Текст книги "Кинжал убийцы"

Автор книги: Джульет Энн МакКенна

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 34 страниц)

Джульет Э. Маккенна
«Кинжал убийцы»

Посвящается Марион и Майклу, Коринн и Хелен, Рею и Джорджу. За поддержку в течение стольких лет.

Глава первая

Обращение ректората ко всем ученым и менторам Университета Кола

По давней традиции во время празднования Равноденствия и Солнцестояния наш университет принимает гостей из других учебных заведений. Принимает с неизменным радушием и заботливостью, предполагающей также посещение роскошной, живописной городской ярмарки. Сей коммерческий вклад к тому же является источником процветания Кола. Все наши студенты и ученые в общении с гостями и горожанами обогащают свой жизненный опыт. Поэтому ректорат не потерпит повторения инцидентов, омрачивших торжество последнего весеннего Равноденствия.

Посвящая себя целиком науке, мы постоянно слышим в свой адрес обвинения неучей. Они упрекают нас в праздности и неумении производить что-либо практически ценное. Мы выше подобных насмешек, ибо уверены, что любые успехи торговцев и архитекторов, ремесленников и их гильдий несопоставимы с достижениями науки. Но все эти рассуждения о достоинстве теряют смысл, когда Стража бросает в тюрьму наших студентов, ученых и даже иных менторов, вступивших в драку с гостями из Ванамского университета. Эти позорные баталии происходили в тавернах, где завсегдатаями являются простые портовые грузчики.

Хуже того, теперь пошли пересуды, будто вышеупомянутые ссоры случались не из-за денег, или бытовых неурядиц, или благосклонности дамы, но из-за научных разногласий. Наш университет становится посмешищем среди населения. Ректорат считает это оскорблением, причем более серьезным, чем причиненный ущерб городу. Разбитые окна, двери и винные бутылки можно возместить золотом, однажды запятнанную репутацию никогда не восстановить.

Дабы избежать впредь подобных оскорблений, ректорат предлагает всем менторам и ученым проявить благоразумие во взаимодействии со студентами, приняв к сведению следующее.

Утверждать, что Темар Д'Алсеннен – не тот, за кого он себя выдает, так же бессмысленно, как отрицать заслуги Верховного мага Хадрумала в возвращении к жизни Д'Алсеннена и его людей. Равно нелепо утверждать, что все это – ложь на службе некоего всеохватного, странно-неопределенного заговора, в коем участвуют Верховный маг, менторы Ванама и даже сам император Тадриола. Подобная глупость наносит сокрушительный удар по репутации нашего университета.

Однако, несмотря на высокомерные заявления некоторых ученых Ванама, возвращение Темара Д'Алсеннена в Тормалин не отвечает и на сотую часть вопросов о причинах падения Старой Империи. Он не может объяснить нам, почему свержение с престола Немита Безрассудного и Немита Последнего вызвало Хаос, а не плавный переход к новой императорской династии. Попытка Д'Алсеннена основать свою колонию не имела никакого отношения к тем событиям. Это было незначительное предприятие по сравнению с другими, развернутыми в то время в Старой Империи, наиболее заметным из которых стало бесплодное покорение Гидесты. То, что эта колония не имела особой важности для Собрания Принцев, ясно отражено в анналах. Вместо того чтобы направлять ресурсы на помощь Д'Алсеннену, все Дома сосредоточили свои усилия на подавлении раскольнических мятежей в Каладрии и восстаний в Энсеймине.

Д'Алсеннен может предложить нам лишь свое личное, весьма ограниченное мнение, ибо он не видел целостной картины, будучи юным и неопытным эсквайром мелкого Дома, удаленного от столицы и не имеющего никакого влияния. Он уже пересек океан и находился в Кель Ар'Айене до наступления последних, критических, лет правления Немита и, погруженный в летаргию, пребывал под заклинанием задолго до самого яростного периода войны между Домами Т'Алеона и Ден Модрикала. Хотя его воспоминания и предлагают некоторые любопытные сведения, проливающие свет на те важные события, они незначительны в совокупности установленных исторических фактов.

