Текст книги "Танго с Бабочкой"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 35 страниц)

46

Пришло время начать обратный счет времени. Прошло четыре дня после первичных выборов в Калифорнии, через неделю должен был состояться республиканский съезд, и для Беверли Хайленд пришло время запустить в действие заключительную стадию своего плана. Это был момент, ради которого она работала тридцать пять лет.

Уничтожение Дэнни Маккея.

Она не спала в течение последних ночей, и теперь мерила шагами ковер в своей внушительной библиотеке, часто глядя на часы и прислушиваясь к звуку колокольчиков у входной двери. Она фактически начала предварительную работу две недели назад, после своего возвращения из Сан-Франциско. Беверли дала инструкции Мэгги и Кармен и отправила Боба Маннинга в Техас. В последующие дни они сообщили о своих достижениях, и теперь, в последнее солнечное утро мая, они планировали собраться в этом тихом доме на финальную секретную встречу.

Беверли чувствовала приятное волнение. Ее тело было словно наэлектризовано – страстью, волнением и страхом. Это должно было сработать. Месть, в которой она поклялась Дэнни тридцать пять лет назад, должна была свершиться.

Призраки мерили шагами персидский ковер вместе с нею: дух ее замученной матери, доведенной до убийства, которая в конце концов обрела пристанище в доме преподобной Мэри Дрейк; кроткий и хрупкий маленький призрак нерожденного, сформировавшегося ребенка, от которого Дэнни заставил Рейчел отказаться; призрак по имени Кристина Синглтон, сестра-близнец Беверли, чей след загадочно обрывался в Саудовской Аравии и кого Джонас Бьюкенен в конечном счете так и не не смог найти. И, наконец, призрак мертвого мужа Мэгги, Джо, и несчастные души людей, погубленных Дэнни. Именно ради них и для безопасности всех остальных Беверли теперь собиралась запустить в движение последний механизм.

Колокольчики у входной двери зазвенели, и прислуга открыла дверь библиотеки, чтобы впустить Кармен. Какое-то мгновение они с Беверли стояли, уставившись друг на друга, в разных концах огромной комнаты. Две женщины стояли между стеллажами книг в кожаных переплетах, в то время как сквозь ромбовидные стекла окон струился солнечный свет, освещая красный, золотой и черный узор на ковре.

Кармен, казалось, задержала дыхание на долю секунды. Затем сказала:

– Это сделано.

Беверли отвернулась, ее руки были крепко сжаты. Так… Уже началось.

Теперь пути к отступлению не было.

– Я ходила в отель «Сенчури Плаза», – спокойно говорила Кармен. – Дэнни приезжает послезавтра. Он зарезервировал два многокомнатных номера и шесть обычных. Его жена будет с ним.

Беверли пристально смотрела на гигантские папоротниковые деревья, обрамляющие ее окно. За ними золотые бархатцы и красные розы превращали сад в рай. В китайской вазе на изысканном столике из красного дерева стояли недавно срезанные лилии. Они были очень хрупкие, их цветение длилось только один день.

Беверли не видела Дэнни с того вечера, когда устраивался банкет в Сан-Франциско. Она не видела его после краткого, головокружительного момента, когда разделила с ним внимание окружающих на помосте. Тогда она посмотрела на золотой религиозный медальон, который он подарил ей, спокойно поблагодарила его и вернулась к своему столу. Она успешно избежала его компании после этого, торопливо уйдя сразу же после окончания банкета. Но, начиная с той ночи, ее имя было связано с именем Дэнни. Именно так, как она планировала.

– Когда «Лос-Анджелес Таймс» получит пакет? – тихо спросила она.

– Через три дня с настоящего момента. С этого все и начнется.

– Ты обо всем позаботилась в «Бабочке»?

– Все готово, Бев.

– Фред Бэнкс?

– Джонас уехал в Мексику. Он поможет Фреду с его заявлением для печати.

– А что насчет Энн?

– Мэгги пошла за ней. Они скоро должны быть здесь. Когда приедет Боб?

– Он звонил из Далласа сегодня утром. Он должен приземлиться в международном аэропорту Лос-Анджелеса с минуты на минуту.

