Текст книги "Выбор (СИ)"

Автор книги: Джули Дейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 34 страниц)

– Меня не волнует, кто и как на нас смотрит, если я хочу поговорить с тобой. Пожалуйста, не своди всё к негативу.

– Нет никакого негатива. Я чувствую их неприязнь, как будто отбираю конфетку. Это влияет не только на меня, но и на Сару.

У Эйдена вытягивается лицо.

– Сару? – тихо спрашивает он. – Это девочка?

Я не подумала, прежде чем сказать, за что мысленно ругаю себя. Кусаю губу и проглатываю назревающий ком из-за того, что уже неделю не говорила ему об этом.

– Да.

– Когда ты об этом узнала?

– Примерно неделю назад.

– И даже не хотела сказать мне? Я каждый раз спрашивал тебя, если ли какие-то новости, а ты предпочла молчать?

– Я не буду оправдываться. Я думала над именем, сказала бы тебе, когда остановилась на одном.

– Ты остановилась на Саре?

– Да.

Я уже думаю, что Эйден начнёт новый неприятный диалог, но на его губах вновь появляется улыбка.

– Мне нравится. Почему Сара?

– Не знаю, – жму плечами, потому что пришла к этому неожиданно. – Я писала небольшой список и убирала то, к чему не могла приручиться. Осталось Сара.

– Пожалуйста, не держи меня в стороне, я тоже хочу знать. Я буду в её жизни, Эмма. Ты не можешь скрывать, что у меня будет дочь и её имя. Ты уже смотрела кроватки и всё, что нужно?

– Ещё рано.

– А квартиру?

– У меня есть, где жить.

– Ты не можешь жить с незнакомой женщиной.

Становится дурно, обидно и я совершенно точно злюсь из-за его слов. Миссис Питерс заменяет многих. Я прониклась и привыкла, зная, что это взаимно. Она одаряет меня заботой и теплом, и я стараюсь делать это в ответ.

– Ты не будешь мне указывать, – отрезаю я.

Эйден выдыхает и проводит пятерней по волосам, взъерошивая их. Ставлю голову на кон, где-то со стороны слышу женские вздохни.

– Ладно, прости, зашёл далеко. Я просто переживаю за тебя.

– За меня не нужно переживать. У меня всё хорошо.

– И ты не спросишь, как дела у меня? – с толикой оскорбления и обиды, спрашивает он.

– Я знаю, что вы выиграли игру, тебя назначили капитаном команды. Я рада, что у тебя всё хорошо. Так, как ты хотел.

– Смотрела игру?

– Ты же знаешь, что это больная тема для девянодевяти процентов жителей этой страны, они могут говорить на тему хоккея часами. Трубят везде.

– Но мне важно, смотрела ли ты.

– Нет, если честно.

– Потому что играю я или другая причина?

– Потому что в это время я ложусь спать и потому что не совсем что-то понимаю.

– Больше ничего не хочешь сказать?

– Больше нет никаких новостей.

– Ты переехала от Алестера, сменила работу, перестала носить прежний стиль, пропускаешь обед.

– Да, но мы не будем обсуждать мою жизнь.

– Почему, Эмма?

– Потому что это не то, что ты должен знать.

– Ты не можешь держать меня в стороне.

– Могу, если дело касается моей личной жизни. Я сообщаю тебе новости, касаемые беременности.

– Мы не чужие друг другу люди.

– Но и не являемся друзьями. Мне приятно, что ты хочешь учавствовать в жизни нашего ребёнка, и я не буду препятствовать твоему общению с ней. Всё остальное – это обо мне, а значит, не должно касаться тебя.

– Я хочу знать, как ты. Это важно.

– Я говорю, что у меня всё хорошо, этого должно быть достаточно. Мы ведь всё решили, зачем опять что-то ворошить и выяснять?

– Как я должен реагировать, если приду увидеть дочь, а наткнусь на какого-нибудь парня?

– Ты никак не должен реагировать, потому что это уже касается меня и моей жизни. Нас связывает ребёнок, я не хочу портить отношения чем-то посторонним.

– И ты не будешь против, если я познакомлю её с кем-то?