Очевидно, развалу Империи действительно способствовал пока лишь частично объясненный крах эфирной магии. Масштабы его воздействия, вне зависимости от подтвержденных случаев голода, междуусобиц и периодических опустошений, вызванных Черной оспой, несомненно, будут предметом пристального изучения. В конечном счете пришла пора дать объективную оценку роли эфирной магии в управлении Старой Империей. Мы, ученые Кола, не вправе медлить, предпринимая такие исследования. И незачем нам болезненно реагировать на похвальбу Ванама, будто участие их менторов в экспедициях Планира в Кель Ар'Айен дает ванамским ученым неоспоримое превосходство в этих вопросах.

Кол – главный порт на пути в Хадрумал. Мы должны отбросить привычную сдержанность в отношениях с магами и приглашать их к участию в наших трапезах и наших дебатах. Немалую пользу способна принести и переписка наших алхимиков с магами, изучающими свойства природных стихий. Наш университет был основан учеными, которые спасли все, что можно, из древней храмовой библиотеки Кола, сожженной во времена Хаоса. Теперь очевидно, что те храмы были центрами эфирного знания в Старой Империи. Ученым и менторам следует искать это ценное знание, спрятанное в наших собственных архивах. У нас больше странствующих ученых, чем у Ванама, многие из которых обучают сыновей и дочерей тормалинских Домов, а также отпрысков лескарских герцогов и каладрийских баронов. Их архивы могут дать бесценный материал для дальнейшего изучения, и ректорат направляет письма всем, кто имеет право носить серебряное кольцо нашего университета, дабы заручиться их поддержкой.

Вместо того чтобы тратить время и силы в тщетных попытках доказать превосходство нашего университета над Ванамским посредством кулачных боев, каждый ментор, ученый и студент должен способствовать укреплению нашего авторитета с помощью глубоких научных исследований.

Витрансель, Келларин

15-е поствесны

Четвёртый год правления императора Тадриола Предусмотрительного

Меня разбудил звук бьющейся посуды. Вслед за ним послышались невнятные проклятия, вернувшие дремлющее сознание в дом моего детства. Но когда я открыла глаза, все вокруг оказалось незнакомым. Настойчивый дневной свет беспрепятственно проникал в дверь, расположенную в совершенно неожиданном месте. Коли на то пошло, когда я последний раз спала с небрежно открытой дверью?

Воспоминание развеяло дымку сна. Я не в Энсеймине, несмотря на то что кто-то снаружи ругается на языке моего детства. Полмира отделяет меня от родины, я на другой стороне океана, хотя большинство людей были уверены, что он непроходим. Это Витрансель, первое поселение Келларина, недавно получившее свое название; колония, все еще пытавшаяся встать на ноги после года напряженного труда с целью покорения сей дикой земли.

Однако что бы ни происходило снаружи, оно может обойтись без меня. Я не вылезу из кровати, если только не грянет настоящий бунт. Повернувшись на другой бок, я натянула на плечи льняную простыню, щека утонула в ласковом пухе подушки. Подушка – мой трофей от праздничного убоя гусей и кур. Сколько еще дней предстоит мне копаться в куриных внутренностях, прежде чем у меня будет перина, лениво подумала я.

Все, бесполезно: я проснулась. Села со вздохом и, смахнув волосы с глаз, осмотрела спаленку. Мне доводилось спать в комнатах и получше – в каменных трактирах с шерстяными ковриками на полах, дабы приглушить шарканье сапог по полированным половицам, гобеленами на стенах, не допускавшими случайных сквозняков, и ценами такими высокими, что уже не имела значения лишняя медь, которая обеспечивала любезность трактирных слуг и горничных. Впрочем, я спала и в худших, бедных тавернах, где считалось удачей разделить кровать с незнакомцами, а подхваченные от них паразиты были единственной ценой, которую приходилось платить. Но самый убогий трактир был лучше морозной ночи под арками рынка, когда я отдавала последний медяк, чтобы убедить стражника смотреть в другую сторону.

