Текст книги "Вардананк"

Автор книги: Дереник Демирчян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 34 (всего у книги 54 страниц)

Кругом не было никого. Лишь со стороны дороги доносилось громыхание проезжавших арб. Но вскоре до слуха Артака донеслись какой-то шорох и шепот. Он напряг внимание: звуки шли от распряженной арбы, стоявшей неподалеку Артак заметил двух женщин: одна положила голову к другой на колени, а та наклонившись, говорила ей что-то. Женщины не замечали Артака В одной из женщин Артак узнал жену мельника. Артак услы шач, как она негромко говорила:

– Ничего, дочка! Пока не остыло у тебя сердце к нашему покойному Тонакану, останешься жить с нами. А если приглянется тебе другой парень – что ж, мы его примем: будет тебе мужем, нам – сыном. И тебе будет хорошо и нам!

Девушка молча плакала. Артак понял: это была Цогик.

– Не плачь, милая! – продолжала мельничиха. – Станет чужой парень сыном нашим, и мы утешимся. Ведь и наш стал сп ном народа; от себя, от счастья своего напод нам и возместит. Не плачь!

«Не поймешь – у этого простонародья ни горя, ни радости», – подумал Артак.

Он вспомнил похороны убитого сына этой крестьянки, прошедшие так просто, как если б юноша переселялся из одного дома в другой; подумал об его отце, который так светло и радостно смотрел на жизнь; подумал об этой матери, которая так легко отдавала свое дитя народу…

«Этим и силен народ! В этом – его сила!..» – промелькнула мысль.

Артак понял, что человек из народа способен глубоко переживать горе, но может вынести его потому, что силен духом. Понял – и почувствовал невольное уважение. Но он был так счастлив, что не смог долго раздумывать о чужом горе или чужой радости, вернулся в свою хижину и быстро заснул легким, молодым сном.

Из Хорхоруника прибыли княжеские колесницы с большими дорожными запасами Мать Гадишо, услышав, что Старшая госпожа вместе со своими спутницами осталась на полпути и ждет перевозочных средств из Огакана, очень встревожилась и немедленно послала за ней своих людей.

Анаит уже настолько хорошо чувствовала себя, что можно было без опасений пуститься в путь; понравилась и Старшая госпожа, – так что решено было выехать через два дня.

Понемногу синел улыбающийся ясный вечер. Старшая госпожа, госпожа Цестрик и Шушаник, Анаит и Астхик, Артак сидели на холме против мельницы. Старшая госпожа радовалась, глядя на возвращающееся с пастбища стадо, на усталые и здоровые лица жнецов, на спускающихся к роднику девушек. Запах мирно вьющегося дыма разносился по селу. То чут, то там раздавался лай деревенских псов.

Анаит сидела на ковре у ног Старшей госпожи, как обычно садилась она в знак почтение и любви.

Болезнь Анаит и простота сельской жизни создали между Артаком и девушкой возможность простого и свободного общения; старшие спутницы этому не препятствовали.

Старшая госпожа рассказывала случай из детства Вардана. Однажды, когда стадо возвращалось с пастбища, девятилетний Вардан сел верхом на осла. Боясь, как бы мальчик не свалился, к нему подбежал пастух. Но осел испутался и сбросил седока. Вардан расцарапал себе все лицо. Разгневанный пастух поймал осла и начал его колотить…

Старшая госпожа рассмеялась и покачала головой. – Очень уж он был непоседлив, мой Вардан. Дня не проходило, чтобы с ним не приключилось какой нибудь беды! Да и сейчас – разве не новая беда? Эх…

В эту минуту к ним подбежал резвый бычок из стада, остановился и вдруг, высоко взбрыкнув нотами, побежал обратно.

Анаит звонко расхохоталась. Ее смех всех очень порадовал. Артак взглянул на нее и прочел в ее пазах столько любви, что у него закружилась голова Шум на селе умолк. Горный ветерок принес прохладу. Больных и женщин развели по домам. Наспех поужинав, уснули одурманенные усталостью крестьяне. Лишь под стенами мельницы царило оживление: там собрались крестьяне, привезшие зерно для помола и ждавшие очереди. Сложив в круг мешки с зерном, они разожгли костер, готовясь ночевать под открытым небом л, усевшись прямо на земле вокруг костра, с шутками следили за пляшущими язычками пламени. Счастливое душевное состояние сделало Астхик и Артака по-детски любопытными и проказливыми. Решив позабавиться, они незаметно подошли к крестьянам и стали прислушиваться к их беседе.

