Текст книги "Выбор (СИ)"
Автор книги: Джули Дейс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 34 страниц)
Глава 35
Эмма
Моя рука дрожит, а глаза жжёт. Это уже второй, за которым сбегала, питая надежды, что первый был бракованным. Я ещё раз смотрю вниз и отказываюсь верить собственным глазам. Но придётся. Люди часто отрицают правду, не хотят в неё верить лишь по единственной причине: эта глупость полностью их вина. Всем хочется обвинить другого, переложить весь груз отвественности, таким образом, отмыться и почувствовать себя лучше. Перекладывать ответственность ни к чему, ведь так или иначе, она полностью на твоих плечах. И эта – на моей. На обман пошла я. Доверять нельзя мне, а не ему.
Решение пойти на лекции было принято внезапно. С того самого момента, всё, чего хотела – закрыться в комнате, спрятаться под одеялом и отмотать время назад, чтобы всё исправить. Как жаль, ведь исправлять что-либо слишком поздно. Я не слышу никаких посторонних звуков, лишь стук собственного сердца. Оно не перестаёт держать бешеный ритм с утра, кажется, совсем скоро оно отстучит и перестанет. Во рту сухо. Я выпила уже бутылку воды, но песок, что окутал стенки горла, остался на месте. Я боюсь посмотреть в зеркало лишь потому, что предчувствую увиденное. Моё бледное лицо распугивает всех.
Ближайший час пытаюсь услышать важную лекцию, но перед глазами размытая картинка, а голоса похожи на непонятное бульканье, которое вряд ли можно разобрать. Я не пытаюсь прислушаться. Моя голова заполнена совсем другим. И тогда я заставляю себя подняться и найти только одного человека.
Я пытаюсь набрать сообщение, но пальцы застыли над экраном, отказываясь шевелиться. Найти его получается только чудом. Я скитаюсь вдоль стен университета неизвестное количество времени, пока не вижу его. Эйден суёт телефон в карман и поднимает голову, вышагивая прямо навстречу мне, из-за чего становится ещё страшней.
Его лицо становится мрачным, как только взгляд находит меня. Он моментально оказывается рядом и уводит нас в сторону по одной простой причине: я не могу даже сдвинуться с места.
– Что случилось? Твой отец приехал?
Я могу только отрицательно покрутить головой и споткнуться, сделав шаг назад, который удивляет парня напротив. Его рука падет и больше ничто не удерживает физическую связь. Между нами может встать ещё один человек.
– Я… – мой голос осевший, словно я кричала сутками, но это всего лишь страх. – Эйден, я…
Делаю ещё один шаг назад, из-за чего его брови хмурятся, а губы образуют тонкую линию.
– Эмма?
Чувствую, как по щекам начинают струится те самые слёзы, которые удерживала с самого утра. До боли кусаю внутреннюю сторону щеки и ощущаю железный привкус крови, которая говорит о том, что я переусердствовала. Обнимаю себя руками и встречаюсь с его взглядом, в котором бушует вихрь различных эмоций, но самая главная: непонимание. Сейчас я разрушу всё, но надеюсь, что будет иначе. Он всегда понимал.
– Я беременна… – шепотом выпаливаю, сжимая ткань толстовки. Его толстовки.
– Ты смеёшься надо мной?
От меня не следует никакой реакции. Я не двигаюсь и, кажется, не дышу. Атмосфера в воздухе меняется, когда Эйден приходит к правильному заключению.
– Таблетки – это ложь?
Мой голос дрожит, как и всё тело. Я никогда не чувствовала такого. За всё пережитое, ещё никогда не доводилось ощущать животный страх, который, кажется, способен свести с ума. Это понимание того, что ты можешь бежать, но рано или поздно сдашь позиции, угодив в лапы более сильного противника. В моём случае – дикого страха.
– Мне было плохо, я купила тест… Я не хотела, я хотела…
– Что? – холодно спрашивает он, но понимание моментально отражается на его лице. – Ты не должна была искать в сексе любовь, нежность, нужду в тебе и вообще что-то. Получается, я сказал тебе об этом, и ты всё равно хотела получить своё.
– Знаю, это было глупо…
– Каждый раз, – сухо отвечает Эйден. Его голос абсолютно безэмоциональный.
– Нет, это не так, только первый раз!
– Чего ты ждала?
Я не могу подобрать слова, потому что их попросту нет. В голове пусто. Никаких оправданий и чего-то в защиту самой себя.