– У него все удачно?

– Да, – сказала она. – У него все удачно.

Беверли обернулась.

– Ты помнишь, Кармен? Ты помнишь мою первую ночь у Хейзел и как ты заботилась обо мне?

– И ночь, когда ты заботилась обо мне, когда я пыталась совершить самоубийство. И как ты учила меня мечтать. – Кармен подошла к ней и сказала: – Такие вещи не забываются, amiga. Мы прошли длинный путь, ты и я.

– Да.

– И конец уже близок.

Беверли закрыла глаза. Конец…

Колокольчики на двери зазвучали снова, и Мэгги вошла в библиотеку вместе с озадаченной Энн.

– Беверли, – спросила она, – что все это значит? Мэгги сказала мне только, что ты закрываешь «Бабочку». Почему?

Беверли посмотрела на Кармен и Мэгги, потом подошла к Энн и произнесла:

– Пойдем прогуляемся в саду. Я должна тебе кое-что рассказать.

Боб Маннинг поспешно попрощался с пилотом личного реактивного самолета Беверли и поспешил сесть в ожидающий его «роллс-ройс».

– Везите меня прямо к дому мисс Хайленд, пожалуйста, – сказал он шоферу, сильно прижимая к себе портфель.

Его сердце бешено колотилось. Он был испуган, возбужден и чертовски нервничал. Он чувствовал себя так, будто нес в кожаном портфеле часовую бомбу. «Быстрее, – мысленно умолял он водителя. – Быстрее, быстрее…»

Они стояли в зеленой беседке из бугенвиллии, называемой техасской зарей. Ее серебристо-лиловые лепестки трепетали над головами двух женщин, когда Энн с бледным лицом вздохнула:

– Мой бог, Беверли!

– Мне жаль, что пришлось вывалить все это на тебя таким образом. Не было никакого другого выхода.

– Знаешь, – сказала Энн, когда они развернулись и пошли по направлению к дому, – я подозревала нечто уже давно. У меня было чувство, что ты, Кармен и Мэгги связаны тайной. Беверли, ты могла сказать мне! Ты знаешь, что мне можно доверять! Мы знаем друг друга тридцать лет.

– Это не вопрос доверия, Энн. Это… это очень личное. Но теперь ты имеешь право знать то, что должно произойти в следующие несколько дней. Ты должна быть подготовлена.

Энн пристально смотрела на дорожку, по которой они шли с Беверли. Это все было таким потрясающим – странный и грязный рассказ о сбежавшей девочке из Техаса, ее преображении в Голливуде, пластической хирургии, перемене имени, в в течение долгих лет готовящей месть против человека, который сделал это с ней. Энн знала, что ей потребуется время, чтобы привыкнуть к этому, к прошлому Беверли и к тому, что Беверли собиралась сделать. Но Энн сохранит эти секреты. Беверли была ей единственным настоящим другом все эти годы, женщина, которая сделала одну рождественскую вечеринку поворотным пунктом в жизни несчастной девочки и которая включила ее в захватывающий процесс роста к известности и благосостоянию. Для Беверли Энн Хастингс сделала бы все что угодно.

– Я поговорю с Роем, – пообещала она, когда они подошли к дому. – Он поймет. Он сохранит твою тайну. Рой обязан тебе так же, как и я, Бев. Никто никогда не узнает правду о «Бабочке».

В библиотеке они нашли весьма взволнованного Боба Маннинга, который показывал содержимое своего портфеля Мэгги и Кармен. Когда он повернулся и увидел, что вошла Беверли, то сказал:

– Ты не поверишь тому, что я принес… – Он замолчал, увидев, что Энн тоже вошла.

– Все в порядке, Боб, – проговорила Беверли. – Я все рассказала Энн. Ты можешь спокойно говорить в ее присутствии.

Он вручил портфель Беверли.

– Это все здесь. И даже больше.

– Давайте начнем, – произнесла она.

Июнь

47

На следующее утро после голосования газеты пестрели заголовками «Маккей выиграл первичные выборы в Калифорнии».

