Текст книги "Порочный круг"
Автор книги: Дмитрий Сошкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 28 (всего у книги 31 страниц)
– О, моя девочка, – я наклонился и поцеловал ее в щеку, – обещаю, что больше не буду кричать или пугать тебя. Мне все ясно. Мне все уже ясно...
Лопоча в таком духе, я связался со Скорпионом.
– Мой милый дружок! – обратился я к нему.
– Офонарел что ли? – Скорпион почесал затылок.
Но я продолжал говорить, не обращая внимания на его ехидные междометия:
– Помнится, моя радость, лет пять назад ты упивался поэзией Вальдераамы?
Мой товарищ, продолжая скрести загривок, нахмурил брови, но вскоре произнес: "А-а..."
– Отлично. Ты не можешь ли быть так любезен, передать мне ту книжку?
– Щас...
Я знал, что Скорпион всегда волочит за собой свой скарб. С годами количество его личных вещей возрастало, но если что-нибудь пропадало, то это переживалось им как трагедия. Скорпион ни за что не хотел расставаться с этими свидетелями его жизненного пути, превращая свои жилища в подобие мелкооптового магазина. Но в этом была своя прелесть, и вскоре я уже держал в руках весьма зачитанный томик издательства общества поэтов Эридана. Лихорадочно перелистав книжку, я радостно вскрикнул и, подойдя к уже спокойной девочке, сказал:
– Вот. Послушай-ка.
Кто послал тебя, ангел небесный,
В этот полный страдания мир.
Облик твой несусветно прелестный:
Ну скажи что-нибудь, Альтаир!
Ты, закутавшись в мех своей шубки,
Игнорируешь лесть моих слов.
Плотно сжав свои тонкие губки,
Сохраняешь молчанье богов.
Я нашел тебя в дальнем просторе,
Я, любовь позабывший корсар.
Я тебе подарю это море
И все то, что хранит алькасар.
Но закутавшись в мех своей шубки
Ты с усмешкой на злато глядишь.
О, мой Бог, разомкни свои губки!
Почему ты все время молчишь?
Объясни мне, как ты оказалась
На том береге, ночью, одна?
Ты как будто меня дожидалась,
Как Киприда, поднявшись со дна.
Ты за мною пошла так покорно,
Разделяешь еду и жилье.
Но сказала одно только слово:
Это звездное имя свое.
У тебя шелковистая кожа,
И болотного цвета глаза.
Ты на омут манящий похожа,
Ты прозрачная, словно слеза.
Покажи мне дрожащие плечи.
Покажи мне красивую грудь.
Я тебе подарю этот вечер:
Позабудь обо всем, позабудь.
Мы узнаем, как это красиво,
Понемногу себя отдавать.
Ну скажи мне: "Люблю тебя, милый",—
И я буду тебя целовать.
Только ты в тишине непреклонной
Протянула мне свой альмандин.
И в нем вспыхнуло строчкой багровой:
"Царь морской – вечный мой господин".
– У тебя есть альмандин?
Она тихо засмеялась и что-то сделала с голограммой мужичка. Теперь на карточке был изображен чудный по красоте камень, в глубине которого бежали слова непонятного мне языка.
– Твой ненаглядный мерзавец, – погрозил я пальцем, – каких мало. – Ему было недостаточно просто вообразить себе морскую царевну. Он решил воплотить свои грезы в нечто более осязаемое и пригодное для утешения тела. Уверен, что он сделал тебя в тайне – поэтому не мог взять с собой на эсминец, когда персонал базы убегал от нас. Но он наверняка знал, что ты не достанешься никому. Подозреваю, что стоит только проникнуть в твое тело без знания кода, как тут же включится механизм уничтожения. Верно?
Но она не слушала меня, а продолжала лелеять изображение мужичка.
– Тьфу ты! – Я в сердцах плюнул на пол каюты.
* * *
Остаток дня я провел за чтением Вальдераамы. Лишь под полночь, когда Альтаир уже посапывала, уронив на пол раскрытую Библию, мною овладела решимость предпринять активное вмешательство в судьбу своей пленницы. Судя по докладам, эсминец с персоналом базы совершил посадку в промышленном районе пятого мегаполиса. Набрав, номер полицейского управления, я попросил связаться с дежурным офицером. Он благожелательно поприветствовал меня, но когда я показал ему голограмму хозяина Альтаир, его лицо стало напряженным:
– Зачем он вам?
