Текст книги "Дебютантки"
Автор книги: Джун Зингер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 33 страниц)
Начало и конец. 1945
1
Мэгги лежала в кровати, она теперь проводила там большинство времени. Она слушала радио: президент Рузвельт, храбрый боец, умер. Мэгги так страдала за свою страну. Что же касается президента, он уже был у Бога. Ей самой осталось немного времени до этой встречи. Она не сможет присутствовать на выпускном балу Мейв. Бал должен состояться всего через два месяца, но что касается самой Мэгги – для нее это было все равно что через два года. Она почти ничего не ела и становилась с каждым днем все слабее. Врачи предлагали ей лечь в больницу, где они нашпигуют ее иглами и еще немного продлят ее жизнь. Для чего? Ей бы хотелось, чтобы ее похоронили до окончания Мейв школы, чтобы ее отсутствие не мучило бы Мейв так сильно и по возможности не омрачало ее радость по поводу окончания учебы. Она хотела умереть здесь, дома, а не в больнице. Но ей следовало сделать еще одно дело.
«Боже, дай мне время, чтобы покончить со всем!»
Она послала телеграмму Пэдрейку, чтобы он приехал к ней, так как она лежит на смертном одре. Она никогда не сомневалась, что он приедет. Драматическое впечатление от слов «на смертном одре» заставит его мчаться к ней сломя голову. Она знала, где его найти. Она всегда знала, где он был.
О, как она оплакивала его заблудшую душу… Пэдрейк – шутка природы. Она прочитала все его книги – она никогда не переставала поражаться красоте его языка и его воображению. Но в то же время в его книгах было так много ненависти. Его романы состояли из красоты, извергнутой из глубин отчаяния, из осадка его проклятой человеческой натуры. Как, наверно, хохотал Старый Враг и Грешник в день, когда был рожден Пэдрейк. Будет ли он так же хохотать, когда Пэдрейк умрет, потому что он умрет от рук его сестры Мэгги, которая не переставала его любить.
Все было так странно. «Вы всегда убиваете тех, кого любите». Так сказал Оскар Уайлд, а он был тем, кто знал о мерзости жизни все. Но старый Оскар умел так прекрасно смеяться!
О Боже, она так легко отвлеклась, потеряла ориентацию. Она стала как ее мать. Наверно, это из-за болеутоляющих лекарств. И мать, и дочь! Но когда приедет Пэдрейк, она не станет принимать лекарства. В этот день ей нужно хорошо соображать. Она уже один раз подвела Мейв – разрешила ей родить бедную, Богом отмеченную Сэлли, потому что сама была трусихой – не желала или не смогла не повиноваться канонам ее Церкви! На этот раз она не подведет Мейв. На этот раз она, Мэгги О'Коннор, должна будет совершить убийство, ради милой ее сердцу Мейв!
У нее все еще был пистолет, которым она когда-то угрожала Пэдрейку – на этот раз она им воспользуется! Она спрятала его в ящике ночного столика, он ждал своего часа. Брат приедет. Тем временем она читала молитву и перебирала свой розарий, сделанный из серебра и жемчуга. Она перечитывала книгу «Подражение Христу».
Как-то раз, через несколько дней, она услышала внизу шум. У нее сжалось сердце. Она слышала громкий голос Бетси, которая просила, чтобы Пэдрейк подождал, пока она предупредит Мэгги.
Пэдрейк сам объявил о своем приезде.
– Мэгги! – Голос раздавался по всему дому. – Мэгги, любовь моя! Это я – твой брат!
Она слышала, как он бежал по лестнице. Вот он уже стоит в дверях. Высокий и восхитительный, каким она помнила его. Сильный и хищный, или ей это только кажется? И по-прежнему такой красивый. Дориан Грей, элегантно одетый в черный костюм, так похожий на костюм эпохи короля Эдуарда! Галстук развевался, что было характерно для его стиля.
Он поставил стул рядом с кроватью и сел на него верхом, даже с каким-то шиком.
– Итак, ты умираешь, Мэгги! – Это был не вопрос и не насмешка. Но его глаза горели. Ее всегда поражало, как могут так гореть его синие глаза, как будто это горячие угли! – Ты позвала меня сюда, чтобы попросить прощения за то, что ты была против меня?
