Текст книги "Дебютантки"
Автор книги: Джун Зингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 33 страниц)
Ирландия. Бостон. Нью-Йорк. 1950–1951
1
Они провели два дня в Келвее и его окрестностях, ожидая куррачи – плетеной лодки, обтянутой просмоленной парусиной, чтобы на ней переправиться домой, в Айнишмор, один из островов Эрена. Сара нашла Келвей, Денегол и Коннет с его отмеченными камнями дорогами весьма примитивными, но тем не менее очаровательными – маленькие домики с крышами, крытыми соломой, кусты роз, на дорогах повозки с запряженными в них осликами, старые женщины, укутанные в черные шали, живописные лудильщики в повозках, влекомых лошадьми. Великолепные старинные замки наполняли сердце романтическим предчувствием – Сара думала, что ее замок будет еще более прекрасным. Она ходила в туфлях на высоких каблуках и в спортивном платье из белого шелка. Сара не могла надышаться влажным, мягким, удивительным ирландским воздухом, любовалась вечерним небом, раскрашенным великолепными оттенками красного, розового и желтых цветов. Она не могла не восхищаться профилем Пэдрейка, таким чистым, четким и вдохновляюще героическим, и чувствовала себя Алисой в волшебной стране.
В Келвее на центральной площади Сара увидела памятник известному сказочнику – Пэдрейку О'Коннору.
– Посмотри, то же имя. Правда, это так интересно! Это, должно быть, памятник тебе. Ну конечно, это памятник тебе!
Пэдрейк посмотрел на маленькую сгорбленную фигурку, сидящую на кучке камней, и рассмеялся:
– Ты меня видишь именно таким?
Когда они впервые встретились, Сара заметила, что Пэдрейк пил очень мало, поэтому она решила, что слова Мейв о том, что он пьяница, – это всего лишь еще одно заблуждение. Но как только они покинули Париж, она увидела первые признаки постоянного пьянства Пэдрейка. Он сначала делал это почти незаметно – отпивая из серебряной фляжки, которую держал во внутреннем кармане. Сара не знала, когда он снова наполнял фляжку, но выпивка в ней никогда не кончалась. Сара улыбнулась Пэдрейку, когда их глаза встретились. Она ничего не сказала, но у нее в мозгу зажглась красная сигнальная лампочка. Ей стало неприятно. Сара уже знала, что может сделать пьянство с человеком. Кроме того, его глаза уже не улыбались ей – они стали такими же темными, как ирландское небо. Оно так же быстро меняло свой цвет.
Саре с трудом удалось влезть в куррачу: ей не захотели помочь ни Пэдрейк, ни лодочник. Последний был в грязном белом свитере из небеленой шерсти со странным вывязанным рисунком. Он был весьма угрюмым и произнес лишь несколько слов на местном наречии, обращаясь к Пэдрейку. Тот ответил ему так же. Казалось, что Пэдрейк совершенно забыл об ее присутствии. Он уставился на море, которое вдруг посерело, а потом стало совсем черным.
Опять пошел дождь, странный ирландский дождь, который внезапно начинался и кончался. Они вышли в море, и дождь был очень холодным, хотя стояло лето.
– Где наш багаж? – внезапно спросила Сара, поеживаясь. – Мне нужен свитер или плащ, я замерзла.
– На. – Пэдрейк подобрал черную шаль, валявшуюся на дне лодки, и бросил ее Саре. – Я бы не стал волноваться по поводу багажа, он прибудет… постепенно. – Пэдрейк засмеялся. – Тебе он может не понадобиться, поэтому – успокойся!
Сара, скорчив гримасу, закуталась в вонючую черную тряпку. Конечно, ей понадобятся ее наряды. Разве они не будут принимать гостей у себя в замке? Какие прекрасные приемы они могут там давать, перевозя гостей из прелестного Келвея на их остров в этих забавных маленьких лодочках. Она старалась подавить тошноту от жуткого запаха, исходящего от шали, и оттого, что маленькая лодочка поминутно зарывалась носом в воду. Сару укачивало. Она постаралась мило улыбнуться угрюмому лодочнику.
