Текст книги "Судьба — солдатская"

Автор книги: Борис Орлов (2)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 41 страниц)

Всю дорогу до Пскова Фасбиндер молча поглядывал по сторонам. Лес постоянно наводил его на мысль о партизанах, и сразу же вспоминалась засада. Неожиданно он решил, что с «путешествиями» надо кончать. «В гестапо спокойней», – рассудил он и твердо решил по приезде в город просить штурмбанфюрера, чтобы тот, используя свои связи и авторитет, помог с переводом.

Когда ехал уже по городу, опять мысленно вернулся к Зоммеру. Сопоставлял факты. И снова не пришел ни к какому выводу.

В комендатуру Фасбиндер попал через час. Оставил Зоммера у дежурного. Попросил никуда не выпускать. Прошел к штурмбанфюреру.

Тот сидел за столом и перебирал бумаги.

Наконец штурмбанфюрер оторвался от бумаг и, потянувшись в кресле, заговорил.

– Эта… – он назвал фамилию Сони, – связана с большевистским подпольем, которое, оказалось, еще создано бог знает в какие времена, до взятия нами города. – И объяснил: – С ней гестапо допустило просчет: взяли раньше времени и теперь мучаются. Не знают, где искать концы, а она как немая… не говорит ничего. – Помолчав, спросил: – Как вел себя Зоммер?

Фасбиндер рассказал. Потом они долго обсуждали, что с ним делать. Когда пришли к общему мнению, штурмбанфюрер, подняв телефонную трубку, попросил дежурного, чтобы к нему привели Зоммера. Переключившись, соединился с гестапо, где находилась арестованная Соня. Советуясь с кем-то, стал излагать выработанный сейчас с Фасбиндером план.

В дежурной комнате Зоммер терялся в догадках. Перебрав всевозможные варианты, подумал: «Неужели что с Соней? Может, выполняла задание и ее схватили?!» На его маленьких скулах напряглись, так что посинела кожа, желваки. Зоммер нахмурился, и это еще больше оттенило широкий выпуклый лоб. Он сел к окну на стул и молчаливо уставился в угол комнаты. Думал. Старался понять, что произошло. Вызов к штурмбанфюреру воспринял настороженно. Шел в сопровождении солдата. Решил играть до конца роль немецкого приверженца. «Если уж только припрут… Ну тогда что ж… Тогда деваться некуда», – тоскливо рассуждал он. Переступив порог кабинета, замер, как солдат перед командиром, и, вытянув руку, произнес необычно громко:

– Хайль Гитлер!

И штурмбанфюрер, и Фасбиндер, оба долго смотрели на него. А Зоммер все стоял не шелохнувшись, преданно уставив на них красивые глаза. Старался понять, о чем они думают. Но лица их были спокойны. Штурмбанфюрер даже чему-то улыбнулся краешком полных губ и указал на стул около стола:

– Подойдите. Садитесь.

Зоммер послушно сел. Штурмбанфюрер постукивал тупым концом карандаша о стекло на столе, смотрел ему в глаза. Потом произнес:

– Вы не догадываетесь, что произошло?

– Наши войска взяли Москву, господин штурмбанфюрер? – глуповато тараща на него глаза, выпалил неожиданно пришедшую на ум дерзость Зоммер.

Фасбиндер отвернулся к окну. Штурмбанфюрер скривился:

– Вы… или шутник большой, или… – он одарил Зоммера тяжелым, усталым взглядом и прошипел: – Ваша невеста… большевичка. Она… попалась!

Зоммер, чуть побледнев, холодно ответил:

– Для меня это неожиданно и ново. Она, а я ее знаю почти полгода, никогда не говорила, что состоит в их партии. Больше, она хотела, по-моему, вступать, но потом раздумала. В общем, что-то ей помешало сделать этот шаг. – Он на минуту смолк: пытался понять, что сказала при допросе Соня о нем. Посмотрев на эсэсовца, проговорил: – Господин штурмбанфюрер, я просил бы не называть ее моей невестой. Об этом, кстати, я сообщал ранее. Она может обо мне думать что ей угодно. Для этого у ней есть своя голова и свой язык. Я же решил твердо… Раз я немец… Зачем мне смешивать кровь?! Посудите, разве я не прав?

– Говорите вы правильно, – сухо вымолвил задумчиво глядевший в окно Фасбиндер, – но она могла быть по убеждению большевичка. И этого вы не могли не видеть, живя с ней.

