– Да, я должна уехать вместе с ним.
Пэдрейк снова оглядел платформу.
– Его нет. – Он покачал головой. – Я его не вижу. Он все-таки решил, что ты его не любишь, и уехал без тебя.
– Нет! – закричала Маргарет.
– Да, мне кажется, что он покинул тебя.
– Нет. – Она заплакала.
Они привлекали внимание: несколько человек смотрели на них. Пэдрейк улыбнулся и развел руками, как бы прося извинения. Потом повернулся к Маргарет.
– Да, я думаю, что Вронский уехал. Покинул тебя. Он тебя больше не любит.
Подошел поезд. Пэдрейк решил, что ему необходимо торопиться: на них смотрело слишком много народу. Он заметался по платформе, заглядывая в окна вагонов.
– Нет, его нет в этом поезде. Он уехал! Но мы проверим еще раз. Мы проверим поезд, который стоит там, вдалеке. Пошли быстрее, Анна! Быстрее, раньше чем отойдет тот поезд!
Он схватил ее за руку и потащил с платформы по направлению к первому вагону. Поезд загудел, он был готов тронуться. Маргарет спотыкалась, ее лицо было заплакано и взволнованно. Пэдрейк продолжал тащить ее вперед.
Поезд снова загудел. Пэдрейк начал метаться у окон, Маргарет испуганно наблюдала за ним.
– Нет! Его здесь нет! Все пропало! Вронский тебя бросил… Он уехал. Все пропало, ты забыта! Ты осталась одна, Анна. У тебя ничего не осталось!..
И вдруг Пэдрейк исчез, растворился в толпе.
Поезд начал набирать ход. Маргарет ничего не понимала. «Все пропало, он тебя бросил, ты осталась одна!» Она огляделась вокруг и заметила, что на нее глазеют незнакомые люди с бледными лицами. Вронский? Где он? Она повернулась – ни одного знакомого лица. Никого… В ужасе она увидела перед собой рельсы, по которым медленно, ускоряя ход, шел поезд. Это притягивало ее.
«Вронский? Где ты? Почему ты покинул меня?»
Маргарет еще колебалась. Может, ей показалось, кто-то позвал ее… Боже мой. Но где же Вронский?..
«Быстро, пока еще не поздно… Анна!..»
Мейв распахнула дверь.
– Энни! Энни! – кричала она. – Где ты? Что ты сделала?
Энни, медленно шлепая, пришла из кухни, ее широкие крестьянские ступни казались огромными в старых шлепанцах.
– И что такого я сделала?
– Бабушка!.. Почему ты ей разрешила выйти из дома?
Старуха ничего не поняла.
– Но она наверху, отдыхает…
– Ее там нет! Она умерла! Она оказалась на Южном вокзале и попала под поезд… – рыдала Мейв.
– Боже мой, сохрани и спаси нас!..
– Почему ты ее оставила одну? Почему ты не подождала, пока приду я или Бетси и…
Энни начала кусать ногти:
– Но я не оставляла ее… Вы не должны обвинять меня, мисс Мейв! Он был с ней!
– Он?
– Да, мисс Мейв… Он все время был здесь.
Обе посмотрели вверх. Пэдрейк стоял на лестнице. Он был безупречно одет и выглядел великолепно. Его лицо было совершенно спокойно. Мейв почувствовала, как у нее застыла кровь в жилах.
– Это он, мисс Мейв! Это он!.. – выпалила Энни.
– Боже мой, – прошептала Мейв. – Ты сделал это! Убийца! – закричала она.
Он грозно нахмурился и начал медленно спускаться по лестнице.
Мейв попятилась. Энни, испугавшись, выбежала из комнаты, а потом и из дома.
– Вздорная болтовня! Не обращай внимания на эту старуху!
Мейв продолжала пятиться. Он остановился, его лицо потемнело.
– Ты хочешь сказать, что веришь этой бабе, а не мне – твоему родному отцу.
– Нет! Нет! Я знаю о тебе все!
– Что ты знаешь, Мейв, дорогая моя? Что мы часть друг друга и составляем одно целое? Мы отличаемся от остальных людей. – Он обнял ее, и ее тело съежилось, как бы начав бороться с собой. – Я тебя любил, и ты любила меня, ты часть моей плоти и крови. Я часть тебя. – Его голос ласкал ее. Она чувствовала, что сейчас упадет в обморок. – Мы знали друг друга вечно – ты и я – и пронесли чувство через века.
