Текст книги "Выбор (СИ)"

Автор книги: Джули Дейс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 34 страниц)

Глава 37

Эйден

Тренер жестом приглашает меня занять стул напротив, благодаря чему моя бровь вопросительно изгибается. Если это не то, о чём я думаю, то дела с интуицией совсем плохи. Передо мной те самые четыре человека, о которых говорила Эмма, лишь один остаётся незнаком, но я несколько раз видел, как он выходил из кабинета, остальные участники этого спектакля мне знакомы. И некоторые лица я не совсем рад видеть, например, университетского тренера. Скрестив руки под грудью, он смотрит на меня с бесстрастным выражением лица, как будто я должен упасть в его ноги или уже это сделал, но он остался непреклонен. Смешно, что среди всех мужчин, игру в гляделки затеял именно он. Возможно, неким тщеславием он превосходит даже Картера. Его жесткие требования и методы работы уважаются, но как человек, он явно не тот, с кем хочется общаться. Я на дух не переношу подобных ему.

Завершаю этот детский лепет первым, когда перевожу взгляд в сторону других мужчин.

– Насколько сейчас можешь себя оценить? – интересуется тренер Уайт.

– Я не хочу отвечать на этот вопрос, у нас разные видения.

Он коротко улыбается и постукивает колпачком ручки по поверхности стола.

– Зато ты способен сунуть деньги охране, – цокает тренер Кинг, и у остальных мужчин поднимаются брови.

Как бы он не старался, его уловка вывести меня не венчается успехом. Я остаюсь абсолютно спокойным.

– Видимо для того, чтобы потренироваться на площадке университета, который предоставляет мне все блага, я должен платить три сотни.

– Это можно сделать днём.

– Я улетал домой. Если бы была возможность тренироваться днём, я бы воспользовался ею.

– И выводить на лёд члена команды тоже твоя идея.

– Он ваш член команды, мне он приходится другом. Я имею право выходить на лёд с кем угодно, это где-то запрещено?

– Нет, – сквозь плотно сжатую челюсть, проговаривает мужчина.

Отклоняюсь на спинку стула и жму плечами.

– Тогда, этот вопрос больше не стоит на повестке дня. Мне не понятно, почему вы до сих пор цепляетесь ко мне, хотя мы не имеем ничего общего.

– Согласен, – кивает тренер Уолкер, к которому я питаю больше симпатии, чем к предыдущему оппоненту. – Он не под твоим контролем, Гаррет.

– Возможно, будет, – заявляет Кинг.

– Не будет, – вступаю я, из-за чего его лицо искажает гримаса раздражения.

– Если я пожелаю вернуть тебя в команду – я верну тебя в команду.

– А с каких пор перестали учитывать моё мнение?

– Ты обязан играть в команде.

– Был обязан до того, как был из неё исключён. Сейчас я не обязан. Я имею право уйти по собственной инициативе.

– Ты подписал контракт с университетом. Если не играешь, возвращаешься в Штаты.

Это начинает смешить и раздражать одновременно, он серьезно собирается начать со мной спор?

– Я могу оплатить обучение и остаться тут, не имея обязательств перед вами.

– Нет, ты обязан играть за команду.

– Я не являюсь её членом несколько месяцев. Не помню, чтобы выдвигали претензии по поводу возвращения. Насколько мне известно, стипендию за обучение перевели сюда, значит, я точно такой же студент, как все остальные.

– Это легко исправить.

– Вы сейчас пугаете или угрожаете?

– Ни то, ни другое.

– Тогда эта тема может быть тоже снята с обсуждения. Я не хочу возвращаться.

– Мы можем прекратить эту перебранку? – спрашивает незнакомый мужчина и, вероятно, он делает упор не на мне. – Я тут не для того, чтобы слушать ваши взаимные претензии. Советую принять тот факт, что он не желает быть частью твоей команды, Гаррет.

– У меня лекция через час, – напоминаю я, делая намёк, что не готов греть стул перед ними вечность.

– Тогда ближе к делу, – наконец-то говорит тренер Уайт. – Ты будешь в основном составе команды на ближайшей игре.

– Я даже не член команды, чтобы вы выдвигали такие условия.