– Убеждения проявляются в делах, господин Фасбиндер, а она… Она работала, как все работали. Должности никакой не занимала. Рабочей была. В разговорах тоже политики не касалась, а касалась, так говорила о том, что все… От этого никуда не денешься. Власть есть власть.

– Вы ее не защищайте, – сказал, поднявшись и выйдя из-за стола, штурмбанфюрер. – Себя она будет защищать сама. Вы себя защищайте!

«Не может быть, чтобы она что-то сказала. Она – сильная, твердая… Такие не предают», – подумал, начав волноваться, Зоммер и ответил:

– Я убежден, что обо мне она не может сказать ничего плохого. И о ней мне нечего сказать компрометирующего, – и поглядел в глаза штурмбанфюрера, – разве лишь то, что она… русская.

В эти минуты Зоммер думал только о том, чтобы не проговориться, правильно играть свою роль, сказать то, что облегчило бы участь Сони и не навлекло опасности на него. Не спрашивал он, на чем попалась Соня и где она теперь, что ее ожидает, умышленно, чтобы не навлечь на себя подозрения.

Штурмбанфюрер, заложив толстые руки за спину, отмеривал по кабинету шаги; полный, плечистый и крепкий, он походил сейчас не на военного, а на палача, только что спустившегося с эшафота. Фасбиндер, оторвавшись от окна, откровенно изучал Зоммера. Глаза его как остановились на лице Федора, так и замерли – он разгадывал самим же составленный ребус. Но враждебности в его взгляде не было: так смотрят часто наторелые лаборанты на подопытного кролика, который еще в полном здравии сидит на столе, но которому предстоит тут умереть.

Штурмбанфюрер наконец остановился. Сказал:

– Против вас, господин Зоммер, нет показаний. Мы рады, если это действительно так, что вы, немец-колонист, не спутались, вернее, не дали себя опутать этим бандитам. – Он помолчал, вглядывался опять в Зоммера, изучал его реакцию; продолжил, садясь уже за стол: – Вы должны помочь гестапо до конца узнать все у этой девки. Я вам устрою с ней встречу.

– Я… попробую, – тихо вымолвил Зоммер, перестав совсем понимать, на чем схватили Соню; добавил: – А если она… невиновна? Если это… ошибка, недоразумение?

– У гестапо, господин Зоммер, не бывает ошибок, – вставил Фасбиндер.

– У нас, – подхватил штурмбанфюрер, – все четко. Мы исходим из факта, а не из эмоций… Мать ее допросили и выпустили, потому что она просто безграмотная старуха и ничего не знает, хоть на допросе и дерзко ответила: «Раз дочь моя враг вам, значит, я хорошая была мать, потому как грешно детям не любить родную землю», – и он озлобленно засмеялся, поглядев на Фасбиндера: – Тут, видите ли, предки ее лежат. Видали?! Старая ведьма!

– Хорошо, – сказал Зоммер, похвалив в душе Соню и ее мать, – раз надо, я попробую помочь… Только не знаю, как у меня получится. Никогда не умел выпытывать. – И, поднявшись, произнес для весомости фразу, слышанную где-то от гитлеровцев: – Не знал, что дрянь девка. – Помялся, заговорил заискивающе: – А позвольте узнать, что за улики имеются против нее? Насколько мне известно, она ни к кому не ходила и к ней никто не ходил, кроме… – Зоммер посмотрел на бесстрастно уставившегося в пол Фасбиндера, – вот этой, как ее, Морозовой. И то… последний ее визит, как известно господину обер-штурмфюреру, был весьма сомнителен.

Фасбиндер деланно забросил ногу за ногу и чмокнул языком, намереваясь, видно, что-то сказать. Но его опередил штурмбанфюрер:

– Это вам не важно знать, – произнес он. – Имейте в виду только одно: к ней применяется допрос жесткий, Не раскисните.

Он начал звонить по телефону. Просил, чтобы Соню «приготовили» в отдельной комнате. Зоммеру, когда положил трубку, сказал даже чересчур любезно:

– Вы можете обещать: мы сохраним ей жизнь, если она будет благоразумна. Скажите, мы даруем ей свободу. Что угодно обещайте, только развяжите ей язык…

Зоммер вошел в комнату с невысоким зарешеченным окном, мрачную и холодную. В глаза сразу же бросились серые стены, светлый, в темных пятнах (не поймешь от чего) топчан, пустой стол, каких было много в наших канцеляриях. Справа, у стены, на стуле он увидел сидевшую женщину. Зоммер остановился. Уже по контуру плеч и по привычке держать голову, чуть свесив, он и узнал в женщине Соню. Она была в сером платье, которое одно и осталось у нее после первых немецких постояльцев.