Тут она поняла, что он пьян. Но не в той степени, которую она так хорошо помнила, когда он бывал небрит, вонюч, безобразен. Но и сейчас он был чем-то одержим. Алкоголем? Наркотиками? Или он просто невменяем? И Мейв начала бороться с Пэдрейком. Она не доверяла своему собственному телу, оно могло предать ее. Ее тело все еще хотело его.
Пэдрейк протянул к ней руки:
– Вернись, моя маленькая Мейв! Я всегда любил тебя так сильно, как никто никого не любил на свете.
– Слишком сильно. Ты слишком сильно любил меня, – воскликнула Мейв. – Ты сам грешил и заставил грешить меня!
У него опять потемнело лицо. О, как хорошо она помнила его страшное выражение!
– Ты хочешь сказать, что не поедешь со мной?
– Я говорю, что не желаю тебя больше видеть! Никогда!
«Боже, помоги мне!» Мейв видела, что его лицо совершенно исказила злоба.
– Сука! – выкрикнул Пэдрейк. – Ты дочь тысячи сук!
Вдруг он ее сейчас ударит? Или убьет? Она хотела бежать, но у нее не было сил. Неужели он будет ее преследовать всю жизнь?
Мейв упала в обморок и когда пришла в себя, Пэдрейка уже не было. «Куда он пропал?»
Маргарет Эббот О'Коннор была рождена в англиканской вере, потом начала исповедовать католицизм и затем оказалась в пустоте. После ее смерти ее братья Поль и Джеймс снова вернули ее в лоно англиканской церкви, и она была похоронена так, как хоронили в Америке всех Эбботов, начиная с семнадцатого века.
Мейв стояла у могилы со своими друзьями, она вся замерла. Она боялась, что Пэдрейк может появиться здесь и потребовать, чтобы ему предоставили возможность произнести прощальное слово. Что-нибудь красивое и ядовитое. Она боялась обернуться, опасаясь увидеть его.
Теперь стало совершенно ясно, что она не может оставаться в Бостоне. Она никогда не будет знать, где он – в доме ее бабушки или рядом с ней в толпе? Или же он вернулся в Ирландию? Где бы он ни был, ей нельзя оставаться одной. Ей нужно ехать в Нью-Йорк, чтобы быть вместе с Сарой и Крисси.
Она будет жить с ними в доме Сары, но смогут ли они защитить ее от крови, текущей в ее венах, от того сумасшествия, что жило в их семье? В крови ее собственного отца, бабушки Маргарет, даже ее деда? Мейв не знала своего деда Патрика, но ей рассказывали, что он тоже страдал приступами необычайного бешенства. Она никогда не сможет выйти замуж. Как она может дать жизнь невинным малюткам, если не уверена, что не передаст им это сумасшествие? А как насчет ее дочки, Сэлли? Может, она тоже безумна?..
8
– Крисси, почему ты куришь не переставая?
Тетушка Гвен разгоняла синий дым, который переполнял гостиную. Теперь, сама перестав курить, она не переносила дым.
– Почему ты так развалилась в кресле? Сядь прямо!
Крисси мрачно посмотрела на Сару, сидевшую очень прямо, в черном шелковом платье, на котором был изображен огромный цветок. Ее взгляд явно говорил: «Вот видишь, во что я вляпалась из-за тебя?..» Сара не обратила на нее никакого внимания и продолжала свою тщательно отрепетированную речь.
– …и естественно, я подумала, что вы поддержите нас, когда придет время нашего дебюта. Моя мать в Чарльстоне, у нее очень хрупкое здоровье, тетя Мейв умерла, и… – Сара решила выложить все козырные карты. – Никто не имеет такого веса в обществе, как вы, тетя Гвен. И кроме того, тетя Гвен, – она называла ее «тетей», хотя никогда не получала на это позволения, – Гвен Марлоу есть Гвен Марлоу… – Она ласково улыбнулась, не ожидая, что ее кто-то станет поправлять.
«Вот нахальная девчонка! Она такая же нахальная, как и вся их порода!»
– Как насчет твоего отца, Сара? Он же популярен в определенных кругах, не так ли?
Сара начала колебаться. Стоит ли говорить о том, что она не видится с отцом?
