Текст книги "БП (СИ)"

Автор книги: Дмитрий Зурков

Соавторы: Игорь Черепнев
сообщить о нарушении

Текущая страница: 129 (всего у книги 136 страниц)

Русский знает достаточно хорошо, да ещё и поговорками сыплет, прям профессор филологии какой-то. Наверное, долго жил в России… Но изложил всё красиво, с такими аргументами спорить трудно… И что теперь? Потащит с собой по штабам до самого Берлина?.. И вариантов особо нет, рыпнусь, – Нольд сразу сзади отреагирует. Был бы майор один – была бы надежда…

– … Я не испытываю симпатии ни к русским, ни тем более к вам лично. Но я – солдат и обязан выполнять приказы. – Немец смотрит на меня колючим взглядом. – И я имел приватный разговор с полковником Николаи, из которого сделал определённые выводы…

Это что, кайзер подсуетился? Сказал своё веское слово и все взяли под козырёк? Вполне возможно, учитывая пресловутый орднунг…

– Признаюсь, я несколько удивлён. Командир особого батальона – и лично в разведку? Местность тут не располагает к ведению активных действий. Наступать здесь вам будет трудно, точнее сказать – почти невозможно. Даже если прорвёте оборону, подвоз боеприпасов и продовольствия будет крайне затруднителен. Я уж не говорю о том, что через эти ущелья можно протащить только горные орудия, а противостоять вам будет превосходящая по численности артиллерия. Так зачем же вы пришли?.. Потренировать своих солдат действиям в горах перед началом летней кампании? Тоже маловероятно, для этого есть другие, более удобные способы…

– Разрешите, герр майор? – Нольд впервые за всё время подаёт голос, переходя на немецкий. – Два года назад на Западном фронте взвод пехоты ночью был вырезан до последнего солдата. Как выяснилось – за то, что замучили пленного русского.

– Возможно, лёйтнант, вы правы. – В глазах Гольдбаха просыпается интерес. – Что на это скажете, господин подполковник?

– Возможно, он прав, а, возможно, – нет. – Кажется, пора прекращать играть в молчанку. – Да, я – подполковник Гуров, командир 1-го отдельного Нарочанского батальона. Больше пока ничего сказать вам не могу, остальное узнаете попозже.

– Не забывайте, что сейчас вы у нас в плену, а не наоборот. – Ганс высокомерно-издевательски оскаливается. – Майор фон Тельхейм был моим другом ещё с училища. И, насколько я знаю, вы лично его убили. Так что никто не помешает мне отомстить… Добившись перед этим всей нужной мне информации!

– Фон Тельхейм нарушил приказ своего начальника, за что и поплатился. Видите, герр майор, как это плохо – нарушать приказы.

– Сейчас в вас, Деннис Анатольеффич, говорит наглость, а не храбрость. Впрочем, фон Штайнберг говорил, что оба этих качества присущи вам в полной мере.

– А ещё он должен был сказать, что на войне существует определённый кодекс чести…

– Значит, лёйтнант Нольд прав. Головы на кольях, господин подполковник? – Гольдбах упивается своей проницательностью. – Вы ставите меня в трудное положение. С одной стороны я должен отпустить вас, с другой – вы ведь снова придёте убивать наших союзников.

– Которые запятнали свои погоны и уже не могут называться солдатами.

– Что поделать, восточный менталитет. Человеческая жизнь никогда здесь не ценилась. А самым действенным стимулом считался страх…

– Не только. Имена Фархад и Ширин, например, вам ничего не говорят? Во все времена все восточные поэты считали своим долгом написать поэму, воспевающую их любовь. – Надо, пользуясь случаем, пофилософствовать, потянуть время. Когда вели сюда, небо на востоке начинало алеть, так что ждать осталось недолго… Надеюсь…

– Оставьте лирику! Здесь не поэты, а воины. И они говорят " Нет вести радостней, чем смерть твоего врага, и нет подарка лучше, чем голова твоего врага". Но мы отвлеклись. Честно говоря, я пока в раздумье, какое решение принять.

Летёха оставляет свой пост и, подойдя к майору, что-то негромко начинает ему втолковывать. Похоже, агитирует за то, чтобы разойтись, как в море корабли. Во всяком случае по другому услышанный обрывки фраз "отбили своего…", "они придут…", "никакой пощады…", "проявить благоразумие…", "приказ…", "оберст Николаи…" я истолковать не могу.