Мрак сгустился. Светился лишь маленький костер, бросая красный отблеск на лицо крестьян и ближайшую стену мельницы. Крестьянам, как видно, доставляли радость это ночное сборище и ожидаемый помол. То один, то другой, закидывая руку назад, с чувством удовлетворения ощупывал уложенные тут же за спиной мешки с зерном, частою которых уже загрузили тесное помещение мельницы. Они весело перебрасывались шутками и прибаутками, слушали сказы и песни.

Артак удивлялся тому, как богато воображение этих вечно нуждающихся людей, одетых в заплатанную, изношенную и пыльную одежду, людей, добывающих хлеб свой тяжелым и горьким трудом. Они говорили без устали, щедро рассыпая богатства радного языка, чудесные и прекрасные, как драгоценные каменья. Увлеченные беседой, крестьяне не замечали Артака и Астхик.

Одноглазый крестьянин достал рожок и стал наигрывать. Стариной повеяло от этих звуков – казалось, явились тени предков, чтоб поведать о борьбе, горе, мечтах и тоске далеких древник времен.

Но вот крестьянин запел, перемежая пение размеренным сказом. И о чем только не говорилось в этом сказе. Чтобы собрать и запечатлеть всё, о чем пел крестьянин, недостаточно было бы од ной жизни и одной души, – нужна была неизмеримая душа нзро да, чтобы вобрать и осмыслить то, о чем говорилось в песне однл глазого крестьянина.

В полном молчании, с напряженным вниманием слушали крестьяне старинную «Песню обезтоленного бедняка»:

Если бы глубоко запавший голос мой зазвучал, вверх высоко поднялся Если бы вверх высою поднялся, по тем горам взбекал вверх, Если бы взбежал вверх по горам, до звезд огнен шх взлетел, Если бы взлетел и там до подножья господа вплотную подобрался, – Из глубины сердца я бы мою черную жалобу излил, Сказал бы: «Ты на хлеб мой взгляни – он желчь и яд, На ожоги тела моего взгляни, на рубище, на ложе мое.

На труд мой горький иссушающий…»

Но, увы, увы! Скажу вам – господь от нас дальше дальнего, Князь наш – ужас и страх, им жизнь моя горечью горька.

Сердце полно у меня, полным-полно тысячами тысяч болей.

Лишь сердце мое внемлет тайным вздохам моим, в душе затаенным!..

Он умолк, проиграл несколько тактов на рожке и снова запел:

Голос голосом своим я подам, тысячью голосов к миру воззову, Мир на голос мой отзовется, голосом моим я миру отзовусь, Об одном поведаю, тысячу раз «увы» скажу, Переполнилось сердце мое, голос над горем погребен, – «О горе, – тысячу раз скажу я, – горе!..»

Певец умолк. Крестьяне сидели, опустив головы. Песня точно вылилась из их собственных сердец. Разодранные кафтаны, гру бая кожа и обожженные солнцем полунагие тела как бы подчеркивали правду, облеченную в слова песни.

Долгое время никто не заговаривал. Грусть овладела всеми, – ее навевали и ветерок, трепавший их всклокоченные волосы; и огонь костра, то разгоравшийся, то опадавший; и черная ночь, которая ощупью бродила вокруг, широко раскрыв слепые глаза.

Артак и Астхик внимали сказам и песням, бытоваьшим по гу сторону стены, которая отделяла их счастливый мир от мира крестьян. Именно эта стена не позволяла, чтобы яд горестей и забот, заключенный в этих песнях, проник в мир счастливой, не ведавшей никаких забот княжеской жизни.

Они понимали жалобы исстрадавшихся крестьян, но собственное беспечальное существование и юношеская беспечность мешали им глубоко сочувствовать чужому горю: ведь они с самого рождения не знали ничего, что походило бы на это горе.

Была уже поздняя ночь, когда Астхик с Артаком оставили крестьян за их беседой и удалились. Передав через Астхик пожелание доброй ночи Анаит, Артак вернулся к себе и лег. Долго еще звучали в его ушах сказы и песни крестьян. Артак вспоминал Атома, думал о боях, которые придется выдержать любимому другу, и незаметно для себя уснул.

Рано утром Артак поднялся на холм. На этот день был назначен о ъезд Артак заметил стоявшую перед родником Цогик, которая, задумавшись, не отводила взгляда от своего кувшина. Вода давно уже переливалась в нем через край, а Цогик словно и не замечала этого. Видно, мочила ее тоска о возлюбленном…

Артак искренне пожалел Цогик.

«Много накопилось у крестьян юречи против нас! – думал он. – Как же будут они бороться с надвигающимся бедствием?.. Выдержат ли, или будут сломлены? Крестьянин должен жить по-человечески, – прав Спарапет. Ведь крестьянин – это войско…»

Запрягли колесницы. Все спутники матери Спарапета вышли из хижин Крестьяне, приютившие Анаит, помогали грузить вещи и дорожные припасы. Собрались и остальные жители села.

Все было готово – оставалось лишь усесться. Старшая госпожа подозвала хозяев, чтоб благословить их и пожелать им удачи и здоровья:

– Пребывайте с миром, братья-крестьяне. Да ниспошлет вам господь долгую жизнь. Пусть глаза ваши не знают слез. И пусть господь дарует нам освобождение родной земли. Пребывайте с миром!..

– Да хранит господь ваш путь, Старшая госпожа! – отозвалась мать мельника. -Да снизошлет господь долгую жизнь Спарапету и спасение – земле родной!..

– Аминь! – откликнулись все присутствующие.

– Пребывайте с миром, спасибо вам!.. – промолвила княгиня Дестрик.

– Путь добрый вам, госпожа! – напутствовали уезжающих крестьяне.

Артак и Анаит переглянулись стоявшая у родника Цогик грустно глядела на уезжающих.

– Прощай, Цогик!.. Спасибо! – воскликнула Астхик. Цогик опустила глаза и молча склонилась в поклоне. Артак вскочил на коня, подождал, пока все разместились в колесницах, и отпустил поводья.

– Ну, в путь!

Крестьяне проводили гостей до околицы.

Благоухающие поля раскрыли свои объятия. Солнце ласково пригревало. Артак оглянулся на Анаит. Девушка счастливо улыбалась, о чем-то задумавшись.

В цуртавском дворце царила скорбь.

В одном из покоев сидела в резном кресле старуха с горделивой, величавой осанкой; она молча смотрела на немолодую женщину, которая лежала на полу у ее ног и с плачем рвала на себе волосы. Это были мать и жена Ашуши. Немного поодаль стоял его сын – князь Вазген; держа руки за поясом, он с жалостью глядел на мать и приговаривал, укоризненно качая головой:

– Ну вот видите, что получилось! Я же в свое время предупреждал…

У входа стоял воин, одетый по-дорожному, и равнодушно смотрел на плачущую супругу бдэшха.

Это был гонец Васака, тайно посланный к семье бдэшха и доставивший горькую весть о том, что персы задержали Ашушу заложником. Он поведал Вазгену о событиях в Персии и Армении, придав им желательное Васаку толкование и взваливая всю вину за происшедшее на Вардана. Относительно же Ашуши он заявил, что тот поступил неосмотрительно, послушался бардана и стал жертвой своей доверчивости.

У входа в соседние покои толпились слуги, с сочувствием глядевшие на мать и жену бдэшха Несмотря на свое почетное положение наложницы Вазгена, стояла среди слуг и персиянка, которую тот привез с собой в последний свой приезд из Персии и присоединил к числу своих жен – иверок и персиянок.

– Спаси, мать-княгиня, спаси! – плача, умоляла супруга бдэшха свою свекровь. – Убьют его, мать-княгиня, кожу с него снимут заживо!.. И почему не умираю я, зачем мне такая жизнь!..

Старая мать Ашуши продолжала хранить молчание.

Вазген подошел к матери и наклонился, чтобы помочь ей встать:

– Встань, матушка, встань! Сделаем что-нибудь, спасем отца…

– Не спасете, сынок, не сможете!.. Разве спасался кто-нибудь из рук персов? – с плачем отозвалась жена Ашуши. – Ведь выскользнул же Васак, почему же не удалось мужу моему?

– Не спасся Васак, мать!.. Какое это спасение, если оба сына его остались у персов заложниками? – нахмурился Вазген.

– Ох, не знаю я ничего, не знаю! Горе мне!.. – стонала жена Ашуши Вазген сделал знак рукой гонцу и повел его в свои покои.

– Ну, а дальше что? Как намерены поступать армяне? – с раздражением спросил он.

– Сторонники Спарапета готовятся к войне, – ответил гонец.

Вазген усмехнулся, но промолчал, затем каким-то странным тоном справился:

– К царю ты явишься?

– Явлюсь! – односложно ответил гонец, пристально взглянув на него.

Он явно ждал, чтоб Вазген показал, как он смотрит на это его намерение. Но Вазген сдержался, не желая открываться перед гонцом, и лишь неопределенно проговорил:

– Что ж, иди; расскажи ему все, что знаешь.

– А что прикажешь передать марзпану от тебя? Как вы намерены поступать? – спросил гонец.

– Как намерены? – с гневом повторил его вопрос Вазген. – А ты не видишь сам, какое создалось положение? Сделаем то, что повелит нам разум. Так и скажешь марзпану: обдумаем и дадим ответ.

Гонец удалился, так и не поняв ничего. «Что это за человек? – думалось ему. – Марзпан подает ему разумный совет – не восставать, не подвергать страну опасности. Отец у него взят заложником… А он еще собирается чго-то обдумывать!..» Хлестнув коня, он свернул на Мцхетскую дорогу.

Когда конь и всадник скрылись за поворотом, из дворца бдэшха выехал Вазген, окруженный телохранителями; он направлялся к своим единомышленникам.

«Посмотрим еще, как отнесутся наши князья к царю, если он решится поддержать мятежников!..» – думал Вазген. Он ехал не в Мцхету…

Вести, привезенные гонцом Васака, сильно встревожили престарелого царя. В самом факте задержания Ашуши в качестве заложника он усмотрел даже большую опасность, чем во всем остальном. «Это сделано для того, чтоб разрушить единение князей, – горько подумал он. – Вазген пойдет на все, чтобы угодить Азкерту и вызволить Ашушу…»

– А что делает марзпан? – спросил он у гонца.

– Стремится установить мир между нами и персами! – ответил тот. – Он просит и тебя, государь, содействовать ему в этом.

– О каком содействии может идти речь? – возмутился царь. – Содействием было бы, если бы мы приняли веру Зрадашта и сдали страну персам. Как же иначе? Ты говоришь, что его сыновья остались заложниками? Вот и нашего Ашушу взяли заложником… Что ж, значит сдать и страну, отказаться от власти? Хоть бы указал нам господь какой-либо путь спасения!..

Встревоженный гонец хранил молчание.

– Где он, этот путь спасения? – повторил царь, но тут же вполголоса, словно говоря сам с собой, пробормотал:– Еще покажет ли господь путь спасения неразумным?..

Гонец выжидающе молчал.

– Вот что передашь от меня своему марзпану! – решительно проговорил царь. – Мой дружеский совет ему – не нарушать единения в стране, действовать единодушно, междоусобица и разлад только погубят всех! Вот погляди – беда подступила вплотную и к нашей стране; бдэшха нашего взяли заложником… Не завтра, так послезавтра наступят и нам на горло. Может разразиться война… Надо быть готовыми!

Гонец склонился в глубоком поклоне перед царем и вышел Он понял, что царь не одобряет путь, избранный Васаком.

Пустившись в обратную дорогу – в Армению, он подводил итог результатам своей поездки, всему тому, что ему довелось видеть и слышать. Ничего определенного относительно того, на чью сторону станут сторонники царя и Вазгена, он с собой не вез.

А Вазген, уже не таясь, заявил князьям-единомышленникам, что он решительно против восстания, и напомнил об опасности, грозящей Иверии со стороны Аланских ворот.

– Гунны!.. Не забывайте о гуннах!.. – настойчиво твердил он.

Князья задумались. Положение и впрямь было не из легких. Среди них были и сторонники восстания, но большинство разделяло мнение Ашуши о том, что необходимо держаться так, чтоб не открывать своих намерений и тем самым отвести опасность.

За стенами Арташата, в открытом поле, был разбит лагерь войск, участвовавших в сражении при Ангхе и под предводительством Вардана вернувшихся в Айрарат. Здесь же раскинулись лагерем и отряды некоторых нахараров.

Атом, которому Вардан приказал очистить крепости от персидских гарнизонов, успешно выполнял это поручение. В самом же Арташате крепостной воевода Аветик разгромил персидский отряд и подоспел на помощь полку Атома.

В Арташат съехались нахарары Нерсэ Урца, Артэн Агавэни, Тнроц Багратуни, Артак Полуни, Муш и Татул Димаксяны, а также сепухи Амаяк Мамнконян и Меружан Арцруни. Некоторые привели с собой небольшие отряды.

Лагерь был еще не полиостью распланирован. Шатры разбивались вокруг оставленной посредине широкой пвдщади. Отряд каждого владетельного нахарара старался разбить свои шатры отдельно от других отрядов, поближе к водопою. Каждый такой отряд отличался от других своим вооружением, знаменами и родовыми стягами своих нахараров. Отряды были к конные и пешие.

Солнце склонялось к вечеру.

Несколько скакунов, сорвавшись с коновязи, с развевающимися гривами скакали по площади, убегая от пытавшихся перехватить их воинов.

Дымились костры, на которых варилась пища. Запах аыма смешивался с запахами военного постоя – коней, кожи, металла и пота.

Вардан пристальным взглядом обвел весь, лагерь: он хотел прикинуть в уме, каковы его силы. Ему, как опытному воину, достаточно было одного взгляда, чтобы все увидеть и учесть.

Он подошел к стоянке рштунийского полка. Навстречу вы бежал начальник сепух Тома с младшими командирами. Тома хорошо знал Вардана и высоко ценил его как полководца.

Он низко склонился перед Варданом. Склонились и его спутники.

– Есть в отряде воины без оружия? – спросил Вардан.

– У меня вооружены все, Спарапет, – слегка задетый вопросом, отозвался сепух.

– У всех шлемы?

– У большинства…

И сепух Тома указал рукой на нескольких караульных в островерхих шлемах. Он показал Вардану и броню своих воинов – металлические латы, соединенные по бокам кольцами. Но на воинах не было обуви. Тома объяснил, что сандалии для войска были еще в пошиве, когда пришлось неожиданно выступить в поход.

– Но мечи и копья у них отменные, в полном порядке! – заметил Атом. – Вот ж в чем рштуны не знают себе соперников. Замечание Атома польстило сепуху.

– Ну, а скакуны? – справился Вардан.

Тома сделал знак конюхам, и те начали выводить неоседланных скакунов. Горячие кони пританцовывали. Вардан остался дозолен.

– Рштуны хорошие воины, я знаю! – сказал он, обращаясь к Томе. – Ну, будь здоров! Ты свободен.

С глубоким поклоном сепух Тома отступил назад. Вардан прошел к остальным стоянкам.

Вокруг площади стояли горожане и смотрели, как Вардан обходит войска. Был здесь и Вараж, окруженный юношами, которые молили его как-нибудь уговорить Вардана принять их в полк.

– Подождите, полоумные! Подождите! – сдерживал их Вараж.

Атом заметил нетерпеливо поглядывавшего на него Ваража. Вот он, осмелев, выступил вперед.

Обратил внимание на Ваража и сам Вардан.

– Это не наш ли конюший Вараж? – спросил он.

– Он самый, – подтвердил Атом.

– Что-то хочет сказать, видно. Пусть подойдет, позовите его Вараж прошел вперед. Он намеревался подойти к Вардану один, но юноши неотступно следовали за ним. Оказавшись перед Варданом, они растерялись и стали прятаться один за другого.

– Говори, Вараж! – приказал Вардан.

Вараж сделал еще шаг, оправил на себе одежду, поднял голову и заявил:

– Спарапет, эти парни только и видят во сне, как бы попасть к тебе в полк… А они смельчаки, да и обучены как следует! Вардан взглянул на юношей:

– Не те ли это безумцы, которых мы тогда видели на дороге?

– Они самые, Спарапет! – с бьющимся сердцем подтвердил Вараж.

Вардан пристально оглядел Корюна:

– Коня загнать-то ты сумеешь. А смотреть за кояем?.. Корюн залился краской, не смея поднять глаза.

– Лучшие мои помощники по конюшне, Спарапет! Они всё умеют, – ввернул Вараж.

Вардан повернулся к сепуху Давиду, стоявшему несколько поодаль:

– Проверь. Если окажутся достойны, возьмешь в мой полк.

– Слушаю! – отозвался Давид. Вардан улыбнулся Атому:

– Закалятся в боях!

За последнее время юноши окрепли, возмужали; мускулистые руки, широкие плечи позволяли надеяться, что из них выйдут настоящие воины.

Вараж воздел руки вверх и со слезами на глазах воскликнул:

– Счастлив я, счастлив, что подготовил воинов, для войны за свободу! Да будут они достойны тебя, Спарапет!..

Он отвесил глубокий поклон и сделал знак юношам следовать за ним. Те смущенно склонились перед Спарапетом и гурьбой пошли за Варажем, наступая друг другу на ноги, чтобы поскорее выбраться. Народ окружил их тесным кольцом.

– Ну как, что получилось? – с волнением спрашивал кузнен Озаким.

– Принял! Принял безумцев моих. Сам принял! В свой полк записал!.. – всхлипывая, повторял Вараж.

Расталкивая толпу, к юношам пробился Маркос.

– Ветрогоны мои беспутные!.. – кричал он. – Вот теперь простятся вам и копыта сбитые и обиды, которые вы наносили скакунам… Все я вам прощаю!

И Маркоссгреб юношей в объятия, начал тискать их и целовать куда попало.

– Да сподобит господь!.. Да ниспошлет вам победу! – бормотал дед Абраам, глотая слезы и крестя юношей дрожащей рукой Толпа смеялась, крестилась, вздыхала:

– Аминь, аминь! Да будут они примером для всех! Блаженны воины земли родной!..

От городских ворот отделилась процессия нахараров верхом на скакунах. Толпа повернулась в их сторону. Впереди ехал Васак. Он был в роскошном одеянии, выглядел радостным и старался придать своему прибытию торжественный характер. Ехавший рядом с ним азарапег также казался радостным, видом своим свидетельствуя о примирений и единодушии нахараров. Васак поддерживал эту видимость, – она была ему необходима. Он потерял все; теперь ему нужно было восстановить все, что было потеряно.

Со всех сторон заиграли сигнальные рожки, призывая к боевой готовности и достойной встрече марзпана и нахараров. Ла герь тотчас принял торжественный вид. Начальники отрядов выступили навстречу марзпану с докладом о состоянии своих полков. Вардан не подошел к марзпану; он продолжал обходить лагерь.

Во главе группы нахараров, составлявших его свиту, Васак объехал площадь и остановился посредине.

– У полков бодрый, боевой вид! – с удовлетворением заметил он. – Несомненно, они окажут войску Азкерта достойную встречу.

– Ты полагаешь, персидское войско действительно идет на страну Армянскую? – переспросил азарапет, чувствуя, что Bacaк неясно назвал конечную цель похода персидских войск.

– Двигается именно к стране Армянской! – поняв азарапета, намеренно подчеркнул Васак.

«Говорит: «К стране Армянской», чтоб я подумал, что не на страну Армянскую идут войска Азкерта!.. Безбожник!» – с горечью сказал себе азарапет.

Нахарары сошли с коней и окружили Васака, продолжавшего говорить о персидском войске, которое якобы «нужно все непременно уничтожить для острастки», – так, чтоб после этого ни кому неповадно было переступать границы Армянской страны. Затем Васак заговорил об отправке письма к византийскому императору Феодосию о том, что с этим делом не следует медлить.

– Я бы просил составить письмо сегодня же вечером.

– Соберемся у тебя во дворце, государь, – предложил азарапет.

– Именно это и хотел я предложить! – подхватил Васак, уловив мысль азарапета.

– Теперь мы должны всячески подчеркивать первенство государя марзпана, – произнес с многозначительным ударением Гадишо. – Это придаст нам вес и будет свидетельствовать в глазах императора о нашем единении…

– Именно. Несомненно!.. – подтвердили и нахарары. Подошедший в сопровождении Атома Вардан почтительно приветствовал Васака и кахараров.

– Как ты полагаешь, Спзрапет, не медлим ли мы? – спросил Васак.

– Конечно, медлим, как все: да! – ответил Вардан.

– Снова рассылать гонцов, что ли, чтоб, наконец, собрались нахарары?.. Ведь враг ожидается с часу на час!

– Ничего, подоспеют! – отозвался Вардан.

Вдали, на Вагаршапатской дороге появилось темное облако пыли, которое росло и поднималось все выше. Все устремили взгляды в ту сторону. Стало очевидно, что двигается войско, хотя невозможно было определить, кому принадлежат развевающиеся на ветру знамена.

Но сепух Давид, пристально вглядевшись, уверенно сказал:

– Под передним всадником играет скакун князя Амазаспа! А за ним, как видно, двигается полк нахарара Аршаруни.

Вардан быстро повернулся в сторону дороги. Подходил полк Мамиконянов, мысль о котором не покидала его все эти месяцы, на который он возлагал все свои надежды. Ему не терпелось хоть на час раньше увидеть пополнение, увидеть результаты усилий Амазаспа, – Амазаспа, который не подоспел в нужную минуту в Ангх. Вардана и сейчас охватывал гнев при одном воспоминании об этом.

Сепухи вскочили на коней и понеслись навстречу полкам.

Спустя некоторое время площадь заполнили воины полков Мамиконяна и Аршаруни. Это были прекрасно вооруженные и одетые юноши, особенно в полку Лмазаспа. Они громким воинским приветствием встретили марзпана и нахараров. Аршавир Аршаруни незаметно окинул Васака и Гадишо подозрнтельным взглядом, но, сообразив, в чем дело, постарался также поддержать видимость единения. Амазасп опасливо поглядывал на Вардана, который, обменявшись с ним взглядом, ничего ему не сказал.

– Полки обновлены с юловы до ног! – весело сказал Арщавир Аршаруни, подходя к Вардану.

Пока они беседовали, густая толпа подошла по Южной дороге к мосту через Аракс. Крупное сторожевое охранение, состоявшее из воинов и вооруженных крестьян, окружало какую-то группу – видимо, это были задержанные персы. Пройдя по мосту, они направились к городским воротам, но, не доходя, остановились, посовещались между собой и свернули в сторону площади. Когда подошли ближе, оказалось, что это ведут Деншапуха, могпэтов Михра и Ормизда вместе с Дарехим. Их вели из Ангха пешком, поэтому они только теперь добрались до Арташата.

Воинам приказано было доставить их в Арташатскую тюрьму, но по дороге толпы крестьян пытались расправиться с пленными. Воины не допустили расправы. Крестьян собралось так много, что они представляли серьезную угрозу. Среди них особенную ярость проявлял одноглазый крестьянин с изуродованным лицом Он возглавлял толпу, которая плотным кольцом окружала заключенных и сопровождавшую их стражу. Это был Саак. На его лице зияли незакрывшиеся еще раны.

Васака передернуло, когда он увидел оборванных и покры тых густой дорожной пылью персидских сановников. Изнемогая от усталости, они остановились перед ним. Глаза их горели не навистью. Но когда Васак заметил, что не только персы, но и сторожевая охрана зажата в кольцо крестьян, державших камни в руках и готовых избить персов насмерть; когда он увидел, что толпой руководит какой-то простой крестьянин, – он пришел в бешенство. Вся кровь бросилась ему в голову.

Он взглянул на Врама. Тот подскакал к нему.

– Гони их ко мне! – приказал Васак.

Врам врезался в толпу. Хлеща плетью направо и налево, он покрикивал:

– Туда, туда!.. К марзпану!

Приготовившаяся к избиению персов камнями толпа хлынула в сторону Васака, и тот громко спросил:

– Кто приказал вам побить пленных камнями? Из толпы выступил старик и, с трудом сдерживая дрожь проговорил.

– Месть, государь марзпан! Месть приказала нам!..

– Вот тебе месть! – крикнул Васак, полоснув старика плетью.

Старик упал. Толпа всколыхнулась и зароптала, злобно глядя на Васака. Но Васак, не опуская глаз, яростно крикнул:

– Князья вы тут? Или судьи?! Головы подняли? Люди были ошеломлены.

– Государь марзпан, – рванувшись к Васаку, воскликнул какой-то юноша. – Ведь мы твою волю выполняем!

Васак хлестнул плетью и его и с угрозой подступил к Сааку:

– А ты кто тут? Полководец? Ты войско ведешь за собой? Кто ты?..

– Во имя отца и сына и святого духа и воинства страны родимой!.. – громко отчеканил Саак, широко осеняя себя крестом и смело выступая вперед.

Опять это ненавистное подвижничество, постоянно и повсюду встающее перед Васаком!

– Что?.. Ты еще разговаривать смеешь? – вспыхнул Васак. – Да я тебя повесить велю, животное!..

– Воля твоя – плоть моя!.. На!.. – Саак разодрал рубаху от ворота вниз, выпятил волосатую грудь и, сжимая огромный камень в руке, исступленно закричал: – Повелели вы -и повеление ваше выполнено! Смерть определили – и смерти мы предаем врагов!

– Смерть!.. – зарычала толпа.

– Дай же дозволение, государь христолюбивый! – с угрозой глядя на Васака, возопил Саак и замахнулся камнем на персов.

Васака била дрожь бешенства. Он взмахнул плетью в воздухе и, сверля Саака горящими глазами, рванулся к нему:

– Ты… ты… ты!.. Да знаешь ли ты, на кого руку подымаешь? Саяк нахмурился, сделал шаг вперед и с яростью выкрикнул:

– Я за отчизну поднялся!.. Пусть меня моя отчизна и судит! А ты… ты против кого поднялся?..

– Думаешь подвижничеством прикрыть свою наглость?.. Я растопчу ногами это ваше подвижничество, мятежные псы!..

Потемнев от ярости и уже не владея собой, Васак пустил скакуна и с размаху полоснул Саака плетью.

– Ударь еще, государь марзпан! – завопил Саак, подставляя грудь. – Еще раз! Погляжу я, чего ты хочешь!

Васак повторил удар.

От оскорбления и ярости Саак пришел в еще большее исступление. Он не ждал подобного отношения к себе со стороны марзпана, который в Ангхе вместе с другими нахарарами призывал к уничтожению персов.

Вардан сделал движение, чтоб вмешаться. Но пока он решал, в какой форме это сделать, Васак потерял последние остатки самообладания, а Саак, который только в Ангхе, во время кровавых событий, вернул себе попранное чувство человеческого достоинства, дерзко восстал против марзпана. И это происходило после того, как Васак с таким трудом восстановил свой авторитет, подорванный кровавыми событиями в Ангхе…

Обуреваемый страстью подвижничества, Саак исступленно подставлял грудь под удары, а взбешенный Васак полосовал его плетью. Началось какое-то состязание, поединок между нахараром и крестьянином, где первый наносил удары, чтоб сломить подвижника, а тот еще неудержимее рвался под удары. Победа над ним становилась невозможной…

Толпа окаменела. Нахараров охватило беспокойство. Никто не решился выступить на помощь Васаку. Гадишо хотел вмешаться, но сдержался. Положение становилось унизительным, нестерпимым. Необходимо было, чтоб одна из сторон сдалась. Но для переступившего все границы Васака поздно уже было отступать, тем более что и народ, и войско, и сами пленные персидские вельможи все видели.

Азарапет ликовал: Васак сам себя разоблачил и опорочил. У Вардана, видевшего это унижение Васака, вновь возникло желание вмешаться. Но положение стало безвыходным, вмешательство уже запоздало, сделалось бесполезным. Васак наступал, а Саак не поддавался. Оставалось лишь, чтоб Васак отказался от своего намерения сломить подвижника…

Высокий, крепкий стан Саака, его скорбное, изуродованное лицо, его безразличие к жизни и смерти, весь его образ бестрепетного человека, для которого не имеют значения ни пытки, ни гибель и никакая сила на свете, заставили Вардана почувствовать восхищение перед такой неукротимостью духа.

– Уберите его! – крикнул Гадишо.