– У вас такой прекрасный свитер. Это ручная работа. Рисунок, наверное, что-то значит?
– Ни туигим, – резко сказал лодочник. Сара удивленно посмотрела на Пэдрейка.
– Он говорит только по-ирландски, – сказал Пэдрейк, криво улыбаясь. – Он сказал: «Я не понимаю». Что же касается свитера – тут две причины и два ответа. Во-первых, свитер греет его. Он связан из эренской небеленой шерсти «бейнин». Шерсть пропитана маслом, поэтому он стал теплее, отталкивает влагу и не пропускает ветер. Здесь очень суровая жизнь, море холодное и неспокойное, часто штормит, и оно кишит акулами, а куррача – хрупкая лодчонка и очень маленькая, и самое главное, – Пэдрейк захохотал, – эти люди не умеют плавать! Рисунок, изображенный на свитере, как раз и служит второй цели – он связан с фамилией его семьи и помогает легче определить, кому принадлежало тело погибшего…
Сара тоже не умела плавать. Задул ветер, и еще сильнее пошел дождь. Пэдрейк, казалось, наслаждался этим.
Небо стало таким же темным, как и накидка, которую Пэдрейк набросил себе на плечи. Она развевалась на ветру. Пэдрейк выпрямился и смотрел в волнующуюся воду. Несмотря на шаль, дрожь пробежала по телу Сары.
Сара никогда не забудет свое первое впечатление от суровых скал острова, который должен был стать ее домом. Огромные каменные стены поднимались прямо из воды, каменистая поверхность, открытая всем ветрам! Небо, такое синее при взгляде с суши, здесь стало темно-серым. Волны сильно бились о неприветливый берег. Все такое мрачное, голое, кругом ни одной травинки. Где же знаменитые ирландские розы? Где та самая знаменитая зелень, которой так гордятся ирландцы?
– Куда пропала вся зелень? – спросила изумленная Сара.
Пэдрейк отпил из серебряной фляжки и грубо вытер рот ладонью.
Затем он запел сладеньким ирландским тенорком:
– О, Сара, дорогая, не слышала ли ты новости, о которых здесь все говорят?
Закон запретил, чтобы в Ирландии рос трилистник.
Мы не справляем больше день святого Патрика, и зеленый цвет запрещен.
Закон суров с теми, кто носит зеленые цвета…
В тот момент Сара не знала, что уличная песенка, ставшая гимном, была и политической песней, а не только объяснением суровости эренской земли.
Сара посмотрела на свои летние босоножки на высоких каблуках. Как она сможет карабкаться в них по острым и крутым камням? Черные от краски слезы потекли по розовым щекам. Почему Пэдрейк не предупредил ее, что ей понадобится совершенно другая обувь?
– Где же замок? Он еще далеко отсюда?
Сара устала, и у нее было дурное настроение. Ей было просто необходимо снять бесполезные босоножки и испорченное платье и погрузиться в теплую, благоухающую шампунем ванну, попивая мартини с двумя оливками в нем. Мартини должно быть очень холодным и очень сухим. Потом съесть прекрасный ужин, сидя напротив ее мужа-любовника, которому также не помешала бы горячая ванна и холодный мартини, чтобы у него улучшилось настроение.
Пэдрейк улыбался.
– Нет, совсем недалеко. Вон там, вверх по скале.
Сара посмотрела вверх и увидела только развалины какого-то старинного форта. Внизу под ними кучковались маленькие домики.
В каждом из них могло быть не больше двух комнаток. Они были скорее похожи на жалкие хижины.
– Все, что я там вижу, это только каменные развалины.
Это доисторический форт. Наш замок находится за ним. Тебе его не видно отсюда. – Он протянул ей руку. – Иди сюда, моя хорошенькая, дай я тебе помогу.
Сара обрадовалась, взяла его руку и улыбнулась. Нужно не жаловаться и не скулить, иначе она все испортит. Мейв всегда говорила, что Сара постоянно на все жалуется.
