Текст книги "Реки не умирают. Возраст земли"
Автор книги: Борис Бурлак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 39 страниц)
7
В Москве недавно был напечатан первый очерк Метелевой с Южного Урала. Павла осталась довольна уральским дебютом. Правда, кто-то там в редакции сократил ее «подвал» о строителях, но сократил умело. Сокращение – мать редактирования: стоит кое-где убрать несколько лишних фраз, как вся вещь только выиграет. Павла и не заметила, что несколько сместились пропорции и на первый план выдвинулась не бригада Клары Кузнецовой, а фигура начальника участка Олега Каменицкого. Однако очерк не фельетон, где от такого «смещения пропорций» может зависеть судьба человека.
И когда Олег, приехав в областной город, отыскал ее в гостинице и осторожно высказал неудовольствие, Павла сначала не придала этому значения.
– Скромность украшает молодых прорабов, – сказала она ему с тем женским игривым превосходством, которое задело его и в прошлый раз, на строительной площадке.
Олег присел к столу, на краешек стула, как абитуриент какой-нибудь на экзамене, и украдкой глянул на Метелеву. А она взяла из стопки нужную газету, развернула, тщательно разгладила на столе. Она в самом деле была похожа на учительницу – в темном платье строгого покроя, с кружевной белой манишкой, что так и высвечивала шафранную смуглость ее лица.
– Нате, Олег Леонтьевич, карандаш, отчеркните, пожалуйста, что вас смутило. – Она даже надела свои очки с металлической оправой, которые и вовсе придавали ей суховатый вид экзаменатора.
Он отметил всего два абзаца. Павла бегло перечитала их.
– Не вижу тут ничего особенного.
– У вас выходит, что, где появляется Каменицкий, все сразу приходит в движение, горит в руках. Поймите: девчата из той же бригады Кузнецовой станут смеяться надо мной.
– Право, Олег Леонтьевич, никаких преувеличений я не вижу. Вы просто скромничаете. Но согласитесь, что со стороны виднее.
– Вы совершенно не знаете меня, Павла Прокофьевна.
– Вот новость! Да я вас помню со школьной скамьи. Я заканчивала десятилетку, а вы учились в первом классе.
– Во втором.
– Ну, пусть во втором.
Олег смешался: напоминание о школьных годах прозвучало совсем уж некстати.
Павла, кажется, догадалась о причине его замешательства и добавила:
– Ладно, не сердитесь на меня, Олег Леонтьевич.
И он готов был признаться ей сейчас, что и пришел-то не столько ради объяснения по поводу ее очерка, сколько ради того, чтобы увидеть ее лишний раз. Он многое мог бы сказать.
Павла окончательно поняла его.
– Вы завтракали, Олег Леонтьевич?
– Нет. А что?
– Составьте мне компанию, я сегодня еще не ела, заработалась. Идемте, идемте, тут есть у нас уютное кафе.
Они устроились у распахнутого настежь венецианского окна, за которым шумел город. Олег заказал «дежурные» сосиски, бутылку сухого вина, салат из свежих огурцов, кофе, кекс. Павла не вмешивалась, наблюдая его в роли галантного кавалера. Она облокотилась на широкий подоконник, привычно положила ногу на ногу и даже не отказалась от папиросы, которой любезно угостил Олег. Ей доставляло невинное удовольствие побыть часок наедине с этим милым парнем, не знающим, как и угодить своей даме.
– За что же выпьем, Олег Леонтьевич? – спросила она, подняв бокал с венгерским рислингом.
– Только за вас, Павла Прокофьевна.
– Но я ведь провинилась перед вами.
– Бог простит.
– Моим богом является редактор. Ну, что ж, постараюсь замолить свой грех!
Павла выпила под настроение весь бокал, стала с аппетитом есть. А он то и дело мельком поглядывал на нее, как в тот день, на штабельке опалубочных досок. Вторая встреча бывает еще более неловкой, чем первая. Олег никак не мог собраться с мыслями. Вернее, он по-прежнему не мог собраться с духом, чтобы прямо, без обиняков, заговорить с Павлой Прокофьевной о том, что же в действительности привело его сегодня к ней. Он вспомнил о траншее, которая разделяла их тогда, на стройке, – в конце концов все препятствия между ними одолимы.
