Текст книги "Вардананк"

Автор книги: Дереник Демирчян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 54 страниц)

– Разве не так я говорю, брат странник? – обратился Езрас к крестьянину, понуро сидевшему в стороне. Это был Аракэл из Вардадзора.

Аракэл молча повернул к нему лицо. К беглецам из Вардадзора по пути присоединились мятежные крестьяне, спасавшиеся! от преследований своих князей или персидских сборщиков; coбравшись в группы, они направлялись в Арташат, думая как-нибудь там устроиться.

На противоположном берегу Аракса появилась большая и беспорядочная группа людей в черном; они быстро приближались к мосту, поднимая облака пыли, и, перейдя мост, подошли к беседовавшим. Это были монахи, обросшие, длиннобородые одни в пышных одеждах, другие в рубище. Громко стуча посохами, они шагали так быстро, словно уходили от погони или сами за кем-то гнались. Впереди шествовал настоятель сюнийскогся монастыря – Григориос; подаваясь вперед всем своим грузным телом, залитый потом, который, смешавшись с дорожной пылыо, образовал корки у него на висках и на шее, – он вел за собой всех этих измученных и хмурых монахов. Непосредственно позади него, пыхтя, отдуваясь и уткой переваливаясь с ноги на ногу, шел эконом сюнийского монастыря.

Подойдя к сидевшим на лугу горожанам и крестьянам, монахи остановились, не решаясь войти в город: они еще не знали, что творится в Арташате. Их многочисленность объяснялась тем, что в эти годы монастыри полны были монашествующих дармоедов. Когда же их сытое и беспечальное существование было поставлено под угрозу, они бросили свои монастыри и стали бродить по дорогам. Так они сливались в толпы и шли в столицу. Сюнийский же настоятель, оправившись от ран, направлялся в Арташат, чтобы протестовать против беззакония персов. В числе монахов была и братия того захудалого монастыря, которая бесплодно просила Васака о защите. Были здесь и монахи из Айраратской долины; один из них – старик с длинными волосами, падавшими ему на плечи и грудь, выступил вперед.

– Да снизойдет на вас мир, дети мои! – глухим печальным голосом произнес он.

Собеседники поднялись и молча поклонились ему.

– Откуда вы, святые отцы? – спросил Оваким.

– Из монастыря Святого Акопа, брат мой во Христе! – простонал старый монах. – Есть и из других монастырей; все бежали от сборщиков. Вот, – показал он на настоятеля сюнийского монастыря, – отец Григориос из Сюника, он ведет нас в Арташат. Мы с жалобой к владыке и к нахарарам. Ворвался в монастыри перс Деншапух, обложил непомерной данью… Не по силам бремя! Горько и тяжело! Ненасытны они, аки волки, и безжалостны, аки звери…

– Будь они трижды прокляты! – яростно прогремел, задыхаясь и отирая пот со лба, сюнийский настоятель. – Руку подымают на духовенство, алтарь веры стремятся разрушить, хотят завладеть всем достоянием нашим, властью, нам от бога данной, монастырями, паствой нашей верующей, дабы в бездомных и нищих нас обратить!

– Истребить нас хочет перс! Истребить! – простонал старый монах. – Все хватает, не разбирая – монастырское перед ним или нахарарское…

– Азкерт с нахарара тянет, и оба вместе – с крестьянина… Ваше дело легкое, вам-то что? Знай молись да хлеб уминай… – усмехнулся Аракэл.

– Дай бог вам долготерпения! – без обиды благословил его старый монах. – Правду ты сказал, тянем и мы… Кругом послышался смех. Отец Григориос злобно глянул на Аракэла и вдруг узнал его:

– Врага от друга не различаешь, сын мой! Не по-христиански говоришь!

– Врагов я видел, отец Григориос, друга не встречал!

– Не знаешь ты еще врага… Погоди, узнаешь! – злобно посулил настоятель.

Мимо собеседников шагом проехал Арцви.

– Арцви, что это с тобой приключилось? – окликнул его дед Абраам.

Арцви застенчиво усмехнулся, придержав коня.

– Арцви, верно, что от персидского царя недобрый приказ получен? – спросил кузнец Оваким.

