Текст книги "Порочный круг"
Автор книги: Дмитрий Сошкин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 31 страниц)
Издательство: Сашко, 1995 г.
Мягкая обложка, 448 стр.
ISBN 5-85597-004-3
Д.В.Сошкин
Порочный круг
От издателя
Что такое душа? Что такое смерть? Что такое жизнь?
Интерпретируя Библию, автор заставляет искусственно созданных людей, живущих без сожалений о прошлом и страха перед будущим, пройти через прозрение к переосмыслению своего места в жизни.
Есть здесь и страницы, обыгрывающие святое писание, и даже присутствует аналог бога в виде высшей формы энергетической жизни.
В то же время присутствуют все признаки приключенческого военного романа в лучших традициях этого жанра. Книга, как это не покажется на первый взгляд странным, адресована в первую очередь, подросткам.
От имени МКЛФ
Птухин Е.Н.
ЧАСТЬ I
С КОЛЫБЕЛИ
ПРЕДИСЛОВИЕ
Из глубин поседевшей вселенной слух дошел, будто души нетленны. Будто там, возле самого края, им златые врата открывают... Только я не мечтаю о рае, что случается там – я не знаю. Каждый раз, воскрешаясь из небытия, вопрошаю: здесь я или вовсе не я?
Я хочу раствориться, уйти в пустоту. С черным космосом слиться, чтобы начистоту, чтобы точно узнать и прозреть, наконец, существует ли некий могучий творец? Что ж он смотрит: мы в битвах безумных горим, опьяненные мнимым бессмертьем своим! Как он мог нам позволить стереть смерти грань! Мы ведь больше не станем платить эту дань!
А, быть может, бессмертие – все же обман: каждый раз наши души оставлены там. И другой человек посетит этот мир, только он имярек – он по правде не жил. Так скажите, кто я: из людей иль фантом? И оставлено что в измерении том, где рыдает душа убиенна моя. Объясните, молю, и... Простите меня.
ОТ АВТОРА
Гуманизм и жестокость – это как наружная и внутренняя плоскость кольца Мебиуса. Стремясь к абсолютному гуманизму, человечество неожиданно для самого себя восходит на хребет неслыханного по своей жестокости витка истории, который неизбежно родит новую эпоху возрождения. Мы стремимся вырваться из этого круга, но нет ничего более бессмысленного и страшного, чем человечество, лишенное ощущения вечной борьбы добра со злом, борьбы жизни и смерти...
Всем, кто смеется над словом "смерть", посвящается.
Пока меня еще не поймали,
Пока за мной еще не пришли,
Прошу вас, ответьте: а вы не мечтали
Умчаться в пространство от грешной земли?
Потом расскажу я всю правду врачам,
Большим знатокам душевных болезней,
Что часто на звезды смотрю по ночам
И верю, что нету занятья полезней.
Прошу вас, поймите, что это неправда:
Что я сумасшедший и нервнобольной,
Мне просто, поверьте, действительно надо
Порою о жизни шептаться с Луной.
Нормальные люди уткнулись в заботы
И не поднимают глаза от земли,
А я, как блаженный, нашел в небе что-то,
Бреду, спотыкаясь, о кочки и пни.
Меня изолируют в белые стены
И будут старательно, долго лечить:
Ведь я артефакт социальной системы,
Могу я плохому детей научить.
«Вспомни, какой мой век: на какую суету сотворил Ты всех сынов человеческих? Кто из людей жил и не видел смерти, избавил душу свою от руки преисподней?»
Псалтырь. Псалом 88:48 – 49
Сегодня я решил предаться своему любимому занятию – рыбной ловле. Часов в шесть вечера я пошел набирать червяков. Для людей неопытных это занятие представляло собой сущую муку. Вот уже четвертые сутки над южной Белоруссией не выпадало ни капли дождя, и песчаная земля сосняков высохла. Бесполезно перелопачивать ее, охотясь за наживкой для рыб. Все червяки нашли для себя прибежище под корой упавших деревьев. Именно там, в трухе, оставляемой неутомимыми разрушителями древесины – лубоедами и личинками златок, накопившей утреннюю росу и не высыхающей весь день, и надо искать спасающиеся от зноя клубки этих желанных для рыболовов существ. Набив ими специальный пенал, я поставил терморегулятор и распылитель влаги на такой режим, чтобы мои червячки были бодрыми целый долгий, теплый июньский вечер.