– А ты не желаешь проверить себя? Не соскучился по настоящей борьбе?

– Одно дело, когда предлагают, другое, когда имеют между собой спор и принуждают, чтобы кто-то выиграл.

– Отлично, – с улыбкой, кивает незнакомый мужчина, в то время как на остальных лицах возникает удивление. Он протягивает ладонь в мою сторону и представляется: – Тренер Бердс, и я тоже не изъявлял желание учавствовать в этом балагане. У меня есть предложение для тебя. Думаю, мы отлично поладим.

– Он обязан играть в составе университетской команды, – настаивает тренер Кинг, как будто ему действительно это нужно.

Мужчина переводит внимание на человека, что не может унять свою настойчивость.

– С этим можно разобраться, Гаррет, мы уже услышали: парень не хочет быть в составе твоей команды. Тебе не кажется, что лучше оставить его в покое?

В ответ он получает фырканье.

– Это не отменяет моего предложения, – снова начинает тренер Уайт. – Я хотел бы увидеть тебя в деле. Там не будет возможности расслабиться. Ты проверишь и оценишь себя, то же самое сделаем мы.

– И что будет дальше? – спокойно интересуюсь. – Команда проиграла или выиграла, один вариант из двух.

– Ты можешь получить предложение остаться в ней.

– Согласиться на запасной состав и отсиживаться на лавочке?

– У тебя настолько низкая самооценка?

– Дело не в самооценке, а в том, что я смотрю правде в глаза.

Конечно, не всей, ведь новость о беременности до сих пор пугает меня до чертиков. Я смотрю не всей правде в глаза, потому что несколько суток подряд пытаюсь переварить это в собственной голове. Мне только исполнился двадцать один и всё, что у меня есть – тренировки. Даже нет команды. Сейчас я буквально сам по себе.

– Поэтому я хочу сделать предложение, – вновь вступает новый знакомый. – Ты будешь играть за основной состав. Мне не требуется проверка, я уже видел тебя на льду.

– Это ещё один повод проверить себя в другой лиге, – говорит тренер Уайт. – Ты каждый день получаешь подобные предложения?

– Сколько есть времени на подумать?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– В следующий четверг я должен получить окончательный ответ. Осталось две недели до игры.

– Но это не означает, что я соглашаюсь остаться в команде, неважно, в запасном или основном составе. Я могу уйти. Только одна игра.

Тренер вздыхает и, кажется, мирится с моими условиями. Он согласно кивает и протягивает мне ладонь.

– В четверг жду ответ, нужно подготовить некоторую документацию и провести разговор с командой. Ты же не глупый, понимаешь, что это может открыть множество дверей туда, где не нужно тратить время на получение диплома.

– Да, а ещё я понимаю то, что при получении какой-либо травмы, могу остаться без всего. Так себе перспектива.

– Твой отец вполне способен содержать тебя всю оставшуюся жизнь, – с толикой подколки, парирует тренер Кинг.

Перевожу на него взгляд и выжигаю стул под мужчиной вместе с ним, моё внутреннее раздражение граничит с бешенством. Стоит кому-то заикнуться об этом, и кулаки непроизвольно сжимаются. Мне с трудом удаётся не плеваться ядом, а говорить четко и даже равнодушно.

– Мой отец занимается другим, и если бы я хотел сидеть на его шее, мы бы не сидели сейчас напротив друг друга. Я не буду обсуждать это с кем-либо, если не посчитаю нужным. Он никогда не вмешивался и не вмешивается в мою жизнь или решения. Если вам требуется игрок, то можно вернуть Картера, от меня вы услышали всё.

Мужчина недовольно буркает и всем видом показывает, что его не задевает моё несогласие. Вероятно, он привык к другому. Не всегда и во всём с ним будут согласны. Чем больше он настаивает и принуждает, тем больше я раздражаюсь и теряю желание вернуться в неё. Жизнь под его покровительством превратится в ад, а я, кажется, сейчас и так там.

Нахожу в себе наглость и поднимаюсь со стула.

– Я могу идти?

– Да, конечно, – кивает тренер Уайт, переглядываясь с другими мужчинами. – Но ты помнишь про тренировки в воскресенье и вторник.

– Помню.

