Текст книги "Танго с Бабочкой"

Автор книги: Барбара Вуд

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 35 страниц)

Барбара Вуд

Романы американской писательницы Барбары Вуд заставляют забыть о времени. Оригинальная детективная интрига органично переплетается с историей жизни и любви, головокружительный сюжет держит в напряжении, а финал поражает своей непредсказуемостью.

Танго с Бабочкой

Моей партнерше по игре Энни Дрейпэ

(Ты расписала карту «на всю ночь»…)

Хочу поблагодарить Энни Саистанг, Джойс Воллак, Митчелл Махер за очень ценную помощь.

Особая благодарность доктору Теду Браннену.

Пролог

Этим островом мог быть любой другой в любом другом зеленом море мира. Белый особняк возвышался на вершине выступающего утеса, гордо наблюдая за морскими глубинами и бушующими волнами. Девятифутовая яхта стояла на якоре, команда на борту в великолепной униформе была готова исполнить любую прихоть мужчины и женщины там, на верху утеса. Перед особняком сверкал экзотический бассейн, также оказавшийся над пропастью между голубым небом и океаном. В нем плавала женщина, наслаждаясь чистым воздухом и безмятежностью. Под чуть колышущимся навесом был накрыт стол: шарики мороженой икры, охлажденные омар и крабы, засахаренные фрукты, разные виды сыров, привезенных со всех уголков земли, четыре сорта вина в холодильнике. Никто не нуждался в обслуживании. Влюбленные хотели остаться наедине.

Она вышла из мраморного бассейна по белым закрученным ступеням между двумя столбами к шезлонгам, на которых были расстелены шикарные велюровые полотенца, поджидавшие ее под солнцем.

Женщина двигалась лениво: она чувствовала страсть и наслаждение и была готова заняться сексом.

Она не сняла купальник – он сделает это за нее. Она расположилась на солнечном месте и перевела взгляд на телевизор, который стоял в тени растянутого навеса и всегда был включен. Она ждала чего-то.

Несколько минут спустя из дома появился он, в его солнечных очках отражалась мерцающая вода в бассейне. Под длинным белым банным халатом ничего не было. Она рассматривала его, в то время как он медленно подходил к ней. Высокий, пластичный и мускулистый, он шел походкой олимпийского чемпиона.

Она лениво протянула к нему руку. От белых стен особняка поднимались миражные волны тепла, которые, казалось, вот-вот растопят ее существо. Она нежилась на мягком полотенце, получая истинное удовольствие от прикосновения его кремового плюша к своей коже.

Он посмотрел на нее, пытаясь прочитать выражение ее лица сквозь огромные солнечные очки, и понял, что внимание партнерши сконцентрировано на телевизоре.

Он посмотрел на экран. Наконец-то показывали то, чего она ждала все это время, – через спутник с другого конца земли передавали новости.

Транслировали церемонии двух похорон – одни из Хьюстона, другие из Беверли Хиллз. Эти похороны были достаточно важными, чтобы транслировать их по всему миру.

Она нежно положила руки ему на голову и стала поглаживать его практически незаметно для себя, в то же время внимательно наблюдая за торжественными процессиями. В одной из них, окруженной калифорнийскими пальмовыми ветками, на которую люди приехали в длинных лимузинах, катафалк был белый, потому что хоронили женщину. Другая под палящим техасским солнцем сопровождалась мужчинами, которые доставали из черного катафалка гроб с покойником. На какое-то мгновение ей показалось, что она не на этом скалистом далеком острове и что она не испытывает сейчас никаких сексуальных влечений. Она вернулась… вернулась туда, на начало невероятного пути, который окончился в конце концов двумя похоронами, состоявшимися в один и тот же день за пятнадцать тысяч миль отсюда…

Январь

1

Доктор Линда Маркус сидела за трельяжем, подняв руки, собираясь расчесать волосы, когда услышала какой-то звук.

Ее руки застыли. Запястье одной из них украшала платиновая цепочка с очаровательной золотой вещью – браслет с бабочкой. Когда женщина вдруг замерла, чтобы вслушаться, бабочка покачивалась у нее на цепочке.