Я подошла к окну и открыла ставни яркому солнцу. Нет, я не собираюсь жаловаться на теплую, чистую комнату с первыми весенними травами, раскиданными по полу. Ветерок охладил голое тело, и я поискала чистую рубаху среди груды одежды и мелочей, сваленных на новом красивом комоде. Райшед купил его для меня у соседа-плотника за свою трехдневную работу с отвесом, резцом и зубилом. Возможно, мой возлюбленный не пошел по стопам своего отца, но он не забыл его уроки. Надо бы прибраться, подумала я, садясь на старый дорожный сундук Райшеда и натягивая бриджи.

Среди беспорядка на комоде мое внимание привлекла яркая кожа заново переплетенной книги. Это был сборник старинных песен, полных намеков на древнюю магию. Я нашла его в прошлом году. В одной веселой детской балладе имелись чары, чтобы вызвать эльфов, которые выполнят работу по дому. Эта мысль, как всегда, растрогала меня. С другой стороны, целый ряд более мрачных текстов предупреждал глупцов не связываться с невидимыми силами, дабы по неразумию не пробудить гнев Элдричского Народца. Я слишком стара, чтобы верить в невинных чужаков, кои превращаются в серо-голубых обитателей царства теней и набрасываются на тех, кто их оскорбил. Но у меня есть свои причины избегать соблазнов Высшего Искусства. Если бы я использовала эфирные трюки и заклинания, чтобы читать мысли противника или видеть еще до броска, как упадут его руны, я бы притупила свои навыки, много раз спасавшие меня от опасностей, о доброй половине которых Райшед ничего не знает.

Звяканье снаружи побудило меня вновь подойти к окну. Крепкая женщина в практичных коричневых юбках, наклонившись, собирала осколки глиняной посуды, рассыпанные на дорожке между запущенным огородом нашего дома и аккуратными грядками дома напротив. Пролитая жидкость темнела на земле у ее ног.

Я облокотилась на подоконник.

– Что-то уронила, Зигрида?

Женщина выпрямилась и, отряхивая платье, огляделась по сторонам. Я помахала.

– А, Ливак, доброе утро. – Улыбка бросила лучики морщин на ее обветренное лицо. – Это Деглейн несет убытки. – Она осторожно понюхала дно кувшина, куда складывала остальные черепки. – Пахнет тем пойлом, что варят Пейт и его дружки.

Я нахмурилась:

– Не похоже на Дега. Не было случая, чтобы он приходил домой пьяным, когда на дворе уже позднее утро.

– При этом грязно ругался и выбрасывал хорошие горшки, – укоризненно добавила Зигрида. – Но он наемник, в конце концов.

– Не такой, как Пейт, – возразила я.

Допустим, Деглейн приехал в Келларин, чтобы втыкать меч в того, кто пожелает зла колонии. Но вот уже год, как он вернулся к навыкам, полученным в далекой юности, и половина колонистов знают его просто как лудильщика.

Зигрида хмыкнула, заправляя прядь седых волос под льняной шарф, завязанный на голове.

– Я не вижу больше осколков.

– Скотина тут не ходит и копыт не поранит, – заметила я.

– Не в том дело, моя девочка. – Зигрида посмотрела на меня, заслоняясь от солнца ладонью. Ее рука, загрубевшая от работы и покрытая старческими пятнами, задела немного кокетливую кружевную отделку шарфа. – Пора тебе вставать, сударыня лентяйка. Можешь принести ведро воды, чтобы это смыть. – Она шаркнула ногой в крепком башмаке по влажной земле, потом оглянула деревья, на краю постоянно отступающего леса, который окаймлял поселение. – Мне не хочется знать, кого запах спиртного мог бы выманить из той чащи.

Я ухмыльнулась:

– Сию минуту, госпожа.

Я буду принимать упреки Зигриды, пока огонек в ее теплых карих глазах опровергает ее нагоняй, и кроме того, мне выгодно делать ей одолжения.

