Текст книги "Порочный круг"

Автор книги: Дмитрий Сошкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

– Где сыр?

Я картинно хлопнул себя по лбу и закрыл глаза, дескать: "О, боже! Как же я забыл главный компонент?". Затем достал два пакетика с вакуумизированными сырными стружками. Мы высыпали их содержимое на уже подъеденные горки кушанья, дали добавке чуть-чуть подогреться и расплавиться, а затем продолжили уничтожение продукта.

После ужина я засунул посуду в мойку и все обстоятельно рассказал, включив предварительно связь с Волом. После того, как я закончил, Скорпион посмотрел на меня:

– Ничего не понял! Так кто же ободрал этих киберов? Если не мы, то...

– То чужие! – закончил за него Вол.

– Как это: чужие? – опять недоуменно спросил Скорпион. – Ты хочешь сказать, что тут поработал военный корабль какой-то третьей цивилизации?

Он расслабился и засмеялся:

– Да ну тебя, Вол. Ты вечно вобьешь себе в голову какую-то мрачную мысль и носишься с ней, портя другим настроение.

– А ты всегда не принимаешь во внимание факты, которые не укладываются в четкие ячейки твоих познаний. В конце концов, попробуй предложить что-нибудь более вразумительное!

Скорпион пригорюнился. Он взгромоздил сапог скафандра на моечную машину и принялся поглаживать левой рукой свою шею, а указательным пальцем правой – задумчиво выковыривать застрявший между резцами кусочек мяса. Очевидно, ему было наплевать, что я подумаю о такого рода дикарских манерах. После пятиминутных раздумий он промолвил:

– Эй! Вол! Ты еще слушаешь?

– Ну поделись, что ты родил.

– Пошел ты... Ну я тебе потом скажу куда. Мне кажется, что это тривиальная ловушка. Они хотят заманить нас в мышеловку и накрыть крышкой.

– Вот олух-то! Зачем? – сорвался доселе невозмутимый Вол.

Я решил прекратить словесную перепалку:

– Ладно, ладно. Хватит собачиться. В одном вы оба сошлись: нам на всякий случай нужно вести себя поосторожней.

Вол промолчал, а Скорпион хмыкнул, мол: "Я бы разнес этих киберов в любом случае".

Тут в дверь кто-то поскребся. Я разрешил войти. Это был Арик. Он присел на подставленный мной табурет:

– Мистер, я проанализировал все полученные видеограммы с"апельсинов". Так вот, судя по интенсивности остаточной ионизации обшивки в месте повреждения, их линкор задели месяца два с половиной назад.

Мы со Скорпионом переглянулись и подумали, вероятно, одно и тоже: "Вот хренотень какая-то". Во всяком случае, такая мысль промелькнула у меня в мозгах, а лицо командира канонерки выражало похожие чувства. Арик, заметив наше удивление, сделал паузу и продолжил:

– Но это еще не самое интересное. По гамма– и бетафону, а также по энергии данных частиц я мог судить о радионуклидам шрама обшивки и ядерных реакциях, произошедших в момент попадания. Поразмыслив вместе с бортовым компьютером, мы выработали резолюцию: такой тип повреждений характерен для касательных попаданий зарядов орудий эсминцев киберов.

Тут в моей каюте была разыграна знаменитая немая сцена, а ля "вылезай, приехали". Скорпион... Ну, короче, он просто сразу обалдел. Я еще пытался сохранить нейтрально бесстрастный вид. А по динамику слышалось нечленораздельное бормотание Вола. Вдобавок по всему линкору заревели сирены, и взволнованный голос Кима сообщил, буквально подбросив всех нас с мест:

– Мистер! Они начали!

Тут уже нам было не до раздумий. Мы в спешке телепортировались на свои боевые посты, отложив решение головоломки на потом. Сейчас на нас наступал враг, и, что бы он там ни придумал, теперь главное было отбить первый удар, а там разберемся.