Она посмотрела на спальню позади нее, отражающуюся в зеркале. Ничего, казалось, не выходило за рамки обычного. В комнате стояла кровать королевских размеров для наших дней; свисающий атласный полог, кружевной матрац – все нежного персикового цвета. На кровати лежали ее белый рабочий халат, юбка и блузка, медицинская сумка, которую она бросила после изматывающего дня в хирургическом отделении. Итальянские кожаные туфли пристроились рядом с декоративным фонтанчиком.

Она вслушивалась, но все было тихо.

Она начала расчесываться.

Расслабиться было трудно. Столько еще нужно обдумать, многому уделить внимание. Этот пациент в отделении интенсивной терапии; встреча с Хирургической комиссией; речь, которую ей еще предстоит написать для ежегодного ужина Медицинской ассоциации.

А потом довольно настойчивые телефонные звонки, которые она получает от телепродюсера Барри Грина, – проблема не носила медицинского характера, судя по его сообщениям. Нужно было найти время и для его звонков.

Опять этот звук! Еле слышный, будто его хотели скрыть, будто кто-то находился снаружи и пытался попасть внутрь, не наделав много шума…

Медленно опустив расческу и положив ее на трельяж среди косметики и парфюма, доктор Маркус задержала дыхание и обернулась.

Она уставилась на задернутые занавески. Может, звук исходил с другой стороны окна?

Боже мой, закрыты ли окна?

Она заволновалась, не сводя глаз с тяжелых вельветовых занавесок. Пульс начал бешено колотиться.

Казалось, прошли минуты. Декоративные часы Людовика XV над мраморным камином отсчитывали минуты.

Занавески шевельнулись.

Окна все-таки были открыты!

У Линды перехватило дыхание.

В комнату проник прохладный ветерок, когда занавески начали раздвигаться. Тень легла на мягкий ковер.

Линда вскочила и, ни о чем не думая, бросилась к гардеробной. Толкнув дверь и закрыв ее за собой, она попала в темноту и стала искать секретный ящик в стене, где должен лежать револьвер.

Нащупав ящик, Линда запустила в него руку. Она с неприязнью почувствовала холодный металл в руках; оружие было длинным и тяжелым. Заряжен ли он? Выстрелит ли?

Вернувшись к двери гардеробной, она приложила ухо к двери и стала прислушиваться. Едва слышные звуки крались по просторной спальне: скрип окна, через которое пробрался человек, шорох развевающихся на ветру занавесок, мягкие шаги ботинок на каучуковой подошве по ковру.

Он здесь, в спальне.

Линда сглотнула и сжала револьвер. Что она собиралась делать с незнакомцем? Застрелить? Она начала дрожать. В висках стучало.

А если у него тоже есть оружие?

Она слышала, как он двигался по комнате, опустила руку, нажала дверную ручку и приоткрыла дверь. Сначала ничего не увидела, только пустую комнату Но потом…

Он был здесь. У дальней стены. Отодвинув картину, он рассматривал комбинацию цифр на замке маленького сейфа.

Она долго рассматривала его. Ее привыкшие к темноте глаза увидели мускулистое тело человека, который поддерживал себя в форме, на нем были черный свитер с воротом и брюки. Она не могла понять, сколько ему лет. Однако он был пластичным: хорошо натренированные ягодицы и бедра упруго двигались под черной тканью.

Линда не шевелилась, даже не дышала, когда наблюдала за тем, как уверенно он открыл сейф и заглянул внутрь.

Потом он неожиданно повернулся, будто почувствовал, что она наблюдает за ним. Он посмотрел на дверь гардеробной; она увидела пару темных глаз, осторожно выглядывающих из-под маски. Сжатые губы и квадратная челюсть выделялись под черной облегающей тканью.

Она отпрянула от двери, держа оружие трясущимися руками. Свет был только в маленькой комнате, отражался на гладкой поверхности бабочки, которая висела у нее на запястье; это мерцающее отражение падало на ее шелковый халат и белье, в которое она была одета.