Дождь перестал, и Сара шла спотыкаясь и скользя по каменистой почве. Пэдрейк нетерпеливо тащил ее за руку. Она видела обитателей острова, занятых своим повседневным трудом, – несколько ребятишек прошли, таща за собой тележку, доверху заполненную торфом. Мужчины чистили рыбу, женщины в черных шалях вязали рядом с очагами, сложенными из известняка. Наступал вечер, но было еще светло, странный нереальный свет в летнем Эрене. Она увидела побеленное здание, с крестом. Оно было крупнее остальных домов.
Вдруг ей пришла в голову ужасная мысль. А где же телефонные столбы? И электрические провода? Ее окружала пустота. Она боялась спросить об этом Пэдрейка, боялась услышать его ответ. Сара грустно подумала о своем фене, о проигрывателе, радио, ее дорогом, только что собранном на заказ телевизоре. В Америке все смотрели передачу с Эдом Сулливаном, а она, дружившая и с Эдом и Сильвией, была здесь, на этом забытом Богом острове, среди банды полудикарей.
Но когда она посмотрела на Пэдрейка, чей силуэт вырисовывался на фоне скалы, ей стало легче. У нее все равно не останется времени на Эда Сулливана. Она и ее милый, прекрасный муж будут заняты другими, более интересными делами.
Они наконец вскарабкались на вершину скалы, нависшей прямо над морем. Теперь им было необходимо обойти форт. Сара спешила, ей так хотелось поскорее увидеть свой новый дом, войти в него, принять ванну и лечь. Она устала. Саре хотелось надеяться, что у Пэдрейка есть хорошая экономка, которая уже все приготовила: огонь будет пылать во всех каминах, и будут гореть свечи или что там они используют, чтобы освещать помещение. Наверно, свечи. «Свечи, это так приятно, так романтично», – вздохнула Сара.
– Глянь вниз. – Пэдрейк крепко держал ее за плечи. – Ты видела что-либо подобное в своей слепой жизни?
– О чем это ты? Что значит «слепой жизни»?
Он загадочно улыбался.
– Ну, я имел в виду – ты когда-нибудь видела такое море?
Сара отпрянула. Вдруг ей стало не по себе. Она здесь видела только детей, старых, просмоленных морем мужчин и усталых, изглоданных временем и трудом женщин. Где же молодые и красивые женщины и мужчины? А где люди среднего возраста? «А где же замок?» – подумала Сара. Может, он исчез вместе с зеленой травой и красными розами? После того как они обошли форт, Сара опять увидела груды камней, скалы и еще одну хижину, стоящую в тени руин. Она повернулась к Пэдрейку, вопросительно глядя на него. Носик ее задрожал, и слезы выступили на глазах.
– Добро пожаловать в замок О'Конноров, моя дорогая, – засмеялся Пэдрейк. Он хохотал, хохотал и хохотал.
– Ну, – сказала Сара, глядя на жалкую хижину. – И где же этот чертов замок?
Что это еще за идиотская шутка! Ее уже тошнит от его шуточек!
– Может, ты мне объяснишь, где мы проведем ночь? Если ты скажешь, что нам придется повернуть назад, спуститься по этой чертовой скале, опять пройти по деревне и затем опять плыть в этой жалкой лодчонке, я просто плюну тебе в глаза. – Сара старалась улыбнуться. Черт возьми, она не хочет, чтобы ее считали неженкой, особенно чтобы это думал ее новый муж.
Пэдрейк сделал вид, что очень обиделся.
– Я надеялся, что ты сделаешь вид, будто это замок, пока мы проведем здесь несколько дней, Сара. Любовь моя, это наше жилище во время медового месяца. Я надеюсь, что ты захочешь провести здесь несколько дней – здесь так спокойно и нас никто не станет беспокоить. Вокруг никого нет, кроме местных жителей, которые не говорят на королевском английском языке! – Он засмеялся. – Я надеялся, что тебе будет приятно, что нам никто не сможет помешать, когда мы начнем заниматься любовью! Чтобы мы остались совершенно одни!
Саре стало неудобно, стыдно, что она не оценила романтизм этого места. Конечно, ей так хотелось остаться с ним наедине. Сара пылко обняла Пэдрейка и принялась убеждать его, что просто счастлива оказаться с ним на этом необыкновенном острове. Просто она… ну, как бы это выразиться поточнее, она ожидала увидеть здесь замок, прекрасный старый замок, но с современными удобствами – горячей водой и всем остальным.