Полесский поселок Туров я выбрал для своих отпусков лет сорок назад. Во-первых, тут находился пансионат, в котором, среди выздоравливающих, можно было набрать экипаж. Но самое главное – меня покорила печальная красота этих мест и обилие рыбы, плескающейся в широких разливах Припяти.
Пролетев метров семьсот над молодым лесом, я опустил авиетку на заранее расчищенную площадку среди болотистого прибрежного ивняка. Убедившись, что машина прочно стоит на корнях и ветках, подмяв их под себя, я спрыгнул в воду и побрел на сухой островок, найденный мною вчера, и на который еще не ступала нога рыбака в этом сезоне. Он порос осокой, зацветающей черными султанами, и был не более пяти метров в поперечнике. Закатное солнце светило сквозь паутину ольшаника, росшего на другом берегу реки. Почувствовав вечернюю прохладу, из влажной глубины зарослей кустарника потянулись на промысел стаи кровопийц всех мастей. Не дожидаясь, когда они набросятся на меня, я положил по периметру генераторы. Эти приборчики индуцировали электромагнитное поле, влетая в которое комары, так как у них склеивались крылышки, теряли способность к полету и падали в воду, привлекая целые косяки уклеек.
Клев был приличный. За полчаса мне удалось выудить три жирные красноперки, граммов по семьдесят каждая, и бешено бившегося в садке подлещика. Кроме того, я поймал еще пяток уклеек, которые хватали наживку, как только она касалась воды, и чаще всего срывались.
Тут сзади меня хрустнула ветка, и раздалось легкое плескание воды. Я подумал, что это водяная полевка, которые, впрочем, как и ужи, в изобилии населяли затопляемые территории. Все-таки мне было как-то тревожно, и я оглянулся. Метрах в десяти от островка, среди ивняка, на относительно толстом стелящемся стволе стоял мальчик лет двенадцати. Заметив, что я увидел его, ребенок замер.
– Давай, двигайся сюда, а то упадешь. – Я махнул рукой.
Мальчик подумал, и стал пробираться ко мне. Когда он прыгнул в осоку, я спросил:
– Что это ты сюда забрался, на ночь глядя?
Он проигнорировал вопрос. Я поинтересовался еще:
– Ты тут один или с родителями?
– Не беспокойся: у меня все нормально.
Я решил, что паренек достаточно взрослый, чтобы самому разобраться в своих проблемах, и не стал дальше мучить его расспросами.
Мальчик с интересом смотрел на удочку. Я пригласил его сесть рядом:
– Ты что, никогда не ловил рыбу?
– Нет.
"Забавно", – подумал я и предложил:
– Хочешь попробовать?
– А ты мне дашь?
– Конечно. Смотри: вон плавает поплавок, когда рыба хватает за приманку, он начинает колебаться. В этот момент ты должен подсечь, то есть резко поднимаешь удилище – и она на крючке.
Объяснив еще кое-какие тонкости, я сделал маленькую глубину и дал ему половить уклеек. Эти рыбешки обладают очень четкой поклевкой, и хотя часто сходили с крючка, но огромное их количество позволило мальчишке поймать пять штук. Он увлекся рыбалкой. Расспрашивая паренька, я установил, что его зовут Жан и что он живет неподалеку. "Вообще-то странное имя для белоруса", – промелькнуло у меня в голове, но особенно я не удивился – уже давно стерлись все границы между расами и национальностями, так что по имени можно только приблизительно судить, откуда этот человек родом.