Она отошла назад на столько, на сколько могла, и остановилась, наблюдая за дверью.

Сначала дверь слегка качнулась, будто он испытывал ее, затем медленно открылась, и появился его черный силуэт, стоящий напротив слабо освещенной кровати.

Он посмотрел на револьвер, потом нее. Хотя его лицо было скрыто маской, Линда поняла, что он чувствует себя неуверенно.

Он сделал еще один шаг и зашел в гардеробную.

– Не подходи, – предупредила она.

– Я безоружен, – сказал он. Его голос звучал на удивление нежно и дружелюбно; особенный голос театрального актера. Он произнес лишь два слова, а она уже услышала в них оттенок… уязвимости.

– Уходи, – произнесла она.

Он продолжал смотреть на нее. Теперь между ними оставалось очень небольшое расстояние. Линда могла рассмотреть изгибы бицепсов под обтягивающим свитером, его грудь спокойно опускалась и поднималась.

– Я не шучу, – сказала она, нацеливаясь в грудь. – Я выстрелю, если ты не уйдешь.

Черные глаза на невидимом лице внимательно исследовали ее. Когда он заговорил снова, в его голосе слышался тон недоверия; он говорил так, словно только что обнаружил что-то новенькое.

– Ты прекрасна, – выдохнул он.

– Пожалуйста…

Он подошел ближе.

– Прости, – виновато произнес он. – Я и понятия не имел, что вторгаюсь в дом леди.

Ее голос перешел в шепот:

– Остановись.

Он посмотрел на ожерелье в своих руках, которое только что украл из сейфа. Это была длинная нить жемчужин, завязанных на конце.

– Я не имею права брать это, – сказал незнакомец, подняв ожерелье. – Оно принадлежит тебе. Оно должно быть на тебе.

Не в состоянии двигаться, доктор Маркус вглядывалась в черные глаза, в то время как руки в черных перчатках подняли над ней ожерелье, коснулись ее волос и осторожно разместили ожерелье у нее на груди, как раз чуть выше лент на халате.

Ночная тишина, казалось, усилилась, когда вор начал снимать перчатки, не спуская с нее глаз, потом взял в руки жемчужное ожерелье и поправил его так, чтобы оно лежало в ложбинке на ее груди.

От его прикосновений у Линды перехватило дыхание.

– Я не хотел напугать тебя, – сказал он тихим волнующим голосом. Его спрятанное под маской лицо находилось совсем рядом. Черные глаза были обрамлены черными ресницами и черной тканью маски. Она могла видеть его рот, тонкие губы и белые зубы. Он наклонил голову и повторил еще тише: – Я не хотел испугать тебя.

– Прошу, – прошептала она. – Не…

Он поднял руки и дотронулся до ее плеч. Она почувствовала, как ее халат слетел вниз.

– Если ты на самом деле хочешь, чтобы я ушел, – сказал он, – я уйду.

Линда посмотрела ему в глаза. Когда халат упал с плеч, ее руки опустились и оружие упало на толстый ковер. Его руки двигались медленно и уверенно, чувствуя ее дрожащую кожу и, казалось, получая удовольствие от того, что она волнуется. Когда ленты и атлас упали с ее груди, Линда закрыла глаза.

– Я никогда не встречал женщину красивее тебя, – проговорил он. Его руки нежно изучали ее. Он хорошо знал, где следует касаться, где остановиться, где задержаться.

– Скажи, чтобы я ушел, – произнес он снова, наклонив голову так, что его рот оказался на уровне ее. – Скажи.

– Нет, – выдохнула она. – Не уходи…

Когда его губы коснулись ее рта, Линда почувствовала, как легкая дрожь прошла по всему телу. Вдруг она поняла, что отчаянно хочет этого мужчину. Здесь и сейчас.

Она устремилась в его объятия. Ощутила жесткую шерсть его свитера своей обнаженной грудью. Его руки заскользили по ее спине и опускались все ниже. Линда едва могла дышать. Его поцелуи дурманили ее. Его язык исследовал ее рот. Ее бедра были тесно прижаты к нему, она почувствовала его эрекцию.

