Текст книги "Уайт-Ривер в огне (ЛП)"

Автор книги: Джон Вердон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 30 страниц)

51.

Гурни отхлебнул кофе, который сварил сразу после возвращения из Локенберри. Пурпурные вьюрки суетились у кормушки, что Мадлен установила на краю патио. Она стояла у мойки и резала лук для супа.

– Итак, – беспечно спросила она, – чего он хотел?

– Хочет, чтобы я баллотировался на пост генерального прокурора.

Нож замер на разделочной доске, но она не выглядела так удивленно, как он ожидал.

– Вместо Делла Бекерта?

– Именно.

Она задумчиво кивнула.

– Полагаю, ему нужен настоящий герой закона и порядка – взамен того, кто взорвался у него на глазах.

– Примерно так он и сказал.

– Время даром не теряет.

– Нет.

– Умный, хладнокровный, расчетливый.

– Все это.

– И само собой разумеется, у него есть связи, чтобы провести тебя в гонку?

– Не только это. Он сказал, что я выиграю.

– Что ты ответил?

– Что «пересплю» с этим.

– О чем ты думал, когда так сказал?

– Думал, что через две минуты самодовольства, представлю неизвестные факторы, увижу проблемы, поговорю с тобой – и откажусь.

Она рассмеялась.

– Забавный алгоритм. А чем, по-твоему, вообще занимается генеральный прокурор?

– Уверен, на официальном сайте штата есть список обязанностей, но то, на что реальный человек мог бы тратить свое время, – отдельная история. Ходят слухи, что последний обитатель этого офиса затрахал себя до смерти с проституткой из Лас-Вегаса.

– Значит, тебе и правда неинтересно?

– Прыгнуть в бассейн с политическими акулами? Да еще с поддержкой человека, с которым мне и в одной комнате находиться неприятно?

Мадлен удивленно приподняла бровь.

– Но ты согласился пообедать с ним.

– Чтобы понять, зачем он хочет со мной пообедать.

– И теперь знаешь.

– Теперь – да, если только его планы не хитрее, чем я думаю.

Она бросила на него один из своих испытующих взглядов, и между ними повисло молчание.

– Кстати, – сказал он, допивая кофе, – вчера вечером я встретился с Уолтером Трэшером на месте преступления в Уайт-Ривер. Он обещал заехать сегодня около пяти – поговорить о нашем археологическом проекте.

– А что там обсуждать? – спросила она.

Гурни вспомнил, что не рассказал ей о телефонном сообщении Трэшера.

– Он провел небольшое исследование найденных мною предметов. И его комментарии были довольно странными. Надеюсь, сегодня днем он внесет ясность.

Молчание Мадлен красноречиво говорило о ее враждебном отношении к проекту.

Мысли о Трэшере напомнили ему о квартире Джексонов—Крилов. Мадлен уловила перемену на его лице.

– Что такое?

– Ничего. Просто… небольшая встряска после вчерашнего. Я в порядке.

– Не хочешь рассказать?

Он не хотел. Но многолетний опыт подсказывал: проговаривая то, что тревожит, он ослабляет хватку тревоги. И он рассказал ей все – от того, как обнаружил в списке больничного персонала, что Блейз Джексон и Чалис Крил живут по одному адресу, до сцены в их квартире: разлагающиеся тела, шприцы с пропофолом, деньги и отпечатки пальцев, указывающие на Делла Бекерта.

Она улыбнулась.

– Ты, должно быть, доволен.

– Чем? – в его голосе прозвучала горечь.

– Ты был прав насчет Бекерта. С самого начала он тебе не нравился. И теперь у тебя есть все эти доказательства его участия в… скольких убийствах?

– По меньшей мере четырех. Шести – если он убил тех двух женщин. Седьмое – если он подставил Джадда Терлока.

– Если бы не ты, этот парень Пэйн, возможно, сидел бы в тюрьме.

Он покачал головой.