Вдруг удилище у Жана задергалось – наверное, он подцепил крупного сазанчика. Мальчик сначала слегка испугался, но затем, ободренный моим взглядом, подтянул рыбу к берегу, положил удилище и схватил добычу двумя руками. Мускулистый и гладкий сазан собрался с последними силами, дернулся всем талом и прыгнул прямо в подставленный мною садок. Жан, чтобы сохранить равновесие, поймал ветку ивы. Однако его ладонь была испачкана слизью с чешуй и соскользнула с опоры. Мальчишка с треском шлепнулся правым боком в воду, слегка ободрав себе нос и щеку об хлестнувшие его прутья. Я отложил удочку и помог ему выбраться из переплетения корней. Весь правый бок одежды Жана был мокрым и покрыт пятнами глины.
– Ну вот... Что же ты, рыболов? – сказал я с легкой иронией, промывая чистой водой его царапины.
Он смущенно улыбался, мотал головой и бормотал какие-то оправдания. Я сбегал на авиетку и притащил свои шмотки. Поставив на треногу камин, я заметил, что Жан так и стоит в мокрой одежде, с тем же выражением стыда и нерешительности на лице. Повернувшись к нему, я предложил:
– Не стоит стесняться. Скидывай свою амуницию. Я ее слегка прополощу, а через полчасика она опять будет чистая и сухая.
Пошарив в рюкзаке, я нашел плед с термопрокладкой и дал его Жану. Тот быстро стянул с себя штаны и плавки, завернулся в одеяло и уселся к разогревающейся жаровне. Отчистив одежонку паренька, я натянул около очага проволоку и повесил ее сушиться. Рубаху Жан не стал снимать. Подойдя к нему, я потянул за рукав:
– Ты что это? Штаны снял, а рубаху не хочешь? Обычно делают наоборот.
– Да не стоит, мистер... – Жан согнул руку и выдернул манжет из моих пальцев.
Меня осенила догадка. Невзирая на его сопротивление, я схватил рубаху за подол и резко дернул вверх. Так и есть: на левой стороне груди, напротив сердца, небольшой прямоугольный участок кожи был заменен металлической табличкой в пластиковом обрамлении. На ней помещались несколько загерметизированных выходов для датчиков и компьютера. Жан толкнул меня и с испуганным выражением лица отпрыгнул к зарослям:
– Что вы делаете, мистер?
– Тише... Тише... – Я протянул ему руку. – Куда ты собираешься бежать в таком виде?
– Отдайте мне одежду!
– И не подумаю.
– Ну, пожалуйста, не надо... – уголки губ Жана опустились, он засопел, и на его глазах навернулись слезы.
Я подошел к нему:
– Ну, чего ты испугался? Я не полицейский кибер, а, кроме того, тоже имею такую штуку.
С этими словами я взял ладонь мальчишки, засунул себе за пазуху комбинезона, чтобы его пальцы коснулись панельки. Его мимика сразу стала удручающе равнодушной:
– Вы командир, мистер?
– Да. И, по идее, набираю команду для линкора. Во всяком случае, по-моему, одного оператора я себе уже нашел.
Я, продолжая держать Жана за руку, отвел его обратно к нагревателю. Прополоскав рубашку, напугав при этом какую-то крупную рыбу, подошедшую к берегу на свет нашей стоянки, я уселся около гостя и принялся свежевать улов. Мои мысли постепенно уносились все дальше и дальше в прошлое, разбуженное в памяти неожиданным знакомством с "мальчиком для битья".
В двадцать четвертом столетии, освоив технологию сверхдальней телепортации, земляне получили реальный выход к другим светилам. С помощью специальных станций – колец диаметром в пять километров, расставленных через каждые двести шесть астрономических единиц, были созданы сверхбыстрые межзвездные трассы. По этим путям корабли перемещается в иных пространствах со скоростями, которые с точки зрения нашего измерения в сто раз превышают световую. Сейчас, на пороге четвертого тысячелетия, люди обжили все тринадцать звездных систем, расположенных от Солнца на расстояниях, ограниченных сферой радиусом в четыре парсека. Четыреста с лишним лет длилась относительно безоблачная эра великой космической экспансии. Вырвавшись на просторы вселенной, человечество претерпело поистине гигантский демографический и социальный взрыв. К примеру, благодаря колонизации иных миров, рождаемость увеличилась в таких масштабах, что на сегодняшний день численность населения всех обитаемых планет перевалила за триста миллиардов жителей, причем, около сорока миллиардов – молодежь. Благодаря успехам медицины и генетики, по достижении двадцатипятилетнего возраста, люди стареют раз в пять медленнее, чем, скажем, в начале третьего тысячелетия. Средняя продолжительность жизни возросла до трехсот пятидесяти и более лет.