– Вы правы, в определенных кругах. Но не в тех, в которых вращаетесь вы, тетя Гвен.
– Понимаю. Я разъясню тебе мою точку зрения, Сара. – Она специально не обращала никакого внимания на Крисси, которая в этот момент зажигала еще одну сигарету. – Я недавно обнаружила, что перестала верить в Общество, как мы его раньше представляли. Мне стало все равно. Ветры войны унесли все прочь… Мы все должны что-то делать. Я могу стать фотографом. Я серьезно подумывала над тем, чтобы заняться скульптурой, но Герт Вандербильд Уитни уже занималась этим многие годы, а мне хочется, делать что-то, что будет совершенно оригинальным…
– Очень оригинальным, – пробормотала Крисси.
– Как я уже говорила, Сара, – продолжала Гвен Марлоу, не обращая внимания на вмешательство своей племянницы, – мне бы хотелось начать занятия фотографией, конечно, не в роли профессионала, – скромно улыбнулась она, – но тем не менее заниматься этим весьма серьезно. Искусство очень важный аспект жизни, Сара. Искусство живет во всех столетиях, оно укрощает зверя, живущего во всех людях. В данное время я превращаю дом Марлоу в музей современного искусства. Чтобы все могли им наслаждаться… даже самые обычные люди… – Концовка вышла у нее довольно неуклюжей.
Крисси выпрямилась. Особняк Марлоу, великолепный дом бабушки Марлоу, станет музеем? На самом деле тетя Гвен просто отдавала его. Красивый жест! Она посмотрела на тетку с восхищением и некоторым отвращением.
– Ну, тетя Гвен, ты даешь!
– Даешь! Крисси, следи за своим языком.
Крисси вздохнула:
– Может, мы немного выпьем, совсем капельку.
Гвен Марлоу посмотрела на часы:
– Это было бы прекрасно, но у меня совершенно нет времени.
Стало ясно, что им пора уходить. Сара все понимала, но не хотела сдаваться.
– Я просто поражаюсь вам: такой великолепный жест, такие планы… музей, фотография… сказочно! Но разве наш маленький дебют может помешать вашим планам? Вам даже не придется ничего делать, Все, что от вас требуется, несколько телефонных звонков.
Гвен терпеливо улыбнулась:
– Милое дитя, ты упустила самое главное. Я уже не верю в высшее общество. И соответственно не признаю дебюты, которые якобы необходимы, чтобы начать свой путь в высшем обществе. Дебют – это сплошной архаизм, дорогая! Как пляски язычников!
– Могу я сказать, что очень разочарована, тетя Гвен? Крисси хочет, чтобы у нее состоялся дебют, она верит в прежний порядок вещей. Не правда ли, Крисси? – Сара не дождалась ответа. – И что изменит один лишь дебют в отношениях в высшем обществе? Вы же в какой-то степени несете ответственность за свою маленькую племянницу! Она – сиротка! У нее во всем свете только вы одна!
«Боже, как же она давит!» Что ж, ничего страшного, если она устроит всего один прием… только один прием, и больше ничего!
– Хорошо, Сара, я скажу тебе, что я сделаю. Музей откроется месяца через два. В ноябре. Мы устроим прием в честь Крисси в музее Марлоу, – Гвен улыбнулась и добавила: – И в вашу честь – твою и этой маленькой приятной ирландской девочки. Может, вы хотите включить еще кого-нибудь? – поинтересовалась она, ее тон был весьма ироничным.
– Да, мою кузину Марлену. Она учится в Редклиффе.
– Конечно, но я хочу, чтобы вы четко запомнили – это ни в коем случае не является представлением вас в высшем обществе. Это просто прием, открытие музея, в честь Крисси и ее маленьких друзей. Конечно, мужчины будут в белых галстуках.
Это не совсем то, на что она надеялась, но лучше, чем ничего, успокаивала себя Сара. Она встала.
– Кристина, пошли. Мы с вами свяжемся, миссис… мисс… Марлоу… Пока. – Она помахала рукой и вытолкнула Крисси за дверь.
– Я не стану говорить: «Я тебя предупреждала», – сказала ей Крисси в лифте.
– Я не считаю это поражением. Прием в новом музее Марлоу – это уже кое-что. Пошли в «Оук Рум» и отметим победу – выпьем.
– Пошли. После тетушки Гвен, мне нужна двойная порция.
Они уселись перед баром.
