Текст книги "Порочный круг"
Автор книги: Дмитрий Сошкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 31 страниц)
– Перед вами выступит с заявлением временный комендант, командующий полицейским корпусом мегаполиса...
Фамилии я уже не расслышал, так как на мониторе появился взлохмаченный аббат Грегор:
– Вас же предупреждали, ваше преосвященство! – кричал он. – Мы не собираемся предаваться безумию. Это преступление перед богом! Если вам себя не жалко, то пожалейте ваших сотрудников!
Конечно же, аббат Грегор верил в загробную жизнь, но смерти он боялся тоже. Отец Фабиан равнодушно слушал его сбивчивый монолог, не пытаясь даже остановить секретаря. Вдруг аббат повернулся, а затем сообщил с непонятным злорадством в голосе:
– С вами хочет говорить митрополит Валентин.
Его преосвященство ожидал увидеть напуганного старца с трясущимися руками, но митрополит оказался совсем еще не старым человеком со светлыми волосами и густой бородой, серыми спокойными глазами. Ни о какой панике во взгляде не может быть и речи. Митрополит Валентин поприветствовал кардинала и совершенно обыденным голосом, будто говоря со своими домашними, промолвил:
– У нас возникли затруднения общественного порядка, которые делают проблематичным ваше прибытие в наш мегаполис.
– Я бы назвал эти затруднения восстанием, – слегка усмехнулся отец Фабиан, – мне тут показали репортаж о событиях на министерской площади.
– Тем более вы должны понимать...
– У меня найдется радикальное средство от мятежей.
Митрополит нахмурился:
– Надеюсь, ваша паства не будет участвовать в подавлении волнений?
Вместо ответа кардинал задал встречный вопрос:
– Вы слышали историю канонизации Спаса Сиротского?
– Это та икона, которую вы собирались преподнести в дар православной общине? – Валентин задумался. – Да. Я интересовался ее историей. По-моему, она чудесным образом предотвратила расправу над заключенными Спирит-Сити.
– Это официальная версия. – Отец Фабиан устроился в кресле. – А на самом деле все было несколько иначе.
Давным-давно отбывал в колонии срок один художник. Попал он в тот суровый край за мошенничество – делал копии с картин знаменитостей и продавал их как подлинники. В той же колонии мотался и один гениальный физик. По-моему, он сидел за свои сексуальные грешки. Сиба-Гейги дорожила интеллектуалами среди зеков и пристроила художника в группу дизайна, а физика – в лабораторию оргсинтеза. Первый предавался писанию икон, а второй соорудил всего-навсего первый в мире генератор силового поля. Бунт был не по кайфу ни тому, ни другому. И вот когда правительственные войска принялись всерьез обстреливать колонию, эти два человека, случайно запертые в подвале корпуса заводоуправления, придумали гениальный выход. Художник выбрал одну из своих икон – сурового Спаса, а физик вмонтировал этот лик в свой генератор. Они взялись за руки и вышли наружу. Ураганный огонь обрушился на них, но он разбивался о светящийся нимб вокруг иконы. Началось жуткое замешательство. Солдаты и заключенные побросали оружие и принялись молиться на чудодейственную икону. Конечно, потом выяснилось, в чем там было дело. Но с молчаливого обоюдного согласия, церковь забыла о генераторе, спрятанном в окладе, а фирма не посвятила никого в источник получения фантастического по тем временам прибора...
– Зачем вы мне это все рассказываете? – Митрополит заерзал, весьма рассерженный.
– Затем, – отец Фабиан улыбнулся и продолжил заговорщическим голосом, – что все можно будет утрясти с помощью очередного маленького чуда...
Кардинал не стал уточнять, что он имел в виду, а промолвил уже деловым голосом:
– Мы сядем в монастыре Святого Павла, в полной безопасности. Там я и оставлю своих спутников на попечение аббата...
– А сами...
– А сам я переберусь на базу.
Митрополит покачал головой:
– Мне кажется, что церковь не в силах повлиять на боевиков.
– Церковь – нет, а экспериментальный отряд экспедиционного корпуса – сможет. До скорой встречи.
Кардинал еще долго смотрел на мерцавшую в пространстве точку – место фокусировки остывавших лазеров галофона.
Как я и ожидал, база уже оказалась наглухо блокированной. Вокруг нее разместилась дивизия придурков. Свыше сорока тысяч кое-как вооруженных человек вели себя беспечно, поскольку полагали, что экспедиционный корпус никогда не нападет первым, а если даже свершится чудо, и этой ватаге удастся проникнуть сквозь силовой барьер базы, много крови наверняка тоже не прольется – устав запрещает нам вести активные боевые действия против людей. Полицейских, естественно, в округе не было. Обрадовавшись тому, что боевики почти в полном составе покинули черту города, полицейские формирования окружили снаружи мегаполис, дабы всеми силами воспрепятствовать возвращению этой оравы варваров на улицы. Тот факт, что повстанцы оказались в дурачках – база экранирована, а город оцеплен, – естественно, не привносил умиротворения в их разгоряченные спиртным и травкой мозги. Мэрия распорядилась снабжать орду всем необходимым, теша себя надеждой, что боевики так и останутся на веки вечные сидеть между изолированной базой и оцепленным мегаполисом.
Все это очень развеселило Скорпиона, а когда наш корабль облепили сотни авиеток, подобно рою пчел вокруг матки, он довел себя до икоты. Мы, разумеется, благополучно приземлились, соединив собственное силовое поле и экран базы, как два мыльных пузыря.
Командиром гарнизона представился пожилой, подтянутый и начищенный до глянца полковник генштаба. Обыкновенный смертный человек, чисто случайно, как я понял из его рапорта, оказавшийся во главе немногим более четырех тысяч искусственников. Надо, правда, признать, что он не выказывал ни капли беспокойства по поводу происходящего. Под силовым полем, база могла существовать сколь угодно долго, самостоятельно решая, кого впускать, а кого оставить снаружи. Значит, энергетический потенциал мог бесконечно пополняться. В первые минуты нашего общения полковник был немногословен. До меня, наконец, дошло, что, глядя на мою сутану, он просто не может сообразить, общаться ли со мной, как с кардиналом, или просто как с офицером корпуса. Дабы облегчить ему задачу, я переоделся в боевой скафандр. Командир гарнизона заметно воспрянул духом. Теперь, получается, ответственность за происходящее ложится на меня. Честно говоря, мне было чертовски приятно снова ощутить на себе скорлупку. Вмиг пробудились дремавшие рефлексы. Заняв место оператора, я ' вошел в компьютерные системы базы.
Какое это было наслаждение! Я мчался по помещениям! Я понимал все. Будто глоток горячего чая, стекающего в желудок, ощутил я поток энергии, льющейся из термоядерного реактора. Как кровь в висках, пульсировали генераторы защитного поля. Наконец, как накачанными бицепсами перед зеркалом, поиграл я артиллерийскими башнями, покрутив их в разные стороны, чувствуя, что они под завязку наполнены зарядами. В то мгновение мне хотелось выкрикнуть: "Дайте мне врага!" – я уже был готов к беспощадной схватке, но... За силовым полем были вовсе не съедаемые непомерной злобой к живому киберы, а легковооруженные кретины из мяса, костей, внутренностей и крови – ну, а мне не нравилось созерцать размозженные склизкие остатки людской плоти, которая неинтересно быстро теряет способность к сопротивлению.
Когда я вышел из сети, стоящий рядом Скорпион не выдержал и поделился со мной собственными впечатлениями:
– Фобос, у тебя только что было такое идиотско-счастливое выражение лица, как у младенца, делающего в горшок
– Да? – я захохотал. – А где тебе довелось созерцать таких младенцев?
Но Скорпион просто махнул рукой и дал мне прочесть факс, в котором сообщалось, что сегодня вечером Март и Вольдемариус прибудут для трехсторонних переговоров. Задумавшись, я перевернул листок и посмотрел на его абсолютно белую обратную сторону, будто желая отыскать на ней криптограмму, проливающую свет на то, что должно случиться. Но вот я нехотя поднялся с кресла, потянулся, заставив поскрипеть синтетические мышцы скафандра, и обратился к своему товарищу:
– Ну, друг мой Скорпион, пошли пообедаем, что ли?
– А чо... – он пожал плечами. – Пошли.
Мы трое сидели вокруг стола: Март, я и Вольдемариус. Мы безмолвствовали. Мы лицезрели друг друга. Вол казался мне воплощением иронизирующей самоуверенности. Он и не думал скрывать легкой, снисходительной усмешки. Март, наоборот, чувствовал себя явно дискомфортно. Он избегал прямых взглядов, мимика его была неопределенной. Я никак не мог взять в толк, то ли он действительно опасается нас, то ли играет комедию. Что касается меня, то я был весьма озабочен. Может быть, вид у меня был немного чудаковатый – я нацепил поверх скафандра сутану (не знаю, как только она на него налезла) – но сделал это исключительно для того, чтобы преодолеть раздвоение личности. Мои собеседники явно ожидали, когда я первым изложу свою точку зрения, по праву стороны, организовавшей переговоры. Не оставалось ничего другого, как вздохнуть и переложить руки с коленей на стол, сказавши при этом:
– Мы собрались здесь, чтобы поговорить о нашем будущем, чтобы не допустить катастрофы, чтобы определить стратегию поведения... – Тут я на секунду замолчал, ожидая, что они начнут уточнять или перебивать меня, но оба не проронили ни слова, и мне пришлось продолжить. – Нам недвусмысленно дают понять, что наше время прошло, что мы сделали свое дело, и будет лучше, если мы исчезнем. Ну что ж... Я предлагаю уйти. Уйти от них, оставшись свободными...
– Ага... – еле-еле слышно проворчал Вол. – Этакий вооруженный до зубов табор.
– Мы уйдем в сторону Плеяд, ибо там я надеюсь встретить создателей киберов, заставить заплатить их по счетам, да просто выяснить в конце концов, кто они и почему развязали войну!
– Вернее, почему она закончилась на самом интересном месте, – опять пробубнил Вол, когда я развел руки, дав понять, что сказал все и приглашая коллег высказать свое мнение.
– Мы будем подчиняться уставу, – неожиданно вымолвил Март четким слогом, будто рапортовал, но тут же голос его сорвался и он просипел далее. – Мы сохраним верность присяге и главнокомандующему...
– Хватит! – Вольдемариус грохнул кулаком по столу. – Вы оба нытики. Вы оба бежите от проблем. Фобос хоть предлагает организовать новый крестовый поход. Такой же кровавый, бессмысленный и бесперспективный, как и все предыдущие. Но это хоть славный конец. А ты, Март, просто превратился в безмозглую марионетку...
– Нет! – выкрикнул Март со злобой. – Это ты безмозглый. Ты предлагаешь войну с теми, кто создал нас!
– Я просто хочу справедливости. – Вол приподнялся со стула, сжав эфес лучевого клинка. – Мы сделали свое дело, так пусть же теперь оставят нас в покое. Мы просто хотим получить то, чего заслужили. Мы хотим жить сами по себе, не взирая на то, нравится это остальным или нет. И хватит ли у тебя, поборник уставов, совести остановить нас. Брат будет убивать брата?
Опять мы сидели в гнетущей тишине.
– Знаете что, – нарушил я тягостное молчание, – насколько я понимаю, с моими ребятами вопрос решенный. Вы не одобряете мои действия, но я вам не мешаю. Получается, что только между тобой, Март, и тобой, Вольдемариус, стоит глухое непонимание. Не буду кривить душой: в принципе, я на стороне Вольдемариуса. – При этих словах Вол пристально посмотрел на меня. – Пускай он возьмет себе внешнюю планету и переделает ее по своему образу и подобию. Вряд ли кто осмелится противоречить ему, если только ты, Март, не совершишь глупость.
– Подчинение уставу вовсе не глупость. – Март побледнел, и пальцы его задрожали. – Я бы называл это преданностью.
– Но устав же можно сто раз переписать. – В моем голосе появились интонации раздражения. – Я согласен с тем, что ныне действующий кодекс симпатичен всем нам: ты не можешь развязать военных действий против людей или других частей экспедиционного корпуса, поскольку такие ситуации в нем не предусмотрены, как изначально казавшиеся явно абсурдными. Разве только защитить имущество и солдат от нападения. Но атакующие действия запрещены, ибо они не разрешены... – Я понял, что немного запутался. – Но теперь главнокомандующий может впихнуть пару-троечку статей, обязывающих тебя вести активные боевые действия. Да мы, собственно, уже не раз вели их, но никогда не признавали это официально! И тут я опять согласен с Волом... Простите, с Вольдемариусом: неужели ты пойдешь войной на братьев? Неужели ты сторонник экспериментального отряда?
– Он больше чем сторонник, – это в разговор вмешался Вол. – Он его командир.
– Ах, вот оно что...
Но лицо Марта снова порозовело, и он даже улыбнулся, первый раз посмотрев мне в глаза:
– Да, я командир карательной бригады, но дело в том, что мы признаем только ныне действующий устав и существуем, скорее, ради психологической поддержки генштаба.
– Ты серьезно? – переспросил Вол, и когда Март кивнул, хлопнул его по плечу, со словами:
– Ну и прохиндей же ты, коллега. Видать, здорово тебя напугали на Россе 154.
Это замечание обидело Марта, и он ответил отказом на мое предложение поужинать вместе.
– Зачем ты так грубо... – с укоризной в голосе спросил я Вола, когда Март покинул нас.
– Он холуй. Хитрый, своенравный, но все-таки холуй. Так пусть же знает свое место!
* * *
А ужин выдался на славу. Вольдемариус после него подобрел настолько, что позволил мне обращаться к нему просто «Вол».
– Как в старые добрые времена... – благодушно заметил я по этому поводу.
– Добрые, говоришь... – уголки рта моего собеседника слегка дрогнули – он подавил усмешку. – Для нас никогда не было и не будет добрых времен. Знаешь, я столько раз слышал, что, дескать, со временем забывается все плохое. Вранье. Спроси сам себя, и ты поймешь: мы со временем забываем все хорошее, а гадость всегда остается на плаву. "Ну вот, – подумал я, – опять он норовит испортить настроение. Зачем он морализирует, зачем он показывает мне свой непоколебимый рационализм. Мне же ведь сразу становится ясно, как дико одинок он в этом мире, и как нравится ему самоистязаться по этому поводу..."
– Что же вы замолчали, ваше преосвященство? – вновь обратился ко мне Вол. – Как дела в святой церкви?
– Неважно... – Я провел по щетине подбородка, подумав в этот миг, что надо бы побриться. – Раньше люди верили в Бога благоговейно, но без особой надежды на чудо воскрешения. Но вот появились мы. Сначала многие не верили, что нас, действительно, возвращают из небытия, а когда убедились в этом, оправдывали данную практику необходимостью вести кровопролитную войну. Но вот киберы оставили нас в покое, и сразу же люди взбунтовались, возненавидели нас. Конечно! Почему кто-то не боится случайной смерти, а вместе с тем тысячи людей гибнут в расцвете сил? И, как правило, милых, добрых, талантливых, просто незаменимых людей! Что мешает завести на них матрицу бытия и воскресить в случае трагедии? По этому поводу бесятся парламенты и общественные движения. Такова еще одна причина нежелательности нашего существования.
– Меня тоже волновала эта проблема, – оживился доселе меланхоличный Вол. – Сколько раз я спрашивал у компетентных людей, почему, мол, нельзя подобным образом воскресить и обычного человека, но получал ответ, что у нас совершенно иная организация нервной системы, у нас изменен генетический код, изменена структура коры головного мозга, а значит, и восприятие мира. "Получается, что мы не люди?" – спрашивал я их открыто, но в ответ они ласково улыбались: "Ну, почему же... Вы люди, просто не такие, как рожденные биологическим путем... Вас можно воскресить, поскольку в вашем организме есть аппарат записи на матрицы бытия, а у нас его нет, и пока не представляется возможным его имплантация".
– Все дело вовсе не в строении тела, – я издал тяжкий вздох. – Некая высшая цивилизация сохраняет свою монополию на наши души. Именно она вселяет их в подготовленные тела. Вероятно, мы ведем нужную для высших существ войну, смысл которой не ясен нам самим до конца. Получается, что большинство селенитов или их союзников не волнует судьба простых людей. Мы с тобой избранные. Когда-то они уже сделали такой эксперимент – так возникла религия. Но с тех пор простые люди больше не интересуют их. Селениты согласились отпускать из хроноса только искусственно созданные души – души мальчиков для битья, которым мы готовим материальные тела. Собственно, термин "высшие существа" не совсем верен. Они просто живут в ином мире и оперируют иными субстанциями. Они тоже зависят от нас.
Я сделал долгую паузу, наполняя красным вином фужеры себе и Волу:
– Видишь, как все неоднозначно. Мистическое или нематериальное теперь стало немного понятнее нам. Мы, к сожалению, не можем воскрешать кого-либо исключительно по собственной воле. Нам пока что разрешают делать это. Иерархия цивилизаций не знает границ. Вышестоящие снисходительны к нижестоящим, но недоступны им до какого-то времени. Весь смысл в том, что одни расы прогрессируют очень быстро и обгоняют своих недавних покровителей, а другие тысячелетия прозябают в невежестве. Иногда одним удается вымолить у других некую благодать. Но, по сути дела, мы являемся не только богоподобными покорителями бескрайнего пространства, но, как ты хорошо сказал, чьими-то холуями. Хитрыми, своенравными, мечтающими о недостижимой абсолютной свободе, но все-таки холуями. И мы должны знать свое место.
Утром осаждавшие базу боевики устроили междоусобицу. Она не привела ровным счетом ни к какому результату, просто у многих с похмелья болели головы, и взаимное раздражение то и дело выливалось в скоротечные бестолковые перестрелки. Мы не без ехидства наблюдали сии баталии, когда с базой связался мэр мегаполиса. На экране галофона материализовался небольшой зал, в котором сидели девять солидных мужчин – руководство полиции, медслужбы, пожарных и представитель магистрата.
– Мы обращаемся к вам с просьбой о помощи, – голос мэра дрожал. – Ситуация грозит перерасти в кровавую бойню.
– Мне кажется, – перебил я его, – кровь уже пролилась. Я видел, что произошло на Министерской площади.
– Тем более вы должны вмешаться в конфликт! – это заговорил начальник полиции. – У нас всего восемьсот боевых киберов и около сорока тысяч полицейских. Мы не сможем сконцентрировать в одном месте достаточно сил, чтобы не дать прорваться повстанцам обратно в город. А если им вновь удастся развязать уличные бои – погибнет не одна сотня людей, которых, в отличие от вас, никто не сможет воскресить. Мы не просим, мы буквально умоляем вас помочь в разоружении боевиков.
Я посмотрел на Марта и спросил его шепотом:
– Ну что, командир экспериментального отряда, похоже, и тебе нашлась работенка?
– И не подумаю! – поспешно воскликнул Март. – У меня нет на этот счет никаких указаний из генштаба...
– Фобос, оставь его в покое. – Вол схватил меня за руку. – Мне кажется, нам нужно помочь.
Затем Вол обратился к собравшимся в мэрии:
– Мне кажется, что совместными действиями мы быстро разрешим конфликт.
Аудитория по ту сторону экрана обрадовано задвигала задами, начались перешептывания и одобряющие кивки в нашу компанию. Начальник полиции вещал теперь с куда большим оптимизмом:
– Спецсредствами мы рассеем большую часть толпы. Проблему представляют до полутора тысяч закованных в броню и оседлавших авиетки боевиков партии исторической справедливости.
Я слушал полицейского с нарастающим раздражением и, наконец, перебил его:
– Мы вам поможем, но мне крайне интересно, как вообще вы могли допустить вооружение целой дивизии?
Начальник полиции замялся и, посмотрев на двигающего скулами мэра, ответил, разведя руками:
– Что поделать, ваше преосвященство, у нас ведь демократическое государство. Граждане по закону имеют право приобретать оружие для охраны жилища...
– Ладно, – Вол поправил портупею, – об оплате наших услуг договоримся сейчас или потом?
– А... Что вы хотите? – настороженно поинтересовался мэр.
– Лом цветных металлов и немного электроники – в общей сложности на полмиллиона баксов.
Мэр посмотрел на одного из представителей общественности, щеголявшего отделанной бриллиантами золотой заколкой на черном бархатном пиджаке – тот кивнул, и городской глава повторил сей жест, адресуя его уже нам.
– Мы готовы начать операцию, как только вы дадите знак. – Вол поднялся, и мэр уступил канал связи начальнику полиции.
Военный совет был чистой формальностью. Вол собрал офицеров и объяснил ситуацию. Было решено не мудрить, просто поделить окружающее базу пространство на три тысячи пятьсот секторов – по количеству солдат, непосредственно участвующих в операции. Было также решено не усердствовать, не убивать, а только выводить из строя живую силу противника, то есть лишь калечить. У нас еще оставалось примерно полчаса до начала боя, поэтому исходные позиции ребята занимали не спеша. Они были возбуждены и несколько напуганы. Им было в диковинку стрелять в людей. Мне пришлось еще минут десять говорить с солдатами, чтобы окончательно убедить их в своей правоте. Они ежились, они опускали глаза. Они не хотели ввязываться в разборки людей. Им не терпелось уйти со мной к Плеядам. Они хотели там вновь сражаться с киберами, и все происходящее оставляло их равнодушными или немного раздраженными.
– Эх! Сюда бы моих орлов... – с досадой проворчал Вол, слушая меня. – Уж их-то не надо уговаривать постоять за себя.
А Март, тем временем, как тень маячил рядом с нами, ухмылялся и периодически талдычил:
– Доиграетесь вы... Я не собираюсь участвовать в самодеятельности... Я тут ни при чем... Без меня, без меня...
Полиция выжидала непонятно чего, и мы уже намеревались звонить начальнику, дабы выяснить, в чем же дело, как на собравшихся было обратно в мегаполис боевиков обрушилась лавина газовых снарядов, и были включены генераторы инфразвука. Но это был самый неподходящий момент для атаки. Вол, я и даже Март одновременно выругались, отлично понимая, что сейчас произойдет. Именно из-за того, что вся орда собралась в поход, бластеры были взяты наизготовку, и произведенный полицией эффект оказался совсем не тот, какой ожидался. Прежде чем, как было задумано, упасть без чувств, большинство повстанцев успели неосознанно, судорожно нажать на спусковые крючки. Небо и земля перемешались от взрывов сотен тысяч зарядов. Невообразимый, все поглощающий хаос заполонил мир. Грунт вибрировал под ногами. Камни лопались, и из них сочилась магма, будто кровь. Ошметки человеческих тел исчезали в клубах раскаленной пыли. Какой-то невообразимый звук рождался в этой какофонии, будто сам дьявол издал душераздирающий, утробный вопль торжества, выходя из преисподней. Но мои солдаты не дрогнули. Несколько сотен из них упали в первые моменты боя, но оставшиеся мгновенно перегруппировались, не оставляя ни единого свободного от огня сектора. Все было кончено в пять минут. Ужасающее зрелище представляла теперь местность вокруг базы. Она была припорошена черными хлопьями пепла органического происхождения и мертвыми телами, по которым ползали искалеченные обезображенные люди. Тысячи людей. Тут с неба свалилась настоящая армада санитарных и полицейских авиеток. По полю смерти забегали фигурки в белых и серых комбинезонах, напоминая диковинных муравьев, растаскивающих своих раненых и мертвых собратьев. Минут пятнадцать движение это было хаотичным, но затем действия спасателей стали более осмысленными, и мы решили связаться с мэром.
– Надеюсь, мы оправдали ваши надежды? – первым задач вопрос Вал, однако собравшиеся у городского главы словно лунатики уперлись в нас невидящими глазами. Их гримасы были полны оцепеневшего страха. Но вот начальник полиции опомнился.
– Но мы же договаривались бе-бе-без жертв... Он дышал прерывисто и временами заикался. – Но мы же п-про-сили б-без жертв...
Полицейский в отчаянии обхватил голову руками, и в этот момент мэр, глядя поверх камеры, громко и неожиданно произнес в тишине:
– Все. Твою мать. Теперь меня хрен переизберут.
– Вурдалак... – прошипел рядом со мной Вол.
– Это вы виноваты! – вдруг закричал городской глава, ткнув пальцем в нашу сторону. – Как же я не догадался?! Вы же специально устроили побоище! Вы нелюди, вы полны ненависти...
И тут он осекся, услышав, как Вол громко захохотал, толкнув меня локтем в бок:
– Ваше преосвященство! Похоже, мы опять остались в дураках. – Он закрыл слезящиеся глаза ладонью. – Господи, им понадобилось всего несколько минут, чтобы найти виноватых.
Вол буквально выпрыгнул из кресла в сторону камеры, заставив вздрогнуть сидящих в мэрии:
– Да будет вам известно, скоты, мы не убили ни одного человека. Вы сами наказали себя. И молите Бога, что у нас только раненые. Подумать только, из-за приказа не убивать у нас двести семьдесят три раненых! Да если бы мы хотели устроить бойню, то было бы достаточно дать приказ стрелять на поражение. За секунду наши мальчишки способны сделать от трех до пяти прицельных выстрелов. Люди слишком медлительны для нас! Слишком!
– К тому же ребята ни за что не стали бы убивать повстанцев, – поддержал я своего товарища. – Мне стоило великого труда уговорить их ввязаться в конфликт.
– Только попробуйте свалить вину на нас! – Вол замер, прищурился, зловеще улыбнулся и посмотрел на человека с алмазной заколкой:
– Я могу получить премиальные?
Человек с алмазной заколкой мелко закивал, и вид у него был такой, будто он готов был отдать все, что угодно, лишь бы наш разговор закончился побыстрее.
* * *
Примерно через час местность вокруг базы прибрали. Мертвецов сложили в аккуратный высокий штабель – каждого в отдельную ячейку, чтобы облегчить в последствии опознание. Раненых обрабатывали во временном госпитале и под конвоем из полицейских партиями переправляли в мегаполис. А около самых ворот базы киберы согнали в смердящую кучу сотни три легкораненых или чудом не получивших ни единой царапины боевиков. Я разглядывал на мониторе эти жалкие остатки некогда грозной орды и облачался в парадную, вышитую золотом сутану, когда в мои покои зашел изрядно провонявший дымом Скорпион.
– Куда это вы собрались, ваше преосвященство? – спросил он иронично, прислонившись устало к косяку.
– Мне надо отвезти митрополиту икону Спаса Сиротского.
– И лучшего времени ты не мог найти?
Спрятав в складку сутаны бластер и повертевшись у зеркала, убеждаясь, что он выглядит опрятно, отец Фабиан изрек:
– Мне надо осмотреть поле страданий людских. То поле, где настигла кара Божья братьев и сестер наших, обезумевших в своей гордыне и поправших закон Божий, и потерпевших за непомерную злобу свою. Я хочу видеть их лица, я хочу смотреть их очи, но нет у меня сил простить их. Знаю, что это тяжкий грех, но гнев переполняет душу мою, и нет у меня сил принять их покаяние.
Кардинал отстранил командора Скорпиона и направился к лифту, перебирая в пальцах четки и бормоча что-то себе под нос.
– Ну, ты даешь... – произнес ему вослед командор Скорпион, удивленно покачав головой.
Отец Фабиан специально распаковал икону и направился к тесно сидящим на холодных камнях арестованным боевикам. Завидев кардинала, несущего лик Спаса, они удивленно загудели. Те из повстанцев, кто не пребывал в прострации, напряженно вытягивали шеи, стараясь рассмотреть приближавшегося к ним священника. Взгляд кардинала, однако, был тяжел и не предвещал ничего хорошего. Арестованные зароптали, и киберы оцепления вскинули парализаторы, но отец Фабиан остановил жестом стражей порядка:
– Пусть они объяснят мне, что заставило их поступиться заповедями священного писания, что толкнуло их на безумие?
Говор в толпе арестантов на мгновение затих, и в этом мимолетном безмолвии пронесся женский вопль:
– Пощадите нас, ваше преосвященство!
В безумии ближайшие пленные поползли к ногам отца Фабиана. Они хватали вымазанными в саже пальцами полы его сутаны и пачкали их. Они плакали и лебезили, будто провинившиеся дети. Они размазывали сопли и глину по своим грубым, немолодым лицам и бормотали бессвязные оправдания, охваченные животным ужасом перед неминуемой расправой. Кардиналу стоило труда освободиться от схвативших его рук. Стоя за спинами церберов, он громко стал говорить слова проповеди, последней проповеди, как решил для себя в этот миг отец Фабиан:
– Отпустите меня, отпустите, уберите корявые пальцы!
Что хотите от нас, что хотите, вы, безмозглое племя страдальцев?
Все, чем маетесь вы, чем страдаете, все не ново, поверьте, не ново.
То камнями в распятье бросаете, то лобзаете тело Христово.
Сотни лет вас банальными фразами просвещали жрецы и учители.
Только ересь ползучей заразою вновь палит купола над обителью.
Отпустите, безумцы, сутану – от меня не дождетесь прощения.
Исповедовать вас я не стану и не дам на грехи отпущение.
Вы с рожденья не видели светлого. Вы с рожденья питались помоями.
И родители, пьянь беспросветная, вас учили тупыми побоями.
Поднимите глаза, окаянные, в них хочу я увидеть раскаяние.
Нет... Я вижу лишь бельма туманные. Нет...
Я вижу лишь страх наказания.
Толпа пораженно замолкла. Кардинал спокойно сел в подкативший бронированный мобиль. И лишь когда машина удалилась от ворот базы, вслед ей полетели комки глины и проклятья, потонувшие в криках боли – это церберы пустили в ход парализаторы.
У митрополита кардинал пробыл довольно долго. Когда кортеж выехал из мегаполиса, над планетой уже сгустились сумерки, значит, время поземному было около пол-первого ночи. Хотя город стоял на экваторе, солнечного тепла едва хватало на то, чтобы обеспечить существование лишь неприхотливым лишайникам, покрывающим живописным ковром глиняные, разрытые редкими дождями пустоши между грядами острозазубренных скал. Всю дорогу до базы отец Фабиан обозревал сей ландшафт, лишь изредка нарушаемый фермерскими поселениями, явно недостаточными для прокорма мегаполиса. Окрестности военного объекта были хорошо освещены. Во избежание инцидентов, при въезде в зону оцепления всех проверяли в поисках оружия, поэтому мобиль кардинала пронесся мимо длинной вереницы машин, среди которых больше половины принадлежали информационным агентствам. Около штабелей с трупами уже подвывали толпы родственников, пытаясь опознать в обгоревших остатках своих домочадцев. Иногда им это удавалось сразу, и тогда они повышали вой на две октавы, забирая с собой тело. Госпиталь заметно уменьшился в масштабах, но до сих пор функционировал. Судя по действиям медиков, оставшихся на посту, основными их клиентами были теперь члены семей погибших, которым становилось плохо. Около ворот базы уже не осталось следов от лагеря арестантов. На его месте стояли мобили, а один ярко-оранжевый порше был припаркован уже на территории объекта.
"У нас гости..." – подумал отец Фабиан, пересекая периметр ограждения.