– Нет, конечно, если не будет каждый раз нового человека. Есть она, есть ты и я. Если ты захочешь, я не буду препятствовать.

– Это то, чего ты хочешь?

– Мы уже обсуждали. Ты знаешь ответ.

– Мне хочется, чтобы мы тоже были в жизни друг друга. Я не могу стереть тебя из памяти.

– Мы и так есть в жизни друг друга.

Уголки его губ дёргаются, и Эйден коротко улыбается, всего лишь на секунду появляется вынужденная улыбка.

– Да, есть, – кивает он. – Просто не держи меня в стороне, я могу и хочу помогать.

Он поднимает руку и уже тянется к моему лицу, но я отклоняюсь назад, смотря на него с широко распахнутыми глазами.

– Черт, – выдыхает он. – Ещё раз прости. Иногда не могу себя контролировать.

Жму плечами, пытаясь сгладить возникшую неловкость.

– Бывает, не все привычки уходят быстро. Я должна идти, профессор ждёт работу.

– Да, знаю, – кивает Эйден. – Увидимся?

– Конечно.

Я говорю это, зная, что увидимся мы мимолётно, после чего обхожу его массивную фигуру, которая, кажется, за эти несколько месяцев стала ещё больше и направляюсь в сторону лабораторий, где меня действительно ждёт профессор. Я не соврала.

Глава 41

Эйден

Ладони проскальзывают под футболку, а губы накрывают шею, и я моментально открываю глаза, отклоняя голову в сторону. Темно-зелёные глаза устремляются в мои с удивлением и замешательством.

– Что-то не так? – спрашивает девушка, пока я изучаю её лицо.

«Не так» многое, но я предпочитаю молчать. Отрицательно кручу головой, и её губы изгибаются в улыбке. Она вновь проводит ладонью по груди, а я всеми силами стараюсь привыкнуть к этому новому ощущению. Я не закрываю глаза, знаю, это плохой вариант, потому что увижу другого человека. Спустя восемь прошедших месяцев, пора завершать видеть её повсюду, посвящать ей победы и успехи. Я не говорю об этом вслух, но каждая забитая шайба высвечивает на табло мою фамилию, в то время как в голове светится неоновая вывеска с другой. Почему-то она верила в меня, в то врем как я сомневался в верном выборе, считая, что согласие было дано на всплеске эмоций.

Плечо тормошит ладонь, и я отвожу взгляд от девушки, обращая его к тому, кто пытается вызвать меня из размышлений.

– Дейв накидался, можешь помочь уволочь его отсюда? – спрашивает Бо, получая мой согласный кивок. Возможно, сейчас он является моим спасителем.

Девушка сползает с моих колен, словно всё понимает, и я поднимаюсь с дивана, протискиваясь через потные тела, которые не чувствуют усталости, продолжая танцевать.

В кармане остаётся презерватив. Теперь я буквально не выхожу на улицу без этой вещицы. Изначально, беременность Эммы была ошеломлением и принялась мной негативно, сейчас, когда думаю о том, что это может произойти вновь, но уже с другой, волосы встают дыбом. Это пугает до чертиков. Я не хочу подобного исхода, не имея чувств, ведь к Эмме они были. И остаются, как бы далеко я не загонял их.

Помогаю Бо утащить пьяное тело Дейва в свободную комнату. Иногда некоторые не видят чувства меры, осознавая что-то только тогда, когда вертолёты начинают кружить не только над головой. И это действительно плохо, потому что на завтрашней тренировке должны быть все, а один член команды даже не может открыть глаз, чтобы увидеть, где он. Если предложение Рика, дом которого по удачному стечению обстоятельств свободен, было хорошим, то сейчас мне так не кажется. Если вскоре к Дейву присоединится ещё несколько тел, я лично завершу эту «пивную» посиделку, которая должна была быть такой, но превратилась в самое настоящее пекло и реки алкоголя.

– Он встанет, – словно чувствуя назревающий во мне нервоз и уже подступивший гнев, уведомляет Бо.

– Сейчас он не может и пальцем пошевелить.

– Даю слово, что встанет. Я сам его подниму любым способом.