Хер майор целую минуту сидит в глубокой задумчивости, затем из двух зол выбирает наилучшее:

– Скоро рассвет, лёйтнант отведёт вас к тропе, и советую больше не испытывать судьбу. И не попадаться в изобретённые самим ловушки…

В наступившей паузе скорее не слышу, а чувствую чьё-то присутствие. Нольд, зараза такая, тоже напрягается, мигом выхватывает пистолет. Спустя секунды его примеру следует и Гольдбах.

– С вашего позволения, майне херен… Показываю на дверь, затем, получив молчаливое согласие, подхожу к ней, очень неприятно ощущая спиной точки прицеливания, открываю и негромко цокаю "Свои. Ко мне".

Сверху чувствуется лёгкое движение и из темноты материализуются два "призрака".

– Командир?.. Всё нормально?..

– Да. Не стрелять. Ждите…

Оборачиваюсь к немцам, стараясь не обращать внимание на чёрные зрачки пистолетных стволов.

– Господа, опустите оружие и не делайте глупостей. Герр майор, я имею приказ, аналогичный вашему и поэтому трогать вас никто не будет…

Делаю знак рукой, "призраки" влетают в блиндаж и тут же берут гансов на прицел. За ними появляются ещё двое…

– Повторяю, вы неприкосновенны. Даю в этом слово офицера. Разрядите пистолеты. – Говорю по-немецки, чтобы Нольд сгоряча не взбрыкнул – с него станется.

Летёха пристально смотрит мне в глаза, затем выщёлкивает магазин из своего люгера, дожидается, пока слегка взбледнувший Гольдбах не сделает то же самое и передаёт их мне вместе с запасными.

– И что теперь, господин подполковник? – Майор потихоньку приходит в себя.

– Мы сделаем то, зачем пришли, затем отпустим вас и уйдём сами.

– Что конкретно вы хотите сделать?

– Как правильно догадался лёйтнант Нольд, провести акцию возмездия. Для начала наведаюсь в гости к Халиль-бею, выясню, что сподвигло его на подобные действия…

– Он и его солдаты тут не при чём. – Немец почти успокоился. – Это дело рук ублюдка Бахчо и его швайнехундов. Энвер-паша использует курдские племена в качестве добровольцев…

– В основном для карательных операций. Вам наверняка известно, что тысячи погибших армян на совести таких банд, которые стыдливо именуются турецким командованием "иррегулярной конницей".

– Да, я знаю, что их привлекали к поддержанию порядка внутри империи и охраны выселяемых армян по пути следования в лагеря…

– Вырезать всех поголовно в Ване вы называете поддержанием порядка?! Выгнать стариков, женщин и детей в пустыню и там изрубить в куски – это, по вашему, называется "охранять"?! Не лукавьте, герр майор!..

– Это внутреннее дело турецких властей и нас не касается. – Ганс быстро идёт на попятную. – Но даже если то, что вы говорите – правда, нужно ли равняться на этих фанатиков?

– Нужно! Вы же хорошо знаете русский, слышали такую поговорку "Клин клином вышибают"?..

Спор прерывает появление Остапца в сопровождении подъесаула и двух его пластунов. "Батя", улыбаясь, протягивает мне мою "бету", а казак старается скрыть вздох облегчения.

– Командир! Живой?..

– Как видишь, Иваныч, даже почти здоровый. Камушком по голове прилетело, а так ничего… Как прошли?

– Группа обеспечения взрыв услыхала, доложилась. А там всех на ноги поднял. Этот, из армян главный который, провёл. Во тьме, как кошка видит… Часовые сняты, блиндажи блокированы, на флангах пулемёты развернули, дальше что делать будем?

– … Так, пиротехнику с собой всю брали? – Остапец утвердительно кивает. – Тогда готовьтесь минировать эти крысиные норы. На каждый вход – по "зорьке" и по паре лимонок. Берёшь три "пятёрки", две идут со мной. Подъесаул, не обижайтесь, но оставляю за главного своего подпоручика. Это – его работа.

– Добро. Не время погонами меряться. – Пластун весело улыбается. – Заодно поучимся малость… А сами-то куда?..