Мэгги закрыла глаза. Он все еще верил, что не согрешил, что грешили против него. Может, он был не таким злым, а просто сумасшедшим, совсем как его мать. Она не будет с ним спорить, зачем? К тому же он скоро будет мертв.
– Ты настроила против меня мою мать, как это сделал мой отец. И потом ты специально забрала у меня мою дочь, чтобы я остался один в этом тоскливом месте. Некуда идти, ты это понимаешь, Мэгги? – тихо прошептал он. – Везде только грязь и уродство. Меня окружают горгульи со смеющимися лицами. Я одинок. Без матери, сестры, дочери, любовницы. Да, есть еще критики – они восхваляют и превозносят меня. – Он засмеялся. – Но они даже не понимают, что же они хвалят. Нет никакого понимания. Только сплошное предательство. И ты, Мэгги О'Коннор, я тебя не прощаю. – Он вытащил из кармана серебряную фляжку и отпил из нее. Он встал со стула и начал мерить комнату шагами. – Нет, я тебя не прощаю. Я тебя проклинаю и осуждаю на вечные муки!
Он снова сел рядом с нею, наклонился и мило улыбнулся, глядя ей прямо в глаза.
– Я проклинаю тебя, чтобы твоя душа вечно мучилась в аду. И когда тебя не будет, я верну себе мою Мейв. Я заберу ее с собой в Ирландию, и мы вместе станем там бродить по болотам.
– Ты сумасшедший! – прохрипела Мэгги и стала нащупывать ящик ее ночного столика.
Он быстро, как удар змеи, схватил ее руку и крепко сжал. Другой рукой он снова поднял ко рту фляжку.
– Сумасшедший? Но все утверждают, что я великолепен, самый прекрасный писатель столетия. Если я сумасшедший, то кто же они, кто называет меня великолепным писателем?
Она резко вырвала у него свою руку и снова попыталась открыть ящик стола. Он был гораздо проворнее ее и в тысячу раз сильнее. Он открыл ящик и вытащил пистолет. Он стоял над ней с пистолетом и казался огромным. Он проверил, есть ли там патроны. Мэгги закрыла глаза, она просила Бога, чтобы он разрядил в нее пистолет. Тогда за ним пришли бы и заперли в тюрьме, и Мейв была бы свободна от него.
Он приставил пистолет к ее виску.
– Тебе бы хотелось, чтобы я в тебя выстрелил, не так ли? Ты, Мэгги, могла бы убить своего брата. Нет, Мэгги, сестренка дорогая, мой маленький Каин. Лежи здесь, ты умрешь в свое время, а я подожду!
Когда он ушел, Мэгги не могла прийти в себя от ужаса. Она не хотела говорить Мейв правду об ее отце. Теперь она не могла это не сделать. Ей придется снова поговорить с Мейв. И как можно скорее.
У него было время. Время, чтобы ждать. Где он будет ждать? В Труро, оно похоже на Ирландию, которую он так любит? Нет. Где же ему лучше ждать, как не в доме, где он родился? Что может быть лучше, чем провести время с матерью, родившей его. Пока он будет ждать, он может начать самую важную книгу его жизни! Интересная женщина, его мать. Он будет разговаривать с ней и пройдет все лабиринты ее разума. Он пройдет по извилистым, запутанным, изломанным, высокопарным сложностям ее сознания. Может, это принесет ему Нобелевскую премию?
Эти ублюдки называют его величайшим писателем, не так ли? Он более велик, чем Фолкнер или Хемингуэй, этот е… позер! Тем не менее они не присудили ему премию, а старик Эрнст был на четыре года старше его. Они также не дали премию дружку Эрнста, Фитцджеральду, и теперь уже никогда ее ему не присудят. Старенький Скотти гнил в своей могилке, и говорят, что его мозги были насквозь проспиртованы. Он был слабак, а слабакам не стоит пить. Он всегда считал Скотта дешевкой.
«Не моего класса. И его нельзя сравнить с О'Нилом».
Если даже О'Нил не написал ничего хорошего после получения Нобелевской премии. О'Нилу было сорок восемь, когда он получил ее. У него еще шесть лет, чтобы побить рекорд О'Нила и стать самым молодым автором, получившим премию. У него не было никаких сомнений, что он ее получит. И книга, которую он собирается написать с помощью матери, может принести ему славу!
Он не стал звонить, а постучал в дверь бронзовым молотком. Он так сильно колотил, что Энни бегом примчалась к двери.