Сопутствующая статья на первой странице описывала ситуацию в общем, но на этой последней стадии предвосхищала победу преподобного Дэнни Маккея над его республиканскими противниками в этих «определяющих для кандидатов» первичных выборах. Выиграв у всех калифорнийских делегатов, которых было гораздо больше, чем у любого другого штата, основатель «Пасторств Благой вести» должен был набрать теперь всего восемьдесят голосов для получения президентского назначения. Эксперты предсказывали, что у него не будет никаких проблем с получением недостающих голосов на съезде, который должен состояться через шесть дней. Текст включал фотографию улыбающегося Дэнни, торговую марку «Стетсон» на его голове. Вечеринки проходили круглосуточно в отеле «Сенчури Плаза», его временной резиденции в Лос-Анджелесе.

Однако на следующий день на первой странице появился совершенно другой и весьма неожиданный заголовок: «Имя Маккея связано с борделем на Беверли Хиллз».

– Иисус Христос! – пробормотал Дэнни, когда увидел утреннюю газету. У него было похмелье после вечеринки по поводу победы прошлым вечером, и он пытался прийти в себя при помощи томатного сока и соуса «Табаско». К тому же он не выспался, потому что не мог спать после звонка из газеты, прозвучавшего после двух часов ночи.

Они позвонили, чтобы сообщить ему об информации, которую получили от полиции и которую собирались печатать. «Принимая во внимание ваше положение в обществе, – сказали ему, – мы подумали, что было бы справедливо предупредить вас».

И вот она, эта статья.

Дэнни бросил газету и посмотрел на Боннера. Из внешней комнаты он мог слышать звонки телефонов и постоянный стук в дверь. В своей личной спальне Дэнни включил телевизор. И увидел на экране свое лицо – фотографию для общественности из его собственного досье. Голос за кадром говорил:

– «…проверено вскоре после полуночи. Полиция, реагируя на анонимный донос, обыскала комнаты над магазином одежды и обнаружила то, что они описывают как помещение, основанное с целью ведения незаконной деятельности. „Фанелли“, дорогой магазин мужской одежды на Родео Драйв, как только что выяснилось, принадлежит компании „Королевские фермы“, которой владеет сам Дэнни Маккей, кандидат в президенты. До настоящего времени прямой связи между преподобным Маккеем и заведением наверху установлено не было, но полиция изучает некоторые улики, которые были найдены в помещении, похожем на офис этого незаконного предприятия».

В то время как его штат во внешней комнате занимался репортерами и телефонными звонками, Дэнни стоял в пижаме и шелковом халате, глядя на экран и не веря своим ушам.

Его пресс-секретарь сидел всю ночь, составляя заявление о том, что преподобный отрицает, что он знал об учреждении над мужским магазином, и, так как «Фанелли» был лишь маленькой частью многих его холдингов, Дэнни Маккей никогда за все годы владения «Фанелли» не заглядывал в этот магазин.

– Черт побери, Бон, – сказал он, садясь завтракать куриной отбивной с картофельными оладьями. – Как могло случиться что-то подобное? Я думал, что ты проверил это место.

– Я проверял, но это было одиннадцать лет назад! Я лично осмотрел это место. Это было обычный магазин мужской одежды. А наверху были офисы, арендованные различными законными организациями.

Дэнни пнул газету, которая лежала на полу.

– Офисы! Ты читал, что они нашли там? Кнуты и цепи, презервативы, приспособления для секса! Где, черт побери, Дуэйн?

– Он все еще в штаб-квартире полиции, Дэнни. – Они говорили о Дуэйне Чедвике, адвокате Дэнни.

Дэнни поднял свою «Кровавую Мэри» и залпом выпил коктейль. В коридоре за дверями его номера телохранители не подпускали близко репортеров и любопытных. Две его телефонные линии обслуживались секретарями, которые объясняли ошибку нужным людям – его тестю-сенатору и другим сильным политическим сторонникам, – в то время как отель готовил комнату, из которой Дэнни сможет передать по телевидению публичное опровержение нелепых утверждений.