«Возможно ли это? – в отчаянии спрашивала она себя. – Возможно ли то, что после стольких лет наконец-то с этим незнакомцем я могу…»

А потом в тишине раздался звонок. Это было грубое, настойчивое жужжание, исходившее из спальни.

Он поднялся.

– Что это?

– Это мой пейджер. Черт!

Линда прошла мимо него, подбежала к своей сумке, достала маленькую коробочку и выключила пейджер.

– Мне нужно сделать звонок. Могу я позвонить? – спросила она, указывая на телефон в стиле будуар на тумбочке.

Он встал в дверях гардеробной, сложив руки и облокотившись о дверной косяк.

Набирая номер, Линда поглядывала на него, на великолепное тело в черном и чувствовала, что раздражение нарастает. Она втянулась в азартную игру; у нее не было другого выбора. Рабочее время распределялось так, что у нее могла быть пара свободных и спокойных часов, перед тем как вернуться в госпиталь; но время обернулось против нее.

– У него упало давление, – говорила теперь по телефону медсестра отделения интенсивной терапии. – Доктор Кейн считает, у него может начаться кровотечение.

– Хорошо. Переведите его обратно в хирургическое отделение. Скажите Кейну, чтобы он осмотрел его. Я в Беверли Хиллз. Мне понадобится около двадцати минут, чтобы добраться к вам.

Она повесила трубку, поговорив по телефону, не назвав своего имени – медсестра в отделении интенсивной терапии знает голос Линды, – и повернулась к незнакомцу в маске.

– Извини, – сказала она, торопливо снимая жемчужное ожерелье и потянувшись за своей одеждой. – Ничего не поделаешь.

– Все в порядке. Но мне тоже жаль.

Она посмотрела на него. Она не видела его лица, но голос звучал искренне. Хотя она понимала, что все это наигранно. Ему заплатили, чтобы он развлек ее.

Одевшись, Линда захватила свой рабочий халат и сумку и поспешила к выходу. Затем остановилась, чтобы улыбнуться ему, немного расстроенно, думая о том, что могло произойти. Потом достала из кошелька сто долларов и положила на стол возле двери. Он бы обязательно получил их после всего. Не его вина была, что им помешали.

– Но я ведь ничего не сделал, – сказал он тихо.

– Сделаешь это для меня в следующий раз.

Линда вышла в коридор, который мог бы принадлежать изящному, выдержанному в строгом стиле отелю, поспешно посмотрела на часы. Ей в самом деле не следовало ходить в «Бабочку» сегодня, ведь в отделении интенсивной терапии у нее лежал тяжелый пациент. Но у нее неделями не получалось прийти сюда из-за экстренных вызовов.

Когда Линда завернула за угол, ее встретила служащая – молодая женщина в черной юбке и белой блузке с изображением бабочки с золотым контуром на кармане.

– Все в порядке, мадам? – спросила она. Служащая не знала имени доктора Маркус; всем членам «Бабочки» была гарантирована ананимность.

– Меня вызвали на работу.

– У вас все прошло хорошо?

Они дошли до лифта.

– Он был идеальным. Мне бы хотелось заказать его снова в следующий раз. Я позвоню.

– Очень хорошо, мадам. До свидания.

Когда дверь тихо закрылась, Линда сняла черную шутовскую маску с лица и положила ее в кошелек. Она потерла щеки, чтобы разгладить оставшиеся от маски следы.

Лифт опустил доктора Маркус вниз на уровень улицы, и двери открылись прямо перед изящной бронзой и красным деревом «Фанелли», одного из самых престижных магазинов для мужчин в Беверли Хиллз. Она поторопилась пройти мимо него к стеклянным дверям, которые вели на Родео Драйв, и шагнула в яркий и прохладный январский полдень. Линда надела большие солнечные очки и сообщила камердинеру на парковке, что ей нужна машина. Это был прекрасный южнокалифорнийский день. Линде показалось, что она находится в цитрусовой роще, и ей захотелось с кем-то поделиться этим чувством.

Но никого не было, и, возможно, никогда не будет. Ей приходится мириться с этим сейчас, в возрасте тридцати девяти лет, после двух неудачных браков и огромного количества неудачных романов.

«Хотя, – думала она, глядя на скромный плоский фасад „Бабочки“, – фактически был человек, с которым она могла бы разделить такой захватывающий день»… Но она должна ехать в госпиталь, а ему нужно идти развлекать других женщин.

Камердинер подогнал ее красный «феррари». Она дала ему щедрые чаевые и влилась в стремительное движение на бульваре Вилшир. Открыв окна так, что ветер растрепал ее светлые волосы, Линда улыбнулась, а потом засмеялась.

– Я еще вернусь, – сказала она громко бешеному движению на Беверли Хиллз. – Попадешь ты в ад или тебя накроет паводок, «Бабочка». Я вернусь!

2

Когда Джимми первый раз плавал в бассейне мисс Хайленд, он думал, что ее нет дома. Он вылез из бассейна и вытирался полотенцем, стоя на ярком утреннем солнце, когда взглянул вверх и увидел там ее, стоящую у одного из окон на втором этаже. Она смотрела, не сводя глаз, прямо на него. Это поразило его. Потом он почувствовал испуг. Богатая Беверли Хайленд могла устроить так, чтобы он никогда больше не работал в Южной Калифорнии, да и вообще где-либо еще.

Но, к его удивлению, она даже не сдвинулась с места. Она не накричала на него, не позвала охрану, которая защищала ее огромное поместье. Фактически не было никакой видимой реакции. Она просто стояла здесь, ее руки держались за занавески, взгляд направлен прямо на него. Обеспокоенный тем, что копы Беверли Хиллз могут приехать и забрать его в любую минуту, Джимми торопливо натянул джинсы и принялся чистить бассейн. С тех пор, глядя на верхние окна, он всегда видел ее там.

Он закончил свою работу за рекордно короткое время и поспешно уехал на своем грузовике, проведя следующие несколько дней в страхе, что его уволят за то, что он плавал в бассейне клиента кверху голой задницей! Но, как ни странно, никакого наказания не последовало.

Следующий раз, плавая в ее бассейне, он уже не испытывал такого сильного страха… Он понимал, что она дома: «роллс-ройс силвэ клауд» – все знали, что эта машина ее любимица, – стоял в гараже. Он также видел шофера-араба, который чистил «эксалибер». Он хотел знать, подойдет ли она к окну на этот раз, и поэтому стал плавать, создавая побольше шума и плеска.

Когда голый Джимми вышел несколько минут спустя, он увидел ее на том же месте, наблюдающую за ним.

И снова не последовало никакой реакции.

Этим утром он собирался поплавать в третий раз. Он нажал гудок на железных воротах и представился охране. Затем поехал на своем грузовичке, в котором было все для обслуживания бассейнов, вниз по дорожке, ведущей к берегу, где собирался провести лучшие часы утра, занимаясь чисткой огромного итальянского бассейна мисс Хайленд. Приготовив оборудование и химические средства, он взглянул вверх, на дом. Она была уже там, у окна.

Он чуть было не помахал ей, но удержался. Вместо этого он стоял, упершись руками в бедра, и рассматривал сине-зеленое мерцание воды, будто размышлял над чем-то. Все это время он думал: «Она хочет, чтобы я сделал это».

Хотя она всегда была в центре внимания, любимым персонажем обсуждения в средствах массовой информации, на самом деле о личной жизни мисс Хайленд было известно очень мало. Она жила совсем одна в огромном особняке на Беверли Хиллз, окружив себя рабочим персоналом из секретарей, консультантов и носильщиков, которые часто мотались вместе с ней на другую сторону океана на ее частном самолете «Лира». Среди ее друзей были многие звезды политики и кино, она устраивала вечеринки каждый сезон и владела самым изящным бассейном из всех, которые когда-либо обслуживал Джимми. Однако в ней таилась какая-то манящая загадка.

«По крайней мере, – думал Джимми, расстегивая джинсы, – она была загадкой для других». Но не для него. Он решил, что раскусил ее.

Беверли Хайленд славилась своей высокой нравственностью. Она была одной из самых рьяных сторонников движений, борющихся за моральную благопристойность, преподобного как-там-его-зовут, телеевангелиста.

Все думали о целомудренной мисс Хайленд, как о мисс Чопорность и Правильность, отрицающей любое веселье. Тем не менее имеется у нее один маленький грязный грешок, решил Джимми. Этой оплошностью было то, что она смотрела, как молодой человек плавал голым в ее бассейне.

«Итак, – думал он, – что же будет дальше?» Если он достаточно позабавит ее, то, может быть, она пригласит его в свою шумную игру за некоторое денежное вознаграждение. Он знал, что мальчики по вызову носят золотые «роллексы» потому, что обслуживали таких же богатеньких и далеко не юных дамочек из Беверли Хиллз.

Он расстегнул молнию, затем очень медленно спустил джинсы, остановился на мгновение на краю бассейна, дав ей посмотреть на свое тело, которым он так гордился, потому что работал над ним и поддерживал в форме, и потом нырнул в воду.

Он проплыл под водой до конца бассейна, потом появились его золотистые волосы на солнце. Потом колени. Небрежно, лениво раскинув в стороны руки, барахтался он туда-сюда, вперед-назад и в конце концов перевернулся на спину, чтобы с него стекла вода и кожа заблестела на солнце.

Потом он встал, поднял руки и стряхнул воду с волос. Ощущение того, что она все еще смотрела на него, не покидало его. Он почувствовал эрекцию, что тоже ему понравилось, ведь это увеличило его пенис. Затем натянул джинсы и принялся чистить бассейн.

Позже вновь посмотрел наверх, но ее там уже не было.

Беверли опустила занавески и отвернулась от окна. Она узнала его имя: Джимми.

Потом она выбросила его из головы.

Ее кабинет был очень прост. По сравнению с другой частью дома, которую щедро спроектировали как роскошную и изящную, рабочее место Беверли Хайленд было практичным и без излишеств. Там стояли два больших стола – ее и ее личного секретаря, красное дерево доминировало в кабинете, компьютер «Макинтош Плюс» и сканнер «Кэнон». Мэгги, ее энергичный секретарь, еще не сообщила о текущей работе. Нужно было продиктовать письма, составить список гостей, просмотреть просьбы о благотворительных пожертвованиях, оценить приглашения: куда стоит пойти, а кому отказать. Беверли Хайленд состояла в совете директоров нескольких корпораций; учредила Комитет доверия американских женщин за международное понимание; была председателем комитета культурных ресурсов в Торговой палате Лос-Анджелеса и состояла в Президентском комитете искусств и гуманитарных наук. На ежедневной повестке всегда оставалась личная бухгалтерия, за которой следил ее бухгалтер. Сегодня еще надо было сделать три сообщения для прессы, которые должны были быть написаны и проверены ее публицистами. В состав рабочего персонала Беверли Хайленд также входили два социальных секретаря и агент для связи с общественностью.

Анализируя свое положение, сидя за столом, Беверли налила себе немного травяного чая из серебряного чайничка в чашку от «Севр». Пряный аромат наполнил утренний воздух. Она не добавила сахар, а надкусила одно тоненькое лимонное пирожное, лежавшее на тарелке. В пятьдесят один год Беверли Хайленд очень заботилась о своем питании.

Она посмотрела на календарь на столе; он был в антикварной золотой рамке – подарок от издателя, который очень хотел опубликовать ее мемуары.

На календаре дата была выделена красным: одиннадцатое июня.

Это число, ради которого Беверли Хайленд заставляла себя жить. День, когда открывалась Республиканская конвенция в Лос-Анджелесе. Все, что она когда-либо делала, каждый шаг на ее пути, каждый вздох предназначались исключительно этому дню.

Никогда, она была в этом уверена, кандидат в президенты не имел такого решительного сторонника, как тот человек, который основал «Пасторство Благой вести» – евангелистскую телевизионную империю с доходом в миллиард долларов. Когда он объявил в прошлом году, что собирается занять высший пост в стране, Беверли была просто в экстазе. Это являлось пределом ее мечтаний. И теперь, когда вопрос наконец решился, когда все стремительно шло к первичным выборам, волнение Беверли нарастало с каждым днем – он должен был победить.

Со своими связями и миллионами она устроит так, что он победит.

Сделав глоток чая с корицей, она посмотрела на его фото, которое стояло на ее столе в оловянной рамке. Он подписал фотографию и добавил: «Молитесь Господу».

Преподобный встречался с Беверли Хайленд на обедах по сбору средств и на широко разрекламированных политических кампаниях. Он очень мало знал о ней, зато она знала его слишком хорошо. Она смотрела его «Час Благой вести» почти каждый день уже многие годы, пропустив только однажды, когда была в больнице с гистерэктомией, которая потом дала осложнение. Пока она выздоравливала, ей поставили видеоплеер, чтобы она могла смотреть записи с его проповедями, и это были те же «Часы Благой вести». После она заявила репортерам, что именно эти передачи помогли ей пройти через все это. Она смотрела на него на экране, как она рассказывала репортерам, и слушала его динамичный голос, наполняющий душу мощью и силой, которые помогли ей встать с постели и вернуться к работе. Она написала и сообщила преподобному то же самое, вложив в письмо чек на один миллион долларов.

Она смотрела на календарь. Одиннадцатое июня.

«Пасторство Благой вести» было самой большой «электронной церковью» в Соединенных Штатах. Передачи транслировали ежедневно свыше ста телевизионных станций, их публиковали в еженедельном «журнале власти», они владели компанией звукозаписи, двумя авиалиниями, большей частью Хьюстона и имели ежемесячный денежный оборот в один миллион долларов. Было подсчитано, что около девяноста процентов населения Юга смотрят или слушают «Часы Благой вести» по крайней мере раз в неделю; фактически людей, посещающих церковь и вставших на путь истинный благодаря этим телепередачам, было невозможно сосчитать.

Без сомнения, преподобный был всемогущим человеком.

Он олицетворял моральную благопристойность.

Поставив чашку на блюдце, Беверли встала из-за стола и осознала, что идет обратно к окну. Она была одета в легкий халат; его бледно-голубые шелковые края нежно скользили по обнаженным ногам. Отодвинув занавески, она посмотрела на великолепный сад у своего высокого дома. Он был так красиво и искусно посажен, что никто бы не догадался, что неподалеку расположился шумный Беверли Хиллз со своими делами, магазинами, коммерцией и бешеным дорожным движением.

Ее взгляд опустился на бассейн.

Его звали Джимми, как сообщила ей секретарь.

Она наблюдала за ним, в то время как он водил щеткой в зелено-желтой воде бассейна. Его спина была покрыта потом; солнечные лучи играли на загорелых мускулах. Светлые волосы ниспадали на плечи, подобно волосам викингов. А джинсы были такими узкими… Она удивлялась, как он только мог в них двигаться. Такая задница пользовалась успехом у современных девиц.

– Прошу прощения, – прозвучал задыхающийся голос позади нее. – Застряла на автостраде Сан-Диего! Опять!

Беверли обернулась, чтобы посмотреть на своего секретаря, Мэгги, которая поспешно вошла в кабинет. За ее плечами висела сумка, в одной руке она держала кучу бумаг, на другой висел кейс.

– Не торопись, – сказала Беверли с улыбкой на лице. – У нас есть еще немного времени.

– Клянусь, это так неприятно, – бормотала Мэгги, взяв трубку телефона. Набрав номер кухни, она сказала; – С каждым утром движение на дорогах все труднее и труднее. Могу поклясться, что одни и те же машины затрудняют движение… Привет. Кухня? Это Мэгги. Пришлите чашку кофе, пожалуйста. И шоколад «Даниш». Спасибо.