– Это человек из экипажа приземлившегося у вас эсминца. Мне просто надо задать ему пару вопросов.
Офицер засуетился, окрикнув кого-то вне передаваемого изображения, а потом, будто спохватившись, добавил:
– Как только мы найдем его, вам сообщат.
Ожидаючи сигнала из пятого мегаполиса, я заснул. Мне грезилось, будто я иду по горной пустоши, а впереди меня легко переступает босыми ногами по кочкам мха Альтаир. Я гляжу на нее сзади, и мне непреодолимо хочется повалить ее наземь. И только я догоняю свою соблазнительницу, только мне удалось удобно расположить ее, как некий невыносимый звук поднял меня с ее тела и повлек в облака...
Тут, наконец, я очнулся и включил передатчик. На меня смотрело легко узнаваемое лицо с оттопыренными ушами, толстыми губами и тонким носиком. Физиономия эта вдобавок все время меняла свое выражение. Неизменными оставались только пугающие, почти по совиному немигающие глаза, которые будто бы существовали отдельной жизнью.
– У вас возникли осложнения? – вдруг донесся до меня хриплый голос и только по шевелению губ я осознал, что звук этот принадлежит мужичку. Господи, он напоминает восставшего покойника", – почему-то подумалось мне, но вслух я сказал:
– Напротив. Никаких проблем у нас не возникло.
Тут я заставил себя натянуто усмехнуться. На его лице промелькнули сначала недоумение, потом испуг, который опять сменился непонятной гримасой. Почувствовав, что он тоже напряжен до предела, я немного успокоился:
– Вашему существу не удалось никого соблазнить, поэтому никто не пострадал. Вы не могли такого предвидеть?
– Она у вас? Она еще живая? – Его глаза загорелись безумным блеском, и он вытер ладонью губы, будто стирая проступившую слюну.
– Понимаю... – уже с иронией и слегка растягивая гласные, произнес я.– Вы не пялили ее, почитай уже вторые сутки. Бедняга...
– Вы не имеете права! – Он, судя по звуку, ударил кулаком по столу. – Она моя и вы должны отдать ее мне; Она не сможет жить без меня!
Я испугался, что его крик разбудит Альтаир, и уменьшил громкость:
– Хорошо. Я верну ее вам, но при условии, что вы расскажете, кого вы выращивали на базе.
В ответ мужичок захохотал, будто я задал идиотский вопрос. Он зашелся в каких-то эпилептических конвульсиях, разгневав меня. Вдруг он в мгновение ока смолк и опасливо прошептал:
– Мы там – это... Выращивали очаровательных самочек для состоятельных самцов... Жаль, что товар пришлось почти весь уничтожить...
Для него все было ясным, но я пробормотал, совершенно пораженный:
– Но как согласились селениты? Что они получали взамен душ?
Физиономия мужичка на секунду застыла, и он впервые уставился на меня с искренним изумлением:
– О чем это вы? Какие такие селениты?
Стало очевидным, что он ничего не знает об истинной подоплеке чуда воскрешения. Только я хотел распрощаться с ним и сказать, когда он может забрать Альтаир, как тихо скрипнула кровать и в тот же миг девочка с воплем бросилась на проекцию мужичка. Мне удалось схватить ее за руку, иначе бы она разбила аппарат. Но, с непонятно откуда взявшейся энергичностью, она брыкалась, кусалась, щипалась, царапалась, оставляя на моей коже алые полоски, совершенно обезумев и все время крича слова неведомого мне языка. В конце концов, я зажал ее дрожащее тельце, хотя она все еще тянулась свободной рукой к проекции мужичка и, захлебываясь соплями и слезами, звала его отчаянно и безнадежно.
– Вот видите, – перекричал стенания Альтаир ее хозяин. – Мой пупсик любит меня до умопомрачения.
Он самодовольно улыбнулся.
Не знаю, каким образом, но мне удалось выудить из висевшей на спинке кресла портупеи парализатор и заставить успокоиться ее возбужденное истерикой тело.