– Не волнуйся, – сказал Боннер немного нервно, пробуя успокоить своего босса. – Разве кто-нибудь в этом мире поверит, что ты знал об этом борделе. Послушай, ведь это случалось и прежде, не так ли? Люди неожиданно брали на себя ответственность за то, о чем они понятия не имели. Рассказывай, что это была идея какого-то идиота, решившего быстро обогатиться. Полиция найдет управляющего магазином, он все выложит, и ты больше не будешь на крючке.

– Лучше бы им найти его, и побыстрее.

Дэнни поднял глаза и увидел Анжелику, стоящую в дверном проеме. У нее на лице было обычное выражение боли.

Боже, его тошнило от нее. С их первой брачной ночи он ничего не видел на ее лице, кроме выражения страдающей мученицы. Она улыбалась только на публике, когда была вынуждена играть роль хорошей жены. Они даже не спали вместе, начиная с их медового месяца одиннадцать лет назад. Единственная причина, по которой был зачат Гарри, их сын, заключалась в том, что Дэнни был настолько пьян и безумен однажды ночью, что связал ее и устроил ей то, чего она заслужила.

– Возвращайся в свою комнату, – зарычал он на нее. – Это не твое дело.

Анжелика отступила подобно привидению в изящную спальню их многокомнатного номера, где проводила все свое время, читая и плетя кружева, когда не нужно было позировать с Дэнни перед камерами.

К началу вечера Дэнни сделал публичное заявление о своей невиновности. Он неопределенно намекнул, что кто-то решил оклеветать его, но что он простил им, как, конечно, простил и Бог. И он так постарался для того, чтобы выглядеть в роли жертвы, что симпатии общественности к нему возросли. На следующее утро Дэнни возглавлял списки опросов общественного мнения и уже мог смеяться над всем этим, поедая жареную ветчину и бисквиты с соусом.

А затем в отель пришел лейтенант О’Мэлли, и Дэнни не мог отказаться от встречи с ним. Он был лейтенантом сыскной полиции и привел с собой сержанта.

Полицейский явно чувствовал себя неловко. Он многократно извинился за то, что потревожил преподобного, и уверил Дэнни, что это не займет много времени, что это только вопрос формальности и что в расследовании касательно тайного борделя над «Фанелли» все данные подвергаются сомнению.

– Поверьте мне, сэр, – сказал лейтенант, садясь, – я обсуждал это со своими начальниками. Мы спорили вчера весь день, стоит ли беспокоить вас по этому поводу. Мы все-таки решили, что у нас нет иного выбора, принимая во внимание то, что, э-э… – он прочистил горло, – мы нашли в офисе наверху.

Дэнни уставился на О’Мэлли. Этот человек не был похож на сыщика. Он был очень маленького роста, но одет необычайно элегантно и выглядел чрезвычайно опрятным человеком: воротник его рубашки был безупречно выглажен, волосы тщательно приглажены, руки розовые и чистые. Даже небольшая записная книжка, которую он вынул из кармана, выглядела слишком опрятной, и Дэнни бросил взгляд на четкий и узкий почерк.

– Когда мы осматривали помещение над магазином мужской одежды, – начал О’Мэлли, не глядя Дэнни в глаза, – мы пришли к выводу, что оно было явно центром действий. Это комната со столом, телефонами и стенным сейфом, который, когда мы его открыли, содержал большое количество наличных денег. Но не было никаких письменных отчетов или чего-нибудь, что могло бы дать нам ключ к тому, кто работал там или кто мог быть клиентом. Но мы нашли письмо. – Теперь он поднял голову и посмотрел прямо на Дэнни. – От вас, сэр.

Дэнни замигал.

– От меня? Какое письмо, лейтенант?

– Письмо с поздравлениями.

– Поздравлениями?

– Восхваляющее некоего, э-э… – он сверился со своей записной книжкой, – Боба Маннинга за его успешную работу и за значительное увеличение прибыли. Письмо было проверено, оно подлинное, преподобный. Оно было написано на фирменном бланке «Пасторств Благой вести» и подписано вами.

Дэнни нахмурился и сказал:

– Мы, должно быть, рассылали сотни таких писем, лейтенант. Всякий раз, когда мы получаем хорошие отчеты о прибыли от одного из наших подразделений, мы вознаграждаем их похвалой и поощрением. Это письмо было адресовано магазину мужской одежды, лейтенант, а не дьявольскому заведению наверху!