– О чем вы думаете, Олег Леонтьевич? – спросила она, уже отодвигая свою тарелку.
Вопрос был неожиданным, как многие ее вопросы, застигавшие его врасплох. Он рассеянно улыбнулся, отвел глаза в сторону.
– Мне почему-то вспомнилось, как вы отчаянно прыгали через траншею.
Павла негромко рассмеялась.
– А я в молодости была вообще отчаянной.
– Мне говорили.
– Кто?
И Олег спохватился, начал с неподдельным юношеским жаром доказывать ей, что она ничуть не изменилась с того времени, как он ее помнит. Павла Прокофьевна смотрела на Олега, как смотрит врач на больного человека.
– Полно вам, Олег Леонтьевич, не вводите меня в заблуждение относительно моего возраста, – сказала она с той же серьезной игривостью, которой владеют только женщины.
Он неловко замолчал. И тогда она, вдруг оглядев себя, поспешно выпрямилась и спрятала под стол свои крепенькие ноги. Но лукавость в глазах, как ни старайся, никуда не спрячешь, тем более, если на тебя нашло сегодня дурашливое настроение. Павла пожалела, что затеяла этот завтрак с Олегом Каменицким.
– Отец здоров? – поинтересовалась она, чтобы перевести разговор в домашнюю плоскость.
– Бегает, суетится с организацией музея.
– А Любовь Тихоновна? Люба?
Он отвечал скупо, однозначно и все приглядываясь к морщинкам под глазами Павлы, которая щурилась от солнца. Эти морщинки казались ему сейчас тонкими бороздками грамзаписи.
– Может, еще вина? – предложил Олег.
Она опять негромко засмеялась.
– Да вы что, решили отомстить за очерк?
– Сухое ведь.
– Нет-нет. – Павла энергично встала.
Он шел за ней по длинному гостиничному коридору. Павла ни разу не оглянулась, хотя он мысленно приказывал оглянуться. Высокая и статная, она мягко ступала на ковровую дорожку, будто специально расстеленную для нее: мерный шаг, плавные движения рук, гибкая талия. Королева!..
У своего номера она приостановилась.
– Ну, Олег Леонтьевич, кланяйтесь всем вашим, особенно отцу. Как-нибудь заеду.
Они стояли друг против друга, лицом к лицу, но в этих ее словах Олег почувствовал самое неодолимое препятствие, разделяющее их, – полное равнодушие Павлы.
«А может быть, мне только показалось», – успокаивал он себя, медленно спускаясь с седьмого этажа, как с седьмого неба.
Павла посмотрела в зеркало, – «баба ты и есть баба!». – и села за рабочий стол, задумалась... Ах, молодость, молодость, ну почему ты вдруг начинаешь тянуться к людям, далеко не молодым? Она вспомнила, как сама увлеклась старшим братом Олега, как дежурила во всех местах, где можно было встретить его вроде бы случайно. Вокруг все были ее сверстники, славные ребята, которых она совершенно не замечала... Как там сейчас Георгий Леонтьевич? Даже не позвонит. Наверное, обиделся за то, что отказалась на прошлой неделе зайти к нему на чашку чая. Позвонить самой? Рука не поднимается. Странно. А чего же странного: мало кому удается перебросить мостик с берега юности на берег средних лет, через главное русло с его стремниной, где и галька ускользает из-под ног. Сколько всего в жизни: и своя тихая старица, и свои перекаты, и свои заводи. Павла как раз больше всего боялась угодить в какую-нибудь заводь с ее мнимым женским благополучием, откуда потом не выберешься. Довольно ей одной ошибки. Нет уж, лучше стоять в кипени чужих страстей. Именно поэтому она и полюбила газетную работу, в которой как-то забываешь про собственное одиночество. Ну разве могла она предположить, что встреча с Георгием возвратит ее далеко назад?
Павла грустно улыбнулась, подумав снова об Олеге: как время исподволь уравнивает людей. Да что он в ней нашел, право?.. Теперь уже она оказывалась в роли беспристрастного судьи чужих чувств. Раньше судили все ее, тот же Георгий, и она-то уж знает, как горько выслушивать благоразумные, успокоительные речи. Видно, ничего не поделаешь, придется при случае поговорить с Олегом прямо, откровенно, без всякого бабьего лукавства, которое только кружит голову. Тут и невинная забава непростительна.
