Текст книги "Запрещенные слова. Том первый (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 31 страниц)
Только через секунду доходит, что я очень боюсь услышать от него предложение все-таки сходить в кино. Потому что сейчас я абсолютно к этому не готова. Но отказать, конечно, не смогу.
Но Слава ничего такого не говорит.
Только напоминает, что вечером я должна лечь вместе со сказкой на ночь.
Мы прощаемся – спокойно, уже без обычного надрыва, с которым я говорила ему «пока» каждый из вечеров на протяжение всей недели. Он ни о чем не просит, ничего не предлагает, ни на что не намекает.
Говорит: «Созвонимся, Би» и гудки сменяют его голос в динамике, потому что я еще долго не могу убрать телефон от уха.
Глава тридцать вторая
Еще семь дней сливаются в один бесконечный, тягучий, серый ком из нервов, кофе и коротких, рваных ночей. Неделя, за которую я, кажется, постарела лет на десять – уверена, что чтобы найти седину в волосах, теперь даже не нужно особо стараться. Так что я радуюсь хотя бы тому, что блондинка и это по крайней мере не так сильно бросается в глаза.
Я снова вернулась в свою квартиру, в свою тишину и свою одинокую крепость. Наслаждение тишины в пустых стенах перестало давить, а снова превратилось в благословенный покой. Каждый вечер, зарываясь под одеяло и бездумно переключая каналы, я все больше ловила себя на мысли, что, наверное, мама права – я действительно не создана для семейной жизни. Не представляю, как бы пережила весь этот двухнедельный кошмар, если бы нужно было параллельно обхаживать мужа и возить детей в школу, сади или на кружки. Или, может, я нашла бы в этом поддержку и опору? Я предпочитаю не гадать на кофейной гуще, и пока останавливаюсь на том, что в ближайшие полгода или даже год, мне точно будет не до того, чтобы пускать кого-то в свою неприступную крепость.
О том, что Слава будет ждать и, тем более, хранить верность, я даже не думаю.
Это смешно. Он молодой, чертовски красивый парень, а я сама обозначила наш статус рамками «только дружба». Возможно, сначала он зажегся, но проблема, которую я скинула ему на голову, явно остудила его пыл – за эту неделю мы даже ни разу не созванивались. Все наше общение за семь долгих дней – десяток ничего незначащих фраз друг другу.
Я знаю, что так лучше.
Я все понимаю.
И… просто свыкаюсь с реальностью. Вбиваю сваи и заливаю бетоном фундамент на случай, что однажды снова увижу его… с кем-то. В том, что это рано или поздно произойдет, нет никаких сомнений. Ему точно не нужна женщина с целым ворохом проблем.
Я снова переключаю фильм, который казался интересным еще пять минут назад, делаю глоток кофе и силой переключаю мысли.
Угроза тюремного срока для Лили окончательно миновала. Этот кошмар, нависший над моей семьей дамокловым мечом, наконец, отступает. Адвокат сработал четко и профессионально.
Но финансовая удавка на шее моей сестры никуда не делась.
Точнее говоря – на моей шее.
Суммы долгов перед налоговой и банком удалось частично реструктуризовать, частично – списать, но это была все равно капля в море, а финальная сумма, когда я, наконец, ее услышала. Накрыла меня как цунами.
Девяносто семь тысяч долларов.
Я прикрываю глаза, в который раз прокручиваю в голове каждый цифру и нолик, пытаясь уговорить Вселенную сжалиться хоть немного, но чуда не происходит. Именно столько нужно погасить.
Это больше, чем все, что у меня есть.
Моих сбережений не хватит и на четверть этой черной дыры. «Медуза», моя красная, дерзкая мечта, уже неделю висит на всех возможных сайтах по продаже авто, но покупатели не спешат выстраиваться в очередь. Машина новая, эксклюзивная, и цена на нее, соответственно, кусается. Снизить ее я не могу – на счету каждая копейка. Но и время тоже играет против нас, поэтому, скорее всего, мне придется сбивать.
А что потом?
Брать кредит, чтобы погасить кредит?