– Да, хорошо. – О’Мэлли снова прочистил горло. – Вместе с письмом была найдена фотография. У меня с собой есть копия. – Он полез во внутренний карман пиджака. – Оригинал находится в штаб-квартире, конечно, но, как вы можете видеть, сэр, это ваша фотография.

Дэнни опустил взгляд на фотографию и онемел. Он был изображен на фоне пляжа и пальмовых деревьев сидящим с одетой в бикини молодой красоткой на коленях. Он резко поднял голову и сказал:

– Дуэйна сюда. Немедленно.

Через десять минут адвокат Дэнни Маккея уверял извиняющегося сыщика О’Мэлли, что фотография – это фальшивка и что «серьезные репрессалии» докажут, что фотография сфабрикована для прессы.

– У вас есть какое-либо предположение относительно того, кто мог сделать такую фотографию, сэр? – спросил О’Мэлли.

Дэнни пытался сохранить самообладание.

– Ну, лейтенант, – сказал он с несчастной улыбкой мученика, – в это трудно поверить, но я предполагаю, что у меня есть несколько врагов. Враги любого служителя Бога – Сатана и его приспешники. И кто бы ни сфабриковал это грязное дело, что ж, я буду молиться о душе этого человека, поскольку ему угрожает серьезная опасность в виде адского огня.

– Лейтенант, – сказал Дуэйн, – а что насчет этого человека, Боба Маннинга? Почему полиция не нашла его?

– Мы пока не отыскали его, но мы установили наблюдение за его домом, мистер Чедвик, и допрашиваем всех, кто мог бы сообщить нам его местонахождение. Мы допросили служащих магазина мужской одежды, но они все утверждают, что ничего не знали о заведении наверху, и ни один из них не знает о том, кто этот Маннинг. Но, пожалуйста, будьте уверены, мы найдем преступника, скрывающегося за всем этим.

Уходя, О’Мэлли остановился в дверях и проговорил:

– Я только хотел бы, чтобы вы знали, мистер Маккей, что мы с женой голосовали за вас и что вы можете рассчитывать на наши голоса в ноябре.

– Да благословит вас Бог, лейтенант, – сказал Дэнни великодушно. А затем, когда полицейский и его молчаливый помощник ушли, он обернулся и прорычал: – Кто бы за этим ни скрывался, я выпущу ему кишки.

48

Труди боялась. Боялась себя, боялась своих чувств к Биллу.

Сидя за своим столом и просматривая утреннюю почту, она чувствовала, что ее мысли вращались как белки в колесе вокруг ее последней встречи с Биллом. «Стоит ли мне попробовать? – спрашивала она себя снова и снова. – Стоит ли мне добиваться человека, как подсказывают чувства, или я должна вести себя осторожно и позволить ему уйти?» Впервые, насколько Труди себя помнила, она вдруг стала очень беспокоиться по поводу того, что думает о ней мужчина. Знакомые для субботней ночи – кого интересовало, что они думали? Она занималась с ними сексом и оставляла их. И Томас… ему платили за то, чтобы он притворялся, что она ему нравится. А так ли было на самом деле, Труди это не беспокоило. Но Билл… неожиданно оказался мужчиной, чье мнение было очень важно для Труди.

И она понятия не имела, что он чувствовал по отношению к ней.

Она боялась снова обжечься. Ее пугала мысль о том, что можно пойти к нему, рассказать ему, что она чувствовала – она боялась быть отвергнутой, услышать от него, что все, что он хотел, – это быть друзьями.

«Что хуже, – задавалась она вопросом, – выставить себя посмешищем и потом сожалеть о том, что сказала, или промолчать и поэтому так никогда и не узнать, что он чувствует по отношению ко мне?» Но больше всего ее сводило с ума то, что Труди Штэйн, обычно не боящаяся рисков и вызовов, до смерти боялась испытать это.

Кэти, ее помощница, вошла в дверь, неся два бумажных пакета.

– Цыплята с карри у них закончились, – сказала она. – Так что я взяла омлет с копченой колбасой. Нормально?

Труди было все равно; она была не очень голодна.