* * *

Киберы двинулись на нас всей своей огневой мощью. Впереди плотной группой сосредоточились торпеды. За ними шли две канонерки. Четыре же катера были разбиты на две группы и парами прикрывали фланги. «Ну, прямо какой-то свиньей идут», – отметил я про себя. Вол, понимая, что ему не устоять против всего отряда противника, начал отходить к нашему линкору. Со мной связался Скорпион:

– Я хочу зайти с правого фланга.

– Давай. Но обойдешься своими силами. Я пока не буду выпускать свои катера.

Затем я приказал Волу:

– Хватит пятиться! Сместись малость влево и дай им подойти поближе.

Он явно осторожничал, но подчинился мне. Через несколько секунд на него обрушился ураган огня. Тринадцать из шестнадцати торпед киберов, как оказалось, были запрограммированы на наши канонерки. Так как Скорпион был еще довольно далеко – вне пределов досягаемости их сканеров, они всей кучей налетели на Вола. Я крикнул ему:

– Отлично, Вол! Уведи их за собою! Обойди киберов слева и продвигайся к их линкору!

– Но...

– К черту! Давай делай, что я говорю!

Связь с Волом была уже плохой. Судя по телеметрии, его канонерка потеряла двадцать пять процентов своего энергопотенциала. Она имела сквозные пробоины, через которые постепенно выходил воздух. Я прикинул, что четверть ее экипажа уже накрылась. Катер с корабля Вола, шедший на расстоянии семь тысяч от своего хозяина, пытался отогнать торпеды и последовал за канонеркой. Мне с трудом удалось соединиться с ним через компьютер:

– Уйди от Вола!

– Без меня ему не выбраться.

– Знаю, но все равно – оставь канонерку!

Командир катера, вероятно, обозленный на меня из-за такого предательского приказа, увел свою машину в сторону по критической траектории и ринулся на левую спарку киберов. Вол, видя, что его последнее прикрытие ушло, через гром помех успел крикнуть в мой адрес:

– Ты что, гад, подставляешь меня?!

– Да.

– Но учти, мерзавец, через пять минут мне крышка!

– Нам этого вполне достаточно.

Это был наш последний диалог.

Как только Вол начал уводить за собой торпеды, окруженный как бы роем потревоженных ос, оголился авангард киберов, и я залпом заставил разойтись канонерки роботов. Как ни странно, линкор противника относительно спокойно наблюдал за происходящим, изредка постреливая из орудия и не спеша двигаясь к эпицентру боя. Киберы в канонерках, увидев, что Вол утащил за собой практически все торпеды, поэтому Скорпион почувствовал себя вольготно, пытались создать огневой заслон и ограничить его маневренность. Тотчас мои стрелки получили приказ заняться этими двумя кораблями противника, при этом, однако, экономя заряды. Тут уж вражеский линкор просто не мог оставаться пассивным наблюдателем и открыл ответный огонь, умудрившись-таки задеть нас. По селектору завопил Серый, сидящий на изготовке в полу-сфере:

– Фобос, дай нам стартовать! Ведь задавят же!

– Больше не возникай. Я сам знаю, что и когда, – сразу осадил я его.

Реплика Серого заставила меня вспомнить о катерах. Хотя киберы имели четыре такие машины против двух наших, но десять из двенадцати уцелевших торпед моего линкора гонялись за ними и нивелировали перевес. Тяжелее всего приходилось катеру с канонерки Вола. Он, как заяц, петлял между двух машин киберов левого фланга и огрызался короткими очередями плазмы, поддерживаемый только двумя торпедами. Катера роботов уже здорово раздолбили одну его полусферу. Скорее всего, ее пилоты погибли, так как первый номер отделил свою половинку. Я уже подумал было, что он обречен, но мальчишка оказался с головой и применил хитрую тактику. Он расположился точно по середине прямой линии, мысленно проведенной через оба катера противника. Таким образом, хотя наша машина по идее и оказалась между двух огней, но киберы, стреляя по ней, рисковали попасть друг в дружку. Роботы, очевидно, не сразу учли это. Они второпях пальнули по полусфере нашего аппарата, находясь еще довольно далеко от нее – на дистанции двадцать тысяч. Хрональные детекторы катера с канонерки Вола тут же засекли залп противника, и за оставшиеся три сотых наша машина успела буквально на четыре километра сместиться с воображаемой линии, получив при этом лишь небольшую часть предназначавшихся ей зарядов. Киберам пришлось уворачиваться от своих же выстрелов. Видя все это, я обратился к Жану:

– Как зовут первого пилота катера с канонерки Вола? Ты вроде знаешь его.

– Язон. А что?

– Интересное имя. Этот паренек с головой, надо будет взять его с собой в следующий раз, – поделился я вслух своими соображениями.

К сожалению, получилось так, что эта сражающаяся группа и основной отряд кораблей, включая оба линкора, двигались в разные стороны. Поэтому расстояние между нами составило уже более двухсот тысяч километров, а это – почти предел для слежения за столь мелкими объектами, как катера. По всей видимости, киберы все-таки нашли противоядие хитрой тактике Язона: они стали приближаться к нему и открыли беглый огонь для того, чтобы не дать нашему катеру среагировать на выстрелы и уйти от зарядов. Чем все там закончилось – я так и не узнал. Изображение на сканере, даже при максимальном разрешении, меркло и сливалось в одну точку.

Пока я наблюдал за сопротивлением Язона, мои орлы подбили одну канонерку киберов. Пара мощных зарядов вспорола ее обшивку так сильно, что корабль роботов напоминал полувскрытую консервную банку с постепенно вытекающим содержимым – комками деформированного спекшегося металла и моментально застывавшими в вакууме пузырями вскипевшего пластика. Но все же он еще палил из одного орудия, что, скорее, походило на предсмертную агонию. В принципе, еще три заряда в его кормовую часть – и мы бы вызвали аннигиляцию топлива, взорвав канонерку. Но я не стал добивать этот итак уже беспомощный корабль, экономя энергию.

По сравнению с покореженной канонеркой киберов, корабль Вола выглядел молодцом. Он еще оказывал какое-то осмысленное сопротивление. По крайней мере, смог расправиться с двумя третями наседавших на него торпед. Однако даже внешне было заметно, канонерка Вола уже не способна к хорошему маневрированию – слишком сильны повреждения. Она походила на перфокарту – заряды торпед были во много раз слабее, чем у линкора и при прямом попадании оставляли после себя на обшивке не рваные оплавленные раны, а аккуратненькие дырочки сантиметров пять в диаметре. Пользуясь относительным затишьем после первого шквала боя, я решил попытаться связаться с Волом: ведь кто-то же должен там быть живым. Но командирская рубка, по-видимому, настолько сильно повреждена, что аудио– и видеопередающая аппаратура была совершенно выведена из строя. Отчаявшись что-либо сделать, я вызвал центральный пост:

– Козер! Быстро соединись с компьютером канонерки Вола!

– Но у вас же есть...

– Да нет у нас ничего! – перебил я механика. – Нужно использовать хрональный модулятор. Информацию выведешь на Пака.

Я предупредил моего оператора, что желаю сразу получить декодированный канал связи с кораблем Вола на свой монитор, и занялся анализом общей ситуации. Жан и Ким доложили: линкор киберов начал удаляться от станции дальней телепортации. К нему подтягивается канонерка и два уцелевших катера. Ни у нас, ни у киберов не осталось боеспособных торпед. Язон и два воевавших с ним катера роботов остались далеко по левому борту и не идентифицируются. Скорпион потерял только пятнадцать процентов энергопотенциала и еще мог спокойно драться. Его катер во главе с Юлой тоже не очень пострадал. (Третьим номером к Юле я отправил одного из двух моих запасных пилотов – совсем еще не обстрелянного мальчишку. Впрочем, что же делать – все мы так когда-то начинали). Учитывая, что у меня еще два абсолютно целых катера в запасе, имелся существенный перевес. Сейчас я перестраивал боевые порядки с целью нанести удар по вражескому линкору, пользуясь выявленным нами ранее четырехградусным сектором с пониженной плотностью огня.