– Что вы так шумите? – грозно спросила она.
– Скажите миссис О'Коннор, что я пришел с визитом.
– Я ей ничего не скажу, она никого не принимает.
– Разве нет? Даже если это ее милый сын, который хочет увидеть свою старую мамочку? – Глаза Пэдрейка задорно глядели на Энни.
– Господи спаси, вы мистер Пэдрейк?
– Да, я вернулся из-за дальних морей. Как я рад, что за моей дорогой мамочкой ухаживает такая милая женщина.
Энни зарделась. Ей давно никто не говорил таких приятных слов.
– Вы надолго сюда, мистер Пэдрейк? Скоро нужно будет давать миссис О'Коннор лекарство.
– Да, я задержусь здесь, и наверно, надолго. Я помогу вам. Я буду давать лекарства моей матери. Как тебя зовут, моя милая?
– Энни.
– Тогда, милая Энни, приготовь мне чай и бутылку бренди, пока я пойду поздороваться с матерью. И еще одно, Энни, никому ни слова, что я здесь. Не надо говорить об этом моей сестре. Особенно ей. Пока. Я планирую для нее сюрприз, понимаешь? – Он мило улыбнулся старой женщине.
– Это будет наш секрет, мистер Пэдрейк. Вы можете положиться на меня. Я приготовлю вам чай. – Она направилась в кухню. – Да, насчет вашей матери, мистер Пэдрейк. Она немного…
Он засмеялся:
– Да, Энни, я знаю.
«Немного. Ой ли?»
Он вошел в гостиную. Маргарет сидела и вязала крючком. Она была одета в великолепное платье из красного бархата, ее седую голову украшали цветы.
– Анна! – воскликнул Пэдрейк. – Анна Каренина! Как ты прекрасна! – Он подбежал к ней, взял ее руку и покрыл ее поцелуями. – Да, Анна, твой Вронский вернулся домой!
2
– Ты хотела убить моего отца? – крикнула Мейв, она почти падала в обморок. – Ты так веришь в Бога. – Она в ужасе схватила себя за волосы.
– Он болен, Мейв. И в своей болезни он может быть ужасным злом! Нам нужно защитить овечек!
– Нет! Нет! Нет, – рыдала Мейв, закрыв лицо. – Он так себя ведет, потому что пьет. Разве ты не понимаешь?
Мэгги покачала головой, она рассказала Мейв, как молодой Пэдрейк ревновал своего брата Джеймса и как потом Джеймс странным образом утонул в море.
– Но это только подозрения, тетя Мэгги, может, это твое воображение. Разве не так?
Тогда Мэгги рассказала, как Пэдрейк приучил их мать к наркотикам, как она постепенно теряла связь с действительностью, пока окончательно не ушла в мир грез. Такой она остается до сих пор.
– Но, тетя Мэгги, ты сама сказала мне, что она стала такой после смерти Джеймса. И еще после того, как дедушка Патрик… Ты сама рассказывала мне, какой она стала странной, даже перестала молиться…
– Да, она стала странной… Но это не то же, что сумасшедшая, сидящая на игле. Пэдрейк сделал это.
Мейв была на грани истерики, она хотела найти ответ.
– Но, тетя Мэгги, ты уверена, что именно отец приучил бабушку к наркотикам? Может, все было наоборот? Она была странной и несчастной, может, это она стала искать забвение в наркотиках, а папа присоединился к ней, чтобы уйти от реальности…
– Нет, – резко сказала Мэгги.
– Мне кажется, ты ошибаешься. Почему нужно верить в самое плохое?
– Мейв, послушай меня. Он был как одержимый, он ее ненавидел. Он считал, что она его предала. Он считает, что все его предают… Даже ты…
– Я?
«Нет, только не я!»
– Да, ты. Даже ты, – криво улыбаясь, сказала Мэгги. – Даже ты, его дочь, с которой он спал!!
Мэгги поняла, что ее слова не доходят до Мейв. Что нет никакого смысла рассказывать о подозрениях по поводу смерти Сэлли, когда родилась Мейв. Что бы она ни говорила, Мейв ей не поверит. Все, чего она добилась – наполнила душу Мейв сомнениями, ранила ее чувство лояльности, все это может привести ее к… к чему? К нервному срыву? Ей нельзя ошибаться. Ей придется использовать свое самое последнее оружие. Ей придется солгать. Бог простит ее. Она должна убедить Мейв, как опасен Пэдрейк. Она откинула покрывало.
