Текст книги "Уайт-Ривер в огне (ЛП)"

Автор книги: Джон Вердон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 30 страниц)

Часть III. Не доверяй никому

29.

Гурни пришёл в «Абеляр» за несколько минут до восьми утра. Сел за один из шатающихся, вручную расписанных столиков. Марика, с видом сонной и похмельной, молча поставила перед ним двойной эспрессо. Её волосы снова сменили оттенок – теперь от густого тёмно-фиолетового к зелёному с металлическим блеском.

Он смаковал первый глоток, когда зазвонил телефон. Ожидая услышать Хардвика с объяснением своего отсутствия, он удивился, увидев имя: Марк Торрес.

– Гурни слушает.

– Надеюсь, не слишком рано?

– Вполне нормально.

– Слышал, вас отстранили от дела.

– Формально – да.

– Но не окончательно?

– Можно и так сказать. Чем могу помочь?

– Знаете, у меня сложилось впечатление, что у вас есть сомнения насчёт хода расследования.

– И?

– И… думаю, у меня тоже. Понимаете, есть гора улик – видео, отпечатки, показания осведомителей – всё это связывает Кори Пэйна со стрельбой, с «Короллой» и с людьми из «Альянса защиты чернокожих». Так что лично у меня нет сомнений: стрелял именно он. Вероятно, действовал от имени BDA.

– Но?

– Я не понимаю выбора жертв.

– Конкретнее?

– Джон Стил и Рик Лумис – оба одиночки. Насколько я видел, общались почти исключительно между собой. И в отличие от большинства в отделе, не считали BDA врагом. У меня сложилось впечатление, что они пытались наладить какой-то диалог – разобраться с обвинениями в жестокости и подбрасывании улик. Видите, к чему я веду?

– Сформулируйте это прямо.

– Из всех полицейских Уайт-Ривер – их больше сотни, и среди них хватает откровенных расистов – странно, что целью BDA стали именно Стил и Лумис. Зачем убивать двух тех, кто был наиболее расположен к их делу?

– Возможно, стрельба была случайной, и совпало, что жертвы симпатизировали BDA.

– Если бы убили одного, я бы ещё допустил. Но обоих?

– Почему вы делитесь этим со мной?

– Потому что помню вашу лекцию по расследованиям в Олбани пару лет назад: вы говорили, как важно замечать мелкие несоответствия. Что именно они часто становятся ключом к разгадке. Вот я и думаю: может, странный выбор жертв – тот самый ключ.

– Мысль любопытная. И что дальше?

– Точного плана нет. Может, пока я просто буду держать вас в курсе? Сообщать, что происходит?

– Без проблем. Это даже услуга для меня: чем больше буду знать, тем лучше.

– Отлично. Спасибо. Я на связи.

Разговор закончился, и старый деревянный пол за спиной Гурни жалобно скрипнул.

– Этот парень вылетел из офиса окружного прокурора – и остался в седле, – хрипло произнёс голос. – Нос к точильному камню, рука на телефоне. Чертовски впечатляет.

– Доброе утро, Джек.

Хардвик обогнул стол и рухнул на стул, который ответил угрожающим треском.

– И тебе доброго, мать его, утра.

– Кофе. Крепкий и чёрный, – крикнул он Марике.

Он впился в Гурни взглядом своих светло-голубых маламутских глаз:

– Ладно, выкладывай дяде Джеку, что не даёт тебе спать.

– Вчерашняя история с Карлтоном Флинном…

– «Флинн-Придурок встречает Бекерта-Говнюка». Это-то?

Цинизм и насмешливость были для Хардвика нормой. Гурни это терпел: за язвительностью скрывались ум и приличная душа.

– Судя по кое-каким статьям, – сказал Гурни, – Флинн взлетел на том, что он якобы парень, который умеет задавать жёсткие вопросы. Такой серьёзный тип, что не боится ударов. Так?

– Ага. Обыватель, которому платят тридцать миллионов в год. Любимец злых белых парней.

– Но вчера он выглядел услужливым промоутером Делла Бекерта, льстил, восхищался и делал вид, что потрясён. Как это объяснить?