В шлеме раздался голос Пака:

– Командир, есть канал связи с Волом.

На моем компьютере потянулась бегущая строка: "Энергопотенциал канонерки №2 – восемнадцать процентов; боеспособны три члена экипажа – стрелки; еще двое – тяжело ранены и без сознания". Я быстро набрал на дисплее вопрос:

– Кто живой?

По экрану пробежал ответ:

– Мы, номера сороковой, сорок пятый и сорок седьмой.

Я тут же прикинул: "Это два орудия левого борта. Значит, кормовая пушка у них работает сама по себе – на автоматике". Мои пальцы тем временем набрали еще одну реплику:

– Что будете делать дальше?

– Выполнять приказ, пока не кончатся заряды.

– Какой приказ?

– Стрелять, пока не кончатся заряды.

– Это я уже прочитал. Но куда вы хоть палите-то?

– Стреляем, пока не кончатся заряды.

Пришлось выключить канал. Оставшиеся в живых мальчишки Вола были до предела напичканы транквилизаторами, превратившись в некое подобие воюющих с нами киберов никаких эмоций и иррациональных действий. Дорожить ими уже не имело никакого смысла. Стрелки впали в такое состояние, когда только смерть может облегчить их участь, поскольку мы ничем не могли помочь и вытащить ребят из погибавшего корабля. Решив так, я сказал Киму, чтобы он постарался взять на себя управление канонеркой Вола и направить ее прямо на линкор противника. Ким кивнул головой и приступил к выполнению задания, но секунд через пять спохватился и спросил:

– Однако, мистер, ведь там еще кто-то трепыхается!

– Подумаешь! Как будто ты в первый раз выполняешь такой приказ.

– Но мы же можем просто бросить их – авось через месяцок кто-нибудь да подберет.

– Нет! Мне нужно как можно больше сил направить на линкор. Лучше пожертвовать одной практически безнадежно разрушенной канонеркой, чем снижать потенциал остальных.

Теперь настало время создавать кильватерный строй для атаки: из трех катеров и возглавляемый кораблем Скорпиона. Я связался с моими пилотами:

– Серый! Теперь – пора. Ты и Рене будете идти в кильватерном строе за Скорпионом.

Затем я стал объяснять им задачу. Скорпион должен войти в сектор атаки и приближаться по нему к линкору киберов. При этом своим огнем он будет стремиться уничтожить боковую башню противника и повредить другие доступные ему бортовые орудия. Самым сложным тут являлся процесс выхода из атаки. Ведь Скорпион на вираже подставлял под залпы киберов свое днище. Чтобы избежать повреждения канонерки в данный момент, я приказал Рене и Серому четырьмя полусферами своих катеров как бы обложить снизу корпус корабля Скорпиона и принять на себя все заряды. Конечно, пилоты сразу сообразили, что, как минимум, половина из них при этом погибнет. Но в данном случае цель действительно оправдывала средства.

Все эти события развернутся минут через семь, а сейчас продолжалась "передышка". Мои операторы занялись шлифованием программы атаки, а мне захотелось чего-нибудь горяченького. Я решил выпить немного шоколада из запасов скафандра, но передумал: лучше пока не тратить резервы пищи, и отправился ксебе в каюту.