Они вошли в домик с земляным полом. Сара все еще ничего не понимала.
– Ты здесь живешь?
– Да.
– А где замок, о котором ты рассказывал?
– Он существует.
– Где? – продолжала допрос Сара.
– В горах, неподалеку от Дублина.
– Ты там постоянно живешь? И только иногда приезжаешь сюда?
– Примерно так.
– Но где же твой настоящий дом?
– Везде, где висит моя шляпа! – Он подошел к полке и достал бутылку виски. – Ты будешь продолжать задавать вопросы или, может, выпьешь со своим мужем?
Сара коротко засмеялась.
– Вообще-то я собиралась принять ванну, но кажется, что вместо этого придется выпить со своим мужем!
– Это хорошая идея, моя любовь!
Он чокнулся с ней, и они выпили. Сара подумала, что тот провинциальный ирландский акцент, с которым начал разговаривать Пэдрейк, с тех пор как они прибыли в Ирландию, весьма забавен, но ей хотелось бы надеяться, что он скоро от него откажется. Она понимала, что ей это быстро надоест. Пэдрейк налил ей еще, и она выпила. Вообще-то ей больше хотелось есть, чем пить. Но Саре приходилось сдерживаться, чтобы не испортить ему настроение. Затем они занялись любовью, и Сара уже больше ни о чем не думала.
Она проснулась в середине ночи и обнаружила, что его нет рядом. Она вышла в другую комнату, которая была кухней и гостиной одновременно. Сара нашла там Пэдрейка – он смотрел на горевший в очаге торф. Рядом с ним стояла бутылка. Он повернулся и посмотрел на свою обнаженную жену.
– Почему у тебя волосы цвета лютиков?
«Еще одна шуточка?» Сара неуверенно рассмеялась.
– Какими бы ты хотел видеть мои волосы?
– Оттенка заходящего солнца, когда оно несколько мгновений похоже на яркое пламя.
Сара уставилась на него, потом вернулась в кровать.
Она проснулась на следующее утро, комната была залита лучами солнца. Сара услышала свист из соседней комнаты, мелодичный, тихий свист. Ну, сегодня был настоящий летний день. Она вскочила с постели и подбежала к двери. Пэдрейк, одетый как местные рыбаки, наливал воду из чайника в огромную ванну. Он взглянул на Сару и улыбнулся ей широкой солнечной улыбкой:
– Как насчет ванны, моя красавица жена? Вот она, готова для тебя. Молю, не откажи в любезности и воспользуйся ей!
Он сам нагрел для нее воды, сам мыл и ласкал Сару, он целовал каждый сантиметр ее кожи. Затем Пэдрейк завернул ее в огромную простыню и отнес на кровать. Как могла она сомневаться в нем? Нет, конечно, она ему верила, но вчера ей пришлось пережить несколько неприятных моментов. Но это уже в прошлом… Сейчас осталась только любовь.
Пэдрейк дал ей домотканое платье и сшитые на острове мокасины из кожи, которую также выделывали здесь. Он предложил Саре позавтракать рыбой, которую сам приготовил на открытом очаге. Хлеб, как он признался Саре, испекла одна из местных женщин.
– Ну, что ты думаешь о своем медовом месяце? – спросил Пэдрейк, убирая со стола, пока Сара сидела и смотрела, как он это делает.
– Это медовый месяц для принцессы, – ответила ему Сара, вздыхая от удовольствия.
2
Мейв позвонила мне почти сразу же, как только приехала в Бостон. Я поняла, что у нее были плохие новости. Я, конечно, уже знала, что Сара снова вышла замуж. Сара позвонила мне из Парижа, чтобы сообщить это. Она позвонила и своей матери. Но этим вся информация исчерпывалась. Она очень счастлива, и отец Мейв, Пэдрейк, такой великолепный, что это трудно объяснить по телефону. Конечно, я заметила, что Сара не щебечет, как должна была щебетать Сара, особенно если она выходит замуж. Она ничего не сказала о Мейв и Крисси, только сообщила, что они возвращаются домой. И, лишь положив трубку, я сообразила, что она не спросила у меня о Питере и моих замятиях. Это было совершенно не похоже на Сару. Но я отнесла это к волнению перед свадьбой и решила, что она мне вскоре позвонит.