Катастрофа разразилась в июне 2879 года. Именно тогда, на пассажирский лайнер, выполнявший рейс до Проциона и только что вышедший из подпространства, совершил нападение боевой корабль враждебной цивилизации. Его экипаж составляли сплошные киберы. До сих пор мы не знаем, кто их хозяева, но, по всей вероятности, следы ведут в Плеяды, рассеянное звездное скопление в ста сорока парсеках от солнечной системы. Эти существа используют технологии, аналогичные земным, но, судя по расстоянию, на которое они проникли во вселенную, старше нас, по крайней мере, на три тысячи лет, что в совокупности указывает на их более медленное прогрессирование. В первые тридцать лет конфликта человечество в качестве солдат использовало киберов собственного производства, успешно выполнявших до этого функции стрелков во всех военизированных формированиях. Они удачно выполняли задачу сдерживания инопланетных агрессоров, но ни те, ни другие, прежде всего из-за психологической примитивности, не могли взять верх. Такая патовая ситуация не устраивала алчущих новых владений землян. Люди пытались вмешиваться в ход сражений, дистанционно управляя роботами. Но в условиях реальной космической баталии это было весьма затруднительно и малоэффективно. Только хитрость, отвага и интуиция биологического разумного существа, непосредственно ведущего боевые действия, позволили бы сокрушить машинерию враждебного нам сознания. Но люди берегут свою драгоценную жизнь и давно отвыкли воевать, поэтому необходимо было создать нечто среднее между человеком и кибером. Нечто, обладающее эмоциональными и интеллектуальными качествами полноценного индивидуума, но превосходящее обыкновенного человека по степени интеграции с компьютерными системами.
После долгих дебатов для этой цели решено было создать первых настоящих "людей из пробирок", чье тело выращивалось в искусственных условиях, а жизненный опыт до момента "пробуждения" являлся иллюзорным, так как записывался со специально созданных матриц на кору головного мозга. Первоначально все выглядело так: из оплодотворенной яйцеклетки в течение семи лет инкубировалось тело двадцатилетнего мужчины; после этой фазы данный индивидуум входил в мир, так сказать, "рождался". Но первые партии такого рода бойцов показали свою полную небоеспособность. Взрослые и, в принципе, психически полноценные люди, вдруг с ужасом понимали, что все воспоминания, все умиленные картинки детства, лица родных и дорогие сердцу места – всего лишь плод воображения, результат изощреннейшего обмана их сознания: на самом деле никогда ничего этого не было, по крайней мере, с ними. Эти люди не верили своей искусственности, но, перед лицом накапливающихся неоспоримых фактов, очень быстро погружались в глубочайший психологический кризис, чаще всего приводивший к самоубийству. Конечно, их можно было опять и опять возрождать, но ведь бесполезно воскрешать существо, которое в итоге опять убьет себя.
В 2917 году на конгрессе, посвященном проблеме "идеального воинства человечества", доктор Франц Мауер высказал крамольную мысль. Как известно, сознание человека в возрасте до четырех-пяти лет воспринимает в основном не какие-то конкретные образы окружающего мира, а, скорее всего представления о его общем устройстве и абстрактные понятия, такие, например, как добро и зло, печаль и радость и т. д.