Подойдя к рамке телепортации, я поднял забрало. Воздух заметно похолодал, градусов до десяти Цельсия. Ко всему прочему он мне показался слегка разряженным и попахивал гарью. Это означало, что киберы все же пробили обшивку линкора, причем где-то поблизости от нас. Желая самолично выяснить обстановку, я направился не к компьютеру, а выглянул в коридор. Из бокового прохода, ведущего в одну из орудийных башен, вился легкий дымок. Я подбежал к этому тускло освещенному коридорчику и заглянул в его глубину. Метрах в двух от меня, прислонившись к стенке, сидел стрелок. Его скафандр представлял собой плачевное зрелище. Практически весь верхний слой оболочки костюма со всеми системами поддержания метаболизма был, как бы содран с алмазной подложки. Последняя оказалась пробита в нескольких местах, и через отверстия вылезали обугленные синтетические мышцы. Скорее всего, мальчик попал в самый эпицентр прорвавшегося пучка плазмы, когда тот уже расфокусировался. Поэтому его панцирь был не пробит, а вроде как облизан энергетическими потоками, получив такую катастрофическую площадь повреждений. Это было гораздо хуже прямого попадания, поскольку тогда паренек моментально бы погиб, а теперь он страшно мучился от ожогов, так как не получил от разрушенного скафандра инъекции наркотического анальгетика. Увидев меня, мальчишка сделал попытку подползти, но его сил хватило только на то, чтобы показать мне руку с двумя оттопыренными пальцами. Я понял – это означает, что он стрелок номер два. Набрав его личный код, мне удалось наладить переговоры с пострадавшим через динамик шлема. Слава богу, головная часть скафандра паренька практически не пострадала. Стрелок уже не мог плакать, а только судорожно всхлипывал:

– Мистер, как мне больно... Помогите, мистер...

Прежде чем подойти к нему поближе, я взглянул на дозиметр. Радиация по гамма-излучению достигла пятнадцати миллирентген в час. Я опять загерметизировал свой скафандр, чтобы не наглотаться изотопов йода. Видя мою медлительность, мальчишка заскулил пуще прежнего. Выбрав более-менее целое место на поверхности его тела, лишенное обрывков амуниции, я поставил туда инъектор. Стрелок забормотал слова благодарности и через полминуты впал в забытье.

Оказав помощь раненому, я вызвал двух ремонтников:

– Ребята, тут один светящийся стрелок. Отнесите его на абордажную палубу и постарайтесь хоть немного дезактивировать.

Ремонтники примчались секунд через двадцать. Увидев стрелка, они покачали головами и принялись натягивать на бесчувственное тело герметичный пакет, чтобы не растаскивать горячие частицы по всему кораблю.

Тем временем я протиснулся дальше к пульту управления башней. Вход в это помещение был автоматически задраен, а перед ним, в луже крови лежала отрубленная верхняя часть тела другого стрелка с вывороченными внутренностями. Наверняка получилось так, что он упал под закрывающуюся переборку, которая разрезала его на две половины – герметичность всего линкора дороже жизни одного члена экипажа. Подбежавшие ко мне сзади ремонтники, которые уже успели переместить одного стрелка на абордажную палубу, увидев этот тошнотворный натюрморт, в ужасе отшатнулись. Конечно, медицинская система их скафандров в один миг ввела препараты, предотвращавшие истерику и рвоту, но у одного из мальчишек эмоциональный стресс, по-видимому, был слишком силен. На какое-то мгновение его трясущиеся колени подогнулись, и он стал сползать по стенке. Однако транквилизаторы быстро взяли свое, и он выпрямился. Я взял ремонтника за руку и вывел в основной коридор, приказав открыть забрало шлема. Сделав то же самое, я присел и заглянул ему в лицо. Так и есть: аккомодация зрачков запаздывала – первый признак психического расстройства, с которым уже не может справиться ни один антистрессант. Я повернул и прижал мальчишку спиной к себе, а затем, наклонившись, стал шептать ему на ухо специально разработанный для таких случаев текст. Через пару минут он более-менее пришел в себя, и его глаза смотрели на меня уже явно осмысленно.

Приведя все в порядок, я выругался, вот, мол, тебе и попил горяченького. Затем взглянул на хронометр и кинулся обратно в рубку. Атака начнется через сорок секунд.

Бой подошел к своей кульминации. Менее чем через минуту мои ребята соберут все свои силенки в единый кулак и нанесут удар по кораблю противника. Окажется ли враг в нокауте, или киберы смогут избежать серьезных повреждений – все теперь зависело от мастерства и отваги экипажей катеров и канонерки.

Пускай на дворе конец третьего тысячелетия, но в психологическом плане сражение вызывало в принципе такие же эмоции, которые испытывал, наверное, упоенный победой дикарь, размахивающий сучковатой дубиной, круша всех, вставших на его пути. Как только люди научились держать в руке палку, они открыли для себя мир войны. Это действо не стоит путать с пошлой борьбой за выживание. Человек – это такое существо, которое любит делать только то, что доставляет удовольствие, что приносит моральное удовлетворение. Борьба за существование является жизненно важной необходимостью, а война необходима для того, чтобы оценить саму важность жизни.

Так что же привлекает человека в войне? Что же заставляет, к примеру, моих стрелков и пилотов, этих по-существу еще не очень-то разбирающихся в смысле происходящего мальчишек идти на верную гибель и сражаться с врагом?

Среди всех причин я бы на первое место поставил непередаваемое чувство атаки. Когда ты срываешься в отчаянную траекторию сближения с противником, окруженный смертоносными вихрями плазмы, мозг уподобляется многоканальному сканеру, анализирующему окружающее пространство с неимоверной быстротой. При этом, однако, сознание не покидает восхищение своим могуществом, дающее наслаждение, сравнимое разве только с сексуальным экстазом. Ведь ты становишься практически властелином грозной техники, которая хотя и может советовать или корректировать твои действия, но не в силах перечить навязанной воле, не Способна к ослушанию. Мои мальчишки чувствуют в этом состоянии свое превосходство над простыми людьми, которые из-за сенсорной ограниченности никогда не смогут слиться, погрузить себя в электронные сети приборов.

Такой феномен, получивший название компьютерного метаморфоза, позволяет осознанно ощущать бренность материальной субстанции, которой в данный момент следует дорожить лишь потому, что она является инструментом поддержания жизнедеятельности нервной системы. Благодаря же матрицам бытия, мы получили уникальную возможность во время атаки отрешаться от чувства физиологического страха, так как не боимся потерять свое тело. (Но это не означает, что нашему сознанию не нравится находиться в человеческой оболочке. Ведь состояние атаки – это малая часть жизни, а в быту только людской облик гармонично соответствует нашему мыслительному процессу и обеспечивает полнокровное восприятие мира физических и биологических объектов).

Получается, к нам не применимы термины "героизм" или "самопожертвование". В момент физиологической гибели, когда сознание проваливается в черный колодец к какому-то непонятному светящемуся ориентиру в глубине его, мы абсолютно уверены, что достаточно открыть глаза – и ты окажешься в прозрачном саркофаге фабрики регенерации. Наплевать, что тебя воскресят пусть даже через двадцать лет после ухода в мир иной. Мы не ощущаем этот временной отрезок, для нас все происходит мгновенно – гибель, и сразу после нее безболезненное возрождение. В этом и заключается главная уникальность мальчиков для битья. Они лишены муки расставания с жизнью. Смерть? Да, это неприятное состояние, но для большинства ребят оно проходит настолько мимолетно, что они не придают ей особого значения, как некой границе между бытием и вечным мраком, убежденные в своем бессмертии.

Но с возрастом, к сожалению, начинаешь понимать, что так не может продолжаться вечно. Уходит детское видение мира. Постепенно трескается и рассыпается радужная призма, через которую удобно оценивать окружающее, как долгую и увлекательную игру. В душу закладывается чувство беспокойства. Нет, это отнюдь не страх. Скорее, начинаешь понимать: ты лишен чего-то главного, что никогда не позволит поставить себя на одну чашу весов с обыкновенными смертными людьми. Ты осознаешь свою предназначенность только для войны, а морально уже устаешь от битв и жаждешь покоя...

