Текст книги "Реки не умирают. Возраст земли"
Автор книги: Борис Бурлак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 23 (всего у книги 39 страниц)
5
Как и строители, геологи зорко следят друг за другом по газетам, даже не будучи знакомы лично. Георгий Каменицкий, например, был немало наслышан о таймырском разведчике Николае Николаевиче Урванцеве задолго до первой встречи с ним в Норильске. Кое-что знал он и о Шумском, начальнике Южноуральского геологического управления. И поэтому сошлись они довольно быстро, хотя Георгий трудно сближался с новыми людьми. Правда, сначала были некоторые стычки. Одна из них из-за железа. Георгий доказывал, что надо обратиться в Совмин или, в крайнем случае, в ЦК, если уж министерство само не решает такие крупные вопросы, как обеспечение Урала собственной рудой. Еще до войны, когда создавалась вторая угольно-металлургическая база на востоке, – УКК (Урало-Кузнецкий комбинат), – еще тогда намечалось развернуть широкие поисковые работы вдоль всего уральского меридиана.
Илья Михайлович Шумский в принципе был согласен с Каменицким, но запальчивость главного геолога по твердым ископаемым раздражала начальника управления. Он спросил его:
– Вы думаете, Георгий Леонтьевич, это никого не беспокоит?
– Вы нефтяник, – с той же запальчивостью ответил Каменицкий.
– Ну, знаете ли...
– Я хотел сказать, что у вас своих забот по горло.
Тогда Шумский постарался сгладить острый уголок.
– Я понимаю вас, – сказал он мягче. – Но никаким наскоком делу не поможешь. Давайте наберемся терпения и будем сообща действовать исподволь. Противников у нас с вами много. Один профессор Голосов чего стоит.
– Я с мальчишеских лет знаю Голосова.
– Тем более. Если надо, пойдем на некоторый риск. Без инженерного риска вообще ничего не откроешь. Но пока что акцент в наших планах делается на медь. Найдем попутно железо, ухватимся за первую же находку, чтобы попытаться вызвать «цепную реакцию». Но, пожалуйста, не торопитесь с заключениями. Хорошо бы поставить наше министерство перед фактом.
– Легко сказать – перед фактом! Денег-то на железо не дают.
– Мне тоже неохотно давали деньги на уральский газ...
Тут разговор их оборвался: Шумскому позвонили из Москвы.
Георгий после этого долго думал, почему все-таки разведка железной руды на Южном Урале постепенно сошла на нет. В самом деле, как такое могло случиться? Медь, что ли, перешла дорогу железу? Но одно другому не должно мешать. Хорошо, что выручила Сарбайская аномалия, а то бы совсем туго пришлось уральским металлургическим заводам, особенно Магнитке. Однако не век возить руду из Казахстана.
Вот теперь и многолетние поиски никеля на Урале почти вовсе прекратили, даже бросили, недоразведав, перспективное Степное месторождение. Все под тем предлогом, что на Таймыре наткнулись на богатейший Талнах. Как будто никелевая промышленность Урала не нуждается в своих Талнахах. Ведь была уже поучительная история с той же медью. Легко себе представить, в каком незавидном положении оказались бы сейчас уральские медеплавильные заводы, если бы не Березовка. На нее ведь тоже собирались махнуть рукой, и не только до войны, но уже и после. А нынче Березовка выдвинулась на первый план. Она чуть ли не одна тянет весь медный Урал.
Но и это еще не все. Любое, самое малое открытие, как правильно заметил Шумский, вызывает «цепную реакцию» других открытий. Не случайно вокруг Березовки появилось буквально целое семейство колчеданов.
«Ну, что ж, будем налегать на медь, не забывая ни о никеле, ни о железе», – решил для себя Георгий Каменицкий.
Он был доволен уже тем, что наконец-то создано Южноуральское территориальное управление. До недавнего времени здесь не было самостоятельной геологической службы, и разведчики, как это ни странно, ходили на поклон то в Самару, то в Уфу.
Нравилась Георгию и четкая отлаженность всего механизма управления. В этом он видел заслугу Шумского с его недюжинным, организаторским талантом. Илья Михайлович был опытным разведчиком-нефтяником, о котором в шутку говорили, что у него и в жилах течет девонская нефть. Он участвовал в открытии,Второго Баку и сюда, в эту область, приехал известным, заслуженным геологом, отмеченным Государственной премией. Его энергия была завидной, к тому же он был человеком смелым.
Георгий теперь знал в общих чертах историю открытия газа на Южном Урале. Целых два десятилетия геологи ходили вокруг да около бывшего уездного городка на севере области, неподалеку от нефтяной Татарии: они все пытались, что называется, танцевать от этой знаменитой п е ч к и. Однако находки были незначительными. Шумский облюбовал другой, более перспективный район – на юге, за рекой Урал, где когда-то тоже пробовали искать нефть. Он тщательно провел геофизическую подготовку, которая подтвердила его общую оценку южного района. Потом началась п р и с т р е л к а, как у артиллеристов: недолет-перелет, недолет-перелет, пока не будет накрыта цель. Несколько первых скважин не дали результатов. Но одиннадцатая выручила: на глубине полутора тысяч метров нашли-таки газ. И Шумский, уверенный в полном успехе, решил перебросить на левый берег Урала сразу две геологические экспедиции, – более двух тысяч человек, пятнадцать буровых бригад со всем оборудованием и транспортом.
Этот бросок на юг многих озадачил, а иных даже напугал. Все еще действовала притягательная сила севера, и не каждый мог так сразу одолеть ее. Но дело было сделано: разведка велась широким фронтом. Вскоре Москва утвердила первую очередь запасов газа – девятьсот миллиардов кубометров. Спустя год – уже один триллион четыреста. А теперь называют новую цифру – более внушительную. Контуры южноуральского газового в а л а определились четко: более ста километров в длину и двадцать километров в ширину. Стало ясно, что этот в а л равен по мощи океанскому цунами. И открыт он был в считанные годы, хотя бурили очень осторожно, не увлекаясь рекордами скоростников, потому что пластовое давление оказалось аномальным – двести атмосфер.
Газеты, радио и телевидение постарались: о крупном открытии на Урале заговорили во весь голос, его поставили рядом с тюменскими открытиями, а иные комментаторы хватили еще дальше, подчеркивая, что здесь не только газ, но и конденсат, и сера, и другие компоненты, да к тому же все это не в тундре, за тридевять земель, а в обжитом месте, рядом с железной дорогой и действующим газопроводом Средняя Азия – Центр.
Слава неотступно преследовала Илью Михайловича Шумского. И он старался всякий раз отметить, что поиск нефти и газа по своей природе коллективный поиск, в отличие от твердых полезных ископаемых, где и один в поле бывает воин. Но все-таки от славы никуда не денешься, тем паче, что кое-кто из окружающих людей нет-нет да и подольет в огонек твоего тщеславия лампадного масла.
Георгий, как новый человек, не вмешивался в неизбежную в таких случаях игру самолюбий. Шумский ему нравился как волевой, думающий инженер, но он ничем не поступился перед ним и уж, конечно, не подделывался под начальника. Кстати, Илья Михайлович считал себя не вправе во всем опекать главного геолога по твердым ископаемым: у Каменицкого была полная свобода действий в пределах годового плана.
Сегодня Шумский как раз вернулся из Москвы, и Георгий с утра пошел к нему подписать кое-какие распоряжения по экспедициям, ведущим разведку колчедана на востоке области. Они легко договорились обо всем.
– Не стану больше вас задерживать, – сказал Георгий, собирая со стола свои бумаги. – О машинах потом.
– О каких машинах?
– Да после как-нибудь.
– Нет, давайте пользуйтесь хорошим настроением.
Георгий притаил невольную улыбку и опять присел к столу. Шумский был настроен в самом деле преотлично. В его лукаво прищуренных глазах свежий росный свет, а темный вихрастый чубчик придавал ему выражение некоей задиристости. И вообще он выглядел не по годам подвижным.
– Восточная экспедиция просит новый грузовик для гидрогеологов, Илья Михайлович.
– Если для гидро, то дам.
– Я прослежу.
– Проследите, пожалуйста. Боюсь, что они хитрят. А вода у них там, на востоке, дороже нефти у нас тут, на западе. За этой нашей Камчаткой надо следить да следить, Георгий Леонтьевич.
– Не беспокойтесь...
Георгий вернулся от начальника управления тоже в хорошем настроении. Ну, если и дальше пойдет так, то жить т в е р д о в и к а м вполне можно под командой нефтяника. Напрасно пугали Шумским. Делить им нечего: земля общая. А что касается славы, то не из тех он, Каменицкий, кому не дают покоя чужие громкие победы.
Вечером ему позвонила Метелева: сможет ли он принять ее по делам газеты?
– Что ж, заходи, Павла.
– Можно сейчас?
– Заходи, заходи, рабочий день все равно кончается.
– Хорошо, – сказала она, обидевшись на его слова о рабочем дне: никто не собирается отнимать у него дорогое время на пустяки.
Георгий встал, прошелся по своему кабинету, действительно похожему на краеведческий музей. Странно, неужели он волнуется, как мальчишка перед свиданием? Ну-ну, брат, не будь смешным, возьми себя в руки. Не к лицу тебе все это юное волнение.
Но он ходил и ходил от стола к двери и обратно, с нетерпением поглядывая на часы. Надо бы послать за ней машину. Как он сразу не догадался?
А Павла так спешила, что едва не угодила под троллейбус.
– Куда вас несет?! – крикнул водитель, высунувшись в окно.
И тогда Павла с опозданием и резко отпрянула назад. Троллейбус плавно тронулся дальше. Все пассажиры – и стар и мал – с укором поглядели в ее сторону. Павла постояла на тротуаре, чтобы унять озноб от проклятого испуга. Наконец, вздохнув с облегчением и выругав себя покрепче, она, уже не торопясь, пошла на зеленый свет, который,вспыхнул на противоположной стороне улицы, где белело в тени кленов старинное здание геологического управления.
– Что с тобой? На тебе лица нет, – сказал Георгий, встретив ее на пороге кабинета.
Павла рассказала в нескольких словах.
– Ну и москвичка, – только и заметил он.
– Второй случай в моей жизни. Первый был именно в Москве, когда я остановила все движение на улице Горького. Тогда мою рассеянность можно было понять, а сегодня мне и оправдаться нечем.
– Так что у тебя, Павла?
– Я собираюсь выступить с большой статьей о Молодогорском комбинате. Хотела посоветоваться.
– Давай почитаем.
Он поудобнее устроился за рабочим столом, взял красный карандаш. Павла села в кожаное кресло у стола и не сводила с него глаз. Он читал бегло, откладывая в сторону крупно исписанные женским почерком листы бумаги. В одном месте слабо улыбнулся, хотел что-то сказать, но не сказал и продолжал читать с тем же озабоченным, выражением лица. Она перестала наблюдать за ним, поняв, что статья ему не нравится, и начала исподволь рассматривать комнату. Сколько тут собрано всего! И, как верный страж всех этих земных сокровищ, над высокими шкафами, полками и стеллажами, точно на взлете, раскинул длинные крылья великолепный беркут. Павла загляделась на орла и не заметила, как Георгий закурил, отложив в сторону последнюю страницу ее статьи.
– Написано гладко, – вполголоса, раздумчиво проговорил он, затягиваясь пряной болгарской сигаретой.
Павла сбоку посмотрела на него.
– Чем же вы недовольны?
– Не обидишься?
– С какой стати? Я и пришла, чтобы узнать ваше мнение.
– Ну, если не обидишься, скажу откровенно: статья написана этак по-дамски, что ли.
– Мягко?
– Не в том дело, что мягко.
– Ничего не понимаю, Георгий Леонтьевич.
– Дело не в стиле, в логике.
– То есть?
– Ну вот и обиделась.
– Ничуть.
Лицо ее покрылось пятнами шафранового румянца, но она упрямо не отводила взгляда, как, бывало, раньше.
– Ты написала без учета сложной предыстории комбината...
– В этом и заключается д а м с к а я логика?
– Ну, поймала на слове!.. Твои доказательства не учитывают возражений давних противников ярской руды. Тебе нравится комбинат. Мне тоже он по душе. Но так легко сбиться с инженерной точки зрения на эмоциональный лад. А нам с тобой нужно воевать не только горячо, но и во всеоружии.
– По-моему, всем ясно, что это единственный в своем роде комбинат, где производится не просто чугун, а природнолегированный чугун, не просто сталь, а природнолегированная сталь.
– Но руда идет в домну в сыром виде, необогащенной.
– Все по вине министерства, которое будто не знает, что многие заводы берут наш металл нарасхват, считая его лучше такого же по составу, но обычного легированного металла.
– А чем он лучше, насколько лучше?
Павла смутилась, пожала плечами.
– Э-э, матушка! Вот и начинаются эмоции! А Госплану нет никакого дела до наших чувств. Ему подавай технические выкладки.
– Но, согласитесь, я не инженер, моя задача обратить внимание на актуальную проблему.
– Да ты знаешь, сколько бумаги исписано защитниками комбината? Горы! Одних диссертаций защищено без малого десяток! А воз и ныне там.
– Что же делать?
– Изучить проблему не хуже самых тонких знатоков.
– Возможно, мне это не по силам.
– Ну-ну! Ты человек новый, и тебе сразу кое-что бросается в глаза. Только не спеши. Надо поговорить с самыми разными людьми, не с одним директором комбината. Внимательно выслушай все за и против, а потом уж выступай в газете... Что, расстроил я тебя? Ничего, Павла, ты настойчивая, у тебя получится, должно получиться. И знаешь, какой еще должен быть вывод? Вся эта история с комбинатом, который строится уже четверть века, свидетельствует о том, как иной раз, вольно или невольно, притормаживается ход технической революции. Вот ведь в чем беда. Ни в коем случае нельзя уклоняться от смелых инженерных решений, иначе и сам отстанешь и других потянешь назад.
– Похвально, что вы, геологи, думаете за металлургов.
– Приходится. И не только за металлургов. Вот недавно шли споры вокруг газового месторождения. Открыли такое редкое богатство, – триллионы кубометров в обжитом районе, – а подступиться к нему не знали как. То, видите ли, сложно очищать газ от его компонентов. То, оказывается, у нас нет подходящей марки стали, которая была бы пригодна для газопроводов. И кое-кто уже заговорил о том, что зря нашумели в газетах. Но выясняется, что французы имеют опыт эксплуатации подобных месторождений и готовы сотрудничать с нами. Где-где, а в технике не грех держать нос по ветру. Японцы, например, ловко умеют подхватывать новые технические идеи. Стало быть, и нам кое в чем следует подтянуться.
Георгий взял телефонную трубку. Звонили издалека, из Восточной экспедиции. Когда он окончил разговор, Павла нехотя встала.
– Спасибо, Георгий Леонтьевич.
– Я провожу тебя, все равно надо поразмяться после кабинетной сидки. А статью подари мне на память.
– Зачем вам всякие дамские изделия?
– Не злословь. Твоя статья навела меня на одну мысль. Журналисты нет-нет да и подтолкнут нашего брата инженера.
Они вышли на улицу. Жара спала. С севера, с гор, тянул прохладный ветерок. И дышалось теперь полегче, хотя раскаленные за день мостовые и дома еще как следует не остыли.
– Насколько я понимаю, ты решила остаться в области, – как бы между прочим, сказал Георгий.
– Да, поработаю пока.
– Почему пока?
Он взял ее под руку, заглянул в глаза. Она выпрямилась, чтобы, не дай бог, не привалиться к его плечу, как, бывало, в молодости, но руки не отняла.
– Пойдем ко мне чаевничать, – предложил он на том самом перекрестке, где она чуть не попала под троллейбус.
Павла искоса, украдкой посмотрела на него.
– Поздно уже, Георгий Леонтьевич.
– Жаль.
Они помолчали, испытывая неловкость: Павла оттого, что Георгий так запросто пригласил ее к себе, а он был смущен отказом, который показался ему двузначным – и в том смысле, что вообще все поздно.
Помедлив, она сказала:
– Когда у меня будет собственный угол в городе, я позову вас на новоселье.
– Обязательно приду. А то живу бирюком в своих хоромах и не знаю, куда себя девать по вечерам. Завел белого пуделя, с которым мы и перелаиваемся на сон грядущий.
Павла тихонько рассмеялась, безотчетно налегая плечом на его плечо.
– Я уже дома, – сказала она и тут же отстранилась.
Он постоял у. гостиницы еще с минуту, раскуривая сигарету. (Все как в юности с ее неумением продлить вечерние свидания!)
– Лака ночь, как говорят сербы. Доброй ночи!..
И Георгий круто повернул обратно, к парку, над которым космической ракетой возвышался белый минарет.
Вот и опять он остался наедине со своими воспоминаниями. Стоило ему прочно обосноваться на одном месте, как он все чаще мысленно окидывал прожитые годы. Раньше кочевая жизнь разведчика настраивала на высокий регистр и не оставалось времени для всякого там самоанализа. Оказывается, его память представляет собой целый ворох совершенно неразобранных страниц: среди них есть очень важные, которые следует переписать набело, но есть и никому не нужные наброски, – и что-то надо сохранить, оставить при себе, а что-то сдать в архив полного забвения. Таким разбором он и занимался теперь.
Была и другая причина, понуждавшая Георгия ко всякого рода экскурсам в прошлое: это встреча с Павлой. Случайность? Ну да, конечно, самая обыкновенная случайность, в которой всегда пытаешься, разгадать некий тайный смысл. А ничего загадочного тут нет: все людские судьбы «запрограммированы» в далекой молодости. В самом деле, если бы Павла много лет назад не потянулась к нему, Георгию, и он тогда не отнесся бы к ней бережно, то они сейчас прошли бы мимо друг друга, не оглянувшись. Значит, судьба действительно прямое продолжение чего-то не сбывшегося ранее. Мысли о судьбе вызывали у него улыбку: как живуче старое понятие даже в наш век сурового реализма...
Павла тоже долго не ложилась спать. Что-то очень душно сегодня. Рановато прихлынула жара с юго-востока, из Средней Азии. Она открыла настежь окно в своей комнате, присела к маленькому гостиничному столику, на котором поблескивал лунной эмалью телефон. Хоть бы из Москвы позвонили, что ли. Там сейчас самая горячка, верстается очередной номер газеты. Павла вспомнила, как удивился главный редактор, когда она попросила оставить ее в области собкором. Еще бы: все рвутся в Москву, отбоя нет, а тут вдруг такая просьба, и от кого – от женщины, которых труднее всего послать на периферию. Отец был не меньше удивлен, узнав о ее решении, но отговаривать не стал: Урал – родина Павлы. А может быть, отец догадывается, почему ее потянуло в те края, где прошла юность.
Нескладная это была юность... Мать, военный хирург, погибла в сорок первом, близ Волоколамска. Павла всю войну жила с тетушкой, на Урале. Отец не торопил с возвращением в Москву, и она, закончив школу, работала в многотиражке и училась заочно на факультете журналистики Московского университета. Тогда и влюбилась в Каменицкого, демобилизованного капитана. Все началось с того, что ей поручили написать о нем очерк. А потом, совсем потеряв голову, она начала писать ему любовные послания. (Не дай бог, если они сохранились у него для забавного чтения на досуге.) Он, конечно, не отвечал ей, наверное, думал, что все пройдет с девчонкой, которая моложе его на десять лет. Отчаявшись, она сама пришла к нему объясниться с глазу на глаз. Да и расплакалась, ничего толком не могла сказать. Он пригласил ее на концерт Клавдии Шульженко. Что это был за вечер! Песни о любви, и твоя собственная любовь тут, рядом... После концерта они допоздна бродили по улицам Молодогорска, еще поселка, а не города. Он рассказывал ей всякие были о войне, она слушала только для приличия. Иногда он приостанавливался, чтобы закурить, и они встречались взглядами. Сколько доброй, немного грустной снисходительности было в его глазах. Но она с полудетской наивностью верила, что ее дерзкая любовь увлечет в конце концов этого мужественного человека, побывавшего на фронте, и сделает их равными на всю жизнь. Прощаясь в тот давний вечер, он сказал, мягко улыбаясь:
– Ну, милая барышня, а теперь отбой!
«Милая, милая!» – повторяла она всю дорогу, не чувствуя под собою ног. И внезапно остановилась: он сказал ей не просто «милая», а «милая б а р ы ш н я». О-о, как она возненавидела в то время любую покровительственность!
Так они встречались от случая к случаю на протяжении года. Павла была довольна и этим. Она жила и работала среди воздушных замков, хотя редакция многотиражки занимала щитовой приземистый барак. Но все рухнуло в один ненастный вечер – все ее воздушные замки. Он простился наскоро, будто очень спешил на поезд. Он говорил, что у нее в жизни будут еще такие встречи, что она с улыбкой вспомнит о своих ранних чувствах. Он даже поцеловал ее на прощание... А потом она узнала, что Георгий Леонтьевич женится на Зое Ивановой, которая недавно окончила горный институт и направлена в местную геологоразведочную партию. Как же она, Павла, станет жить дальше в одном городе с ними?.. Хорошо, что тут как раз и приехал за ней отец. Через год она сама выскочила замуж, именно выскочила, не подумав, не разобравшись в том, что делает. А еще через год ее муж, Игорь Соловьев, автор фельетонов о всяких проходимцах, оставил ее под тем предлогом, что не поладил с тестем. Предлог был фальшивый, как и сам фельетонист. С той поры она целиком посвятила себя работе, поражая своих знакомых отрешенностью от всего личного.
Наверное, самый долговременный из всех иммунитетов – это иммунитет против пошлости, которая, оскорбив тебя однажды, оставляет горький осадок на всю жизнь...
Телефон зазвонил часто, непрерывно. «Москва», – обрадовалась Павла. Дежурный редактор похвалил ее за очерк.
– Мы, вас вызовем как-нибудь на летучку поделиться опытом.
– Что вы? Мне здесь просто помогают некоторые параллели с прошлым.
– Держитесь этих параллелей, они не подведут...
После разговора с, Москвой Павла почувствовала то возбуждение, которое всегда испытывала накануне выхода газеты с ее материалами. И хотя ты давно уже не новичок, с душевным трепетом ожидающий появления первой твоей заметки, но все же снова волнуешься каждый раз. Наверное, это святое волнение журналиста...
Однако пора спать. Павла аккуратно, как школьница, сложила свои вещички на стул и накрылась простыней. Но заснуть не могла. У школьниц-то завтра, может быть, последнее сочинение на аттестат зрелости, а у нее все уроки позади, в том числе и тот, что дала ей жизнь... Сколько всего передумаешь, если ты одна. Павла поругивала себя за эгоизм, за чрезмерное внимание к собственной персоне, но тут же оправдывалась тем, что иной женщине, хватило бы ее одиночества на две-три жизни. А что же тогда говорить о солдатках? И Павла начинала думать о русских вдовах, которые лучшие годы отдали детям: вот у кого можно поучиться завидному терпению, Ну что твоя нескладная молодость в сравнении с их драматической судьбой – так, простое невезение. Она была готова преклониться перед любой солдаткой, потерявшей мужа на войне. В конце концов все раны заживают и глухо ноют лишь к ненастью, но вдовье сердце еще сильнее болит в погожий день. Только женщинам дано нести боль с таким достоинством, никому не доверяя. Не в том ли мудрость женщины?..
Павла стала понемногу забываться, теряя связь философических раздумий. Да и уснула на рассвете, как простая смертная. Ей снились розовые сны: к ним она давно привыкла, они заменяли несбыточную явь.
Из-за гор поднималось остывшее за ночь солнце. На столике заговорил невыключенный репродуктор. Однако местное радио не разбудило Павлу: она была сейчас далеко отсюда, в мире иллюзий, где счастье полагается даже невезучим.