Вздохнув, киваю, и Бо покидает комнату, а я нахожу таз в ближайшей ванной, поставив его у кровати. Это не Торонто, к которому я более-менее привык, мы на другом конце страны, тут я даже не знаю путь от дома или отеля до арены. Сейчас мы в чертовом Ванкувере, от которого мне известно только название. Если завтра кто-то не придёт, либо же придёт, но в состоянии, где не способен повернуть языком, не говоря уже о взмахе клюшки, то перый, к кому обратится тренер – я. Он не будет орать, его молчание намного хуже, потому что именно я являюсь тем, кто должен держать команду собранной, и несколько месяцев у меня действительно получалось. До сегодняшнего вечера с названием апокалипсис.

Закрываю дверь и когда перевожу взгляд, натыкаюсь на ту самую девушку снизу. Опираясь на стену напротив комнаты, где теперь отсыпается Дейв, она словно чего-то ждёт. Конечно, не чего-то, а вполне понятно, что кого-то. Меня. Изо рта даже не успевает вылететь звук, чтобы завершить то, что начиналось, и я не успеваю опомниться, как за спиной закрывается дверь, губы девушки накрывают мои, а её руки тянут за собой. Тело реагирует молнией, но не разум, он всё ещё отказывается, придумывая новые оправдания и аргументы в колонку «против». И за это начинаю злиться уже на себя. Чтобы усугубить эффект, вспоминаю слова Эммы и прокручиваю их несколько раз.

– Есть я и ты. Нас может связывать только ребёнок.

Ждать не приходится, потому что желаемое получаю сразу. Я чувствую прилив ярости, потому что нас не может связывать только ребёнок. Нас связывает многое: воспоминания, чувства, моменты. Возможно, огонёк ярости во мне продолжает гореть только благодаря тому, что она первая девушка, с которой я хотел и имел хоть какие-то отношения не основанные на сексе. А теперь мы должны быть по разным берегам. Как смешно, ведь изначально именно я сделал к этому шаг, она лишь дошла до конца и поставила завершающую точку. Я злюсь, что она не попыталась убедить меня в неправильности данного решения, но разве должна? Вряд ли, хотя, Эмма была той, кто первый сделал шаг.

Возможно, сейчас я должен сказать нет, но запрещаю себе и уже поздно. На мне остаются лишь боксеры, в то время как на девушке нет ничего. Она даже успела просканировать карманы моих джинс, и разорвать упаковку. Физически я с ней, но мысленно в другом месте. И за ходом собственных мыслей, пропускаю буквально всё. Я думаю только о том, что Эмма разорвала наши отношения окончательно и бесповоротно, несколько раз дав понять, что больше ничего не будет. Что есть я и она. От этого не легче. Я всё ещё принадлежу ей. Сердце, душа и совесть диктуют свои правила, намекая, что сейчас происходит не иначе, как измена.

В плечо врезаются ногти, благодаря чему возвращаюсь в реальность. Чёрные, как смола волосы, ниспадают на грудь, губы остаются приоткрытыми, а изо рта вырываются стоны. Она не похожа на Эмму ни внешне, ни манерами. Моя Эмма часто смущалась, отводила взгляд, на её щеках вспыхивал румянец, и всё, что я делал, она боялась, раскрываясь только постепенно. Сейчас же я вновь не делаю ничего, словно пришёл к той начальной точке, где был. Я получаю и ничего не отдаю.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Я вовсе не знаю, что это было, но в окончание, девушка оставляет поцелуй на моей шее и довольно улыбается, предварительно вернув одежду на тело. Дверь за ней закрывается, а я не пытаюсь встать с кровати, оставаясь неподвижным. Чувствую себя использованным и, вероятно, так оно есть. Пополнение списка моим именем ничего не даст. Среди гула и вибраций музыки с первого этажа, слышу, как трезвонит собственный телефон, но тут же перестаёт. Лениво тянусь к джинсам и нахожу в карманах мобильник, на котором несколько пропущенных от Алестера. Это легко поднимает меня. Принимаю сидячее положение и набираю его номер.

– Ты хоть иногда можешь взять трубку с первого звонка? – недовольно рычит он.

– Я могу быть на тренировке или на собрании, думаешь, мне можно сказать: «Подождите», чтобы поболтать с тобой?

– Я слышу музыку.