– Смотри! – Она показала на свое исхудалое тело. – Смотри, что он сделал!
Все ее сморщенное тело было покрыто страшными синяками, которые она сама себе нанесла сегодня утром, прежде чем послала за Мейв.
– Прежде чем он ушел, он меня изнасиловал, – прошептала Мэгги, ее голос прервал хрип. – Теперь ты понимаешь, что такое твой отец!
«Господи, прости меня. Я лгала ради Мейв, только ради нее!»
Губы Мэгги беззвучно шевелились, и Мейв решила, что она молится за Пэдрейка, за его душу.
«…Я признаю перед Всемилостивым Богом; Благословенной, непорочной Девой Марией; Благословенным Михаилом-архангелом; Благословенным Джоном, Баптистом; Святыми апостолами Петром и Павлом, и перед всеми святыми, и перед тобой, Отец наш, что я грешила. Была грешна в словах, делах и мыслях…» Она ударила себя в грудь трижды.
«…О мой Бог, прости меня за то, что я обидела Тебя, я ненавижу свои грехи и жду твоего справедливого наказания. Но больше всего я ненавижу свои грехи, потому что они ранят Тебя, мой Боже! Боже милостивый, Тебе дается вся моя любовь…»
Во время молчаливого раскаяния Мэгги Мейв стояла на коленях возле ее кровати и молилась во спасение души ее отца. Потом Мэгги сказала:
– Пошли за отцом Эндрю, Мейв.
– Нет, нет. Еще не надо, тетя Мэгги, еще не пора, – истерически рыдала Мейв.
– Я должна приготовиться.
– Пожалуйста, тетя Мэгги, – умоляла Мейв. – Еще не пора, пожалуйста!
Мэгги слабо улыбнулась:
– На всякий случай, Мейв. Молитвы никогда не помешают.
Пришел священник, и она успокоилась. Мейв наблюдала, как он сделал крест святым елеем на лбу тетки и просил, чтобы Бог простил ее душу.
Когда закончилось соборование, Мейв обратилась к священнику:
– Мы можем помолиться о моем отце?
Мэгги просила, чтобы заупокойная месса была более радостной, потому что смерть только начало жизни с Богом. Она просила, чтобы участники мессы были в белом, как символ надежды на вечность, а не в черном – символ грусти и печали. Она также просила, чтобы молитвы как можно чаще звучали на английском вместо латыни, чтобы все поняли их смысл.
Мейв сидела впереди со своими друзьями – Сарой, Крисси и Марленой. Дядюшки Джеймс и Поль заявили, правда, что передние ряды предназначены для членов семьи, но Мейв возразила, что подруги и есть ее семья, и дядюшкам пришлось уступить. Они были довольны, что заупокойную службу вел сам архиепископ, что их племянница удостоилась высшего уважения, соответствовавшего тому положению, которое она занимала в высшем обществе Бостона и в католическом мире.
Архиепископ дважды обошел гроб, окропил его святой водой, потом начал кадить ароматным ладаном:
– …пусть ангелы вознесут тебя в рай…
Мейв почувствовала, как ее охватывает дрожь.
– …пусть тебя приветствуют мученики…
Мейв повернулась, и осмотрела присутствующих. «Он пришел сюда?»
– …пусть хор ангелов приветствует тебя…
Она была уверена, что почувствовала его присутствие, и так испугалась. Пришел ли он помолиться за упокой души тети Мэгги? Пришел ли он вообще?
3
Все так удивительно! Победа в Европе и письмо от доктора Джулиана, все случилось в один день! Доктор Джулиан писал, что маме стало гораздо лучше. Сара побежала к телефону в холле. Она хотела поговорить с мамой. И с доктором Джулианом. Поподробнее узнать, как там дела? Что значит «гораздо лучше»? Что, мама совсем поправилась. Может, мамочка примарширует домой вместе с парнями из Европы?!
Но линия была раскалена новостями с мест недавних военных действий, и Сара не могла дозвониться. Ей нужно было с кем-то поделиться своей радостью. Она должна найти кого-то, с кем можно поговорить.
Она нашла Крисси в стенном шкафу, та отмечала праздник победы с бутылкой красного вина.