– Теперь ты знаешь все, Марлена, – сказала Мейв. – Или, столько же, сколько известно мне. Мне кажется, что Крисси вернется в Нью-Йорк через несколько дней, и она нам тоже что-нибудь расскажет. Хотя бы о свадебной церемонии.
Я не могла найти слов. Я проплакала все время, пока Мейв рассказывала эту историю, но теперь сидела с сухими глазами и не могла вымолвить ни слова. Я никогда еще так не волновалась.
– Мы не можем ничего поделать, – сказала Мейв. – Мы можем только надеяться, что Сара осознает, какую страшную ошибку она совершила, пока не будет слишком поздно.
«Пока не будет слишком поздно!» Боже, как это жутко звучит.
– Я бы не стала ничего говорить матери Сары. Нет никакого смысла заранее волновать ее… – И Мейв разрыдалась. Мы обнялись, и я постаралась ее успокоить. Сначала я думала только о Саре. И лишь теперь я поняла, как тяжело самой Мейв. Боже мой! Бедная Мейв. Как она страдает!.. Я обещала, что ничего не скажу тете Беттине. И не только из-за нее самой, но ради Мейв. Она открыла свою душу нам, а всему миру необязательно знать ее секреты.
Мне не хотелось оставлять Мейв одну в большом доме на Луисбург-сквер. Она была такой одинокой. Я обещала вскоре зайти к ней.
– Приводи с собой Питера, – сказала Мейв. – Я очень хочу с ним познакомиться. – Мейв улыбалась мне сквозь слезы.
Я пошла повидаться с Питером. Я должна была ему все рассказать. Я знала, что он успокоит меня. Бедная Мейв, снова подумала я. Кто же утешит ее? Боже, ей нужно было быть такой мужественной!
Мейв вплотную занялась филантропией в рамках схемы Эбботов и О'Конноров. Управление музеем не очень интересовало ее, хотя Мейв понимала его значимость и красоту. Там прекрасно шли дела и без ее вмешательства.
Ей следовало обратить внимание на больницу для детей и два дома призрения – один для пожилых людей, а другой – для юных девочек. Этими проектами нужно было заниматься внимательно и с любовью. Именно туда обращались семьи, оказавшиеся в затруднительном положении. Но когда Мейв занялась этими учреждениями, то обнаружила, что далеко не все было гладко. Не хватало мест там, где должны были лежать люди с нестабильной психикой. Как раз эти вопросы интересовали Мейв в первую очередь. Ей следует организовать психиатрическую клинику, ориентированную на здоровье всех членов семьи, где все могли бы получить квалифицированную помощь и лечение.
Мейв подумала: не слишком ли это сложное дело для нее? Сможет ли она с ним справиться? Может, она слишком молода и у нее нет соответствующего опыта? Она даже не закончила курсы медсестер. Но если бы даже она их и закончила, все равно этого было бы недостаточно, чтобы возглавлять такой огромный и сложный проект.
Но она может нанять разных специалистов: медиков, психологов, социологов и администраторов. Для этого были нужны только деньги и желание! У нее было много денег, ей их никогда не израсходовать в течение всей жизни. Бедные люди Бостона нуждались в подобной помощи, а ей самой было необходимо заняться именно такой деятельностью. Ей нужно было делать что-нибудь действительно стоящее, сильно загрузить себя работой, чтобы не думать о Саре – Саре, такой хорошенькой и умной, такой бескорыстной, всегда готовой прийти на помощь, Саре, которая всегда улыбалась и была такой веселой и предприимчивой. Мейв надеялась, что Сара наконец научится плавать – она так далеко зашла в темную, страшную глубину!