– У тебя отличный слух.

– Да. Спасибо, что хотя бы перезвонил после седьмого звонка.

Фыркаю, сведя брови.

– Ты уже можешь объяснить, что происходит?

– Поздравляю, папа, – рявкает он, и мне не нравится, как звучат слова.

Холодок пробегает не только по спине, но и по всему телу. Этого не может быть. Невозможно.

– Ещё рано, только через три или четыре недели.

– Это не ты решаешь. Так было нужно, какие-то показатели были завышены.

– Она ничего не говорила.

– Потому что результаты пришли сегодня утром. Всё экстренно.

У меня пересыхает в горле, ведь он звонил именно тогда, когда на мне скакала какая-то девчонка, чьё имя я даже не помню или вовсе не знал. Чувствую себя настолько грязным, что становлюсь противным самому себе. Тело кажется чужим.

– Она в порядке? – хрипло спрашиваю я, натягивая футболку. – Где…

– Обе под капельницами, – за меня завершает Алестер. – Было бы отлично, если бы ты собрался и вернулся. Ей нужна помощь.

Мой голос осевший и кажется посторонним. Я не узнаю его.

– Игра только после завтра.

– Значит ты должен прилететь сразу после своей гребаной игры, – его крик режет нервные окончания в голове. – Если бы с ней что-то случилось… если бы она… Черт, я даже думать об этом не хочу. Знай, я убью тебя, Картер. Ты оставил её одну в самый сложный период. Ты должен быть рядом с ней!

С этими словами, он сбрасывает вызов, и когда я набираю ещё раз, Алестер не принимает вызов. Если измерить моё давление или пульс, то сломается аппарат, потому что он зашкаливает и бьется в истерии.

Наспех натягиваю джинсы и вылетаю из комнаты, набирая номер тренера. Плевать услышит он музыку или нет, кажется, что сейчас я готов забить на весь мир.

– Слушаю, – раздаётся его спокойный голос.

– Мне нужно улететь. Хотя бы на день.

– Ты знаешь, это невозможно, что произошло?

К удавлению, он не начинает допрос с пристрастием, делая упор на мне, а не на гуле вокруг. Мне буквально приходится вжимать телефон в ухо, чтобы слышать его. Я покидаю стены дома и отхожу от него в сторону. Пересказываю слова Алестера о том, что случилось с Эммой и почему я должен вернуться как можно скорее. В ответ он говорит лишь:

– Даже если так, тебя никто не пустит в отделение, будешь смотреть через стекло. Соберись, отыграй и можешь улететь раньше. Я сделаю новую бронь на тебя.

– Спасибо, – это всё, что могу сказать, сбросив вызов.

Я разрываюсь между командой и Эммой, к которой не могу улететь и быть рядом. На кону буквально всё. В таком случае, за год я с треском вылечу уже из третьей команды. О какой карьере может идти речь? В данном случае, слухи между тренерами расползаются слишком быстро. Так или иначе, они знакомы друг с другом. Облажаюсь ещё раз и могу попрощаться, покупая билет в один конец, чтобы вернуться в Нью-Йорк.

Возвращаюсь в дом почти не живым и только для одного. Резко отключаю музыку, что льётся из колонок, в ответ слушая недовольные возгласы. Взгляд находит каждого члена команды, которые не подключаются к недовольствам посторонних. Они выжидающе смотрят на меня, даже те, кто тоже начинает ловить вертолёты.

– Завтра в семь на тренировке, – сухо озвучиваю я. – Кого не будет или будет пьяный, может искать новую команду, в этой его больше не будет.

Нажимаю на кнопку, и музыка вновь оглушает, помогая барабанным перепонкам лопаться. На пути к выходу, заказываю такси и направляюсь в сторону дороги, чтобы вернуться в отель как можно скорее. Выносить чьё-то присутствие рядом больше невыносимо. Я хочу встать под душ и смыть этот день.

– Эй, всё в порядке? – слышу в спину.

Бросаю взгляд через плечо, видя Бо, который стоит на крыльце с хмурым выражением лица. Тренер как-то говорил найти себе замену, и всё чаще я склоняюсь к тому, что нашёл.

– Да, просто пусть все будут вовремя. Не подставляйте меня.