– Ты что, с ума сошла? Что ты делаешь в стенном шкафу?
– Я слышала, как идет мисс Патрик. Давай выпей. Это вино нужно назвать Вино Вонючей Кишки! Но когда ты его проглотишь, тебе уже будет все равно.
– Я получила вести от маминого врача, Крисси! Он сказал, что ей гораздо лучше.
– Это прекрасные новости, Сара. Ну-ка глотни! Я так рада за тебя и за твою маму. Глотни еще!
Сара села на пол у стенного шкафа и прижала бутылку к губам.
– Сара, она вернется домой? И когда?
– Я пока еще не знаю. Но мне кажется, скоро, очень скоро.
Но где был ее дом?.. В Нью-Йорке? Они с мамой могут жить вместе. Еще месяца два, и она навсегда распрощается со школой. Они могут поменять обстановку. Они будут с увлечением этим заниматься. И мама будет чем-то занята… Но этот дом полон воспоминаний. Может, им стоит купить новый? А Нью-Йорк… Будет ли мама счастлива там? Сможет ли она быть счастливой? Сара подумала, что для ее мамы существует только одно место на земле, где она может быть счастлива.
Крисси уже несколько захмелела. Она невнятно спросила:
– А где дом, Сара?
Сара засмеялась:
– Дом там, где твое сердце.
Крисси покачала головой:
– Мне кажется, что у меня нет сердца!
– Крисси, дорогая, конечно, у тебя есть сердце. Оно огромное и прекрасное, словом, сердце «тук-тук».
Крисси захихикала:
– Что такое сердце «тук-тук», Сара?
– Оно отличается от сердец других людей. Оно бьется по-другому, волнуется, стремится к чему-то…
– Но если дом там, где твое сердце, Сара, где мой дом «тук-тук»?
– Не волнуйся, Крисси, мы найдем этот дом.
– Мне следовало бы подать заявление в колледж, – сказала Крисси. – Тогда мне было бы куда идти. Вот смешно! Марлена только одна из нас будет учиться в колледже, и у нее, единственной из нас, есть настоящий дом.
– Да, – согласилась Сара. – Этот маленький старый дом в Чарльстоне и есть настоящий дом…
– Сара, – сказала я, глядя, как Сара упаковывает два одинаковых белых чемодана, – у тебя даже нет разрешения на отъезд.
– А мне наплевать! Мы практически закончили занятия. Актовый день будет всего через несколько недель. Меня уже не исключат.
– Если осталось так мало времени до выпускного вечера, зачем же тебе ехать в Чарльстон сейчас? Я и не знала, что ты так любишь мою мать… – с упреком сказала я.
– Конечно, я ее обожаю. И очень хочу увидеть, как цветут камелии.
– Камелии цветут в декабре и январе, а не в мае, – заметила я.
– Тогда я хочу увидеть, как цветут каллы.
– Сейчас цветут розы!
– Сара, и все же, почему ты хочешь ехать в Чарльстон именно сейчас, когда мы заканчиваем учебу и можем поехать туда всего через несколько недель?
– Ты знаешь, тебе так идут эти закатанные брюки, Марлена, дорогая. Постарайся, чтобы старушка Серина Чэлмер не увидела тебя – ее хватит кондратий.
* * *
– Тетя Марта, у меня прекрасные новости. Мама поправляется! Я приехала, чтобы самой вам все рассказать. Ведь вы и дядя Говард часто ездили в Канзас, чтобы повидать ее. Я просто уверена, что маме именно поэтому стало лучше!
Марта улыбнулась:
– Я буду счастлива, если это так, Сара. Но мне кажется, что дело пошло на поправку после того, как она рассталась с твоим отцом. Я не хочу обидеть Мориса Голда!
– Конечно, это сыграло свою роль. Но я не могу выразить, насколько важным для мамы было то, что вы приезжали ее навещать, тетя Марта. Она говорила мне: «Сара, моя сестра Марта любит меня. Марта простила мне все годы, когда я с ней не общалась. Она поняла, почему так случилось, и простила. Она самая великолепная сестра во всем мире!»
Марта поставила на стол ореховый торт и налила чай в хрупкие в цветочек чашки.
– Не преувеличивай, Сара, – сказала Марта, но было видно, что она довольна.
– О, ореховый торт! Как чудесно здесь в Чарльстоне. Просто рай!