Уборка подождет. Я расправила простыни на матрасе, смахивая на пол случайные волоски: ярко-рыжие – с моей головы, вьющиеся черные – с головы Райшеда. Кровать у нас была солидная, из дерева, отполированного золотистым воском, с сеткой из хорошей пеньковой веревки. Райшед не собирался спать на каком-то комковатом тюфяке или на лавке. Нижние слуги спят на таком, но не мужчины, избранные для повышения среди всех присягнувших на службу сьеру Д'Олбриоту, чуть ли не самому богатому и влиятельному принцу Тормалина.

Затем я с сомнением посмотрела на простыни. Матрас еще благоухал соломой, собранной в золотые дни осени, но белье не сегодня завтра требовало стирки. За нашим домом находилась хорошая прачечная, но целый день поддерживать огонь, чтобы вскипятить воду в медном котле, да помешивать палкой кипящие простыни – это вряд ли назовешь развлечением. До приезда сюда я не утруждала себя стиркой. Для этого имелись прачки, а я кочевала из трактира в трактир, зарабатывая игрой и время от времени менее почтенными занятиями.

Я вытащила из-под одеяла верхнюю простыню и свалила ее на побитый сундук у изножья кровати. Райшед хранит в нем свои пожитки с аккуратностью, вмуштрованной в него десятью годами казарменной жизни. Он заслуживает комода вроде моего, решила я. Райшед обеспечил Керса лучшей мастерской – такой нет ни у одного лесоруба колонии. Все они теперь взялись за столярное дело, поскольку больше не требовалось дополнительных балок и стропил. Весеннее Равноденствие уже открыло навигацию, и Керсу пора было подумать о рынках для своих прекрасных изделий в тех самых странах, что когда-то составляли Тормалинскую Империю. Я с первого взгляда оценила качество его работы. В девичестве, которое казалось еще более далеким, чем земли, оставленные нами позади, я была горничной, полировала ценную мебель. Так вот – она в пять раз уступает нашей новой кровати по мастерству, с которым эта кровать сделана.

Но Зигрида просила меня принести воды. Что ж, следует принести воду, прежде чем думать о стирке. Я оставила простыню и спустилась по узкой лестнице, втиснутой в угол кухни, которая занимала всю заднюю половину нашего маленького деревянного дома. Взяв с табурета свой нож, брошенный там накануне вместе с курткой, я отрезала ломтик ветчины, висящей над очагом. Копченная, она аппетитно пахла можжевельником и шиповником. Жуя на ходу, я отправилась на поиски ведра в крошечную судомойню, которую Райшед отгородил от кухни ширмой. В каменной раковине – кропотливом творении моего возлюбленного – охлаждалась бутыль слабого пива, но я ее не тронула. Если я иду к колодцу, то обойдусь водой. Я вообще-то не любила эль на завтрак, и Райшед тоже, но за зиму наши запасы тормалинского вина истощились.

Выйдя через заднюю дверь, я зашагала по булыжникам, положенным Райшедом, чтобы мы могли добираться до ворот, не замочив ног. В этот момент к дому Деглейна, через дорогу, подбежала девушка. Его дом был близнецом нашего, солнечный свет отражался от белого слоя извести, еще свежей поверх дранки и штукатурки, надежно скрывающих деревянный каркас. Было интересно наблюдать за их строительством. Райшед объяснял, как одна часть всей своей тяжестью опирается на другую, а та держит что-то еще и в результате дом стоит прочно.

Ярко-желтая шаль на голове девушки привела меня в замешательство, но затем я узнала ее.

– Катрис! Все в порядке?

Не обращая на меня внимания, она заколотила в дверь Деглейна. Наемник осторожно выглянул в щелку. Увидев Катрис, он широко распахнул дверь и попытался заключить девушку в объятия.

Катрис решительно оттолкнула его:

– Ты воняешь!

Ответ Дега не был столь пронзительно ясен, как возмущенный крик девушки, поэтому я не разобрала его слов, но мигающие глаза и небритое лицо были вполне красноречивы.

– Я не буду спать в постели мужчины, который валится на нее в одеждах и пьяный как свинья, – истерично завизжала Катрис.