Вылетаю из кабинета, понимая, что самой банальной темой был доведён до раздражения. Настроение и так ни к черту, а теперь подавно желает лучшего. Но их предложения ничто по сравнению с тем, что уже имеется. Конечно, сыграть в основном составе – мелочь, если ставить рядом тот факт, что я почти стал отцом сам того не понимая, как. Хотя, отлично всё понимаю. Был только один способ прийти к данному положению, и он вполне приятный. Эмма буквально поставила меня перед фактом, бросив эту информацию в лицо. Смешно, если учитывать то, что отцом ещё не стал даже старший брат. И кажется, он желает этого намного больше, чем я, взяв в расчёт его интерес возиться с сыновьями Мэди и Ди больше, чем они сами. Не думал, что Мэйс вообще хочет стать отцом. Казалось, это не про него. Теперь его и Ди за уши от них не оттащить, это довольно страшно, если знать моего брата и его друга.

Долетаю до стен университета и внутри что-то жмёт, словно давит бетонная стена. Причина вполне ясна. Где-то внутри есть Эмма, и меня гложет, что эти дни мы абсолютно никак не контактировали. Первый раз она убежала, а я не пошёл следом, из-за этого меня рвёт на части. Но дальше ещё хуже, ведь держать себя в руках было слишком сложно. Перед глазами до сих пор мелькает лицо её отца, который держит её у стены за горло. Но даже это не самое худшее. Несколько дней подряд я засыпаю и просыпаюсь с тем, что вижу кровь. Её кровь на стене. Я был тем, кто оттолкнул его, кто раздел её, кто промывал рану, кто собирал осколки и остатки заноз, отправляя их в мусорное ведро, кто сидел за рулём, не найдя себе покоя, кто смотрел всю ночь в потолок, когда она уснула на диване. Запах крови словно впитался в руки и преследует на протяжении прошедших дней. Я видел драки и самые мерзкие переломы, обрабатывал раны как на себе, так и на других, но когда рядом девушка, к которой испытываешь окрыляющее чувство – видишь детали совершенно по-другому. Кажется, всё, что я делал, было не иначе, как под ошеломляющим впечатлением и шоком, только на шок и страх могу списать то, что не убил его на том же месте. Но больше всего меня пугает то, что он всего лишь посидел пару суток и вернулся в дом, где издевался над собственной дочерью. Я жалею и открыто виню за это Алестера, который не пустил полицейских к Эмме, чтобы они увидели всё своими глазами, и одновременно благодарю его, потому что вести допрос в тот момент не лучший выбор. И сейчас перед моими глазами она – та, кто не улыбается и смеётся, а та, кто бледная, неразговорчивая, закрытая.

Я в полном раздрае с самим собой. Не могу понять, хочу её увидеть или не стоит, но, как показывает направление, куда перебираю ногами, хочу. Моя аудитория в параллельной стороне.

Заглядываю в лаборатории, но пусто абсолютно в каждой. Зная её расписание, прохожусь по аудиториям, но и там не нахожу нужного человека. Прихожу к заключению, что она вовсе отсутствует в стенах университета, а до обеда ещё три часа. В итоге, возвращаюсь в обратном направлении, откуда пришёл, хоть и в сторону своей аудитории. Рядом плетётся парочка девчонок, хихикая и явно пытаясь привлечь внимание к себе, к сожалению, мне не до них. И вряд ли до кого-либо. Уже дохожу до нужного поворота, бросаю последний взгляд через плечо и отворачиваюсь, как тут же торможу и застываю. Ещё раз оборачиваюсь и вижу её.

Взгляд упирается в Эмму, которая отвернулась и буквально спряталась у окна. Я же не мог пройти мимо несколько раз? Вероятно, мог. Она не похожа на себя. Даже сбоку замечаю отсутствие косметики и присущего ей выбора в одежде. На ней мешковатая толстовка, и если она опустит руки, то рукава явно будут волочиться по полу; джинсы скрываются под той же толстовкой, которая прячет её фигуру, небрежно собранные волосы в хвостик на затылке и дутые сапоги, которые наверняка оставляют след не девушки, а медвежонка. Это абсолютно другой человек, словно её двойник. Только когда подхожу ближе и улавливаю нотки аромата её шампуня, убеждаюсь в том, что это всё же она.