– Верно, – отвечал Арцви, подбрасываемый плясавшим под ним скакуном. – Готовьте копья – будет война!

Он поскакал к городским воротам и въехал в город.

– Готовы копья у нас! – успели крикнуть вслед ему юноши.

– Опять война?! Вот дела!.. – безрадостно покачал головой худой, истощенный крестьянин.

– Э-э, братец ты мой, – повернулся к нему дед Абраам. – Как же иначе? Где царь да князь – там всегда война и кровь! – Он громко расхохотался.

Крестьянин из Акори косо, с неодобрением взглянул на него:

– Не говори так, Абраам: ведь нагрянет перс, принесет нам иго, поборы, рабство, резню…

– А чем лучше перса наш князь? – пренебрежительно бросил Аракэл.

– Братец ты мой, да ведь перс что волк: попадет в стадо, так не довольно того, что нажрется, – он всех овец передушит, разорвет! Наш князь хоть страну-то защитит…

– Защищать-то он свою страну защитит! – грубо и насмешливо отрезал Аракэл. – Страна-то у нас ведь княжья…

Дед Абраам круто повернулся и строго взглянул на Аракэла:

– Если страна княжья, то ты где живешь? У тебя свое место в стране есть?

– Почему нет? – пожал плечами Аракэл и насмешливо прибавил:– Вот когда дело дойдет до моей страны, тогда я и отвечу!

– Э-э, да о чем вы тут? – заволновался Езрас, передергивая выглядывавшими из ветхого рубища худыми голыми плечами. – Столько времени разговариваете, а того понять не хотите, что Азкерт прислал приказ: отдавайте, мол, мне всю вашу страну с народом вместе!

Аракэл пренебрежительно взглянул на Езраса:

– Ты о чем? Страна с народом – что это тебе? Птичье гнездо? Взял в руки и передал? Как это можно – отдать страну? – Он даже привстал от изумления.

– Вот станет он над душой, возьмет – тогда и узнаешь, как отдают!..

– Как бы не так! Не возьмет! – стоял на своем Аракэл. – Кто ему страну отдаст?!

– Да нахарары – вот кто!

– Нахарары?!. – так резко повернулся Аракэл, что все испуганно отодвинулись. – Налогами нас притесняли, из камя хлеб выжимали и отбирали, а теперь страну им отдать?! Вот для чего съехались нахарары и духовенство? Не будет этого!

– Будет, брат странник! Будет! – простонал Езрас. – Душит нас проклятый! Плохо нам, поистине плохо! Веру нашу отнять хочет!..*

____________________

* До принятия армянами христианства (в 301 г. н.э.) в их пантеон входило много богов персидского языческого пантеона. (Прим. перев.).

____________________

Аракэл махнул рукой.

– Подумаешь – «вера»!.. Были мы с ним одной веры, так разве не рвался он всей страной овладеть? Все ясно: не в вере тут дело, а в народе и в его земле! Вот что перс хочет отнять, чтобы сесть нам на шею! В пленников нас обратить, в рабов!

– Вот, вот… А то – «вера», мол! Какая там вера?! Скажи: народ, земля! Это мы и есть – народ и земля…

– Спарапет приехал. Как посмеют они теперь страну отдать?! – вмешался какой-то воин.

– Не посмеют отдать, нет! – раздался со всех сторон гул голосов. – Если отдавать, скорей, марзпан отдаст. А Спарапет страны не отдаст!

Внезапно со стороны города донесся колокольный звон – зловещий, мрачный, похожий на погребальный…

Все вскочили.

– Что это, что? – послышались тревожные голоса.

– Идем! – воскликнул Оваким и бросился бежать в город. Толпа последовала за ним.

В городе царило смятение. Набат гудел все громче. Население высыпало из домов. Все спрашивали друг друга, что случилось, и никто не мог дать ответа.

Распространившиеся за последние дни вести, приезд нахараров, посещения марзпана персидскими сановниками, ночные совещания – все это вызывало тревогу среди населения.

К хлынувшей в город толпе пришлых стали присоединяться местные жители. Разбухая с быстротой горного потока, толпа свернула ко дворцу. Народ начинал понимать, что в храме и во дворце совершается нечто недоброе, касающееся всей страны. Люди с беспокойством следили за дворцом, ожидая, что оттуда покажется кто-нибудь и объяснит, что там происходит.