Мэгги Керн в свои сорок шесть лет заметно поправлялась и, видимо, собиралась продолжать в том же духе.

Пока она выкладывала бумаги на стол и продолжала ворчать по поводу нежелания автобусных компаний устроить все так, чтобы люди нормально ездили на автобусах: «Каждый день одни и те же машины, клянусь, просто чтобы создать пробку на автостраде…» – Беверли снова и снова смотрела на молодого светловолосого парня, который чистил ее бассейн.

– О! – воскликнула Мэгги, когда принесли кофе и «Даниш». Она включила телевизор; Беверли немедленно отвернулась от окна и подошла к вельветовой софе. Две женщины уселись, сняв туфли и уставившись на экран.

Они смотрели «Час Благой вести» каждый день перед началом рабочего дня. Даже когда Беверли приходилось путешествовать и они летали по странам в ее личном самолете или когда они были в отеле в другом городе, они всегда проводили первые часы рабочего дня, смотря по телевизору преподобного.

Проституция и порнография были его главной темой; он также делал поразительно яркие фильмы, направленные на борьбу с абортами. Он организовывал рейды во взрослых кинотеатрах, рассылал Библии и рьяных проповедников в пропасть Сорок второй улицы и бульвара Голливуд и, также как и Беверли, ратовал за изъятие журнала «Плейбой» с витрин магазинов.

Если его изберут президентом, он обещал, что обязательно очистит Америку от всей этой скверны.

Певцы из «Часа Благой вести» оживленно горланили под гитару гимн, а потом появлялся он, проходя к своему месту и буквально крича своим телезрителям: «Братья и сестры, у меня Благая весть для вас!»

Без сомнения, этот человек обладал колоссальным магнетизмом. Он дышал мощью, будто какой-то огнедышащий дракон. Каждый мог почувствовать, что его душа проникает к нему прямо через экран телевизора. Его беспокойный дух прямо-таки изливался из его энергичного тела. В том, что Преподобный был таким популярным даже среди неверующих, не было ничего необычного. Он был продавцом, чистым и жизнерадостным. Один репортер как-то остроумно подметил, что основатель «Пасторств Благой вести» может с легкостью продать кенгуру жителям самой Австралии. Но то, что продавал преподобный, был Бог. Бог и Благопристойность.

Главной целью сегодняшнего обсуждения являлось издание под названием «Бифкейк», под которым подразумевали женский журнал, но который, из-за фотографий обнаженных мужчин в непристойных позах, был воспринят как популярный журнал среди геев.

– Сегодня я начну с письма Павла римлянам, – прокричал преподобный на всю Америку. – И Павел сказал: «Из-за того, что мужчины такие глупые, Бог позволил им совершать свои грязные поступки, которых жаждут их сердца, и они совершают позорные поступки сами с собой. А из-за того, что они делают, Бог посылает им позорные страсти. Даже женщины извращают свое природное предназначение в несвойственное им». Братья и сестры! – проговорил он, встав и начав ходить по студии большими шагами. – Мне больно об этом говорить, но в нашей прекрасной стране существуют дома греха и коррупции. Зло поселяется там, где дьявол оставляет своих слуг. Там, где женщины продают свои тела, а мужчины поддаются желаниям и греху. Это места, которые подрывают силу нашей страны. Как Америка может оставаться первой мощной страной в мире, лидером, за которым впоследствии потянутся все нации, если мы миримся со злом, творящимся на наших глазах? Если мужчины идут в публичные дома, тогда что же станет с заключением прочных законных браков? Когда женщины продают свои тела, разве после этого наши дети вырастут непорочными, познают ли они Слово Божье?

Преподобный указал пальцем на небо и быстро вытер со лба пот платком.

– Я призываю вас уничтожить эти обители греха и коррупции! Мы должны найти их, где бы они ни находились, и искоренить! Мы зажжем факелы справедливости, принесем их к грешным стенам этих домов и будем смотреть, как они горят, словно в собственном сатанинском огне!