– Ты не знаешь, когда выпишут Беттину?
– Через два-три месяца. Как только я решу, куда ее отвезти. После стольких лет в этом ужасном месте ей нужно пожить где-нибудь, где светит солнце и где окружающие будут любить ее! – По щекам Сары потекли слезы. – Конечно, у нас есть дом в Нью-Йорке, но мама не будет там счастлива. Она всегда говорила: «Сара, у меня не было ни одного счастливого дня, с тех пор как я покинула Южную Каролину, исключая тот, когда ты родилась!»
Марта выпрямилась в кресле.
– Я тоже считаю, что ей не стоит жить в Нью-Йорке. Ни в коем случае! Эти неприятные воспоминания…
– Я совершенно согласна, но что мне делать?
– Тебе следует привезти ее сюда, в Чарльстон, вот что ты должна сделать. Сюда, в старый дом Лидзов. Здесь светит солнце, есть люди, любящие ее.
– О, тетя Марта, правда? Я могу привезти маму сюда? Никогда даже в мечтах я не могла себе представить, что… О, что скажет мама, когда услышит об этом? Мне кажется, она будет готова уехать хоть завтра. Вы самая прекрасная тетя в целом мире, вот что я вам скажу!
4
Серина Чэлмер наблюдала из окна своего офиса, как расставляют стулья для церемонии. Слава Богу, светит солнце, так что выпускной акт может проходить на воздухе, как того и требовала традиция. Традиции – самый важный компонент школы Чэлмер.
Девушки прогуливались со своими родителями, родственниками, бабушками и дедушками. Директриса школы увидела Марлену Уильямс с родителями и с ними Сару Голд. Хоть они приехали! Она была ужасно расстроена, что Гвендолин Марлоу не сочла нужным приехать на выпускной вечер своей племянницы. Мисс Чэлмер надеялась, что она появится, но эта женщина имела наглость прислать вместо себя шофера!
Всем было известно, что среди выпускниц дочь Пэдрейка О'Коннора. Если он не приедет, будет много разговоров. У мисс Чэлмер теплилась надежда, что, может быть, мистер О'Коннор сможет выступить на их празднике. Это было бы прекрасно, особенно учитывая репутацию этого человека в мире литературы. Но как они ни старались, Мейв не сказала, где его можно найти. Заведующей показалось странным, что Мейв не знает, где ее отец. Вообще, эта троица – Сара Голд, Мейв и Крисси Марлоу – сильно разочаровала ее. Хотя кузина Сары, дочь Уильямсов, будет продолжать учение в Редклиффе.
Все прекрасно знали, что лучший показатель для таких школ, как школа Чэлмер, – это число выпускниц, которые продолжат учебу в семи наиболее престижных колледжах. Когда Сара, Мейв и Крисси отказались даже подавать заявления в колледж, Серина Чэлмер была возмущена. Она могла понять, почему не подает заявление Сара Голд, – у этой девушки не было ни одной серьезной мысли в голове. Но Мейв О'Коннор? Такая интеллигентная девушка! Им даже не удалось убедить ее принять участие в ежегодном соревновании по поэзии. Крисси Марлоу вполне могла бы учиться у Смита. В отличие от остальных девушек, вопрос в том, что ее могут не принять, даже не стоял. Там училась Гвен Марлоу и вполне могла бы учиться Крисси! У них не было выбора, она могла поступить как бы в продолжение традиции. Суммируя свои впечатления, мисс Чэлмер должна была признать, что «ужасная троица» доставила ей множество проблем. Она была рада, что они наконец закончили учебу. Особенно эта бесцеремонная девица Голд! Каждый раз, когда заведующая видела Сару, у нее начинали бегать мурашки по коже, как будто она сейчас будет атакована роем пчел.
Рабочие начали стелить в среднем проходе красный ковер, по нему будут парами проходить девушки. Потом установили ступеньки, чтобы подниматься на платформу и трибуну. Сегодня вместо Пэдрейка О'Коннора будет выступать Джени Меннинг «Пони» Хастингс.
Она только что опубликовала «Социальную историю Уэстчестерского округа». Джени в свое время окончила школу Чэлмер, и девочки дали ей прозвище «Пони», потому что она постоянно разглагольствовала о лошадях. И еще из-за ее длинного лошадиного лица и крупных зубов.