Хардвик пожал плечами:

– Следуй за деньгами. Следи за властью.

– Думаешь, у Бекерта достаточно того и другого, чтобы превратить Флинна в котёнка?

– Флинн умеет выживать. Как и Бекерт. Как жирная крыса. Всегда строит траекторию повыше, невзирая на обломки за кормой – мёртвая жена, чокнутый сын, хоть что.

Он умолк, когда Марика поставила перед ним кофе. Хардвик отхлебнул треть чашки.

– Значит, Клайн спихнул тебя через два дня?

– Через три.

– Как, чёрт возьми, ты умудрился?

– Задавал вопросы по делу, которых он не хотел слышать.

– По какому? По снайперу или по детской площадке?

– Есть ощущение, что это может быть одно и то же дело.

Хардвик искренне заинтересовался:

– С чего вдруг?

– Убийства на детской площадке исполнены слишком гладко, чтобы быть спонтанной местью за Стила.

– Поясни.

– Значит, они, скорее всего, планировались ещё до того, как застрелили Стила.

– Думаешь, связи нет?

– Связь есть. Только не та, что её втюхивает Бекерт.

– Ты же не намекаешь, что за стрельбой и за избиениями стоят одни и те же люди?

– Это не исключено.

– Зачем? Разжечь, мать его, межрасовую войну?

– И это возможно.

– Чертовски сомнительно.

– Хорошо. Тогда – ради иной цели. – Он помедлил. – Я только что говорил с Марком Торресом, айтишником из полиции. Его тревожит, что мишенями двух нападений, приписываемых BDA, оказались два копа из Уайт-Ривер, которые сильнее всех сочувствовали BDA. Что, к слову, могло бы и столкнуть их с шефом.

Хардвик моргнул; любопытство вспыхнуло снова.

Гурни продолжил:

– Сложи это с текстом, что был в телефоне Джона Стила… с предупреждением быть осторожным.

– Постой, мать твою, – Хардвик подался вперёд. – Не хочешь ли ты сказать, что Бекерт – святой покровитель правопорядка – убрал двух своих людей только потому, что ему не нравились их политические взгляды?

– Ничего столь нелепого. Но есть признаки, что связь между нападениями на Стила и Лумиса и избиениями Джордана и Такера куда сложнее, чем в официальной версии.

– Какие признаки?

Гурни изложил цепочку странных сочетаний предусмотрительности и безрассудства в действиях убийц. Заключительным примером стала разительная разница в маршрутах двух транспортных средств, покинувших дом на Поултер-стрит:

– Водитель «Короллы», Кори Пэйн, прошёл через весь город по главной магистрали – там камер хоть отбавляй, и уличных, и дорожных. Зато мотоциклист выбрал ломаную траекторию, сделал не меньше дюжины поворотов и ухитрился не попасть ни в один объектив. Осторожность, с которой он избегал камер, объяснима. Загадка в том, почему Пэйн не сделал того же.

Хардвик скривился так, будто его снова прихватил кислотный рефлюкс.

– Эти странности не тревожат Шеридана?

– Он настаивает, что в общей картине они несущественны.

– В какой, к чёрту, «общей картине»?

– В той, где за снайперские атаки отвечают чернокожие радикалы и поехавший белый мальчишка; где за убийства на детской площадке назначены виновными парочка белых супремасистов с Богом забытых холмов; где все злодеи схвачены или мертвы, порядок торжественно восстановлен, а Бекерт возносится в политическую стратосферу, прихватывая с собой ключевых союзников.

– Если план настолько прозрачен, какого чёрта Клайн вообще хотел, чтобы ты в этом участвовал?

– Полагаю, текст, который Ким Стил показала ему, выбил у него почву из-под ног: там говорилось о причастности копов к смерти её мужа. Он мечтал запрыгнуть на ракету Бекерта, но боялся, что та рванёт на стартовой площадке. Я должен был тихо стоять у пульта тревоги и предупреждать его о надвигающихся катастрофах. Но, судя по всему, так называемый прогресс расследования до такой степени успокоил его нервы, что теперь он больше боится, будто я испорчу ему отношения с Бекертом, чем каких-то слабых мест в деле.