Глаза медленно привыкали к полумраку. Стали различать порванное на спине платье. Рука ниже локтя вся в ссадинах и кровоподтеках… Зоммер боязливо прикоснулся к плечу Сони. Она инстинктивно отшатнулась. Повернулась к нему, и он увидел ее лицо с разбитой щекой и синяком под глазом. Неожиданно Соня выбросила ему навстречу руки с растопыренными вздутыми и красными вокруг ногтей пальцами, отшатнулась. Будто говорила: не подходи, вон, прочь! Зоммер сразу понял, что она, как и он, играет свою, неизвестную ему роль и что правды гестаповцам она не говорила.

– Сопя, – бледнея, сказал он, а сам, не мигая, смотрел на ее искусанные, вздувшиеся губы. – Это я.

В полуоткрытую дверь вошел солдат и, взяв из-за стола стул, поставил его возле Сони. Ушел, прикрыв дверь. Какую-то долю времени Зоммер колебался, а потом, пододвинув стул вплотную к Сониному, сел.

Теперь Соня уже глядела на него. Ее усталый, остановившийся взгляд молил о чем-то. Зоммера, представившего, что она здесь вытерпела, охватила мелкая дрожь. Стараясь овладеть собой, он мигнул ей. Опустив голову, проговорил, произнося слова, как мог, холоднее:

– Я пришел к тебе, как друг. Если ты доверяешь мне, ты расскажешь все, как это случилось. Власти, если ты сознаешься, гарантируют тебе жизнь и свободу.

Соня вдруг привалилась к нему. Ее губы почти коснулись его уха. Застучав об пол ногами, она торопливо зашептала:

– Нас подслушивают. Положи в дупло ветлы у Псковы́ записку: «Шилов провокатор. Звездочка». – И уточнила: – От Вали к нам четвертый дом. У самой речки.

Соня хотела сказать что-то еще – может, кто придет за запиской. Но вбежавший на шум гестаповец заорал на Зоммера по-немецки:

– Вам следует делать не так! Вы спрашивайте!

Под этот окрик Зоммер отшатнулся от Сони, слова которой привели его в себя: он перестал вздрагивать, вернулась собранность, самообладание.

Твердя в уме текст записки, Зоммер тяжело посмотрел на солдата. Все еще бледный, он поднялся со стула, сокрушенно развел руками перед гестаповцем. А хотелось… сдавить тюремщику горло. Но Зоммер не пошел, как Закобуня, на это – понимал: надо сделать все, чтобы скорее предупредить оставшихся на свободе товарищей о пробравшейся в их среду сволочи.

Соня уже через всхлипы, повернув к Зоммеру лицо, громко говорила:

– Прости… Не думала, что так скоро… Виновата перед тобой…

А он, как в угаре, пятился к двери. Растерянно поглядывал на солдата. Говорил:

– Соня, я еще раз прошу: расскажи, что у вас… на душе. С кем вы связаны?

Гестаповец заставил его, грубо толкнув, вернуться. Зоммер подошел к Соне. Стоял перед ней, уронив голову.

– Никаких у меня связей ни с кем нет, – вытирая изувеченной рукой глаза, устало проговорила она. – Этот человек, которого приводят ко мне на допрос… Я его не знаю. Я не придавала этой записке значения. Меня попросил какой-то гражданин…

Зоммер слушал ее и не слушал.

Гестаповец опять вышел, закрыв за собой дверь.

Зоммеру хотелось заплакать, припасть к Соне и так, не давая оторвать себя от нее, вместе ждать участи… И ей, понимал он, тоже трудно держаться. Может, во много-много раз труднее!

Надо было уходить. Но уйти так, не попрощавшись, он же не мог. И, враждебно посмотрев на дверь, Зоммер снова сел на стул возле Сони.

– Ну, ты сознайся, – произнес он дрожащими губами – бесстрастно, глухо. Припав к ее лицу, поцеловал в разбитые при допросах губы, в щеку и прошептал: – Я все понял. Не схватят – сделаю. Прощай… Я отомщу. – И погромче: – Так расскажешь? Тебя простят. Тебе поверят…

Дверь распахнулась. Оттеснив гестаповца, на пороге возник Фасбиндер. Он с отвращением поглядел на Зоммера и спросил по-немецки:

– Что она говорит?