Она взяла трубку, позвонила Георгию. Телефон был занят. Ну и к лучшему. Что бы она сказала ему сейчас?
Предоставь все течению времени, тем более, что ты привыкла к его шумным перекатам...
До вечернего поезда было еще много времени, и Олег зашел к брату в геологическое управление.
– Что это ты светишься, как полная луна? – спросил Георгий. – Точно после свидания.
– Какое свидание, что ты? – сказал Олег, чувствуя, как обжигающая краска заливает все лицо.
– А-а, понимаю! Читал, как расхвалила тебя Павла Прокофьевна? Доволен, не доволен?
– Напрасно она так.
– Женщины не умеют хвалить наполовину... Ну, говори, где был, что делал?
– Заходил к Метелевой.
– Объясняться? Бесполезно! Газетчики всегда докажут, что они правы. Да и что написано пером, то не вырубишь топором. Ничего, переживешь. Хотя, верно, слава помнит о своих авансах и уже непременно взыщет старый должок при удобном случае.
– А к чему мне эти долги?
– Молодец, Павла Прокофьевна, ловко она тебя привязала к стройке, теперь не уйдешь!
«Ты что, читаешь мысли по глазам, что ли?» – насторожился Олег, избегая его насмешливого взгляда.
Они считали, что неплохо знают друг друга. Младший боготворил старшего за кочевой образ жизни, за то, что тот всюду побывал, все повидал и вернулся на родину лишь к пятидесяти годам. А старшему нравилась в младшем этакая прорабская жилка: Олег наотрез отказался от аспирантуры, – и без него хватает вечных кандидатов всех наук. Но внутренний мир Олега был на самом деле неизвестен Георгию. Он ни разу и не подумал о том, о чем сразу же догадалась Павла. Он привык резко, будто по строевому расписанию, делить людей на поколения, безо всяких полутонов и переходов, и естественно, что Георгий даже предположить не мог о каком-то увлечении своего Олешки Павлой, о той поздней мужской любви в тридцать лет, которая одинаково ярко светит и для молоденькой девчонки и для женщины в годах.
– Поедем, покажу тебе газовый фонтан, – после некоторой паузы сказал Георгий.
Олег глянул на часы.
– Здесь недалеко.
Еще вчера, подъезжая к областному центру, Олег обратил внимание на высоченное дрожащее зарево за городом, Он подумал, что там большой пожар, но знающий его попутчик объяснил: это на газовом месторождении полыхает огромной силы факел. Впечатление было такое, что занялась вся степь: багровые сполохи поигрывали на облаках, плывущих в ночном небе, и длинные оранжевые крылья охватывали весь запад.
– Зрелище, достойное богов, но обходится оно дороговато, – говорил сейчас Георгий на путевом досуге. – Пять миллионов кубометров сгорает в сутки. Дорог не сам газ, велики затраты на ликвидацию аварии.
И он пересказал Олегу все, что знал со слов Ильи Михайловича Шумского. Как ни осторожно проходили новые скважины опытные мастера глубокого бурения, но потревоженный злой д ж и н все-таки подкараулил и, улучив момент, с яростью вымахнул из-под земли. Такого мощного выброса газа и видавшие виды буровики не помнят.
Когда это произошло, на буровой находилась одна дежурная смена. Люди бросились в степь кто: куда: тут было не до сигналов о помощи. Едва прихватив свою полевую рацию, девушка-радистка побежала вслед за остальными. Ревущее длинное пламя стлалось по траве, мгновенно испепеляя все живое, и девушке казалось, что огонь вот-вот догонит ее, обязательно догонит. Она бежала до тех пор, пока не свалилась в какой-то глухой овраг.
Первым о беде узнал начальник экспедиции и тут же выехал на место происшествия. Он издали увидел бушующее пламя и схватился за голову, подумав, что все уже погибли. Ему не раз приходилось наблюдать в молодости, как горит под осень ковыльная сухая степь. Но то совсем другое, с тем можно еще справиться, тому можно преградить дорогу свежевспаханной защитной полосой. А газ – не ковыль. Гудела земля окрест: еще бы, двести атмосфер!