Хардвик сверкнул холодной усмешкой:

– Клайн – Слизняк. И что теперь?

– Здесь что-то не сходится, и я намерен выяснить – что именно.

– Несмотря на то что тебя выкинули из седла?

– Именно.

– Ещё один, последний вопрос: какого хрена я здесь торчу ни свет ни заря?

– Надеялся, что захочешь оказать мне услугу.

– Оказывать тебе услуги – глазурь на торте моей идеальной жизни. Что на этот раз?

– Подумал, ты мог бы задействовать старые связи в нью-йоркской полиции и поглубже порыться в прошлом Бекерта.

– Конкретнее?

– Всё, чего мы ещё не знаем: его отношения с Терлоком, с первой женой, с сыном. Если сын копа начинает убивать копов, не надо быть гением, чтобы заподозрить в их прошлом что-то мерзкое. Я хочу знать – что именно.

Хардвик снова ухмыльнулся.

– Что смешного?

– Твоя прозрачная попытка слепить теорию, где во всём виноват Бекерт.

– Я ничего не леплю. Я просто хочу больше узнать об этих людях.

– Чушь собачья. Этот упёртый сукин сын тебе так же противен, как и мне, и ты ищешь способ его прижать.

Тот факт, что Хардвик, по сути, повторял слова Клайна, придавал предположению дополнительный вес, но соглашаться Гурни всё равно не собирался.

Хардвик задумчиво отхлебнул кофе, прежде чем продолжить:

– А если Бекерт прав?

– О чём именно?

– О Стиле и Лумисе. О Джордане и Тукере. О Кори – тухлом яблоке – и о свихнувшихся Гортах. Что, если этот придурок во всём прав?

– В чём Бекерт точно прав, так это в умении ловить ветер, когда тот меняет направление. Три дня назад он возложил стрельбу в Стила на Джордана и Тукера. Когда всплыло, что в тот вечер они были с известным пастором, он исполнил изящную ритмическую па, заявив, что, мол, пусть не жали на курок, но уж пособничали и подстрекали – наверняка.

– Что, возможно, и так. И, кстати, что ты знаешь об этом пасторе?

– В каком смысле?

– Ты исходишь из того, что он говорит правду. Может, ты просто хочешь ему верить – потому что его алиби выставило Делла Бекерта в глупом свете.

Гурни не хотел думать, что его мышление настолько предвзято, но замечание заставило его почувствовать неловкость. До этого момента пастор не фигурировал у него в верхней строке листа собеседников. Теперь занял первое место.

30.

Преподобный Уиттекер Кулидж, настоятель епископальной церкви святого апостола Фомы, согласился принять Гурни тем же утром при условии, что беседа завершится до назначенного на десять тридцать крещения. Гурни гнал весь путь до Уайт-Ривер с превышением и вкатился на церковную парковку в девять сорок пять.

Церковь стояла на широком проспекте, разделявшем Блустоун и Гринтон. Старинный краснокирпичный корпус с остроконечной шиферной крышей, витражами и квадратной колокольней отступал от улицы; с трёх сторон его окружал древний церковный двор с замшелыми склепами, ангелами на постаментах и выветренными надгробиями, с четвёртой – тянулась просторная парковка.

Гурни пристроил машину в дальнем углу пустой стоянки. Оттуда тропинка вела через двор к задней двери, через которую, как объяснил преподобный, можно попасть в его кабинет.

Пройдя немного, он остановился у рядка памятников, всматриваясь в надписи. Даты рождения на некоторых тянулись к концу восемнадцатого века. Большинство дат смерти – тридцатые и сороковые годы прошлого столетия. Как и на всяком старом кладбище, кое-где камни отмечали мучительно короткую жизнь.

– Дэйв?

Крупный мужчина с песочными волосами, в рубашке с короткими рукавами, бермудах и сандалиях Birkenstock стоял под расправленным крылом каменного ангела на одном из самых нарядных надгробий. Сделав последний затяг, он затушил сигарету о кончик крыла и швырнул окурок в лейку у могилы. Затем шагнул к Гурни с широкой улыбкой:

– Я – Уит Кулидж. Вижу, вас зацепила наша история. Некоторые покоящиеся здесь люди были современниками скандального полковника Эзры Уилларда. Знакомы с ним?

– С его памятником в парке – да.

– Некоторые наши граждане хотели бы убрать этот памятник. И небезосновательно.

Гурни промолчал.

– Что ж, – сказал Кулидж, переждав неловкую паузу, – пойдёмте в кабинет, там сможем поговорить без лишних ушей.

Гурни подумал, как именно кабинет может быть более уединённым чем пустой двор, набитый мертвецами, но кивнул и последовал за ним в заднюю дверь. В коридоре пахло пылью и сухим деревом. Свет лился из проёма справа – туда Кулидж и повёл гостя.

Комната была примерно вдвое просторнее кабинета Гурни. В одном конце – письменный стол с кожаным креслом, в другом – невысокий камин, в котором догорали угли. По обе стороны камина – два кожаных кресла. На одной стене – окно с видом на охватывающий здание участок двора, на противоположной – две огромные фотографии: мать Тереза и Мартин Лютер Кинг.

Заметив взгляд Гурни, Кулидж пояснил:

– Я предпочитаю современные воплощения добродетели причудливым и догматическим персонажам средневековья.

Он указал на кресло. Когда Гурни сел, устроился напротив.

– По телефону вы сказали, что участвуете в расследовании этой ужасной вспышки насилия. Могу уточнить – в каком качестве?

В его тоне прозвучала нотка, из которой явствовало: он проверил и знает, что официальные связи Гурни с делом разорваны.

– Жёны убитых офицеров попросили меня докопаться до обстоятельств их смерти. Они хотят быть уверены, что узнают правду – какой бы она ни оказалась.

Кулидж с любопытством наклонил голову.

– У меня было впечатление, что наше полицейское управление уже докопалось до истины. Я ошибаюсь?

– Не уверен, что версия полиции подкреплена фактами.

Ответ подействовал: напряжённые лучики морщин у его глаз разгладились, улыбка стала естественнее.

– Всегда приятно встретить человека с открытой душой. Чем могу помочь?

– Я собираю информацию. Сеть контактов у меня широкая. Пока не знаю, что окажется важным. Возможно, вы начнёте с того, что расскажете всё, что знаете о Джордане и Тукере?

– Марсель и Вирджил, – произнёс он с мягким укором. – Их оболгали. И продолжают, утверждая, будто они как-то причастны к убийству офицера Стила. Насколько мне известно, доказательств этому нет.

– Насколько понимаю, в ту ночь, когда застрелили Стила, они были с вами?

Кулидж на миг задумался, прежде чем ответить:

– Они были здесь, в этой самой комнате. Марсель сидел в кресле, где вы сейчас. Вирджил – в соседнем. Я – там, где сижу. Это была наша третья встреча.

– Третья? Была ли у этих встреч повестка?

– Мир. Прогресс. Судебная дорога.

– Проясните.

– Задача была перенаправить негативную энергию в продуктивное русло. Это были злые молодые люди – и понятно почему, – но не бомбисты. И уж точно не убийцы. Искатели справедливости. Искатели правды. Возможно, в этом они схожи с вами.

– Какую правду они искали?

– Они хотели разоблачить многочисленные нарушения и сокрытия в нашем полицейском управлении. Характер злоупотреблений.

– Им были известны конкретные случаи? Имелись ли подтверждающие материалы?

– Им были известны ситуации, где афроамериканцев подставляли, незаконно задерживали, а иногда и убивали. Они искали необходимые подтверждения, документы, улики – всё такое.

– Каким образом?

– Им помогали.

– Помогали?

– Именно.

– Это мало что проясняет.

Кулидж перевёл взгляд на голубоватые язычки пламени, трепетавшие над углями.

– Скажу лишь, что они не были одиноки в стремлении к справедливости – и смотрели в будущее с надеждой.

– Может, чуть конкретнее?

Кулидж помрачнел:

– Больше ничего не скажу, не обсудив последствия с теми, кого это может коснуться.

– Понимаю. Тогда расскажите хотя бы, как Марсель и Вирджил оказались у вас.

Кулидж замялся.

– Их направила ко мне заинтересованная сторона.

– Имя которой вы не можете назвать без консультации?

– Верно.

– Вы знали, что Джон Стил и Рик Лумис хотели наладить содержательный диалог с Альянсом защиты чёрных?

– Я бы предпочёл не ступать на скользкую дорожку рассказов о том, что я знал или не знал о том, чего, возможно, не знал. Мир опасен. Конфиденциальность надо соблюдать.

– Это верно, – согласился Гурни. По опыту он знал, что согласие нередко приносило больше, чем давление. Он откинулся на спинку. – Совершенно верно.

Кулидж вздохнул.

– Я изучаю историю. Я понимаю, что политические разногласия для Америки – не новость. У нас всегда хватало серьёзных трений по самым разным поводам. Но нынешняя поляризация – худшее, что я видел за всю свою жизнь. Поразительная ирония в том, что бурный рост доступности информации в интернете обесценил факты как таковые. Процветание коммуникаций обернулось ещё большей изоляцией. Политический дискурс превратился в сплошной визг, ложь и угрозы. Лояльность определяется тем, кого ты ненавидишь, а не тем, кого любишь. И вся эта невежественная желчь легитимируется наспех состряпанными «фактами». Чем безумнее вера, тем крепче её держатся. Политический центр, рациональный центр, разнесён в клочья. А система правосудия… —

Он покачал головой, сжимая и разжимая кулаки.

– Система правосудия! Боже милостивый, какое же это неправильное название!

– В частности, в Уайт-Ривер? – уточнил Гурни.

Кулидж надолго умолк, глядя на тлеющие угли в камине. Когда заговорил, голос его стал ровнее, но горечь никуда не делась.

– Была когда-то в Ларватоне автомойка. В холод – когда дороги покрывались солью, а автомобили отчаянно нуждались в мойке – механизм либо вовсе отказывал работать, либо неслыханно дурил. Намыливал, когда пора было смывать. Смывал, когда следовало намыливать. Брызгал воском на шины. Машина намертво вмерзла с включёнными на полную распылителями, превращаясь в ледяной монолит. Водитель оказывался заперт внутри. Вентиляторы ревели так мощно, что порой срывало обшивку с кузовов.

Он отвёл взгляд от огня и встретился с озадаченным взглядом Гурни.

– Такова наша судебная система. Наша «система правосудия». В лучшие-то времена – непредсказуемый фарс, а в кризис – сплошная катастрофа. Смотреть, как уязвимых людей заталкивают в пасть этой обезумевшей машины, – слёзы выступают.

– Итак… к чему всё это приводит?

Прежде чем Кулидж успел ответить, у Гурни зазвенел телефон. Он достал аппарат, увидел, что звонит Торрес, отключил звук и убрал обратно в карман.

– Простите.

– К чему всё это меня приводит? – продолжил Кулидж. – Это наводит меня на мысль о Мейнарде Биггсе – кандидате на грядущих выборах генерального прокурора штата.

– Почему именно Биггс?

Кулидж подался вперёд, положив ладони на колени.

– Он человек разумный. Принципиальный. Умеет слушать. Начинает с того, что есть. Верит в общее благо. – Он откинулся на спинку кресла, подняв ладони в примиряющем жесте, в котором звучало разочарование. – Понимаю, что в нынешнем политическом климате это существенные недостатки, но здравомыслие и порядочность нужно отстаивать. Двигаться от тьмы к свету. Мейнард Биггс – шаг в верном направлении, а Делл Бекерт – нет!

Гурни поразила внезапная злость, проступившая в голосе настоятеля.

– Вы не расцениваете заявление Бекерта об отставке как уход из общественной жизни?

– Ха! Мир был бы несказанно счастлив! Похоже, вы не в курсе последних новостей.

– Каких?

– Одна контора, организовавшая экспресс-опрос при поддержке RAM-TV, спросила зарегистрированных избирателей, за кого они скорее проголосовали бы в гипотетическом поединке Бекерта с Биггсом. Статистическая ничья – пугающий результат, учитывая, что Бекерт официально даже не участвует в гонке.

– Говорите так, будто у вас с ним были неприятные встречи.

– Лично – нет. Но я слышал страшные истории.

– Какого рода?

Кулидж, казалось, тщательно подбирал слова.

– У него двойные стандарты в оценке преступного поведения. Преступления, совершённые по страсти, слабости, зависимости, из-за лишений и несправедливости, – караются сурово, часто с применением насилия. Зато преступления, совершённые полицейскими во имя поддержания «порядка», игнорируются и даже поощряются.

– Например?

– Ничего необычного в том, что представитель меньшинства, посмевший возразить полицейскому, получает арест за «домогательства», сидит неделями, если не может внести залог, или его избивают до полусмерти за малейшее сопротивление. А вот полицейскому, вступившему в конфронтацию и в итоге убившему бездомного наркомана, не бывает ровно никаких последствий. Я имею в виду – никаких. Проявите человеческую слабость, которая Бекерту не по нраву, – и вас раздавят. Но наденьте значок и застрелите кого-нибудь на остановке – и вас едва ли спросят. Такова мерзкая – осмелюсь сказать, фашистская – культура, которую Бекерт внедрил в наше полицейское управление, которое, похоже, считает личной армией.

Гурни задумчиво кивнул. При иных обстоятельствах он, возможно, воздал бы должное обобщениям Кулиджа, но сейчас его занимали другие приоритеты.

– Вы знаете Кори Пейна?

Кулидж колебался.

– Да. Знаю.

– Вы знали, что он сын Бекерта?

– С чего бы?

– Это вам виднее.

Лицо Кулиджа стало жёстким.

– Звучит как обвинение.

– Простите. Просто пытаюсь узнать как можно больше. Что вы думаете о Пейне?

– Тем, кто занимается моей работой, доводится выслушивать тысячи признаний. Признаний на все мыслимые темы. Люди выворачивают душу. Мысли. Мотивы. С годами такого опыта набирается достаточно, чтобы научиться разбираться в людях. И вот что скажу: предположение, будто Кори Пэйн убил двух полицейских, – чепуха. О Кори много болтают. Злой, вспыльчивый, обвиняющий – соглашусь, – но это всё разговоры.

– Дело в том, – сказал Гурни, – что есть масса видеозаписей и отпечатков пальцев, указывающих: он оказывался в нужном месте в нужное время при каждой стрельбе. И всякий раз после выстрелов скрывался.

– Если это правда, должно существовать другое объяснение, не то, что вы предположили. Мысль о том, что Кори Пэйн хладнокровно кого-то убил, нелепа.

– Вы знаете его достаточно хорошо, чтобы так говорить?

– Белые политические прогрессисты в этой части штата – редкая порода. Нам приходится узнавать друг друга поближе. – Кулидж взглянул на часы, нахмурился и резко поднялся. – У нас мало времени. Мне нужно готовиться к крещению. Идёмте.

Жестом приглашая Гурни, он направился через церковный двор к парковке.

– Молитесь о мужестве и осторожности, – сказал он, когда они дошли до парковки.

– Необычное сочетание.

– Ситуация необычная.

Гурни кивнул, но не двинулся к машине.

Кулидж снова посмотрел на часы.

– Есть ещё что-то?

– Я хотел бы встретиться с Пейном. Вы могли бы это устроить?

– Чтобы вы его арестовали?

– У меня нет полномочий кого-либо арестовывать. Я свободный стрелок.

Кулидж пристально на него взглянул.

– Исключительно затем, чтобы собрать информацию для жён погибших офицеров?

– Верно.

– И вы полагаете, что Кори должен вам доверять?

– Он не обязан. Можем поговорить по телефону. У меня к нему только один вопрос. Что он делал в местах, где работали снайперы, если не участвовал?

– И всё?

– Ровно столько. – Гурни легко мог бы перечислить ещё с дюжину вопросов, но сейчас было не время усложнять.

Кулидж неуверенно кивнул.

– Я подумаю.

Они пожали руки. Большая мягкая ладонь настоятеля вспотела.

Гурни поднял взгляд на кирпичное здание.

– Святой апостол Фома – разве он не был тем самым «сомневающимся»?

– Был. Но, по моему скромному мнению, его следовало бы называть здравомыслящим.