С этими словами сажусь в машину, которая как раз подъехала и падаю на спинку кресла, закрывая глаза и скользя ладонями по лицу. За долю секунды из меня выбили все силы и опустошили. Я набираю номер Эммы, но слушаю продолжительные гудки вплоть до женского голоса, предлагающего оставить сообщение. Так происходит несколько раз, хотя знаю, что это вовсе ни к чему. Она не возьмёт трубку, скорей, сейчас она не способна это сделать. Следом набираю сообщение Алестеру, которого прошу быть с ней, сообщая о вылете сразу после игры.

Эти сутки тянутся, как улитка. Но бальзам на душу, что вся команда собирается вовремя и без признаков похмелья. Конечно, не самые приятные ароматы витают в воздухе, но тренер оставляет их без внимания. Для него, как и для меня, важно только одно: они приехали и выкладываются. Вероятно, вчера изменения в моем тоне слышал каждый, и никто не решился идти поперёк. Я вовсе не шутил. Именно я головой отвечаю за каждую тусовку, даже за те, где не бываю. Тренер говорит, что это только мои проблемы, команда должна слушать и идти за капитаном. И сказаное вчера о том, что пропустив тренировку, любой может вылететь, вовсе не было запугиванием или шуткой. Я не в том духе, чтобы пугать. Каждый держится за команду, потому что пока за нашими спинами нет ни одного проигрыша, что поднимает в рейтинге и привлекает профессиональных спонсоров.

Уже на выходе, тренер останавливает меня, положив ладонь на плечо. Его оливковые глаза всматриваются в моё лицо.

– Всё будет в порядке. О них позаботятся знающие в этом толк.

– Знаю, – безэмоционально киваю я.

– Соберись, – говорит он, и я снова киваю, принимая эти слова за поддержку морального духа, но ошибаюсь, потому что мужчина имеет в виду другое: – Поедешь сразу после игры. Успеваешь на ближайший рейс.

– Пусть Бо отвечает на вопросы.

Тренер выгибает бровь, а на его губах появляется тень улыбки.

– Спустя два месяца определился?

– Да.

– Ладно.

Он сжимает моё плечо и отпускает, тогда я плетусь к раздевалкам.

День перед предстоящей игрой, вероятно, решает не торопиться. Я схожу с ума уже ближе к обеду, стараясь занимать себя чем угодно, лишь бы отвлечься. Но ничего не помогает. Что бы я не делал, мысли крутятся вокруг одного: Эммы. Я так и не услышал её голос, желая этого больше всего на свете. Мне жизненно необходимо знать, что с ней всё в порядке, как и с нашей дочерью, но все, что я действительно могу – набирать номер Алестера, который предпочитает игнорировать меня, и это вполне заслуженно. Если бы он знал настоящую причину, по которой я не отвечал на звонки, то спустя час приземлился в Ванкувере и оторвал мою голову. Самое смешное, что я мог позволить. Это тоже вполне заслуженно.

Спустя восемь месяцев нашего разрыва, я впервые позволил себе что-то, осознавая сейчас, что лучше бы ничего не делал. Произошедшее вчера становится мерзким, омрачаясь с каждой последующей секундой, в которой я топлю себя. Когда получаю сообщение от Алестера, перед глазами темнеет, но я заставляю себя прочитать: «Они обе в порядке. Не звони. Она это сделает, если захочет». Мне становится тошно. И всё, о чём я думаю до следующего дня, на следующий день и последние минуты перед игрой – Эмма.

Чемодан покорно ждёт в уголке, утешая тем, что через несколько часов сяду в самолёт и вернусь в Торонто. Парни тоже молчат, вероятно, чувствуя мою эмоциональную волну. Никто не пытается заговорить со мной уже вторые сутки. Их вопросы только по делу, я благодарен за это молчание и отсутствие бессмысленных диалогов. Тренера слушаю, словно через стекло. И свои слова, которым не придаю значение, тоже слышу отдаленно. В ответ получаю кивки. Не тороплюсь выйти из раздевалки первым, взгляд обращается к чемодану, и я отклоняюсь в его сторону. Я точно знаю, что хочу найти. Я никогда не надевал его, но он всегда лежит в боковом кармане чемодана.