Но, к счастью, начальник экспедиции нашел своих буровиков целыми и невредимыми в степном глинистом овраге, они отсиживались там, как, бывало, солдаты во время налета пикирующих бомбардировщиков.
В тот же день началось наступление на огонь, которое оказалось очень затяжным. Сперва нужно было дать свободный выход пылающему газу вверх. И тут на прямую наводку, как на фронте, была выдвинута самая настоящая пушка, чтобы сбить оплавленный ротор. Над степью поднялся, наконец, восьмидесятиметровый факел, гигантский столб огня, – грозное свидетельство того, какую бездну газа открыли в степи геологи.
А теперь слетелись отовсюду бывалые укротители газовых фонтанов. Нелегко подобраться к подножию факела даже под водяным зонтом, которым надежно прикрывают смельчаков бойцы-пожарники. Но еще несколько дней, – и общими усилиями, конечно, удастся загнать неистового д ж и н а обратно в землю...
Чем ближе братья Каменицкие подкатывали на «Волге» к этой аварийной буровой, тем раскаленнее становился воздух. Даже летнее солнце, клонившееся к закату, бледнело против газового светила, что билось, рвалось наружу из-под увала. И степь вокруг действительно гудела от могучего напора в двести атмосфер.
Георгий велел шоферу остановить машину на проселке.
– Дальше не поедем, не стоит испытывать нервы.
Действительно, жаркое дыхание земли чувствовалось и на приличном расстоянии. Синий чад стекал в окрестные овраги, медленно струился вниз, к Уралу. Южный, с Каспия, упругий ветерок, казалось, еще больше раздувал огонь, хотя такая сила не подвластна никаким ветрам. Да, к уральской земле спичку не подноси!
– Ну, как? – спросил Георгий.
– Страшно, – только и сказал Олег.
– Это тебе не газовые «шапки» над залежами нефти. То просто как легкий туманец над озерами. А тут вулканическая мощь!..
На обратном пути они решили переправиться через Урал вброд, чтобы проехать по тому берегу, где располагался палаточный городок строителей газопровода. В пойменный лес давно переселились даже степные птицы – жаворонки, кобчики, беркуты, – все подальше от огня.
Река заметно обмелела в июне, и брод было найти нетрудно.
Георгий с детства любил речные броды. Возвращаясь с отцом из геологической партии домой, он всегда просил его свернуть в сторону от деревянного моста, на какой-нибудь ближний перекат. Леонтий Иванович останавливал своего Гнедого на косе и, пока осматривал дрожки, отпускал подпругу, умывался, Горка поспешно собирал на берегу цветные гальки. Потом отец в шутку крестился перед самой переправой. Гнедой, красиво выгнув шею, похрапывая, ступал в воду, закипавшую вокруг колес. Вот здесь-то все и начиналось: туго, накрепко свиваясь в белые жгуты, вода все ближе, ближе подступала к мальчику, сидевшему на охапке только что скошенной травы. И, наконец, быстрое течение реки пробегало и по дрожкам, если они оказывались в промоине. То было верхом наслаждения, – в сладком испуге уцепившись за руку отца, с трепетом ждать, когда же уросливый Гнедой вытянет на берег. А однажды их понесло на глубину: меринок пошел вплавь, звучно отфыркиваясь, прядая ушами, и отец тоже поплыл, неловко загребая одной рукой и подымая другой сына за ситцевую рубашку. Дома Горка не утерпел, похвалился матери, как они сегодня плавали. Мать отругала отца за потворство своевольному мальчишке, и веселые переправы надолго прекратились...
Все это припомнил сейчас Георгий, когда шофер лихо направил машину через Урал. На середине реки все-таки угодили в котловину, – мотор захлебнулся и заглох. (Детские веселые истории неминуемо повторяются в зрелые лета.) Они посидели несколько минут в машине, наполовину залитой водой; к сожалению, никто не последовал за ними. Нужно, значит, самим идти за трактором, что работал невдалеке.