– Мы можем поговорить? – спрашиваю я.

– Нет никакого ребёнка, Эйден, – холодно отзывается девушка, не удостоив меня секундным взглядом. Эмма продолжает смотреть вдаль пустыми глазами.

Если у меня не встают дыбом волосы по всему телу, то я не знаю, как описать это одновременно пугающее и успокаивающее чувство. Я в замешательстве и ещё не успел свыкнуться с этой мыслью: быть отцом в таком возрасте. Но ещё хуже услышать другое.

– Что значит, нет никакого ребёнка? – мой голос сквозит напряжением.

Эмма вздрагивает. Она бросает взгляд на меня и вновь отводит его в сторону, смотря куда-то вдаль, разорвав всякую зрительную связь. Замечаю, как меняется цвет её лица и воздух между нами.

– Ты ответишь мне?

– Я записалась в больницу.

– И? – настороженно продолжаю, хотя внутри холодает ещё больше. Странно, но при упоминании того, что ребёнка нет, я ловлю огорчение и то, как сердце перестаёт биться. – Я должен вытягивать из тебя объяснение?

– Ты можешь считать, что ребёнка нет.

В горле пересыхает, и следующий вопрос от меня звучит совершенно чуждым мне голосом.

– Ты сделала аборт?

– Записалась.

– Ты не можешь так поступить, – отрицательно кручу головой, не желая принимать подобное решение. – Не сделаешь. Это не про тебя.

– Это была моя ошибка, и решать только мне.

– Ты не имеешь право решать за меня!

Она резко поворачивает голову и недобрый блеск её глаз почти заставляет меня замолчать. Но только почти. Делаю шаг и сокращаю расстояние, поймав подбородок девушки, которая вновь хотела отвернуться. Силой удерживаю её лицо напротив своего. Несколько дней отсутствия прикосновений к ней, делают меня безумным. Несмотря на резко перевернувшиеся с ног на голову отношения, где мы на разных берегах, внутри разливается приятное тепло. Я скучаю по ней не только физически, но и эмоционально. Все эти дни мне не хватало её. Всего, что она может дать, даже молчания.

– Ты не сделаешь проклятый аборт, – цежу каждое слово. – Это решение принимают вдвоём.

Эмма молчит. Она сморит в сторону, хотя находится в нескольких дюймах от моих губ. И новое ужасающее чувство похоже на ножи в спине и сердце, поселяется в груди. У меня сбивается или вовсе останавливается дыхание.

– Ты сделала? – еле слышно, спрашиваю я, пугаясь будущего ответа ещё больше.

Получаю молчание, и мои пальцы впиваются в её плечи, начиная трясти их. Меня бросает в жар, из-за чего на лбу выступает пот, а по спине ползёт холодок.

– Ты сделала? – голос скрывается на крик, благодаря чему некоторые заворачивают любопытные лица в нашу сторону. Хватает одного взгляда от меня, чтобы каждый отвернулся.

Отшатываюсь от девушки, как от открытого огня. Лишь одна мысль о прикосновении к ней, вызывает внутри тошноту. Моя рука дрожит, когда запускаю пятерню в волосы и не иначе, как пытаюсь вырвать их с корнем из головы. Когда Эмма находит мой взгляд, непроизвольно делаю новый шаг назад. Она становится мне противна, как никто и никогда ранее. Внутри агония непонимания, которая отталкивает от неё.

– Я… – шепчет Эмма, из-за чего у меня буквально едет крыша.

– Ты мне противна.

– Эйден, я… – девушка хватает моё запястье, но я вырываю руку, а из её глаз брезгают слёзы.

Сбрасываю её ладонь и тру место, которого она касалась. Кожа горит, но это ощущение невозможно назвать приятным. С трудом, но смотрю на неё последний раз пред тем, как развернуться и уйти. Я бы с удовольствием выжег всякие воспоминания о ней в памяти, чтобы никогда не узнавать и не помнить.

– Больше никогда не трогай.

Не пытаюсь выносить её присутствие рядом хотя бы секунду. Разворачиваюсь и хочу бежать.

– Эйден, я не сделала! – в слезах, кричит она, и ноги автоматически останавливаются, как по сигналу стоп.