Крисси поселилась в доме Сары, наняла прислугу, устроила там себе студию и постаралась сосредоточиться на работе. У нее было столько мужчин и она посетила столько приемов и праздников, что ей могло хватить на всю оставшуюся жизнь. Так, по крайней мере, она себя чувствовала в данный момент. Но ей было трудно работать и отдыхать в доме Сары. Она не чувствовала его своим настоящим домом. Может, стоило бы поменять обстановку? Может, дом населяли духи и не давали ей покоя? Беттина и Морис Голд? Рик Грин и скандалы во время их совместной жизни с Сарой? Эти три наивные молоденькие дебютантки… Разве они были тогда такими уж молодыми и неопытными? Им исполнилось только двадцать с небольшим лет, а сколько они уже пережили! Правда ли, что они были такими наивными?
Но она не может менять обстановку в доме без разрешения Сары. Вдруг Сара решит оставить все, как было – как воспоминание о тех временах, когда она жила здесь со своими родителями и они были одной семьей, перед тем как заболела ее мать. Ей следует написать Саре. Она бы предпочла позвонить ей и всласть поговорить, узнать, как у нее дела… но в замке О'Коннора не было телефона.
Крисси получила от Сары письмо, весьма формальное, совершенно не похожее на те письма, которые обычно та писала. Оно было напечатано на машинке. Кто его печатал? Секретарь? Пэдрейк? Крисси знала, что Сара не умеет печатать, а тут чувствовалась рука профессионала, слишком оно было аккуратным.
Мейв тоже получила письмо от Сары, так же прекрасно напечатанное, но его тон нельзя было назвать формальным и цивилизованным.
Мейв позвонила Крисси в тот же день, когда получила письмо. Она была страшно расстроена, понятно почему. Это была почти диссертация по порнографии, так ярко и подробно описывала Сара, как Пэдрейк занимается с ней любовью. Крисси не встречались раньше некоторые из употребляемых здесь слов. Некоторые слова были известны Мейв, потому что она знала кое-что из староанглийского, но было очень странно, как Сара могла их написать. Она-то их точно не знала! Большинство этих слов были грязными ругательствами. А описания были такими отвратительными и карикатурными, что от них начинало тошнить!
– Сара никогда так не выражалась, – сказала Мейв. – Она не знает и половины этих слов. Она могла иногда специально выругаться, чтобы шокировать нас, но подробно писать обо всем – нет! Это не ее стиль.
– Мне кажется, что не Сара писала эти письма, – сказала Крисси.
– Да, я с тобой совершенно согласна. Она их не писала, – подтвердила Мейв. «Нет, она их не писала. Это писал он. Чтобы помучить меня!»
Крисси так и не написала Саре письмо с просьбой разрешить ей по-новому обставить дом. В данных обстоятельствах это было бы, по меньшей мере, глупо! Крисси решила, что пришло время, когда ей нужно свить собственное гнездышко. Новое место, где не будет никаких духов и старых воспоминаний! Ей просто нужен свой дом. Газеты называли ее одной из самых богатых девушек Америки. Вот забавно! У Мейв и Сары было гораздо больше денег, чем у Крисси, но о них меньше писали в газетах.
Она купила квартиру на Парк-авеню в новом доме, недалеко от музея искусств Марлоу, который размещался в великолепном особняке бабушки Марлоу. Ну, решила Крисси, яблоко недалеко укатилось от яблони… Крисси очень понравилась ее шутка, только хотелось, чтобы это услышала Мейв или Сара. Неинтересно острить только для себя самой.
Крисси начала много работать. Вернувшись из Парижа, она была просто влюблена в импрессионистов, и особенно в Мане.
3
Первые несколько недель для Сары стали временем постоянно меняющегося ритма – то прекрасная любовь и ласки, то полная изоляция, когда Пэдрейк не подходил к ней. Он был то грустным и вечно в плохом настроении поэтом, то милым Пэдрейком. Но каждый раз, когда ей становился отвратителен поэт с его дурным характером, с его резкими замечаниями, злобным молчанием, грубостью, – Очаровательный Пэдрейк чутко реагировал на изменения в ее настроении и быстро выныривал на поверхность – он занимался с нею любовью и вновь очаровывал ее волшебными словами. Как странно, что у него было столько разных лиц и настроений. В Париже Пэдрейк был таким элегантным и красиво говорил, у него были европейские манеры. Здесь, в Ирландии, он был ирландцем, грубым и невыдержанным, с резким акцентом, но иногда он все же расточал ей сладкие комплименты, а иногда становился кислым кельтом, произносившим только злые и обидные речи. Но когда Сара поднималась с ложа любви, ей казалось, что именно эти контрасты и привлекают ее в муже. Он был таким необычным! Иногда проходили дни, когда она даже не спрашивала Пэдрейка, когда же они покинут остров, где погода менялась так же часто, как и его настроение.