Внезапно из ворот выскользнули трепещущие языки факелов и мрачным багровым блеском осветили тысячеликую толпу, бурлившую на всех улицах города.

– Дорогу, дорогу! – взывал гонец, мускулистый и подвижный юноша, размахивая в воздухе жезлом и стремительно прорезая толпу. – Раздайтесь шире! Нахарары идут!..

Народ расступался, образуя неширокий проход. Все впились глазами во дворец, откуда должны были появиться нахарары.

– Настали вновь дни Шапуха… Проклятие персам!.. – послышался чей-то голос.

Нахарары вышли. Лица их были мрачны и озабочены. Впереди шли Ваан Аматуни, Нершапух Арцруни, Вардан Мамиконян и Гадишо Хорхоруни.

Позади шла группа телохранителей.

– По закону предков поступайте! Не отдавайте! – выкрикнул дед Абраам, когда нахарары поровнялисъ с ним.

– Вспомните дни Шапуха! – воскликнул еще кто-то.

Толпа зарокотала, качнулась и тронулась с места; все пошли за нахарарами. Но телохранители оттеснили народ. Толпа снова остановилась.

Нахарары проследовали в храм, который находился в нескольких кварталах от дворца. Тяжелым, гнетущим молчанием встретил храм вступивших под его своды князей. Холодом смерти пахнуло нахарарам в лицо.

Слабое мерцание лампад, не рассеивая мрака, скопившегося в углах и нишах, зловеще оттеняло воспаленные лица монахов. Они обступили католикоса, который, как некое мрачное изваяние, восседал на резном дубовом троне. Это был еще не очень старый, крупного сложения человек с властным взглядом больших черных глаз. Лицо его пожелтело от ночных бдений, но во взгляде читались ум и спокойствие умудренного богатым жизненным опытом философа и вместе с тем пыл непреклонного борца.

Когда вошли нахарары, он отвел глаза от пергаментных листов, которые сжимал в сильной руке, сосредоточенно, но спокойно изучая их. Чуть поодаль от трона, на ветхом ковре, прикрывавшем каменный пол, сидел невысокого роста старик священнослужитель, впрочем, довольно крепкий. На коленях у него лежала дубовая дощечка, на которую был наколот лист пергамента. Старец обдумывал что-то и записывал тростниковым пером, время от времени совещаясь с другими священнослужителями, сидевшими рядом с ним. Это был епископ Езник, по прозвищу Кохпаци, прекрасно владевший греческим, ассирийским и персидским языками и хорошо знакомый с учением Зрадашта,, опровержение которого он составил в свое время. Из помогавших ему двух пастырей один был тем аштишатским богословом, которому Вардан Мамиконян предложил выехать в Арташат для участия в составлении ответа Азкерту. Звали его иерей Гевод. В нем совмещались черты умного и волевого пастыря и пламенного патриота. За ними, внимая им обоим и не отводя от них взора, сидел другой из провожавших Вардана в Аштишат – Егишэ, молодой полумонах-полувоин с мечтательными глазами и вдохновенным лицом. Он был взволнован и больше наблюдал со стороны, чем участвовал в обсуждении. В душе его глубоко запечатлелись события последних дней, и он напряженно и встревоженно следил за их развитием. Как человек начитанный и одаренный поэтическим даром, он также был привлечен к составлению ответа персидскому царю вместе с Езником Кохпаци и Гевондом.

Остальные присутствовавшие в храме были епископы, высокие сановники церкви, прибывшие из Айрарата, Тайка и Армении Высокой, чтоб принять участие в обсуждении надвигавшихся событий.

Появление нахараров вызвало в храме движение. Все привстали, чтоб приветствовать их. Ваан Аматуни вместе с Варданом Мамиконяном прошел вперед, приложился к руке католикоса и молча стал чуть в стороне от него.

Наступило молчание, которое обычно бывает, когда люди не решаются говорить, опасаясь, что первое же их слово вызовет неприятную и нежелательную вспышку.