– Думаешь, мать знает, что она здесь? – Зигрида подошла к забору на своей стороне четко очерченного прохода, разделяющего наши владения. Когда есть целый континент для расселения, не будет свар по поводу границ, от которых страдают жители тесно понатыканных городков Энсеймина с их беспорядочной застройкой.

– Она не слишком обрадуется, когда узнает, – заметила я. Катрис была единственной и нежно любимой дочерью одной из семей южного Тормалина, приехавших в прошлом году, чтобы начать новую жизнь на этой неприрученной земле. По-моему, они слишком серьезно относились к своему назначению. Зигрида жила на севере, недалеко от границы с Лескаром, то есть была значительно ближе к земле.

Что бы ни сказал Дег в свое оправдание, этого хватило, чтобы Катрис разрыдалась. Она не сопротивлялась, когда наемник неуклюже обнял ее, вытирая ей слезы краем шали.

Зигрида наблюдала, как пара исчезла внутри.

– Думаешь, заварится каша?

– Может – да, может – нет. – Я пожала плечами. – Но нам лучше приготовить ложку, чтобы сбить пену.

Вообще колонисты и наемники, нанятые для их защиты, довольно легко поладили друг с другом, но было несколько неудобных моментов. Сыновьям и дочерям трезвых фермеров импонировали вольные нравы солдат, что не наилучшим образом отражалось на душевном спокойствии их родителей.

– Пошлешь за командиром корпуса? – спросила Зигрида.

– Возможно.

Хэлис, ныне командующая наемниками, много лет была моей подругой, и сейчас мне не оставалось ничего лучшего, как служить ее неофициальным заместителем.

– Ты видела сегодня Райшеда? – Я привыкла спать допоздна, а мой возлюбленный вставал с рассветом, чтобы заниматься тем или иным из несметного количества своих проектов, касающихся Витранселя.

– Уэрдел зашел за ним ранним утром. Они будут на глиняных полях. – Голос Зигриды потеплел от одобрения: она любила Райшеда.

Я тоже улыбнулась. Мне по душе наш дом, все городки Энсеймина на четыре пятых состоят из таких домов, но Райшед считал деревянные здания не более чем временными. В прошлом году, до того как осеннее Равноденствие закрыло океан для кораблей, он завербовал сына кирпичника, знакомого его братьям-каменщикам в Зьютесселе, и заставил половину мужчин колонии копать глину, пообещав им долю кирпичей и черепицы. Как только прошли слабые морозы мягкой келларинской зимы, Райшед напомнил всем об их обещании помочь со строительством навеса для сушки, пока Уэрдел месит и формует выветрившуюся глину, чтобы испытать свою новую печь. Воодушевленный скорым началом, мой возлюбленный несколько ночей подряд донимал меня объяснениями, как превращать негашеную известь в строительный раствор.

Я лениво покачала ведром на веревочной ручке.

– Ты печешь сегодня хлеб?

Веточка ярких цветов, вышитая вокруг шнуровки зеленого лифа Зигриды, была припорошена мукой.

– А что? – Женщина склонила голову набок.

Я подняла ведро.

– Вода для тебя сегодня в обмен на каравай-другой?

Зигрида засмеялась.

– Свежий хлеб будет стоить тебе дороже, чем несколько ведер. – Она поджала губы и нахмурилась, от чего ее морщины стали глубже. – Можешь поработать после обеда в моем саду, подсобишь мне с ягодными кустами.

Я в притворном ужасе покачала головой:

– Много просишь.

– Тогда пеки сама, моя девочка. – Улыбка и смеющиеся глаза омолодили ее на добрый десяток лет.

Я махнула рукой, сдаваясь:

– Принесу воды, а потом зайду за хлебом.

Зигрида кивнула и исчезла за дверью. Я направилась к соседнему роднику, одному из многих родников Келларина, бьющему из камней обильной чистой струей. Прогулка оказалась приятной. Как только Зимняя Ведьма сняла свой дозор, благословение Халкарион осыпало группу деревьев вокруг источника пряными, благоухающими цветами. Мэвелин не оспаривала власть Лунной Девы поздними морозами или внезапными штормами, и даже люди, которые только на словах признавали ту и другую богиню, совершили все традиционные обряды благодарности в недавнее Равноденствие.