– Хотя бы не смотри на меня так… – тихо шепчу я.
– Как?
– Как на самое отвратительное создание.
– Это плод твоей фантазии, Эмма.
Сердце разрывается, а внутренности сжимаются и вот-вот иссохнут. Я чувствую физическую и моральную боль. Это в сотню раз хуже всего того, что уже было. Я никогда не встречалась с такой мукой: видеть и чувствовать, как человек, которого любишь каждой клеточкой, смотрит на тебя с отвращением. Но оказывается, может быть ещё хуже. Эйден перестаёт смотреть на меня. Кажется, он хочет быть где угодно, но не напротив меня. Желает всего, кроме знакомства со мной. Он так же, как и я утром, хочет, чтобы ничего не было. Только наши желания разные. Я хотела бы всё вернуть исправить, сказав правду, а он хочет стереть меня из своей жизни, чтобы вообще ничего не было, вероятно, чтобы я никогда не приходила к нему тем вечером. Не нашла поддержку и доверие только в нём. Это бьет по самому больному, после чего приходит отчаянье.
– Только посмотри, что стало… Прошло не больше минуты, а ты не желаешь разговаривать со мной, не смотришь в мою сторону, ты хочешь избегать меня. Тебе вообще отвратительно моё присутствие в диапазоне мили.
– Потому что я зол! – резко рявкает Эйден, пронзая меня взглядом. – Ты обманула меня. Знала, чем это может закончиться и всё равно солгала, а сейчас хочешь, чтобы я чувствовал себя виноватым. Чего ты ждала?
Делаю шаг назад.
– Ничего…
Это всё, что могу выдавить перед тем, как уйти.
– Эмма! – зовёт он, когда почти пускаюсь в бегство. – Эмма!
Слёзы размывают путь, из-за этого сворачиваю за поворот и забегаю в первую попавшуюся аудиторию, закрыв дверь и глаза. Я не знаю, пошёл ли он за мной, и сама не понимаю, хочу ли. Холодная стена, к которой прижимаюсь, сейчас намного теплее Эйдена. Стараюсь устоять на ногах, но колени предательски дрожат, как и руки, а сердце рвётся в клочья. Кто-то тихо откашливается, из-за чего распахиваю глаза и вижу, как на меня пялятся несколько студентов. Мне показалось, что в аудитории пусто, но лишь потому, что небольшая группа сидела в другой стороне, которая была скрыта от глаз.
– Какого черта? – шипит знакомый голос.
Не сразу понимаю, что перед глазами возникает Алестер, ладонь которого стискивает локоть и тащит за собой из аудитории. Его лицо одновременно краснеет и мрачнеет, а шаг кажется таким тяжёлым, что под ним трескается плитка.
Он распахивает дверь, что оказывается туалетом, где присутствует несколько парней, и взглядом заставляет их смыться, не услышав что-то против. Только когда мы остаёмся одни, он обращает взгляд ко мне.
– Я беременна, – выпаливаю раньше, чем он задаёт вопрос.
– Что за хрень? С ума сошла?
– Я беременна, Ал… Я сделала тест утром.
– Черт! – рычит он, после чего бьет по стене рядом, из-за чего вздрагиваю. – Сколько раз?
– Три…
– Три раза не предохранялась!?
– Три дня не предохранялась…
– Твою мать, Эм! – рычит Алестер. – Когда?
– В выходные на курорте… потом в Нью-Йорке… и тут… Это я виновата…
– Дерьмо, ты не можешь быть единственной виноватой. Он тоже в этом участвовал!
– Я… – мне становится ещё больней и страшней, потому что сейчас разочарую лучшего друга. – Я сказала, что принимаю таблетки.
– Нахрена ты это сделала!?
– Потому что идиотка! – срываюсь на крик, который сочетается со слезами, но терпеть его нравоучения ещё хуже.
– Ты сказала ему об этом? – стиснув зубы, спрашивает он, но я думаю лишь о том, что сказал Эйден. Это провоцирует Алестера повысить голос: – Ты сказала ему об этом!?
– Да… – безжизненно, киваю я.
– Он, конечно, побежал радоваться?
– Он зол…
– О чём ты думала, Эмма?