– Заберешь ее тотчас, мерзавец, – задыхаясь и вытирая вспотевший лоб, сказал я мужичку.
– Тотчас не получится... – Он смел еще перечить мне.
– Если не заберешь ее сейчас же, я покончу с ней, а потом найду и убью тебя.
Он опять вытер губы:
– Но, помилуйте, у меня нет трансатмосферной авиетки. Я не могут добраться до вас так быстро.
Действительно, он был прав. Я зажмурил глаза, потряс головой и сказал, снова поглядев на него:
– Хорошо. Встречай нас около базы пятого мегаполиса – мы все равно должны садиться там.
* * *
Мы решили провести эвакуацию всех баз. Мы собираем весь флот около Лебедя 61 А. Вольдемариус тоже сконцентрировал силы около внешней планеты системы. Только теперь началась настоящая паника, как среди населения, так и среди офицеров генштаба. Сейчас мы находимся у базы возле пятого мегаполиса, и все это время я наблюдал какофонию сводок новостей. Если жители мегаполиса и других городов планеты получали искаженную информацию, иногда на грани бредней, и паниковали вполне обоснованно, то командование загодя узнало от Марта наши намерения, но только теперь решилось, наконец, предпринять судорожные попытки удержать нас под контролем. В связи с этим, со мной должен был встретиться полковник Крайт из свиты главнокомандующего. Сей парламентер уже находился на базе, и уже пару раз настойчиво требовал меня к себе. Судя по всему, представитель генштаба намеренно выдержал паузу и не пожелал встретиться со мной ранее. Скорее всего он опасался меня в космосе и ощущал себя в большей безопасности за стенами цитадели. Вот опять на моем мониторе пробежала строка: «Немедленно явитесь в каюту 43, вас ждет представитель генштаба». Для меня оставалось загадкой и то, почему полковник Крайт не пользовался аудио– и видеосвязью. А раз такое дело, то я не спешил удостоиться чести лицезреть старого брюзгу – именно так представлял я себе человека, носившего столь ядовитую фамилию.
Мне доложили, что снаружи стоит посетитель, которому я назначил встречу. Пришло время прощаться с моей находкой. Я поцеловал в лоб еще не пришедшую в себя окончательно Альтаир и, вызвав штурмовиков, приказал:
– Вот что, малыши. Там, у ворот базы, эту девочку дожидается... – Тут я почесал подбородок, поняв, что, собственно, не удосужился узнать имени хозяина моего сокровища. Но догадливо воскликнув, я протянул штурмовикам голограмму лопоухого извращенца. – Отнесите девочку ему, да не давайте насесть журналистам. Это не для прессы.
Они, не выказав ни малейших эмоций, осторожно переложили Альтаир на носилки и вынесли ее из каюты. Глядя ей вслед, я чувствовал, как потихоньку пустеет моя душа, будто источающий влагу треснувший сосуд.
Посланец генштаба дожидался меня в глубине помещений базы. Чем ближе я продвигался к сорок третьей каюте, тем чаще попадались мне мальчики Марта – все как на подбор белокурые и голубоглазые. Они с ленцой двигали челюстями – мусолили жвачку – и равнодушно оглядывали меня, всем своим обликом выражая полное отсутствие проблесков интеллекта. "Где он только набрал таких кретинов", – подумал я, переступая порог нужного мне помещения.
В комнате находилась пожилая женщина в общегражданском комбинезоне, которая внимательно изучала разобранные внутренности передатчика. Я хмыкнул, пожав плечами, и направился прочь, полагая, что ошибся адресом, но она крикнула вдогонку властным голосом, отбросив детальки прибора:
– Куда же вы?
Она наверняка была одним из инженеров, обслуживающих базу. По крайней мере, очень похожа, потому я отмахнулся:
– Мне некогда. Я ищу полковника Крайта.
– Да стойте же, черт бы вас побрал! Какой вы нетерпеливый! Да закройте же дверь! Нет! О, боже, какой бестолковый, точь-в-точь как солдаты Марта! Закройте дверь и оставайтесь здесь. Я и есть полковник Крайт.
– Очень неприятно. Перестаньте орать на меня.
– Не кричать!? – Она возмущенно всплеснула руками и посмотрела по сторонам, будто ища поддержку у абстрактной аудитории. – Вы отбились от рук. Вас прикончить мало! – И полковник Крайт сложила ладони, будто обхватила шею приговоренного к удушению человека.
"Интересная бабенка, – подумал я, устраиваясь напротив нее в жестком креслице, – она произвела на меня впечатление".
– Я напугала вас? – С этим словами представительница генерального штаба встала со своего места, зашла мне за спину. Мне почудилось, что не будь на мне скафандра, она бы и в самом деле набросила бы мне на шею удавку. Рассмеявшись такой мысли, я ответил:
– Напротив. Вы меня заинтриговали...
– Это хорошо. – Она тяжело вздохнула. – Давайте теперь поговорим серьезно.
– Давайте.
– И не иронизируйте, пожалуйста.
Я кивнул, и она деловито принялась излагать свою точку зрения:
– Ваше решение увести за собой целую армию главнокомандующий расценивает как невиданный случай дезертирства и неслыханное предательство. У меня с собой приказ о вашем аресте и об аресте ваших соратников. Но даже такой дремучий догматик, как наш главнокомандующий, понимает, что вас не удержать никакой силой. Вернее, у нас нет никакой силы, чтобы задержать вас. Поэтому у меня есть другой приказ: объявить поход на систему Плеяд. Тем самым мы придадим официальную окраску вашему бегству и успокоим общественность...
– Но мы ни от кого не убегаем...
– Прекратите вашу демагогию. Не желаю влезать в ваши проблемы.
– Вы всегда не желали влезать в наши проблемы, а только требовали, требовали, требовали до бесконечности...
– Я еще раз повторяю: я не уполномочена вести переговоры...
– А что же мы, по-вашему, делаем?
Она вскочила и направилась к выходу:
– Вы никуда от нас не денетесь. Понадобится – мы наштампуем новые тысячи солдат. И никто никогда не будет спрашивать вашего согласия. И вы не сможете не прийти к нам на помощь. Я разбираюсь в психологии. Вы прокляли настоящих людей, но вы готовы отдать за них себя до конца. Вы сделаете это, повинуясь заложенному в вас инстинкту – самопожертвование ради других. Именно наличие этого противоестественного для человека качества является гордостью наших селекционеров... Вы удачный эксперимент селекции...
– Ни слова больше или...
– Ты не убьешь меня, потому что я говорю правду.
Полковник Крайт ушла, а я остался один в пустой каюте, с опустошенным разумом, с опустошенной душой. А потом я выпил много вина и заснул. И странный сон привиделся мне.
Из далека, из далече, да неведомо куда
Шел Иван-чудной, навстречу ему старая карга.
Молвит древняя старушка, опустившись на пенек:
"Ох, устала я, Ванюшка. Дай-ка мне воды глоток..."
И напившись, и наевшись говорит она ему,
На клюку свою опершись, тыча пальцем в синеву:
"На закате коршун реет, там беду свою найдешь!
Воротись домой скорее, а иначе – пропадешь!"
Но Иван махнул рукою: "Пропадать, так пропадать!
Я рожден дурной порою – мне век счастья не видать.
Я бегу по белу свету от себя и от людей.
И нигде покоя нету бедной душеньке моей.
Нет с собой покончить мочи, и нет мочи дальше жить.
Под покровом темной ночи любо голову сложить.
Иль в дыму чадной лучины от тифозного огня,
Но без видимой причины избегает смерть меня".
А в ответ ему старушка: "Я всегда иду с тобой.
Я ведь смерть твоя, Ванюшка, только ты, увы, не мой.
У меня тебя отняли заговором колдуны,
Твою душу променяли на настой плакун-травы.
Был бы не заговоренный – я б тебя взяла с собой,
В край, где воздух напоенный безмятежною тоской.
Бесконечное блаженство – бесконечно горевать,
Познавая совершенство, познавая благодать.
Ты лишенный этой доли. Там, где коршун на закате,
Мы расстанемся с тобою и меня не стоит звати.
Можешь выть, как волчья стая – все одно я не приду.
У тебя душа пустая, ты и мне несешь беду".
Я изо всех сил пытался затаиться. Убежал на орбиту и не хотел никого ни видеть, ни слышать, продержавшись так двадцать дней. Собственно, мне и не надо было особо суетиться. Кардинал Фабиан, в силу собственной кончины, более не мог подвигать меня на благородные поступки, а командор Фобос сдал бразды правления командору Скорпиону и его соратнику, командиру одного из крейсеров – Ворону. Последний был давним приятелем Скорпиона, но лично я знал о Вороне только то, что он любитель оливье. Впрочем, судьба проекта меня уже не волновала – коль военная машина пришла в движение, ее уже не остановить – слишком велика масса, порождающая поистине грандиозную инерцию. Кроме того, потуги генштаба вернуть нашу деятельность в формально-официальное русло увенчались успехом. Теперь мы не порываем с человечеством, а «призваны выполнить стратегическую задачу по устранению тактической угрозы». Население планет ни фига не понимало, что означает эта формулировка, но подобрело к нам, резонно полагая, что добилось своего – нас посылают подальше к чертовой матери с большой долей вероятности, что мы не вернемся.
Однако меня все время домогались. Хотя главнокомандующий и назначил полковника Крайта представителем генштаба, она более не желала общаться со мной лично, но ее кибер, перегруженный инструкциями, засорявшими и без того убогий разум, обивал порог моей каюты, чем доводил меня до белого каления. Не было сомнений, что таким образом бабенка со змеиной фамилией мстила мне. Вторым типом домогателей были журналисты. Давать интервью кому-либо я отказывался, или начинал поливать таким смачным рифмованным матом, что даже самый отважный режиссер не выпустил бы мои речи в эфир. Самое интересное, что мне после таких излияний нисколько не становилось легче. Между прочим, мне то и дело докладывали, что записи с моими нецензурными опусами вдруг начали пользоваться бешеной популярностью и загоняются с черных аукционов за бешеные деньги. В ответ я краснел, махал руками и ужасался содеянному.
Сомнения глодали мои кости. "Надо ли вообще было действовать? – думалось мне время от времени. – Затаился бы, и все утряслось само собой". Но тут же в голову приходила другая мысль – я не мог поступить иначе. Сколько раз я составлял прежде подробный план действий, но реальные события поворачивались не тем боком, каким было предписано...
А еще эти сны! Каждую ночь я вытворял черт знает что с Альтаир. Причем со временем моя тяга к этому существу почти не убавлялась. Но это была отнюдь не любовь. Она просто околдовала меня. Я прекрасно понимал пагубность своего состояния, но был не в силах пресечь свои сновидения медикаментозным или иным путем, весь день твердя: "Выбрось из головы эти глупости", – но поглядывая на стрелки часов, предвкушая наслаждение. И, едва я засыпал, как она являлась ко мне, принималась расстегивать мою одежду и касаться холодными, тонкими пальчиками моих сокровенных мест, и я тоже предавался бурной страсти, а проснувшись, ощущал такую усталость в теле, будто действительно провел с ней целую ночь, не сомкнув глаз.
Помнится, на десятый день моего затворничества меня добивалась чета Полукаровых, говоря что-то о репрессиях против их сторонников, но я как раз только встал с постели и был настолько обалдевшим, что не удосужился выслушать ни Эфи, ни Серегу. Потом, конечно, я спохватился и связался с ними, но Эфи холодным голосом сказала, мол, уже поздно – сотня их сторонников никогда не поднимется на борт кораблей, чтобы присоединиться к нашему флоту. И произнесено это было с таким укором, что не оставалось сомнений, кого она считает главным виновником случившегося. От этого мне стало еще более тоскливо.
По прошествии двух недель я с удивлением стал замечать, что в систему Лебедя слетаются мои старые знакомые. В генштабе, по воле случая объявился мистер МакКорфи, а Скорпион клялся мне, мол, совсем недавно он видел на перроне космопорта беседовавших Ирен и, трудно даже вообразить, ту девушку с Росса 128, имя которой он забыл, но я с ней любился на всем пути до Альфы Центавра, когда мы возвращались от монополя. Да и сам я, просматривая запись подготовительной комиссии по поводу нашего похода, заметил в последнем ряду Диану Леди и Эрика Ньютона. Присутствие здесь героев моих давних похождений встревожило меня пуще прежнего. Сердце заполонило предчувствие чего-то необратимого, будто люди эти специально прибыли попрощаться со мной, проститься навсегда, навеки. Я метался по каюте как зверь во клети, подгоняемый страхом и готовый впасть в истинное сумасшествие. Да. Я был уже готов совершить нечто непоправимое и поэтому прибегнул к последнему средству. Я стал записывать все произошедшие события, и вы читаете эту рукопись. Первые ее строки писались будто бы не мною, но чем дальше я уходил по цепочке событий, чем больше исписал файлов, тем более спокойно становилось у меня на сердце. Болезнь, имя которой червь душевный,наконец стала отпускать. Я был еще слаб, но лихорадка сомнений уже прошла. Я был прав. Я был тысячу раз прав! А только что мне доложили, что аудиенции добивается игумен Петр.
– Это точно настоятель Вестианского православного монастыря? – спросил я еще раз оператора, полностью недоумевая, каким образом здесь мог оказаться игумен Петр – разве только случайно – ведь информация о произошедших здесь событиях только вчера могла достичь Земли. Но вместо ответа мальчишки я услышал голос, который развеял все мои сомнения:
– У меня есть, что сказать тебе, сын мой.
Я был рад увидеть игумена Петра, а он казался мне озабоченным. Игумен горячо пожал мне руку и, не отпуская ладони моей, усадил меня возле себя:
– Что же ты наделал, Фабиан...
Это было сказано с такой горечью в голосе, что я предпочел как бы не заметить сей вопрос.
– Как вы оказались здесь? – спросил я игумена с неподдельным удивлением.
– Волей Божьей. – Он перекрестился. – Меня послал патриарх, когда вы были на полпути, дабы переговорить с митрополитом. Когда я прибыл сюда, ужасу моему не было предела. Два дня и две ночи провел я в посте и молитвах, прежде чем прийти к тебе. Скажи мне, как ты мог разувериться... Нет! Лучше скажи мне, верил ли ты? – Игумен Петр проникновенно заглянул мне в глаза, будто ища там ответа. – Я прочту тебе символ веры.
И он дрожащим голосом пересказал мне Никео-Цареградский символ веры.
– Вот что, ваше святейшество, – тихо промолвил я, когда игумен сказал последний, двенадцатый символ, – мы более чем кто-либо должны веровать и веруем. Мы веруем абсолютно, и поэтому наша вера лишена смысла.
Он хотел было перебить меня, но я торопливо продолжил:
– Для любого человека ничего не стоит принять одиннадцать заповедей веры. Действительно, что может помешать принять Иисуса, признать Святой дух, признать Вседержителя. Почему бы и нет! Но все дело в том, что людям трудно уверовать в воскрешение из мертвых, ибо никто не видел после первого пришествия подобного чуда с естественнорожденным человеком, ибо для того, чтобы сделать себя бессмертным, необходимо по Библии, по Корану, по Талмуду, наконец, обязательно провозгласить себя смиренным рабом господа своего. Подвиг верующего человека в том-то и заключается, что он полностью подчиняет себя Богу во имя вечной благодатной жизни на небесах. Подвиг атеиста заключается в том, что он провозглашает себя свободным человеком, и за его душой начинают охоту темные силы. Но нам, мальчикам для битья, не надо провозглашать себя рабами, дабы воскреснуть. Поймите же, что уверовать в Бога для нас так же просто, насколько вам просто разувериться в нем.
– В тебе говорит непомерная гордыня! – Игумен Петр вскочил. – Не хочу тебя больше слушать! Вы безбожники, и когда придет судный день, вы поплатитесь за ересь вашу!
– Нам не надо судного дня, ведь мы не люди, – ответил я с некоторой усталостью в голосе, будто объясняя который раз банальную мысль. – Иисус приходил, дабы искупить грехи людей, но не мальчиков для битья. Некому прощать нас, поскольку некому нас судить. Мы так и останемся между небом и землей. Бессмертные, но неприкаянные. Мы будем скитаться во вселенной, ища своего спасителя, но, по-видимому, уже не сорок лет, а гораздо дольше.
Игумен Петр непонятно зачем вновь перекрестился, а затем спросил меня растерянно и с некой безнадежностью:
– А как же мы, остальные люди?
– Вы... – Я горько усмехнулся.—
Провозгласив себя рабами,
Слух господина своего
Вы ублажаете псалмами
Во славу милости его.
И он дарует вам спасенье,
Он даст любовь и благодать.
Но тайну чуда воскресенья
Вам не дано вовек узнать.
Вы сами нас освободили
От смерти и любви к Христу.
Ведь нас безгрешно сотворили —
И нам не светит страшный суд.
Вам вечно пребывать рабами.
Ваш милосерден господин.
Молитесь скопом – мы не с вами.
И мы, конечно же, не с ним.
* * *
Никто никогда еще не видывал такого скопления кораблей. Громадный флот уходил в сторону Плеяд. Все борта располагались в прямой видимости, и было безумно приятно ощущать грандиозность события, подключившись к системе наведения башен крейсера. Рядом замерли Скорпион и Ворон, а за спиной ухмылялся чему-то своему Вольдемариус, обещавший нам напоследок некую приятную неожиданность.
– А все-таки у вас не вышло! – ехидно констатировал он, заставив меня оглянуться.
– Почему это? – почти в унисон произнесли мы.
– Вы хотели убежать от людей, а они вон какой шлейф соорудили. Тут и обиженные сионисты, и крестоносцы всех мастей, и даже астралы на придурковатом катамаране. Намаетесь вы с ними!
– Не зуди! – Ворон похлопал себя по животу. – Зато жратвы они берут с собой навалом. Ты лучше поведай, что за сюрприз готовишь нам?
Вол не ответил, но через восемнадцать минут мы сами все увидели.
Несуразный дредноут довольно быстро шел нам наперерез, волоча за собой, будто упирающихся ослов, две планетарные базы.
– Ты с ума сошел! – воскликнул я пораженно, попытавшись схватить Вола за руку. – Где ты их взял?
– Где взял, там уже нету. – Он ловко увернулся от моих пальцев. – Не трогай меня своими грязными руками. Я-то думал, что ты придешь в восторг от такого подарка.
– Он, конечно, в восторге, – ответил за меня Скорпион, – но...
– Милые мои ребята, – совершенно серьезно сказал Вольдемариус, сделав шаг в нашу сторону. – Я люблю вас всех, и буду ждать, когда вы вернетесь.
– Ой-ой-ой... – дурашливо запричитал Скорпион, но глаза его заблестели. – У меня аж комок в горле застрял.
– Мы вернемся, Вол. – Я прищурил глаза, будто пытался что-то рассмотреть там, прямо по курсу. – Мы найдем то, что ищем, и обязательно вернемся.
ЭПИЛОГ
Никуда не уйти от минувшего. Его драмами зиждется мир. Там укрыто от взгляда досужего все, что нынче мы боготворим. Там зачали мы наши повадки. Где и как – позабыли мы, но родовые болезненны схватки. Мы их помним, хоть было давно.
А из нашего ныне грядущего так легко рассуждать что и как. Где досадно ошибки допущены, и где сделали мы лишний шаг. И так просто соблазну поддаться – зачеркнуть все и переписать. Умоляю, не надо пытаться! Не дано нам века исправлять.
Сохраните болезненность прошлого, чтоб живущие ныне и впредь не черствели в обилье хорошего, а могли понимать и жалеть.
ЧАСТЬ III
СВЯТАЯ СВЯТЫХ
ОТ А ВТОРА
Мы редко представляем себе, чем должно закончиться то, что мы затеваем. По невежеству ли, по собственной глупости ли, либо же, что, скорее всего, просто потому, что нам не дано это знать. Но перемены всегда были необходимы человеческому обществу, ибо тяга к новому заложена в самой природе людей. Может быть, это самая великая ошибка богов – дать людям тягу к знаниям и новым граням алмаза бытия. Но мне хочется верить, что так и было задумано, что мы призваны сменить тех, кто понял свою чуждость материальному миру.
Настало время перемен,
Настало время обновления.
Мне чуден мифов прежних тлен
И жизни новые теченья.
Настало время выбирать.
Настало время покаянья.
Грешно о прошлом горевать —
Ищите нового призванья.
Настало время дураков,
Лгунов, пророков и провидцев.
И тайны вековых замков
Готовы сами отвориться.
Настало время быстрых снов
И ярких, как болиды, судеб.
И каждый день безумно нов.
И мы не знаем, что там будет.
ПРЕДИСЛОВИЕ
Когда он предстанет пред нами, возложит тяжелую длань – земля задрожит под ногами – он здесь, чтоб собрать свою дань.
Он требует с нас наши души. Привычно деля их от тел. Что создали мы – он разрушит – он сделать давно так хотел.
Будь грешник, иль праведный малый – ему будет, в общем, плевать. Собрав урожай небывалый, с богами уйдет пировать.
Оставив лишь малое племя покорных и глупых людей, чтоб те размножались все время и в страхе растили детей.
« Подлинно, ч еловек ж ивет п одобно призраку; н апрасно о н с уетится, соби рает и н е з нает, к ому д останется т о».
Псалтырь, Псалом 38:7.
Рукотворный мир был скучен. Все здесь было учтено вплоть до последнего комарика, отродившегося из головастой куколки на мелководье центрального озера. Сидя на холодном валуне и глядя на неподвижный поплавок, я подозревал, что даже поклевка тут строго регламентирована, поскольку больше двух рыбок в день, обычно карасей, мне поймать не удавалось. Чтобы скрасить тоскливые часы, я занимался бумагомаранием. Хоть это было и довольно дорогим удовольствием, но я выписывал свои каракули настоящим карандашом в настоящем бумажном блокноте. Сейчас я как раз в порыве одухотворенного созерцания собирался изложить собственные мысли о бесконечности, но по склону декоративного берега посыпались камешки, отвлекая меня от высших сфер – кто-то легко бежал к кромке воды. Наконец ветви ивы расступились, и рядом со мной оказался слегка запыхавшийся оператор из штаба флота. Я хорошо знал его и кивнул в ответ на приветствие.
– Сегодня, должно быть, теплая вода... – скорее сам себе сказал он, стягивая одежду. Глядя на него, я усмехнулся, и принялся черкать в блокноте следующее.
"Совершенно обнаженный, он осторожно подошел к слегка волнующемуся прибою и грациозно потрогал воду кончиками пальцев ног. В этом мальчике было столько трогательного, что греховные мысли невольно засоряли сознание. Он передернул плечиками и зашел в воду по бедра. Замерев на мгновение, он решительно окунулся, тут же вынырнув, подняв лавину брызг, смеясь и разбрасывая воду во все стороны".
Записывая эти слова, я внимательно поглядывал на Вэнса – именно так звали купальщика. Вэнс, в свою очередь, сознательно не собирался стесняться меня, откровенно демонстрируя свое стройное тело.
– Бьюсь об заклад, – сказал он, выходя на берег, – вы написали кучу непристойностей.
Я не ответил, а, подождав, когда он приблизится к своей одежонке, ловко схватил его за голень и потянул к себе со словами:
– А ну-ка иди ко мне, мое сокровище...
Было похоже, что он действительно испугался. Мальчик вырвался и, отскочив на безопасное расстояние, покрутил пальцем у виска:
– Боюсь, мистер, вы начитались Петрония.
– Эх, — я опустился на траву и добавил, мечтательно прикрыв немного влажные глаза, – что ты знаешь о настоящем наслаждении...
Вэнс тем временем оделся и, заинтересованный, подсел ко мне:
– А вы когда последний раз были с девочкой? Приоткрыв один глаз, я увидел его ехидную мордашку:
– Не хами с начальством.
Он пожал плечами и поднялся было, дабы оставить меня одного, но тут я промолвил:
– Уже сорок два года у меня никого не было.
Вэнс посмотрел на меня со смешанным чувством удивления и недоверия. Засмеявшись, я поднялся с земли:
– Тебе это кажется диким, но я уже вышел из того возраста, когда секс становится мерилом самооценки.