Пока зима держала всех вблизи от дома, вынуждая заниматься благоустройством, вокруг источника был построен широкий каменный бассейн, поэтому мне не пришлось долго ждать, чтобы опустить свое ведро в воду рядом с ведрами обремененных хлопотами хозяек и не слишком усердных девиц, отправленных сюда матерями. Я понимала, отчего так угрюмы их лица. Я покинула дом почти в таком же возрасте, убегая от тяжелой работы и злобы, от обязанности служить чьим-то капризам, и все, что меня поддерживало, я могла бы сейчас назвать вольнолюбием невежественной юности. Нет, я не дулась из-за поручений, когда была самой ненадежной горничной моей матери, но использовала любую возможность вырваться из дома, чтобы больше узнать о жизни и положить в карман хотя бы немного денег, которые удавалось заработать улыбкой или шуткой.

– Ливак, доброе утро. – Одна из суетливых женщин одобрительно кивнула на мое наполнившееся до краев ведро. – Наконец-то день стирки, верно?

Я тотчас взъерепенилась.

– Мне об этом неизвестно, Мидда. Скажи, ты не слышала, кто собирается работать прачкой, а?

Мидда казалась озадаченной.

– Нет.

– Ну ладно, – пожала я плечами. – Но если наткнешься на нее, передай, что я буду у нее на пороге с тяжелым узлом каждый рыночный день.

Я улыбнулась, а Мидда нахмурилась, подумав, что в Витранселе происходит что-то, о чем она не слышала. Она учинит допрос своим сплетницам, и, если повезет, распространившийся слух подтолкнет ту или другую женщину выставить свою лохань, чтобы опередить мою мифическую прачку.

Однако мне придется найти способ заплатить кому-то за стирку. Сразу пригорюнившись, я пошла обратно, покачивая ведром: интересно, насколько его можно наклонить, прежде чем вода начнет выплескиваться? Значительная часть тех небольших денег, что имелись у колонии, лежала в запертом сундуке под половицами нашей спальни. Но мне от них не было никакой пользы. Работа являлась деньгами Келларина, и это умения Райшеда вписывали приход в наш гроссбух, чтобы купить мне самые красивые тарелки у гончаров и самые мягкие одеяла прямо с ткацких станков.

Не то чтобы у меня не было собственных талантов, просто их негде было применить. Я всегда могла найти людей, готовых скоротать вечер за дружеской игрой в руны или в Белого Ворона, но эти мирные ремесленники и фермеры не привыкли делать ставки на свое везение в рунах, и после первого же сезона у них начисто пропало желание держать пари против моих Лесных птиц, сгоняющих с доски их Ворона.

Я подняла ведро и зачерпнула горсть воды. Халкарион спаси меня, но я бы отдала весь тот сундук с деньгами за бочонок приличного вина. Берегись, кисло подумала я, ты не единственная, кто сыт по горло водой и элем. Какие бы плоды ни принесли Зигриде ее малина и смородина после моей неумелой помощи, они предназначены не для пирогов. Зигрида сама мне это сказала. Но ягодные вина никогда не сравнятся по вкусу с бархатистым обольщением Анговского красного или ароматной прохладой белых вин с реки Ферл.

Одна праздная мысль вызвала другую, и я остановилась как вкопанная. Скоро ветры поствесны доставят к нам корабли, и, спорю на что угодно, они привезут безделушки для искушения колонистов и те необходимые вещи, что мы еще не можем сами производить. Купцы из Тормалина потребуют денег, а не каких-то обещаний будущей работы. Если намекнуть на это людям вроде Мидды, если заставить их волноваться, сразу появится больше желающих попотеть за мои деньги. Коли на то пошло, торговцы на стоянке, не имея обычных развлечений, охотно рискнут бросить руны. За одну праздную зиму мои пальцы не настолько утратили гибкость, чтобы я не облегчила кошелек какого-то купца из Зьютесселы.