Зоммер поднялся. И так, чтобы Соня слышала, негромко промямлил по-русски:

– Говорит, что… попросил кто-то… Она не придавала значения, говорит…

– Вы… – вскипел, говоря по-немецки, Фасбиндер, – или выродившийся немец, или преступник, Зоммер. – И приказал, выйдя в коридор: – Идемте! Когда спрашивает вас немец, надо отвечать только по-немецки.

Проходя по коридору, они столкнулись с двумя офицерами. Старший по званию гестаповец жестом руки остановил Фасбиндера, а сам, сдерживая голос, покрикивал на второго, застывшего перед ним, как мумия:

– Тряпка! Я вынужден буду списать вас в армию. Вы ни к черту не годитесь!.. Какая там еще ваша мать! Ваша мать в Германии, а это не ваша мать!.. Мало ли что она походит на вашу мать! Перед вами русская большевичка. Из нее следует выжать все сведения – вот ваша задача… Я не понимаю вас, вы боитесь крови… Как это, не можете развязать ей язык?! – Нервно смахнув пальцами пену с губ, он приказал: – Подождите тут, – и, рванув дверь за ручку, исчез в комнате.

Зоммер все думал о Соне. Слушал, как из комнаты, в которую вошел гестаповец, доносятся тяжелые стоны, крики по-немецки и по-русски, и готов был, зажав уши, броситься отсюда вон. Но он крепился. Насупив брови, смотрел на дверь и ждал.

Гестаповец вернулся минут через пять. Свирепо окинув взглядом подчиненного, приказал ему идти и делать свое дело. Тот послушно скрылся за дверью.

Неторопливо направились по коридору. Гестаповец, заглянув в холодные глаза Фасбиндера, вынул носовой платок и, стирая им с рукава крупные, как слезы, капли крови, заговорил:

– Чудовище, а не женщина… Но я из нее, прежде чем подвергнуть экзекуции, вытяну все. От меня просто так не отделаешься…

«Не вытянешь», – молча простонал Зоммер, переставший себя чувствовать – будто истязали его, а не Соню и не эту женщину.

Фасбиндер доставил Зоммера обратно к штурмбанфюреру… И опять Зоммера усадили на тот же стул, где он сидел перед этим.

Штурмбанфюрер долго смотрел в глаза Зоммеру. Зоммер, не скрывая растерянности, поглядывал на него. «Так естественней, – думал он. – Только бы выпустили – надо успеть сообщить», – а перед глазами все стояла Соня, сидящая на стуле.

– Значит, молчит, – изрек наконец нацист.

– Молчит? – напустив на себя искренность, удивился Зоммер. – Почему молчит? Она все сказала. Я даже притворился нежным, любящим, – и стал излагать услышанную от Сони легенду о причине ее ареста.

Штурмбанфюрер слушать не стал. Махнув рукой, поднялся.

– Это выдумка, Зоммер, простите, господин Зоммер. Все они так говорят, пока не припечет.

– Но, господин штурмбанфюрер, если вы мне верите, – пошел еще на одну хитрость Зоммер, – то могу сказать: все-таки я ее знаю больше всех. Она всегда была сердобольной. Она, я это утверждать могу, могла выполнить просьбу, не подозревая. У нее такой характер…

– Не будем препираться, господин Зоммер, – перебил его Фасбиндер, которому, видно, надоело его слушать. – Я сразу заметил за вами все грехи, которые сопутствуют немцу старой закваски: сентиментальность, человекоугодие, рассудочность… Господин штурмбанфюрер отпускает вас домой. Пока не вызовем, живите. Попутно присматривайтесь, кто ходит в дом к ее матери. Это… задание пока вам.

Зоммер поднялся со стула. Старался смотреть на них, как на благодетелей своих, а в голове уже составлялись планы, как понесет в дупло записку.

Домой пришел он совсем разбитый. С отвращением сбросил с себя немецкую форму. Никак не мог понять, почему его отпустили. Пришла от соседей Сонина мать. Встретив его в коридоре, припала к нему. Вздрагивала. Шептала сквозь слезы:

– Горе у нас. Помог бы. У немцев ведь служишь…

И оттого, что она сказала «у немцев ведь служишь», до боли сжалось уставшее сердце. Он только и смог выдохнуть:

– Не служу я у них, мать. – А через минуту добавил: – И не служил.

