Текст книги "Реки не умирают. Возраст земли"

Автор книги: Борис Бурлак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 39 страниц)

Марату припомнилась та далекая встреча с ней, когда она пришла к нему в гостиницу Гидростроя. Да, было еще не поздно исправить собственную ошибку. Но он сказал ей, что женился, хотя только собирался жениться на Марине. Почему он так поступил? Не потому ли, что боялся показаться в глазах Марины неблагородным, точно благороднее всю жизнь скрывать свою любовь к другой женщине. А впрочем, тогда вспыхнула и старая обида на Аллу, которая поспешила со своим замужеством. Правда, слезы Аллы сейчас же смыли эту горькую обиду – он долго утешал ее, неловкий, неумелый в своих ласках. Никогда не были они так близки друг к другу, и все могло перемениться в жизни. Судьба их была у него в руках. Была... Наплакавшись, Алла подошла к мутному гостиничному зеркалу, наспех привела себя в порядок и сказала, не оборачиваясь: «Пожалуйста, не осуждай меня. Будь счастлив». Он бросился к ней в тревожном озарении. Она предостерегающе подняла руку и поспешно открыла дверь в бесконечный коридор. «Ушла...» – смятенно думал он, с опозданием поняв и свою вину перед Аллой... Если бы он знал тогда, что даже его мама, свято отрешившаяся от всего личного, может пойти навстречу своим новым чувствам. Если бы все это открылось ему раньше...

...На следующий день Марату уже не хотелось идти на конференцию, чтобы не встречаться больше с Верховцевым. Но придется, ничего не поделаешь.

Тот будто ждал его в вестибюле, у окна:

– Идем, представлю Николаеву.

– Нет, не стоит. Я раздумал. Зачем известному ученому забивать голову нашими туманными вопросами.

– Уничижение паче гордости, – усмехнулся Верховцев и пошел в президиум по ковровой дорожке, легко ступая на зеленый травянистый ворс.

Глядя ему вслед, Марат думал: «Вот уж кого не обвинишь в «отставании». Ловит на лету чужие мысли и старается опередить их авторов, чтобы не заподозрили в плагиате. Как он вчера днем, за буфетным столиком, слово в слово говорил все то, что произнес вечером с трибуны академик... Еще в пятидесятые годы, после торжественного пуска Куйбышевской ГЭС, где одним высоким гостем была высказана мысль, что тепловые станции быстрее строить и они дешевле гидравлических, Верховцев немедленно подхватил эту идею и носился с ней, как с писаной торбой. Он готов был чуть ли не отречься от диплома инженера-гидротехника. А потом, когда все стало на свои места и по-прежнему возводились одновременно и ГРЭС и ГЭС, Верховцев, ничтоже сумняшеся, делал вид, что он был и остается прирожденным гидротехником. Нет, не в каждом цирке можно наблюдать такие двойные сальто...»

В перерыве в том же буфете Вячеслав Михайлович сказал Марату:

– Ты даже не пригласишь к себе на ужин.

– Извините, у меня дома еще траур. Недавно похоронили тетю Васю.

– Помню ее, помню... Все гордилась, что воевала с генералом Дутовым.

– Она гордилась не собой, а другими.

В это время мимо них прошла старая женщина с орденскими ленточками на жакете. Верховцев снисходительно пожал плечами и шепнул Марату, наклонившись:

– Тоже с кем-то воевала в молодости.

– Разве вам не известно, с кем? – сухо отозвался он.

– Думаю, тут больше легких похождений...

– Да как вы смеете, Вячеслав Михайлович?!.

– Ну, я пошутил, пошутил... – говорил он на ходу, стараясь поскорее выйти в вестибюль.

Марат уже не мог простить ему этого. Вчера он сдерживался с трудом, слушая вранье Верховцева о разладе с Аллой, его бестактный намек на то, что вот, мол, ты, Марат, к счастью, женился чуть ли не на дурочке – «без претензий». Но эта горсть грязи, что Верховцев бросил вдогонку седой женщине, которая, быть может, всю войну была на фронте, больнее всего задела сейчас Марата.

– Помилуй, чего взбеленился, в самом деле? – миролюбиво спросил Верховцев в вестибюле. – Я просто пошутил.

– Ты, оказывается, к тому же и циник.

– Ну, знаешь! Избавь...

Марат остановил его:

– Ты был начинающим негодяем в институте, а теперь – законченный со своими титулами.

– Завидуешь моим званиям?

– Жизнь не таких развенчивала.

– Угрожаешь?..

Верховцев по-солдатски круто повернулся на звонок и бодро зашагал к столу президиума все по той же зеленой новенькой дорожке.

А Марат после этой поздней вспышки гнева чувствовал себя совсем разбитым, «Нажил смертельного врага, – думал он. – Впрочем, полно, полно. Этот ловкий «деятель» ненавидел тебя со студенческой скамьи...»

10

Накануне поездки на «дальний восток» области профессор Ходоковский уделил Марату целый вечер. Схема Тургайско-Уральского канала была вчерне готова (даже в двух вариантах). Она рисовалась как западная ветвь главного ствола Обь-Каспийской водной магистрали, густо опушенная, точно молодой листвой, полями орошения. На схеме были отмечены все подъемы и цепь насосных станций вплоть до водосброса в реку Орь, левый приток Урала. Лестница получилась довольно высокая, но вполне посильная современной технике. Особенно удивила Марата геоморфологическая карта обширного района, расцвеченная всеми красками. Он понимал, какого это стоило труда для Алексея Алексеевича, который на полном ходу восьмого десятка лет работал часто по ночам.

– А не явился ли я на Урал к шапочному разбору? – в шутку заметил он.

Ходоковский посмотрел на него из-под выцветших бровей своими на редкость ясными глазами.

– Нам еще придется поломать шапки перед высокими авторитетами.

– Чего не умею, того не умею.

– Тогда придется ломать шапку мне, а вы будете на подхвате.

– На вас вся надежда, Алексей Алексеевич.

– Теперь могу порадовать новостью: в Москве изменили направление магистрального канала в нашу пользу на добрых двести километров.

– Вот это новость!

– И мы займемся триединой задачей. Снова прогуляемся по нашей трассе, кое-что детализируем, кое-где немного побурим, для чего возьмем с собой моих студентов-добровольцев. Потом обследуем район намечаемого водохранилища на западном Иргизском склоне – вдоль речки Баксайс. (Именно с его помощью будет достигнут устойчивый режим поливного земледелия.) И наконец, побываем в соседних казахских областях, посмотрим, прикинем и там возможности орошения до самого Уральска.

– Уложимся в летние каникулы?

– Как говорил поэт: «У меня, да и у вас в запасе вечность».

– Эх, знать бы, что скажет государственная экспертная комиссия.

– Что она скажет – не ведаю. Важно, чтобы материалы изысканий вошли в общий предварительный проект. Мы даром хлеб не едим. Тот малый аванс, который получили, отработали с лихвой.

– Я имею в виду не отработку.

– Вы мне вроде бы годитесь в сыновья, а все торопитесь. Что же касается Москвы, там до сих пор относятся к нашей идее по-разному. Одни, например, склонны считать, что если, нижний Урал получит волжскую воду, то ресурсы его среднего течения могут быть полностью использованы для орошения южноуральских земель. Но это не выход из положения. Мы замахиваемся на кардинальное решение проблемы. Значит, надо поработать. Любая инженерная идея красна не речами, а готовыми чертежами. Хотя, конечно, новые идеи нуждаются и в популяризации. На зимнем досуге я подготовил несколько статей для центральной прессы.

– Завидую вашей энергии, Алексей Алексеевич.

– Мы с вами вроде бы условились, что будем избегать комплиментов... Печать может помочь нам. Проблема выходит за границы пшеничного окоема Южного Урала, от реализации ее выигрывает весь Северо-Западный Казахстан. Тут нас не обвинишь в местничестве.

– Какое местничество, что вы, Алексей Алексеевич? Мне и в голову такое не приходило.

– Вам-то не приходило, а кое-кому, не ровен час, придет.

– Каналы, как и реки, не считаются с административными границами. Я убежден, что, если Южному Уралу и прилегающим казахским, областям дать воду, они смогут производить больше миллиарда пудов товарной пшеницы. Это же верхняя засечка всего огромного Казахстана! Неужели у кого-то могут быть сомнения на этот счет?

– Дело еще в материальных возможностях. И потом, находятся люди, которые смотрят на подобные проекты с точки зрения остатка своей жизни: дотянут или не дотянут до их осуществления. Если не дотянут, то не стоит и огород городить.

– С точки зрения своей колокольни... Но с такой точкой зрения надо уходить на пенсию!

– Не горячитесь. В конце концов часть стока сибирских рек будет переброшена на юг, в том числе и в бассейн Урала. Здесь нет альтернативы. Уж на что американцы, с их благодатным климатом, все кичатся хлебными резервами и торгуют зерном, как оружием, но и те всерьез подумывают о переброске водных ресурсов западных рек, даже с Аляски, в центральные штаты. Американцы, кстати, живо следят за нашим гидротехническим строительством... Однако мы с вами отвлеклись, лучше вернемся к делам насущным...

Они просидели над своими картами допоздна, хотя рано утром нужно было отправляться за Тобол.

Стояло необыкновенно жаркое лето. Крестьяне с тревогой поглядывали в безоблачное небо, которое за последние недели выгорело добела. Тут бы всего два проливных дождя – сразу после окончания сева и под налив хлебов. Малоснежная зима еще не вся беда, если вовремя пройдут весенние, затем июльские дожди. Бывает, что снега наметет целые сугробы, душа радуется у земледельца, но потом, с мая и до осени, упрется, точно вкопанный, по обе стороны Уральского хребта затяжной антициклон – и все зимние запасы влаги уходят стайками незримых облачков в небесные бездонные глубины. А случается и так, что сеют почти в сухую землю, растягивая за машинами лисьи хвосты пыли, но следом за сеятелями проходит обложной, на сутки, работящий дождь, и через неделю зеленая шелковая строчка ровных всходов пронизывает окрестные поля от горизонта до горизонта. На сердце становится покойнее: теперь очередь за грозовым июлем, если только не подует суховей из пекла Каракумов... Вот и колеблется от сева до уборки настроение людей, привыкших к этому «рискованному земледелию».

Однако в тот год природа разыграла не первый, не второй, а третий, самый неотразимый вариант своего «шахматного» поединка с людьми: зима выдалась не в меру скупой на бураны и метели; весна наступила очень рано, жара установилась уже в апреле, достигнув в мае сорока градусов, что сильно тревожило стариков («май холодный – год хлебородный»); лето началось пыльными бурями и низовыми суховеями. В газетах замелькали округлые слова, похожие на речную гальку: «сложные погодные условия». Да какие, черт побери, «сложные условия», когда разгоралась такая невиданная засуха. Жесткое, черное это слово – засуха, но стихийное бедствие есть стихийное бедствие, и чего уж тут стесняться в выражениях... Так думал Марат всю дорогу в степное Зауралье.

«Газики» легко, сноровисто бежали по накатанному проселку, глянцевитому от черноземной корки. Алексей Алексеевич подремывал от мелкой дорожной качки. Марат, чтобы хоть немного отвлечься от унылого вида ближних полей, внимательно осматривал междуречье Урала и Сакмары. Оно было нешироким: едва «газик» вымахивал на очередной увал Главного хребта – и по обе стороны синели пойменные леса, а там, где их нещадно вырубили в лихую военную годину, ослепительно поигрывали бликами речные плесы. С этой верхней дороги хорошо была видна вся Сакмара, будто сторонящаяся Урала, с которым все равно ее скоро соединит судьба, как ни выказывай свой характер, как ни старайся выглядеть заносчивой казачкой.

– Не дает мне покоя ваш Верховцев, – неожиданно заговорил Алексей Алексеевич, полуоткрыв глаза. – Откуда берутся такие, а?

– Вы же лучше меня знаете тех, кто мерит любое дело остатком своей жизни, – сказал Марат.

– Я вчера имел в виду тщеславных стариков. Но откуда у молодого инженера такое эгоистическое отношение к дальней перспективе?

– Во всяком случае, он признает лишь те дела, которые могут дать незамедлительный эффект. Он всегда отличался мертвой хваткой, ни одна злободневная проблема не ускользала у него из рук.

– Оно вроде бы похвально.

– А теперь Вячеслав Михайлович и вовсе строго рассчитывает время.

– Тоже вроде неплохо...

– Но рассчитывает именно с точки зрения остатка жизни: что́ еще может пойти на пользу ему лично, а что́ уже пойдет в зачет другим.

– Насолил он вам, как вижу.

– Если бы только мне.

– Ну да оставим в покое временщиков, хотя, конечно, и весьма прискорбно, если они оказываются в героях дня...

Алексей Алексеевич опять умолк надолго. А Марат загляделся на буйный накат Уральских гор: набежав на степную отмель, они гневно взвились на дыбы отвесными шиханами, да так и замерли конной лавой, – одна свеча выше другой, – не успев повернуть обратно и не в силах пробиться через степь на соединение с заморскими далекими горами.

– Останови-ка, Олег, – сказал Ходоковский своему любимцу, как только они поднялись на Кувандыкские высоты, с которых открывался вид на упругую излучину Сакмары.

Вышли на голый косогор, чтобы малость поразмяться.

– Вот она, избранница вашего Гидропроекта. – Алексей Алексеевич махнул рукой в сторону реки. – Недолго ей резвиться у подножия шиханов. Скоро запрягут ее в бетонную упряжку. Хватит, нагулялась, пора совесть знать.

– А вы твердо убеждены, что первое водохранилище будет построено именно на Сакмаре?

– И на ней, и на Большом Ике, ее притоке. Недаром же Верховцев наведывался к нам.

– Он держит нос по ветру.

– Так вроде бы газком попахивает!

– Газ газом...

– А хлеб хлебом? Так вы хотели сказать? Но это уже выходит за пределы интересов вашего Верховцева. Этим должны заниматься мы с вами... Ладненько, поехали дальше. К вечеру хорошо бы добраться до Иргизского водораздела.

– Не тяжеловато за один день?

– Никогда не прячьтесь за мои годы, – ответил, посмеиваясь, Алексей Алексеевич.

Они опять-таки успели еще засветло добраться до юго-восточной границы с Казахстаном, где и заночевали. Ходоковский знал эти места: он тут искал бурый уголь в конце войны. К тому же он. вообще тонко чувствовал географию и свободно ориентировался во всем Тургайском крае. И верный помощник его, инженер-геодезист Селиков был под стать ему профессиональной цепкостью глаза – работал очень быстро, на вид играючи. Вдвоем они могли заменить чуть ли не целую экспедицию.

Иногда Марат оказывался будто лишним. Но Алексей Алексеевич советовался с ним каждый раз, как только речь заходила о строительной части будущих сооружений. Вот и сейчас он говорил на сон грядущий:

– Завтра покажу район намечаемого водохранилища между Иргизом и Орью. Хотелось бы, чтоб это место приглянулось вам, ну, и за вами черновая работенка, если вы согласитесь с моим дилетантским выбором.

– Дилетантским?

– Не придирайтесь к слову, я гидроузлов не строил, не доходили руки.

На следующий день они объехали весь западный склон Иргиза, подолгу останавливались то на левом, то на правом берегу речки Баксайс, вдоль которой и разольется водохранилище. Марат не спешил с выводами.

Вечером, когда машины подкатили к самому Иргизу, Алексей Алексеевич сказал:

– Вы, Марат Борисович, правы, гидротехника не считается с административными границами. Земля эта казахская, а вода у нас будет общая.

– Правда, ее легче повернуть отсюда в Казахстан.

– Поделимся, как добрые соседи... Так каково ваше просвещенное мнение?

– Что ж, Алексей Алексеевич, пусть у вас и не доходили руки до гидроузлов, но можно позавидовать вашей инженерной интуиции. За мной, верно, остается черновая работенка.

– Сочтемся славой, как говорил поэт.

– Любите вы его цитировать.

– Сейчас в ходу эстрадники, а тот был трибуном. Песенки-то легче напевать, нежели во весь голос разговаривать с товарищами потомками.

– К слову, о потомках. Вы намечаете перебросить из Сибири в бассейн Урала до десяти миллиардов кубометров. Плюс Губерлинское водохранилище, Сакмарское да плюс Степное, которое давно построено. Всего набирается, таким образом, шестнадцать миллиардов. Шестнадцать кубокилометров! Вполне должно хватить и для окрестных земель, и для промышленных комплексов. Но что меня тревожит: слишком медленно строятся у нас ирригационные каналы, о самом орошении словно забывают, хотя очередное водохранилище давно готово. Это похоже на досадную историю с городскими теплоэлектроцентралями: о пуске ТЭЦ победно отрапортуют, а городок по-прежнему чадит сотнями котельных. Оказывается, теплосети должны строить чуть ли не домоуправы.

– Наши потомки исправят и эту ошибку. Им придется по меньшей мере утроить отдачу земли.

– Я имею в виду зерно, не хлопок.

– И я говорю о хлебе насущном. Пшеница долго ждет воду, пожалуй, дольше всех. Теперь наступает ее черед.

– К сожалению, Союзводпроект заботится в первую очередь о хлопке.

– Верно, узбеки торопят. У них в прошлом году выдалось крайне засушливое лето. Хлопковые плантации нужно выручать... Но сибирской воды в перспективе должно хватить и на пшеницу...

Вторую неделю кочевали они по трассе будущего Тургайско-Уральского канала. Длина его теперь сократилась до двухсот восьмидесяти километров, из них сорок по Баксайскому водохранилищу. Это обнадеживало, только бы к сроку послать в Москву предварительные расчеты по новому варианту.

Отдыхали совсем мало – от вечерней до утренней зари. Ужинали наскоро, благо прихватили с собой в достатке разные консервы. И тут же засыпали, намаявшись за долгий летний день. Раньше всех вставал Алексей Алексеевич, подолгу будил студентов, как школьников. Марат вскакивал, не дожидаясь профессорской побудки. Каждый принимался за свои хозяйственные дела, строго распределенные между всеми. Позавтракав, напившись чаю, уходили в степь, с утра изнывавшую под немилосердным солнцем. Марат чаще всего был с инженером Селиковым, который удивлял его своим геодезическим искусством, – лучшего топографа он не встречал. А Ходоковский то присматривал за студентами, начинавшими бурить скважину в какой-нибудь сомнительной ложбине, то часами колдовал над схемой канала, геоморфологической картой. Шла заново сверка живой, реальной местности с ее отображениями на бумаге, сделанными еще прошлым летом.

Марату ни разу не доводилось участвовать в таких изысканиях, материалы которых могут понадобиться через десять – пятнадцать лет, и как ни увлекался он работой, иногда ловил себя на этой мысли. Неужели действительно пройдут многие годы, прежде чем сюда пришагают экскаваторы? Тогда к чему вся эта спешка?

Тут-то Ходоковский и оказывался куда терпеливее своих помощников. Как раз сегодня зашла речь о терпении. Он сказал студентам, вспоминая собственную молодость, что труд геолога и геодезиста, как правило, окупается сторицею. Чуть ли не полвека назад, после окончания Сибирского технологического института, он несколько лет ходил под началом профессора Коровина. Это в то время был открыт Канско-Ачинский угольный бассейн с его астрономическими запасами. Молодым инженерам, в том числе ему, Ходоковскому, не терпелось поскорее ввести в дело такое несметное богатство. Однако шли годы, а бурый уголек все отлеживался в земле нетронутым, ожидая своей очереди. Только сейчас там начали строить мощные электростанции. Вот оно как бывает даже с крупными открытиями. Между открытием и промышленным освоением полезных ископаемых обычно проходили десятилетия. Но в наше время этот разрыв сильно уменьшается, тем паче, когда находят нефть или газ.

Намного сократился и «мертвый сезон» в гидротехнических изысканиях. Давно ли проблема переброски части стока северных рек на юг казалась фантастической, а теперь вряд ли кто сомневается в ее осуществлении. Каждая засуха подгоняет изыскателей, напоминая о срочности их работы...

Обо всем этом Алексей Алексеевич рассуждал за поздним ужином, поняв, что люди очень устали. Он даже разрешил Олегу Мельнику поскучать на ближнем озерке, чтобы угостить всех доброй ушицей. Студент, заядлый рыбак, постарался: уха из линей получилась на славу. До ночи просидели у костра, слушая поисковые были Алексея Алексеевича. Олег подбрасывал в костер охапки хвороста; и, поглядывая, как трескуче вспыхивает розовое пламя, Ходоковский, в свою очередь, ловко подбрасывал молодежи одну забавную историйку за другой. Он мог рассказывать о комичном серьезно, не обращая внимания на веселое оживление слушателей.

– Но пора отдыхать, ребята, – заметил он. – Выходного дня не обещаю, а выходной вечер еще устроим.

– Скажите, Алексей Алексеевич, верно ли, что вы разрабатываете какой-то новый инженерный профиль? – словно бы между прочим спросил Олег.

Ох уж этот Мельник! Он знал пристрастия многих ученых в институте, особенно, конечно, Ходоковского, и умел перевести разговор на их излюбленные темы, выручая иной раз какого-нибудь дружка-студента, не готового отвечать преподавателям.

Алексей Алексеевич прицелился в него снайперским взглядом, отлично понимая хитрость парня, которому бы только посидеть лишний час после ужина. Однако в нескольких словах изложил свою идею. Да, нам весьма нужны толковые инженеры по охране и рациональному использованию природных ресурсов. Они соединят в себе знания и профессиональные навыки геологов, лесоводов, гидрогеологов, вплоть до ихтиологов. Как ценители и знатоки природы они должны по-хозяйски защищать ее и в то же время помогать узким специалистам брать у нее сполна все богатства. Их место всюду, где наш современник вступает в сложные отношения с природой: в шахте, на руднике, в черной и цветной металлургии, на гидротехнической стройке, в леспромхозе, на нефтепромысле, химическом комбинате, на трассе того же БАМа. У них и власть должна быть соответствующая. Это вроде бы чрезвычайные послы грядущих поколений...

– А теперь, землепроходцы, спать, спать, – уже строго повторил Алексей Алексеевич. И добавил, обращаясь к Мельнику: – Все-таки спровоцировал меня. Ну да я разбужу тебя завтра первым...

Костер вскоре догорел, вслед за тем, как уснули вокруг него эти странные люди. Земля под ними была горячей от июльского зноя, ночное небо дышало на них мартеновским жаром, и все вокруг было выжжено за сто дней непрерывной засухи. А они грезили своим каналом, по которому воды Тобола, Иртыша, Оби и Енисея хлынут на юг через самый гребень двадцатого столетия.