Ну что, подумала Серина Чэлмер, пора одеться и выйти к гостям. Еще один год. Еще один урожай молоденьких лиц! Все девушки были в белом – еще одна традиция школы Чэлмер.
– Я обожаю белое, – сказала Сара. – Но так противно, когда все вокруг в белом, как будто все – Христовы невесты!
– Сара, – остановила я ее, пожав руку Мейв, та с благодарностью посмотрела на меня.
– Как вам понравится, что тетя Гвен прислала Альберта на наш выпускной вечер, вместо того чтобы прибыть самой? – весело поинтересовалась Крисси. – Не правда ли, забавно! Я всегда обожала Альберта.
Мне показалось, что веселье Крисси несколько показное.
– Самое противное – это гранатовый розовый пунш и химического цвета птифуры, которые собираются подавать после окончания официальной части! Мне кажется, что их хранят с прошлого года, – громко прошептала Сара.
– Тихо! Уже начинается!
Мейв обернулась и осмотрела присутствующих. Она не знала, зачем сделала это, кого искала. В последнем ряду она увидела мужчину, он показался ей знакомым – может, она где-то видела его? Хорошо выглядевший мужчина с копной вьющихся седых волос и усами что-то шептал некрасивой, но приятной женщине, сидевшей рядом с ним. Мейв повернулась и зашептала:
– Мужчина в последнем ряду, он сейчас что-то шепчет женщине в синем платье и шляпке-тюрбане на голове. Мне он кого-то напоминает.
Мы посмотрели назад. Я была поражена, а Сара сказала:
– Не смотрите больше туда, там мой дорогой папочка! – Она улыбнулась. – Мне кажется, что рядом с ним леди Вайолет. Вот уж кому не выиграть никаких призов в конкурсе красоты, не так ли? И у него хватило смелости привести ее сюда!
– Сара, только не устраивай сцену! – умоляла я.
– Я и не собираюсь. Я настоящая леди! Замолчите все! Все уставились на нас. Не забывайте, девушки, это день нашего выпуска!
Сара пожала руки отцу, а потом мачехе.
– Очень приятно, что ты приехал, папа, но, право же, не стоило беспокоиться!
– Не очень-то хорошо с твоей стороны, что ты меня не пригласила.
– Давай не устраивать обсуждение, папа! Марлена сейчас приведет тетю Марту и дядю Говарда поздороваться с тобой, хотя я и уверена, что тете Марте этого бы не хотелось! Пожалуйста, постарайся хорошо вести себя.
Вайолет Голд явно была обижена, но ничего не сказала.
Я представила всех. Мама вела себя вполне цивилизованно, Вайолет Голд была мила, мой папа держался хорошо, а дядя Морис был просто очарователен. Он вспомнил, что сначала познакомился с мамой, а потом уже с Беттиной. Мама просто наклонила голову.
– Папа, ты не знаешь, что мы летом будем в Чарльстоне. Мы наконец привезем домой маму.
В глазах дяди Мориса показались слезы:
– Я так рад за тебя, Сара.
– Тебе нужно радоваться за маму.
В этот момент подошли Мейв и Крисси с шофером тетки Гвен.
– Я хочу представить всем моего друга Альберта. Он приехал из Нью-Йорка, чтобы поприсутствовать на выпускном акте…
5
Сара поехала в санаторий, забрала Беттину и привезла ее в дом Лидзов на улице Встреч. Она хорошо провела лето, наблюдая, как ее мать расцветает подобно хрупкому цветку. Она им и была. Сара видела, что все делает правильно – мать хорошо себя чувствовала именно здесь… Возможно, через некоторое время, когда Беттина почувствует себя сильной и уверенной, они купят дом где-нибудь неподалеку. Тетя Марта и мама прекрасно поладили. Марта играла роль старшей сестры-защитницы и командира, Беттину баловали, ласкали, и она всех любила. Сара решила, что пока это самый оптимальный вариант, а позже будет видно.
Мейв и Крисси поехали на лето в Ньюпорт, и раз в неделю Мейв ездила в Бостон проверить, как дела у бабушки. Доктор Геннон поставлял лекарство, Энни давала его Маргарет. А та вязала, вышивала, плела кружева, читала Чехова и вела разговоры с царской семьей. Внешний мир обходил этот дом. Газет там не читали, радио не слушали, почта туда не приходила, войны нигде не было. Все было спокойно. Энни нервничала, и Мейв решила: это потому, что они отвыкли от посетителей. Братья Маргарет О'Коннор посещали ее весьма редко и даже не оставались, чтобы выпить чаю. Мейв нравилось приходить сюда – она некоторое время отдыхала от суеты; здесь, в этом доме, время остановилось!