Сердце не билось, но резко очнулось и начало тарабанить грудную клетку. Оно стучит так, что становится больно, словно сейчас кости сломаются, и оно вылетит наружу. Не поворачиваюсь, пытаясь понять, не ослышался ли. Мне легко могло показаться.

– Я не сделала… – ещё раз, но уже шепчет она. – Должна была вчера… но было страшно… и я… И я не сделала, перенесла на другой день.

Я ещё никогда не чувствовал подобного облегчения, словно с души спал неподъёмный камень. Только тогда, когда в голову закралась мысль о том, что она сделала аборт, стало понятно, что я вовсе этого не хочу. Возможно, другой на моём месте мог радоваться и только подгонять на данный шаг, но у меня щемит в груди. Это не меняет того факта, что она солгала, и не меняет того, что ребёнок есть или был. Аборт или рождение и отказ от него – продолжает делать нас и других родителями, которые сделали какой-то выбор, вовсе неважно, каким он был. Я не смогу забыть и жить так же, как жил прежде, зная, что что-то сделал. Это останется отпечатком, и только нам решать, положительным или отрицательным. Доверие, что было – не возвратить, оно бесследно исчезло, оставив после себя мрачный осадок. Но так или иначе, я не испытываю ненависти ни к ней, ни к ребёнку, что является моим. Я мирюсь и со своей глупостью, ведь тоже поверил словам. Возможно, не до конца, потому что оглядываясь назад, понимаю, что хотел её не меньше. Наши эгоистичные желания затуманили рассудок и привели к двум полоскам на тесте.

– Это очередная ложь? – переспрашиваю я.

Эмма начинает быстро крутить головой из стороны в сторону, благодаря чему волосы избивают её заплаканное лицо, по которому продолжают скользить слёзы.

– Нет… – подавлено вторит она. – Я хотела попросить Жака сходить со мной… я боялась идти одна, но Алестер удалил его номер, и мне пришлось… Я думала, это всё исправит…

– Исправит что?

– Всё между нами. Думала, ты простишь меня. Я ошиблась…

– Ты права, – киваю, осматривая её с ног до головы.

Глаза девушки начинают сиять от слёз, которые она не торопится смахивать.

– Права?

– Ты ошиблась.

– И ты…

– Я не знаю, как тебе верить.

Её нижняя губа начинает дрожать, и Эмма прикусывает её, вероятно, чтобы не сломаться передо мной окончательно.

– Не можешь мне верить… – безжизненно повторяет Эмма, и в её глазах вспыхивает понимание, словно она знает, что я скажу дальше.

Смахнув слёзы тыльной стороной ладони, она находит мой взгляд.

– Это ведь конец?

Вздохнув, качаю головой, потому что сам не понимаю, конец ли это. Прихожу к другому варианту, который будет менее болезненным.

– Мне нужно время. Я не хочу тебя обманывать. Я всегда буду принимать участие во всём, это не только твоя ответственность, не позволяй эмоциям взять верх. Если ты убьешь его, это ничего не изменит.

– Но это конец…

– Это не конец, просто наши жизни немного поменяются.

Оскорбление вспыхивает на её лице.

– Немного поменяются? Ты будешь в моей жизни только из-за того, что будешь чувствовать вину и ответственность! Ты будешь в ней только потому, что будешь считать себя должным и обязанным, ни потому, что любишь меня, а потому что должен!

– Ты всё приукрашиваешь.

– Посмотри мне в глаза и скажи, что любишь меня! Ты уже говорил, но это ничего не означает, ведь так? Ведь таким было твоё мнение: после секса не признаются в любви!

– Многое поменялось.

Сокращаю между нами расстояние и провожу пальцами вдоль карамельных волос, наблюдая, как они покорно позволяют пройтись между ними. Знаю, что буду скучать по этим моментам, что больше не смогу подойти и поцеловать её, бросить всё и найти её в стенах университета, чтобы увезти и с помощью таких мелочей, как пицца, звездное небо, зоопарк, катание на сноуборде, помощь в лаборатории или принятие совместной ванны, не заполучу самую искреннюю и обворожительную улыбку. Она будет считать, что я рядом только из-за ребёнка, а я буду учить себя жить так, как жил до встречи с ней: упиваясь хоккеем. По крайне мере, попытаюсь. Нас всегда будут связывать воспоминания, и я надеюсь, не только они. Страшно разочароваться в ней ещё больше. Страшно, если она сделает то, что задумала.