Достаю браслет и натягиваю его на руку, пряча под экипировкой. Я не могу быть с ней, но часть её может быть со мной.

Глава 42

Я ещё не успеваю дойти до палаты, как палец Алестера врезается в грудь, а в серых глазах бегают злобные искры.

– Ты должен сказать спасибо за то, что она осталась жива и за то, что впереди месяц до начала года. Она успеет восстановиться. Рви задницу, но сделай так, чтобы она не осталась без образования. Найди няню, питание и всё, что нужно. Мне плевать, сколько это будет стоить, ты не уничтожишь её будущее.

Я зол, расстроен, на взводе, напуган, и это берет своё. Моя челюсть сжимается до невыносимой боли. Приходится говорить сквозь плотно сжатые зубы.

– Убери. Руку.

– Я знал, чем это закончится, – фыркает он. – Говорил, что от вас не стоит ждать любви. Вы слишком заняты самовосхвалением.

– Скажи спасибо, что твои зубы всё ещё на месте, – рычу в ответ. – Если для тебя забота сводится к тому, что начинаешь ныть и делаешь что-то вынужденно, то исключи себя из её жизни. Друг будет принимать все решения, которые сделает она: правильные или нет.

– Ты думал о себе, когда запретил ей.

– Какого черта ты несёшь? Я думал о ней. О том, что она может пожалеть; о том, что это опасно, а ты думал о том, что она перестанет работать и прикрывать твою задницу. Не будет подушкой безопасности. Такого друга никому не пожелаешь. Можешь валить, если наскучило и утруждаешь себя. Я могу быть рядом с ней.

– Она уже не хочет, чтобы ты был рядом с ней.

– Она скажет мне об этом сама. До тех пор, пока я нужен ей – я буду рядом. И не потому, что чувствую себя должным, а потому что сам этого хочу. Надеюсь, ты понял. Свали с дороги, дай мне увидеть свою дочь и девушку.

– Она не твоя девушка.

– Не твоё дело, кем мы друг другу приходимся. Если она захочет, она будет ей. Ни ты, ни кто-то другой не будет решать за неё. Сейчас она хочет свободу, я даю ей свободу. Но я всегда буду рядом, и ты последний, кто помешает.

Не желая терпеть его дальнейшие нападки и упрёки, открываю дверь и переступаю порог.

Палата уютная и просторная. Светло голубые стены постельного оттенка не режут глаза. Внутри только несколько компьютеров, датчики которые тянутся к Эмме, что занимает кровать, лёжа на боку и смотря в стену, рядом с ней капельница. У меня сердце уходит в пятки, потому что я не вижу ни люльки, ни нашей дочери в ней. Приходится немыслимым терпением сдерживать поток вопросов, что норовят обвалиться на Эмму.

Только когда подхожу к ней, становится в сотню раз хуже, потому что замечаю слезу, что скатывается по её щеке. Я вновь чувствую засуху в горле. Я больше не уверен, что могу говорить, и не уверен, что в силах найти язык во рту. Всё, что могу – взять её свободную ладонь, потому что вторая рука девушки с иглой в вене. Меня резко начинает тошнить от медицинского запаха.

Взгляд Эммы обращается ко мне. Она ничего не говорит, не кидается с распростертыми объятиями и сомневаюсь, что дело в капельнице. Она бы не сделала это, будь её рука свободной. Я вновь чувствую себя грязным после того вечера. Рядом с ней ощущения утраиваются.

– Я тут, – это всё, что могу сказать, потому что язык прилип к нёбу и не желает шевелиться.

Я получаю медленный кивок от Эммы, которая вновь устремляет взгляд куда-то в сторону. Я хочу сделать хоть что-нибудь: обнять её, оставить поцелуй, лечь рядом, но не могу. Не знаю, по какой причине, в голове засело «измена», только непонятно, почему, ведь мы не являемся парой. Практика показала, что секс не отвлекает, после него становится хуже, начинаешь копаться в себе и увеличивается степень вины.

Прочищаю горло и решаюсь начать хоть с чего-то.

– Что-то болит? Как ты?

– Рука… – тихо говорит Эмма, в эту самую секунду дверь открывается, вслед чему на порог заходит женщина в медицинском халате.