– Вы читали сегодняшнюю газету? – спросила Кэти, когда открыла пакет молока. – Я просто не могу в это поверить! А я голосовала за Дэнни Маккея во вторник.

Труди подняла глаза и проговорила:

– Что? – А затем вспомнила: вчерашний сенсационный заголовок о том, что Маккея связывают с «Бабочкой»! Увидев его, она позвонила Джессике. «Неужели это может быть правдой? – задавались они вопросом. – Неужели „Пасторства Благой вести“ стояли за секретной организацией над „Фанелли“?» Джессика некоторое время обдумывала мысль о том, чтобы выступить и снабдить информацией сбитую с толку полицию. Но потом здравомыслие возобладало над ее католической совестью.

– Давай держать рот на замке, – сказала она, и Труди согласилась.

Теперь Труди посмотрела на заголовок, и чашка кофе замерла у ее губ. «Маккей владелец порнографического журнала».

– Что же это такое?! – произнесла она, беря газету.

– Это в самом деле удивительно! – сказала Кэти. – Теперь они обнаружили, что Дэнни Маккей владеет порнографическим журналом, рядом незаконных массажных кабинетов и сетью кинотеатров, демонстрирующих порнофильмы, под названием «Хот Пинк». И он заявляет, что ничего не знал об этом!

– Это повредит ему на республиканском съезде, – пробормотала Труди, думая о чем-то другом.

– Он яростно отрицает все это и настаивает, что это дело рук дьявола. Прочитайте, что он говорит: «Нападение на служителя Бога – это нападение на самого Бога». А вы можете поверить, что они нашли бордель в центре Беверли Хиллз? Я, наверное, была в «Фанелли» дюжину раз и ничего не знала о заведении наверху! Могу поспорить, среди их клиентов были довольно известные личности!

Когда вчера сообщили о тайной организации над «Фанелли», Труди решила, что люди, которые управляли «Бабочкой», должно быть, знали, что будет совершен полицейский налет. Они с Джессикой получили уведомления о закрытии клуба несколько дней назад, и им возвратили деньги, уплаченные за членство; все другие члены клуба, должно быть, тоже получили назад деньги и уведомления. «Но что стало с компаньонами? Что стало с моим драгоценным Томасом? Где он теперь? Будет ли он думать обо мне в будущем?»

Труди отложила газету и посмотрела на часы. Было два часа дня. Затем она взяла самый последний контракт, который заключила. Плавательный бассейн и гидромассажная ванна в Брентвуде. Мудреный: на сей раз они хотели, чтобы бассейн был продлен в дом.

– Я, наверное, позвоню Биллу, – пробормотала она, – спрошу, сможет ли он это сделать.

Кэти смотрела на свою начальницу. Труди никогда не звонила субподрядчикам.

Когда Труди набирала номер телефона, серебряные браслеты на ее запястье звенели и переливались в лучах горячего июньского солнца, проникающих сквозь зеркальные стекла окна. Кэти заметила новый среди них. Цепь с крошечным брелоком в виде бабочки из эмали. «Не совсем во вкусе Труди», – подумала она.

– Здравствуйте, это Труди Штэйн, – сказала она в телефонную трубку. – Билл там? А, понятно. На объекте? – Она послушала. – Что? М-м, нет. Не говорите ему, что я звонила. Попробую завтра еще раз.

Труди повесила трубку и потянулась за сигаретой.

– Он на объекте? – спросила Кэти.

– Нет. Бездельничает. На причале для яхт, занимается своей посудиной.

Труди переложила бумаги на своем столе. Она позвонила домой Джессике и оставила сообщение экономке. Она позвонила маникюрше и договорилась с ней о встрече, чтобы привести в порядок свои ногти. Потом еще раз посмотрела на планы нового объекта – бассейн будет наполовину огибать дом с мелководьем в комнате для приема гостей. Подводные барные стулья, яма для барбекю, водопад из вулканической породы…

Труди снова посмотрела на часы, погасила сигарету и прикурила другую.

Они хотели покрытие из тротуарной плитки и маленький арочный мост над самым глубоким местом. Испанский кафель, фонтан в центре…

– Послушай, – вдруг сказала она, закрывая папку и доставая свою сумку. – Я собираюсь уйти на оставшуюся часть дня. Не думаю, что может появиться что-то, с чем ты не справишься.