Алестер с раздражением и хорошей приложенной силой пинает дверь кабинки туалета, которая громко хлопает и едва не срывается с петель. Он запускает пятерню в волосы и одёргивает их, устремляя взгляд в мою сторону. Тот же холодный взгляд, что недавно принадлежал Эйдену. Моё дыхание вновь сбивается, ведь становится вдвойне больней.
– Нет, черт возьми, чем ты думала!?
– Мне не нужны нотации! – выкрикиваю, в сердцах злясь на всё живое, особенно на себя. – Я не хочу это слушать!
Вылетаю за дверь, что приводит Алестера в большее бешенство.
– Эмма, вернись! – яростно орет он, выбегая следом. – Куда ты, мать твою, собралась?
Он ловит моё запястье и стискивает так, что кожа начинает полыхать буквально за долю секунды. Новый поток слез брызгает из глаз теперь уже от физической боли. Это возвращает в прошлое и пугает. Стоит моргнуть, чтобы исчез Алестер и восстановился образ отца, который не видел никаких границ. Впервые чувствую себя немного сильной, вероятно, благодаря отчаянию и гневу на саму себя. Вырываю руку с такой резкостью, что перед глазами начинают плясать звёздочки.
– Не трогай, – шиплю я. – Единственный человек, от которого ждала поддержки… но ты туда же.
Разворачиваюсь и устремляюсь к выходу. Алестер больше не торопится остановить меня. Он занимает позицию Эйдена, а это говорит о том, что у меня ни осталось никого. Я совершенно одна.
Не знаю, куда, но я продолжаю идти. Путь размыт и неизвестен, это не мешает ногам, они отказываются останавливаться. Только когда тело сковывает холод, понимаю, что выбежала из университета без верхней одежды. Но обморожение не то, что действительно пугает. Я мысленно возвращаюсь назад и перед глазами предстаёт образ Эйдена, который смотрит на меня с холодом и отвращением. Моментально на место всех внутренних чувств и физических ощущений приходит острая боль. И винить за эту боль можно только себя. Я не желаю возвращаться в квартиру, где будет ждать Алестер, и, возможно, Эйден. За минуту принимаю решение уехать туда, откуда бежала и куда никогда не хотела возвращаться. Кажется, сейчас я могу дать отпор. Либо надеюсь, что некоторые ситуации имеют свойство закалять и делать сильней.
В том же виде, в котором сбежала, ловлю такси и называю адрес вокзала. Идти больше некуда. Есть только одно место.
Глава 36
Ничего не изменилось. Этот дом остаётся в прежнем виде: идеальный снаружи, гнилой внутри. Никто не знает, что происходило и продолжает происходить в его стенах. Если бы была возможность увидеть душу, то на месте был бы пепел или пустырь, на котором не росло ничего живое. И я снова перед ним, встречаюсь с самым главным страхом глаза в глаза. Последний раз я побоялась обернуться и взглянуть, пообещав себе, что никогда не вернусь, даже если придётся жить на улице. Но что я сделала? При встрече с первой сложностью, прибежала сюда, не найдя ничего лучше.
Уже пять минут я стою на месте и не решаюсь сделать шаг, смотря на него с тропинки для пешеходов. Я даже не решаюсь ступить на подъездную дорожку, как будто она способна поглотить. Эта дурацкая мысль появилась из ниоткуда, я словно попала в мультик, который видела в детстве. Я не помню его название, но точно знаю, что внутри живёт такое же чудовище, как и в том мультике. Каждая клеточка тела давно покрылась гусиной кожей то ли из-за страха, то ли из-за холода. Всё давно перемешалось. В нашем тихом районе пусто и мрачно, хотя он вовсе не мрачный. Вокруг домики светлых оттенков, что делает его достаточно уютным. Наверно, для всех, кроме меня и Алестера, которые жили в пекле ада.
Я всё же нахожу в себе остатки сил и двигаюсь в сторону парадной. Сомнения и страх одолевают, но приказываю себе не останавливаться. Я всегда сбегаю, больше не могу.
Дёргаю дверную ручку и она сразу поддаётся. Дверь открывается, словно приглашает войти, но я оборачиваюсь и бросаю взгляд в ту сторону, откуда пришла. Я похожа на вора, которому выпала удачная карта и все замки были открыты. Плохо, что это может быть всего лишь ловушкой. Ступаю на паркет, который тут же отзывается и уведомляет всех о том, что кто-то пришёл. Но никто не появляется. В доме тишина, как будто единственное живое существо внутри – это я. Закрываю глаза и делаю ещё один шаг, следом за которым третий и четвёртый. Дверь за спиной закрывается, оставляя меня в клетке.