– Сомневаюсь. Хороший адвокат быстро бы понял, что улики против него сфабрикованы. Что до улик против Бекерта – нам повезло с «Оружейным Клубом».

– Ты себя недооцениваешь. Это ты решил туда поехать и проверить. Это ты перевернул все с ног на голову. Это ты докопался до истины.

– Нам повезло. Пули можно извлечь. Чистая баллистика. Очевидные доказательства того, что…

Она перебила его:

– Похоже, ты совсем не гордишься тем, чего добился.

– А ты говоришь так, словно беседуешь с одним из своих пациентов в клинике.

Она вздохнула.

– Мне просто любопытно, почему ты не радуешься прогрессу.

– Я почувствую себя лучше, когда все это закончится.

Трэшер появился в пять двадцать, с очевидной осторожностью преодолевая ухабы дороги, что вела через пастбище, на своем безупречно чистом «Ауди». Выйдя из машины, он на мгновение остановился, оглядел окрестный пейзаж, затем подошел к распахнутым французским дверям.

– Проклятые строители на шоссе – только и делают, что тормозят движение, – сказал он, когда Гурни впустил его в дом.

С места в уголке для завтрака он оценивающе оглядел просторную кухню фермерского дома. Взгляд задержался на камине в дальнем конце.

– Прекрасная старая каминная полка. Каштан. Редкий оттенок. Судя по стилю, сам камин – начало восемнадцатого века. Вас интересовало происхождение дома, когда вы его покупали?

– Нет. Как думаете, есть ли какая-то связь между этим домом и…

– Руинами у пруда? Боже упаси. Те были построены более чем на столетие раньше этого, – он положил портфель на обеденный стол.

Мадлен, репетировавшая наверху Баха на виолончели, вышла из коридора.

Гурни представил их.

– Спаржа, – сказал Трэшер. – Мудрый выбор.

– Простите?

– Я заметил вашу грядку со спаржей. Единственный овощ, который стоит выращивать дома. Свежесть – колоссальная разница, – он снова огляделся. – Неплохо бы присесть.

– Давайте здесь, – предложил Гурни, указывая на стулья у стола. – Нам не терпится понять, что все это значит.

– Прекрасно. Надеюсь, ваш интерес не улетучится после ответа.

Удивленно нахмурившись, Гурни и Мадлен сели рядом, плечом к плечу.

– Трэшер остался стоять по другую сторону стола. – Прежде чем перейти к сути, немного предыстории. Как вам известно, моя профессия – судебно-медицинская экспертиза, где основное внимание уделяется установлению причин преждевременной смерти. Но мое подлинное призвание – изучение жизни северо-восточных колоний, с особым вниманием к ее темным пластам, в частности к гибельной связке рабства и психопатологии. Уверен, вы знаете: рабство не было сугубо южным явлением. В колониальном Нью-Йорке XVII века почти в каждой второй семье держали хотя бы одного раба. Рабство как форма движимого имущества – купля-продажа людей, над которыми владелец имел абсолютную власть, – было широко распространено.

– Мы знакомы с историей, – сказала Мадлен.

– Вопиющий недостаток истории в том виде, в каком ее обычно преподают, заключается в том, что события той или иной эпохи рассматривают как взаимодействующие лишь в самом общем смысле: скажем, влияние механизации на перемещение населения к производственным центрам. Мы читаем об этих взаимодействиях и воображаем, что постигаем дух времени. Или читаем о рабстве в хозяйственно-экономическом контексте – и думаем, будто понимаем его суть, хотя ничто не может быть дальше от истины. Можно проглотить дюжину книг и так и не ощутить всего ужаса происходящего – даже не увидеть той пагубной синергии, о которой я упоминал минутой раньше.

– Какой синергии? – спросила Мадлен.

– Ужасных способов, какими одни общественные беды смыкаются с другими.

– К чему вы клоните? – спросил Гурни.

– В прошлом году я опубликовал статью на эту тему в журнале «Культурная психология». Название: «Жертвы на продажу: пытки, сексуальное насилие и серийные убийства в колониальной Америке». Сейчас я работаю над другим проектом – подробно рассматриваю сочетание психопатических расстройств и правовой системы, позволявшей одному человеку владеть другим.

– Какое отношение это имеет к нам?

– Сейчас подойду. У среднего американца представление о колониальной Америке редко выходит за рамки флегматичных пилигримов в черных широкополых шляпах, радостных индейцев, братской любви, свободы вероисповедания и редких житейских тягот. Реальность же была совсем иной. Грязь, страх, голод, невежество, болезни, суеверия; практика колдовства, пытки и повешение «ведьм»; суды над еретиками; жестокие наказания; изгнания; абсурдная медицина; повсеместная боль и смерть. И, разумеется, все основные психические расстройства, вся хищническая поведенческая палитра – без узды и без понимания. Психопаты, которые...

Мадлен нетерпеливо перебила его:

– Доктор. К делу...

Он не обратил внимания на перебивание:

– Слияние двух великих зол. Стремление психопата к полному контролю над другим человеком – использовать, издеваться, убивать. Представьте, как это стремление стыкуется с институтом рабства – системой, где потенциальных жертв легко купить на открытом рынке. Мужчины, женщины, дети – продаются как объекты, которыми можно распоряжаться. Люди, чьи права едва ли шире прав скота. Люди, почти лишенные действенной юридической защиты от постоянных изнасилований и чего похуже. Мужчины, женщины и дети, чьи смерти – случайные или преднамеренные – вряд ли удостоятся серьезного расследования со стороны властей.

– Хватит! – сказала Мадлен. – Я задала вам вопрос. Какое отношение это имеет к нам?

Трэшер удивленно моргнул, потом спокойно продолжил:

– Старый фундамент, обнаруженный Дэвидом, на мой взгляд, относится к самому раннему семнадцатому веку. В ту пору в этой части штата не было поселений. Пограничная глушь, воплощение неизведанного – дикая, опасная, одинокая местность. Здесь не стали бы жить добровольно, вдали от защищенного сообщества, если только не были вынуждены.

– Принуждение? – переспросила она.

– Те, кто приходили сюда, делали это по одной из двух причин. Либо они практиковали то, что их община сочла бы отвратительным, – и потому уединялись, чтобы избежать разоблачения. Либо их уже разоблачили – и изгнали.

Повисла тишина. Ее нарушил Гурни:

– О каких практиках идет речь?

– Найденные вами предметы указывают на некоторую причастность к колдовству. Возможно, именно это стало причиной их изгнания из прежнего сообщества. Но, полагаю, колдовство было наименьшим из проступков. Суть того, что творилось в доме у вашего пруда триста лет назад, – то, что сегодня мы назвали бы серийными убийствами.

Глаза Мадлен расширились:

– Что?..

– Два года назад меня пригласили осмотреть погребенные остатки дома начала XVIII века у горы Марли. Я обнаружил несколько предметов, связанных с магическими ритуалами, но важнее другое: железные кандалы и прочие свидетельства содержания людей в неволе. Там были приспособления, обычно используемые для пыток заключенных: орудия для ломки костей, удаления ногтей и зубов. При раскопках на участке вокруг фундамента нашли частичные останки скелетов по меньшей мере десятерых детей. Анализ ДНК из их сохраненных зубов показал, что их генетическая линия восходит к Западной Африке. Иными словами – к работорговле.

Взгляд Мадлен, полный растущего отвращения, был прикован к Трэшеру.

Гурни нарушил молчание:

– Вы предполагаете связь между тем домом и тем, что мы обнаружили здесь?

– Сходство между вашими раскопками – даже на этой ранней стадии – и раскопками у горы Марли поразительно.

– Что вы предлагаете нам делать?

– Подключить соответствующее археологическое оборудование и специалистов, чтобы исследовать место с надлежащей тщательностью. Чем больше соберем убедительных подтверждений наличия психопатических элементов в обращении с рабами, тем точнее будет историческая картина.

Теперь заговорила Мадлен:

– Насколько вы уверены?

– В жестоком обращении с рабами и их убийствах? На сто процентов.

– Нет, я имею в виду: насколько вы уверены, что все это происходило именно здесь, на нашей земле?

– Чтобы быть абсолютно уверенным, необходимо продолжить исследования. Собственно, ради этого я и пришел: объяснить возможности и заручиться вашим содействием.

– Это не ответ на мой вопрос. Основываясь на том, что вы уже видели, насколько вы уверены, что те ужасы, которые вы описали, действительно совершались здесь?

Трэшер помрачнел:

– Если говорить о степени достоверности моего мнения, опираясь лишь на текущие находки, я бы оценил ее примерно в семьдесят пять процентов.

– Прекрасно, – сказала Мадлен с натянутой улыбкой. – Значит, остается двадцать пять процентов вероятности, что происходящее у пруда не связано с серийным убийством детей-рабов. Так?

Трэшер раздраженно вздохнул:

– Более или менее.

– Отлично. Благодарю вас за урок истории, доктор. Это было познавательно. Мы с Дэвидом обсудим ситуацию и сообщим вам о нашем решении.

До Трэшера не сразу дошло, что аудиенция окончена.

52.

Напряженная тишина после последней реплики Мадлен держалась еще долго после ухода Трэшера. Она напомнила Гурни молчание в их машине по дороге домой после медосмотра, когда им сказали, что первичная МРТ не дала однозначного ответа насчет возможного рака и что потребуется дополнительная диагностика. Тема тревожная. Неизвестность огромна. Сказать почти нечего.

За коротким ужином они едва перекинулись парой слов. Лишь когда Гурни начал убирать со стола, Мадлен заметила:

– Надеюсь, то, что и как я ему сказала, не осложнит ваши профессиональные отношения.

Он пожал плечами:

– Не так важно, как он ко мне относится.

На ее лице промелькнуло сомнение. Он отнес тарелки к раковине, вернулся и сел.

– Двадцать пять процентов – это много, – сказала она.

– Да.

– Значит, велика вероятность, что он ошибается.

– Да.

Она кивнула, явно успокоенная тем, что он согласился, пусть и без особого убеждения. Встала из-за стола:

– Нужно полить, пока еще светло. Новые дельфиниумы от Снука, сегодня выглядели поникшими.

У французских дверей она надела сабо и направилась к цветнику, бросив через плечо:

– Оставь посуду в раковине. Я разберусь позже.

Он остался сидеть, погруженный в жуткие картины, навеянные словами Трэшера о «пагубном взаимодействии» психопатических навязчивостей с возможностью без труда покупать жертв для их реализации. В повседневной практичности покупки человека ради пыток или убийства было что-то особенно чудовищное. Он попытался представить уникальный ужас тех, кто оказался в подобном беспомощном положении. Ужас абсолютного чужого контроля.

Зазвонил телефон – спасительное отвлечение.

Это был Хардвик.

– Черт возьми, Гурни, я поражен, что ты вообще берешь трубку, – прогремел голос Джека.

Гурни вздохнул:

– Отчего же, Джек?

– Если верить RAM-TV, ты человек, обреченный на величие.

– О чем ты?

– Репортеры только что взяли интервью у Кори Пейна. Он сообщил миру, что ты спас ему жизнь. Но это ничто в сравнении с тем, что сказала о тебе Стейси Килбрик.

– И что же она сказала?

– Не стану портить сюрприз. Скажу лишь одно: для меня большая честь разговаривать с человеком твоего калибра.

Привычное для Гурни беспокойство, которое всякий раз поднималось в нем при любом публичном упоминании его имени, на этот раз усилилось тем, что источник был RAM-TV. Это, разумеется, не из тех вещей, которые можно не заметить, особенно после обеденных замечаний Марва Гелтера. Он прошел в кабинет, открыл на ноутбуке сайт канала и щелкнул по сегодняшнему выпуску новостей. Переместив ползунок на шкале записи, он перескочил с рекламной заставки к моменту, где Стейси Килбрик и Рори Кронк, сурово насупившись, сидели за новостным столом в студии и представляли главный сюжет дня. Когда звук включился, Килбрик был уже на середине фразы.