Кэти уставилась на Труди.

– Нет проблем, – сказала она, пытаясь вспомнить, когда последний раз Труди брала какое-нибудь свободное время. – Где я могу найти вас, если понадобится?

– Ты не сможешь. Я собираюсь пройтись по магазинам. Я зайду к тебе перед закрытием.

То, как она выпорхнула из двери, не позволило Кэти заметить волнения ее начальницы.

«Он на причале для яхт, занимается своей посудиной», – сказали в офисе Билла.

Причал занимал огромную площадь с сотнями яхт. Поэтому Труди методично взялась за поиски, медленно передвигаясь вверх и вниз – сначала бухта А, затем бухта Б, – просматривая ряды припаркованных автомобилей, ища его.

Она продолжала говорить себе, что это смешно. Они едва перемолвились словом за четыре прошедшие недели с тех пор, как встретились на объекте у Грина и поговорили друг с другом. Билл попросил ее отправиться с ним в плавание на яхте, а Труди отказалась. Она невежливо уехала и оставила его стоять там в облаке пыли и гравия. И потом считала для себя обязательным избегать его, общаться с ним через его офис, удостоверяться, что его нет поблизости, когда она осматривает участок. И теперь она двигалась вперед-назад, ища его автомобиль, как будто была подростком, не переставая думать о том, что была несправедлива к нему.

Вот он – коричневый с золотым GMC.

Она припарковалась рядом с ним, заглушила двигатель и осталась сидеть в тишине.

Поскольку это было будний день, немного человек работали на своих яхтах. Даже те, кто жил здесь на яхтах, уехали на работу, в школу или еще куда-то. За исключением ритмичного звона такелажа, стона мачт, легкого плеска воды, касающейся корпусов, своеобразная морская тишина повисла над многочисленными мягко покачивающимися судами. Труди опустила стекло и вдохнула соленый запах, почувствовав, как свежий бриз развевает ее волосы. На небе не было ни облачка. День, казалось, превратился в вечность.

Она вышла из машины и направилась к калитке, которая вела к доку Посмотрела на два ряда судов – парусные суда справа, пассажирские катера слева. Внизу она увидела ведра и швабры, груду тряпок. Все это было нагромождено рядом с сине-белой «Каталиной-27». Труди пыталась увидеть, был ли кто-либо еще на борту. Была ли с ним женщина…

Она повернула ручку калитки и обнаружила, что та не заперта. Открыв калитку, она оказалась на крутом трапе, который поднимался и опускался вместе с водой.

«Что же я делаю?» – спрашивала себя Труди, направляясь прямо к «Каталине», в то время как ее сердце бешено билось.

Труди знала очень хорошо, что делает.

– Привет! – крикнула она, когда добралась до яхты.

Он был внизу, в кубрике, где укладывал в бухту канат. Пораженный, он обернулся и посмотрел вверх, заслоняя глаза от солнца.

– Э-э… привет, – удивленно ответил он.

Она стояла на причале и смотрела на него, уперев руки в бока. Он пристально смотрел на нее.

– Итак, – проговорила она, – ты приглашал меня поплавать под парусом, не так ли?

Он не отрываясь смотрел на нее еще какое-то время, затем медленно сказал:

– Конечно. Поднимайся на борт.

Он подал ей руку, и она оперлась на нее; он поднял ее на палубу и перенес через перила безопасности. Когда она зашла в кубрик, он спросил:

– Ты знаешь что-нибудь о плавании?

– Конечно! Я эксперт.

– Если бы я сказал тебе отдать носовой швартов, как думаешь, ты смогла бы это сделать?

– Легко, – ответила она, оглядывая яхту. – Нос. Это заостренный или тупой конец?

Они мгновение смотрели друг на друга, затем Билл засмеялся и сказал:

– Ладно, пойдем, я тебе все покажу.

Он коснулся ее локтя, когда следовал за ней в каюту, расположенную внизу, и, дойдя до последней ступеньки, Труди была приятно удивлена.