– Я же говорила посетителям оставаться в коридоре, – бесстрастно парирует она.

Моя шея делает резкий разворот, почти как у совы, а глаза впиваются в надзирательницу. Видя мое каменное выражение лица, она начинает хмуриться ещё больше.

– Что с моей дочерью?

Её лицо вытягивается, а брови заползают на лоб, вместе с этим, взгляд скользит по мне с головы до пят туда и обратно, словно меня изучают, как научный объект. Это уже привычно.

– Отец? – интересуется она, честное слово, если бы вежливости во мне не было, я мог закатить глаза и пойти на рожон первый.

Заставляю себя кивнуть, и женщина указывает пальцем на дверь.

– А там кто?

– Друг, – коротко завершаю я.

Она явно растеряна, но быстро собирается и вновь делает серьёзное выражение лица, словно оно может напугать. Я как минимум на две головы выше её, и единственный человек, который действительно может меня напугать – мама, хотя, это тоже спорно, по телосложению она ещё меньше женщины, вероятно, такого человека не существует в природе. Я вырос рядом с Мэйсом, что может быть страшней?

– Ваша дочь спит, – сообщает женщина.

Она проходит к капельнице и вытаскивает иглу из руки Эммы, по всей видимости, не желая продолжать диалог. Тем только хуже, потому что его не собираюсь завершать я.

– Хорошо, когда я могу её увидеть?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Получаю взгляд, напоминающий «Ты идиот?», который раздражает ещё больше. Я имею право задавать вопросы, а она обязана на них отвечать.

– Я хочу увидеть свою дочь и наблюдающего врача Эммы, – ещё настойчивей говорю я. Настроение не для милых бесед за кружкой чая, кроме того, я вовсе не пытаюсь быть вежливым. Сегодня я далёк от прежнего самого себя.

– Сейчас подойдёт, – буркает женщина, после чего покидает палату.

Её заменяет Алестер, глаза которого до сих пор светятся от злобы. Он проходит в палату и у устремляет взгляд на Эмму, точней, на её руку, туда же перевожу внимание я. Он не шутил, говоря о том, что её состояние желает лучшего. Сейчас она похожа на заядлого наркомана, рука которого исколота и имеет синие следы. Это выглядит не самым лучшим образом, от чего у меня сворачивается желудок. Врачом мне никогда не быть, сейчас это определено со стопроцентной вероятностью.

– Это ты виноват, – парирует Алестер, встречаясь с моим взглядом.

– Ты долго будешь предъявлять свои бредни? Это раздражает.

– Она такая только из-за тебя. Ты должен был принять, что мы пара и отступить.

– Пара, – с толикой отвращения, цитирую я. Они были далеки от того, кого можно назвать «парой». – А ты не думал, что тоже являешься причиной того, кто она есть?

– А кто она? – скалится Алестер. – Она бросила тебя.

– Отлично, потому что она оставила и тебя.

Меня передёргивает, когда закрывается дверь. Тут же обращаю взгляд к порогу, и не чувствую рядом Эмму. Постель пуста, мы оба были настолько заняты взаимными претензиями и перебранкой, что не заметили того, как она покинула палату. Поднимаюсь и спешу за девушкой, следом бросается Алестер, но я перекрываю ему дорогу.

– Ни ты, ни кто-то другой не залезет в нашу семью, – отрезаю я.

– У вас нет семьи.

– Есть, даже если такая, это уже делает нас семьей. У нас общая дочь, ты ничего не изменишь. Мы всегда будем связаны.

Алестер дёргается всем видом показывая, что ему не нравится моя правда, но её придётся принять. Я никогда не исчезну из жизни Эммы, а она никогда не останется за бортом моей. В каких бы отношениях мы ни были, у нас есть общее. Не только ребёнок, но и короткая история.

– Если ты всё-таки её друг, как утверждаешь, сейчас придёт врач, спроси что нужно и сколько нужно, я всё оплачу. Мне плевать, сколько стоит, её восстановление и здоровье важней.

Оставляю его в палате, и Алестер наконец-то не гнёт своё и не идёт следом. Он сверлит взглядом мою спину, пока не закрываю дверь. Далеко идти и бросаться на поиски не приходится, Эмма опирается на стену напротив двери и смотрит в сторону.