4
Как только Мейв решила основать клинику душевного здоровья О'Конноров, она уже больше ни о чем другом не могла думать. Ей нужно было найти соответствующий земельный участок, построить здание и набрать штат компетентных работников. Но сначала необходимо подумать о финансах. Не нужно было быть экспертом, чтобы знать, что именно с этого следует начинать…
Она консультировалась с адвокатами и советниками.
– Почти никто не начинает такое серьезное дело сам по себе. Необходимо начать, основываясь на своем капитале, но потом начать поиски дополнительных источников. Мы должны найти для вас подобных людей. Кроме того, есть ваши родственники – Эбботы и другие члены бостонского общества. Вам следует поговорить с этими людьми, они сделают свой вклад и направят вас к другим людям, которые также начнут жертвовать деньги.
– Нет, тогда все пойдет медленно. Мне хочется, чтобы проект начал действовать как можно скорее. Я сама могу дать деньги, чтобы начать строительство и покупку земли.
– Мисс О'Коннор, вы разговаривали на эту тему с вашими дядюшками?
– Я их внучатая племянница, – поправила их Мейв. – Нет, и я не буду этого делать. Деньги принадлежат мне, и я не должна спрашивать их разрешения. Вы должны сказать, что мне следует делать, и помочь осуществить задуманное.
Уважаемые джентльмены-адвокаты поняли, что не следует спорить с такой самоуверенной молодой леди – она была убеждена в успехе своего начинания.
– Хорошо. Вот две вещи, с которых следует начинать. Первое: вам следует учредить фонд для претворения в жизнь вашего проекта, основания клиники. Потом второй фонд, чтобы она могла работать. Что касается фондов, существуют две возможности их основания. Мы можем включить вашу клинику душевного здоровья в уже существующий фонд, который поддерживает больницу О'Конноров для детей, дом О'Конноров для девушек и дом Эбботов для престарелых. Или же мы можем основать независимый фонд только для одной клиники, как сделала ваша тетушка для дома отсталых детей в Нью-Йорке.
– Дом для отсталых детей в Нью-Йорке? Я ничего о нем не знаю…
Присутствующие улыбались. Мисс О'Коннор была не так хорошо обо всем осведомлена, как старалась им показать. Девушка плохо подготовилась.
– У вас имеются все документы по поводу филантропических проектов вашей тети, мисс О'Коннор, вместе с документами по музею, другим больницам, клиникам и домам. Вам представляются данные по бюджету на этот дом вместе с другими бюджетами для вашего одобрения. Так как ваша тетя не желала, чтобы этот дом связывался с ее именем, ее кузены и дяди не подозревают о его существовании. Но мы не можем скрывать его существования от вас, вы являетесь его попечителем.
Она была виновата, и они доказали ей это. Мейв не прочитала всю гору бумаг, которые они постоянно посылали ей для ознакомления. Мейв никоим образом не могла обвинять своих адвокатов в этом.
Почему ее тетя основала дом для отсталых детей в Нью-Йорке? Почему это было секретом для всех, и для Эбботов? Даже для племянницы, на которую она возложила заботу обо всех остальных благотворительных организациях? У Мейв сильно забилось сердце, она начинала понимать. Сердце стучало так же быстро, как быстро проносились мысли в ее мозгу.
– Когда моя тетя основала дом для отсталых детей?
– Осенью 1940 года.
«Конечно».
Тетушка Мэгги не могла предусмотреть только одну деталь. Когда она умерла, Мейв заняла ее место и должна была узнать о существовании дома для отсталых детей.
Мейв просто плавала в поту. Она и попыталась пригладить волосы, стараясь в то же время привести в порядок мысли. Она просто сходила с ума.
– Простите меня, джентльмены, мы продолжим наше обсуждение в другой раз, мне хотелось бы внимательно изучить бумаги по этому вопросу, а потом снова встретимся. Я хочу поблагодарить вас. Вы так помогли мне, снабдив необходимой информацией.
Мейв не могла найти свою машину, она забыла, где ее оставила. Она бегала взад и вперед по улице, потом вспомнила, что припарковалась на соседнем углу. Мейв увидела свой красный «тандерберд», изготовленный в Детройте. Тетушка Мэгги всегда беспокоилась по поводу безработицы в Массачусетсе и других штатах. Она всегда повторяла, что следует покупать американскую продукцию и по возможности произведенную в Массачусетсе.
«Как насчет малышей, тетушка Мэгги? Что мы делаем с детишками, родившимися помимо нашего желания в Массачусетсе? Мы их изгоняем из нашего штата?»
Дом стоял в квартале Грамерси-парка в Нью-Йорке, аккуратное здание из красного кирпича, перед входом были посажены два деревца. Прекрасный аккуратный городской дом. Любой пожелал бы в нем жить. На двери небольшая медная табличка: «Дом для отсталых детей, Нью-Йорк». Это был дом не для тех детей, которые обладали особыми способностями. Нет, это был дом для детей, за которыми требовался особый уход из-за того, что они имели особые дефекты.
Мейв была настолько уверена, что ее дитя находится здесь, что даже не поехала домой переодеться. Она просто села в машину и тронулась с места. Она остановилась только раз, чтобы заправиться и позвонить в приют – сказать, что приедет к ним сегодня. Что к ним приедет попечительница.
Мейв ни о чем другом и не думала, пока гнала машину из Бостона. Как она была слепа, когда поверила, что ее дитя отдали на удочерение. Она давно должна была догадаться, что у нее не мог родиться нормальный ребенок. Мейв не могла сослаться на незнание. Родив ребенка, она сама была ребенком, да еще и с нестабильной психикой. Но потом у нее прибавилось знаний, когда она училась на курсах медсестер, – почему же она не догадалась обо всем? Все эти годы… Но тетушка Мэгги прекрасно понимала, что у ребенка было слишком мало шансов родиться нормальным. Она быстро все устроила – основала дом для отсталых детей. Она, наверно, предусмотрела и то, что в случае особого Божьего благоволения, если маленькая Сэлли окажется нормальной девочкой, можно будет все изменить.
Мейв поняла, что если бы все было именно так, если бы маленькая Сэлли оказалась нормальным ребенком, если бы каким-то чудом на нее не подействовал ужас ее зачатия, она бы не оставалась за этой аккуратной блестящей черной дверью с полированным молотком.
* * *
Мейв заставила себя спокойно подняться по трем ступенькам и постучать три раза молотком. Дверь открыла женщина в очках в проволочной оправе, в коричневом свитере и длинной твидовой юбке. Она пристально посмотрела на растрепанную молодую женщину с копной рыжих волос, спутанных ветром.
Мейв представилась и пожала вялую руку. Она заставляла себя не крикнуть: «Покажите мне ваши документы! Покажите мне детей!» Мейв вежливо попросила представить ей документы.
Они пошли в офис, и мисс Уиттакер спросила:
– Не желаете ли сначала пройти по дому? Посмотреть детей? Поговорить с нашими врачами?
– Потом, мисс Уиттакер, потом.
Мейв проверила списки детей, которые находятся в доме. Там не было никакой Сэлли! Она закрыла глаза. Мейв не знала, в чем дело, – то ли разочарование, то ли слабость. Неужели она предпочитает увидеть свое дитя – если даже ребенок и не совсем нормальный, – неужели не видеть его совсем?
Мисс Уиттакер, обратив внимание на слабость мисс О'Коннор, предложила ей чашку чаю.
– Благодарю вас. Все в порядке. Теперь я хочу ознакомиться со списком детей, которые жили здесь, но по каким-то причинам выбыли отсюда.
