Текст книги "Реки не умирают. Возраст земли"
Автор книги: Борис Бурлак
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 39 страниц)
– Спасибо, большое спасибо, Леонтий Иванович, – только и сказала Павла.
Он коротко махнул рукой: чего уж тут, просто вспомнилось под настроение. Любовь Тихоновна принялась угощать Павлу белыми груздями собственной засолки. Любка притихла, осторожно, украдкой поглядывая на «важную тетю из Москвы», которую, оказывается, спасали когда-то торгсиновским маслом.
Саша поела и вышла из-за стола, сказав, что у нее собрание.
– Не собрание, а свидание, – все-таки опять не удержалась Любка, заодно кольнув ее глазами-гвоздиками.
Но теперь на Любку никто не обратил внимания. Семейный круг начал постепенно распадаться.
– Мне тоже пора, – сказала Павла.
Все, кроме Саши, пытались уговорить ее остаться ночевать, но она не согласилась.
– Я провожу тебя, – сказал Георгий.
Олег пожалел, что первым не вызвался в провожатые, да было поздно. Она сказала ему на прощание:
– Завтра думаю побывать у вас на стройке.
– Пожалуйста, в любое время, Павла Прокофьевна, я к вашим услугам, – откровенно обрадовался он.
Был теплый, тихий вечер. Если на Южном Урале безветренно весной, то это и в самом деле юг обетованный. И стоит лишь взойти на гребень ближней высоты, как перед тобой размахнется до горизонта окаменевшее сине море. А за этими горами другие горы, за другими – третьи, и так до самого Заполярья. Но ведь было тут и живое море миллионы лет назад. Даже представить себе трудно, какая это дальняя даль времени.
Однако людская память тоже имеет свои геологические эры. Сейчас Георгию казалось, что с той поры, когда он провожал в последний раз влюбленную в него, фронтовика, легкомысленную девчонку Павлу Метелеву, прошла целая эпоха, вместившая в себя столько личных и глобальных перемен. Оставшись с Павлой наедине, он и вовсе остерегался говорить о прошлом, как, бывало, избегал с ней говорить о будущем. Тогда его останавливала серьезная разница в годах, теперь – некая схожесть пережитого. Он чувствовал свою вину перед этой женщиной, хотя она сама и не могла бы упрекнуть его ни в чем.
Георгий поразился таким мыслям. Значит, и смерть жены, Зои Александровны, отдалилась теперь настолько, что боль напоминает о себе только в часы душевного ненастья.
Они сдержанно простились у подъезда городской гостиницы, пожелав друг другу спокойной ночи, как степенные, пожившие на свете люди, которые видятся чуть ли не каждый день. А на сердце у них было переменчиво-тревожно.
2
Геологи трудно привыкают к городам.
Когда земля вокруг туго затянута в асфальт, когда и небо разлиновано карнизами домов, то человеку, вдоволь покочевавшему на своем веку, становится не по себе.
Георгий Каменицкий был любезно приглашен в министерство и с той же любезностью, без видимого нажима, произведен в главные геологи территориального управления, которое вело работы на Урале, давно исхоженном вдоль и поперек. Это не Тюмень с ее открытием века и не Таймырский полуостров, таящий, быть может, целую дюжину Талнахов. Россия черпает с уральского золотого дна вот уже третье столетие подряд. Особенно много взято бесценного добра в наше время. В годы Отечественной войны Урал вообще ничего не пожалел, чтобы только поскорее изменить соотношение сил на фронте. Урал всегда оказывался решающей статьей в активном балансе революции. Но после войны столько всего открыто на востоке, что передний край геологов все больше перемещается в Сибирь.
Однако Урал остается Уралом. Без него трудно подступиться и к нетронутым сибирским кладам. Ну, конечно, новые находки на Урале уступают и тюменской нефти, и талнахской полиметаллической руде, И все-таки с «Хозяйкой Медной горы», этой прижимистой особой, еще придется потолковать начистоту. Недаром Леонтий Иванович Каменицкий говорил сыну, когда узнал о его новом назначении: «Ты, Георгий, не смущайся, что пойдешь по следу своего отца. Я ведь прошелся очень скорым шагом, замечая главным образом лишь то, что лежало на поверхности. В тридцатые годы нам было не до глубокого бурения, да и нечем было тогда бурить. Шурфы, почти одни шурфы. Оно верно, мы свою песенку не плохо спели и на этих д у д к а х, но у вас-то сейчас такая техника, – что́ мои дудки против вашего о р г а н а!». Он сказал все это с завистью к молодым разведчикам и в то же время с явной гордостью за стариков.
Приняв назначение на высокую должность как неизбежную скидку на свой возраст, Георгий переехал в областной город «на постоянное жительство», как сам подчеркнул в милицейском листке прописки. Неужели на постоянное? Не хотелось верить после долгих странствий, после метельного Таймыра и знойной Кубы. Да, тяжеловато ему придется без матушки-природы: она, бывало, и успокоит, и ободрит в трудную минуту. И как это люди всю жизнь томятся в городах? Теперь магнитные поля городов даже накладываются друг на друга и, кажется, никакая сила не может им противостоять.
В свободный вечерний час, когда сводчатые коридоры управления затихали, Георгий выходил в просторный двор и, чтобы поразмяться малость, придумывал себе непривычные для окружающих занятия: то вскапывал землю вокруг молоденьких деревьев, то подрезал сухие ветки на взрослых кленах, то брался поливать из шланга нарядные клумбы во дворе. Георгий с удовольствием прогуливался тут ранним утром, до работы. Иные подчиненные его терялись в догадках: да что за человек такой Каменицкий? Но потом и они привыкли, решив, что новая метла устанет, в конце концов, мести по-новому. А женщины рассудили и того проще: была бы у него семья, так было бы не до цветиков и не до утренних прогулок, все это причуды затянувшегося вдовства.
Но сегодня он изменил своему правилу, неожиданно встретив у подъезда молодого геолога Дробота из Восточной экспедиции. Он помнил его еще мальчишкой, и вот вам, пожалуйста, дипломированный товарищ.
Они вошли в кабинет, похожий на краеведческий музей: все стены были уставлены высокими застекленными шкафами, в которых хранились многие сотни образцов южноуральских минералов; над рабочим столом висела большая, в полстены, геологическая карта, раскрашенная во все цвета; а слева, в простенке, широко раскинув темно-бурые, с серым подпалом крылья, готов был взлететь над шкафом матерый беркут. Каменицкий перехватил оценивающий взгляд Виктора, сказал:
– Ваши ребята привезли в подарок. Может, последний из степных красавцев. Вы смотрите у меня, молодцы, не палите там в орлов ради пустой забавы. Тоже мне, сенегальские стрелки... Так что у тебя?
– Начальник экспедиции просит трехтонный грузовик для гидрогеологической партии. По нашим сведениям, управление получает новые машины..
– По вашим сведениям... Живете далеко, а все знаете.
И тогда Виктор Дробот, немного обескураженный таким приемом, вдруг разгорячился.
– Мы просим изменить, наконец, годами сложившееся неправильное отношение к гидрогеологам. Все, что ни получит управление, идет нефтяникам, нам же передается всякое старье. Нефтяники, нефтяники! На втором плане разведчики твердых ископаемых. А мы снабжаемся в последнюю очередь.
– Садись, Виктор.
Тот осекся на полуслове, нехотя сел в кресло у стола. Его длинные густые брови сомкнулись у переносицы.
«Копия – отец, – подумал Георгий. – Петр Ефимович Дробот тоже в карман за словом не полезет. Вышел из десятников, без всяких институтов, с одним вечерним техникумом, дотянулся до управляющего строительным трестом. И вроде бы по-чапаевски бравирует теперь. Но сына вывел в инженеры. Ишь как начал смело, в лоб, не церемонясь. А впрочем, парень-паренек, конечно, прав: гидрогеологи у нас действительно на третьем плане. И я сам хорош, все не удосужился заглянуть к ним».
– Вы, конечно, ни при чем, Георгий Леонтьевич. Но поймите, надоело ходить в бедных родственниках у героев-нефтяников. Нас учили...
– Как вас учили?
– Старый профессор-гидрогеолог Воронов чуть ли не каждую лекцию начинал своим любимым обращением: «Вы, молодые люди, еще доживете до тех времен, когда поиск воды станет задачей номер один. Уже сейчас даже на Волге напиться негде. Можно заменить что угодно, в том числе и нефть, вокруг которой нынче закипают людские страсти, но родниковую водицу ничем не заменишь. Так что гидрогеология выдвигается на первый план. Вся надежда на вас, молодые люди».
– Профессору виднее, на то он и профессор.
– А нас держат в черном теле, Георгий Леонтьевич. Над нами посмеиваются, как только речь заходит о самых скромных просьбах. Вы посмотрите, что стало теперь в степи. Раньше вдоль каждого проселка, не говоря о большаках, чуть ли не на каждой версте били родники. Где они? Заилились, ушли под землю, затаились до поры до времени.
– До лучшего хозяина, что ли?
– Может быть, и так. Мы заново приучаем трактористов из ближних деревень беречь уцелевшие родники пуще глаза. Не для поэзии. Какая уж тут поэзия, если на полевые станы возят воду чуть ли не из соседних городов. Раньше, говорят, остановится мужик у своей телеги, припадет к ведерному лагуну с родниковой ледяной водой – и усталости как не бывало. Мужик был сам себе гидрогеологом...
– Какой ты, оказывается, речистый. Не знал. Ты, что же, давно заделался штатным «толкачом»?
– Наше дело рядовое – куда пошлют.
– Непорядок, если инженера держат на побегушках.
– Георгий Леонтьевич, пожалуйста, переведите меня на медь или никель.
– Вот-те раз! А кто будет искать воду?
– Найдутся желающие. Недавно приехали девушки из Саратовского университета.
– Но ты м о к р ы й геолог по призванию, то бишь, по диплому.
– Я раньше и не догадывался, что на гидрогеологов смотрят как на мокрых кур.
– Все зависит от вас самих.
– Нет, стенку лбом не прошибешь.
– Да, стены у нас тут крепостные, времен генерал-губернатора Перовского, – весело заметил Георгий.
– Я имею в виду не вас лично.
– Понимаю. Так ты приехал просить новую машину или проситься на новую работу? Если речь идет о грузовике, то это сделаем...
– Спасибо, Георгий Леонтьевич. – Виктор быстро встал, чтобы разом кончить неприятный разговор.
– А что касается перевода, то не могу, никак не могу пойти тебе навстречу. Ты сам, горячая головушка, только что доказывал, что поиски воды – дело очень перспективное. Скажу по секрету: разведанных запасов никеля хватит нашим заводам лет на двадцать, медной руды – лет на тридцать, газа – на добрую полсотню лет, а водой города и рабочие поселки не обеспечены. Твой профессор прав: тут мы держимся на пределе.
Виктор стоял перед ним, неловко переминаясь с ноги на ногу, – то ли опять сесть, то ли уж стоя выслушать до конца главного геолога.
– Ладно, иди. Забудем разговор о твоем переводе в другую партию.
– Большое спасибо за машину, Георгий Леонтьевич.
– Передай привет отцу.
«Ладный парень вымахал у Петра Ефимовича», – подумал опять Георгий. И вспомнил, как всезнающая Любека сказала недавно за столом, будто Саша дружит с Виктором. Тогда он не обратил внимания на слова племянницы, а сейчас точно впервые открыл для себя, что дочь-то у него невеста. Выросла без матери и без отца. Решила стать ученым биологом. В прошлом году пыталась поступить в Московский университет. Не сдала, вернее, не прошла по конкурсу, однако не стала искать другого вуза, где конкурс повольготнее. «Зарабатывает стаж» на стройке и снова готовится к экзаменам. В наш век молодежи приходится выбирать одно из двух: если уж учение до победного конца, то, значит, поздняя, к тридцати годам, рассудочная любовь. Выходит, что наука оплачивается не только молодостью, а и первой трепетной любовью. Саша как раз из тех, кто ради дела может поступиться чем угодно.
Секретарь принесла ему сегодняшнюю почту. Он бегло просмотрел служебные бумаги и телеграммы, расписал их по исполнителям, оставив одну из телеграмм себе. Это был отрицательный ответ из министерства по поводу разведки железных руд. На сей раз ответ пришел категорический, с угрожающей ссылкой на авторитет Голосова.
Голосов, Голосов... Опять Семен Захарович Голосов начинает повелевать геологической службой на Урале. Он то исчезал из виду, то появлялся, как блуждающая звезда на далеком столичном небосклоне. Сразу после войны был даже заместителем министра, потом отошел от крупных административных дел, занявшись редактированием академического журнала. И вот стал консультантом по всему Уралу.
Георгий долго смотрел на карту, где среди множества цветных пятен и пятнышек было особо обведено черным карандашом старое месторождение железных руд, открытое еще его отцом. Когда-то находка порадовала самого Орджоникидзе, но с годами к ней стали относиться все равнодушнее, окрестив ее «забалансовыми» рудами. Иные сторонники Голосова уже поговаривают о том, что не надо было и огорода городить, то бишь строить металлургический комбинат на этих трудных для доменщиков рудах, чтобы потом завозить сюда руду из Казахстана или даже с карьеров знаменитой КМА. Но, во-первых, комбинат начал строиться в войну, когда Курская магнитная аномалия притягивала к себе не экскаваторы, а танки; и, во-вторых, не геологи и не строители повинны в том, что кто-то очень не любит торить новые дорожки в металлургической науке...
Ну и денек выдался нынче: сплошные разговоры. Георгий до вечера принимал начальников экспедиций, потом приехавших из Москвы инженеров-экспертов. Он все никак не мог приноровиться к управленческой работе. Казалось, что захлестывают текущие дела, что он теряет время попусту, не умея одолеть центростремительную силу окружающих его людей, приученных к тому, что все решает лично главный геолог.
Стояло майское безветрие, вслед за которым мог разыграться июньский суховей, долетающий сюда из пекла Каракумов. Георгий вышел на набережную. После короткого и позднего разлива Урал привычно входил в свои берега. Молодые осокори толпились по щиколотку в воде, и краснотал, полегший по течению, уже начал выпрямляться. Только на самой излучине реки тяжело клонилась старая одинокая ветла. Он подумал о черемухе на Верхней Дубовке, что погибала, расцветая в последний раз. И вспомнил Зою. Он всегда старался представить жену такой,какой была бы она-сейчас, сию минуту. Но у него ничего не получалось: Зоя по-прежнему виделась ему в расцвете сил, который наступает в начальную пору материнства. А ведь ей было бы теперь тоже за сорок. Когда она сгорела буквально за одну неделю от крупозного воспаления легких, Саша еще плохо понимала, какая беда свалилась на ее плечи.
Она растерянно смотрела на отца, на бабушку, которая ласково гладила внучку по голове и, заливаясь горькими слезами, поспешно отворачивалась. В детстве смерть непостижима. Только с годами осознается вся необратимость такой беды, как уход из жизни. Время притупляет боль у старших и обостряет у детей. Саша не плакала даже на могиле матери, но чем взрослей становилась она, тем чаще оплакивала мать, забившись по вечерам в темный угол бабушкиной комнаты. Так и выросла, тайно печалясь и тоскуя. И вот сама теперь начинает испытывать на себе исцеляющую силу времени. Но с какой плохо скрытой тревогой она встретила Павлу Метелеву, о которой, конечно, слышала...
Георгий медленно шел вдоль парапета набережной. Весь крутой склон правого берега реки был густо забрызган, словно из краскопульта, свежей глянцевитой зеленью, и рыжий глинистый откос по-весеннему принарядился. Внизу плыл против течения игрушечный пароходик, заменявший теперь и ветхий, отживший свой век купеческий паром, и разбитных лодочников-перевозчиков. Если бы Урал до осени оставался полноводным, как сейчас, то от самой Магнитки и до Каспия все лето напролет ходили бы по нему речные трамваи и небольшие баржи. Урал – третья по длине река в Европе, да мало у него притоков: Кама предпочла Волгу; и уж на что Белая, родная его сестра, но и та потянулась вслед за Камой. Урал пожертвовал ради Волги, главной улицы России, буквально всем. Ну, а сам-то он привык быть скромным работягой-молотобойцем в уральской кузнице. Разве лишь весной, поустав от долгой зимней смены, вдруг вымахнет из берегов, с шумом пройдется по степи, удивляя всех своей казацкой удалью. Но тут же и спохватится, что загулял не в меру.
Георгий остановился у полевого орудия, вознесенного на пьедестал в честь героев обороны города в девятнадцатом году. Именно отсюда, с высокого берега реки, до последнего снаряда день и ночь отстреливались деповские рабочие от белой конницы генерал-лейтенанта Дутова, За левобережной рощей, за рекой лежала сиреневая степь, где когда-то разворачивались в сотенные лавы дутовцы. А за этой пушкой, может быть, стоял молодой артиллерист Прокофий Метелев, отец Павлы...
Как ни старался он не думать о Павле, но каждый раз опять возвращался к недавней встрече с ней. В юности они расстались навсегда, однако через несколько лет жизнь вывела их на общую дорогу разных бед и неудач. Сперва он, Каменицкий, потерял свою Зою Александровну, а потом и Павла осталась без мужа, который оказался совершенно случайным человеком. Не похожие друг на друга беды заставили их вернуться в прошлое. Это только говорят, что жизнь начинается сначала, а вообще-то она прямое продолжение несбывшихся надежд и чаяний, пусть и не сбылись они по твоей собственной вине или воле, как у него, Каменицкого... Он удивился ходу своих мыслей: еще год назад ему казалось, что все личное давно осыпалось и облетело, точно березовый колок на сентябрьском ветру.
3
«Наш прораб – техснаба раб».
– Дай-ка я еще добавлю. – Клара взяла у Саши мел и старательно, по-ученически вывела на дверном некрашеном полотне:
«Но мы – не рабы прораба».
– Вот правильно!
– Обидится.
– Ну и пусть обижается! – Саша ловко вскочила на подоконник, вытянула ноги и блаженно подставила лицо под утреннее солнце. – Майский загар полезен!
– Что-то часто мы стали загорать.
– Ничего не поделаешь. Садись, лови ультрафиолетовые лучи!
Клара подошла к соседнему окну, С пятого этажа недостроенного дома был виден почти весь город. На востоке его окаймляли высоченные стволы дымов. Они поднимались к небу над главными цехами комбината – доменным, мартеновским, прокатным. И среди этого чернолесья, у подножия стволов, мелькали пышные л и с ь и х в о с т ы приземистого Коксохима. Впечатление такое, что лисы играли, забавлялись в тихой безлюдной роще, за которой остро отсвечивала бликами, словно ветровое стекло автомобиля, выгнутая излучина Урала.
– Любишь, любишь ты его, – сказала Саша.
– Город?
– Да не город, а моего дядюшку.
– Глупости!
– Любишь, вижу по глазам!
– Не разыгрывай, пожалуйста.
– Бирюк он. Ох, если бы он не был моим близким родственником, я уж проучила бы его в отместку за тебя!
– Оставь, – сухо сказала Клара.
И Саша приумолкла, с тайной хитрецой поглядывая на Клару из-под опущенных ресниц. Видная, крепкая, в новом синем комбинезоне, перехваченном мужским ремнем, Клара всегда была и по-мужски подтянутой, собранной, энергичной. У нее были черные глаза и русые мягкие волосы – это редкое сочетание сразу же замечалось со стороны. «А вот Олег Леонтьевич Каменицкий ничего не видит, – думала Саша. – Бирюк, настоящий бирюк. Проходил в холостяках до тридцати лет и все ждет п р е к р а с н у ю д а м у. Начитался Блока».
– Я вчера в кино встретила твоего Виктора, – сказала Клара.
– Неужели он вернулся?
– Тебе-то лучше знать.
– Он уезжал в область, в геологическое управление.
– Смотри, Саша, упустишь парня.
– А я и не бегаю за ним.
– Ой ли! Выходила бы, что ли, замуж, хоть погулять на твоей свадьбе.
– Кончу университет, тогда...
– О-о, сколько воды утечет в Урале!
– И потом знаешь что... Нет, не стоит говорить...
Клара обняла ее за плечи, заглянула в светлые, чуть подсиненные глаза.
– Говори сейчас же! С каких пор ты начала скрывать от меня свои секреты?
– Видишь ли, Клара, может случиться так, что мой отец еще женится...
– На ком? Не фантазируй ты, пожалуйста!
– Отцу нет еще и пятидесяти.
– А кто она?
– Недавно была у нас, и я сразу поняла, что вот моя будущая мачеха, А ты говоришь: выходи замуж! Нет, пусть уж отец сначала женится.
– Но кто она?
– Журналистка. Когда-то жила в Молодогорске. Зовут ее Павла Прокофьевна Метелева. Очень красивая и, кажется, умная. Отец старше ее без малого на десять лет. Бабушка говорила мне, что он потому и не женился после войны на Метелевой, что она была тогда совсем девчонкой.
– И что за племя такое Каменицких, если в них влюбляются со школьной скамьи?
– А это тебе лучше знать.
– Так, значит, она была замужем?
– Была. Вышла за какого-то вертопраха, чтобы, наверное, отомстить отцу. А отомстила самой себе: муж вскоре ушел к другой.
– Откуда ты все знаешь?
– От бабушки, конечно... Я отца и не осуждаю. Но сердце не хочет мириться с этим...
– Вы что тут делаете?
Они торопливо оглянулись – в дверях стоял невесть откуда взявшийся Олег Каменицкий.
– Что, устроили перекур?
– Вы же знаете, Олег Леонтьевич, что в моей бригаде нет курящих, – сухо ответила Клара.
Начальник участка, бесцельно осмотрел голые стены будущей квартиры и остановил взгляд на дверном полотне.
– «Наш прораб – техснаба раб. Но мы – не рабы прораба», – медленно прочел он вслух и повернулся к девушкам. – Забавляетесь? Нашли время упражняться в чистописании! Конец месяца, а вы позволяете себе бездельничать!
– Нет раствора, – смиренно напомнила Саша.
– Ты помолчи, я разговариваю с бригадиром.
– Ваша вина, Олег Леонтьевич, – сдержанно, с достоинством сказала Клара.
– На моем участке простоев не бывает!
– Не обманывайтесь, Олег Леонтьевич. Кому неизвестно, что именно ваш участок снабжается в последнюю очередь. А вы делаете вид, что все в порядке.
Он метнул в ее сторону сердитый взгляд, чуть было не выругался и, почувствовав себя неловко, заговорил помягче:
– Раствора не будет до обеда, на заводе авария, выбыл из строя транспортер. Идите вниз, займитесь пока уборкой мусора.
– Мы к этому привычные, – с ехидцей заметила Саша.
– Комплексную бригаду отделочников превратили в дежурных дворников, – с тем же достоинством сказала Клара.
Начальник участка в упор уставился на бригадира, ожидая, какую еще дерзость скажет она ему в присутствии его зеленой племянницы, но Клара не произнесла больше ни слова. И Олег тоже промолчал и вышел в коридор.
Уже спускаясь по лестнице, он кому-то там громко говорил, дав полную волю своим чувствам:
– Женская гимназия, а не строительный участок! Институт благородных девиц – да и только!..
Девушки переглянулись. Саша хитро подмигнула озабоченной Кларе, но та не ответила на ее улыбку.
– Нашла коса на камень, – сказала Саша, чтобы хоть чем-то утешить свою подругу.
Едва они начали уборку мусора, как привезли раствор. И вся бригада принялась за штукатурку комнат верхнего этажа. Обеденный перерыв сократили до пятнадцати минут. Саша работала вместе с Кларой, завидуя, как споро, изящно накладывает она ровный слой густого, вязкого раствора на швы потолочных плит.
Иногда заходил кто-нибудь из будущих жильцов: дом недостроен, а все квартиры давно распределены. Эти визиты новоселов обычно нравились Кларе, хорошо, когда люди с благодарным вниманием следят за твоей работой. Но сегодня было не до новоселов – с ними никто не разговаривал, и они, постояв в дверях, молча уходили, чтобы не отрывать от дела работниц.
...Круги, круги, оранжевые круги плывут перед глазами. Устала сегодня Клара, очень устала. Она сошла с подмостков на заляпанный раствором пол. Какая изнурительная работенка. То ли дело пройтись краскопультом по готовой стенке – одно удовольствие. А тут гнись. в три погибели целыми часами. И как раньше делали еще и лепные потолки? Или даже расписывали их, лежа на спине?
Клара бегло осмотрела комнаты, которые штукатурила ее бригада. Что ж, неплохо. Прикинула на глаз, сколько тут наберется квадратных метров. Во всяком случае, норму осилили, хотя с утра и потеряли около двух часов. Молодцы девочки, опять выручили своего бригадира.
Она вспомнила о разговоре с Каменицким, и ей стало грустно оттого, что их отношения испортились. Не любит, ох как не любит он, когда с ним пререкаются.
Клара ни за что бы не призналась сейчас себе, что наверстывала упущенное время не только ради, плана, но и ради Олега Каменицкого. Слишком много чести для такого грубияна. «Женская гимназия, видите ли, а не строительный участок!» Да вы бы, Олег Леонтьевич, пропали без этих «благородных девиц», которые только за счет времени, что тратится мужчинами на перекуры, могут полностью отделать лишний дом в году.
– Ты все еще переживаешь? – спросила Саша.
– С чего ты взяла?
– Не хитри! Вижу по глазам.
– Оставь. В глазах у меня чертики потолочные.
– Устала? Мой дядюшка средневековый эксплуататор.
– Сама себе противоречишь. То прорабы у тебя рабы, то эксплуататоры.
– Рабы, когда нет материалов, а как подвезут, то – господа, повелители!
Во дворе девушки приводили себя в порядок. Сняв комбинезоны, они шумно плескались под кранами, причесывались, прихорашивались. Иные на скорую руку, но со знанием дела подкрашивали ресницы и веки. А самые отъявленные щеголихи переобувались, меняя рабочие туфли на выходные «лодочки», принесенные с собой. За каких-нибудь несколько минут бригаду было не узнать.
– Кузнецову – на планерку! – громко передавали по цепочке знакомую команду из конторы участка.
– Могли бы сегодня обойтись и без вечерней молитвы, – недовольно говорила Саша. – Намолились, накланялись под самыми потолками.
– Ладно, идем, – сказала Клара.
Все уже собрались: двое прорабов, мастера, бригадиры. Были тут и с у б ч и к и – представители субподрядных организаций по сантехмонтажу и электромонтажу. Олег сидел за грубым, плотницкой работы, письменным столом и терпеливо оглядывал всех. Клара и Саша устроились на свободных табуретках около двери, распахнутой в коридор (Саша присутствовала здесь по праву комсомольского «прожекториста»).
Олег встал, открыл планерку.
– Давайте, товарищи, коротко, по-деловому, без дискуссий. В нашем распоряжении полчаса.
И дал слово немолодому уже, в годах, сантехнику.
Саша легонько толкнула в бок подругу: знаем мы эти полчаса! Клара нахмурилась. И Саша с серьезным видом уставилась на важного, степенного, знающего себе цену дядьку-сантехника. Он монотонно перечислил, сколько не хватает разных труб, вентилей, радиаторов, унитазов, и спокойно сел на место, заключив вполне резонно: «Будут материалы – за нами дело не станет», Олег поморщился и назвал фамилию электромонтажника.
Пока выступали субподрядчики, Олег еще держался, но как только дошла очередь до своих, начал перебивать вопросами и репликами. Одна за другой возникали и гасли короткие перепалки. Веснушчатое лицо Олега посуровело, сделалось жестким, злым, отчего поблекли и совсем пропали золотистые блестки у переносицы. «Ну и разошелся», – думала Саша, поглядывая на Клару. Та сидела не двигаясь, точно, позируя фотографу: плечи развернуты, голова чуть запрокинута назад, а руки покойно лежат на коленях. Саша обратила внимание на Кларины руки, сильные, большие, под стать всей ее фигуре. Было бы странно и нелепо, если бы у Клары были маленькие, пухлые ручки кисейной барышни.
– Кузнецова, что у вас? – обратился к ней Олег.
– У меня ничего, – слегка пожала она плечами.
– Что вы можете добавить?
– Я уже все сказала утром.
– Утром не было никакой планерки.
– Зато был простой.
Смешок мячиком пробежал по комнате и исчез где-то в коридоре.
Как раз в это время позвонил управляющий трестом Дробот, поинтересовался, когда подали раствор.
– Еще до обеда, Петр Ефимович, – ответил Олег.
– В следующий раз о каждом случае простоя докладывайте мне лично.
– Вы же не диспетчер, Петр Ефимович.
– Диспетчер для меня слишком высокая должность, я у всех у вас – десятник, – сказал Дробот и бросил трубку.
«Тоже обиделся, – подумал Олег. – Да что за чертовщина! Обиды снизу, обиды сверху. А нашему брату, прорабу, и обижаться не на кого, кроме как на свой диплом».
Он в нескольких словах подвел итоги дня, напомнил, что надо делать завтра, и на этом закрыл планерку, смущенный дерзким поведением Кузнецовой.
Возвращались домой втроем – Саша, Олег и Клара (ей было по пути с Каменицкими). Но как ни пыталась Саша завязать какой-нибудь разговор, – то о с у б ч и к а х, которые вели себя на стройке как чрезвычайные послы, аккредитованные в Молодогорске, то о вечере бальных танцев в Доме культуры, – ее никто не поддерживал.
– Вы идите, а я забегу в магазин за хлебом, – сказала Саша и набавила шаг.
Когда же она вышла из магазина, ни Клары, ни Олега на улице не оказалось. Она была довольна, что ловко оставила их вдвоем: легче помириться без свидетелей. Но вскоре увидела впереди одного Олега.
– А где Клара? – спросила она, догнав его.
– Почем я знаю.
– Эх ты! Тебе бы только покрикивать на людей. Неужели ты не видишь, как бедная Клара старается ради тебя?
Олег приостановился.
– Знаешь что, ты слишком много на себя берешь. Не лезь не в свои дела! Противная девчонка!
– Ну хорошо, хорошо, ты еще пожалеешь, но будет поздно.
– Да иди ты к черту! – Олег круто повернулся и зашагал к трамвайной остановке.
Незавидная должность – прораб, хотя тебя и именуют для пущей важности главной фигурой на строительстве. На прорабах каждый день все срывают зло: и начальник жилстроя, и главный инженер, и сам управляющий трестом. А стоит тебе под горячую руку повысить голос на бригадиров, так ты в глазах рабочих первый грубиян. Да этой «главной фигуре» достается, как пешке, ото всех. Вот Павла Прокофьевна сразу это поняла. Ну что в сравнении с ней девчонки из бригады Клары? Нет-нет, надо быть построже с ними, держаться на определенном расстоянии. Он до сих пор все панибратствует по старой привычке, хотя Метелевой и понравилось, что молодежь запросто обращается с начальником участка, многие по-свойски называют его Олешей. На прошлой неделе, оставив за себя прораба Никонова, он долго водил Павлу Прокофьевну по объектам металлургического комбината. Правда, она больше интересовалась жилищным строительством, и приходилось рассказывать о своем участке, особенно о бригаде Кузнецовой.
Осмотрев площадку новой батареи Коксохима, где начинались бетонные работы, Павла Прокофьевна устроилась на штабельке опалубочных досок.
– Вы, Олег Леонтьевич, покурите, я кое-что запишу, чтобы не забыть, – сказала она, достав из сумочки блокнот.
– Пожалуйста, пожалуйста, – учтиво согласился он и тоже присел рядом.
Он мог ждать сколько угодно, лишь бы она подольше не уходила со стройки.
Павла Прокофьевна была одета очень просто: темно-синяя юбка-миди (дань возрасту!) и такого же цвета короткий приталенный жакет. Положив ногу на ногу, – так удобнее писать – она склонилась над своим блокнотом и не обращала на него ни малейшего внимания. Прядка темных волос упала на висок, оттенив ее строгий профиль: высокий белый лоб, прямой нос, чуть вздернутая губка. Под глазами у нее проступали те первые, слабые морщинки, которые не только не портят женщину, но придают ей особенную прелесть. И вообще она принадлежала к довольно редкому типу женщин, что со школьных лет нравился ему, Олегу.