– Я продолжаю любить тебя.

Оставляю поцелуй на её лбу, но мягкость моего голоса Эмма принимает в штыки, когда вздрагивает и отстраняется. Она смотрит на меня с неприкрытой болью и печалью.

– Если бы это было правдой, ты бы выбрал меня. Мы могли справиться со всем вместе. Но ты не выбираешь меня.

С этими словами, она разворачивается и направляется в параллельную мне сторону. Эмма не оборачивается, кажется, она даже вскидывает подбородок и выпрямляет спину, словно после моих слов единственное заключение, к которому она пришла – гордость.

Глава 38

Каждый последующий день отдаляет нас друг от друга. Теперь наш диалог раз в день сводится с вопросу от меня:

– Как себя чувствуешь?

И ответу от неё:

– Всё в порядке.

Так каждый день. Кажется, даже не нужно спрашивать, ведь ответ очевиден, как и вопрос. Эмма проходит мимо. И если бы я не пытался завести с ней разговор первым, вероятно, она больше никогда не сказала бы мне и слово. Несмотря на то, что она может находиться на расстоянии нескольких шагов или вытянутой руки, пропасть между нами становится немыслимой. Единственное, что известно – она встала на учёт, но это только благодаря Алестеру, который держит меня в курсе. Кажется, пропасть образовывается даже между ними. Я замечаю, что они редко переглядываются, шепчутся или смеются. Конечно, она улыбается, но уже не так, как прежде, скорей, вынуждено. Каждый новый день я чувствую себя виноватым ещё больше, ведь буквально поставил её перед фактом и то, что она не делает аборт, скорей всего, только благодаря мне. Я пошатнул её силу воли. Спустя неделю, она начинает редко появляться на обеде, тогда я встаю и ищу её, заочно зная, что обнаружу в лаборатории. Она больше не поворачивается, даже если чувствует мой взгляд. Я просто смотрю ей в спину несколько минут и ухожу, не получая никакой реакции. Отныне она старается делать вид, что мы не знакомы, хотя знает, что я не оставлю её. Я буду рядом, как и говорил. Это не только её ответственность, но и моя. Нас всегда будет связывать ребёнок. Глупо врать себе, что только он. Чувства живы, хоть и подавлены. На наших собственных глазах разваливается абсолютно всё, и мы ничему не препятствуем, позволяя этому карточному домику складываться.

Я даю согласие на игру не дождавшись четверга, но это согласие только потому, что хочу убежать от самого себя. Так или иначе, сбежать не получается. Мысли догоняют и становится только хуже. Я тренируюсь каждое утро и каждый вечер, днём стараюсь отвлечься и даже вовлечь себя в учебу, но буквы перед глазами плавают, а слова, что влетают в сознание, тут же из него вылетают. Говорят, что любовь окрыляет, но также легко она подрезает крылья и единственное, что происходит – падение. Неважно, как высоко взлетел, падать больно с любого расстояния.

– Смотри.

Обращаю взгляд к руке, что мельтешит перед глазами и натыкаюсь на телефон.

– Знаешь, дерьмово лазить по её шкафам, – говорит Алестер. – Лучше узнавай сам или вообще сходи с ней.

– Она ничего не говорит.

– Может, ты плохо спросил?

Листаю фотографии выписок из клиники, которые сделал Алестер, но ничего не понимаю, кроме её личных данных. На них непонятные цифры и буквы.

– Я сказал, что хочу пойти с ней и помочь, она отказалась.

– У неё все вены исколоты, – мрачно сообщает он. – Гребаные анализы, как будто им нужно несколько литров её крови, чтобы всё проверить.

Жму плечами, потому что нет подходящего аргумента, кроме одного.

– Им виднее.

– Какой раз хочу спросить: о чём ты думал?

– О том, что верю ей.

– Не тем местом верил.

– Уже ничего не изменить, – твёрдо проговариваю я.

– Можно было, если бы ты не запретил ей.

Вспышку гнева в моих глазах не трудно пропустить. Алестер плотно поджимается губы и на минуту замолкает, не пытаясь продолжить данную тему. Но я ошибаюсь, потому что он становится угрюмым.

– Что хорошего? Она беременная, сейчас мы можем платить за квартиру и покупать продукты, скоро этим буду заниматься только я. Ты когда-нибудь сводил концы с концами? Это дерьмово, чувак, я знаю, что это такое. Скоро мы снова к этому придём. Даже если она начнёт работать, кто-то должен сидеть с ребёнком, пока мы на работе, это охрененные деньги няне, то же самое, что она будет сидеть дома. Ты думал только о себе, когда говорил ей это.

– Я обо всём позабочусь.

– До какой поры?

– Я всегда буду заботиться о ней. Ни она, ни ребёнок, не останется на улице и без еды.

– Это не развлечение. Это ребёнок. Ему нужны памперсы, одежда, еда, внимание. Ты почти заставил её бросить учёбу, в итоге, она ещё останется без образования. Стипендию никто не вернёт.

– Если ты будешь продолжать, то у меня дрогнет рука.

– Посмотри на всё трезво.

– Я смотрю трезво. Она пожалеет о том, что сделает это. Ты хочешь принудить её убить ребёнка.

– Где гарантии, что ты не исчезнешь?

Стискиваю челюсть и скриплю зубами.

– Я не собираюсь давать тебе или кому-то гарантии. Я знаю, на что иду, когда выступаю против.

– Я найду тебя, помни об этом. Без шуток. Только попробуй оставить её со всем этим дерьмом одну.

– Лучше будь рядом с ней, а не угрожай мне. Меня она теперь старается обойти стороной, остался только ты.

– Я не знаю, кто из вас решил прийти к тому, чтобы разойтись, когда стало известно о беременности, но то, что будет дальше – только на твоей совести. И кстати, если ты не заметил, меня она тоже не подпускает близко.

– Ты хотя бы живешь с ней и видишь.

– Она живёт в своей комнате. Видимся, только если выходит из неё в сторону кухни или ванной.

– Игра через несколько дней, – говорю я не зная, для чего.

– Я в курсе.

– Не у университета. Я согласился сыграть с командой, она знает. Если сможешь, приведи её.

Алестер морщится.

– Ненавижу хоккей.

– Из тебя неудачный пример истинного жителя Канады.

– Плевать, всё равно игра дерьмовая.

Выгибаю бровь, окидывая его скептическим взглядом.

– У тебя детская травма?

– Вы все заносчивые засранцы, с вас нехрен взять.

– Наверно, круто судить всех не зная лично.

– Ты тоже в их числе. Ничем не лучше.

– Кто бы сомневался, что ты назовёшь меня исключением.

– Можешь только надеется, ты переспал с моей лучшей подругой и она залетела. Хочешь, чтобы я пожал тебе ладонь?

– Нет, спасибо. Кто знает, где побывала твоя рука.

Алестер пихает меня плечом и слабо улыбается.

– Я всегда мою руки с мылом.

– Хочется верить.

Он отступает в сторону и кивает.

– Не обещаю, что смогу.

– Хотя бы попробуй.

Телефон начинает гудеть в кармане, а Алестер исчезает среди студентов, что толпятся в коридоре. На экране имя старшего брата, но я не принимаю вызов. Не лучшее настроение и время для разговоров с ним. Любой человек сейчас маловероятно способен увлечь меня диалогом, хотя он всё же предстоит, например, с семьей. Если Эмма оставит ребёнка, то я не могу держать данную новость в тайне. Звонок Мэйса заставляет меня снова достать телефон из кармана, и несколько раз открыть список контактов, чтобы посмотреть на номер мамы, который и так знаю наизусть. Забавно, что ещё недавно я не горел желанием разговаривать с отцом на данный счёт. Он немного опоздал с заводом по производству презервативов.

В итоге, нажимаю клавишу вызова и прикладываю телефон к уху, слушая гудки. Я в любом случае должен позвонить, какое бы решение не приняла Эмма. Впервые в жизни я совершил оплошность и это не мелочь.