Эта маленькая яхта «Каталина» была явно вторым домом для Билла, бассейнового водопроводчика. Прямоугольные окна были закрыты занавесками из ситца; часть стены была увешана картинами; подушки с морскими мотивами были разложены на обитом тканью сиденье, похожем на скамью; крошечная кухня сияла и искрилась, а над раковиной висела кленовая подставка со специями. Книжные полки были встроены в стены и забиты книгами в мягкой обложке, бестселлерами и журналами. Там был даже маленький портативный телевизор, зажатый в углу, где стена встречалась с низким потолком. Каюта выглядела жилой и пахла чистотой, и Труди задалась вопросом, были ли холодильник и буфеты заполнены провизией для долгой поездки.

– Так чему я обязан такой чести? – спросил он, стоя рядом с ней в тусклом и тесном пространстве.

Она избегала смотреть на него.

– Ну, ты же приглашал меня, – ответила она, просматривая корешки книг. «Происхождение Африки», – сказала она, достав и полистав книгу в мягкой обложке. – Я читала это в университете. Очень хорошая книга. Ты читал «Поисковую гипотезу»?

– Да.

– Что ты думаешь об этом?

– Я не согласен с ним.

– Ты знаешь, – проговорила Труди, потянувшись и положив книгу на место, ее рука случайно коснулась его, – есть женщина в Беркли, Ребекка Канн, которая считает, что, изучая митохондриальную ДНК, мы можем полностью проследить родословную человечества назад к единственной женщине…

– «Дети Евы», – сказал Билл. – Я видел показ на канале «Нова». – Самая неправдоподобная теория из всех, что я когда-либо слышал. Но предполагаю, что ты согласна с ней.

Труди наконец обернулась, чтобы посмотреть на него. Он стоял так близко, что она могла видеть золотые пятнышки на коричневой радужке и морщинки от смеха в уголках его глаз.

– Мне кажется у нас нет единого мнения ни по одной теме, – спокойно произнесла она.

– Ты думаешь?

Он посмотрел на нее сверху вниз. Эти сине-зеленые глаза трогали его каждый раз.

– Почему ты… – начал он мягко, – почему ты задеваешь мои чувства, когда никому другому это не удается? Почему я все время думаю о тебе, хотя эти мысли просто сводят меня с ума?

– Ну, ты ужасно сердишь меня. Все вы, мужские шовинисты, одинаковы…

А затем он целовал ее, и она целовала его в ответ, и они вдруг стали говорить своими телами то, что никакие слова не могли выразить.

В то время как человек из отряда охраны пристани помещал штрафной талон на ее ветровое стекло, потому что на ее бампере не было необходимой наклейки, разрешающей парковку, в то время как переносная рация офиса Билла пикала, игнорируемая, в кармане его джинсов, которые были свалены в куче одежды на полу, Труди получила сильное потрясение: Билл был опытным любовником.

Он действовал медленно и нежно, зная, где коснуться, где коснуться снова; где поцеловать и как; он читал ее неуловимые сигналы; он не пытался подталкивать, вынуждать или торопиться, он гармонично двигался вместе с ней, пока она не стала задыхаться от страсти и не захотела сказать, что любит его. Когда он достал презерватив и быстро и осторожно надел его, как всегда поступали парни в «Бабочке», Труди была удивлена. И затем она перестала удивляться, потому что это так сочеталось с тем, каким он был внимательным любовником.

Они закончили на маленькой кушетке, задыхающиеся и потные, их руки были переплетены, и они говорили то, что, как они оба внезапно поняли, они давно хотели сказать друг другу. Билл хотел знать все о Труди с момента рождения, и она хотела все рассказать ему. Они говорили о строительном бизнесе и как они могли бы объединить свои компании и расширить их радиус. Они говорили о плавании на «Каталине» в следующие выходные, сразу же, как только будут закончены береговые работы вдоль Тихоокеанского побережья, и о художественной выставке доколумбового периода, которая открывалась в окружном музее Лос-Анджелеса на следующей неделе и на которую они решили отправиться вместе. А затем он начал снова заниматься с ней любовью, в то время как яхта мягко поднималась и опускалась вместе с волнами.