Нахарарам принесли табуреты, и они расселись по старшинству. И у священнослужителей и у нахараров было основание тревожиться. Власть духовенства была поставлена псд угрозу. Азкерт стремился уничтожить прежде всего религию, монастыри, их поместья. Он хотел подорвать материальную основу существования духовенства, чтобы принудить армян принять огнепоклонство, ассимилировать их, вытравить самую идею сопротивления, а после этого уничтожить духовенство, нахарарство, истребить и самый народ армянский.

Тревогой охвачены были и нахарары. Они чувствовали, что вера – лишь предлог, что Азкерт задумал уничтожение нахарарства…

Католикос встал, осенил нахараров крестным знамением и, с волнением глядя в глаза Вардану, произнес:

– Настало испытание, уготованное для нас лукавым, государь Мамиконян!..

– Испытание будет для всех нас, святейший отец! – ответил Вардан. – Если мы окажемся малодушны, заслуженным будет и наше бедствие..

Вновь наступило гнетущее молчание. Католикос тревожно оглядел собравшихся.

– Где марзпан? Разве нам надо приглашать его? – с упреком проговорил он.

– Не подобает марзпану участвовать в подобном совещании! – мрачно возразил Гадишо.

– Это почему же? – спросил чуть изумленно Ваан Аматуни.

– Марзпан представляет власть в стране!

– А мы, нахарары?

– Мы – представители власти в наших уделах, а марзпан– представитель персидского царя, – все так же мрачно, не поднимая глаз, настаивал Гадишо.

Нахарары молча задумались над его ответом.

Ваан Аматуни сказал:

– Хорошо, государи! Как бы то ни было, но именно марзпан должен подписать наше ответное послание царю. Царь будет считаться прежде всего с ним. И сколько бы он ни отмалчивался, когда-нибудь заговорить ему все же придется!

Никто не отозвался на эти слова. Некоторые нахарары нахмурились, слушая бывшего азарапета Армении, враждебное отношение которого к марзпану было хорошо известно всем.

– Говорил ты с ним, владыка? – обратился к католикосу Ваан Аматуни. – Сообщил он тебе что-либо?

– Ни слова. Безмолвствует, как камень…

Вардан Мамиконян обменялся многозначительными взглядами с католикосом и затем с Вааном Аматуни. Нахарары хмуро молчали. Невозможно было угадать, о чем они задумались.

– Он марзпан… Его положение иное! – как бы недовольный подобным оборотом беседы, заметил Гют Вахевуни.

– Почему иное? – холодно возразил Ваан Аматуни. – Вопрос ясен: или да, или нет – Сам же ты говорил, государь Аматуни, что и царь царей считается прежде всего с ним… Я хочу сказать, что его положение трудней.

– Это наше общее положение, государь Вахевуни! – возмутился Ваан Аматуни.

– Не знаю, не знаю! – неприязненно оборвал эти пререкания Гют и хмуро оглянулся на Гадишо, который исподтишка следил за ним, по-видимому, разделяя его взгляды.

Тем временем католикос начал жаловаться на перса Деншапуха, на притеснения церкви и на тягчайшие поборы, которыми тот обложил монастыри и церкви.

Ваан Аматуни, которого в качестве смещенного персами азарапета Армении больше всего касались интриги и произвол Ден-шапуха, лишь в угрюмом молчании внимал жалобам католикоса.

Вардан был грустен, говорить ему не хотелось. Он видел, как удручающе подействовал на нахараров непререкаемый тон указа о вероотступничестве и как затрудняются они сказать что-либо решающее. И действительно, вот прошло уже сколько времени после его прибытия и встречи с нахарарами, но никто не произнес еще ни единого прямого слова об указе. Как будто указ этот относился не к ним, а к кому-то другому, чьего решения они и ждали…

Это подавленное настроение возникло у Вардана еще в ту ночь, когда он посетил аштишатский монастырь. Он тогда же осознал, что на его народ надвигается беспримерное, небывалое еще испытание, размеры коего он и затруднялся и избегал определять. И через невиданное это испытание должен был пройти весь народ в целом – со своими крестоянами, сепухами, нахарарами и марзпаном, равно как и со своим духовенством. Что скажет этот народ, когда испытание подступит, нависнет над головой?.. Вот что занимало сейчас все мысли Вардана. Он чувствовал, что медлить далее нельзя, необходимо перейти к делу.

