Текст книги "БП (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Зурков

Соавторы: Игорь Черепнев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 84 (всего у книги 136 страниц)

– В одной – четыре, в другой – пять. Между прочим, у Вас взаймы не брали. – Пепеляев гордо улыбается. – Мои разведчики сами нашли. Штабс-капитан Дольский снабдил только тротиловыми шашками, детонаторами и шнуром из броневагона.

– А где он сам, случайно, не подскажете? – Отвечаю улыбкой на улыбку.

– Подскажу, Денис Анатольевич. Неподалеку отсюда казармы бывшей железнодорожной бригады, сразу за ними – лагерь для военнопленных. Анатолий Иванович своих штурмовиков уже отправил, сейчас там должен быть. Если хотите – дам провожатого, покажет дорогу.

– Не откажусь, время дорого. Не к добру эта тишина затянулась, чувствую, скоро очухаются гансы и полезут, как наскипидаренные…

Лагерь действительно нашелся за казармами, отгороженный от внешнего мира классическим забором из колючей проволоки и воротами с традиционной в таких случаях надписью «Gefangenenlager» сверху. Уже не очень нужная на мой взгляд охрана из штурмовиков, тем не менее, расположилась на входе. Увидев подъехавшее начальство, бойцы без лишней суеты освобождают дорогу. Но сразу попасть на территорию не получается, рядом стоит пролетка, из которой начинает выбираться томившийся ожиданием невысокий и худощавый священник лет сорока пяти с окладистой бородой, начинающимися проявляться залысинами и проницательным взглядом. И ждет он, судя по кивку караульного, определенно меня. И что всё это значит, блин? Ладно, слезаем с лошади и идем знакомиться…

– Здравствуйте, господин офицер. – Служитель Божий, понимая особенность момента, решает придать беседе светский характер и неожиданно для своего телосложения рокочет приветствие густым басом. – Я – протоиерей Павел Мацкевич, настоятель местной приходской церкви.

– Здравствуйте, отец Павел. Я – капитан Гуров, командир отдельного Нарочанского батальона. Какая нужда привела Вас сюда?

– Дело в том, что мы слышали выстрелы, видели русских солдат и решили, что наш город освобожден от германцев. Но вас так мало, что…

– Вы правы и в первом, и во втором случае. Город действительно занят подразделением русской армии, и нас действительно немного. Но уходить мы собираемся лишь в крайнем случае, а пока постараемся не пустить врага обратно до подхода основных сил. Так что я бы Вам посоветовал пройти по домам и предупредить оставшихся жителей, чтобы без особой нужды не показывались на улице, это может быть опасно, если начнется стрельба.

– Значит, Господь услышал наши молитвы и привел мя, аки Моисея, в нужное место. – Священник будто и не слышит моей фразы и продолжает свою мысль. – Господин капитан, могу ли я собрать горожан, не возжелавших уподобиться Понтию Пилату, для беседы с Вами? Очень может статься, что они окажутся полезны в сей знаменательный день.

– А Вы уверены, отче, что они захотят рисковать своей жизнью, помогая нам? Вполне может статься, что скоро бой будет вестись на улицах города.

– За время нашествия тевтонов мы многое здесь претерпели, а насчет того, кому убиенну быть – на всё воля Господня.

– Хорошо, сколько времени вам нужно, чтобы собраться и где будет происходить встреча?

– Не более получаса, и коль не возникнет возражений, мы все подъедем на станцию. Насколько я понимаю, для Вас она важней всего. – Батюшка улыбается, давая понять, что тоже немного разбирается в военном деле… Примерно так же, как я в законе Божьем. Надеюсь, «не более получаса» в его понимании означает полчаса плюс-минус пару минут. За это время попытаемся разобраться с делами в лагере, тем более, что пленные за время нашей беседы вышли на плац, а Дольский о чем-то разговаривает со стоящим рядом судя по всему старшим из их числа и еще одним священником. Поэтому оставляю отца Павла и иду знакомиться с новыми людьми.

За три шага Анатоль козыряет мне и вполне официально докладывает:

– Господин капитан, освобожденные из плена построены и ждут дальнейших указаний.

Мощный, ширококостный и основательный батюшка с окладистой черной бородой. коротко представляется:

– Приходской священник отец Владимир. Вместе с отцом Павлом окормляю страждущих в плену.

Стоящий рядом индивидуум в изрядно поношенной форме принимает строевую стойку и, непроизвольно скосив глаза на пустое место там, где должны находиться погоны, несколько неуверенно представляется:

– Поручик Мехонин, 33-й пехотный Елецкий полк.

– Капитан Гуров, отдельный Нарочанский батальон. Вы будете в лагере старший по чину? – Сходу пытаюсь вникнуть в суть дела. Но Анатоль в свойственной ему манере вмешивается в ход событий и выдает самую важную на его взгляд информацию.

– Господин капитан, поручик Андрей Андреич Мехонин действительно является здесь старшим по чину. Помимо него в лагере есть еще три офицера в чине прапорщика и семьсот шестьдесят три нижних чина, что подтверждается изъятой у охраны регистрационной книгой. Из них семнадцать человек – лежачие больные, еще девятеро на грани голодного истощения. Всем им требуется медицинская помощь… Денис Анатольевич, это спускать нельзя!.. Остальные находятся на плацу. Я уже предложил им вступить в добровольческий батальон. Большинство – за, только и ждут, когда оружие выдадим.

– А что, есть и те, кто против?

– Так точно, господин капитан. – Хрипловато от волнения подает голос новоявленный поручик. – Восемьдесят один человек отказались… Они сами еще год назад добровольно сдались в плен… И теперь вот…

– Андрей Андреич, давайте без официоза. – Надо хоть как-то подбодрить человека. – Скажите, Вы готовы принять командование батальоном? Честно, положа руку на сердце.

– Да. – Ответ уверенный и не дающий ни капли сомнений. – Готов… У меня к ним за последний год большие счеты. И у остальных – тоже… Долго рассказывать…

– Хорошо, Вы ведь лучше знаете людей, сможете разбить на роты и взводы?

– Конечно… Денис Анатольевич… Тем более, уже почти что сделано. Осталось в паре случаев со взводными унтерами решить – и всё.

– Добро. Значит, семьсот шестьдесят три минус семнадцать, минус девять и минус восемьдесят один… Получается шестьсот пятьдесят шесть. Три роты по двести с чем-то человек. Командирами рот ставьте прапорщиков. Формируйте колонны и выдвигайтесь на Полесскую станцию. Организуете получение трофейного оружия и сухого пайка из германских запасов. Предупреждаю сразу – сначала по банке тушенки и пачке галет на троих, иначе замаетесь животами, и бойцы из вас будут никакие. Вопросы есть?

– Я буду и ротным и батальонным одновременно. С Вашего разрешения. – Мехонин тут же поясняет свое решение. – Один из прапорщиков – артиллерист. Роту не потянет…

Ух ты! Кажется, я знаю, кто будет из пушек в броневагоне стрелять!.. Приятная новость тут же улетучивается со следующим вопросом поручика:

– Что делать с остальными… Ну, кто не захотел…

– А ничего. Найти подвал, из которого не смогут убежать и запереть там. Не хватало еще, чтобы кто-то снова к германцам перебежал с ценной информацией. Единожды предавший… ну и так далее.

В глазах Мехонина читается явственное сомнение, но возражать он не решается и убывает к только что родившемуся подразделению.

– Денис, может быть, действительно поговорить с ними? Мало ли что там было? – Анатоль негромко сеет сомнение в только что отданном распоряжении. И оказывается прав. В куче навоза тоже можно найти что-нибудь стоящее…

Восемьдесят один человек… Четыре шеренги по двадцать человек, окаймленные оцеплением «кентавров»… Больше, чем полторы сотни глаз смотрят, ожидая, что я им скажу. А ничего особенно приятного я им сказать не могу…

– На время боя все вы будете закрыты в каком-нибудь подвале. В случае попытки выбраться, охрана будет стрелять без предупреждения. – Охраны как таковой по определению не будет, у меня каждый человек на счету, но им об этом знать не обязательно. – Потом разбираться с вами будут жандармы и военно-полевые суды.

Недовольный гул прокатывается по шеренгам, штурмовики подобрались, готовясь пресечь возможные эксцессы…

– Вы все здесь стоящие добровольно сдались в плен врагу!.. То есть, изменники присяге, дезертиры и перебежчики! Что еще вы заслужили?..

– Вашбродь, дозвольте обратиться! – Из третьей шеренги раздается злой выкрик. – Разобрались бы сначала, чем нас лаять!

– Кто там такой смелый? Выйти из строя!

Расталкивая впереди стоящих, на всеобщее обозрение выходит чернявый усач в потрепанной форме и разбитых сапогах.

– Ко мне!

Солдат, пытаясь изобразить строевой шаг, подходит и хрипло рапортует:

– Вашбродь, младший фейерверкер Новиков по Вашему приказанию явился!

– Ну, давай с тобой и разберемся. Рассказывай, как в плен попал.

– А с год назад. Туточки неподалеку, под Колдычево наша батарея стояла. Четыре трёхдюймовки, да по пятнадцать снарядов до каждой. И батарейный расписку дал начальству, што не будет стрелять до ихнего приказа, он сам нам говорил. А когда германец в атаку попер, он приказал все их выстрелить, штоб пехотку нашу бегущую прикрыть, а када на нас германцы набежали, сказал, мол, сдавайтесь в плен, ребята. А сам за кустики сиганул и из пистолетика и застрелился. А у нас по одному-два патрона на винтарь было. Вот мы их выстрелили, а затем лапы вверх и подняли…

– Правду говоришь? – Подхожу почти вплотную к пленному. – Смотреть в глаза и отвечать!..

– Правду!.. – Выдыхает тот, не отводя взгляда, и я ему почему-то верю.

– Кто-то еще из твоих батарейцев здесь? – Дожидаюсь утвердительного кивка и продолжаю. – Вызывай сюда.

– Серега, Петруха, Минька, Семеныч, сюда идите!..

Из строя выходят четверо солдат и становятся рядом, ожидая решения своей судьбы.

– Воевать будете?

– Да!.. Так точно!.. – Ответы звучат вразнобой.

– А почему не вышли, когда всем предлагали?

– Ну, так поручик сказал, што из наших ему добровольцы не надобны. – Отвечает за всех Новиков.

– Ну, ему не надобны, мне пригодитесь… В строю есть еще кто так же попал?

– … Никак нет, были люди, но щас они в бараке, лежачие… – Ответ фейерверкера следует после нескольких секунд раздумий.

– Добро. Сейчас идете к поручику Мехонину, докладываете, что вы пока будете с батальоном, а потом я вас заберу. Выполнять!..

Оставляю Дольского хозяйничать в лагере и возвращаюсь на станцию. Причем очень вовремя. Обе группы пепеляевских разведчиков уже у ворот и готовы трогаться в путь, а у меня возникла одна интересная мысль, как попытаться нейтрализовать некоторые преимущества гансов в предстоящем бою. Не факт, что получится, но попробовать стоит. Поэтому притормаживаю готовых двигаться бойцов, посылаю одного из них за Анатолием Николаевичем, который, впрочем, почти сразу же находится, и провожу последний инструктаж командиров групп:

– Значит так, группы имеют задачу блокировать мосты через Щару и не пропустить эшелоны по железной дороге к Барановичам. На мой взгляд лучше всего расставить пулеметы по обе стороны от пути, замаскироваться, подорвать два-три стыка рельсов сразу за мостом и дожидаться поезда. Подрывники свое ремесло знают, постараются сделать всё незаметно. Поэтому, скорее всего паровоз и один-два вагона сойдут с рельсов, остальные останутся на мосту, заперев проход. Германцы попытаются высадиться из вагонов, что будет им очень неудобно, вот тут их и валите. Да, не забудьте про охранение с флангов, а то найдутся еще особо настырные гансы, переправятся вброд где-нибудь неподалеку и попытаются вас смять… В-общем, всё, ученого учить – только портить. Одна группа может выдвигаться, вторая задерживается на пять минут. За это время, фельдфебель, найти среди трофейных лошадей экземпляр похуже, оседлать и ждать пассажира. Возьмете с собой одного из пленных офицеров, с завязанными глазами вывезете его за город, там отпустите…

– Что задумали, Денис Анатольевич? – Интересуется Пепеляев, шагая вместе со мной в сторону складов с пленными. – Зачем Вам этот офицер?

– Хочу отправить его к немцам, Анатолий Николаевич. С определенной информацией.

Стоящий в охранении боец быстро снимает растяжку с входных ворот, а я тут же заявляю нескольким перепуганным гансам, что хочу видеть майора Виттеля. Через минуту начальник штаба и врио командира полка в одном лице уже стоит передо мной. Слегка напуганный внезапным визитом, но изо всех сил старающийся не показать этого. Так, еще одна небольшая тренировка в немецком…

– Герр майор, мне нужен один из ваших офицеров. Он повезет от меня послание к командирам тех частей, которые соберутся штурмовать город.

По лицу немца видно, что испуг сменяет напряженная работа извилин из серого вещества. А затем на лице появляется самодовольная, одобрительная и даже несколько заговорщицкая улыбка.

– Кажется, я понял, каков смысл этого послания, герр гауптман! Вы, оказывается, обладаете не только личной храбростью, но и достаточным благоразумием и предусмотрительностью и не желаете рисковать жизнью своих храбрых солдат в столь безвыходной ситуации. Я готов сам отправиться к своему командованию и лично походатайствовать о том, чтобы к Вам и Вашим людям в плену относились по-рыцарски, как и подобает относиться к настоящим воинам.

Чего?!.. Выводы ганс делает настолько неожиданные, что теперь уже мне приходится несколько секунд напрягать мозги, стараясь понять, о чем он лепечет… Этот придурок решил, что я хочу отправить кого-нибудь из них для обсуждения условий сдачи в плен?!.. Охренеть, блин!.. С его стороны это или очень большая глупость, или очень большая наглость…

– Вам делать это вовсе не обязательно, герр майор! Потому, что у меня и в мыслях не было сложить оружие и сдаться!.. Вам не кажется, что за подобные слова я имею полное право требовать сатисфакции!? – Вот и чудненько, немец опять начинает бояться. – Впредь, если не хотите внезапно умереть молодым и красивым, хорошенько подумайте, прежде, чем что-то сказать!.. Что же касается послания, ваш офицер должен передать, что в случае применения артиллерии я прикажу вывести всех пленных на улицы и равномерно привязать к заборам и фонарным столбам по всему городу. Если должны погибнуть мирные жители, а это, как я думаю, при обстреле будет неизбежно, то почему такая же участь должна миновать ваших солдат? Вот я и хочу довести до сведения ваших командиров, что стрелять они будут не только по «русским варварам», но и по своим соотечественникам.

– Но… Вы не можете!.. Есть же Конвенция!..

– Герр майор! Не надо мне рассказывать сказки про конвенции после того, как вы их сами постоянно и повсеместно нарушаете!.. Я даже не буду морить голодом, и подвергать истязаниям германских солдат, использовать их для строительства оборонительных сооружений, как вы это делали с нашими пленными. Они просто побудут в роли мишеней для своих же кригскамрадов-артиллеристов… Всё, разговор окончен! Даю ровно одну минуту! Время пошло!..

Вторая группа разведчиков вместе с каким-то германским лёйтнантом, которому поверх штатного головного убора нацепили для красоты и соблюдения режима секретности мешок, где раньше, судя по цвету, хранился уголь, разъезжается в воротах с прибывшим из лагеря Анатолем и мы, найдя Пепеляева, снова устраиваем очередное совещание-пятиминутку.

– Анатолий Николаевич, распорядитесь еще раз частым гребнем пройтись по всем вагонам и станционным зданиям. Ближайший тыл, куча армейских складов и арсеналов, не может быть, чтобы не нашлись еще пулеметы.

– Кстати, в казармах бригады мы тоже нашли складские помещения. – Дольский, улыбаясь, похлопывает прутиком по голенищу.

– Вот и пошли, господин штабс-капитан, с той же целью своих орлов там покопаться. – Обращаюсь к Дольскому. – А потом собирай бойцов – и езжай осваивать вторую станцию, там сейчас всего полтора десятка человек. Ты сколько «кентавров» в резерве оставил?

– Те, которые на станции, столько же со мной и ваш, господин капитан, личный эскорт, бьющий баклуши во-он там, возле депо. Всего – полсотни бойцов.

– Не переживай, скоро я тебе их верну. Анатолий Николаевич, сколько у Вас?

– Примерно столько же, сорок восемь человек. – Пепеляев на секунду задумывается. – И еще восьмеро в экипаже броневагона пулеметчиками.

– Хорошо, на каждую станцию отправим по роте из сводно-добровольческого батальона. И одну – на блок-посты на въездах в город… Блок-пост, Анатолий Николаевич, это укрепленный контрольно-пропускной пункт на въезде в город. Конкретно в наших условиях – хорошо оборудованные позиции для двух-трех пулеметов и пары взводов пехоты. И оборудовать их надо прямо сейчас. Силами Мехонинского батальона… Кстати, пойдемте посмотрим, как у них дела…

Поручик смог сделать всё необходимое для превращения толпы людей, еще час назад бывших пленными в подобие воинского подразделения. Две роты уже получили трофейные винтовки, и теперь часть бойцов, наверное, уже слопавшая свою пайку, сидя вдоль складских стен, осваивалась с 98-ми маузерами, часть еще азартно «воевала» с консервными банками. Третья рота под руководством своего новоиспеченного командира только заканчивала вооружаться и должна была прибыть с минуты на минуту. Обычная, несколько суетная картина жизни обычного батальона. Если не принимать во внимание не совсем исправную форму, отсутствие фуражек, трофейные ремни с подсумками и прочие мелочи, сурово караемые на каждом строевом смотре. Зато по отрывкам разговоров, поведению было видно, что это уже не пленные, а солдаты. Или очень стремящиеся ими быть.

Командный состав в это время, оккупировав закуток между штабелями шпал, занимался рукоделием. Неизвестно где найденная катушка черных ниток с иголкой, огрызок химического карандаша, кусок брезента, – и на плечах Мехонина уже прочно обосновались погоны поручика, а прапор, сидящий рядом, заканчивает пришивать свои. И то, что просвет вышит грубыми и кривыми стежками, а звездочки нарисованы, ничего не меняет.

Завидев нас, поручик встает и докладывает уже гораздо более уверенным тоном, нежели полчаса назад:

– Господин капитан, батальон заканчивает подготовку к боевым действиям. Через десять минут последний взвод получит оружие. Все нижние чины накормлены… Я взял на себя смелость отдать приказание реквизировать в одном из вагонов и раздать трофейную амуницию. Так как ремней у нас в лагере не было.

– И правильно сделали, Андрей Андреевич. – Одобряю самоуправство, не в карманах же бойцам патроны таскать. – Если наткнетесь еще на что-то нужное, забирайте без тени сомнения. Не думаю, что интенданты и с одной, и с другой стороны будут искать пропавшее имущество.

А еще говорят, что совпадений не бывает! Буквально через пару секунд с воплем «Вашбродь!» к нам заворачивает долговязый боец с восторженным выражением хитрющих глаз. Завидев высокое начальство, резко тормозит, затем вспоминает, что он теперь солдат расейской армии и, приложив руку к видавшей гораздо лучшие времена фуражке, выдает:

– Ваше благородие, дозвольте обратиться до их благородия поручика Мехонина по срочному… и секретному делу!

– И что за такое секретное дело у тебя?

Хитрюга делает вид, что мнется, не зная, как сказать, потом всё же «раскалывается»:

– Там эта… звиняйте, Вашбродь, хлопцы до ветру побегли… ну и эта… в ешалоне, што на предпоследних путях стоить два вагона с сапогами нашли…

– Андрей Андреевич, командуйте. Повзводно, без паники и отрыва от основной деятельности. – Под дружный смех присутствующих выдаю очередное указание. – По готовности батальона к бою – вестового с докладом ко мне. А также прапорщика-артиллериста и пятерых бойцов, что я к Вам отослал…

Судя по минутной стрелке, отведенные отцом Павлом полчаса на сборы инициативной группы истекли, поэтому быстрым шагом, местами переходящим в очень быстрый, перемещаюсь к въезду на станцию. Там из интересующих персон пока никого, так что можно перевести дыхание и перекурить. В прямом и переносном смысле…

Но недолго, едва успеваю докурить папиросу, мысленно кляня всяких там гражданских шпаков за расхлябанность, как из-за поворота появляются две пролетки, и «пролетев» оставшееся расстояние с максимальной для этого вида транспорта черепашьей скоростью, останавливаются шагах в десяти от меня. М-да, таким худющим лошадкам везти четверых, не считая хозяина, – настоящий подвиг, немудрено, что задержались. Из экипажей вылезает разношерстная компания и, возглавляемая священником, приближается ко мне. Почти все одеты в тужурки и мундиры своих ведомств, только два немолодых господина в цивильном, но почему-то мне кажется, что когда-то давно оба давали клятву Гиппократа. Так оно и оказалось, Иван Викентьевич Студзинский действительно раньше служил земским врачом, а Болеслав Станиславович Яблоновский был провизором в аптеке купца Подлишевского, с приходом немцев оба занялись частной практикой.

Рядом, стараясь выглядеть молодцевато, стоит сухопарый старичок со старомодными бакенбардами. Когда-то темно-синий, а сейчас какого-то неопределенного цвета мундир с двумя рядами пуговиц, на фуражке и в петлицах эмблемы Почтеля. Скрипучим голоском представляется бывшим начальником почтовой и телеграфной станции города Михаилом Ивановичем Рожановичем.

А вот дальше стоит интересная парочка. Господин в черном мундире МВД старого образца, на левой стороне которого красуется нагрудный знак в виде каски и двух топоров в венке.

– Брандмейстер городской пожарной команды Алексей Алексеевич Булкин. – Пожарный предвосхищает мой вопрос. – И поныне действующей.

– Понимаю, война войной, а пожары тушить всегда надо. И большая у Вас команда?

– Один линейный ход с насосом «Лангозипен», один рукавный, один багорный и четыре бочки. В наличии тридцать четыре человека… Раньше было больше, но многие эвакуировались.

Наступает черед следующего персонажа, наверное, самого колоритного в этой компании. Невысокий, поджарый, лет тридцати двух-тридцати пяти. Китель защитного цвета с черными шароварами, на плечах вместо погон синие витые шнуры, из-под которых торчит по три золотистых лычки. На груди какая-то латунная бляха, серебряная медалька на анненской ленте и… солдатский Георгий! Но самое главное отличие от остальных – шашка-драгунка в потертых ножнах, висящих на плечевой портупее!..

– Здравия желаю, Вашбродь, отделенный надзиратель арестного дома Круталевич… Прохор Петрович…

– Я смотрю, Прохор Петрович, что повоевать Вы успели.

– Точно так. Всю русско-японскую прошел.

– А шашка откуда?

– Это уже когда на службу устроился, выдали. Когда германец пришел, приказано было всю оружию сдать. Ну, я револьвертик свой и отнес, а ее, красавицу, сховал до поры до времени, как знал, что пригодится.

– Не возражаете, Прохор Петрович, если я на армейский лад буду Вас старшим унтер-офицером называть?..

Широкая довольная улыбка служит недвусмысленным ответом.

Инженеры-путейцы оказались начальником станции, на которой мы находились, Петром Григорьевичем Смолевицким и его «правой рукой», начальником депо Владимиром Владимировичем Неймандом.

– Вот, господин капитан, люди, могущие оказать посильную помощь в защите города от супостата. – Отец Павел без долгих предисловий переходит к сути вопроса.

– Предвосхищая Ваши вопросы, господа, сразу скажу, что нас немного, но, тем не менее, уходить мы не собираемся, так же, как не собираемся пустить в город германцев до подхода основных сил. Как мы будем это делать, увидите позже. Но если хотите нам помочь, давайте сразу решим что именно вы сможете сделать… Первое и, на мой взгляд, самое важное. Мы постараемся не допустить применения артиллерии, но на всякий случай пожарная команда и врачи должны быть готовы оказать помощь горожанам.

– Мы готовы взять на себя медицинскую часть. – Подает голос земской врач Иван Викентьевич. – Но у нас нет запасов лекарств. В городе три аптеки, но германцы оттуда всё давно выгребли для своего госпиталя.

– Вот надо оттуда забрать все медикаменты обратно. – Это уже вступает второй медик, Болеслав Станиславович. – До Свитилович рукой подать, не более версты будет.

– Насколько я понял, рядом с городом находится германский госпиталь? – Так, процесс пошел и это радует. – Господа, после того, как закончим беседу, возьмите две-три пролетки, я дам в сопровождение офицера и взвод солдат и привезите оттуда всё необходимое. Если там есть раненые, оставьте им самый минимум… Да, а потом можно будет пробежаться по складам и вагонам на станции, вдруг что-нибудь по вашей части найдется.

Далее… Алексей Алексеевич, что касается Ваших пожарных. Насколько я вижу, у Вас в депо есть каланча. Окрестности города с неё хорошо видны? Мы можем устроить там наблюдательный пункт?

– Да, конечно. Местность равнинная и всё видно, как на ладони. И город, и всё вокруг.

– Замечательно. Тогда осталось протянуть туда линию полевого телефона со станции…

– Простите великодушно, но это совсем не обязательно. – Скрипучим голосом нас прерывает почтмейстер. – Между прочим, молодой человек, у нас в городе вот уже пять лет, как действует телефонная станция. И у Алексея Алексеевича в депо есть аппарат. Достаточно перенести его на каланчу и коммутатор в любую минуту соединит Вас и со станцией, и с другими абонентами.

Опаньки, вот это и здорово, и не очень. Не очень, потому, что до сих пор сие учреждение не находится под нашим контролем! Надо это срочно исправлять! Тем более, что гансы могут передавать своим камрадам нужную информацию! Хотя, куда кроме городских номеров они дозвонятся?.. Но всё же…

– Михаил Иванович, а как Вы посмотрите на то, чтобы снова взять в свои руки руководство почтой, телеграфом и коммутатором?

– С превеликим удовольствием, молодой человек, с превеликим удовольствием. Только, боюсь, нынешнему германскому персоналу и некоторым нашим персонам не понравится мое назначение и те распоряжения, которые я буду отдавать.

– А вот для этого у Вас будут помощники. – Киваю в сторону бойцов, ждущих меня возле лошадей. – И что-то подсказывает мне, что они смогут быстро убедить любого оппонента, что существует два мнения: Ваше и неправильное.

Старичок расплывается в довольной улыбке. Наверное, попытается под шумок свести с кем-то личные счеты. Ну да лишь бы делу на пользу, остальное – мелочи…

– Теперь с Вами, Прохор Петрович. Возьмете на себя наведение порядка в тюрьме, в смысле, в арестном доме? Там сейчас мои солдаты дежурят, если что, они Вам помогут.

– Не извольте сумневаться, Вашбродь! И солдатиков Ваших забирайте, я так думаю, кажный человек на счету будет. Я по своим дружкам-товарищам пройдусь, с кем раньше служил, порядок обеспечим…

– Да, любезный… Прохор Петрович! Будьте так добры, выпустите сразу же фон Абихта. Все же знают, за что его кинули в тюрьму. – Прорезается начальник станции и поясняет персонально для меня. – Витольд Арнольдович приболел во время эвакуации, и семье пришлось остаться здесь. По образованию он – инженер горных дел, но имеет глубокие знания почти во всех областях техники. Проработал до войны пару лет в Германии… Да, кажется, во время Русско-японской служил в артиллерии.

Оп-па, вот с этого момента поподробнее!

– А кто и за что его посадил за решетку?

– Военные власти. За то, что ударил германского фельдфебеля. Тот отпустил на улице скабрёзную шутку про Софью Артуровну, жену инженера, думая, что немецкого никто не поймет. Любого другого расстреляли бы, а тут – немецкая фамилия с приставкой «фон», работа в Рурском бассейне, вот и посадили до выяснения всех обстоятельств.

– Хорошо, более того, хотел бы лично с ним познакомиться. Но это позже, а сейчас скажите, пожалуйста, Петр Григорьевич, можете ли Вы взять на себя управление станцией? Меня интересуют только два вопроса. Возможно ли обеспечить курсирование вон того броневагона по всем прилегающим веткам? – Киваю на виднеющийся из-за состава трофей. – И в случае прибытия состава с отступающим неприятелем, куда его можно загнать, чтобы максимально затруднить высадку?

– На нашей станции, думаю, мы сможем организовать работу службы движения и обеспечить Вашему железному чудищу ход во всех направлениях. – Начальник станции отвечает только после утвердительного кивка своего зама. – Что же касаемо Барановичей-Первых… Там осталось совсем немного людей, многие уехали. Начальник станции барон Каульбарс подал своим подчиненным не очень хороший пример. Но мы постараемся сделать всё возможное.

– А состав с германцами, буде таковой появится, можно загнать на товарную площадку. – Дополняет начальник депо. – Там по обеим сторонам пути склады с узенькими рампами, не враз выберутся…

Разговор прерывается появлением еще одной пролетки, из которой чуть ли не на ходу выпрыгивает строго одетый господин средних лет и, торопясь, направляется к нам.

– Простите великодушно, господа, как только узнал о столь знаменательном событии, сразу же поспешил к Вам, бросив все дела!.. Господин капитан, позвольте представиться, содержатель и заведующий мужской прогимназией титулярный советник Исидор Киприанович Шулицкий. Скажите, чем в столь знаменательный час я могу быть полезен Отчизне?..

М-да, при виде этого «директора школы» с генеральским чином на ум приходит только одно: лучшая помощь – не мешать! Но ведь обидится, поэтому… Поэтому находим ему подходящее занятие.

– Капитан Гуров, честь имею! Исидор Киприанович, к Вам у меня есть преогромнейшая просьба. Боюсь, что никто с этим делом лучше Вас не справится. Дело в том, что, стремясь донести до общественности и предать гласности те ужасные нарушения международных конвенций и соглашений, что творят тевтоны в захваченных городах, во всех освобождаемых населенных пунктах специальные комиссии собирают и документируют факты насилия, злодейского обращения и преступлений против мирного населения. Не возьметесь ли Вы за создание и организациию работы подобной комиссии в городе?..

Из ответной почти трехминутной речи я кое-как понял, что не ошибся, поручив столь важное дело в руки господина статского советника, и что он немедленно начнет действовать, подключив к этому делу нескольких своих учителей и присоветованного на полном серьёзе отцом Павлом законоучителя железнодорожного училища диакона Даниила Кунцевича. Проводив сего общественного деятеля такими улыбками, по которым было видно, что только он один ничего не понял, мы вернулись к прерванному разговору…

Который, впрочем, надолго не затянулся. Медики «прихватизировали» одну пролетку, Пепеляев, решивший их сопровождать, взял для охраны и убедительности полувзвод своих разведчиков, погрузил в реквизированную у железнодорожных гансов повозку трофейный МГ-шник и отправился добывать медикаменты, оставив за себя поручика Мехонина, который уже вовсю готовил станцию к обороне. Вовремя вспомнив, навязал им еще и деликатное дело – отвезти в госпиталь трупы генералов. Каждый должен хоронить своих мертвецов.

Второй экипаж увез остальных «помощников». Старичок почтмейстер отправился принимать бразды правления в царстве связи, имея в качестве почетного эскорта и личной гвардии пятерку «кентавров», брандмейстер пообещал вскоре телефонировать прямо с пожарной вышки, старший унтер Круталевич поехал набирать себе команду ветеранов для арестного дома. Путейцы разделились, начальник станции отправился собирать оставшихся в городе стрелочников, обходчиков и прочий рабочий люд, а Нейманд умчался инспектировать свое любимое депо на предмет изменений, сделанных немцами. Священник собрался было снова в лагерь, где оставались больные, но мне удалось притормозить его для очень важного разговора.