– Кажется, мне придется заняться этим самой, – заметила Сара задумчиво.
– Но прием у тети Гвен…
– Это всего лишь прием, но не дебют. В честь дебютанток дается много приемов, и праздников, и вечеринок. И все это только дополняет…
– Понимаю, – серьезно ответила Крисси.
– Ты знаешь, кто сейчас работает в «Плазе»? Серж Оболенский. Князь Серж Оболенский. Он занимается там рекламой и связями с прессой. Он настоящий русский князь, из старой русской аристократии.
– Вот как. Сара, ты просто ходячая информационная служба!
Сара проглотила маринованную вишенку. «Шеф службы рекламы и информации… Это, пожалуй, идея!»
Сара начала действовать. Не теряя времени зря, она наняла мисс Гортензию Гринуэй: у той была великолепная родословная, и она занималась дебютами. Мисс Гринуэй могла организовать презентацию на балу. Бал для дебютанток, который мог состояться в большом зале отеля «Уолдорф-Астория». Она также достала девушкам приглашения на все важные балы и приемы. Они попадут во все нужные списки. Кроме того, мисс Гринуэй договорилась с организаторами бала для дебютанток, чтобы девушкам были представлены все подходящие потенциальные «женихи».
– Было бы неплохо, если бы прошла серия приемов в вашу честь. Вы договариваетесь со спонсорами, а я готовлю списки гостей. – Тому, что Сара сумела уговорить тетю Гвен устроить прием в музее Марлоу, мисс Гринуэй была очень рада.
– Желательно, чтобы приехали тети и дяди Мейв. Они же Эбботы из Бостона, понимаете?..
– Прекрасно. – Мисс Гринуэй была довольна.
– Я не знаю, смогут ли… – пробормотала Мейв.
– Мы разошлем приглашения на их имя. Если они приедут, мы будем рады их видеть, – сказала Сара. – Я права, мисс Гринуэй?
– Абсолютно.
– А мои родственники Лидзы из Чарльстона?
Мисс Гринуэй не была уверена, что слышала эту фамилию или что-то знала об их предках.
– Моя мать и тетка дадут прием с танцами и чаем в «Карлайле». Я уверена в этом. Пошлите на их имя приглашения, мисс Гринуэй, – заявила Сара.
– Конечно, моя дорогая. Я уверена, что все в Нью-Йорке будут просто счастливы… – Она помолчала. – Как насчет вашего отца? Он женат на титулованной английской вдове, не так ли?
– Забудьте о моем отце, мисс Гринуэй. Он… Неважно. – Мисс Гринуэй покачала головой, она не совсем поняла, что имела в виду Сара. Но Сара четко знала, чего она хочет от своего отца: чтобы он прочитал в газетах о ее прекрасном дебюте и о том, на каких великолепных приемах она была. Она хотела, чтобы он повсюду видел ее имя.
Сара наняла человека из фирмы по связям с прессой, чтобы быть уверенной, что их имена постоянно упоминаются в разных газетах под рубриками «Общество» и «Бродвей».
– Зачем, Сара? – спросила ее Мейв. Ей не нравилось, что ее имя все время мелькает в газетах. – Чего ты добиваешься?
– Мы дебютантки, не так ли? Так почему бы нам не стать звездами? Вспомните Бренду Фразье, мне кажется, что ее дебют был в тридцать девятом году. Она была очень эффектна, и ее фотографии были везде, и Чолли Никербокер, ну, вы знаете эту полосу в газете, он просто обожал Бренду, и все время писал о ней в своей колонке, и назвал ее дебютанткой года. Я решила, что мы станем тремя дебютантками года. Боюсь, что Марлена не присоединится к нам, потому что не сможет часто бывать на приемах и ходить в ночные клубы, но я постараюсь ее убедить посетить как можно больше праздников и вечеринок. Разве будет плохо, если наши фото появятся на обложке «Лайфа»: три дебютантки 1946 года! Блондинка, шатенка и рыженькая – вот здорово!
– Великолепно, – согласилась Крисси. – Только вот жалость – обложка «Лайфа» черно-белая!
– Вот как? – удивилась Сара. – Что ж, им придется в первый раз сделать для нас цветную обложку!
– Вы не могли бы оставить меня в покое? – спросила Мейв.
– Ни за что на свете, – захихикала Сара, которая была горда своей настойчивостью.
– Не волнуйся, Мейв. Если Сара что-то задумывает, совершенно необязательно, что все так и будет. Она даже незнакома с Чолли Никербокером. – Крисси стукнула себя по лбу.
– Нет, правда, ты его не знаешь?
– Пока нет, – промурлыкала Сара. – Но я с ним познакомлюсь! Новый Чолли – это Игорь Кассини, тоже из бывших русских аристократов. Мне кажется, мы его должны узнать очень хорошо. Это и будет мое следующее мероприятие.
– Тебе не кажется, что ты расходуешь слишком много энергии на это дело, Сара?
– Нет, Мейв. – У Сары расширились глаза. – А что мне еще делать?
Я приезжала из Кембриджа на многие приемы и праздники, но Саре все равно казалось, что этого недостаточно. Когда приблизилось Рождество и вместе с ним наш формальный дебют, у меня уже не оставалось сил. Я сказала Саре, что, кажется, этот марафон приемов длится многие годы.
– Не будь дурой. Это только начало. Сезон дебютанток 1945–1946 года еще не закончен, он продлится до весны!
Конечно, мы все были в белом. У Крисси было платье без бретелек и состояло из многих рядов оборок, а юбка колыхалась, как шар. Сара тоже была в белом атласе без бретелек, с таким глубоким декольте, что видна была родинка у нее на груди. Мейв сначала выбрала платье с круглым воротом из крепдешина, но Сара тут же отвергла его, сказав, что Мейв тоже должна надеть платье без бретелек. Мейв остановилась на кремовом бархатном платье с баской. Моя мать сама выбрала мне платье. У него был атласный корсаж с вырезом сердечком и пышная юбка с оборками из тюля. У всех были длинные перчатки – из лайки, они доходили почти до плеч. Когда мы позировали для фото, я была в отчаянии, так как оказалась практически единственной девушкой, у которой было такое скромное декольте. Мейв пыталась меня успокоить:
– Ты выглядишь, как южная красавица.
– Настоящая Скарлетт О'Хара, – подпевала ей Сара.
– Но я себя чувствую, как Мелани Уилкс, – надулась я, пытаясь оттянуть ворот платья.
Сначала был променад: проходила одна девушка в сопровождении двух молодых людей. На каждую девушку было по три кавалера, которые пришли на вечер «без дам. Так как я не была на предыдущих приемах, мне все было интересно. Сара вздыхала, оглядывая свободных кавалеров.
– Все те же самые и несколько юношей в военной форме. Никого нового.
Меня весьма заинтересовал морской лейтенант с гладкими темными волосами, который, как ни удивительно, улыбался мне.
– Кто он? – спросила я у Сары.
– Это Джонни Грей. Он только что вернулся в город. Как он на тебя уставился! Интересное совпадение. – Сара улыбалась.
– Я слышала, что он будет учиться в Гарварде, на медицинском факультете. Он до войны занимался на подготовительном курсе. Вы там будете соседями.
– Он мил, – заметила Крисси, но мысли ее были далеко. Здесь снова присутствовал Гаэтано Ребуччи из Калифорнии. Темные волнистые волосы и белоснежные зубы, как у кинозвезды. Саре он не нравился, она сказала, что он похож на альфонса. Но Крисси считала его весьма привлекательным.
– Ради Бога, улыбайся, Мейв! – скомандовала Сара. – Это твой дебют, а не твоя казнь.
– Ты в этом уверена?
– Ну, не совсем. Мне кажется, что они не станут в тебя стрелять, если ты захочешь повеселиться. Посмотри на Крисси. Она не оставляет надежды!
– Вы самая прекрасная девушка на этом балу. – Обычно с этого Гаэтано Ребуччи начинал свои атаки. Но на этот раз он считал, что говорит чистую правду. Эти черные глаза, а какой рот! – Мне бы хотелось прямо сейчас прижаться к твоим губам… в эту же секунду… м-м-м-м-м, – ворковал он, прижимаясь к Крисси в танце. – Вы чувствуете? Вы чувствуете, как я вас целую? М-м-м-м.
– Расскажите мне о своей семье в Калифорнии.
«Что такое с этой крошкой? Он говорит о сексе, а она интересуется его семьей?»
– Что вы хотите узнать? Есть бабушка и дедушка Ребуччи, мама и папа, мои братья – Рено, Альдо, Гуидо и Рокко, и мои сестры – Анна, Мария, Джина и Филомина. И много, много моих дядей и тетей, кузины и кузены и миллион малышей. Нейпа-Велли просто кишит членами семьи Ребуччи!
– Вот здорово! – Подведенные черным, глаза Крисси сияли, а ее капризный рот с помадой темного тона улыбался радостной улыбкой.
– Брр-р-р, такое впечатление, что я в холодильнике. – Родни Блекер посмеялся над сдержанностью Мейв. Он начал дрожать, как бы от холода, и поднял плечи до самой шеи. – Почему эти ирландские глаза даже не улыбнутся?
Ответом ему была робкая улыбка.
– Расскажи мне о виноградниках. Ты собирал виноград, когда был маленьким мальчиком? – спросила Крисси.
– Нет, – засмеялся он. – На нас горбили спину тысячи мексиканцев. Эй, ты что, никогда не слышала о винах Ребуччи?
– Нет, мне кажется, что нет. А что я должна была о них слышать?
– Ну, это, конечно, не французское вино, но мы весьма известны в США. Кроме того, мы самые крупные производители вина в Калифорнии. После окончания сбора винограда мы устраиваем большой праздник урожая. Приветствуют все сборщики винограда и половина обитателей Белли. Нет, наверно, больше, потому что если пересчитать всех Ребуччи, они и составят половину населения Велли.
Крисси вздрогнула от восхищения. Она могла себе это представить: дети, целые семьи, все пируют и пьют вино, танцуют и смеются…
– Расскажи мне еще.
Он поцеловал ее в шею.
– Расскажу. Наверху.
Крисси снова улыбнулась, ее глаза выражали обещание.
– У тебя там что, комната?
– Комната? Детка, у меня там апартаменты-люкс.
– Сара, ты меня сводишь с ума! Посмотри, что ты со мной делаешь! Ты чувствуешь? – Бад Лассер прижал свою выпуклость к телу Сары.
– Прекрати! Боже мой, – протянула Сара. – Предполагается, что мы танцуем самбу!
– Осторожно, не порви мое платье!
– Мы купим тебе новое. Сотни новых платьев! – шептал Гаэтано Ребуччи, аккуратно расстегивая «молнию» сзади.
– Но это мое платье для дебюта, у меня уже не будет другого.
Гаэтано мастерски расстегнул лифчик без бретелек. Когда лифчик упал на пол, его губы потянулись к ее груди с розовыми сосками. Крисси нагнулась и аккуратно повесила платье на спинку стула. Она сохранит его для дебюта своей дочери, прекрасной дочери, которая появится у нее когда-нибудь.
– Иди скорее сюда, беби. – Он положил ее на розовое шелковое покрывало и снял трусики. Крисси закрыла глаза. Сегодня был ее дебют. Может, сегодня секс тоже станет для нее другим?
Мы с моим новым приятелем Джонни Греем пошли в буфет, чтобы попробовать суп из черных бобов и крабов. Вбежала Мейв, преследуемая немного пьяненьким Родни Блекером, который размахивал бокалом шампанского.
– Вернись ко мне, моя дикая ирландская роза!
– Он не отходит от меня, – прошептала мне Мейв. – Ты видела Крисси?
Я покачала головой, я была в романтическом угаре.
– Может, Сара ее видела?
– Нет, Сара сама уже полчаса ее ищет. Она просто куда-то испарилась.
«Ну, на этот раз должна же она хоть что-то почувствовать! Она должна! Просто обязана!» Наконец его рот нашел холмик Венеры и… да… да. Она чувствует… да, она все чувствует. Какое это приятное ощущение, просто чудо!.. Ее пальцы вцепились в темные волны его волос. Крисси тихо вздохнула от удовольствия. В первый раз она почувствовала это… в отличие от других случаев, когда она сама себя удовлетворяла! Крисси крепко обняла его за шею.
– Расскажи мне еще о твоей семье. Расскажи мне о бабушке и дедушке Ребуччи.
Он засмеялся и снова вошел в нее.
– Скоро, беби, скоро.
Потом он спросил:
– Тебе бы хотелось встретиться с ними?
– Правда? Ты имеешь в виду всю семью?
Мы получили телеграмму на следующий день. Сара вскрыла ее.
– Быстрее, Сара, что там?
– О Боже! Она удрала. Она удрала с этим альфонсом!