Посланный к марзпану гонец вернулся и сообщил об отказе Васака Сюни участвовать в собрании нахараров и духовенства.

– Государь марзпан просил ответ по написании представить ему, – закончил гонец.

– Значит, остались только мы и с нами совесть наша! – сдерживая возмущение, сказал Вардан – Приступайте же, святые отцы!

Католикос поднялся и, обращаясь к Езнику Кохпаци, торжественно вымолвил:

– Возьми указ царя царей!

Все присутствовавшие встали. Езник Кохпаци взял в руки истрепавшийся от частого изучения свиток указа и выжидающе взглянул на католикоса.

– Обернитесь лицом к западу! – повелел католикос. Все повернулись к западу. Католикос продолжал:

– Святые отцы и нахарары земли армянской! Пробил последний час раздумья для составления нашего ответа. Прочитаем же в последний раз указ царя. Читай, святой отец!

Езник Кохпаци начал читать звучным голосом:

– «Михрнерсэ великий, азарапет Ирана и не Ирана вождям армянским посылает привет великий.

Знайте, всякий, кто под небом живет и законов маздаизма не придерживается, глух тот и слеп и дэвами Аримана совращен!»

В указе восхвалялось вероучение Зрадашта.

Далее следовала основная часть – осмеяние христианства: выставлялась как заблуждение вера христиан в то, что бог создал добро и зло, равно как и смерть.

– «…Если страна Румов (Византия), по причине великого безумия своего, заблуждается и к великому своему урону нашей совершенной веры не приемлет, то почему следуете вы ее заблуждению? Какой веры ваш повелитель держится, ту примите и вы…»

Езник дошел до заключительной части указа:

– «Ныне выбор перед вами: или отвечайте на мое послание слово за словом, или явитесь ко Двору и перед великим судилищем предстаньте!»

– Повернитесь к стороне молитвенной! – повелел католикос. Все повернулись лицом к востоку. Никто не нарушал молчания. Католикос обратился к присутствовавшим:

– Государи нахарары и святые отцы! Что решили вы? Молчание было ему ответом. Католикос вновь обратился к нахарарам:

– Ужели нет у нас друзей во всем мире? И никто не придет нам на помощь?

– Никто! – отозвался желчный и обычно молчаливый Манэч Апахуни. Холодом повеяло от его ответа.

Католикос сдержал свое возмущение.

– Воззовем ко всему человечеству! Пусть оно вступится за нас!

– К кому же воззовем, владыка? – сумрачно спросил Вардан.

– К византийцам, сирийцам, иверам, агванам!.. Вардан ответил не сразу:

– Будем искать помощи – я не возражаю. Надо обратиться ко всем врагам персов. И мы обратимся. Но прежде всего объединимся мы сами, обратимся к самим себе. Готовы ли вы объединиться, чтобы сообща противостоять тирану?

– Мы, пастыри духовные, к сопротивлению готовы. Готовы ли к тому же и вы?

– Готовы! – произнес Вардан.

Католикос обернулся к остальным нахарарам.

– Мы готовы… – отозвалось большинство нахараров.

– Я имею замечание, государи… – поднял голос Гадишо, по своему обыкновению с непроницаемым выражением вперив взор в Землю. – Послание царя направлено «вельможам армянским»… Как же попало оно в руки духовенства и почему отцы духовные участвуют в составлении ответа?

Волна смятения прокатилась по собранию. Вопрос нахарара Хорхоруни показался метким.

– На основании чего полагаешь ты так, государь Хорхоруни? – спросил Ваан Аматуни.

– На основании слов самого указа: «Не верьте пастырям вашим, ибо они обманщики. То, что словом проповедуют, на деле сами не выполняют…» Ясно, что послание обращено к нахарарам и направлено против духовенства!

Католикос вздрогнул и взволнованно обратился к Гадишо:

– Государь Хорхоруни, вождями армянского народа являются все те, кто в дни испытаний проливали за него кровь и будут ее проливать и впредь. А мы свою кровь пролить готовы!