"Стоп! – прозвучал в моем мозгу отрезвляющий сигнал.– Нельзя сейчас философствовать! Не время!". Я быстро собрал разбежавшиеся мысли, сконцентрировал волю и полностью переключил сознание на предстоящую атаку.

Канонерка Скорпиона, ведя за собой три катера, приближалась к линкору киберов. Противник старался не дать нашим кораблям двигаться по сектору с пониженной плотностью огня, и начал вращаться вокруг продольной оси, одновременно уходя по широкой дуге. Таким образом, Скорпиону никак не удавалось пристроиться на выгодной позиции. Он находился на дистанции сто тысяч от киберов и сокращать ее в создавшейся ситуации было уже очень рискованно. Моя голова лихорадочно работала: возникла острая необходимость срочно как-то ограничить маневренность вражеского линкора. Решение подсказал компьютер. Я постарался зайти в кильватерную зону противника, сблизился с ним и открыл мощный беглый огонь. В результате такого маневра мы добились того, что киберы, стремясь сократить площадь обшивки, доступной орудиям моего линкора, прекратили рыскать в стороны по отношению к направлению движения. Вследствие этого вращение вражеского корабля стало равноускоренным. Скорпион тут же подстроился под его период, и как только канонерка вошла в необходимый нам сектор, бросился в молниеносную атаку.

Киберы приняли единственно верное решение: они включили силовое поле. Однако его достаточная мощность генерировалась в течение двадцати секунд. Канонерка Скорпиона в отчаянном пике свалилась на линкор противника, кромсая его правый борт. На расстоянии семь тысяч от врага она отклонилась от курса и ушла от столкновения. Катера выполнили свою задачу. Рене и Серый прикрыли собой днище Скорпиона, заплатив за это дорогую цену. Две полусферы, в том числе и половина, ведомая Серым, превратились в разодранные, спекшиеся массы металла. Эти останки катеров были как из пращи выстрелены набирающим мощность силовым полем и отправились в бесконечный путь по вселенной, унося тела погибших мальчишек.

Катер же Юлы довершил начатое Скорпионом дело. Он не стал уворачиваться от линкора киберов, а, наоборот, сознательно пошел на таран. Роботы пытались изменить траекторию полета катера и открыли по нему ураганный огонь. Уже за полсекунды до столкновения наша машина превратилась в сгусток плазмы, дышащий жаром болид. Юле не удалось поразить сам линкор противника, но он врезался в единственную уцелевшую канонерку киберов. От этого удара она отлетела от корабля-матки и была выброшена электромагнитным экраном последнего прямо под залпы моих орудий. Через десяток секунд у канонерки киберов было распорото брюхо. Она развалилась на две части, которые хаотично завертелись и стали постепенно удаляться от нас.

Чтобы нивелировать наши потери, киберы выстрелили вслед Скорпиону абордажным снарядом. Этот тип машин, снабженных форсированным, но малоресурсным двигателем, имеет вид конуса, на острее которого находится мощнейший заряд пучкового оружия. Абордажный аппарат напичкан уникальной электроникой, позволявшей ему с феноменальной точностью пробивать корпус корабля противника. При этом снаряд как бы инъектирует в отсеки неприятеля находящихся в его полости штурмовиков, которые громят все на своем пути и в итоге захватывают судно. Данная тактика напоминает действия термитов: внешняя оболочка вроде бы более-менее целая, а чуть тронь – и все рассыпается, так как внутренности уничтожены.

Такая участь реально угрожала Скорпиону. Его потери все же были слишком велики, чтобы расправиться с киберами–штурмовиками. Я пока что ничем не мог помочь этому экипажу, и мне оставалось только молиться на природную хитрость его командира. Скорпион оправдал мои надежды. Он ринулся к канонерке Вола. Смысл этого маневра сразу был мне понятен. Скорпион занял такое положение, что на прицельном сканере киберов изображение его корабля и аппарата Вола проецировалось в одну точку. Теперь самым главным было то, чтобы роботы не догнали Скорпиона раньше времени и не успели вцепиться мертвой хваткой в его корпус. Два наших корабля сближались: пять тысяч, тысяча, триста, сорок километров. Казалось – столкновение неизбежно. Но он успел каким-то чудом нырнуть под корпус Вола. Это произошло за тысячную долю секунды, то есть настолько быстро, что компьютер абордажного снаряда не успел осознать подмену одной цели другой, и киберы вмазались в канонерку Вола.