3

Записку в дупло Зоммер понес за час-полтора до комендантского часа. Сначала сел писать ее дома, но, подумав, что за ним могут следить, отложил карандаш, посмотрел на чистый лист бумаги и поднялся. Походив по комнате, Зоммер решил написать записку у ветлы. Он вернулся к столу, сунул в карман брюк бумагу с карандашом. Еще походил по комнате. Накинул на плечи старенький пиджак Сониного отца. Прошел на кухню. Там сидела, пригорюнившись, мать, совсем высохшая, постаревшая. Прикидывал в уме, сказать ли ей, куда пойдет.

– Я тут схожу… – замялся он и, увидав ее глаза, почти такие же, как у дочери, понял, что доверить ей можно и надо. – Соня просила, – заговорил Зоммер, – если я не вернусь, то сделаете вот что… – и стал, присев возле нее, объяснять, что́ она должна сделать тогда.

Мать выслушала не перебивая. Выражение ее лица говорило: сделаю, мне теперь все одинаково.

Зоммер вышел на крыльцо. Приглядываясь, надел пиджак. Спустился со ступенек и пошел. У моста через Пскову́ стоял угрюмый человек в штатском. Зоммер бросил на него мимолетный, придирчивый взгляд. Миновал его. Человек на мосту не выходил из головы. Все время казалось, что в затылок глядят чьи-то злые глаза. «А вдруг правда следят?.. Что-то надо придумать…» – И Зоммер, ускорив шаг, свернул в проулок. За углом остановился, притворно роясь в кармане пиджака. Ждал.

И действительно, почти тут же, через какую-то минуту, из-за угла выскочил и свернул было по направлению, куда шел Зоммер, маленький, с пробором в черных прилизанных волосах человек в синем. Он не походил на того, на мосту. Нагрудный карман его оттягивало. «Оружие», – догадался Зоммер. Человек, пройдя прямо, замедлял ставший неуверенным шаг. «Точно, следят. Вот кто следит…» – по-прежнему шаря в кармане, рассуждал Зоммер и все смотрел в спину медленно удаляющемуся человеку. Да, человек уходил слишком медленно, даже очень медленно, а вскоре совсем остановился – вынул папиросу, закурил… Зоммер не переставал рыться в карманах – вытаскивал то документы, то носовой платок… Придумывал способ оторваться от шпика. Вспомнил, как шли однажды с Соней к Вале, срезая углы. Человек не спеша, потеряв уверенность, направился дальше. Зоммер окинул беглым взглядом переулок, пошел быстро по нему. Пройдя немного, перескочил на другую сторону, свернул в ворота и через пролом в заборе пролез во двор соседнего дома. Обогнув дом, вышел в другой переулок, перебежал его и заскочил снова во двор. Через сломанную калитку проскользнул в сад. За яблонями росла старая смородина. Зайдя за нее, Зоммер привалился к высокому глухому забору. Теперь стоило немного пройти вдоль забора, пролезть в дыру и… до ветлы у Псковы́ рукой подать. Но Зоммер выжидал. Мимо, за забором, шла к Пскове́ женщина с хозяйственной сумкой. Зоммер, подойдя к дыре, выглянул на улочку. Никого, кроме женщины, не было. Выйдя на тротуар, он быстро пошел вслед за ней. Пристроившись к ней, говорил:

– Ну как, мамаша, при новых-то властях? Не беспокоят? – а сам то и дело оглядывался.

Женщина испуганно прижала к себе сумку. Тогда Зоммер, пожелав попутчице счастья, прибавил шагу. Вскоре он снова срезал угол. Выходя на улицу, столкнулся с патрульными. Высокий темно-русый немец, когда Зоммер уже прошел их, оглядел его и крикнул:

– Астанавитес!

Зоммер остановился. Повернувшись к немцам, сказал:

– Их бин дойче[17]17
  Я немец (нем.).


[Закрыть], – и показал документ, что он является немцем-колонистом.

Те даже не стали документ разглядывать. Махнули рукой: дескать, иди, куда шел.

До Псковы́ добрался он без приключений. Поглядев на ветлу у воды, сразу вспомнил, как весело провели они – он с Соней и Петр с Валей – теплый майский вечер здесь, у Псковы́… Зоммер осмотрелся. Глянул на тайник, и показался он ему до обидного неудобным. «На виду весь», – сбрасывая с себя пиджак, подумал он.

Присев к воде, Зоммер вынул бумажку, карандаш, написал текст. Подойдя к скамейке у ветлы, сел. Раздевался и говорил про себя: «Пусть думают, если даже следят, что пришел покупаться». Приглядывался, кося глазами, к дуплу.

Дупло было небольшое. Его заслоняла, свесившись, густая ветка. Оно зияло из-за листьев темным, глубоким провалом в древесине.

Зоммер снял сапоги. Делая вид, что теряет равновесие, стал валиться на ствол. Рука уперлась во внутреннюю стенку дупла и, разжавшись, выпустила бумажку. Поднимаясь, Зоммер представил, как записка с текстом: «Шилов провокатор. Звездочка», ложится на дно дупла.

Сняв брюки и рубашку с майкой, Зоммер встал. Торжествующий, он еще раз посмотрел на тротуар. То, что выполнил, может, последнюю просьбу Сони, приободрило его.

В этом месте Пскова́, речушка вообще-то мелкая, имела неглубокий омут, по которому можно было плавать.

Зоммер с берега, сильно оттолкнувшись, бросился в воду.

Неплохой пловец, Зоммер делал вид, что наслаждается купанием. Ноги его то и дело касались дна, но он резвился, как дельфин, и нет-нет да поглядывал на берег и на улицу. Минут через десять – по телу Зоммера даже пошли мурашки – увидел спускающегося к воде человека. Как и тот, который следил за ним, он был худ и в такой же одежде. Только с большой копной рыжих волос и чуть, казалось, повыше.

Зоммер будто не замечал его – то нырял, то плыл саженками, брассом… Видел, как человек сел на скамейку… Когда снова посмотрел на берег, вдруг узнал в нем Еремея Осиповича. Не веря еще этому, бросился к берегу.

Еремей Осипович поздоровался с ним холодно. Он почти не изменился. Зоммер хотел было рассказать в ответ на его: «Как живете? Как Соня?» – что с ней случилось, но в это время другой Зоммер, привыкший осторожничать, перебил: «А вдруг это и есть тот самый Шилов?»

С открытым на полуслове ртом Зоммер смотрел в глаза Еремею Осиповичу. Смотрел-смотрел и произнес:

– Водичка – прелесть! Тепленькая… Покупались бы.

– Не притворяйся, – ответил Еремей Осипович и поднялся. – Какое теперь купанье? Да и тут. – На минуту он смолк и проговорил наконец, в упор глядя в глаза Зоммеру: – Может, хочешь с нами работать? Мы теперь тебе… верим.

Мысль о Шилове еще ярче вспыхнула в Зоммере. Повернувшись к речке, он снял с себя трусы. Неторопливо выжимая их, сказал:

– Не пойму, о чем вы? О какой работе? Я и так работаю… в комендатуре.

Когда Зоммер натянул на себя трусы и повернулся, то увидал, что Еремей Осипович уже на тротуаре. «Уходишь?» – не разжимая челюсти, проговорил Зоммер, и его охватило противоречивое чувство: «Кто же ты есть все-таки?» Надевая брюки, он продолжал смотреть вслед Еремею Осиповичу. Никак не мог решить, кто это: друг или враг? Когда Еремей Осипович скрылся за углом избы, сунулся вдруг рукой в дупло… Записки там не было. Что-то невероятное случилось с Зоммером. Полуодетый, он рванулся к тротуару. В несколько прыжков выскочил на улицу. «Не мог это быть провокатор Шилов, – осознал он. – Соня не могла дать тайник, известный провокатору!»

На улице никого не было. «Как сквозь землю провалился!» – ругал себя Зоммер, все еще надеясь, что Еремей Осипович появится.

Но Еремей Осипович не появился.

Домой Зоммер шел внешне спокойный. Шел другим путем: выйдя на проспект, вышагивал по шумному от немецкой сутолоки центру.

Зоммера дважды останавливали патрули с офицером во главе. Придирчиво осмотрев документ, отпускали.

У проулка, где свернул с проспекта, когда еще шел к Пскове́, увидал того самого мужчину с пробором.

В Зоммере вскипело злорадство, и он пошел прямо на шпика. Тот попятился.

– Не бойтесь, – не проговорил, а прорычал Зоммер. – У вас, кажется, есть курево. Разрешите папироску.

Шпик, все отступая, растерянно рылся в кармане. Достав, протянул Зоммеру папироску.

– А что это у вас рука дрожит? – издевательски улыбнулся Зоммер. – Я не бандит. Спичек дайте.

Зоммер никогда не курил по-настоящему. Затянувшись, почувствовал, как горло охватила неприятная горечь.

Бросив шпику: «Привет», Зоммер с яростью плюнул папиросой ему под ноги и пошел.

Остаток пути он думал то об этом человеке, то о Еремее Осиповиче. Дома, снова усомнившись в Еремее Осиповиче и опасаясь, что ночью его могут прийти и арестовать, ушел спать в сарай для дров. Рассуждал там: «Если до утра не схватят, сам приду завтра в комендатуру. Объясню штурмбанфюреру, что за мной установили слежку и что это меня оскорбляет и я нарочно обвел сыщика вокруг пальца, когда вышел погулять. Скажу, что, когда купался, подходил какой-то человек… А потом скажу что-нибудь еще. Может, этим собью их с толку». – И, ворочаясь, сопел:

– Вдруг проговорится, что с Соней.

Но Зоммеру ни на следующий день, ни на следующей неделе не удалось попасть в комендатуру. Всякий раз, когда он приходил к дежурному, тот звонил, а потом любезно отвечал, что штурмбанфюрер занят срочным делом, извиняется и просит прийти позже. Наконец гитлеровец соизволил его принять – через полторы недели, шел уже август месяц.

Зоммер говорил:

– За мной следят. Я два раза ночью видел, как в окне показывалась голова и долго всматривалась. Я стал спать на кухне – голова начала появляться и перед этим окном… Я возмущен! Пусть следят за нашими врагами, а я…

Штурмбанфюрер перебил его:

– Вы, господин Зоммер, напрасно считаете, что следят за вами, следят за домом и за людьми, которые могут прийти, чтобы найти нить… Зная, что вы жили с этой девкой, они могут, в конце концов, и к вам подойти… До сих пор, например, гестапо точно не известно, знала ли что о деятельности дочери ее мать, а от этой вашей бывшей приятельницы вряд ли чего добьешься. Живого места уже не осталось, а все твердит свое… А сбивать с пути людей, которые к этому приставлены, я вам не советую. С гестапо шутки плохи, а потом, вы – немец. Дай русским власть, мы оба с вами будем висеть на одном дереве. – Он взял трубку с гудевшего телефона и долго, выслушав, советовал кому-то, что военнопленных, если они больные и не могут работать, надо просто расстрелять или заморить. А под конец разговора, вперив в Зоммера смеющиеся глаза, пододвинул ему коробку с шоколадными конфетами и сам взял одну.

Зоммер положил конфету в рот. Штурмбанфюрер, засмеявшись, сказал невидимому собеседнику:

– Что тут рассуждать!.. Конечно, надо все делать по инструкции. Не ошибешься… Что совет! Какой это совет – так, любезность… Тебя в Хоэ шуле?[18]18
  Высшая фашистская партийная школа. – Прим. авт.


[Закрыть] Прекрасно! Поздравляю! – И выкрикнул, не сумев скрыть в голосе и зависть, и обиду, и растерянность: – Зиег хайль![19]19
  Да здравствует победа! (нем.)


[Закрыть] – А положив трубку, спросил Зоммера: – Вы не желаете поработать в лагере для военнопленных?

– Я же переводчик у… – и Зоммер не договорил, увидав, как штурмбанфюрер отрицательно закачал головой.

Расстались они любезно. Зоммер так и не спросил о Соне. Понял: нельзя; да штурмбанфюрер, по существу, все сказал.

И потекли у Зоммера тоскливые, мучительные дни. Он все больше истязал себя придирчивой переоценкой того, что произошло с ним с начала войны. Пробовал докопаться до ответа на вопрос, что завело его в дебри этих обстоятельств, из которых теперь нет выхода… Пришел к выводу, что Еремей Осипович все-таки не провокатор. Иначе разве сказал бы штурмбанфюрер, что Соня не дает никаких показаний. Не так бы он сказал… и о записке они уже знали бы… Они бы и его, Зоммера, за эту записку на дыбу давно потянули… И перед Зоммером стал выбор: или найти Еремея Осиповича и просить, чтобы брал к себе в организацию, или… уйти к фронту, который стоял где-то перед Лугой, а не получится – так к партизанам.

Начались бесконечные хождения по городу. Издевательски обводя сыщиков, Зоммер излазил все окраины Пскова, не раз побывал в центре. Еремея Осиповича нигде не встречал. В городе нет-нет да и находили убитых немцев. Возле станции кто-то поджег цистерны с горючим. На стенах домов появлялись рукописные листовки. Среди них были и такие: «Не щадя сибя, боритес против фашистских акупантоф». Гитлеровцы свирепели. Шли беспрерывные облавы, аресты. Появлялись виселицы, устрашая горожан покачивающимися на ветру трупами.

Люди стали казаться Зоммеру то предателями, вроде таинственного Шилова, то борцами, как Еремей Осипович, а то и обычными обывателями.

Однажды он решил пойти к ветле на Пскову́ и бросить в дупло записку:

«Прошу и требую именем Звездочки принять к себе.

Ее муж. Жду ответ. Федор Зоммер».

Он шел на риск: поставить свою подпись под запиской означало: если Еремей Осипович все-таки провокатор, то она попадет в гестапо и его тут же схватят. «Еще одна проверка ему будет», – безразличный теперь к своей судьбе, думал Зоммер.

Записку отнес.

К дуплу стал ходить почти каждый день. Оторвавшись от «хвоста», у речки садился на скамейку. Слушая, как учащенно начинает биться сердце, кидался к дуплу. Время, пока рука проваливалась в его прикрытый листвою зев, старался растягивать, потому что оно еще давало… надежду.

Но всякий раз рука натыкалась на собственную записку. Зоммер даже перестал ее вынимать: после одного прикосновения пальцев к бумаге знал уже, что это не ответ. Наконец он пришел к выводу: сменили тайник. «Что же может быть еще?» Но записку свою Зоммер оставил лежать в дупле. Домой возвращался в этот раз удрученный. Возле Крома его окликнули по-немецки. Зоммер, вздрогнув, повернулся – к нему подходил Ганс Лютц.

– Я гонюсь за тобой два квартала, – радостный, кричал он чуть не на всю площадь перед кремлем. – Где ты пропадаешь?

Они крепко пожали друг другу руки.

Подойдя к Пскове́, Зоммер и Лютц сели на бережок. Зоммер рассказал антифашисту невеселую свою историю, о Соне рассказал. Тот помолчал, потом проговорил:

– К сожалению, в гестапо здесь у нас пока никого нет. Но я попробую… предприму что-нибудь, хотя обещать ничего… нельзя.

Зоммер проронил:

– Не знаю, что и делать… Уйти к фронту, к нашим?

Да, он сказал «к нашим», потому что понял: и для Ганса с его товарищами советские люди, Красная Армия – что-то дорогое, близкое; и эти люди, одетые в форму гитлеровцев, так же жаждут гибели нацизма, как он, Зоммер, как весь советский народ, как все честные люди земли.

Зоммер посмотрел на Ганса с любовью. Услышал, как тот ответил ему на его слова:

– «Не знаю» слово плохое. Надо бороться. А вот как? Мне кажется, тебе действительно надо уходить из города. Надо знать, что такое гестапо, методы их работы. Сейчас ты для них – приманка. Наступит срок, и они тебя схватят. Их нравы нам известны. Поэтому уходи. Хорошо уйти к своим, за фронт. – Ганс улыбчиво посмотрел в глаза Зоммеру. – Доберешься, передай пламенный привет от нас, скажи: «Мы верим, что нацизм рухнет… Прогрессивные силы мира помогут Германии стать свободной».

Зоммер и Лютц просидели у воды с полчаса. Антифашист, поднимаясь уже, проговорил:

– Жаль, что ты потерял связь с подпольем. Когда я рассказал своим о тебе, они специально поручили мне найти тебя, чтобы ты помог нам установить связь с вашими людьми.

Зоммер насупил брови. Тяжело вздохнув, протянул Лютцу руку и почему-то вдруг сказал:

– А с Карлом Миллером ты поступил очень рискованно. Кто-нибудь мог и заметить.

– А что мне оставалось делать? – с лукавинкой в глазах посмотрел на него Лютц. – Эта мразь начала за мной следить – у меня не было выхода. Конечно, я шел на риск… на большой риск. Но в настоящей борьбе без риска, к сожалению, обойтись не всегда можно.