Пока трактор вытаскивал «Волгу», пока братья приводили себя в порядок, солнце закатилось. И еще ярче загорелось второе – газовое – солнце над окрестной степью. Небо густо окрасилось в гранатовые тона, а лимонный разлив заката совсем поблек над дальними увалами.
– Нельзя ли поскорее, я могу опоздать на поезд, – мягко попросил Олег шофера.
«Волга» помчалась по сыртинскому плато, оставляя позади себя тревожное сияние. Вот так же когда-то мчался к Дунаю капитан Георгий Каменицкий во время первого танкового прорыва немцев в районе Будапешта. И точно такое багровое небо оставалось за спиной... Нечаянное воспоминание возникло у него на одну минуту и пропало. Вокруг была родная всхолмленная степь, обращенная увалами на юг, к реке, за которой ширилось, крепчало с наступлением сумерек дьявольское зарево. Ни один тушканчик не перебежал дорогу. Наверное, и суслики, и байбаки – все живое попряталось в норы.
На востоке слабо засветился город. Быстрая езда освежила Олега, он едва не заговорил о Метелевой. В самом деле, как относится к ней брат? – спросил он неожиданно себя и испугался своего вопроса: надо было подумать об этом раньше. Неужели что-то сохранилось у них от прошлого?..
А Георгий всю дорогу рассуждал о будущем степного Предуралья:
– Ты и не представляешь себе, Олешка, как тут все переменится за две-три пятилетки, какой газовый комплекс тут поднимется. Верно говорил отец, что его открытия на востоке области – лишь начало. Он будто сердцем чувствовал, какие богатства скрыты на южном торце Урала...
– А что станет с нашими реками, с нашим чистым небом?
– Откуда у тебя такой скепсис?
– Химия есть химия. Она мстительна, как все обладатели сокровищ.
Георгий промолчал, хотя Олегу уже не терпелось возражать, спорить с братом.
Они успели к отходу поезда. Георгий проводил брата до самого вагона, будто расставался с ним надолго.
– Скоро ли в наши края? – спросил тот на прощанье.
– Как сложится на работе.
Олег стоял в тамбуре и смотрел,на Георгия с прихлынувшей грустью. Ему стало жаль его, заметно постаревшего, одинокого. Когда же он так сдал, или это кажется в полусвете перронных фонарей.
– Ждем тебя, слышишь? – тепло сказал Олег и виновато улыбнулся, подумав опять о Метелевой.
Поезд тронулся.
И Георгию самому захотелось куда-нибудь ехать, быть в движении, а не сидеть в городе в такую духоту. Сегодняшняя встреча с Олегом настроила на прежний лад, когда он летом пропадал в экспедициях, а зимой – в командировках, когда время листалось во много раз быстрее. Он всю жизнь подхлестывал свои годы, которые летели во весь опор, только версты мелькали на обочине.
– Давай в управление, – сказал Георгий своему шоферу, несмотря на поздний час.
8
Вся бригада Клары Кузнецовой ходила в героинях. Девушки посмеивались друг над другом, но втайне гордились тем, что их щедро расхвалили. (До сей поры они и не догадывались, что такие работящие, умелые да умные!) Из всех одна, Клара старалась быть сдержанной, но Саша-то видела, что и она довольна этой славой. Она приезжала теперь на работу не в комбинезоне, а в платье и даже с подкрашенными глазами. – Ты как настоящая египтянка! – сказала ей сегодня Саша.
– Что ты имеешь в виду – наш ручной труд?
– Не хитри! Если говорить о малярах и штукатурах, то все мы египтяне. А я говорю о твоих глазах.
– Оставь.
– Думаю, что теперь-то уж мой дядюшка и взгляда не отведет от бригадира.
– Сколько можно тебя просить?
– Не буду, не буду!
– Кстати, почему он не вышел на работу?
– Не подумай, что заболел, Петр Ефимович отпустил на денек в область. Поехал к Метелевой.
– К Метелевой?
– Он недоволен, что Павла Прокофьевна заодно расхвалила и его.
– Вот как?.. – В искусно удлиненных глазах Клары появилось искреннее недоумение. Она вдруг ощутила глухое беспокойство, что-то вроде первой и беспричинной ревности. – Это он напрасно к ней поехал.