Я чувствую себя эгоистичной сукой, потому что каждый раз, когда допускаю такой вариант, внутри оживает едкий протест – какого хрена, я должна тащить все это, если это даже не моя вина?! А потом вспоминаю племянников, серое лицо папы… и пытаюсь играть в смирение с судьбой.
Это глухое, постоянное беспокойство о деньгах стало фоновым шумом моей новой реальности.
На работе тоже новый аврал. Офис гудит, все на взводе из-за главного события года – официальной конференции, на которой должно было состояться подписание исторических документов и меморандумов о сотрудничестве NEXOR Motors с государством. Речь о миллиардных инвестициях в развитие транспортной инфраструктуры для электрокаров: строительство сети заправок по всей стране, льготные программы, масштабная рекламная кампания. Подготовка идет полным ходом, мой стол завален проектами, сметами, списками приглашенных.
Резник, после нашего последнего, уродливого разговора, затаился. Больше не устраивает показательных порок на совещаниях, не цеплялся по мелочам. Просто… игнорирует. Но я все-таки ощущаю – он не отпустил и его не отпустило. Иногда ловлю его тяжелый, изучающий взгляд. Он смотрит на меня не как начальник на подчиненную и даже не как бывший любовник на женщину, которая его отвергла.
Он смотрит как монстр, выслеживающий раненого зверя. Ждет. Чего? Моей ошибки? Моего провала? Я не знаю. Но на всякий случай удваиваю старательность на максимум. И это окончательно выжимает из меня все соки.
Только в выходной позволяю себе маленькую передышку – приглашаю в гости Наташу. Мысленно смеюсь, что если бы не она – моя единственная связь с чем-то нормальным – я бы точно давно одичала и разучилась разговаривать неформальным языком.
Заранее предупреждаю, что без вина, но подруга даже не настаивает.
Приезжает с пакетом из кондитерской, улыбкой на все лицо и счастьем, которое так светится, что даже немного освещает самые мрачные и темные уголки моих мыслей.
– Ну что, подруга, готова к старушечьим посиделкам? – Натка плюхается на диван напротив меня, ставя на столик две дымящиеся чашки с латте и тарелку с еще теплыми круассанами.
Суббота. Вечер. Мы сидим у меня на кухне, и это первая наша «нормальная» встреча за все это сумасшедшее время. Первая, когда я чувствую, что могу говорить о случившемся без кома в горле и слез. Первая, когда я просто хочу немного расслабиться и вспомнить, что такое – нормальная жизнь.
– Вот тебе смешно, а я именно так себя и чувствую, – вздыхаю, отпивая ароматный кофе. – Пообещай по дружески вырвать мне все седые волосы.
– Поэтому и притащила тебе допинг в виде свежей выпечки. – Она на секунду усмехается, потом смотрит именно так, как всегда, когда пытается без слов сказать, что ее уши всегда к моим услугам. – Что у тебя опять случилось, Майка? Только честно. Без вот этого твоего «все нормально». Снова Григорьева чудит?
Я смотрю на свою лучшую – и сейчас уже официально единственную подругу – на ее внимательные, сочувствующие глаза, и понимаю, что врать ей не хочу и не буду.
Что мне надо, наконец, выговориться.
И я рассказываю. Про Лилю, про Игоря-афериста, про астрономические долги, про продажу машины. Про бессонные ночи и постоянный страх за отца. Про то, как тяжело разрываться между работой, где нужно быть железной леди, и семьей, где нужно быть опорой для всех.
Наташа слушает молча, ни разу не перебив. Только иногда ее пальцы сжимают мою лежащую на столе руку в знак поддержки.
– Майка, это… просто пиздец, – наконец, говорит она. – Я даже не знаю, что сказать. Если нужны деньги, ты только скажи. У нас немного, но…
Я на секунду замираю, отчетливо фиксируя ее «нас». Такой счастливой я еще никогда ее не видела. Даже когда она выходила за отца Кати, и думала, что это будет до бриллиантовой свадьбы.
И то, что она предлагает деньги, хотя у них с костей очень скромные финансовые возможности – это дороже любых миллионов. Конечно, я ни за что не смогу их принять, но у меня предательски щемит в носу от осознания, что в моей жизни есть вот такой человек.
– Наташ, – мягко ее перебиваю. – Спасибо, Натка. Но нет. Я справлюсь. Мне просто нужно было выговориться. Это точно дороже любых денег.
– Я всегда рядом, ты же знаешь, – она заглядывает мне в глаза, и я вижу в них искреннее беспокойство. – И если эта твоя курица-сестра еще хоть раз что-то такое учудит – учти, я ей собственными руками шею сверну!
– Все нормально, – пытаюсь улыбнуться и хмыкнуть одновременно – Лиля сейчас тише воды, ниже травы. Кажется, до нее наконец-то дошло, во что она вляпалась.
– Надолго ли, – ворчит Натка.
Мы еще немного говорим о Лиле, о детях, о том, как несправедливо устроен этот мир.
А потом Наташа, видимо, желая сменить тему, спрашивает:
– А что там у тебя на работе за грандиозное событие намечается с министрами и олигархами?
Удивленно вскидываю брови. Ничего такого я ей точно не говорила.
– Я, между прочим, иногда новости читаю, – беззлобно фыркает подруга. – Имей ввиду. Когда ты там будешь сверкать, как главная елка страны, я точно наделаю кучу скринов из всех новостей, какие только найду, и буду всех хвастаться, что когда-то ты мы с тобой писали в городском парке.
– Господи, не напоминай, – прикладываю ладонь к лицу и сдавленно смеюсь.
– Колись – ты там точно будешь звездой? – подначивает подруга.
– Ну, до звезды мне далеко. Моя задача – скромно постоять в сторонке и не отсвечивать. А если серьезно – да, мероприятие важное. Будут подписывать миллионные «портянки». Приедут всякие важные люди.
– Ну и кто там будет, из этих… небожителей? – в глазах Наташи загорается неподдельное любопытство.
– Просто важные шишки, – я пожимаю плечами, делаю вид, что пытаюсь вспомнить весь список, хотя выучила его наизусть. – Замминистра транспорта, пара депутатов из профильного комитета, представители каких-то фондов… Белозеров, Руденко, Ирина Филиппова. И еще этот… как его… – я морщу лоб, пытаясь вспомнить фамилию, которая вертится на языке. Единственную из всего списка, которую правда предательски забываю– Странная такая фамилия, Как в футболе… А, вспомнила! Форвард!
«Павел Дмитриевич Форвард», – повторяю про себя еще раз, упрашивая мозг, наконец, запомнить.
Глава государственного агентства по вопросам инфраструктурных проектов. Серый кардинал всех дорог страны. Фактически, ключевая фигура. Главный «решатель» на уровне государства.
Я произношу эту фамилию и делаю еще один глоток кофе, не замечая, как замирает Наташа. Она смотрит на меня слегка нахмурившись.
Прикусывает губы.
– Форвард… Форвард… – повторяет, тянет пальцы к лежащему рядом телефону, но не трогает.
– Что? – спрашиваю я, заметив ее странную реакцию. – Ты чего?
Она молчит.
Медленно моргает. Повторяет фамилию еще раз, но теперь одними губами.
– Натка, что с тобой? – я начинаю не на шутку беспокоиться. – Ты его знаешь?
Подруга мотает головой, а потом вдруг резко, так, что мне хочется поморщится от неприятного ощущения в барабанных перепонках, выкрикивает
– Вспомнила! – Всплескивает руками. Все-таки хватает телефон, что-то быстро набирает, одновременно бросая отрывистое: – А я блин, думала, ну откуда же мне его лицо знакомо, Майка!
Я пытаюсь понять, кого «его» она имеет ввиду.
И у нас получается синхронно – я вспоминаю тот предновогодний вечер в ТЦ и ее реакцию на Дубровского, а она разворачивает ко мне экран телефона.
На экране – Слава?
Точнее, его версия из какой-то другой, параллельной вселенной, в которой я его никогда не знала. Мужчина на фото, безусловно, он – те же пронзительные серебряные глаза, та же линия губ с едва уловимой, врожденной усмешкой, та же форма челюсти. Но все остальное…
Все остальное – чужое. Волосы коротко, стильно уложены, ни намека на бритые виски или длинный хвост. На лице – ни единого следа пирсинга, только едва заметная ухоженная щетина. Он в безупречно сидящем дорогом костюме, который, мне почему-то так кажется, стоит как половина моей «Медузы». И самое главное – его руки. На них нет ни одной татуировки. Чистые, сильные, с длинными пальцами, одна из которых властно, но в то же время нежно, обнимает за талию невероятной красоты девушку.
Она стоит рядом с ним, прижавшись так близко, что их тела кажутся единым целым. Длинные, белые, гладкие как шелк волосы, огромные голубые глаза смотрят прямо в камеру, а от улыбки на губах проступают очаровательные ямочки.
Она не просто красива – она ослепительна. Я правда не могу подобрать другое слово, которое бы лучше всего описывало спутницу Дубровского. Потому что она красива той самой аристократичной, породистой красотой, которая не кричит, а шепчет о своем превосходстве. И я, женщина, которая никогда не комплексовала из-за внешности, которая всегда знала себе цену и привыкла ловить на себе восхищенные мужские взгляды, впервые в жизни чувствую… что-то странное. Что-то похожее на укол зависти. Ревности? Или это просто трезвое осознание того, что вдвоем они смотрятся просто идеально? Она высокая – ему точно не нужно сутулиться до скрипа в спине, чтобы посмотреть ей в глаза.
– Это… это какая-то старая фотография? – голос у меня сиплый, я с трудом его узнаю. Понятия не имею сколько времени проходит, прежде чем я нахожу силы отлепить язык от пересохшего рта.
– Старая? Майка, ты чего! – Наташа отбирает у меня телефон, увеличивает изображение. – Эта история тогда гремела из каждого утюга! Года три назад. Ну? Ты что, не помнишь?
Я качаю головой, пытаясь уложить в голове этот диссонанс.
Тот парень на фото, в дорогом костюме, с аристокракратичной красавицей под руку – и Дубровский.
Тот модник – и язвительный жалящий Шершень. Байкер в рваных джинсах, с татуировками и пирсингом. Нет. Это два разных человека. Так просто не бывает.
– Я же тогда как раз получила повышение, – бормочу я, скорее для себя, чем для Наташи. – Жила на работе, спала по четыре часа, не видела ничего, кроме отчетов и собеседований. Какие там новости, а тем более – светская хроника.
Я в принципе не подписана ни на один канал со сплетнями, не отслеживаю Инстаграм-звезд и понятия не имею, как живут и чем дышат всякие селебрити.
– Это, подруга, был не просто скандал. Это была настоящая драма шекспировского масштаба. Потому что это, – Натка снова тычет пальцем в экран, – ни хрена не просто «красивый механик». Это – Вячеслав Павлович Форвард.
Фамилия, которую я никак не могу запомнить.
К Славе она не липнет – хоть тресни.
– Он его сын? – Понятия не имею, почему спрашиваю б этом Наташу. Видимо, она точно в теме.
– Угу, единственный наследник Павла Дмитриевича Форварда. Золотой мальчик, вундеркинд. Окончил какой-то престижный швейцарский универ по специальности, которую я даже выговорить не смогу. Он, типа, должен был пойти по стопам отца, вылететь из семейного гнезда прямиком в блестящее политическое будущее.
Я смотрю на фотографию. На этого лощеного, уверенного в себе парня, и пытаюсь вспомнить его в том форменном комбинезоне. Не получается. Пытаюсь представить, как он, вот такой, пишет мне язвительные комментарии под ником «Шершень». Тоже не получается.
– А девушка… – Я запинаюсь. – Она…?
– Алина Вольская. – Наташа закатывает глаза. Она редко когда отзывается плохо о женщинах, даже совершенно незнакомых, называя это «духом сестринства» и всегда вызывает этим мое восхищение. Но сейчас ее нос морщится с однозначной брезгливостью. – Доченька Игоря Николаевича Вольского.
Натка смотрит на меня с выражением, как будто я прямо сейчас должна всплеснуть руками, как будто озвученная фамилия все расставит по своим местам. Даже немного стыдно, что я понятия не имею, что за фамилия, что за Вольский и даже не представляю, в какую сторону думать. Это какая-то богатая семейка? Или он папа-продюсер, как сейчас модно? Алина на этих фото похожа как минимум на конкурентку Джиджи Хадид и Кендал Дженнер.
Я проглатываю очередной укол ревности.
Это же просто старые фото – какая разница, что несколько лет назад Слава вот так непринужденно обнимал женщину, которая похожа на Мисс Вселенная?
– На твоем фоне я чувствую себя чуть ли не светской сплетницей, – Наташа в шутку закатывает глаза, – Игорь Вольский был главой аграрной партии «Наша земля».
Она замирает, ждет.
Я снова упрямо качаю головой. Для меня политика – это примерно как лабиринт, в котором я заблужусь даже с компасом, картой и указателями.
– Ладно, – подруга окончательно завязывает с попытками меня впечатлить. – У него самого была блестящая репутация – ни единого пятнышка – горюющий вдовец, прекрасный любящий заботливый отец, думатель за народ, бла-бла-бла. Честно говоря, я думала, он прям до президентского кресла продираться будет. Но… В общем, сейчас он генпрокурор.
Вот теперь ей действительно удается меня впечатлить.
Потому что, хоть имени фамилий всех генпрокуроров я не знаю, но то, что именно это за должность – в курсе.
Пока Наташа рассказывает, я поддаюсь слепому порыву, вбиваю в поисковик «Вячеслав Форвард Алина Вольская»… и нервно провожу языком по совершенно сухим губам, когда на меня обрушивается вал их фото – по отдельности и вместе. Мне все еще сложно узнать в этом модном элегантно парне – Дубровского. Как будто передо мной не Слава – а его брат-близнец. И даже взгляд у него как будто другой – не такой пронзительный, более открытый. А Алина – она просто безупречна буквально на каждом фото. Не женщина, а полное бинго – идеальное лицо дополняет идеальная фигура. Я стараюсь не допускать мыслей о том, что так просто не бывает, потому что вслед за ними идут попытки «оправдать» всю эту слепящую красоту идеальной работой пластических хирургов и профессиональных косметологов. Но даже если и так – какая к черту разница, если она не выглядит как типичная гламурная кукла, сделанная словно по одному лекалу?
А еще меня разъедает желчная злость за взгляд, которым она смотрит на Славу. Потому что она смотрит на него с обожанием, с нежностью, с той самой уверенностью женщины, которая знает, что этот мужчина принадлежит только ей.
Именно так и должна смотреть на своего мужчину по уши влюбленная в него женщина.
И он… конечно, отвечает ей взаимностью абсолютно на всех общих фото.
«Странно, что они не запустили стикер-пак под названием «Любовь как она есть», – едко комментирует моя внутрення сучка, и я быстро откладываю телефон в сторону. На всякий случай, потому что за эту пару минут во мне выработалось столько желчи, что самое время пить что-то для профилактики желчнокаменной болезни.
– Ну и как тебе? – Голос Наташи возвращает меня в реальность. Я пытаюсь сделать вид, что не понимаю, о чем она, но подруга моментально меня раскусывает. – Я же видела, что ты там гуглила, Майка.
– Они хорошо смотрятся вместе, – говорю самую нейтральную версию того, что на самом деле думаю обо всех их обнимашках и миловании на камеру.
– Смотрелись, – поправляет подруга, делая акцент на то, что все это было в прошлом, а сейчас ситуация может быть другой.
Я сразу вспоминаю, что на всех их фото Слава явно выглядел не так, как сейчас. То есть буквально – ни на одном я не нашла хотя бы намек на пирсинг или татуировки, хотя на даты публикаций и статей не обращала внимания. А еще… он же был с другой. Как минимум дважды я видела их вместе.
О себе в его жизни я стараюсь просто не думать.
Глушу болезненные вопросы бесконечным повтором «мы просто друзья…».
Только это ни фига не работает. Примерно как подорожник на открытый перелом.
Мне не очень хочется копаться в грязном белье Дубровского. Чувствую себя Пиноккио, который сует свой любопытный нос в слишком узкую замочную скважину, заранее зная, что увидено мне точно не понравится. Это же… его личная жизнь, какое мне дело, что в ней было?
Но все равно молча киваю на вопросительный взгляд подруги, когда она просто ждет отмашку, продолжать или поставить на паузу.
– Алинка забеременела. – Наташа снова делает такое лицо, как будто речь идет о самой противоестественной вещи на свете. – Но знаешь… В общем, она та еще штучка. Пару раз пьяная из клуба вылезала, материла всех на чем свет стоит, потом – уехала тусить с какими-то мужиками в Дубай. Все это было… ну, как бы на виду, хотя папочка явно использовал все связи, чтобы вычистить последствия дочкиных похождений. Сложно строить политическую карьеру, когда твоя кровиночка буквально маленькая шлюха.
Я снова фиксирую, что в словах моей очень сдержанной в выражениях подруги проскальзывают явно брезгливые нотки без намека на терпимость.
– Ну, наверное, все девушки ее возраста… – пытаюсь найти правильные слова, хотя это чистой воды лицемерие.
– Просто ты не в курсе, но тогда она буквально из всех щелей лезла, – закатывает глаза подруга. – Типа, вся такая красивая, вся такая натуральная, чуть ли не пикми-гёл, в каждой бочке затычка. Но ладно, не важно. Просто она мне никогда не нравилась. Так вот…
Но продолжить она не успевает, потому что на экране ее телефона всплывает входящий от Кости, и Наташа тут же переключается на разговор. Судя по обрывкам фраз, что-то с Катей – Костя поехал забирать ее с танцевального кружка, а вместо этого пришлось разбираться с мамой какой-то другой девочки.
Подруга еще разговаривает, но уже встает и начинает собираться. Одним губами говорит: «Прости, прости…», но я машу рукой и украдкой сую ей жестяную коробку с бельгийским печеньем. И тут же взглядом даю понять, что ее отказ брать нанесет мне глубокое оскорбление.
Через минуту Наташа вылетает на лестничную клетку, на ходу застегивая пальто, а я почему-то стою на пороге с раскрытой дверью, и от внезапной усталости наваливаюсь плечом на косяк. Кажется, что без точки опоры мое тело развалится на меленькие кусочки, как слишком неуклюжий и хлипкий замок из детских кубиков.
Наконец, все-таки прихожу в себя, запираю дверь и возвращаюсь в квартиру, которая внезапно кажется оглушительно пустой. Воздух все еще пахнет кофе и круассанами, но теперь эти запахи не согревают, а раздражают. О всех тех фото и сплетнях, которые, хоть и не имею ко мне никакого отношения, но ощущаются как горсть острых камней в лицо.
Я на автомате начинаю двигаться по квартире.
Механически, как робот, запрограммированный на выполнение простейших действий. Убрать чашки со стола. Смахнуть крошки. Загрузить посудомоечную машину. Потом – стирка. Собрать разбросанные по креслам пледы, закинуть в барабан стирку, залить гель и кондиционер. Я делаю все это, лишь бы не думать. Чтобы занять руки, чтобы заглушить нарастающий с каждой секундой внутренний гул.
Но это не помогает.
Образ того, другого Славы, с другой, ослепительной девушкой, стоит перед глазами, как привидение. Он преследует меня, куда бы я ни пошла. Я вижу его в отражении темного экрана телевизора, в глянцевой поверхности кухонного фасада, в зеркале в прихожей.
Иду в гардеробную. Начинаю перебирать вещи. Бессмысленное, хаотичное занятие. Зимние свитера – на дальнюю полку. Легкие блузки и платья – вперед. Погода еще совсем не весенняя, но мне нужно действие. Нужно что-то, что создаст иллюзию контроля и порядка в этом хаосе в моей голове. Я складываю, перекладываю, вешаю, но мысли все равно возвращаются к нему. К ним.
Кто она? Алина. Дочь генпрокурора. Красавица. Невеста. Мать его… ребенка, быть может?
А кто я? Коллега. Женщина на пять лет старше. С ворохом проблем, с сестрой-катастрофой и долгом, который висит на мне, как гиря. Женщина, которая сначала отдалась ему в порыве животной страсти, а потом испугалась и трусливо предложила «дружбу».
Господи.
Да зачем я вообще сравниваю?
Это же было три года назад!
Но…
Рука зачем-то тянется к телефону. Позвонить ему? Спросить? Что спросить? «Слава, а это правда, что ты – сын того самого Форварда? А это правда, что ты встречался с девушкой, похожей на богиню? А это правда, что она залетела?»
Я отдергиваю руку, как от огня. Что за дичь, боже?
Я не имею права совать в это свой любопытный нос. Это его прошлое. Его… боль, возможно? Мы же просто друзья. А друзья не копаются в чужих могилах.
Пытаюсь читать. Открываю «Не отпускай меня», книгу, которую все никак не дочитаю. Но буквы пляшут перед глазами, складываются в бессмысленные слова. Я не могу сосредоточиться. История о потерянных жизнях, о сдерживании, о невозможности что-то изменить, сегодня кажется слишком… личной. Какой-то почти травмирующей.
Пробую посмотреть фильм. Включаю какой-то легкий, дурацкий ромком. Но на экране – снова они. Идеальная пара, смех, поцелуи, счастливый финал. Я с отвращением выключаю телевизор.
Наконец, официально капитулирую. Сдаюсь всепоглощающему, ядовитому любопытству. Признаю свое поражение.
Беру ноутбук, сажусь в кресло, укутываюсь в плед. Пальцы сами находят нужные клавиши.
«Вячеслав Форвард Алина Вольская роман» – вбиваю немного видоизмененный, но тот же запрос.
Поисковик снова выплевывает в меня лавину информации. Сотни фотографий. Светская хроника, глянцевые журналы, новостные порталы. Вот они на благотворительном вечере. Он – в смокинге, она – в умопомрачительном платье, усыпанном «Сваровски».
Мой взгляд цепляется за фото, на котором кроме Славы, мне знакомо еще одно лицо. Его обнимает за талию та самая стильная брюнетка, в компании которой я уже дважды его видела. Специально проверяю, действительно ли это старые фото, но да – они точно старые. У девушки даже прическа другая – волосы светлее и уложены в короткое каре. Его рука – у нее на плече, они обнимаются на фоне какого-то красивого горного пейзажа, рядом – снаряжение для альпинизма. Я раскрываю статью, бегаю взглядом по строчкам. Сейчас я узнаю про то, как эта красивая брюнетка разрушила идеальную пару? Мне станет от этого легче?
Но ничего такого в статье нет. Только упоминание, что Вячеслав Форвард – не только умный и красивый, и крайне перспективный, но еще и отчаянный, потому что покорил одну из топа семи горных вершин вместе со своей сестрой, Марией Форвард.
Сестра, господи.
Боже, сестра.
Мой мозг почему-то только сейчас вспоминает, что оба раза, когда я видела их вместе – ничего такого не было, просто крепкие объятия, но никаких поцелуев или чего-то такого. Но я смотрела на них через призму ревности и, конечно, увидела то, что хотела увидеть и то, во что хотелось верить.
Я на секунду откладываю телефон, прячу лицо в ладонях.
Перевариваю.
Когда Шершень, то есть, конечно же, Слава, говорил, что у него никого нет – он говорил правду?
Я иду на кухню, набираю стакан минералки, выпиваю. Сажусь в кресло, выдыхаю – и снова тянусь за телефоном, впитывая, как медленную отраву, новую порцию фотографий.
Вот Слава и Алина на открытии какой-то выставки. Вот – на отдыхе, на яхте, счастливые, загорелые, идеальные. Картинка из сказки. Слишком идеальная. Может, потому что не совсем настоящая? Или этого просто слишком сильно хочется мой уязвленной внутренней ревнивой женщине?
Я листаю дальше. И сказка все-таки потихоньку начинает давать трещины.
Первой на глаза попадается статья с кричащим заголовком: «Дочь генпрокурора снова в центре скандала?» На фото, сделанном, видимо, папарацци, – Алина, выходящая из ночного клуба в Дубае. Платье на ней едва прикрывает самое необходимое, макияж размазан, в глазах – как будто стекло. Она опирается на руку какого-то бородатого мужчины арабской внешности. Фото плохого качества, размытое, но фигуру, волосы, общие черты лица узнать можно. Это она.
Потом – помолвка. Серия профессиональных снимков, сделанных где-то на побережье Италии. Закат. Белый песок. Слава, стоящий на одном колене, протягивает ей бархатную коробочку. Алина, смеющаяся, со слезами на глазах. И кольцо. С таким огромным бриллиантом, который ослепляет даже сквозь время и через экран. Мечта. Идеальная, выверенная до мелочей мечта, выставленная на всеобщее обозрение.
А потом – обрыв.
Следующая новость, которую я нахожу, датирована несколькими месяцами позже. Заголовок бьет наотмашь. «Сын известного политика разбился на мотоцикле». Фотографии с места аварии. Искореженный, превращенный в груду металла байк. Огромное пятно крови на асфальте. И одна фотография, от которой у меня перехватывает дыхание. Крупный план. Мужская рука, безжизненно лежащая на асфальте. Пальцы, густо покрытые кровью и ссадинами. Рука, на которой я отчетливо вижу знакомые очертания татуировок…
Стоп. Нет.
Я крепко жмурюсь, потом снова смотрю на фото – и, конечно, никаких татуировок там еще нет.
Но сердце все равно сжимается. Вопреки логике. Вопреки здравому смыслу, который шепчет: это все было давно, ты же сама знаешь, что сейчас с Дубровским все в порядке. Но так адски больно, что я малодушно нажимаю на красный крестик в уголке фото, быстро закрываю эту страницу и перехожу на следующую.
Тексты следующих нескольких полны медицинских терминов и мрачных прогнозов. «Тяжелая черепно-мозговая травма», «множественные переломы», «кома». «Даже если Форвард-младший выживет, – цитирует одного из врачей желтая газетенка, – он, скорее всего, останется инвалидом».
И… все.
После этого – тишина. Информационный вакуум. Словно Вячеслав Форвард просто испарился. Ни одной новости. Ни одного упоминания. Ничего.
Только через год – пара коротких заметок в тех же желтых изданиях. «Скандально известная Алина Вольская опять замечена в одном из ночных клубов Майами». И снова фотографии – она, смеющаяся, с бокалом в руке, в объятиях очередного неизвестного мужчины.
Я закрываю вкладку, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.
Нужно остановиться.
Я иду на кухню, завариваю кофе, хотя пить его на ночь – явно не лучшая идея для моего и так слишком взбудораженного мозга. Я же хотела просто выспаться – лечь пораньше, встать попозже. А вместо этого вливаю в себя порцию американо и пытаюсь придумать аргументы, которые похоронят мое желание ковырять эту историю дальше.
Не получается.
Я не могу остановиться. Как будто внутри меня открылся ненасытный голод, и пока я не заброшу в него вообще все, что смогу найти – просто не успокоюсь.
Копаю дальше, смирившись с тем, что теперь на мне висит воображаемый ярлык «Майя-любопытная сука». Натыкаюсь на форум с дурацким, токсичным названием – «Багиня. org». Место, где анонимные «насекомые», как они сами себя называют, с наслаждением перемывают кости инстаграмным дивам, светским львицам и прочим «багиням».
Нахожу ветку, посвященную Алине Вольской. Обсуждение старое, трехлетней давности. Сотни страниц флуда, оскорблений и сплетен. Я пролистываю их, выхватывая отдельные фразы, цитаты, скриншоты каких-то давно удаленных постов. И из этого мусора, из этой грязи, начинает вырисовываться другая картина. Совсем не та, что в мире глянца.
Kitty-Killer: «Девки, а вы реально верите в эту ее беременность? Да она ж на солях каких-то сидела плотнее, чем я на диете перед отпуском! Какая беременность, вы о чем? Папочка просто решил пристроить свою гулящую дочку в хорошую семью, пока она окончательно не ушатала его репутацию. А Форвард-младший просто попал под раздачу. Жаль пацана, красивый был».