Действительно, ведь мало кто из живущих людей, рожденных естественным путем и выращенных настоящими родителями, помнит себя даже в семилетнем возрасте. Короче, этот ученый предложил выращивать тела воинов до физиологического состояния лишь пятилетнего ребенка. На это уходило всего два года. Рожденные в результате этого существа не будут обладать всеми комплексами аналогичных взрослых созданий. Ведь в таком возрасте людям не свойственно задумываться о смысле жизни, и их практически не беспокоят сексуальные проблемы. Воспитав в определенном контексте таких, "ин витро" созданных детей до возраста в восемь-девять лет, можно получить идеальных солдат, не боящихся смерти, наивно исполняющих приказы и не часто задумывающихся о целесообразности всего происходящего. С целью продлить "золотой возраст", генетическое вмешательство поможет затормозить физиологическое, а значит, и психологическое развитие личности таким образом, чтобы период от биологически девятилетнего ребенка до функционально, предположим, девятнадцатилетнего мужчины длился не десять, а пятьдесят реальных лет. При этом скорость обогащения интеллекта нисколько не пострадает. Говоря проще, мы имели бы дело с людьми, обладающими техническими познаниями и возможностями гораздо лучшими, чем у среднего взрослого, опытного человека, но с детским организмом и видением мира.
Можете себе представить, какую бурю негодований вызвало это предложение: "Как?! Посылать детей на смерть?! Эго противоречит всем моральным нормам нашей высокоразвитой цивилизации!" Но Мауер возражал, что, благодаря матрицам сознания, мы можем в любой момент воскресить погибшего ребенка. Значит, в целом, он будет воспринимать войну как игру, где убивают только на время, понарошку. "Но мы же пестуем настоящих убийц!" – вопили другие оппоненты. Однако доктор отвергал и этот довод: поскольку эти создания будут вести борьбу с киберами, то есть с существами, абсолютно не ассоциирующимися с природными организмами, агрессивность по отношению к биологическим формам жизни маловероятна. Кроме того, никто не смог выдвинуть альтернативную, более-менее вразумительную теорию, и доктора Мауера поддержало могущественное лобби крупных промышленников, озабоченных более своим финансовым состоянием, а не моральными аспектами дела. В общем, на фоне не особенно бурно протестующей общественности, которая делала это скорее по привычке, чем по убеждениям, стали налаживаться работы в этой области. Первые результаты были весьма обнадеживающими. Синтетические воители сражались успешно и позволили людям закрепиться в системе 61 Лебедя. Вскоре многие обыватели стали привыкать к такому положению вещей и быстро научились делить мальчишек на "своих" и "искусственников". Хотя последних, с легкой руки какого-то журналиста, окрестили точнее: "мальчики для битья".
Я отношусь к одному из первых поколений, и был рожден в июле 2923 года, поэтому, можно сказать, являюсь свидетелем возникновения и становления этой новой прослойки общества. Сейчас, сидя рядом с Жаном и жаря рыбу, я заново переживал все эти события, вспоминая свою долгую жизнь. Физиологически мне девятнадцать, но на самом деле я прожил шестьдесят четыре года, не считая того, что меня два раза убивало и на воскрешение уходило по три года. Поэтому я вправе подвести некоторые итоги. Судя по функциональному состоянию моего организма, я только-только должен входить во взрослую жизнь, но меня тяготит груз пережитого, заставляя чувствовать себя в моральном плане чуть ли не стариком. Этот парадокс мучил меня в последнее время и вот теперь, глядя на завернувшегося в одеяло мальчишку, я пытался представить, что же ждет его лет через тридцать?
От сих печальных раздумий меня пробудил долгий и тяжелый вздох Жана. Он голодными глазами смотрел на жарившуюся рыбу и украдкой сглатывал слюну. Я чуть заметно улыбнулся и, как только был готов первый кусочек сазана, положил его на пластиковую тарелку и протянул мальчику:
– Бери, это твой первый трофей.
Он взглянул на меня, кивнул головой, схватил кушанье и принялся уничтожать белое сочное мясо. Я же предпочитал хрустеть напоминающими сухарики мелкими уклейками, которые отправлял в рот целиком, запивая фантой. Через десять минут Жан заметно снизил темп поглощения пищи. Его настроение поднялось, и паренек постепенно забывал о своем испуге. Он даже позволил мне слегка постучать по спине, когда поперхнулся. Наконец, Жан протяжно охнул – вероятно, он был уже не в состоянии набивать себе дальше желудок. Я снял уже сухую одежду, подошел к нему и потрепал макушку:
– Давай, одевайся.