– Почему же?
– Не поймет она.
– Вот странно! А что тут понимать?
– Выходит, что бригаду можно расписывать как угодно, а Каменицкий выше всех похвал.
– Мы – рабочий класс! А кто он такой? Инженер, состоящий при рабочем классе!
– С тобой никогда нельзя поговорить.
– Ничего не поделаешь, переходный возраст.
– Хватит болтать, пойдем-ка лучше работать.
Они занимались отделкой магазина, под который был отведен первый этаж нового дома. Дом заселили еще накануне майских праздников, а магазин стоял с заколоченными дверями и с обшитыми фанерой окнами-витринами. Это уже стало дурной привычкой – опаздывать со сдачей торговых помещений в жилых домах: то материалов не оказывается, то оборудования. На сей раз не хватило бемского стекла.
– Видела, как домохозяйки косятся на нас? – сказала Саша в обеденный перерыв, когда вместе с Кларой присела у окна, угощая ее бутербродами.
– На каждого не угодишь.
– То-то и оно. Знаешь что, давай поступим в магазин продавщицами. Сфера обслуживания!
– Нет уж, буду штукатурить до конца.
– А мне кажется, что я сбегу... Впрочем, я не уйду со стройки, пока не выдам тебя замуж.
– Вернее, пока сама не выскочишь.
– Пусть сначала женится отец на Метелевой.
Клара улыбнулась, подумав о глупейшем предположении, что Олегу нравится Метелева. Дурачась, она сильно охватила руками Сашу за тоненькую талию и закружилась с ней на черном цементном полу, еще не облицованном метлахской плиткой.
Саша высвободилась из ее рук, испытующе посмотрела на подругу и задумчиво прошлась, как обычно перед серьезным разговором.
– А хочешь, я расскажу все бабушке?
– С ума сошла!
– Бабушка у нас т а й н ы й советник. Уж она-то поняла бы и повлияла на своего младшего сыночка, я уверена.
– Смешная ты.
– Надо бороться, по крайней мере.
– С кем?
– Да, бороться пока что не с кем, – охотно согласилась Саша. – И слава богу... Но как я могу тебе помочь? Как? Я пыталась говорить с твоим бирюком...
– Ты... ты говорила с ним?!
– Ну да.
– Ах, Саша, Саша, ну кто тебя просил об этом? Ну зачем ты это делаешь?
– Не буду больше. Сама вижу теперь, что зря...
Обеденный перерыв кончился, и бригада принялась за дело. Ее никто не подгонял: Каменицкого не было, а прораба вызвали в управление треста, – и девушки, почувствовав полную самостоятельность, работали на совесть. Клара только считалась освобожденным бригадиром, но всегда наравне со всеми выполняла норму, Потому и подчинялись ей беспрекословно, хотя вообще-то женщины не любят подчиняться женщине. До Кузнецовой бригадиром был один развязный мастер, который все похаживал да покрикивал на девчат. Они долго терпели, однако все же отказались работать под началом такого «надсмотрщика». На участок приехал сам управляющий трестом Петр Ефимович и предложил другого бригадира – выпускницу профтехучилища Клару Кузнецову. Девчата согласились без особого энтузиазма. Ну, а потом привязались к ней.
Сегодня белили и красили дотемна, чтобы закончить отделку главного зала магазина, не откладывая до понедельника. У Саши сильно кружилась голова от нитрокрасок. «Нет, не выйдет из меня никакого маляра», – сказала она Кларе. Та сама устала сильно. Но вот она сбросила заляпанный комбинезон, вымылась, надела платье, туфли, причесалась перед зеркальцем, укрепленным в сумочке, – и хоть сейчас на танцы или на концерт в Доме культуры. Да не с кем.
– Что ты завтра будешь делать? – спросила она Сашу.
– Завтра Виктор, приезжает из экспедиции.
– Понятно. Значит, отлежусь я вдоволь.
«Спит по выходным, точно вдова какая-нибудь», – с сожалением подумала Саша не в первый раз.
На следующий день она встретилась с Виктором и позабыла обо всем на свете.