Князь Вахевуни с глубоким удовлетворением заметил, что слова Гадишо задели католикоса, и, будучи не в силах сдержать злорадство, насмешливо сказал:

– Поскольку святейший владыка сам признает, что указ относится к духовенству, которое давно уже стремится присвоить себе нахарарскую власть, – пусть духовенство и держит ответ перед Азкертом!

– Государи нахарары, танутэры страны Армянской! – воскликнул, дрожа от волнения, католикос. – Знайте, мы духовной властью не поступимся! Кровью своей будем защищать завет и дело Григория Просветителя! Не отдадим монастырей и владений наших!

– Не препятствуем вам, святейший отец! Идите и сражайтесь! – усмехнулся Гют.

– Не отмежевывайся, государь Вахевуни! – сурово упрекнул его католикос. – В этой борьбе принуждены будут принять участие и нахарары!

– О каком принуждении идет речь? – вспылил Гют. – Вы применяете власть? Уж не возомнили ли вы себя и впрямь властью?

Толпа вокруг храма волновалась. Со всех сторон слышались встревоженные голоса.

– Почему так тянут? С кем они ссорятся? Персы есть между ними, что ли? Почему не принимают решения?

– Нет единодушия, видно!..

– Почему нет единодушия? Не хотят сохранить страну, что ли?

А страсти разгорались в храме все сильнее и сильнее. Вардан поднял руку.

– Оставьте споры, владыка, и вы, государи нахарары! – сказал он спокойно, но властным голосом. – В час, когда мы всем народом стоим перед вопросом жизни или смерти, нет ни сильных, ни слабых мира сего. Ответ держать нужно всем народом… Завершим дело, встанем на защиту родной страны, а за старые споры можно и после приняться! Добровольное отречение не спасет нас, государи, как бы в душе ни надеялись на это некоторые из нас! Азкерт знает, что, сколько бы мы ни отрекались, все же мы останемся армянами и будем ему угрозой в его споре с Византией. Вот почему он стремится уничтожить нас! Отдадим ли мы нашу власть, страну, нашу родину?!

– Не дадим, Спарапет! – откликнулись нахарары и духовенство.

– А если так, то подумайте о том, что на войну необходимо выйти всем народом! Следовательно, нам необходимо единение – единение нахарарства, духовенства, народа! Необходимо всенародно записаться в воины отчизны!

– Господь истинный! – откликнулись многие нахарары, воодушевленные и словами Вардана и волнением народных масс, голос которых проникал в храм.

– Пусть не пытается здесь никто принуждать нас! – решительно заявил Гют. – Мы не намерены ставить под угрозу свою власть ради духовенства!

– Государь Вахевуни, – обратился прямо к Гюту Вардан, – скажи, ужели ты дашь согласие на вероотступничество?

– Государь Мамиконян, я не настаиваю, чтоб мы дали согласие на вероотступничество. Но допустим на мгновение, что мы Для виду согласимся. Разве не останемся мы теми же нахарарами и владетелями, господами своей самостоятельности и свободы? Напрасны опасения!

Все быстро обернулись к нему. Широко раскрыв глаза, с возмущением глядел на него Вардан.

– «Нахарары», «владетели», «самостоятельность» и «свобода»?! Конец господства нахараров – вот чего жаждет Азкерт! Уничтожил государство наше, теперь уничтожает и нахарарство… Он стремится путем вероотступничества оторвать нас от нашей опоры – от народа. Он хочет превратить нас в бесправных изгнанников, в людей без родины, рассеять нас и развеять на чужбине, вдали от родины… Можно ли после этого говорить о нахарарстве, о независимости и свободе?! Мираж и самообман!..

Слова Вардана подействовали удручающе: они казались близкими к истине. Вардан продолжал:

– Никаких уступок! Погибнем все, если между нами не будет единения. Помните об этом и будьте разумны! И предупрежу даю тебя, государь Вахевуни, что никто из нас не правомочен говорить от имени всех нахараров!

– Правильно это! Истинная правда! – откликнулись азарапет, Артак Мокац, Атом Гнуни и Аршавир Вананди.

Но против Вардана действовал скрытый антагонизм части нахараров, каменное молчание которых сковывало волю собравшихся. Самым странным, однако, было то, что в числе молчавших был и Нершапух Арцруни – один из самых крупных и влиятельных нахараров страны. В час грозного испытания, когда более, чем воздух, было необходимо единение, спаянность, возникали распри, разлад, открывалась возможность предательства, смут и распрей, которые могли привести страну к гибели.

Выступив вперед, Вардан решительно обратился к Гюту:

– Довольно! Скажи нам свой окончательный ответ, государь Вахевуни!

Гют побледнел. Глаза его сверкнули.

– Поскольку духовенство издавна стремится поставить свою власть выше власти нахараров, пусть и в этот роковой час оно само держит ответ перед Азкертом! Не намерены мы проливать кровь за духовенство, и нет у нас повода к борьбе против царя царей!

– И мы лично дадим наш ответ самому царю царей в Тизбоне! – добавил Гадишо.

– Значит, вы не намерены встать на защиту страны, государи нахарары? – спросил Гевонд.

– Что-о?! Ты намереваешься стать судьей совести нашей, начетчик несчастный?! – разъярился Гют.

Толпа вокруг храма напрягала слух, – отзвуки разгоревшегося спора доходили и до нее. Вот ясно послышался голос Гевонда:

– Страх смерти сковал вас, туман бесчувствия объял ваши души! Блуждаете вы подобно лунатикам и не видите ничего кругом, говорите – и не мыслите. Чего требует от нас исчадие ада, щит зла, орудие сатаны?!.

– Будь осмотрительней, отец! – с угрозой прервал его Гют.

– Сандарамет преисподней, мне ли его страшиться?! – не слушая, повысил голос иерей. – Неужели молчать мне, покориться, когда он требует, чтоб мы погасили свет и приняли тьму?

– Что ж, ты осмелишься противостоять царю арийскому? – с угрозой спросил Гют.

– Государь Вахевуни, если даже целое полчище тиранов станет передо мной, я и тогда буду противоборствовать им!

– Молчи, мятежник! – вышел из себя Гют.

– Пусть я мятежник, но не слепец! – не уступал Гевонд.

Внезапно воцарилось зловещее молчание. Все ждали, что вот-вот раздастся лязг мечей. Внутри храма происходил беспримерный поединок между нахараром, стремившимся сломить дух противника, и иереем, который выступал против него с неслыханной смелостью.

Толпа, всколыхнувшись, придвинулась вплотную к храму, пораженная этим непристойно резким столкновением нахарара со священнослужителем. Это неслыханное событие можно было объяснить лишь тем, что Гевонд уже считал себя воином – защитником родины.

– Вон из храма! – прогремел Гют.

– Что делается, боже, что делается?! – прокатилось по толпе.

– Вон из храма!.. – повторил разъяренный Гют.

– Государь Вахевуни!.. – послышался предостерегающий голос Вардана.

– Государь Вахевуни!.. – вторили ему некоторые нахарары. На паперти послышались ошеломленные голоса:

– Смотрите, смотрите, что творится!..

– Священника! Священника из храма выгоняют!

Оцепенев, все растерянно глядели на двери: там совершалось нечто неслыханное и отвратительное – телохранители Гюта выволокли из храма иерея Гевонда, который потрясал кулаком, задыхаясь и дрожа всем телом.

– Повелеваю прочесть воззвание к воинству армянскому! – послышался из храма яростный голос католикоса.

– О-о-о! Слышите, братья? Воинство созывают! Вот до чего дошло!..

Внутри храма послышались встревоженные голоса нахараров.

– Святой отец, чрезмерно это!..

Многоголовая, густая, безмолвная народная масса непрерывно и тяжело напирала и продвигалась вперед, туда, где происходил спор – к храму. И сколько бы ни отталкивали назад эту непокорную массу, она не ослабляла своего безостановочного, неодолимого напора.

Возглас католикоса смутил всех – и нахараров, и духовенство, и народ. Обращение к воинству армянскому знаменовало час крайней опасности. По старинному, неписаному закону, вооруженные силы страны, известные под именем «воинства армянского», в иерархии государства числились даже выше нахарарства и в исключительных случаях подчинялись непосредственно католикосу.

Выведенный из храма иерей Гевонд громко возгласил:

– Народ армянский! Воззови к воинству своему! Пусть оно поднимется на защиту страны! Князья отказываются ее защищать!..

И тотчас, рассекая толпу, к храму со всех сторон устремились группы воинов. Одновременно туда же хлынула толпа горожан, которая, однако, была вынуждена уступить дорогу ринувшейся в храм мрачной, фанатической массе монахов, возглавляемых настоятелем сюнийского монастыря отцом Григориосом и старым монахом. Высоко подняв кресты, монахи угрожающе потрясали им в воздухе.

Единению собравшихся в храме был нанесен удар. Намечался раскол, Гют выступил вперед и заявил:

– Восстаньте, если хотите, вместе с воинством вашим против царя царей! Мы в мятеже участия не примем!

– Вы затеваете предательство в час страшного испытания! – бросил ему Вардан. – И вы ответите за это перед страной! Опомнитесь!

– Мы мятежного послания не подпишем! – крикнул в ответ Гют.

Вместе со своими единомышленниками он направился к выходу, но остановился в дверях храма.

Толпа по ту сторону дверей всколыхнулась:

– Что случилось? На чем решили? Какой ответ дают?..

– Артавазд вырвался из недр Масиса!.. Конец стране Армянской!.. – исступленно прозвучал чей-то хриплый голос. Это был голос Зареха из селения Акори у расселины Масиса.

Тысячи лиц повернулись к нему, дрожь ужаса пробежала по толпе. Мрачное предчувствие охватило ее: казалось, сейчас погибнет нечто гораздо большее, чем думали, – самое основное, сама твердь земная, и в разверзшуюся под ногами бездну стремительно полетит тот мир, в котором зародились и испокон веков мирно существовали люди. Казалось, приходил конец роду людскому, надвигалась гибель мира…

– Конец стране Армянской!.. Спасайте!.. – стоном прокатилось по толпе.

– Как это конец стране Армянской?! О чем вы говорите?! – с гневом выкрикнул Аракэл.

– Отдают страну Армянскую Азкерту… Отдают землю родную!.. – отозвались голоса.

– Как отдают? Кто отдает? – зарычал Аракэл. Он пробился сквозь толпу и злобно огляделся. – Кто отдает? Черноголовые или нахарары? – И решительно повернулся:– Идем посмотрим, кто это там отдает и кто берет, и о чьей стране разговор?

– В уме ли ты?! Опомнись! Головы тебе не сносить! – возразил один из стоявших рядом с ним.

– Головы не сносить? – разъярился Аракэл. – За то, что землю родную хотим защитить?! Да если ее отдадут чужестранцам, то что для нас смерть? Чем она нам страшна?

И вдруг, весь преобразившись, он вскочил на камень и обратился к народу:

– Слушайте, братья! Не чужим за наше дело стоять! Родная земля, да разве это не вы сами?

– Мы! – послышались бесчисленные могучие голоса.

– А раз родная земля – это мы, то ведь и бой идет за эту родную землю. Записываюсь в воины и посвящаю дух свой делу защиты родины! Кто со мной? Идем! За родину! – крикнул он и быстро зашагал к храму.

– За родину! Идем! – пронеслось громом.

– Конец наступает стране Армянской!.. Спасайте!.. – вновь прокаркал зловещий голос Зареха.

Толпа всколыхнулась, раскачалась и потекла густым и тяжелым потоком. Плечом к плечу шли Вараж, Ерзас, Маркос, Горнак-Симавон, Мартирос, кузнец Оваким, дед Абраам, крестьяне-беглецы, ремесленники, воины.

– Двигайтесь!.. Двигайтесь! – понукали задние ряды. А передние кричали:

– Стой, стой!.. Не напирай!

Но никто никого не слушал. Толпа напирала, она текла к храму упорно, безостановочно, грозно.

Какой-то разъяренный сепух кинулся было на Аракэла, но тот так толкнул его и толпа так подхватила его, что сепух утонул в человеческом потоке, который повлек к храму и его.

Нараставший грозный гул толпы обеспокоил собравшихся в храме. Там только сейчас поняли, что подступает народ и чем это грозит.