– Пап? – осевшим от страха и пролитых слёз голосом, зову я, но никто не откликается. Вокруг по-прежнему тишина, а по сторонам пусто.
На кухне чисто, в гостиной тоже, я сразу обращаю внимание на новый диван, подлокотники которого пугают больше всего, ведь они деревянные. И не факт, что на одном из них не останутся мои мозги. Подобная мысль заставляет вздрогнуть и перепугаться, покрывшись новым слоем мурашек. Делаю очередной глубокий вздох и пячусь спиной к лестнице, по которой торопливо добираюсь до второго этажа и спешу скрыться в своей спальне.
Меня пугает тишина, чистота и пустота, которые встретили. В комнате тоже прибрано. Как будто кто-то ежедневно смахивает пыль, и этот «кто-то» точно не может быть отцом. Я принимаю самое просто решение: не показываться из собственной комнаты, скрывшись от всего мира. Моим пристанищем оказывается изголовье кровати, что упирается в угол стены. Туда я забиваюсь и не двигаюсь, включив только телефон, который выключила по пути, чтобы он утих и перестал получать бесконечное количество сообщений и звонков. И сейчас их только увеличилось, но я не читаю и не перезваниваю, даже не смотрю, кто звонил. Кто угодно: Алестер, Фил, Вики, Шон, Эйден, хотя, знают только двое, поэтому Алестер легко может одолжить телефон у любого человека, прикрыв просьбу глупостью.
Я не чувствую ни голода, ни жажды, ни холода, ни боли. Ничего. Я ощущаю себя неживой. Как будто всё забрали и оставили лишь пустую заготовку. Наверно, так даже лучше. Я устала от всего окружающего. Экран телефона загорается, на нём высвечивается незнакомый номер, но всё, что делаю – переворачиваю его лицевой стороной к постельному белью и сворачиваюсь вокруг подушки. Я не занимаю даже треть кровати, вжавшись в стену так плотно, насколько могу.
Приоткрываю глаза только тогда, когда за окном темно, снизу доносится пара голосов, один из них похож на яд. Он моментально проникает в кровь и парализует, словно был получен укус змеи. Ничто не способно сдвинуть меня с кровати, я не изменила положение, в котором провалилась в сон. Лишь на секунду поворачиваю экран телефона и смотрю время, которое добежало до одиннадцати, а количество пропущенных звонков и сообщений перевалило за трехзначное число. Этот факт всё равно не заставляет меня разблокировать экран и посмотреть. Вновь отодвигаю его в сторону и проглатываю слюну, чтобы хоть как-то побороться с засухой в горле. Только резкий женский вскрик провоцирует меня подскочить, но он тут же затихает и всё становится тихо, как было до этого. Те же приглушённые голоса, хотя я сразу слышу изменения в том, что принадлежит папе: он стал ядовитей, от чего начинает знобить. И вот я снова прячусь в темном укромном уголке своей комнаты. Обычно я выбирала шкаф, куда можно было забиться и спрятаться за одеждой, сейчас о моём присутствии в доме знаю только я сама. Вряд ли он заходит сюда и смотрит на рамки с фото, оплакивая и тоскуя по мне.
Новый крик, за которым следует звук разбитого стекла. Зажмуриваю глаза и крепче сжимаю подушку, закрыв уши ладонями. Но это не помогает. Я уже не та маленькая девочка, которая не услышит. На этот раз звучит только голос отца. Этот до ужаса и до боли знакомый тон. Я всегда знала, что за ним не последует ничего хорошего. Ещё один грохот, и вот я уже бегу вниз сломя голову, чтобы не оставлять неизвестного человека один на один с ним.
Две пары глаз обращаются ко мне. В одних царит ужас и страх, в других – чистейшая ярость и ничего более. Я узнаю в женщине себе. Именно так же выглядела я, когда вжималась в столешницу и боялась пошевелиться. Она не плачет, только смотрит на меня широко распахнутыми глазами, которые остекленели.
Уголки губ отца дёргаются в кривой усмешке.
– Он всё-таки выбросил тебя, как ненужную подстилку.
Тот оскал, что приобретает его улыбка, тоже знакома, но я смотрю только на женщину, которая тут же одёргивает рукава кофты. Слишком поздно. Я замечаю несколько синих отметин на её коже. Он нашёл мне замену. Теперь его унижения терпит кто-то другой. Смешно, что меня посетила мысль о том, что он оставил меня в покое. Вероятно, это на время, пока не сбежит моя замена.
– Уходите, – тихо говорю я, в упор смотря на неё, благодаря чему женщина замирает и даже её грудь перестаёт вздыматься и опускаться, как будто отсутствует дыхание.
Она не даёт никакой реакции, из-за чего приходится повторить ещё раз.
– Уходите, пожалуйста.
Эти слова только успевают слететь с губ, как горло сжимают пальцы отца. Тиски настолько сильные, что моментально начинаю задыхаться. Он смотрит на меня сверху-вниз, вскинув подбородок и скалясь, оголив зубы, конечно, зная, что я осталась той же, кто не способен дать отпор. И сейчас кажется, что он полностью прав. Я снова тот самый олень в свете фар.
– Слабачка, никогда не изменишься.
Гортанный рык, и в следующую секунду я отлетаю в сторону, вписываюсь затылком в дверной косяк. Ещё секунда, как чувствую тёплую жидкость, что сбегает по позвоночнику. Дотрагиваюсь до места, из-за которого увидела космос собственными глазами и рука дрожит, когда на пальцах остаётся кровь. Мне удалось уловить только резкий взвизг со стороны женщины, что закрыла рот двумя ладонями и ещё шире распахнула глаза. Она тоже смотрит на мою руку и видит то, что вижу я.
Опоминаюсь только тогда, когда пальцы отца хватают ткань толстовки и тащат за собой. Он не знает жалости и делает вид, что не видит ничего, потому что я успеваю удариться бедром об угол комода, наверняка содрав кожу, а следом запнуться о банкетку, из-за чего колено начинает гореть от боли, как и бедро. Дверь распахивается и следом из неё чуть ли не кубарем вылетаю я, на этот раз на мне нет даже обуви. Только носки, джинсы и толстовка. Холод не ждёт, он начинает действовать сразу, как и снег, который легко делает ткань носков мокрой. И вот оно, моё начало декабря, разодетой на улице и без средства связи, потому что телефон остался на кровати в комнате. Он последний, о чём я думала, сбегая по лестнице вниз.
Дёргаю дверную ручку, но на этот раз она не поддаётся. Он закрыл замок. Начинаю колотить по двери, заочно понимая, что никто не пустит. До ушей доносится новый женский возглас, и я бегу по снегу на задний двор. В отчаянии пытаюсь открыть или лучше сказать, выломать калитку на деревянном заборе, но и тут ничего не выходит. Ещё один самый глупый шаг, на который иду: чудом взбираюсь по ограждению, получая сотню заноз под кожу, но ужас отключает все чувства, даже физическую боль. Она придёт позже. Тяжело удержаться, и я падаю в снег, предварительно зацепив толстовку и разорвав боковую сторону, что позволяет морозу проникать под одежду ещё проще. С моей стороны умней бежать и не оглядываться, но я настолько напугана, что забываю про себя и помню только о том, что в доме ещё один человек наедине с моим отцом, от которого не стоит ждать заботы и тепла.
Дверь на заднем дворе заперта, как бы я не дергала и не пинала, она не открывается, из-за чего бегу к окну, но оно тоже закрыто. Остаётся только один вариант. Набираю воздух в лёгкие и бью локтем по стеклу, рукавом толстовки смахивая осколки с подоконника, а следом открывая задвижку. Даже если наткнулась на осколки ногами, продолжаю бежать в сторону кухни, откуда доносится рычание и хриплый мужской голос.
Картина прежняя, но теперь женщина в другой стороне. Она держит ладонь на щеке, и мне сразу становится понятно, что произошло. Из её глаз стекают слёзы, а значит, она не знает, что это делает всё только хуже. Он ненавидит женские слёзы, они лишь усугубляют его ярость, подливая масла в огонь.
Её голос дрожит и еле слышится, когда она торопливо говорит:
– Ничего не было, он только одолжил соль…
Если бы могла, то рассмеялась бы, потому что это похоже на какой-то бред и самый настоящий цирк, где мужчина раздувает из мелочи самый что ни на есть Армагеддон. И мой папа, к сожалению, именно такой. Он поехал на контроле и свихнулся из-за ревности. Эти две черты не знают никаких пределов. Стоит дать мельчайший повод, и это превратится в то, что есть сейчас.
Блестящие от ярости глаза, обращаются ко мне.
– Тебе смешно? – сипит он, пронзая меня взглядом, и только когда получаю этот вопрос в лоб, понимаю, что действительно смеюсь. Мой смех напоминает смесь кашля и непонятных всхлипов.
И тогда он вновь оказывается рядом, пригвоздив меня к стене, что в ушах звенит, а новая острая боль пронзает затылок, наверняка оставляя следы крови на стене.
– Эйден был прав, – сквозь приступ не иначе, как истерического веселья, говорю я. – Ты жалок. Мама бросила тебя. Ушла к другому. Бабушка с дедушкой не хотели видеть тебя даже тогда, когда умирали. Ты противен всем, даже мне. Я бы плюнула тебе в лицо, если бы могла насобирать немного слюны.
Пальцы, что сжимают шею, усиливают напор и он снова делает рывок, ударив меня затылком по стене. Боль становится тупой и меркнет. На моих губах улыбка, которая пугает даже меня. Я тоже могла поехать, догнав его по степени безумия. Если хочу быть убитой, то сейчас это отлично получается.
Уже открываю рот, чтобы добавить, ведь желчь так и норовит выйти наружу, но по двери начинают стучать. Этот стук медленно и верно набирает обороты, становится похожим на то, что дверь скоро сойдёт с петель. Я лишь надеюсь на полицию, которую из-за шума вызвал кто-то из соседей. Глаза отца продолжают смотреть на меня. Он будто ничего не слышит, а пытается уложить в собственной голове мои слова, понять, не ослышался ли. От его взгляда ускользает абсолютно всё, как и от меня, потому что из-за нехватки кислорода, перед глазами начинает темнеть.
– Убьешь своего внука, – это всё, что успеваю выдавить перед тем, как его ладонь исчезнет с моего горла, а тело вписывается в столешницу напротив.
Ноги не удерживают меня в вертикальном положении, тут же скатывают по стене, рисуя дорожку кровью на стене, которая продолжает сочиться. Теперь единственное место, где ощущаю пульс – затылок. Перед глазами отец, но следом всё меняется. Я вижу лицо Эйдена, который смотрит на меня с жалостью. Его ладони ложатся на талию, но я сбрасываю их, отползая в сторону.
– Это же я, Эмма, – говорит он, словно я потеряла рассудок и ничего не понимаю.
Отрицательно кручу головой и сдвигаюсь ещё дальше, желая на ощущать аромат его тела и близость.
– Не трогай.
К нему присоединяется Алестер. Теперь две пары глаз смотрят на меня с обеспокоенностью.
– Поехали домой, – предлагает Алестер, и раньше я бы сразу кинулась к нему, найдя утешение и защиту. Но не сейчас.
Он как будто знает, что я хочу сказать, поэтому говорит раньше.
– Это не твой дом. Ты обещала себе и мне, что больше никогда не вернёшься сюда. Мы сожгли мосты, ты помнишь?
– Не разговаривай со мной, как с жалкой.
Они переглядываются и хмурятся, вновь возвращая внимание ко мне.
– Ты вся в крови, тебе нужно в больницу.
Оглядываюсь, натыкаясь на женщину, которой пришла на помощь, но так и не услышала никакой благодарности. Она не сказала ни слова, словно я должна была стать её защитным щитом, по которому будут бить. Только сейчас понимаю, что таким образом защищала маму. Я не говорила ничего в оправдание ей, но и ничего против. Я терпела. Была щитом и для неё. Это всё должно было достаться ей, а получила я. Это она ушла. Она нас бросила. Никогда не интересовалась, как мы. Как я. Возможно, она живёт счастливо, пока я выживала и выживаю. Это понимание порождает агонию ненависти. Я начинаю ненавидит сам факт её существования. Жертвовать собой во благо другого не всегда необходимо и требуется. Иногда, это ошибочное суждение. Единственный человек, ради которого стоит идти на подобный шаг – ты сам.
Следом перевожу взгляд на отца, который продолжает смотреть на меня. Его лицо давно искажает гримаса отвращения, и он не скрывает её, вероятно, считая меня залетевшей идиоткой. Что ж, в кое-то веке он действительно прав, ведь я действительно залетевшая по собственной глупости идиотка. Я думала только о том, что впервые в жизни что-то хотела получить так сильно, что пошла на отчаянную ложь. Это вовсе не было желанием удержать его и беременность не входила в планы. Он не останется со мной даже если появится ребёнок. Я знала это. Но всё равно впервые в жизни хотела побыть эгоисткой и добиться своего любой ценой.
– Уезжайте, – сухо говорю я.
– Ты поедешь домой, – настаивает Алестер. – Я не оставлю тебя с ним.
– Я хочу, чтобы вы все уехали. Оставили меня в покое. Дали мне свободу. Перестали руководить мной.
– Дай нам помочь, – он осматривает меня с ног до головы, и в его глазах появляется грусть. – Посмотри на себя. Ты вся в крови.
– Я умею мыться.
Алестер качает головой и поджимает губы. Он кивает, и Эйден сгребает меня и поднимается на ноги. Я не пытаюсь противостоять, вырваться или ещё что-то. Я не делаю ровным счетом ничего.
– На втором этаже, вторая дверь слева, – добавляет Алестер, указывая путь в ванную комнату.
Не слушаю, что он говорит дальше. В ушах звенит, а в голове вакуум, через который не способен пробиться ни один посторонний звук снаружи. Я наконец-то начинаю ощущать боль, которая появилась благодаря осколкам и занозам, впившимся под кожу. Это уже что-то.
Позволяю себя раздеть и усадить в ванную. Горячая вода не согревает. Подгибаю колени ближе и обнимаю их руками, пока вода льётся на голову, тем самым, щипая кожу на затылке, принося новую порцию боли. Даже касания Эйдена ощущаются иначе. Он осматривает макушку и садится около ванны, приступая вытаскивать из моих рук занозы и осколки. Всё это в полной тишине, либо я ничего не слышу, абсолютно оцепенев. Я не смотрю на него, сосредоточив всё внимание на стене напротив. Мне непонятно, зачем он тут. Я поняла всё утром. Он не желает быть участником моей ошибки, и я не пытаюсь его обвинить или удержать, приняв вполне понятную позицию, а жалость вовсе ни к чему. Я не хотела, чтобы он знал о чём-то и был частью моего прошлого, но Алестер решил всё за меня. Я вынуждена пустить его за эту линию ужаса, с которой он никогда не был знаком, проходя вполне беспечную и весёлую тропинку под названием жизнь.
Сквозь поток мыслей, слышу стук в дверь, после чего протягивается рука, удерживая полотенце, которое принимает Эйден. Вода отключается и вокруг моего тела оборачивается то самое полотенце. Ещё через минуту оказываюсь в собственной кровати. Алестер легко и бесцеремонно находит новую одежду в моём шкафу и протягивает Эйдену, после чего покидает комнату. Меня, словно куклу или овощ, облачают в одежду. Последнее, что вижу – Эйдена, который сидит передо мной на корточках и смотрит в глаза. Его ладони сползают с моих бёдер и разрывают физический контакт. Он покидает комнату следом за Алестером.
Мои веки слипаются, стоит только головой коснуться подушки. Сон в этом доме уже не пугает, потому что страхов больше нет. Нет ничего. Это похоже на смирение, которого я достигла. Возможно, стоит благодарить папочку, который либо просто-напросто выбил мои мозги, либо помог всяким чувствам исчезнуть.
Но стоит скрипу добраться до ушей, как я тут же открываю глаза.
Эйден молча проходит в комнату и ложится в постель. Он растягивается на кровати, лёжа на животе и отворачивает от меня лицо. От холода, что возник между нами, сердце сжимается. И в этом виновата только я. Это была моя большая ошибка и самая отвратительная ложь, на которую пошла. Это всё, что мне удаётся почувствовать.
Спустя несколько минут, покидаю кровать и плетусь к дверям, чтобы покинуть комнату, уснув в одиночестве.
– Вернись в кровать, – говорит за спиной Эйден. Я бы послушала вчера и в любой другой день, но не сегодня и не сейчас.
Закрываю за спиной дверь и продолжаю идти, услышав напоследок лишь его усталый вздох.
Уже не пугает наткнуться на отца и вновь оставить мозги на стене. Преследует ощущение, что он вовсе отсутствует в станах дома, это объясняет то, что мы всё ещё тут. И это не намного лучше, чем ощущать ту ноющую боль в области сердца и понимать, что упала в глазах Эйдена на самое дно. Смахиваю слёзы, что выжигают глаза, и морально готовлюсь к завтрашнему дню. Я вижу только единственный выход, с помощью которого всё исправлю.