Потом она шла в дом Мэгги, а теперь ее собственный дом, и просматривала бумаги, что было такой же частью ее наследства, как и деньги. Нужно было вникать в некоторые детали, принимать решения – больница, дом, музей. Летом все было спокойно, но осенью ей придется брать на себя ряд обязанностей, хотя Сара рассчитывала, что они втроем поселятся в Нью-Йорке и будут готовиться к дебюту. Как будто в этом была какая-то необходимость. Дебюты означали приемы, танцы, ночные клубы и балы. Им придется знакомиться с мужчинами. Мейв этого совсем не хотела – встречаться с мужчинами, танцевать с ними, касаться их, терпеть их прикосновения, любить их и позволять любить себя. Ей не хотелось никакого дебюта. Сара будет разочарована, но Мейв точно знала, где ее место, и это не был Нью-Йорк.
В Ньюпорте они с Крисси плавали, катались на лодке, играли в теннис, ездили верхом. Прекрасно! Но Крисси была неспокойна, ей нужно было веселье, внимание мужчин. Мейв казалось, что это была просто физическая потребность, как и ее вечные сигареты. Но все было так однообразно!.. После танцев и поцелуев, флирта и совокупления Крисси всегда впадала в депрессию. Но на следующий день она вновь стремилась куда-то, все равно куда, в любое место, где она могла бы встретить нового партнера.
– Пожалуйста, Мейв, – просила Крисси однажды, когда должен был состояться коктейль-парти, куда ее неодолимо тянуло. – Пойдем со мной. Почему ты не хочешь ходить со мной? Иногда мне кажется, что ты ужасно боишься мужчин. Они не кусаются, – захихикала она. – Если только ты сама не захочешь этого. Если ты не перестанешь так вести себя, ты останешься старой девой, как твоя тетушка Мэгги.
– Крисси Марлоу, ты сказала гадость! Так назвать тетю Мэгги…
– Ну, не злись! Я не сказала ничего ужасного. Тетя Мэгги была… Я имею в виду, она никогда не была замужем. Это все, что я сказала.
– Тетя Мэгги была слишком занята. Она слишком много времени уделяла другим. У нее не было времени думать о себе, как некоторые…
– Прости меня. Ну, теперь ты поиграешь со мной в теннис? Две кока-колы, и тебе станет легче. Правда, Мейв, надо же и тебе когда-нибудь начинать.
6
– Как ты считаешь, не нужно ли здесь поменять обстановку? – спросила Сара у Крисси, оглядывая гостиную в своем доме. – Я собираюсь здесь устроить прием. Что ты скажешь?
– Мне кажется, людям покажется странным, что в доме будут жить две семнадцатилетние девицы и устраивать приемы…
– Ты считаешь, что нам нужна компаньонка? Мы всегда можем попросить твою тетю Гвен пожить с нами, если хочешь… – насмешливо заметила Сара.
– Но, Сара, как же мы появимся в свете? Твоя тетя Марта сказала, что она хочет, чтобы Марлена вернулась в Чарльстон, и еще она сказала, что если мы приедем с ней, она станет опекать нас и представит в свете, но это будет в Чарльстоне. Тебе не кажется…
– Нет, не кажется. Даже Марлена не хочет, чтобы ее дебют состоялся в Чарльстоне. Она считает, что все эти переезды отнимают слишком много времени. В Чарльстоне прекрасно живется, но дебют в Нью-Йорке ни с чем сравнивать нельзя! Если хочешь, я обо всем позабочусь. Пока еще только сентябрь, и впереди много времени. Я решила, что наш дебют состоится в «Уолдорфе». Там всегда в канун Рождества бывает бал, где лучшие молодые люди города впервые выходят в свет. Это как раз для нас, если ты сама еще этого не поняла. А пока мы будем посещать всякие праздники, ходить во все клубы и на дебюты остальных молодых леди. В Нью-Йорке! Теперь, когда закончилась эта противная война, Нью-Йорк пришел в движение. Именно в такое удачное время и следует выходить в свет.