– Надо ещё в одно место наведаться. Найти курдов. Головы на кольях – их рук дело.

– Командир, а если нам первыми шумнуть придётся? – Остапец, похоже, не очень доволен идеей. – Здесь-то мы всех кончим, но и уходить придётся не мешкая. А с вами что?

– Тоже всех перебьём и будем уходить отдельной группой. Если за вами погонятся, – ударим с фланга, возьмём в два огня. Опознаёмся как обычно. В первый раз, что ли?

В глазах бывшего погранца читается твёрдая уверенность в том, что встреча командирской головы с куском древнего гранита не прошла бесследно, но спорить он не решается.

– Да, ещё – германцев не трогать, даже не дышать в их сторону. Выставить охрану – и всё. Иваныч, имей в виду: лейтенант – из егерей. Очень нам хорошо знакомых… – В двух словах инструктирую своих, затем поворачиваюсь к гансам. Лёйтнант шёпотом что-то продолжает горячо доказывать херу майору. – Господа, вы остаётесь здесь до моего возвращения. Под охраной. Ещё раз прошу не делать необдуманных поступков.

Нольд бросает вопросительный взгляд на Гольдбаха и, поймав его еле заметный кивок, чеканит на немецком:

– Герр оберст-лёйтнант, стоянка Бахчо в трёхтсах метрах на юго-запад, за каменной грядой. Вы найдёте её по двум кострам. Сейчас там восемь человек, остальных он отпустил за припасами.

– Благодарю вас, лёйтнант. До скорой встречи…

* * *

Костры показались сразу, как только мы обогнули одно из нагромождений камней. Лагерь курды разбили в небольшой ложбинке между скальными грядами. Разведка бесшумно уходит вперёд, а мы делаем передышку. Из-за гостей. С несколькими своими добровольцами к нам почти насильно присоединился Гурген, приведший второй волной пластунов и часть своего отряда. Захотел вот человек лично отомстить за Вачэ. Единственное, что удалось добиться – обещания без команды ни чихнуть, ни пёр… шевельнуться.

Через несколько томительных минут возвращаются разведчики, старший сразу пробирается ко мне.

– Правый костёр – коновод, лошади рассёдланы, рядом ручеёк журчит, так что подобраться легко будет. Остальные – у левого костра. Насчитали шестерых, спят вповалку, часового нет. Рядом палатка стоит, главный, наверное, там.

– Щур, Сыч, ко мне. – Негромко подзываю командиров "пятёрок". – Щур, твой – левый фланг, двоих бойцов мне сюда. Сыч, отправь двоих убрать конюха, сам с остальными – справа. Палатка моя. Сигнал – крик совы. Скоро совсем рассветёт, начинаем через пять минут. Отсчёт пошёл…

Диверсы неслышно расползаются на исходные, а я, не отрываясь, смотрю на часы, и вслушиваюсь в тишину. Нарушаемую пока только недовольным шёпотом Гургена:

– Пачэму ми здэс? Нада идти их рэзат…

– Подожди две минуты. Полезешь сейчас – всё испортишь, да и под свою пулю попадёшь ненароком.

– Я смэрты нэ баюс. Атамстыт хачу…

– Ещё минута, и идём. Терпи…

Секундная стрелка обегает последний круг, трогаю за плечо "призрака", тот подносит руки ко рту и дважды негромко ухает сова. Вскакиваем и несёмся вперёд. Возле костра угадывается короткое множественное движение, пара теней вскакивает и тут же падает обратно на землю…

Вот и палатка. Как раз вовремя! Полог откидывается в сторону, бью с ноги, любопытный улетает обратно с удивлённым всхрипом. Ныряю следом, маленького светильничка хватает, чтобы сориентироваться. Бахчо в одних штанах, но уже с люгером в руке пытается подняться со своей кошмы. Уже в прыжке перехватываю нож в левую руку, секущий удар по запястью, пистолет вылетает из ставших непослушными пальцев. Приземляюсь коленом чуть пониже грудины, выбивая воздух из лёгких, правой ребром ладони – удар по сонной для верности. Хватаю первый попавшийся ремешок, перетягиваю жгутом руку басмача повыше резанного запястья, нечего ему слишком рано умирать, у меня на этот счёт другие планы… Ага, вот ещё плетёный какой-то ремень, как раз подойдёт… Вот, локти почти к лопаткам притянуты, грудь "горделиво" колесом выгнулась. Теперь ноги спутать… А вот эта тряпка за кляп сойдёт… Всё, готов урод!..