Жан медленно и отдуваясь, натянул ее на себя, затем опять закутался в одеяло, расположился у очага и минут через пять засопел, поджав к животу колени и подсунув ладони под голову. Я, тем временем, убирал все свои принадлежности в авиетку, пригнав ее на поверхность воды напротив островка. Когда я засовывал в багажник последнюю вещь, около меня быстро снизился неизвестно откуда взявшийся катер. Из него вылез кибер-скаут. Игнорируя мое присутствие, он обошел спящего мальчишку со сканером, утвердительно кивнул головой сам себе, нагнулся, заглянул в лицо Жану и повернулся ко мне. Я знал, что киберы имеют довольно громкий голос, поэтому опередил его:
– Только тише. Не разбуди его.
Он на секунду замер и заговорил шепотом:
– Извините, мистер, но этот ребенок должен пойти со мной.
– С какой стати?
– Он не явился на сборный пункт, где формируется команда эсминца № 673. Мне приказано найти его и доставить.
– Интересно, вы обращаетесь с ним так, будто он скотина, отбившаяся от стада. А если мальчишка не хочет быть в экипаже этого корабля? Согласись, ведь это, несомненно, является единственной причиной его побега.
Кибер направил свои окуляры на меня:
– Может быть, вы и правы, мистер, но я должен выполнить приказ. В остальном – пусть разбираются люди.
Робот повернулся и сделал шаг в сторону Жана.
– Одну минутку, подожди, – сказал я ему вдогонку.
Кибер остановился и снова обернулся ко мне:
– Да, мистер?
– Этот парень останется здесь, потому что он является членом экипажа моего линкора.
Я спроецировал в воздухе изображение моего удостоверения. Робот, изучив картинку, возразил:
– А мой приказ? К тому же этот мальчик уже приписан к команде другого корабля.
– У меня приоритет в комплектовании экипажа, – я махнул рукой. – А все остальное ты можешь утрясти сейчас же, связавшись с командованием.
Кибер не двигался где-то полминуты – разговаривал с центром. Затем он ожил:
– Пусть будет по-вашему, мистер.
– У меня еще одна просьба.
– Слушаю, мистер.
Я показал на Жана:
– Ты можешь перенести его в авиетку так, чтобы он не проснулся?
– Да. Но зачем вам это?
– Ты все равно не поймешь. Перенеси его.
Кибер выполнил приказ и бережно отнес Жана на заранее раздвинутое мною сидение. Мальчик зашевелился, но не проснулся. Робот быстро смылся. Я осторожно залез в свою авиетку, поднял ее и направил над соснами, шумящими под ночным, звездным и безлунным небом, к дому.
* * *
Птичий щебет наполнял летнее утро. В столь ранний час хорошо посидеть на подоконнике, разглядывая просыпающийся мир. Прямо под моим окном (я тогда жил на первом этаже) в глубь леса уходила дорожка, взбитая в пыль ногами многочисленных прохожих. Сегодня никто еще не выходил за территорию, и проселок оккупировали воробьи. Они барахтались в уже нагретых солнцем ямках, растопырив перья и смешно загребая крыльями, словно пловцы кролем.
Сзади меня, в глубине комнаты, громко щелкнул пищевой автомат, сигнализируя, что завтрак готов. Я спрыгнул со своего насеста и направился к столу, случайно зацепив неловким движением табуретку, которая с приглушенным стуком упала на пол. Прошипев, я восстановил порядок и взглянул на еще спавшего Жана. Сон мальчика был тревожным – одеяло почти что сползло с кровати. На мою возню он отреагировал, дернув ногой, окончательно сбросив его. В ярком солнечном свете я заметил, что конечности Жана, кроме правой руки, были двухцветными. Повыше коленей и левого локтя начиналась более светлая, еще не загоревшая кожа. Это в какой-то мере пролило свет на особенности поведения моего гостя – паренек страдал раневым синдромом. Я подсел к мальчику и похлопал его по голой спинке:
– Давай-ка вставай. Хватит спать. Уже семь часов.