Мощность заряда абордажного аппарата была рассчитана на среднюю степень повреждения противника, а на самом деле он попал в уже сильно разбитый корабль. Поэтому роботы вошли в Вола как нож в масло, чуть ли не пробив его насквозь. От такого сотрясения произошло размагничивание топливного хранилища и, как следствие, аннигиляция позитронов. В черноте холодной пустыни вспыхнуло новое микроскопическое светило, быстро отдающее свою энергию всепожирающему, голодному до теплоты вакууму.

Линкор киберов включил основные двигатели и начал разгон, уходя от нас. В космосе еще вертелись два потрепанных катера противника. Они уже не могли попасть на свою базу и, по сути, были обречены. Вероятно, их экипажи имели на этот счет инструкцию: прикрывать отход основного судна и атаковать вплоть до тарана. Катера роботов, игнорируя угрожавшие их целостности залпы стрелков, обошли мой линкор с флангов и устремились вперед с явным намерением или проломить наш корпус, или бесславно погибнуть. Скорпион только-только разворачивался, чтобы следовать за нами, и не мог помочь отбить атаку. Компьютер рассчитал, что уничтожить машины врага мы сможем, сконцентрировав на каждой по шестьдесят процентов оставшейся огневой мощи линкора, что в сумме составляло сто двадцать процентов – то есть задача становится невыполнимой. Я быстро перевел на левый борт необходимое количество стволов, создав тем самым справа лишь две трети необходимой плотности огня. Однако с этой стороны находилось орудие двадцать третьего номера, который уверял меня с Жаном незадолго до боя в своей фантастической меткости. Конечно, скорее всего мальчишка просто хвастался, но альтернативы я не видел.

Дальнейшее заняло две секунды. Левый катер киберов взорвался на подлете и не причинил нам вреда. Правая же машина попала в цель. Она срикошетила от нашего корпуса, разбив, по злой иронии судьбы, именно башню двадцать третьего номера. Ее стрелки были похоронены под сплющившимися перекрытиями. В этот момент сдетонировали заряды поврежденного орудия, и наш корабль, получив непредусмотренный импульс, сбился со своей траектории.

Несмотря на такой финал, я мог вздохнуть облегченно. Первый раунд закончился нашей победой, а судя по состоянию противника, он может и отказаться от дальнейшей борьбы.

После боя обнаружилось, что я потерял свою каюту. Из-за какого-то несуразного, шального заряда возникло повреждение корпуса линкора именно в этом месте. Судя по анемометру, воздух выходил со скоростью девять моль в час. Мне не составило труда найти трещину и залатать ее. Однако я чувствовал себя совершенно неуютно, так как ощущал опасную близость космоса. Мне хотелось что-нибудь нормально пожевать, но в создавшейся ситуации было бы рискованно разгерметизироваться. Немного помаявшись, я налил в здоровый трехлитровый термос горячего какао, взял упаковку булочек и переместился на центральный пост – самое спокойное и нетесное место.

Только я переступил телепортационную рамку, как заметил, что тут уже находится Жан. Я открыл забрало. Мальчик услышал меня, повернул голову и вскочил. Моя рука с термосом протянулась к нему:

– Что это у тебя в последнее время за привычка – все время вскакивать передо мною?

Он сел на место. Я устроился около Жана, раскрыл пакет и принялся смаковать румяную, с орехами, выпечку, запивая ее какао. Мой сосед не отказался от предложения присоединиться к еде, тоже взял булочку и стал дуть в чашку, куда я налил горячий напиток, брызгая по сторонам. Я смахнул капельки какао с панели управления: