Текст книги "Победить тьму..."
Автор книги: Барбара Эрскин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 37 страниц)
– Они уходят, – добавил он, когда двое молодых людей холодно поклонились друг другу.
Брид подошла к Адаму и безо всякого стеснения поцеловала его в щеку.
– Я скоро увижу тебя. – Она улыбнулась ему и прикоснулась рукой к его лицу. На мгновение она сложила пальцы в виде когтей, и ему показалось, что он действительно услышал нежное мурлыканье. Затем они с Гартнайтом ушли.
Робби присвистнул.
– Кто они такие, черт возьми? – Он сидел рядом с Адамом и смотрел на него строгим взглядом. – Они не местные. Какая у них странная одежда!
Адам дрожал. Уже не в первый раз он понимал, что в Брид было что-то такое, что сильно пугало его.
– Я встретился с ними по ту сторону холма, – медленно произнес он. – Гартнайт – резчик по камню. Он не имеет постоянного места работы.
– А эта красивая барышня? – Робби был не прочь поинтриговать.
Адам выдавил из себя улыбку.
– Она его сестра.
Робби хлопнул его по плечу.
– Ах ты, старый развратник! Как тебе удалось закадрить такую девушку!
Адам покраснел и почувствовал, что поддается приступу раздражения и страха. Вопреки своему желанию, он огляделся вокруг. Но они были одни в этой огромной чаще, окруженной холмами.
– Не говори глупостей. Она мне никто. Просто случайная знакомая. – Однако, произнеся эти слова, он понял, что предает ее, но Брид с Гартнайтом и Робби принадлежали к противоположным мирам, и он рассчитывал оставить все как есть. Он вдруг ощутил холодный груз серебра на груди и движением плеча одернул открытый воротник своей рубашки, незаметно застегнув пуговицу. Он не хотел, чтобы Робби видел у него на шее подвеску. Когда он останется один, снимет ее.
Ту ночь он провел в палатке в одиночку, Брид не вернулась. Не вернулась она и на следующую ночь, а в воскресенье Адам упаковал свое имущество и отнес его назад к себе домой.
Адам выбросил ее из головы с определенной долей облегчения. На следующей неделе он трижды ездил на велосипеде к Робби, и они вместе планировали, чем займутся, когда будут в Эдинбурге. До Адама наконец стало доходить, что он фактически покидает эти места, и в своих мыслях он все реже и реже возвращался к Брид: они посещали его лишь по ночам во сне. Ее серебряный амулет хранился в коробке в ящике стола.
Усилия Адама не пропали даром: он получил отличные оценки и был зачислен на медицинский факультет. Он узнал об этом в кабинете отца и, потеряв дар речи от потрясения и волнения, стоял и смотрел на письмо, которое держал в руках.
– Поздравляю, Адам. – Отец улыбнулся ему. – Я очень горд за тебя.
Адам несколько секунд не мог произнести ни слова. Он вновь перечитал письмо. Сомнений не было.
– Огромный шаг вперед, – продолжал отец. – В один прекрасный день ты станешь прекрасным врачом, сынок.
– Спасибо, отец. – Наконец Адам смог заговорить.
Через полчаса случившееся дошло до него во всей полноте. Он уезжает. Он будет жить в городе. Он навсегда покидает свой дом. Он не собирался возвращаться, даже на каникулы. Он станет врачом.
На сей раз он ни на секунду не вспомнил о Брид.
Когда Брид вернулась с Гартнайтом в лачугу, Бройчан ждал, сидя у огня. Джеммы не было видно.
– Итак, ты переступаешь границы нашего мира. Ты лжешь, обманываешь и нарушаешь данные тобой клятвы!
– Нет! – Брид смотрела на него, ее щеки горели. – Я никого не предала!
– Ты предала меня. И своих богов. – Бройчан не повышал голоса. – Седлай лошадь. Мы едем на север.
– Я останусь здесь…
– Ты не останешься! – Бройчан встал, затмив ее своим ростом. – Ты предала брата и мать. Ты предала кровь, которая течет в твоих жилах. Ты предаешь свое призвание…
– У тебя нет доказательств! Одни лишь домыслы…
– У меня достаточного доказательств. Я наблюдал за тобой у костра и в воде. Я видел, как ты, подобно проститутке, валялась с этим парнем, сыном жреца Иисуса. – Он двинулся к ней, и Брид попятилась назад. – Собирай вещи и выходи, иначе я свяжу тебя, как рабыню, и поволоку тебя позади лошади.
У нее не оставалось выбора. Дрожащими руками Брид собрала вещи, поцеловала Джемму, которая молча и с опаской поджидала в лачуге, и влезла на своего пони. Как бы то ни было, она сумела ехать с высоко поднятой головой, а ее лицо было по-прежнему залито краской, когда двигавшийся впереди Бройчан выехал на дорогу, где его ждали слуги и свита.
Солнце едва успело переместиться на небе на ширину ладони, как всадники въехали в близлежащую долину и скрылись из виду.
Вернувшись в Крэг-Падрайг, она окунулась в рутину семинарской жизни, стараясь по возможности избегать Бройчана, скрывая свое неповиновение, сдерживая возрастающий гнев, утешая себя одинокими вечерами тем, что Бройчан завидует ее силе, и наблюдая издалека за Адамом. Когда он вместе с Робби катался на велосипеде или бродил по холмам, она наблюдала за ними, превратившись в жаворонка, летающего высоко в небе; когда он ночью лежал в постели, мечтая о ней, она знала это, прокрадываясь к подоконнику в образе домашнего кота и мурлыча от тайного восторга; а когда он плавал в ручье на склоне холма, наслаждаясь последними жаркими днями лета, она мысленно проникала в гибкое коричневое тело горной форели и постегивала хвостом по его обнаженным бедрам.
Однажды грозовым осенним вечером, когда она следила за Адамом в своей тихой келье, вошел Бройчан и застал ее врасплох.
– Так-так, котенок, ты научилась шпионить за своим любовником. – Голос Бройчана журчал вкрадчиво.
Брид вскочила, объятая страхом. Комнатка, освещенная лишь коптящим пламенем масляной лампы, наполнилась мечущимися тенями. Бройчан смеялся, глядя на нее.
– Какая жалость. У тебя огромный дар, племянница. Ты могла бы стать жрицей, пророчицей, бардом и, кто знает, может быть, королевой. – Он сложил под плащом руки. – Но ты предпочитаешь обманывать меня. Тебе со всеми твоими талантами нет веры – ты транжиришь их на деревенского парня и нарушаешь клятвы, данные тобой при посвящении. Лишь одно может искупить твою вину, малышка Брид. Когда наступит время открытия камня, твоя кровь и кровь твоего брата должны быть преподнесены в дар богам, чтобы твоя душа смогла возродиться вновь в чистом, невинном теле…
– Нет! – Она попыталась встать с бледным как полотно лицом, но он поднял руку и держал ее перед ней.
Между его пальцами с кончика красивой золотой цепочки свисал полированный красный камень в форме яйца, слабо мерцая при свете пламени.
– Не шевелись, малышка Брид. И даже не моргай глазами. Видишь, я могу погрузить тебя в магический сон и держать здесь, сколько захочу. – Он тихо засмеялся. – Бедная маленькая племянница. Такая умная, но не очень. – Он залез под свою одежду и вытащил нож с длинным лезвием. На мгновение подержал его перед ее немигающими глазами, пока на сверкающем лезвии не заиграло мерцающее пламя. Он нежно придавил нож плашмя к ее щеке. Она не дрогнула, и он захихикал. – Ты обо всем этом забудешь, малышка Брид. Обо всем, когда проснешься. Ты будешь подчиняться мне и спокойно пребывать здесь, дожидаясь своей участи. – Спрятав нож, он подался вперед и щелкнул пальцами под ее носом.
Она вскочила и смотрела на него, мигая.
– Дядя…
– Ты перетрудилась, племянница. – Бройчан злобно рассмеялся. – Поспи пока. У меня на тебя большие виды, дорогая.
Он вышел из комнатки. Позади него замелькало пламя лампы.
* * *
Вечером, накануне отбытия в Эдинбург, Адам отправился в последний раз к камню. Его чемодан был упакован и стянут ремнями и лежал наготове в холле. Завтра приедет извозчик и отвезет его на станцию.
Поднимаясь на холм, он чувствовал себя в какой-то мере виноватым. Переполненный возбуждением и мыслями о своем будущем, он за последний месяц фактически вообще не думал ни о Брид, ни о Гартнайте. В его рюкзаке лежал шоколадный торт. Подношение, означающее мир и, возможно, прощальный дар.
Камень находился в тени. Стараясь отдышаться, Адам, как это часто было с ним раньше, стоял и ощупывал пальцами замысловатые узоры, выгравированные на камне. Внизу склон холма погружался в бархатную ночь. Высоко наверху, на склоне, обращенном на запад, солнечный свет по-прежнему отражался розовым отливом на темнеющем вереске и скале. Вечер был очень тихим. Голосов птиц не было слышно. Даже ветер перестал теребить редкую траву. Он снял с плеч сумку и опустил ее на землю, после чего отступил от камня. Узор, высеченный в виде буквы «Z» – он принимал его за удар молнии, хотя Гартнайт называл это сломанным копьем, – отбрасывал холодную узкую тень на гладкую поверхность гранита. Рядом с этим узором извивалась на камне высеченная змея – неоконченная, так как хвост ее был готов только наполовину. Это была единственная неоконченная работа на всем камне. Внизу зеркало выглядело так, будто кто-то его поцарапал. С его поверхности был стерт лишайник. Он нахмурился. Это выглядело странным. Насколько ему было известно, он был единственным человеком во всем мире, кроме Брид и Гартнайта, который когда-либо приходил к этому одинокому месту.
Он медленно обошел вокруг, стараясь запечатлеть каждую деталь, которая столь много значила для него, хотя заранее знал, что больше никогда сюда не вернется. Он намеревался оставить здесь торт, хотя и был уверен в том, что Брид его не найдет, но пусть полакомятся им птицы и животные, обитающие на высоте.
Голос Брид, раздавшийся позади него, заставил его подскочить.
– А-дам! Я знала, что ты придешь. Я вложила в свою голову послание, чтобы ты был здесь. – Неожиданно она зарыдала. Она обвила его шею руками, затем в не свойственной ей манере отпрянула от него. – Я поеду с тобой. Дядя хочет убить меня. – Такое однозначное и неэмоциональное заявление поразило его. – Он погрузил меня в магический сон и сказал мне, что еще собирается сделать. Но у меня больше сил, чем у него! – Она расхохоталась диким смехом. – Я притворилась спящей, но слышала его. Я не шелохнулась. Не подала и виду, но, когда он ушел, придумала, что делать. Я оседлала одного из лучших пони, выехала ночью и ехала, пока не прибыла домой. – Она устало улыбнулась – сухой, холодной улыбкой, которая заставила его содрогнуться. – Он хочет убить также моего брата, когда камень будет закончен. Он понимает, что мы с Гартнайтом знаем, для чего предназначается этот камень. Он является вратами в другие времена и к знаниям, которые запрещены для всех, кроме самых посвященных, поэтому мы оба должны погибнуть. Ты видишь зеркало? Это знак того, что отсюда можно заглядывать через отражение в другие миры. Таким способом я пришла к тебе. Я не собираюсь уходить. Осталась лишь малая часть работы. Когда змея будет доделана, Бройчан отдаст приказ похоронить нас под этим камнем в качестве приношения богам. – Жесткость тона исчезла, и она терла кулаками глаза, как ребенок. – Гартнайт ушел. Он ушел с матерью на юг три дня тому назад. Он хотел, чтобы я тоже ушла, но я осталась. Я ждала тебя.
Адам почувствовал в груди странный холодок.
– Брид, о чем ты говоришь? Твоя мать и Гартнайт никогда не покинут тебя. Твой дядя никогда не убьет тебя. Все это ерунда. От начала до конца.
– Ерунда? – Ее голос отразился диким эхом. – Бройчан – главный жрец на нашей земле. Его слово – закон. Даже король не смеет ему перечить, когда дело касается божественных проблем. – Ее взгляд вновь ожесточился, и он отпрянул от нее. – А-дам, неужели тебе не понятно, ты должен спасти меня! Теперь я должна жить в твоем мире. Я собираюсь ехать с тобой. В твою школу в Эдинбург!
– Нет! – Адам вновь попятился назад. – Нет, Брид. Извини, но ты не можешь ехать. Это невозможно.
– Почему? – Она не отводила взгляд с его лица.
– Потому что не можешь. – Эта мысль привела его в ужас.
– Ты не можешь оставить меня, А-дам, мне больше некуда идти.
– Иди с Гартнайтом и Джеммой. Ты принадлежишь им.
– Не могу. Они уехали на юг.
– Тогда последуй за ними. Это настоящая чепуха, Брид. Я не могу взять тебя в Эдинбург! Извини.
– Но ты же любишь меня, А-дам.
– Да… – Он помедлил. – Да, я люблю тебя, Брид. – Это была правда, но в то же время он вдруг понял, что в глубине души он был бы рад больше не видеть ее. Ее приступы злости, ее собственнический инстинкт, ее дикие заявления становились опасными. Одновременно в глубине души он уже начал отмежевываться от Питтенросса и от всего, связанного с ним. Он смягчил тон. – Наша любовь связана с этим местом. Она – для каникул. В Эдинбурге для нее нет места. Совсем нет. – Он замешкался. – Брид, там, куда я еду, не разрешено находиться женщинам. – Он не любил врать, и в какой-то степени это была правда. Робби подыскал им жилье вблизи Хай-стрит, и одним из условий хозяйки было: «Никаких девушек». С ними будет делить жилье лишь скелет, который Робби принес в мешке, забрав у одного только что получившего диплом врача. Дело в том, что этот скелет, по имени Нокс, был лишен кожи и плоти самим молодым человеком, который уже уехал на юг в Лондон работать в качестве дерматолога. – Брид. – Адам глубоко вздохнул и нежно взял ее руки в свои. – Мне очень жаль, но тебе нужно возвращаться. Ты же понимаешь, что тебе на самом деле ничего не грозит. – Он намеренно не думал о Бройчане с его злыми глазами, дикими волосами и свирепым ртом с плотно сжатыми губами. – Все это прекрасная фантазия. Игра, в которую мы играли, будучи детьми. – Он нахмурился. – Брид, вот-вот начнется война. Я буду врачом. Пойми меня, пожалуйста. – Он нежно дотронулся до ее лица. – Это просто невозможно.
– А-дам… – Ее лицо сделалось мертвенно-бледным. – Война мне не страшна. Я помогу тебе с ранеными. Пожалуйста. Я люблю тебя. – Она схватила его за край свитера. – Если я вернусь, я умру.
– Нет, Брид.
– А-дам. Ты не понимаешь. – Она прижималась к нему, ее лицо было суровым.
– Брид, я все понимаю. Послушай, что я тебе скажу. Ты вернешься и найдешь Гартнайта и Джемму. В следующие каникулы мы встретимся и обменяемся впечатлениями, хорошо? Ты должна понять. Ты не можешь ехать со мной.
Она отпустила его столь неожиданно, что он отпрянул назад. Ее полные слез глаза сверкали.
– А-дам, я не отпущу тебя. Никогда! – Ее голос был почти злым.
Адам смотрел на нее потрясенный. В затылке вдруг закололо, но Адам смог сохранить спокойствие.
– Нет, Брид, извини. – Он отошел от нее. – Постарайся, пожалуйста, понять. – Он более не мог смотреть в ее глаза.
Адам повернулся и что было сил побежал вниз по холму, прочь от нее.
6
Жилье располагалось на самом верху, куда вела кривая лестница, в одном из высоких серых домов с выступами, выходящими в переулок неподалеку от Хай-стрит. Осматривая новые владения, Адам вначале испытал приступ сильной клаустрофобии, увидев небольшую жесткую кровать, пустую книжную полку и шатающийся стол, но затем изменил свое мнение благодаря гордому блеску глаз Робби и стал считать свое жилище раем для независимого существования.
Сбросив сумки на кровать, рядом с которой стоял его чемодан, он закинул руки за голову и испустил ликующий крик свободного человека. Они будут жить, как радостно сообщил ему Робби, в десяти ярдах от ближайшего бара. Из угла комнаты им дружественно улыбался скелет Нокс. Адам тут же обзавелся шляпой и университетским шарфом, а сумка с противогазом непочтительно обосновалась на его плече – дело происходило спустя несколько дней после возвращения Чемберлена из Мюнхена, угроза войны вновь отступила, и оба молодых человека заспешили вниз по лестнице выпить кружечку пива «Теннентс». Это был первый случай, когда Адам побывал в баре.
В последующие несколько месяцев они будут часто ходить этим путем в промежутке между изнурительными лекциями; Робби слушал их в старом «Четырехугольнике», а Адам – в новых зданиях дворца Тевиот – по химии, анатомии и анатомированию, в Ботаническом саду – по ботанике и в Королевских корпусах – по зоологии. После первоначальных странностей университетской жизни и шока, вызванного изобилием свободы после удушающей атмосферы дома пастора, он с головой окунулся в учебу, жадно усваивая каждый из предметов и уделяя мало времени отдыху. Раз в неделю, повинуясь долгу, он сочинял письмо отцу. Наконец он выбрался повидать мать.
Она изменилась до неузнаваемости. Ушли в прошлое туго стянутые на затылке волосы, скромные платья, напряженное бледное лицо. Когда он нерешительно вошел в чайный магазин на Принсез-стрит, где они договорились встретиться, то несколько секунд стоял и смотрел вокруг, скользя глазами поверх яркой миловидной женщины со свисающими локонами и в модной шляпе, сидящей рядом за столиком, на котором уже стоял чайник, а на тарелке лежали кусочки торта. Лишь когда она поднялась и протянула к нему руки, он взглянул в ее глаза и, увидев в них любовь, страх и сострадание, поддался нахлынувшим на него чувствам, наполнившим его глаза слезами.
– Я писала, Адам. Я часто писала, дорогой. – Она держала его лежащую на столе руку, постоянно теребя его пальцы, как будто стараясь убедиться, что они все на месте. – Ты должен верить мне. Ты ведь понимаешь? Это не вина отца. Он хороший человек. Видимо, он счел, что будет лучше, если ты не получишь моих писем. – Неожиданно она отвела взгляд, и он увидел, что она испытывает страдание; в глазах ее блеснули слезы. – Я была недостаточно хороша для него. Я слабая женщина. Мне нужны были вещи… – На мгновение она потеряла способность говорить и стала подливать ему чай слегка трясущейся рукой. – Я задыхалась, Адам. Я чувствовала, что вот-вот умру.
Он не знал, что сказать. Молча улыбнувшись ей, он сжал ее руку и опустил лицо к чашке.
Она высморкалась в носовой платок с кружевами. Через несколько секунд взглянула на него и улыбнулась. Слезы отступили.
– Значит, ты собираешься стать хорошим врачом?
Он изобразил гримасу на лице.
– Надеюсь. – Он освободил руку, чтобы помешать в чашке сахар. – Если и стану, то благодаря тому, что учился у тебя. Навещая всех этих людей в приходе. Ненавидя их страдания. Желая помочь им.
Он смотрел в свою чашку, неожиданно отвлеченный воспоминанием о лежащем под деревом молодом человеке. Маленькими руками Брид промывала рану Гартнайту. Странно. С тех пор как он приехал в Эдинбург, он ни разу не вспомнил о ней.
Он снова посмотрел на мать. Ее лицо было спокойным.
– Все это мне было ненавистно. Что же касается визитов, то, когда я выходила замуж, я не имела представления, что значит быть женой пастора. – Она замолчала, не замечая явного разочарования в глазах сына. – Я встретила мужчину, Адам. Хорошего, доброго, нежного, отзывчивого.
Адам напрягся. Он не желал этого слушать.
– Я надеялась, что твой отец даст мне развод. Я являлась виновной стороной. – Она посмотрела на Адама, а затем вновь отвела взгляд. – В таком случае я могла бы вновь выйти замуж. – Она не пожелала смотреть ему в глаза. – Но, разумеется, он не может пойти на это как представитель церкви, так что я… должна притворяться. – Она взглянула на свои руки. Почти непроизвольно Адам также перевел на них взгляд и увидел, что узкого золотого обручального кольца уже нет. Его место заняло кольцо из витого серебра с гравировкой. – Прости, Адам. Я пойму, если ты ненавидишь меня за это. – Она просила, по-прежнему избегая его взгляда.
Он кусал губы. Он не мог понять, что ощущает. Гнев? Обиду? Неприятие и, несомненно, ненависть, но не по отношению к ней, а по отношению к незнакомому человеку, который увел ее у них.
Он нервно откашлялся.
– Ты теперь счастлива?
Она кивнула.
Он вновь отвел от нее взгляд. Она счастлива! А она подумала хоть раз о нем, представила себе его одиночество, его опустошенность, когда уходила? Он уже был готов расплакаться, вспомнив, как его дразнил Уи Мики. Ребята в деревне были абсолютно правы. Она ушла с другим мужчиной. Она, выражаясь языком отца, проститутка.
Он резко поднялся.
– Боюсь, я должен идти. – Он тщательно контролировал свой голос.
– Адам! – Наконец она взглянула на него, опустошенная.
– Извини, мать. – Он вдруг понял, что даже не знал, как обратиться к ней. Не «мама». Ни в коем случае не «мама». Никогда больше.
– Мы увидимся еще, Адам? Вскоре? – На ее глазах вновь выступили слезы.
Он пожал плечами.
– Возможно. – Он не мог больше выносить этого. Повернувшись, продефилировал между столиками и почти бегом выскочил на улицу.
Теперь Джинни Бэррон реже занималась выпечкой. Она согласилась остаться работать в доме, после того как Адам уехал; потребности пастора были мизерными, и в доме царило спокойствие. Работа не отнимала у нее много времени, а теперь, когда не было Адама, она не приносила радости. Поэтому она испытала приятное удовольствие, когда выглянула на стук в дверь и увидела хорошенькое личико, обрамленное темными длинными волосами, внимательно вглядывающееся в нее.
– Брид, девочка. Как я рада тебя видеть. – Она улыбнулась и знаком пригласила ребенка войти. Но та уже не была ребенком. Когда Брид села за кухонный стол и стала сверлить Джинни холодным взглядом, ее охватило дурное предчувствие. – Как вы поживаете? Скучаете по Адаму, как и все мы, – медленно проговорила она. Она перевернула тесто и стукнула по нему кулаком.
– Скажите мне, где он. – Взгляд Брид, устремленный на нее, был тяжелым.
Джинни взглянула на нее.
– Разве он вам не сказал, куда уехал? – В ее душу закралась тревога.
– Он сказал, что едет в Эдинбург учиться врачеванию.
– Да, это так. – Джинни улыбнулась, вновь расслабляясь. – У нашего Адама светлая голова.
– Я тоже поеду. – Брид сложила руки. Выражение ее лица не изменилось. – Расскажите, как туда попасть.
– Как добраться до Эдинбурга? Это сложно. – Джинни тянула время. Раз Адам не дал девушке адрес, чтобы писать письма, значит, у него были основания. – Это стоит немалых денег, девушка. Вам придется ехать сначала автобусом, потом поездом.
Брид никак не реагировала.
– Почему бы не подождать, когда он приедет на каникулы? Ждать осталось недолго. Время пролетит быстро. К тому же он нам еще не написал, где остановился. – Она надеялась, что ей простится эта ложь. – Эдинбург очень большой город, девушка. Больше, чем вы себе представляете. Вы там его никогда не найдете.
– Я спрошу. Люди знают, где находится школа целителей. Вы мне дадите деньги.
Джинни отрицательно покачала головой.
– Нет, Брид, извините. Я не могу дать вам деньги. Вы должны сами найти их.
– А я возьму ваши. – Брид заметила лежавшую на кухонном шкафу сумку Джинни. Откинув стул, она двинулась к нему, вытянув вперед руку.
– Нет! – Джинни поняла, что происходит. Отступив от стола, она схватила сумку, измазав ее в муке. – Нет, мисс! Вы недостойно себя ведете. Сейчас же уходите отсюда. Сию же минуту, или я позову пастора! Если вы хотите ехать в Эдинбург, добирайтесь туда сами. Но предупреждаю: Адама вы не найдете. Если бы он хотел, чтобы вы знали, где он, он сказал бы вам. Так что разговор окончен. Вы меня слышите?
На мгновение в комнате воцарилась полная тишина. Брид сверлила ее каменным взглядом, и Джинни обуял настоящий страх. У нее перехватило дыхание. На самом деле пастора в кабинете не было. Она даже не знала, где он. Возможно, навещает кого-то из прихожан или находится в кирхе. Она распрямила плечи. Брид такая хрупкая и маленькая. Так чего же бояться?
Она прочла смертельный приговор в глазах Брид всего за одну секунду до того, как Брид взялась рукой за кожаный пояс и преспокойно достала нож. Она попыталась бежать, но было уже поздно. Видавшее виды полированное железное оружие вонзилось ей между лопатками после того, как она успела сделать всего один шаг, и Джинни неуклюже свалилась на пол, прижимая к груди сумку. Кровь стала медленно сочиться из раны на ее светло-голубую кофту. Она успела издать лишь тихий стон.
Брид стояла неподвижно, пораженная невероятным всплеском энергии и возбуждения, пронзивших ее. Затем безо всяких эмоций она вырвала сумку из объятий Джинни, открыла ее и высыпала содержимое на пол. Она с интересом осмотрела все предметы. На полу лежала маленькая круглая перламутровая пудреница, отданная Джинни матерью Адама, когда та поняла, что пастор не разрешит ей хранить такой образец фривольности; расческа, носовой платок, маленькая записная книжка, кошелек и бумажник. Она не обратила внимания на бумажник, в котором находилась большая белая пятифунтовая купюра, не приняв ее за деньги. Зато она подняла и осмотрела пудреницу. Она нажала на маленькую защелку сбоку и застыла от изумления, когда перед ней открылось зеркало. Несколько секунд она смотрела на себя, пораженная, после чего поспешно сунула его под платье. Затем подняла кошелек. В нем лежали девять шиллингов, три монеты по шесть пенсов, четыре по одному пенсу и одна монета в полпенса. Она надеялась, что их достаточно, чтобы отправиться в Эдинбург.
Адам встретил Лизу, когда она рисовала труп, над которым он работал. Анатомирование восхищало его. Эта работа была кропотливой, тонкой, а строение кожи, мышц и внутренних органов, которые он вынимал, было таким красивым, что далеко превосходило все то, что он воображал. Молодые люди, занимавшиеся вместе с ним, отпускали шутки, жаловались на запах формалина и суетились, пытаясь скрыть тревогу, связанную с выполнением их работы, но Адам был целиком околдован ею. Они считали его сумасшедшим, своего рода фанатиком. Одна лишь Лиза понимала. Она появилась в одно прекрасное утро с большим портфелем под мышкой, а ее светлая одежда и длинный красно-желтый шарф резко контрастировали с темными стенами и скромными рабочими халатами молодых людей.
Она улыбнулась им из-под своих огромных, янтарного цвета глаз и закинула длинные каштановые волосы за плечи.
– Вы не возражаете, если я буду рисовать ваш труп? – Она уже устанавливала мольберт у самого локтя Адама. Их методист нарочито отвернулся в другую сторону. – Я не помешаю вам, обещаю.
Адам был поражен. Женская прозекторская была отделена от мужской коридором. Его удивление переросло в раздражение. Видимо, она подкупила служителя или одного из преподавателей, чтобы проникнуть сюда, к тому же она мешала работать. Под ее влиянием коллеги, которые и в лучшие-то времена не отличались серьезным отношением к делу, вели себя еще глупее обычного. Но сама она была столь же серьезна, как и он, когда сосредоточенно точила карандаши и в малейших деталях отражала подкожную структуру лица.
Именно она предложила Адаму выпить с ней чашечку чая после занятий.
– Вы серьезно относитесь к работе, не то что другие ребята. – Она печально улыбнулась ему. – Вы хотите стать хирургом? – Она говорила с легким акцентом, привлекательным, завораживающим. Он не мог определить ее национальность.
Он пожал плечами.
– Я всегда полагал, что стану врачом общей практики. Мне нравится общаться с людьми. Если вы хирург, то они перед вами всегда в состоянии сна. Во всяком случае, так вы надеетесь. – Он слабо улыбнулся. За первые месяцы новой жизни он очень возмужал.
Она поразительно отреагировала на это.
– В общем-то жаль. У вас замечательные руки. – Она потянулась к нему через стол, взяла его руку, перевернула ладонью вверх и посмотрела на нее, прищурившись. – У вас очень хорошая линия жизни. – Она водила по его ладони кончиками пальцев. – Смотрите, в вашей жизни будут три женщины. – Она взглянула на него из-под своих ресниц и засмеялась. – Счастливые женщины!
Он в смущении убрал руку, чувствуя, что его щеки зарумянились.
– Где вы научились гадать по руке? – Его отца хватил бы удар.
– Я наследовала это искусство от отца. – Она придвинула к себе сахарницу и вынимала кусочки сахара ложкой. – Я учусь на художника-портретиста. Но мне необходимо знать, как функционирует все тело. Как бы вы ни наблюдали и ни изучали цвет, строение и тени кожи, если вы ничего не знаете о мышцах и костях, находящихся внутри, вам не удастся добиться впечатляющего изображения. – Она сделала паузу, и ее лицо подернулось грустью. – Знаете, для женщин это сопряжено с трудностями. Они подняли ужасный шум, когда узнали, что я хотела прийти и срисовать труп сегодня утром.
– Надо же. – Он начинал подпадать под ее обаяние. – Они, видимо, подумали, что вы будете отвлекать нас. – Он ухмыльнулся. – Что вы и сделали. А почему вы не пошли в женский класс?
Она улыбнулась.
– Я пыталась. Они намного строже. Никого не впускают. Но, надеюсь, вас я не отвлекла. Вы были серьезны.
– Думаю, что я – человек серьезный. – Он пожал плечами в самоуничижении. – Но у меня есть пара приятелей, которые очень стараются реформировать меня.
– Прекрасно. Позвольте мне помочь им. Не желали бы вы посмотреть мою студию?
Адам кивнул. Он начинал чувствовать себя чрезвычайно счастливым.
Она не появилась в прозекторской, но было оговорено, что он навестит ее в следующую субботу.
Как раз накануне он получил от отца письмо, в котором тот сообщал ему о смерти Джинни Бэррон.
«Полиция не может определить мотив преступления. Оно совершенно бессмысленно. Ее сумка была вскрыта, но преступник не взял бумажник. Насколько мы смогли установить, он забрал лишь кошелек и пудреницу. Со слов Кена, она обычно хранила их в сумке. Оружия убийства не найдено. Никто ничего не видел и не слышал…»
Душевные муки пастора переполняли письмо, но Адам перестал читать. Он рыдал, как ребенок.
Он уже не хотел идти к Лизе, но не имел возможности с ней связаться и в конечном счете был рад выбраться из своих комнат. Потрясение и гнев Робби в связи со случившимся – он также знал Джинни с младенческих лет – не облегчили ситуацию, как и его способ решения проблемы – пойти и напиться.
Студия располагалась на чердаке старого дома, выходящего на Уотер-оф-Лейт. Адам взобрался по узкой темной лестнице и постучал в дверь, будучи совершенно не готовым к насилию над своей психикой, которое спровоцировала открывшаяся дверь. Огромная комната, в которой жила и работала Лиза, была залита светом от двух окон во всю длину комнаты. Более трех четвертей ее было отведено под студию, голые доски были обрызганы краской, наготове стояли два мольберта – один с покрытой тканью картиной, другой с наполовину оконченным портретом старика. Большой обеденный стол был едва виден, заваленный красками, карандашами, дощечками для смешивания красок, ножами и кистями, а на тарелке в углу, что с содроганием заметил Адам, лежал бутерброд, буквально заросший позеленевшей плесенью.
Угол, в котором, собственно, жила Лиза, был, напротив, далеко не спартанским. Диван, покрытый ярко-красным покрывалом; диванные подушки и викторианские шелковые платки, светлые тряпочные коврики и старая стоячая вешалка, на которой висел ее запас длинных цыганских юбок, рубашек и джемперов. На другой части территории находилась маленькая газовая горелка и большая эмалированная раковина с отбитыми краями.
– Вот мой дом! – Она приветствовала его с распростертыми объятиями. – Что скажешь?