За городом было красивое ущелье, где Урал со всего разгона пробивался через горы. Дальше лежала степь до Каспия, и там он трусцой бежал налегке, а тут, на развороте, как последний барьер на его пути, вставали базальтовые скалы. Неизвестно, что заставило Яик пойти на безумный прорыв в те далекие времена, когда он торил себе дорогу, но факт остается фактом: он выбрал именно трудный путь, хотя напрямую вдвое ближе к морю. А может, казачий Яик лелеял заветную думку поскорее увидеться с Волгой? Да не хватило сил, чтобы доскакать, и он, отмахав добрые полтысячи верст на запад, до Уральска, опять повернул на юг, довольный уже тем, что Волга теперь рядом.
Сашу всегда поражало единоборство воды и камня: крепок гранит, но река терпелива. В самом деле, сколько времени нужно было для того, чтобы без всякой взрывчатки проложить это каменное русло. Она подолгу смотрела на грозные утесы, у подножия которых крутились пенные водовороты, и проникалась все большим уважением к Уралу. Казалось бы, чего уж ему вскипать от ярости, когда дело сделано, так нет – он все наступает и наступает, особенно на правый, горный берег, и после каждой весны, пусть на миллиметры, но шире становится ущелье. Что и говорить, завидное терпение. Людям бы такое.
Виктор причалил лодку к зеленому мыску, где можно и купаться и загорать спокойно, не то что на городском пляже, – там не сразу отыщешь под солнцем свободное местечко.
Отвернувшись, Виктор начал раздеваться. Саша кинула в траву белую капроновую сетку с продуктами и пошла в сторону цветущего шиповника. Уютный зеленый мысок был окаймлен тихим низовым пламенем. Оно горело между утесами, в безветрии, очень ровно, и поздний подгон только еще занимался, хотя была середина лета. Саша неторопливо обогнула все полудужье нарядного кустарника, жадно вдыхая пахучий воздух, настоянный на розах. Какая благодать: век бы не уходил из этого райского угла!
Виктор стоял в одних трусах на кромке берега, высокий, атлетического сложения парень, будто с цветной обложки «Огонька». Вот он махнул рукой и бросился в воду; течение подхватило его и понесло на стрежень.
– Далеко не забирайся! – крикнула Саша.
Ущелье в точности повторило ее окрик, усилив многократно. Она рассмеялась: ого, какое эхо!
Сбросив туфли, неосторожно ступила на голый камень и обожглась. Пританцовывая на отполированном граните, сняла кофточку, мини-юбку и осталась в одном купальнике. Она придирчиво оглядела себя, недовольная, что очень худенькая, – никакого сравнения с Кларой. «Что делает моя бригадирша в такую жару? – подумала она, – Неужели валяется в постели?» И пожалела подругу с той доброй жалостью, на которую способны лишь счастливые.
Саша вошла в воду, поежилась, – вода показалась ей холодной, – и с отчаянной решимостью окунулась, саженками поплыла навстречу Виктору. Откуда-то снизу буравили родники, остро обжигая ноги.
Ну что такое море, пусть самое южное, против любой реки? Плещется из стороны в сторону, не зная, куда деваться. Энергии много, а цели нет. Другое дело – река. Не девятым валом славится она, не за буйную страсть воспевают ее люди, а за этот скорый бег.
Да, человеку тоже дается немного времени – от верховья и до устья, но в награду на твоем пути вся прелесть жизни: и встречи с юными притоками, и весенний разлив по окрестным лугам и перелескам, и жаркая работа на виду у всех, и позднее бабье лето на высоких берегах, и журавли в осенней, пронзительно синей дали, и глубокая тишина в конце пути...
Накупавшись до озноба, Саша и Виктор бросились на песок, приятно согревающий все тело.
– Почему хмурый, кто тебя обидел? – заговорила Саша, любуясь мужественным лицом Виктора с длинными бровями, сомкнутыми у переносицы.
– Кто может меня обидеть?
– А я?
– Ты можешь. Но сам виноват.
– Опять двадцать пять!
– Двадцать пять – мой возраст.
– Помню.
– Когда же, наконец?..
– Не знаю, ничего не знаю, Виктор. Тебе что, ты кончил институт. А я?
– Будешь учиться заочно.
– Хорошенькое дельце! А потом вот еще что. Мой отец, наверное, женится.
– Георгий Леонтьевич? На ком?
– Что ты удивился? Отцу нет и пятидесяти. А женится он, наверное, на Метелевой. Они ведь дружили в молодости.
– Им легче.
– Нет, им тяжелее.
Саша прикрыла глаза ладонью, защищаясь от солнца, и Виктор мог вдоволь наглядеться на нее. Ну что он нашел в этой своевольной, капризной девчонке, еще и не оформившейся как следует?.. Он старался порой убедить себя, что все пустая блажь, надо быть благоразумнее и оставить в покое Сашу. Ну, к чему унижаться? Когда он идет по городу, то многие девушки посматривают вслед ему. А он, считай, никого не замечает. Рыцарь! Какая-то школьница водит за нос, и он ходит за ней по кругу. Сколько же кругов будет ей угодно сделать? Вот теперь надо ждать, пока женится Георгий Леонтьевич. Потом найдется другая причина: Олег ходит тоже в холостяках в свои тридцать лет и, стало быть, нужно повременить, пока не обзаведется семьей и Сашин дядюшка. Заколдованный круг – да и только.
– Я уезжаю в самую дальнюю геологическую партию, – сказал он, как бы между прочим.
– Надолго? – Она встрепенулась, вскочила на колени и уставилась на него детскими немигающими глазами.
Он отвел взгляд в сторону: таким неподдельным был испуг в Сашиных глазах, что ему стало жаль ее. Однако он добавил твердо:
– До белых мух.
– Ой!.. А как же я?
– Работа есть работа. Начальник экспедиции посылает искать воду в степи.
– Милый ты мой, м о к р е н ь к и й геолог!.. – Саша быстро поцеловала его в губы. Он не успел опомниться, как она тут же отпрянула в сторону.
– Оно и к лучшему, что уезжаю, – сказал Виктор деланно-безразличным тоном.
– Вот-вот, к лучшему... Тебе что, тебе и там будет неплохо среди студенток-практиканток. Ну и отправляйся к ним.
– Разрешаешь?
– А ты не смейся. Будет и на моей улице праздник.
– Тогда к празднику я и вернусь.
– Вижу, вижу по глазам, что ты сам вызвался в командировку...
Они искупались еще раз и стали собираться в обратный путь, тем более, что плыть теперь надо было против течения, едва доберешься домой в сумерки.
Виктор усиленно работал веслами, а Саша сидела за рулем, выбирая места потише, где река замедляла бег в глубоких омутах. Расстались, когда уже стемнело.
– Пиши, – сказал на прощание Виктор.
– А куда?
– Напиши куда-нибудь, – в тон ей ответил он и пошел своей дорогой.
Огибая стадион со стороны безлюдной окраины, примыкавшей к огородам, Виктор услышал короткий женский вскрик. Он насторожился, прибавил шаг: за углом решетчатой ограды стояли на дорожке трое. Он подбежал к ним и различил в тесном кругу парней растерянную девушку.
– Помогите! – Она бросилась было ему навстречу.
Но один из парней, верзила, толкнул ее в плечо, она еле удержалась на ногах.
– Сейчас же отпустите, – строго сказал Виктор.
– А что будет?.. – И тот, кто грубо толкнул девушку, угрожающе приблизился к Виктору.
Они сошлись лицом к лицу: нет, Виктор никогда не видел такого типа. Наверное, из приезжих, завербованных на стройку. Давно не стриженные патлы слиплись на мокром лбу, воротник рубашки расстегнут до последней пуговицы – даже в полутьме видна татуировка во всю грудь.
– Чего вы смотрите на фраера? – Он оглянулся на своих дружков.
И в ту же минуту парень, что стоял левее, наотмашь ударил Виктора в спину.
– Так его, так!..
Виктор точным двойным ударом свалил этого верзилу в лебеду. Остальные попятились. Ему бы схватить перепуганную девчонку за руку да и рвануть подальше от беды. А он помедлил, надеясь на свое испытанное самбо.
За спиной поднялся только что сбитый с ног. Все трое обступили с трех сторон. Отступать было некуда, Виктор и без того уже прижался к самому забору. И, как назло, ни души вокруг.