У меня поднялось настроение, ведь меня осенила новая идея. Наверняка те корабли везут вино. Если я скуплю все что смогу, то буду иметь кое-что получше для обмена на вещи и услуги, чем ослиная работа, за которую я берусь, просто чтобы не сидеть сложа руки и не жить за счет Райшеда. Я бы не взяла его деньги там, дома, и не собираюсь делать это здесь, в Келларине. Не хочу, чтобы меня называли его содержанкой.

На обратном пути те же самые корабли могут отвезти мои письма в Тормалин. Я задумалась: как переправить их потом в более далекие торговые центры – Релшаз и Пеорл? Как присягнувший Д'Олбриоту, Райшед имел право пользоваться Императорской курьерской почтой, но станет ли она доставлять частные письма от людей, которые оставили службу своему принцу? У меня есть друзья в нужных местах, друзья, которые могут отправить целый корабль вин и крепкого спиртного через океан с моим именем, проставленным на каждой бочке. Если я стану человеком, к которому вся колония обращается за вином, куда это может меня привести?

Нестройный топот за спиной прервал мои размышления. Мидда и ее подруги бросились врассыпную, как куры на дворе фермы. Запорхали белые передники – это женщины подхватывали юбки, чтобы какой-то невнимательный солдат не наступил на подол. Хотя Райшед не назвал бы этот сброд солдатами, и даже Хэлис признавала, что они вряд ли стоят своей платы. Я немного ускорила шаг, когда небритая толпа прошла мимо меня и остановилась перед дверью Деглейна, на пьяных рожах – злобный оскал.

– Дег! Эй, Дег, мы не закончили игру!

Я узнала этот мерзкий голос. Пейт не понял намек, когда осенью Хэлис предложила расплатиться с ним, советуя вернуться к более прибыльным войнам, как сделали многие наемники, поскольку колония процветала и целый год ей никто не досаждал.

Большинство оставшихся бойцов вспомнили подобно Деглейну свои старые ремесла. А те, кто ничего не умел, занялись охотой, обдирали кору с поваленных деревьев для дубильщиков, перетаскивали бревна туда, где строился следующий дом. В конце концов, работы хватало для всех. Но я ни разу не видела, чтобы Пейт и его дружки хоть палец о палец ударили. Впрочем, был один случай. Когда с новых полей, отвоеванных у леса, увозили молоть снопы, эти молодчики с большой неохотой забивали дубинками убегающих крыс. Несмотря на их хваленое мастерство владения клинком, все они увильнули от осеннего забоя свиней, овец и коров, которым не хватало корма на зиму. Райшед откровенно презирал Пейта, сравнивая его с одной из жирных черных пиявок, живущих в восточных болотах. Единственная работа, которую этот ублюдок сделал с начала года, и работой-то назвать нельзя. Он только утопил несколько щенков гончих, слишком хилых, чтобы кто-то их взял, когда Райшед сказал Темару, что Витранселю не нужна свора бродячих собак.

Я вошла в свои ворота и тщательно их заперла, прислушиваясь к нарастающему шуму голосов, в которых слышались акценты всех канав по пути от Тормейла до Великого Леса. Дверь через дорогу распахнулась.

– Заткни свою пасть, пока я тебе ее не заткнул! – проревел Деглейн.

Наемники загалдели. Одни пытались успокоить спорщиков, другие их подстрекали.

– Никто здесь не ищет неприятностей, – крикнул один невероятный оптимист.

– Пейт говорит то, что думает, вот и все. – Эта тирада была нашпигована зловредным ожиданием. – А твою девицу кто только не лапал.

Неровное кольцо мужчин раздвинулось. Два человека закружились внутри него, не спуская друг с друга глаз.

– Я бы срезал ломтик с ее окорока, – согласился кто-то с неуместной серьезностью пьянчуги.

Я облокотилась на забор. Народ, выходивший из соседних домов, делал то же самое.

– Ее ляжки открываются, как ворота в ветреный день. – Изрекавший похабщину наемник изготовился к бою с Деглейном и, гадко улыбаясь, стрелял глазами в его пах. Это был долговязый человек с многодневной щетиной на длинном лице и прилизанными черными волосами, зачесанными со лба. Его красная вышитая одежда некогда была дорогой, но суровая жизнь и неопрятные манеры превратили ее в обвисший грязный мешок. – Я не единственный, кто разгуливал по ее двору.

Со всех сторон поднялся гогот в ответ на старый тост наемников:

– За распутных женщин и плотно сидящие сапоги!

– Ты лживый ублюдок, Пейт.

Деглейн шагнул ближе, и Пейт попятился. Дег был на несколько пальцев ниже ростом, но шире в плечах и с большей массой мускулов под накопленным за зиму жирком. На нем ловко сидели рыжевато-коричневые бриджи, легкий ветерок теребил тонкое полотно рубахи, облепляя крепкий торс. Дег нахмурился, его суровое лицо исказилось, густые брови почти потерялись в непокорных каштановых волосах.

– Она вынашивает ублюдка, а ты, дурак, позволяешь повесить его на себя, – насмехался Пейт. – Добро пожаловать к моим объедкам, если сможешь их переварить.

– Я заставлю тебя жрать навоз за такое вранье!

Один из братьев Катрис, весь красный от ярости, пробрался сквозь толпу. По-юношески нескладный, длинноногий, он напоминал цаплю на ходулях. Какой-то дружок Пейта сделал ему подножку, и юноша растянулся под оскорбительный хохот. Но Глейн пришел не один, его разозленный приятель сноровисто двинул любителя подножек кулаком в почки. Некоторые колонисты усваивали приемы наемников.

– Сэдриновы потроха! – Мужчина рухнул на колени и, как ни странно, не спешил встать.

Видя, что Пейт отвлекся, Деглейн ударил его снизу в челюсть. У наемника лязгнули зубы, но силы удара не хватило, чтобы сбить его с ног. Спокойная жизнь среди колонистов заставила Дега забыть, как тверды и быстры кулаки наемников. Он чуть замешкался, прежде чем отступить, и Пейт инстинктивно врезал ему кулаком в живот. Деглейн, ругаясь сквозь стон, согнулся пополам.

– Возвращайся к своим молоточкам, – усмехнулся Пейт. – Ты дерешься, как кошка в перчатках.

Этот гад ждал восторгов своих прихлебателей, но он слишком рано праздновал победу. Деглейн вбил плечо, мощное, как у быка, в тощие ребра Пейта и опрокинул его на задницу.

– Будь у меня собака такая же никчемная, как ты, я бы ее повесил. – Дег прижал своего мучителя к земле и успел нанести несколько весомых ударов, пока двое наемников не оттащили его, пустив в ход кулаки и ноги в тяжелых сапогах.

– Я так пну твою задницу, что у тебя кишки полопаются! – Пейт снова был на ногах. Выносливость – важное качество для наемника, и этот ублюдок им обладал. Размазывая кровь, текущую из рассеченной брови, он с грязной руганью направился к Деглейну.

Здоровяк бился с дружками Пейта, ему помогали двое в темных бриджах и старомодных куртках колонистов. По мере того как подходило все больше наемников, чтобы поддержать Пейта, колонисты, вышедшие просто поглазеть, поневоле вступали в бой, не позволяя обойти с флангов Деглейна и остальных. Сначала они лишь мягко отражали удары, но наемники, для которых драться так же естественно, как дышать, восприняли эту оборону как прямое нападение. Видя, что их попытки защититься вызывают свирепое возмездие, колонисты быстро отбросили сдержанность.

– Ты идешь за Хэлис? – Зигрида стояла в дверях и, неодобрительно качая головой, смотрела на расширяющуюся потасовку.

– Поглядим, чем кончится дело.

Я облокотилась на забор. Достаточно крепкий, он не позволит растоптать крапиву, растущую на нашем участке. Чопорную репу моих соседей тоже защищали частоколы и живые изгороди, поставленные для того, чтобы лесные звери не объедали молодые побеги.

– Наемники, – уничтожающе процедила Зигрида. – Им для драки, как кошкам в канаве, никакого повода не нужно.