– Ты знаешь, где она? – спрашиваю я.

Получаю молчаливый кивок. Не понимаю, она просто не хочет разговаривать со мной, или дело в чём-то другом, но последнее, что буду делать – выяснять отношения в коридоре клиники и её подавленном состоянии.

– Покажешь?

Эмма отлипает от стены и направляется в ту сторону, куда смотрела. Следую за ней, не задавая лишних вопросов, у меня вырывается только один:

– Просто скажи, как ты?

Девушка пожимает плечами и даёт короткий ответ:

– Нормально.

Я не вижу ничего нормального, но оставляю всё так, как есть. Она не желает разговаривать, а я не могу настаивать, видя её состояние. Минуты, проведённые в здании клиники, легко опустошают и сводят с ума. Но это ничто по сравнению с тем, что я чувствую и наблюдаю. И за то, что не был с ней, буду винить себя вечно.

Эмма останавливается у стекла и заглядывает внутрь, где я вижу несколько люлек, которые окружают различные аппараты и куча датчиков, протянутых к детям. На одну из них указывает её пальчик. Мой взгляд останавливается на маленьком тельце, которое покоится в кроватке, и дыхание сбивается. Кажется, я и сам на грани жизни и смерти, видя, что наша дочь под пристальным вниманием врачей, а не рядом с нами. Она должна быть с нами. Эмма должна держать её на руках. Она должна улыбаться, а не плакать. Мы должны быть счастливы даже такому исходу. До этого момента я не сталкивался с подобным чувством. Его трудно описать. Будто в руках есть всё, но одновременно ничего нет. Это ощущение отсутствия чего-то важного, без чего жизнь теряет всякий смысл. Всё цветное становится серым.

С камнем на сердце, устремляю взгляд на Эмму, которая смотрит туда же, куда смотрел я и смахивает слёзы. Наверно, мне никогда не понять её чувства, потому что именно она ощущала её на протяжении всего прошедшего времени, а не я. Я лишь видел, как увеличивается её живот и не более того. Я не касался её физически, мне было доступно только визуальное.

Заключаю её лицо в ладони и поворачиваю к себе.

– Всё будет хорошо, – заверяю я, не желая принимать иные варианты. Я отказываюсь думать о других. – Слышишь? У неё будет всё самое лучшее.

Эмма всхлипывает, пока я смахиваю слёзы с её щёк и целую лоб, заключая в объятия. Я не хочу думать о том, насколько часто она приходит сюда и смотрит. Это кажется невыносимым. В таких случаях время будто замирает, стрелки часов перестают двигаться, а календарь больше не меняет даты. За эти несколько дней, я, вероятно, мог попросту сойти тут с ума, бросаясь из крайности в крайность и не находя покой. Даже сейчас мне хочется ворваться внутрь, оторвать все датчики от тела нашей дочери и вынести её из этого ада, но это будет похоже на стадию отрицания, ведь тут ей лучше, она получает должный уходит и, мало-помалу, крепнет.

Кровью обливается сердце, потому что я продолжаю слушать всхлипывания Эммы. Я держусь изо всех сил, но чем дольше мы стоим у стекла, тем сильней жжёт глаза, словно туда засыпали самый острый перец.

– Прекращаем плакать, все показатели на уровне и сейчас её здоровью ничего не угрожает, – улыбчиво сообщает мужской голос, на который я перевожу взгляд.

Мужчина склоняет голову на бок и поверх оправы очков рассматривает нас, хотя, в большей степени меня. Не думал, что кто-то сейчас предпочитает носить очки, а не линзы или же сделать операцию. Внешне, я мог бы сказать, что его возраст колеблется с отцовским, разве что разница в два-три года. Его густые брови расправляются, а приятная улыбка немного отогревает глыбы льда на душе.

– Я так понимаю, папа, – говорит он, получая мой кивок. – Отлично. Думаю, нам стоит поговорить в палате или моём кабинете.

– В кабинете.

Врач отклоняется в сторону, а я оставляю быстрый поцелуй на макушке Эммы, которая на эту минуту притихла.