Реакция на мое прикосновение была бурной. Жан с силой оттолкнулся руками от матраса, резко подался назад, слегка стукнувшись при этом плечом об стенку, неестественно подогнул ноги и уселся на постели, хлопая широко раскрытыми глазами. Я покачал головой:
– Ну, дорогой мой, нервишки у тебя, однако, никуда не годятся.
Пока я хлопотал над завтраком, мальчик поднял с пола одеяло и накрылся им. По выражению лица было видно, что он вспоминает события, произошедшие с ним вчера. Глаза Жана постепенно наливались слезами. Я нагнулся к нему и провел ладонью по щеке мальчика:
– Не стоит горевать. Тебя уже не заставят идти на тот злополучный эсминец. Ты зачислен в мою команду.
Он замер и недоверчиво посмотрел на меня:
– Вы говорите правду, мистер?
– Что за вопрос? Конечно! А зовут меня Фобос.
Жан еще не до конца поверил в такой счастливый исход своих мытарств, однако, во время еды он окончательно пришел в себя, совсем отогнал мрачное настроение и даже пару раз улыбнулся.
Немного погодя я расспросил паренька о его биографии. Ничего особенного в ней не было. Он воевал сначала на 61 Лебедя, затем в системе Вольфа 359 и, наконец, получил тяжелое ранение на подступах к эпсилон Эридана. Осторожно подбирая слова, чтобы не спровоцировать новый приступ слез, я осведомился о причинах категорического отказа проходить службу на шестьсот семьдесят третьем эсминце. Насколько мне стало понятно, им должен был командовать некто Щегол, с которым Жан уже встречался на Эридане. Именно там случилось нечто такое, что заставило мальчика возненавидеть своего будущего командира и не подчиниться приказу.
Окончив процедуру официального знакомства, я отпустил Жана собирать вещи, но продолжал думать о нем, теперь уже операторе моего линкора. Во-первых, у меня сразу же появилось желание поругаться с кем-нибудь из медицинского центра. Тамошние девочки в последнее время подхалтуривали и не осуществляли полный комплекс восстановительных процедур. Конечно, тут имелись объективные причины – резко усилился поток раненых, но не произошло ни расширения штатов, ни хотя бы поднятия зарплаты до уровня, соответствующего повысившейся нагрузке. Медперсонал грозился принять меры вплоть до забастовки, но пока все оборачивалось лишь снижением качества обслуживания. И Жан – яркий тому пример. С мальчиком не поработали невропатологи, а разве можно выпускать в космос оператора с расшатанной психикой? Это весьма чревато...
Не буду дальше излагать мысли, копившиеся в моей голове по этому поводу. Кто хоть когда-нибудь занимал мало-мальски руководящий пост, конечно, поймет мои терзания, но остальным это было бы просто неинтересно. Скажу только, что в таком состоянии я пребывал часов до девяти утра, когда неожиданное происшествие вывело меня из перманентной задумчивости.
Со стороны реки к корпусу двигалась занимательная процессия. Впереди плелся Петрович, наш администратор и заядлый рыбак. Его рука висела на косынке и была залита покрасневшим от крови коллоидом. Бегая вокруг раненого мужа, причитала жена Петровича. Позади шествовали еще два рыболова, которые с довольным видом тащили уже уснувшую пилозубку на продетой через жабры палку. Эта рыба – мутантная щука, подарочек от Чернобыльской АЭС, рванувшей неподалеку от этих мест тысячелетие назад. Вообще-то она была очень осторожна и пуглива, но во время нереста, в июне, становилась крайне агрессивной. Сначала этих монстров хотели было всех уничтожить, однако, экологи оказали стойкое сопротивление – "мы рискуем нарушить уникальный гидроценоз". К тому же, еще не было ни одного случая, чтобы кого-нибудь закусали до смерти – все-таки настолько крупные экземпляры, способные на это, встречались очень редко.