Без особых нежностей выволакиваю "трофей" из палатки.

– Командир… – Сзади подходит Сыч. – … Там Лёшку нашли… И проводника… Тебе лучше самому глянуть…

Тела уже подтащили поближе к костру. Опознать можно только по обрывкам формы. При скудном отсвете пламени невозможно даже понять, где осколочные, где следы камней, а где отметины от калёного железа… Значит, они были живы, когда их притащили сюда… Суки, б…!..

– Вачэ!.. Вачэ!.. – Сдавленно хрипит Гурген, опускаясь на колени перед проводником. – Хужанэ (ублюдки)!.. Стаакэ (сволочи)!..

Я не могу даже закрыть Лёхе глаза, провожая в последний путь. Вместо них две дыры в подгоревших сгустках крови… Тошнотворно воняет палёным мясом… В голове какая-то звенящая пустота… Сзади шёпотом матерится кто-то из диверсов…

– Живых взяли? – Сам не узнаю своего голоса.

– Троих взяли. Вон сидят, с…ки. – Сыч показывает на двоих связанных курдов. Третий лежит рядом, ему верёвки не нужны, клинок распорол брюхо так, что половина содержимого вывалилась наружу… Ну, что, клин клином вышибают?

– Всем бошки с плеч!

Гурген одним прыжком подлетает к ближайшему курду.

– Ар-р-р!..

Кинжал рассекает горло от уха до уха, басмач хрипит и булькает, судорожно пытаясь вздохнуть, кровь в пламени костра кажется совсем чёрной. Второй помимо воли пытается отодвинуться, но один из бойцов хватает его за волосы, вздёргивая голову вверх, нож, блеснув алым отблеском, чиркает по горлу. "Оборотень" справляется не хуже кавказского клинка.

Пришедший в себя Бахчо мычит сквозь кляп, один из армян по моему кивку вытаскивает тряпку. Главный моджахед что-то бубнит по-своему. Стоящий рядом доброволец переводит:

– Гаварыт, что он и его шеккалы всо равно попадут в джаннат ан-на" им… в райский сад с прэкрасный гурия, а ванучий гяур будут гарэт в Джаханнам (ад).

– Райский сад, говоришь? Переведи ему, что он-то уж точно туда не попадёт.

Не знаю, насколько правы те, кто убеждён, что мимо рая пролетит укушенный собакой, повешенный, и кто-то там ещё, но честная смерть от пули не для этой сволочи. Пёсиков поблизости нет, а вот верёвку найдём обязательно! Только вот и подходящих деревьев рядом тоже нет… Ну, это дело поправимое…

– Сыч, столбы от палатки и копья сюда…

Пики у этих уродов в чуть выше человеческих роста. Толщиной, правда, в большой палец, но если связать несколько вместе…

Объясняю своим, что и как нужно сделать, и через минуту импровизированная геометрическая фигура "пирамида" готова, высоты в ней, к сожалению, под метр восемьдесят. Ничего, наконечники плотно вошли в каменистую землю, не выскочат.

Моджахеду снова затыкают рот, поднимают с земли и накидывают петлю на шею. Потом подтягивают к вершине "виселицы" так, чтобы он мог удержаться только на носках. Бахчо пытается что-то мычать, но боец, закреплявший верёвку, подтягивает её ещё сильнее и курд теперь может только хрипеть, проталкивая в лёгкие очередной глоток воздуха.

– Будьте прокляты ты и твои ублюдки! Сдохни, тварь!..

"Бета" толкает руки отдачей, глушитель гасит звук, перебитые пулями колени подламываются, тело дёргается в конвульсиях, потом затихает.

Прошу у Сыча полевой блокнот с карандашом, черкаю на чистом листке несколько слов, затем вырываю его, сворачиваю трубочкой и запихиваю под завязки штанов, уже успевших промокнуть вонючим. Вот и эпитафия готова. "Собаке – собачья смерть". Тебе, сволочь, в самый раз будет! Думаю, найдутся люди, способные перевести это на турецкий…

* * *

Тела Лёхи и Вачэ мы забираем с собой и успеваем пройти полсотни метров, как со стороны турецких окопов доносятся взрывы гранат. Пошла веселуха! Недолгая тишина после этого сменяется тарахтеньем пулемёта. По звуку, вроде, как наш льюис работает. А теперь и МГ-шник вписался басовитым речитативом. На подступах к окопам нас окликают свистом, бегущий впереди Щур отвечает «Свои». Останавливаемся возле каменного «порога», мимо нас мимо нас проскальзывает вереница пластунов, навьюченных трофейными винтовками. Четверо аж пулемёт тащат, Георгиевские кресты зарабатывают. Предрассветные сумерки ещё скрывают лица, Остапца узнаю по силуэту.

– Турок какой-то до ветру собрался, вот и пошла заваруха. Всё, как говорили, в каждый блиндаж по "зорьке" и пару лимонок, потом пластуны добивать кинулись, всех в ножи взяли…

Рядом с нами двое диверсов тянут, как бычка на верёвочке, полураздетого Халиль-бея, на шее которого болтается разбухшая планшетка, ещё двое сзади на случай пары поджопников, чтобы не притормаживал…

– … Только офицерику ихнему повезло, с нами идёт, бумаги свои тащит. Германцев сразу отпустили, у них там где-то авто было заныкано. Соседи тож всполошились, да на растяжки и пулемёты нарвались. Отход наши прикрывают, сейчас подойдут. У вас как?

– Нормально. Нашли проводника и Лёху. Мёртвыми. Принесли с собой, перейми тела. Дождись всех своих, забирай армян и отходи по тропе. Мы вас прикроем. Ждите у скал…

Мимо проносятся замыкающие, Щур и Сыч уже расставили своих бойцов веером, где бы турки не пошли, хоть по траншее, хоть сверху, встретим…

О, а вот и они. Топочут, галдят своё "А-ла-ла". Когда до передних остаётся метров десять, даю очередь, первый бегун летит на землю. "Призраки" подхватывают эстафету, "беты" хлопают негромко и со стороны совсем не страшно, но десяток пистолетов-пулемётов на такой дистанции!.. Прошлись, как косой смерти.

Турки даже и не поняли, что происходит и откуда ведётся огонь. Запоздало и вразнобой бахает несколько винтовочных выстрелов, все – в белый свет, как в копеечку. Туда, где сверкали вспышки, улетает несколько очередей.

– Отходим! – Командую своим, и мы уносимся к расщелине. На подходе опять опознаёмся свистом. Сзади бахает ещё один гранатный взрыв.

– То они пулемёт тронули. – Объясняет один из дожидавшихся нас диверсов. – А лимонку под ним не унюхали. И здеся щас поставим сюрпризик…

– Всё?.. Тогда – вперёд!..

Уходим по тропе, по очереди прикрывая друг друга. Успеваем догнать Остапца с основной группой, и снова сзади взрыв. Значит, погоня продолжается.

– Иваныч, недалеко отсюда ущелье расходится, как бутылочное горло, затем снова в расщелину сужается. Вот там надо льюис поставить, а то, чего доброго, гостей к себе в окопы приведём. И несколько человек – наверх с гранатами. Залезть смогут?

– Маи смогут! – Встревает подбежавший Гурген. – Эта нашы горы, ми сможэм!

– Добро, только моих пару-тройку тоже возьмёшь. Им с лимонками попривычней, чем вам. Остальные пусть уходят, мы догоним…

– Командир!..

– Не спорь! Лёшка меня собой закрыл! Так что это теперь – личное!..

Остапец бросает взгляд на Сыча, стоящего рядом. Краем глаза замечаю, что он кивает в ответ. Няньки, блин! Эскорт и сопровождение!..

Нет, дураков жизнь ничему не учит! Без передового дозора, вопя как на базаре, в "горлышко" вваливается ещё одна группа мстителей. Сколько ж вас там?.. Полвзвода?.. Нет, больше… Ну, давайте поближе!..

Короткий свист "Атака", льюис и две "беты" валят догоняльщиков на щебёнку, почти одновременно сверху летят уже видимые в алом рассветном свете чушки гранат, взрывы накрывают остальных турок, пара осколков звякает о камни рядом с нами. Да, в горах не те дистанции боя…

Высовываемся из-за укрытия, несколько очередей и лимонка сверху заставляет замереть тех, кто ещё шевелился. Надеюсь, что навсегда. Держим на прицеле кучу тел, пока не спустятся метальщики. Остальные гранаты уходят на минирование трупов и растяжки… Теперь уходим. До своих уже рукой подать…

* * *

В блиндаже подъесаула пытаюсь овладеть смежной специальностью. Абсолютно мирной – цирюльника и брадобрея. Это довольно занимательно, учитывая, что в роли клиента, намертво притороченного к неизвестно откуда взявшемуся здесь стулу, выступает ещё не до конца осознавший перемены в своей судьбе Халиль-бей. А вместо бритвы – «оборотень», минут пять демонстративно правленый на куске ремня с пастой ГОИ, коей стараниями Павлова у меня в достатке. Рядом за столом подъесаул с помощью Гургена и ещё одного армянина, знающего турецкий, пытаются разобраться в бумагах, захваченных у юзбаши. Чуйка моя почему-то уверенно подсказывает, что непростой экземплярчик попался, вот и хочу разобраться кто есть who и who есть кто.

– Вот мы и поменялись ролями, Халиль-бей. Я отведал вашего гостеприимства, теперь очередь за вами. – Начинаю аккуратно скоблить турку скулу возле левого уха, несмотря на отчаянные попытки отодвинуться. – Не дёргайтесь, могу порезать!.. Ну вот, я же предупреждал!..

"Нечаянный" порез начинает наполняться капельками крови, стираю их тряпочкой и кладу ему на колени, чтобы видел.

– Сидите неподвижно, я же не могу везти вас в Москву неопрятным… Да-да, в лагерь для военнопленных вы пока не попадаете… Но вернёмся к нашим баранам. Я хочу понять, зачем вы зверски убивали наших солдат и издевались над трупами. Вы же, турки, стремитесь сравняться с цивилизованными европейцами…

– Равняться с неверными? – Халиль-бей пытается высокомерно улыбнуться, но выходит это у него не слишком удачно, мешает нож у кадыка. – Мы более шести веков охраняли Восток от христианского нашествия. Наши предки умели писать, знали многие науки, когда ваши ещё жили в выкопанных норах и бегали по лесам в звериных шкурах… Я не желаю больще ни с кем разговаривать и требую, чтобы меня отправили к остальным пленным!

– А-астарожно! – Лёгкими движениями руки щегольские усы превращаются в щёточку "а-ля Адольф", подчищаю пару плохо выбрившихся мест на губе и пока клиент в лёгком шоке, возвращаю разговор в нужное русло. – Боюсь, что слово "требую" на неопределённое время стоит исключить из лексикона, могут неправильно понять и возникнут проблемы со здоровьем. Вашим здоровьем. Видите того казачьего офицера? Он просил отдать вас ему после того, как я закончу. Чтобы его подчинённые превратили обрезание в отрезание. У вас, конечно, евнухи иногда тоже в почёте, но сама процедура, сделанная без наркоза и не очень умелыми руками, будет крайне неприятной.

Делаю ещё один порез на подбородке и снова промокаю тряпочкой, пусть полюбуется и проникнется. Никто с ним политесы разводить не собирается ни сейчас, ни вообще.

– … И насчёт нежелания говорить – это вы тоже погорячились. Очень скоро наступит наступит время, когда вы будете изнемогать от желания рассказать что-нибудь ещё, лишь бы не испытывать повторно те муки, которые вам уготованы. Нет, никто не будет вырывать вам ногти, жечь калёным железом, выкалывать глаза, сдирать живьём кожу и посыпать раны солью. Это ведь такими способами вы защищались от кровожадных христиан. Вам придётся испытать нечто более ужасное. Считайте, что в буквальном смысле попадёте в ад… Но мы снова отвлеклись. Повторяю вопрос. Чья была идея издеваться над трупами? – На этот раз кончик ножа скользит по надбровью.

– Бахчо… Его отряд должен был проводить акции устрашения неверных…

– И, естественно, с вашего молчаливого согласия и при полном одобрении…

– Он – дальний родственник одного из самых многочисленных курдских племён. Было приказано ему не препятствовать.

– Почему именно здесь?..

– Денис Анатольевич, кажется, мы нашли кое-что интересное. – Подъесаул прерывает нашу философскую дискуссию о добре и зле, протягивая мне пухлую тетрадку и какую-то брошюрку. – Там, на пятой странице…

Открываю книженцию и вижу ненаучно-фантастическую карту. Ну, Турция, Афганистан, вся Средняя Азия, Тунис, Египет, Марокко – это ещё можно понять. Так в единые с ними границы хотят запихнуть и Татарстан, и Башкирию, и Алтай с бурятами… И даже камчадалов с якутами!.. Интересно, чукчей они тоже собираются родственниками объявить?.. И назвать весь этот коктейль Великим Тураном? Ню-ню…

А тетрадочка, судя по пестрящим датам – скорее всего дневник нашего борца с христианством. Надо будет попросить перевести и почитать на досуге…

– Тама в тэтрады какой-то Асобый Ор-га-ны-за-цыя напысан. Тешкилят-и Махсуса называэцца.

– Поясняет Гурген. – Кто такие – нэ знаю.

– А вот мы сейчас и спросим. – Поворачиваюсь к турку, снова переходя на немецкий. – Халиль-бей, расскажите-ка нам о… Тешкилят и Махсуса. И, желательно, со всеми подробностями!

Оп-па, а бусурманин что-то заволновался! Побледнел, глазки туда-сюда забегали… Продолжим бритьё, пока ещё волосы остались?..

– Вашбродь, дозвольте! – В блиндаж влетает слегка запыхавшийся солдат-посыльный.

– Ну што там у тебя? – Раздражённо интересуется подъесаул.

– Тама от Его превосходительства приехали, Ваше благородие ищут. – Боец обращается уже ко мне.

Ну вот, не дали поговорить! Ничего, дорога длинная, успеем. Да и потом ещё встретимся, наверное, и не раз… Интересно, зачем я начдиву занадобился? Ладно, скоро узнаем…

* * *

– И как я должен обращаться к Вам, сударь? Господин штабс-капитан, или господин подполковник? – Генерал отчасти был в курсе, кто я такой и именно поэтому не давал выхода начальственному гневу, только обдал волной ядовитого сарказма.

– Штабс-капитан Пупкин, Ваше превосходительство.

– А не перебарщиваете ли вы там у себя в столицах со всяческими секретными игрищами? Тут, знаете ли, фронт, ведутся боевые действия! А вы театры устраиваете с переодеваниями, прямо костюмированные балы, да и только! Я, конечно же, принимаю во внимание, что нам, грешным не всё дозволено знать, но Вашими стараниями в вверенной мне дивизии происходят какие-то непонятные события, о которых я узнаю последним и пост-фактум! Может, объяснитесь, зачем лично полезли к туркам, ранение получили, да в плен попали? А если бы всё хуже обернулось?..

Кажется, дяденька перепугался, что его из-за столичного гостя в неудобную позу поставят и будут в винительном падеже склонять…

– Разрешите доложить, Ваше превосходительство! Этой ночью по Вашему приказанию группа пластунов под командованием подъесаула Антипова совершила вылазку на вражеские позиции. В результате умелых действий казаков уничтожено до двух взводов турецкой пехоты, взяты многочисленные трофеи, включая пулемёт, захвачены ценные документы и взят в плен офицер.

Намёк на единоличное получение всех плюшек и аплодисментов благосклонно принимается к сведению и господин генерал слегка убирает громкость, сменив гнев на милость:

– Вы везучий человек, Денис Анатольевич. Но рисковать вот так, без оглядки, право слово, не стоит. У каждого везения есть свой предел…

Что-то слишком часто за последние сутки мне про моё везение рассказывают! Тьфу-тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!..

– … И позвольте спросить, что за катавасию Вы затеяли со своим погибшим солдатом? Что за особый гроб из кровельного железа? Почему нельзя его похоронить, как других?..

– Ваше превосходительство, погиб мой боевой товарищ и я должен доставить его тело в батальон! То, что он носил погоны унтер-офицера, ничего не меняет! Если у Военного ведомства нет денег, я сам оплачу транспортировку!

– Хорошо, хорошо, я отдам необходимые распоряжения. – Генерал даёт понять, что со столичным парвеню он ссориться по пустякам не намерен, но и подобные умозаключения ему абсолютно чужды и непонятны, затем не удерживается от ядовитой шпильки. – А вот привести себя в подобающий вид Вам, всё-таки, придётся. Я доложил о происшедшем начальству, мне телефонировали, что Его Высочество Великий князь Николай Николаевич ждёт Вас с докладом…

Блин, если бы такую оперативность в боях проявляли, войну давно бы выиграли. Хотя нам всё равно через Тифлис ехать, заглянем к Ник Нику, не развалимся…

* * *

Иду чередой лестниц и коридоров по Воронцовскому дворцу в сопровождении адъютанта Конвоя Наместника сотника Перекотия. Молодого, но, судя по Георгию на черкеске, уже понюхавшего достаточно пороха. На входе казак-часовой довольно сурово осведомился о цели прибытия, затем объявил в телефонную трубку «радостную весть» о том, что Его высокоблагородия подполковник Гуров прибыл на аудиенцию к Его Императорскому Высочеству Наместнику Государя Императора на Кавказе. Несмотря на то, что страной рулит Регент. Интересный штришок, однако…

Прибывший по вызову сотник представился, внимательно изучил предъявленное удостоверение и повёл в "святая святых" – рабочий кабинет Великого князя Николая Николаевича, одновременно конвоируя и показывая дорогу. Интересно, он всех так встречает, или для моей скромной персоны сделали исключение?..

Приоткрыв дверь, ИО начкара, или помдежа заглянул внутрь и, видимо, получив "добро", пропустил меня вперёд и удалился, считая свою миссию удачно выполненной. В "предбаннике" было немноголюдно. Цивильный молодой человек "благообразной наружности" и с очень серьёзным выражением лица играл в апостола Петра, то бишь восседал за письменным столом у входа в кабинет и предавался излюбленному занятию всех секретарей-референтов и прочих рукамиводящих лодырей – работал с документами. Помимо него, сидя на стульях маялись ничегонеделанием ещё трое. Генерал-майор с полковником, очень напоминавших внешним видом и повадками Тарапуньку и Штепселя, и лицо кавказской национальности в традиционной черческе, пытавшееся найти равновесие между чувством собственной значимости и тревожным ожиданием вызова на ковёр к местному небожителю.

– Полковник Гуров-Томский? – Благообразный открывает внушительных видов гроссбух и внимательно смотрит на меня.

– Подполковник Гуров, командир 1-го отдельного Нарочанского батальона. – Подтверждаю его догадку.

– Будьте любезны, Ваши документы. – Чувствуется, что ему до смерти надоела эта рутина, но, как говорится, положение обязывает, и никуда от этого не деться.

Снова достаю и протягиваю удостоверение, замечая заинтересованные взгляды парочки в погонах.

– Цель Вашего прибытия, господин полковник? – Секретарь опускает приставку "под", то ли подражая армейским традициям, то ли выказывая своё расположение.

– Вызван по личному распоряжению Его Императорского Высочества Великого князя Николая Николаевича.

– Будьте добры подождать, я сейчас доложу о Вашем прибытии. – Бесшумно, как умеют делать только секретари, он исчезает за дверью. Чтобы через минуту появиться с новым ворохом бумаг и объявить тоном, не терпящим возражений. – Полковник Гуров, прошу…

Захожу в кабинет, залитый ярким солнечным светом, вытягиваюсь во-фрунт… И захлопываю открывшийся для доклада рот. Двухметровый рост, белая черкеска, отороченная серебряным позументом, наборный ремешок с серебряными же бляшками. И это всё – вид сзади. Ник Ник, стоя перед раскрытым книжным шкафом, сосредоточенно перелистывает страницы какого-то фолианта. Ладно, подождём, не будем отрывать человека от дела. Не орать же мне в августейшую задницу о своём прибытии.

Секунд через тридцать Великий князь захлопывает книгу и с хорошо отрепетированным гневным выражением холёного лица поворачивается ко мне.

– Ваше Императорское Высочество, подполковник Гуров явился по Вашему приказанию!

– … Здравствуйте, подполковник. – Ник Ник заканчивает сурово разглядывать меня. – Пройдите…

Делаю три шага вперёд и снова застываю, всем видом изображая ревностного служаку.