– …сегодня стало известно о двух новых подозрительных смертях в Уайт-Ривер. Тела Блейз Лавли Джексон, лидера Альянса защиты чернокожих, и ее сестры, Чалис Джексон Крил, были обнаружены в их квартире детективами Марком Торресом и Дэвидом Гурни – о них мы расскажем позже и более подробно. Окружная прокуратура, ведущая расследование, квалифицирует эти смерти как возможные убийства.

Она повернулась к Кронку:

– Кровавая резня в Уайт-Ривер продолжается. Как вы полагаете, какова вероятность, что эти «возможные» убийства окажутся реальными?

– Предположил бы девяносто девять процентов. Но окружной прокурор пока поделился минимумом конкретики. Подозреваю, он хочет дождаться абсолютной уверенности, прежде чем ему придется признать еще два убийства у себя под носом – еще два убийства в деле, которое и без того выглядит странным.

Килбрик мрачно кивнула:

– С другой стороны, Кори Пэйн, сын таинственно исчезнувшего начальника полиции, оказался куда откровеннее и поделился собственным видением происходящего.

– И не говорите, Стейси! Я случайно подслушал ваше интервью, и у этого юноши, безусловно, нет проблем с прямотой. Давайте покажем зрителям, о чем речь.

Картинка сменилась – та же аскетичная обстановка, где, как помнил Гурни, Кронк беседовал с Клайном. Только теперь камера стояла так, чтобы в кадре оказывалась короткая красная юбка интервьюерши и ее длинные стройные ноги.

Пэйн, в коричневом твидовом пиджаке спортивного кроя, бледно-голубой рубашке с расстегнутым воротом и светло-коричневых слаксах, выглядел слегка академично. Волосы все так же были стянуты сзади в хвост, но уложены аккуратнее, чем запомнил Гурни. Лицо – свежее, гладко выбритое.

– Что смотришь?

Голос Мадлен за спиной, из дверного проема кабинета, заставил его вздрогнуть. Он не услышал, как она вошла.

– Интервью с Кори Пэйном. В «Последних новостях».

Она пододвинула второй стул к столу и пристально всмотрелась в экран.

Килбрик положила блокнот и ручку на скрещенные ноги. Наклонилась вперед, лицо – с болезненной серьезностью:

– Добро пожаловать в «Новостные сводки», Кори. Спасибо, что пришли. Вы оказались в эпицентре самого скандального уголовного дела из всех, с которым я сталкивалась как журналист. Помимо прочего ужаса, ваш собственный отец обвинил вас в убийстве в эфире национального телеканала. Не представляю, что вы пережили. Мы иногда употребляем выражение «самый худший момент моей жизни» широко и небрежно. Но в вашем случае… вы бы сказали, что это правда?

– Нет.

– Нет? – Килбрик моргнула, явно сбитая с толку.

– Это было ужасно неприятно, – пояснил Пэйн, – но далеко не худшее.

– Что ж… напрашивается очевидный вопрос.

Он выждал, пока она его задаст.

– Скажите нам, Кори, какой момент был самым худшим в вашей жизни?

– Тот день в интернате, когда мне сообщили, что умерла моя мать. Это было хуже всего. Ничто даже близко не сравнится.

Килбрик заглянула в блокнот:

– Вам тогда было четырнадцать?

– Да.

– В то время ваш отец уже занимал видный пост в правоохранительных органах, верно?

– Да.

– И он сделал ряд публичных заявлений, обвинив в ее смерти нелегальные наркотики, в частности героин. Это правда? – Она подняла глаза от записей.

Взгляд Пэйна стал ледяным:

– Это примерно так же верно, как обвинять веревку в смерти повешенного.

Килбрик ощутимо напряглась:

– Интересный ответ. Поясните?

– Героин – это просто вещь. Как веревка. Или пуля.

– Вы хотите сказать, что в смерти вашей матери было нечто большее, чем банальная передозировка?

Пэйн понизил голос:

– Я хочу сказать, что он убил ее.

– Ваш отец убил вашу мать?

– Да.

– С помощью наркотиков?

– Да.

Килбрик выглядела ошарашенной:

– Почему?

– По той же причине, по которой он убил Джона Стила, Рика Лумиса, Марселя Джордана, Вирджила Тукера, Блейз Джексон, Чалис Крил и Джадда Терлока.

Она уставилась на него:

– Они угрожали его будущему – тому, как он хотел, чтобы все складывалось.

– Угрожали… каким образом?

– Они кое-что знали о нем.

– Что именно?

– Что он не тот, кем кажется. Что он нечестен, жесток, манипулятивен. Что он выбивает признания, фальсифицирует улики и калечит чужие жизни, чтобы выстроить собственную репутацию. Чтобы обеспечить себе неприкосновенность. Чтобы доказать самому себе, насколько он силен. Он по-настоящему злой человек. Убийца. Монстр.

Килбрик смотрела, словно не веря своим ушам. Опустила взгляд на планшет, потом вновь на него:

– Ты сказал… если я правильно поняла… что он убил Джадда Терлока?

– Да.

– По сведениям, полученным нами из офиса окружного прокурора, братьев Горт разыскивают в связи с убийством Терлока.

– Мой отец всегда пользовался другими, чтобы делать свою грязную работу. Горты были удобным инструментом, чтобы разобраться с Терлоком.

– Нам сказали, что Джадд Терлок был давним другом вашего отца. С чего бы…

Пэйн резко перебил:

– Он был давним мерзавцем и садистом. Не другом. У него вообще не было друзей. Дружба требует, чтобы ты о ком-то заботился. Мой отец не заботился ни о ком, кроме себя. Если хотите знать, зачем он организовал убийство Терлока, ответ прост: Терлок перестал быть полезен.

Килбрик кивнула и на мгновение посмотрела в сторону, будто сверяясь со временем:

– Это было… впечатляюще. Вопросов больше нет. Не хотите ли что-то добавить напоследок?

– Да. – Он посмотрел прямо в камеру. – Я хочу поблагодарить детектива Дэвида Гурни от всего сердца и всей души. Это он разоблачил ложные улики, из-за которых все выглядело так, будто я убил тех двух полицейских. Без его проницательности и упорства мир, возможно, никогда бы не узнал правду о Делле Бекерте – правду о том, кто он и кем всегда был. Разрушитель жизней. Властный монстр, растлитель, убийца. Благодарю детектива Гурни за правду и хочу, чтобы весь мир знал: я обязан ему жизнью.

Гурни поморщился.

Картинка вновь вернулась в студию новостей.

Кронк повернулся к Килбрик:

– Ух ты, Стейси, потрясающее интервью!

– Пэйну, безусловно, было что сказать – и он ничуть не стеснялся говорить это вслух.

– Я отметил, что имя Дэвида Гурни снова всплыло в исключительно благоприятном контексте, как и в моем интервью с Шериданом Клайном.

Килбрик кивнула:

– Я тоже это заметила. И знаете, о чем сейчас думаю? Мысль выглядит невероятной… Но, боюсь, она слишком хороша, чтобы ее не высказать. Мне кажется, Дэвид Гурни мог бы стать отличным кандидатом на пост нашего следующего генерального прокурора. Что скажете?

– По-моему, идея просто блестящая!

– Прекрасно! – сказала Килбрик, улыбнувшись и повернувшись к камере. – Оставайтесь с нами. Наш следующий гость…

Гурни закрыл окно с записью и повернулся к Мадлен:

– У меня мерзкое ощущение, что Гелтер использует Килбрик и Кронка, чтобы протолкнуть свою рекламную задумку.

– Думаешь, у него достаточно влияния на RAM-TV?

– Подозреваю, он может этой станцией владеть.