– Хочешь сказать, что прилетите на Рождество? – улыбчиво интересуется мама, из-за чего улыбка одновременно появляется и тут же тухнет. Она сказала «прилетите», значит, подразумевается несколько человек. Я и Эмма.

Пытаюсь отшутиться.

– В этой семье не привыкли к приветствию.

– Твой отец считает это бесполезной тратой воздуха и времени.

– Как мило.

– Если бы он был сейчас рядом, то согласился с тобой, добавив, что он милашка. Ну, так что?

– Я не хочу говорить об этом по телефону, но не могу сесть и приехать к вам. Выбора нет.

– Нет выбора? – с толикой удивления, спрашивает мама.

– Да, – вздохнув, соглашаюсь я. – Ты должна знать. Эмма беременна.

На линии повисает тишина. Она гнетущая и пугающая, из-за чего по спине пробегает холодок. За несколько секунд перебираю различные версии в виде ответа, но в итоге не слышу ни одну.

– Мам?

Она откашливается и, вероятно, отходит от новости, которая свалилась на голову, как снег летом.

– Хорошо, что вы решили?

– Ты разочарована?

– Нет, в этом нет ничего ужасного, но будет трудно, если вы решили оставить ребёнка.

– Эмма хотела сделать аборт… – тихо признаюсь я.

– А ты чего хочешь?

– Изначально хотел, чтобы ничего не было, но прошлое не изменить. Я не хочу, чтобы она это делала.

– Это хорошее решение, – с улыбкой в голосе, отзывается мама.

– И мы… – у меня пересыхает в горле, потому что продолжение нашей печальной истории не желает выползать наружу.

Крепче сжимаю телефон и выгоняю правду, какой бы она ни была.

– И мы не вместе.

– Я думала, что всё хорошо и вас не связывает дружба.

– Всё изменилось, когда она сказала.

– Почему?

– Я бы не хотел об этом говорить. Просто так вышло.

– Хорошо, что дальше?

– Я буду помогать ей.

Мама вздыхает, и я слышу, как она отклоняется на спинку своего кресла в офисе.

– Эйден, этого мало. Да, конечно, хорошо, что ты не сбегаешь от ответсвенности, но ты не можешь заменить внимание деньгам или покупками.

– Кажется, она и сама не желает, чтобы я был рядом.

– Ей придётся. Ты такой же родитель, как она. Ни больше, ни меньше. Никто не главней и никто не несёт ответственность в одиночку. Только вдвоём. Тут важно твоё желание, но не переусердствуй, умоляю.

– В каком плане?

– Не дави. Твой отец иногда доходил до стадии девочки истерички, хотя без этого тяжело. Дай ей свободу, просто помогай там, где она позволяет.

– Ты злишься?

– Нет.

– Разочаровалась?

– Если учитывать то, что я забеременела в том же возрасте, как ваш, то это глупо. Твоя бабушка сказала, что лучше раньше, чем никогда. Я придерживаюсь того же мнения.

– Пока не говори папе. Я не знаю, что решит Эмма.

– Хорошо. Всё остальное хорошо?

– Да, – слабо улыбаюсь, хотя это вовсе ни к чему, я не знаю, что меня ждёт. – Через несколько дней игра.

– Мы могли бы прилететь, если бы ты сказал раньше.

– Да ладно, мам, это не обязательно. В следующий раз.

– Это же первая игра там.

Надеюсь, что не последняя. Какое счастье, что успеваю прикусить язык и остановить слова ещё на стадии подхода.

– Я сообщу заранее о следующей.

– Хорошо.

– У вас как дела?

– Всё отлично.

– Не скучно?

– Вечером прилетает Бекка, мы собираемся отрываться. Алекс взяла несколько выходных.

– Странно слышать это от мамы, – посмеиваюсь я. – Оставь папино сердце без приступов.

– Они тоже куда-то собрались, так что он будет занят в стриптиз-баре.

Открыто смеюсь, понимая, как легко поднялось настроение.

– Мам, он не такой.

– Конечно же нет, – хохочет она. – Состоит в членстве святых. Там же числится твой брат.

– Возможно, он ими руководит.

– И ты тоже.

– Я не в их числе, – улыбаюсь, покачав головой.