Текст книги "Вардананк"

Автор книги: Дереник Демирчян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 54 страниц)

Палач смутился и перестал бить. Его охватило странное оцепенение, какое-то смятение. Саак повернул свое залитое кровью лицо в сторону Депшапуха и медленно зашагал к нему, не отводя от него своего единственного глаза. Это было уже не человеческое лицо, а застывшая уродливая маска, которая как бы плыла в воздухе. Палач пятился, а Саак шел, направляясь к лестнице; дойдя до нее, он стал медленно подниматься по ступенькам. Он точно искал кого-то, вытянув руки, спотыкаясь. Чего он хотел? Убить, уничтожить кого-то, схватить окровавленными руками? Никто не мог сдвинуться с места, все были точно прикованы. Особенно пугало, что он двигался в полном безмолвии.

Могпэт, который смотрел на него, раскрыв рот, как на видение из потустороннего мира, внезапно вскочил, крича:

– Держите его! Это Ариман…

Ужас охватил всех. Деншапух, который раньше склонен был рассматривать это необычное происшествие как нечто забавное, вздрогнул. Злорадная усмешка застыла на его тонких губах, сердце у него сжалось. С безграничным страхом глядя на ищущие его окровавленные пальцы, он привстал. Простой крестьянин, ничем не выделявшийся в толпе, теперь казался ему грозным призраком из загробного мира…

Нужно было его остановить, а воины мялись, не осмеливаясь подойти к этой истерзанной жертве.

– Держите его! – вопил могпэт. – Проклятие Ариману!

Воины встрепенулись и накинулись на подвижника. Но Саак отбрасывал их, – невиданная сила проснулась в нем, и он упорно сопротивлялся воинам.

Палач, кривя рот и кусая губы, бросился на помощь воинам. Общими силами они пытались оттеснить Саака. Но тот, подняв вверх свое залитое кровью лицо, не давал сдвинуть себя с места. Чем-то грозным веяло от него. Казалось, этот человек будет являться в ночных кошмарах и наводить ужас. Необходимо было уничтожить его, стереть с лица земли. Вот он глядит на всех, не останавливая взора ни на ком, и каждому чудится, что именно его ищет этот ужасный взгляд.

Он отходит, но не потому, что поддается чужой силе, а по собственной воле, преисполненный еще большей ненависти, еще большей жажды мести.

– Скорей уберите его!.. – с тревогой простонал могпэт. Подвижника оттеснили назад в толпу.

– Нет, уведите совсем! Прогоните! – вопил могпэт. – Прогоните злого духа из этого дома!

Вехмихр дрожал всем телом.

Саака довели до ворот и вытолкнули вон…

Как будто страшная тяжесть свалилась у присутствующих с души, как будто миновала большая опасность – все вздохнули с облегчением, хотя тяжелое молчание не нарушалось.

Чтобы как-нибудь развеять общее подавленное состояние, палач набросился на других заключенных. Это было местью за страх, внушенный Сааком. Этой мести жаждали все. Палач как бы выполнял всеобщее желание. Он продолжал избиение, чтобы убить страх.

Деншапух силился вернуть себе душевное равновесие, могпэт бормотал себе под нос заклинания. Один лишь Вехмихр, пряча блестевшие злорадством глаза, с хитрой улыбкой внимал стонам избиваемых: он был уверен, что как бы долго ни продолжалось избиение, оно ни к чему не приведет.

К Деншапуху вновь вернулась наглость; со злобной улыбкой он склонился к могпэту:

– Терпение… Еще немного терпения – и их упрямство будет сломлено!..

Но могпэт не разделял этой уверенности. Он со злобой и завистью глядел на стойко переносивших пытку крестьян: он начинал подозревать, что в этих истерзанных телах живет какой-то могучий дух, который не может быть сломлен, и это вызывало отчаяние у палачей.

А Деншапуха одним своим видом приводила в отчаяние неподвижная туша Вехмихра: Деншапух угадывал, какое скрытое злорадство вызывала у Вехмихра неудача противника и соперника. Он понимал, как радует Вехмихра сопротивление армян, и поклялся самому себе сломить их упорство любой ценой.

– Довольно, государь! – многозначительно и насмешливо сказал ему, наконец, Вехмихр. – Эти людиНалогов не заплатят!

– Заплатят! – кусая губы, с едва сдерживаемым бешенством пробормотал Деншапух.

«Как бы не так!» – мысленно посмеялся над ним Вехмихр.

Между противниками началось какое-то дикое состязание. Деншапух, прикрыв глаза, делал вид, что дремлет. Такое же безразличие проявлял и Вехмихр. Оба, казалось, дремали, лишь изредка полуоткрывая глаза и выжидательно оглядываясь.

Кровь лилась ручьем. Избиваемые валялись на земле, пропитавшейся их кровью, некоторые уже потеряли сознание; один испустил дух и лежал, прижавшись к земле окровавленными губами.

Деишапух освободился от ужаса, который охватил его ранее. Стоны избиваемых вернули ему самообладание: это было нечто простое и понятное, далекое от сверхъестественного сопротивления Саака…

Деншапух поднял руку. Палачи прекратили истязание.

– Hу как, согласны вы подчиниться? – обратился Деншапух к крестьянам и монахам.

Лишь стоны и рыдания были ему ответом.

– Значит, не подчиняетесь? – угрожающе повторил он свой вопрос.

Никто не ответил. Деншапух вскочил и крикнул, задыхаясь от ярости:

– Всех в темницу!.. Бить без пощады! – И, отвернувшись, направился к двери. Улыбаясь себе в бороду, встал и Вехмихр. Могпэт со злобой и испугом оглядел изуродованных, потерявших человеческий облик крестьян и монахов и, кривя лицо, последовал за Деншапухом и Вехмихром.

– Проклятое непокорное племя!.. – воскликнул Деншапух, стискивая зубы, и со злобой пробормотал: – Разори их, но обрати в персов!

– Прикажи их всех повесить! – с тонкой усмешкой посоветовал Вехмихр.

– Ты многих перевешал, а чего добился? – с ненавистью огрызнулся Деншапух.

– Потому-то я и советую ждать прихода войск! – вновь уколол его Вехмихр.

– Дело не в войсках, государь азарапет! – с насмешкой произнося его титул, ответил Деншапух. – Дело в другом, в другом!

Он со злобой подчеркнул это слово, и сам над ним задумался. Там, позади истязуемых, стояла людская масса, целый народ поднимался во весь рост! Деншапух подумал об этом – и умолк, нахмурясь.

Вехмихр почувствовал, что настает его час. Чтоб все могли воочию убедиться в неспособности Деишапуха управлять страной, он вызвал к себе начальника персидского войска и громко, торжественно приказала – Пошли отряд в Арудж – занять крепость!

– Слушаю! – покорно отозвался тот.

– Гм!.. – пробормотал, скрипнув зубами, Деншапух. – Погоди ты у меня, свинья и порождение свиньи! В Тизбоне я еще велю вспороть тебе брюхо!

Насильственно согнанные по приказу Деншапуха жители в оцепенении внимали воплям истязуемых, ожидая, чем все кончится. Передние ряды раздались перед Сааком, который шел, закрыв лицо руками. Один глаз у него вытек, другой был залит кровью и ничего не видел. Среди мертвого молчания толпы прозвучал хриплый возглас Саака:

– Месть!

Казалось, заговорил убитый, наполняя сердца живых суеверным страхом.

– Месть! – вновь прохрипел Саак. Кровавая пена выступила у него на губах.

Расталкивая толпу, к нему пробивался дрожащий от волнения и ярости старик. Он обнял Саака и повел за собой. Саак шел, тяжело и громко ступая.

– Месть! Месть! – раздались восклицания.

Внезапно сотни рук взмахнули сверкнувшими в воздухе мечами: это персидские воины начали рубить и колоть народ. Раздались вопли, люди разбегались, но персы, преследуя их по пятам, беспощадно убивали всех. Озверев, персидские воины врывались в дома жителей. Начался повальный грабеж. Другие персы, еще находившиеся в своих шатрах, выбежали и тоже кинулись в дома, чтоб не упустить своей доли добычи, из-за дележа которой началась общая свалка.

Уцелевшие жители бежали в поля и в горы, а затем потянулись к Тарону – искать защиты там, где всегда находили ее их предки…

По горным тропам они вскоре догнали всадников, которые выбрались из Зарехавана и окружающих его гор раньше и, слившись в отряды, двигались к Бзнунийскому морю. Среди этих отрядов бросался в глаза отряд Аракэла, усиленный прекрасными наездниками – уроженцами Дзмероца и Зарехавана. Не вняв уговорам, к отряду примкнул и Езрас, оказавшийся, несмотря на свой хилый вид, весьма выносливым наездником.

Аракэл направлялся в Тарон, в надежде, что там начнется народлое восстание и войска двинутся против нахараров-отступников.

Отряд пробирался через горные перевалы. Аракэл, задумавшись, ехал немного в стороне. Один лишь Погос был в прекрасном настроении и говорил громко и весело:

– Спрашивает меня жена: о чем, мол, вы совещались? Я и говорю: «Уже не крестьянин я, ухожу, прощай!» Она мне: «Опять?!» – «Я из конницы Мамиконяна! – говорю. – Жди меня, я вернусь, не всем же нам умереть!»… Оседлал коня – и…

Погос оглядел горы и с воодушевлением воскликнул:

– Что может сравниться со свободой!.. Вот это жизнь!..

– Ого-го! Ого-го! -перекликались воины, восхищенные горным воздухом, простором и свободой.

– Придется нам на этот раз сражаться? А, братец Погос? – спросил, повернув свое простодушное лицо к Погосу, тонкий я гибкий, как тростинка, юноша Сероб.

– А кто же всегда сражался, если не мы, сынок Сероб? – весело отозвался румяный воин и громко захохотал.

– Кто это спрашивает? Сероб?.. Говори же, Ованес-Карапет, объясни ему, пусть поймет! -подхватил Погос. -Выступят нахарары – мы сражаемся! Мы выступили – опять-таки мы будем сражаться! Намотай это себе на ус, Сероб, намотай хорошенько!.. Мы всегда воевали и будем воевать!.. Всегда с боем отвоевывали себе право на жизнь, с боем отвоюем его и теперь…

– Золотые у тебя уста, Погос! Золотые!.. – воскликнул краснощекий всадник.

– А ну, Ованес-Карапет, затяни песню, – попросил разошедшийся Погос.

У Ованеса-Карапета песня и так просилась на уста: звучным сильным голосом он затянул:

Над вольным, великим нашим Масисом,

Над вольным, превыше всех Масисом

Свет повис; светоч света,

Сиянием сияет над сияющим Масисом…

Эгей, воспоем мы сияющий Масис!..

Эгей, воспоем мы сияющий Масис!..

«Эгей.. Сияющий Масис!..» -дружно подхватили все.

– Давай-давай дальше! – весело крикнул Погос. Ованес-Карапет, глядя своими веселыми глазами то на ясное небо, то на яркие цветы, которые росли на склонах гор, пел дальше:

Острый меч взвивался над Масисом,

Боем била молния над Масисом,

Камни воздвигались века, из века в век, – Не дошли до великого края Масиса!

Эгей, воспоем великий край Масиса!

Эгей, воспоем великий край Масиса!..

Отряд дружно подхватил припев. Погос горящими глазами окинул Ованеса-Карапета и крикнул ему:

– Ну-ка, лети молнией, не то перья твои по ветру развею!..

И внезапно, точно обезумев, он отдал поводья скакуну. Все всаднкчи сделали то же. Как стрелы, сорвавшиеся с тетивы, полетели всадники; щебень и песок сыпались из-под копыт. С пронзительным, ликующим криком взяв последний поворот, отряд остановился на горном перевале. Внизу раскинулась долина. Справа вилась Арацани, местами ослепительно белая, местами отливающая красноватым цветом, местами сверкающая расплавленным золотом в лучах заходящего солнца.

Отряд медленно спустился к Агиовиту, на родину Атома Гнуни, чтоб оттуда пробраться в Тароп.

Спускались сумерки.

Прохладный ветер шелестел в травах, трепал цветы мальвы и разносил над горными тропами острый аромат мяты.

Во главе небольшого конного отряда Атом Гнуни и Егишэ спускались к горному ущелью. На отливающем медью под солнцем выступе скалистого хребта возвышался замок, каменная ограда которого сливалась с гранитом скал. Две горные речки вились вокруг замка. Синяя лента дыма тянулась вверх и таяла в небесах. Отряд подъезжал к родовому замку нахараров Гнуни.

Еще из Арташата Атом послал к князю Хорену гонца с наказом «немедленно, безотлагательно прибыть в Гнуник».

У ворот отряд встретили все обитатели замка с князем Хореном во главе.

– Где мать-княгиня? – не видя матери, спросил Атом у старшего сепуха.

– Она спустилась в село, навестить больных, – объяснил тот.

Атом пригласил Егишэ и Хорена в зал. Егишэ попросил разрешения уединиться и отдохнуть, пока подадут ужин. Дворецкий проводил его.

Оставшись наедине с Хореном, Атом немедленно приступил к делу.

– Грозная пора настала, князь! – обратился он к Хорену. – Конечно, до тебя дошли уже последние вести…

– Дошли! – со вздохом отозвался Хорен.

Но когда Атом подробно рассказал о событиях в Айрарате и Багреване, о скоплении персидских войск, Хорен вскочил с места.

– Да что ты говоришь? Ведь мы погибнем! – воскликнул он.

– Погибнем, если не подготовимся к сопротивлению. Я обратился к нахарарам с призывом выступить с отрядами на помощь и поддерживать постоянную связь со мной через гонцов. Но до сих пор ни помощи, ни гонцов…

Наступившее молчание нарушил Хорен:

– Сами создали войско из верных и преданных воинов. Пойдем на отступников и на персов!

Хорен покраснел, с трудом перевел дыхание и смущенно улыбнулся. Необычайные, неслыханные, не бывалые никогда раньше события волновали его, он не в состоянии был осознать всю их опасность. Атом разбирался лучше, но мудрость воина подсказывала ему кратчайший путь: сперва действовать, а раздумьям предаваться потом.

– Невиданное это дело!.. – со вздохом промолвил Хорен.

– Идти на смерть -тоже дело невиданное, князь! Однако мы идем, когда это необходимо! Конечно, где это слыхано – вносить разруху в страну для того, чтоб эту же страну построить Мы попираем ногами власть, закон, – но делаем это для того, чтоб спасти дух народа! «Все – против всех!..» – таково решение, вынесенное в Арташате. И так решили они сами: Спарапет, нахарары Аматуни, Мокац и все остальные.

– Господь да будет нам опорой! – со вздохом согласился Хорен.

– Выступим сегодня же ночью, – произнес Атом.

Вызвав через дворецкого начальника своего полка, он приказал немедленно выделить отряд, который должен был сопровождать их в Хорхоруник.

Вошла не старая еще женщина, судя по виду – знатная госпожа.

Кудри, перехваченные шитой золотом головной повязкой, падали ей на плечи. Узкий кафтан с разрезными рукавами облегал ее стройный, высокий стан.

Она была очень похожа на Атома, Обменявшись приветствиями с князем Хореном, она обняла Атома и медленно опустилась на подушки высокого сидения.

– Какие у тебя новости, мать? – осведомился Атом, почтительно стоя перед нею.

Княгиня ньчего не ответила. По-видемому, ее сильно взволновали вести, услышанные в селе или в замке. Она молчала, стараясь побороть волнение.

– Говори же мать, – вновь попросил Атом. Княгиня Гнуни печально взглянула на сына.

– Против Спарапета хочешь выступить? – тихо спросила она.

– Не знаю – против ли него, или вместе с ним, – ответил Атом.

– Не делай этого! Спарапет – святой… Не делай этого, сын мой! – сказала она и, дрожа всем телом, обняла сына. – Не иди наперекор божьей воле!..

– Наперекор своей собственной воле, мать… но выступить я должен!

Княгиня перекрестилась. В глазах у нее стояли слезы.

Вошел Егишэ. Он приветствовал княгиню, которая с благоговением склонилась к его руке. Дышавшее спокойной настойчивостью лицо и ясные глаза пастыря рассеяли сомнения княгини.

Сопровождаемый свистом ночного холодного ветра, отряд Атома вместе с Хореном и Егишэ выступил, направляясь в Хорхоруник.

В мрачную жизнь замка Огакан с приездом Зохрака снизошел мир. Бодрость и жизнерадостность сына Спарапета передавались всем.

Старшая госпожа поправилась, прошло ее угнетенное душевное состояние. Крепкая натура и сила воли помогли ей пересилить болезнь, а возвращение Зохрака вдохнуло новые силы.

Встав с постели, она изъявила желание побывать в монастыре Глака – помолиться за Вардана и его товарищей. Ей предложили поехать в княжеской колеснице, но она приказала оседлать коня. Она настолько окрепла, что ее желание поехать верхом не вызывало опасений, тем более что она всегда была бесстрашной наездницей. Всех радовала вернувшаяся к ней бодрость, позволявшая ей предпринять дальнее путешествие. Отъезд ее из замка был желателен еще и по другой причине: близились грозные дни, – хотя никто ничего определенного не знал, но все ждали тяжелых вестей.

Супруга Спарапета часто поднималась на кровлю или на вышку замка и с тревогой вглядывалась вдаль. Она чувствовала, что близятся дни испытаний…

Анаит любила уединяться в зале, из окна которого ее впервые увидел Артак; там она с радостью перебирала в памяти прошлое и мечтала о будущем. Иногда к ней молча подсаживалась со своим рукодельем Астхик, не мешавшая сестре предаваться думам.

Сестры часто сиживали у окна. Анаит часами не отводила затуманенного взора от далекого горизонта, а младшая сестра с интересом смотрела на площадь перед замком, на ущелье с его тропинками и на дорогу, по которой проходили пешие крестьяне с вьючными животными или проезжали конные.

Но в последние дни Астхик обратила внимание на странное явление – крестьяне выглядели раздраженными, озлобленными; они бросали враждебные взгляды на замок, останавливались под оградой, говорили о чем-то, явно волнуясь. С каждым днем это все более и более обращало на себя внимание.

Как-то раз много народу собралось вокруг небольшой группы всадников на прекрасных скакунах, прибывших, по-видимому, издалека. Астхик высунулась из окна, чтоб лучше их разглядеть и услышать, что они говорят.

В комнату вот па супруга Спарапета. Девушки почтительно приветствовали ее.

– Что случилось, милые? -ласково спросила она.

Девушки указали ей на всадников, которые уже сидели на камнях, не выпуская поводьев из рук. Немного в стороне, прислонясь спиной к камню, сидел крестьянин с суровым лицом. Сам он не говорил, предоставляя говорить другим. Выслушав всех, он спокойными, но вескими словами стал убеждать всех в необходимости восстать против Азкерта и нахараров-отступников.

Один из его спутников, которого товарищи называли Погосом, собрал вокруг себя крестьян-таронцев и горячо спорил с ними; его громовой бас перекрывал все голоса.

– Если он в опасности – пусть весточку подаст! От веры отрекся, теперь от народа тоже отрекается?

– Наш Спарапет тысячу раз своей жизнью пожертвует, а народ не предаст! – с гордостью возразил исполин-таронец.

– Как бог свят! – подтвердил стоявший рядом старик, обнажая голову, сверкнувшую серебром на солнце, и крестясь. – Наш князь – Спарапет всей страны Армянской!

– Истинно, дед Оган! – подхватили со всех сторон.

Супруга Спарапета вздрогнула. То, что открылось перед ней, было одновременно и чудесно и ужасно. Ее супруг, земное и смертное создание, внезапно возник перед нею как существо высшего порядка. Ей и раньше приходилось слышать, как возвеличивают Спарапета, но теперь, когда в дни великих народных испытаний она услышала и осознала все величие доверия, какое народ оказывает ее мужу, – она побледнела от сознания грозной ответственности.

Крестьяне беседовали громко, но мирно. Говорил дед Оган.

– Народный Спарапет – значит Спарапет-избранник… В день бедствия отчизна призовет Спарапета и спросит его только об одном: «Как ты охранял мой народ?.. Какой же ответ даст Спарапет отчизне? Понимаете?.. – И дед Оган медленно и торжественно стал объяснять: – Человек грешен – народ свят… Святы только отчизна да еще народ. В народе – дыхание страны родной! Во веки веков!

– Народом мы живем!.. – устремив печальный взор вдаль, задумчиво вымолвила супруга Спарапета и вздохнула. – Ради народа простятся нахарарам их грехи… Господи, ты даруй им помощь! Должна спастись страна, чтоб спаслись и мы!..

В комнату вошла сильно взволнованная княгиня Шушаник и, быстро подойдя к окну, начала пристально всматриваться в дорогу.

– Конница приближается, – обратилась она к матери.

– Наша?.. – с трудом выговорила та.

– В том-то и дело, что не наша. Ах, мать… – замялась княгиня Шушаник.

– Да что случилось? – встревожилась супруга Спарапета, выглянула в окно и быстро вышла.

Шушаник, Анаит и Астхик последовали за нею. Все обитатели замка уже собрались у ворот. Дорога была запружена всадниками. Конный отряд приближался, распустив знамена.

Навстречу помчались конные разведчики и тотчас прискакали обратно. Командир замковой охраны, сепух Давид, с трудом сдерживая скакуна, закричал:

– Войдите в замок! Быстрей!..

– Закрывай ворота! – приказал он старшему привратнику, Ворота замка закрылись.

Отряд приближался спокойно, словно люди шли в родной дом, ничто не изобличало воинскую часть в походе. Вот он подошел ближе – и стали видны фигуры Атома Гнуни, князя Хорена и Егишэ.

Атом был мрачен и явно озабочен; задумчивым выглядел и Хорен; а Егишэ с его вдохновенным лицом и горящими глазами был похож на пророка, которому все равно, через какие земли он проходит и перед какими людьми вещает свои заповеди.

Сепух Давид, задыхаясь от волнения, повернулся лицом к своему отряду и подал знак рукой. Всадники осадили коней, чтоб обеспечить себе пространство для разбгга.

В ворота замка начали сильно стучать изнутри, послышался по-мужски повелительный голос супруги Спарапета, приказывавший Давиду остановиться. Открылась калитка. На площадь выбежала разгневанная госпожа Дестрик. Дочь едва поспевала за ней.

Полк Мамиконянов застыл на месте. Сепух Давид вздрогнул, с налитыми кровью глазами подскакал к супруге и дочери Спарапета и, потеряв всякое самообладание, властным тоном приказал:

– Сейчас же вернитесь в замок!.. Немедленно!..

– Перестань, сепух, тебе говорю! – оборвала его госпожа Дестрик.

– Изволь немедленно вернуться в замок, госпожа!.. Не могу я допустить!.. – задыхаясь, настаивал сепух.

Он обнажил меч и подал знак к атаке. Еще миг – и оба отряда столкнулись бы, если бы Егишэ не погнат коня вперед: один миг и служитель церкви преобразился в отважного воина. Сепух Давид, увидев перед собой лицо духовного звания, с изумлением осадил своего коня. Егишэ, подняв крест, сделал угрожающее движение в сторону замка, на стенах которого стрелки уже натягивали тетивы своих луков. Он с грозным видом повернулся к сепуху.

– Оставьте всякую мысль о сопротивлении! – с гневом воскликнул он. – Вас больше не защитят ни стены замка, ни княжеская власть! Нет больше ни князя, ни крестьянина! Теперь все равны! Записывайтесь в воины отчизны, идите защищать священную свободу!

Призывы Егишэ не смутили бы лишь на миг растерявшегося сепуха: Давид был не из тех людей, которых чьи бы то ни было угрозы могли заставить забыть о своих обязанностях. Но пространство между обоими отрядами было уже все заполнено местными жителями и людьми Аракэла, – и это являлось препятствием для любых военных действий.

Воинов полка Мамиконянов поразило скорбное выражение лица супруги Спарапета. Она соглашалась на нечто беспримерное в истории рода Мамиконянов – на передачу родового замка чужим людям, вместо того, чтобы оказать им самое яростное сопротивление.

Она властно приказала Давиду:

– Перестань! Не видишь разве: они принесли страшную весть. – Затем, повернувшись к Егишэ, она дрогнувшим голосом произнесла:– сообщи, что знаешь, святой отец!..

Молчание наступило мгновенно.

Суровым и скорбным голосом Егишэ возвестил:

– Внемлите мне и плачьте, несчастные! Нарушили свой обет армянские нахарары. Идут на нас, отрекшись от себя и от отчизны!.. Они идут с войском арийским, с жрецами-огнепоклонниками…

Вся краска сбежала с лица супруги Спарапета, и она рванулась к Егишэ.

– Мой супруг верен своему обету! Не может он быть отступником! – сурово выговорила она. -Но горе мне, если о нем, о Вардане Мамиконяне, решились говорить подобное!

В это время на площадь прискакал Зохрак, который с молодыми сепухами Багдасаром, Григором и Суреном выехал утром в ближайшее село. Он с тревогой спросил мать:

– Что случилось?

Госпожа Дестрик ничего не ответила ему. Зохрак с тревогой впился глазами в ее лицо:

– Приняли мученичество… или?.. Говори же, мать! Госпожа Дестрик грустно объяснила:

– Говорят, якобы он отрекся от веры.

Зохрак сначала побледнел, затем вспыхнул и произнес дрогнувшим голосом:

– Неправда! Отец пойдет на смерть, но огнепоклонником не станет!

Супруга Спарапета обратилась к прибывшим:

– Пожалуйте в замок! И ты, святой отец! Войдите!.. – и она со вздохом добавила: – Да охранит ваш сон кровля Вардана Мамиконяна, пока не вернется он сам и не очистит имени своего от злой клеветы!

Она прошла вперед. За нею последовали Егишэ, Атом, Хорен, княгиня Шушаник и Зохрак. Вернулись в замок также Анаит с Астхик и Югабер.

Войдя в покои Вардана, супруга его опустилась на колени и начала молиться. Ее примеру последовали девушки и женщины.

Казалось, в комнату внесли гроб, в который предстояло положить покойника…

Вошел замковый священник, с ужасом взглянул на коленопреклоненных женщин, горестно приветствовал Егишэ и скорбно простонал:

– Горе дому Мамиконянов!..

Захват замка Огакан Атомом был внезапным и ошеломляющим, как удар молнии, и казался чем-то невероятным и зловещим. Двое посторонних – чужой нахарар и чужой князь – вошли со своим войском в замок Мамиконянов и вот распоряжаются в нем…

Потрясенный, Зохрак не мог решить, как ему следует держаться.

Атом решил поговорить с ним о цели своего прибытия.

– Вызови сепухов из вашего полка! – приказал он Зохраку. – Мне к завтрашнему утру нужен отряд вашего полка, чтобы вместе с моим выступить в Рштуник. Подготовить надо сегодня же ночью!

Зохрака обидел повелительный тон Атома, но он постарался сдержать себя: не время было спорить.

Пришли вызванные сепухи. Давид не в силах был скрыть свое раздражение и крайнюю озабоченность. Остальные старались себя не выдавать. События, которые происходили на их глазах, сбивали их с толку. Кинув недоброжелательный взгляд на госпожу Дестрик, Давид отозвал в сторону Зохрака и шепнул ему:

– Я приказал готовиться к нападению, князь. Зохрак побледнел и глухо пригрозил:

– Не смей! Голову с тебя сниму, глупец!.. Давид отвел в сторону яростный взгляд.

– Приготовьте отряд! – распорядился Зохрак. Сепухи безмолвствовали.

– Кому я говорю? – повысил голос Зохрак и шагнул к сепуху. Тот стоял скрестив руки на груди в знак подчинения, но отвечал сердито:

– Ну и что ж, если даже отрекся? А я буду молча сидеть да смотреть, как у меня возьмут отряд и передадут под командование чужому князю? Светопреставление настало, что ли?..

– Правильно он говорит, князь! – зашептали сепухи.

В приемный зал вошли разъяренные воины, заподозрившие, что тайно от них подготовляется какое-то предательство.

– Отведите его в темницу! – показывая на Давида, приказал им Зохрак.

Со смущением и изумлением глядя на Зохрака, воины неохотно окружили Давида.

– Руки прочь! Я сам пойду в темницу замка моего господина! – воскликнул, расталкивая воинов, Давид и направился к выходу. В дверях он обернулся и с гордостью произнес:

– Я – из дома Мамиконянов!.. Зохрак обратился к остальным сепухам:

– Подготовьте отряд. Завтра на рассвете выступаем!

– Слушаем! – отозвались сепухи, опустив голову.

Молившиеся женщины встали и уселись у стен. В средине зала образовалось свободное пространство. Казалось, там выставленно тело Вардана Мамиконяна и вокруг собрались родные, чтоб оплакать его. Анаит и Астхик разрыдались. Но княгиня Шушаник, неизменно приветливая и внимательная к обеим девушкам, на этот раз даже не взглянула в их сторону.

Наступила тяжкая, мучительная ночь.

Примириться с совершившимся казалось невозможным. Наоборот, чем далее, тем все больше увеличивалось чувство тревоги.

Внезапно за воротами послышался топот коней, донеслись сдержанные голоса; «Тише!.. Тсс!..», заглушенное перешептывание, испуганные голоса, лай собак, – и все это, поднимаясь со двора к террасе, проникало в большой зал.

Югабер вышла.

– Что случилось? Кто там? – спросила она.

– Старшая госпожа вернулась!.. – шепнули ей на ухо.

– Старшая госпожа?.. Горе мне!.. – воскликнула Югабер и стала бить себя по голове. Вбежав в зал, она крикнула:– старшая госпожа!..

Сдерживая свое волнение, госпожа Дестрик быстро вышла навстречу свекрови. Но, едва подойдя к порогу, она увидела Старшую госпожу впереди сопровождавших ее сепухов, воинов и служителей, – она шла в зал, сама с собой разговаривая. Служанки, опасаясь, как бы с ней чего-нибудь не случилось, если ей неожиданно сообщат тяжелую весть, безуспешно пытались проскочить вперед, чтоб предупредить сидящих в зале.

Пока те сговаривались, что и как сказать Старшей госпоже, она вошла в зал. Все затаили дыхание. Старшая госпожа подняла взор на супругу Спарапета, которая выступила ей навстречу.

– Дестрик.. Недобрая весть?.. – в мертвом молчании, голосом, как бы шедшим из потустороннего мира, спросила Старшая госпожа, окидывая госпожу Дестрик настороженным взглядом; нижняя губа ее дрожа та.

Егишэ, Атом и Хорен, подойдя к Старшей госпоже, подхватили ее и повели к высокому сидению, предназначенному для Вардана. Старшая госпожа взглянула на сидение и спросила глухим голосом.

– Где сейчас Вардан Мамиконян?

Лишь Егишэ решился нарушить тяжелое молчание:

– Государь Спарапет возвращается, Старшая госпожа…

– Возвращается как защитник отечества? – со страхом переспросила Старшая госпожа.

– Это ведомо лишь ему одному да еще совести его! – с глубоким волнением ответил Егишэ.

Наступило напряженное молчание. Внезапно Старшая госпожа ударила себя по коленям:

– Горе мне!.. Душу свою загубил!.. – она горестно оглядела всех и вновь с силой ударила себя по коленям. – Горе мне!..

Ужас объял всех, кто находился в зале, и всех, кто стоял за дверью, где, забыв все приличия и разницу положений, перемешались слуги, сепухи и воины. Тишину нарушало лишь тяжелое дыхание доведенной до исступления старой женщины. Она резко встала и с гневом оглядела всех.

Пытаясь успокоить ее, Егишэ сказал:

– Но ведь об отречении Спарапета еще ничего в точности не известно, Старшая госпожа Пусть судьей Вардану Мамнконяну будет сам всевышний…

– Молчи, святой отец, молчи!.. Молчите и вы! – обратилась она к остальным. – Молчите!.. Что неизвестно? Как может такое дело оставаться неизвестным?.. Не говорите этого, – слова ваши дойдут до места упокоения отошедших… Не говорите этого Все оцепенели. Казалось, сейчас войдет в замок весь род Мамиконянов, вплоть до покойного Амазаспа Мамиконяна.

– Пусть не узнает об этом Амазасп, не узнает Мушег, не узнает святой Саак!.. Чтоб не дошло до их гробниц! Пусть и я не слышу об этом!..

– Но, может быть, притворно отрекся он, Мать-госпожа!.. – склонившись перед нею и обнимая ее колени, с мольбой проговорила супруга Спарапета.

– Притворно?.. – яростно воскликнула Старшая госпожа. – Отрекся от родины?.. Не пошел на подвижничество?..

Потрясенная и оскорбленная, старуха порывисто поднялась и пошла к выходу. Никто не осмелился остановить ее.

Как бы поддерживаемая сверхъестественной силой, она быстро прошла по террасе и, спустившись по лестнице, направилась к воротам замка. За нею последовали не только находившиеся в зале, но и все обитатели замка. К ним присоединились крестьяне и воины.

– Боже, боже, куда она идет?.. – шептала княгиня Шушаник.