Группу рыбаков замыкал молодой человек в запыленном и помятом комбинезоне командира канонерки, который посмеивался над своими спутниками. Этот канонерщик являлся еще одним членом моего экипажа и, хотя отличался оригинальностью поведения, носил весьма банальное в наших кругах имя – Скорпион. Я высунулся из рамы и помахал ему рукой, подзывая к себе. Скорпион оставил компанию, подошел к моему окну, забрался на подоконник и спрыгнул в комнату, при этом не переставая говорить:
– Ну и умора же, Фобос! Представляешь себе, иду я, значит, от поселка мимо старицы...
Я сощурил глаза:
– Так-так... Значит, ты опять ночевал в поселке? Дождешься, что когда-нибудь местные ребята тебе навешают, как следует...
Скорпион чертыхнулся сам на себя, мол, надо же: вот так моментально проговорился, но не стал искать оправданий, а просто махнул на меня рукой:
– Хватит, ей-богу, воспитывать. В отличие от тебя, я не могу вести аскетический образ жизни.
Мне пришлось примирительно усмехнуться:
– Ну ладно. Так что же случилось?
Замолчавший было, Скорпион вновь оживился:
– Значит, иду я мимо старицы и вижу картину: на берегу лежит здоровенная пилозубка, – он кивнул головой в сторону окна, – ну, ты же ее видел, зверюга в полтора метра, не меньше. В ней торчит гарпун. Вокруг рыбы скачут два мужика, ну прямо как кроманьонцы около попавшего в ловушку мамонта, а рядышком сидит и воет Петрович, заливая порванную руку коллоидом.
Сценка, конечно, интересная, однако, я не понимал, что же вызвало у моего канонерщика такое бурное веселье. Скорпион хлопнул себя по ляжкам:
– Да слушай же ты! Самое прикольное было потом. Рыбина вроде бы успокоилась. Мужики продели ей в жабры палку, а когда стали поднимать – пилозубка на последнем издыхании махнула в сторону хвостом. Петрович, который начал потихоньку подходить к добыче, от испуга прыгнул назад, поскользнулся на куске глины и шлепнулся в заводь. Его товарищи бросили улов и стали помогать ему выкарабкиваться из илистого мелководья. Вдруг позади пострадавшего, из воды, показалась чья-то покрытая водорослями спина. Петрович в отчаянии забарахтался и закричал, дескать, помогите, она откусит мне ногу. Мужики побледнели и трясущимися руками выволокли его на сушу. Сапог нашего администратора зацепился за сук коряги. Всех охватил нервный смех. Но до этого двое мальчишек, рыбачивших неподалеку, услышали вопли и сообщили в поселок, что какому-то дяде пилозубка откусила ногу. Шухер, скажу тебе, был грандиозный: санитарная авиетка, корреспондент местной газеты и телерепортер, кровожадно искавший камерой откусанную конечность. На трех машинах из поселка примчались то ли любопытные, то ли какие-то биологи. А кульминацией стало появление громко возмущавшейся бабенки, которая за ухо тащила к своему мобилю хныкавшего мальчишку с поломанной удочкой и кричала в адрес мэрии нелицеприятные фразы, вроде "развели всяких гадов, которые могут сожрать наших детей...". Корреспондент понимающе кивал головой и записывал что-то в блокнот. – Скорпион, хохоча, вытирал слезы. – Но самое главное, репортер, спрятав камеру, стал сокрушаться, где же, мол, обещанная откусанная нога, и навлек на себя гнев местного начальника, который послал его на три веселых буквы и запихнул обратно в авиетку.
Я тоже заулыбался, но не потому, что меня рассмешил рассказ командира канонерки. Просто глядя на хохочущего человека трудно остаться равнодушным. Скорпион закашлялся, помотал головой и продолжил все на ту же тему:
– Петрович, скажу я тебе, Фобос, еще тот кусок прикола.
– Ты бы лучше занялся вербовкой экипажа.
Скорпион встал с моей постели, потянулся и неожиданно зевнул:
