Текст книги "Запрещенные слова. Том первый (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 31 страниц)

– Все нормально, Би. Я поэтому и сказал про плохую идею. – Пауза. – Но, может… я заберу тебя когда все закончится? Если ты не занята. И не очень устанешь. Или… любая другая причина для твоего «нет».

Я с трудом верю, что этот спокойный парень на том конце связи и тот бешеный зверь, который буквально впервые обкатал мою «Медузу» – одно и то же лицо.

«Заберешь – и что?» – мысленно спрашиваю его, но вслух ничего такого спросить не решаюсь. Не хочу показаться смешной и нелепой, наткнувшись на его фирменную иронию в стила «да у меня ничего такого и близко в голове не было!»

Он вообще-то занят.

Хотя Шершень говорил, что свободен, но это было еще осенью, а Дубровского я видела с той красивой брюнеткой накануне Нового года. Возможно, он был свободен потому что у них, как бывает у любой парочки, случился какой-то разлад, а потом они традиционно снова сошлись? После Нового года я уже развесила в нашем общении красные флажки и больше мы к теме его личной жизни не возвращались.

Я выталкиваю эту мысль из головы, только теперь соображая что пауза затянулась, я до сих пор не ответила на его вопрос, а Шершень продолжает терпеливо ждать.

– Вряд ли это… хорошая идея, – говорю через силу, как будто внутри моего горла маленькая мельничка из острых лезвий, и слова проскакивают наружу целыми только чудом.

Я не хочу говорить, что устану и что мероприятие может закончиться поздно, потому что не хочу ему врать. Дело совсем не в этом.

– Я помню, что ты занята, – на этот раз он все-таки слегка ироничен, как бы намекая, что как раз это и имел ввиду, когда говорил о других причинах для моего «нет». Я прикрываю рот ладонью, чтобы не ляпнуть, что мы научились понимать друг друга с полуслова. – И знаешь что? Мне похуй.

Я поднимаю голову и вижу свое отражение в гладкой панели напротив. Она не зеркальная, скрадывает черты и цвет лица, хотя я и без подтверждения чувствую, что покраснела. Но главное – я абсолютно точно вижу там прикушенную улыбку. Которую хочу сдержать, но не могу.

– Ты в своей любимой самодовольной стихии, Шершень, – все-таки выдавливаю из себя реакцию на его откровенное признание.

– А ты только что дала мне «зеленый» свет, Би.

От того, как он произносит мое прозвище, мягко тянет живот.

– Мы вообще-то коллеги, Владислав Павлович, – не могу придумать ничего, кроме этого дурацкой шутки.

– Если причина только в этом – я завтра уволюсь, Би.

– Японцы будут счастливы.

– Еще бы – я же повезу к ним охуенно красивую девочку.

– Разогнался, – смеюсь, блин. Да, просто смеюсь, потому что это так в нашем духе – обмениваться полу-шутками и приглушенными намеками.

И это его «девочка» почему-то совсем не режет, а как будто стирает «плюс пять лет в мою пользу».

– Я люблю гонять, Би, ты ведь уже в курсе, – он подхватывает и тоже хрипло смеется.

– А сейчас у тебя ломка, потому что до открытия мотосезона еще минимум пара месяцев?

– Кто-то углубился в вопрос, Би? Да, ломает страшно.

Я должна бы чувствовать стыд за то, что вот так легко добровольно спалилась, что читала про мотоциклы, байкеров, смотрела видео про его здоровенный черный, похожий на адского зверя байк. Фактически призналась, что интересовалась им не только как безликим участником нашего виртуального книжного клуба.

Моя мысль не успевает залететь дальше, потому что я слышу в динамике гудок параллельного вызова. На секунду убираю телефон от уха, вижу имя «Потрошитель» на экране. Делаю вдох.

Сбрасываю, на секунду прикрываю глаза и снова возвращаюсь к Дубровскому.

– Шершень, прости, я сейчас… уже должна идти.

– Конечно. Наряжайся для своего лучшего в жизни вечера.

– Я пойду в «конверсах», – нарочно подчеркнуто фыркаю. – Решила последовать очень умному совету своего приятеля по книжному клубу.

– Отличный выбор, Би, сам их люблю, – он отзеркаливает с такой же легкостью в ответ. Хотя на мгновение мне кажется, что я слышу разочарованный вдох, но уверенности в том, что это не плод моего воображения, нет.

– Я верну тебе деньги за…

– Стоп, Би, – он так категорично перебивает, что мой рот автоматически послушно закрывается. – Можешь не соглашаться на свидание, можешь раздумывать, стоит ли нам и дальше общаться, можешь сама придумать удобный тебе формат, Би, но, блядь, по яйцам моим не топчись, хорошо?

Я чувствую себя ужасно неловко, хотя его слова скорее направляют, чем отчитывают.

И, господи, кому я говорю про деньги? Он сейчас зарабатывает втрое больше меня!

– Прости, Дубровский, я не хотела по святому. – У меня все-таки вырывается нервный смешок.

– Я могу тебе написать, Би? Позвонить? Когда ты будешь свободна.

Нам определенно нужно поговорить. И не в переписке.

– Дашь мне свой номер, Шершень? Я наберу, когда буду готова.

– Считай, что он уже у тебя.

– Мне уже правда пора. – «И хоть ты этого не видишь, мои пальцы сейчас сильнее сжимают телефон, потому что страшно, что после этого разговора все рухнет».

– Не забудь попробовать тунца-татаки, Би.

Я кладу трубку первой.

Смотрю на него несколько минут, пока экран не оживает входящим от Шершня.

Он прислал номер телефона.

Я копирую, заношу в телефонную книгу, раздумывая, как подписать. Шершень? Дубровский? Слава? Несмотря на то, что я нашла в себе силы признать, что давно «видела» за словечками Шершня реального Дубровского, соединить их в одно пока все равно сложно.

Подписываю «Шершень», сохраняю.

Разглядываю цифры в номере, хотя в них нет ничего необычного, просто хаотичный набор без «модных» красивых сочетаний.

Хочу написать ему сообщение, подать сигнал, что все нормально, но почему-то палец просто висит над экраном отправки. Пустое поле в нашем новом формате немного пугает.

Или не будет ничего нового?

Глава двадцать пятая

В стейк-хаус я приезжаю чуть раньше всех. Не потому что хочу, а потому что мне нужно пять-десять минут на то, чтобы убедиться: я в порядке. Что я не сверну обратно к машине и не смотаюсь домой под шумок – переодеваться в то, что всем кажется частью моего образа, привычное и соответствующее.

Но я не сматываюсь.

Я поднимаюсь по ступенькам в «Bravado», с улыбкой здороваюсь с администратором – молодой парень с серьезным лицом и аккуратной укладкой моментально узнает мое имя и провожает к нашему столику. Я заранее просила, чтобы посадили у окна, еще когда Амина показывала пар мест на выбор и я сразу заприметила красивую панораму из окна – вид хоть и не на город, а на уютный внутренний дворик с гирляндами. Амина сразу предусмотрительно предупредила, что место хоть и не самое модное в городе, но эти столики разлетаются как горячие пирожки, и что она, конечно, попытается урвать бронь, но ничего заранее не гарантирует. И все-таки смогла, еще раз доказав, что я не зря держусь за нее обеими руками.

Я еще раз осматриваю зал. Уют. Полумрак. Бархатный свет на массивных деревянных столах. Стены в черный кирпич, латунные светильники, полки с бутылками. И ароматы.

Здесь пахнет мясом, специями, древесиной. Ничего лишнего. И никаких резких модных парфюмов, от которых выпадаешь в осадок еще до того, как переступишь порог какого-то растиражированного инфлюенсерами места.

Ловлю свое отражение в зеркале, улыбаюсь, потому что в этом костюме и кедах похожа на девочку с улицы города, а не на серьезного «эйчара». Я бы, наверное, еще полгода назад ни за что не позволила себе прийти в таком виде на свой День рождения. Но тогда я жила иначе. Боялась казаться не той. Сегодня же я впервые в жизни нарядилась не «для картинки», а потому что мне так удобно. И в голове снова звучат написанные слова Шершня простуженным голосом Дубровского, подстегивая все-таки поддаться желанию написать ему еще одно «спасибо, что толкнул в правильном направлении». Но я не пишу. Я дала себе обещание выдержать паузу, уложить мысли в голове и только потом – звонить. Не порть сгоряча. Потому что мне очень важен Шершень, но я пока не представляю, как нам и дальше обсуждать книги и фильмы Скорсезе, еси в промежутках между репликами я буду вспоминать его член у меня между ног.

– Так, все, я на месте! – Мои мысли разряжает запыхавшийся голос Амины, когда она влетает в зал с видом человека, который выиграл одну маленькую войну ради минус пары минут опоздания.

– Все хорошо, спокойно. – Улыбаюсь и даю понять, что здесь ничего не развалилось.

Амина все равно осматривается, прежде чем выдохнуть. Потом разглядывает меня и ее брови удивленно ползут вверх. На мгновение чувствую желание сказать какую-то идиотскую шутку, чтобы избежать возможных вопросов, но она тут же преображает удивление в улыбку и произносит:

– Майя, просто… без слов.

Первой из гостей приезжает Наташа. Она тащит на руках Катю и внушительную коробку, а Костя бежит следом, с огромным букетом в руках. На вид он кажется раз в десять тяжелее Наткиной ноши.

Наташа сразу же бросается ко мне, обнимает, громко целует в щеку.

– Ну ты бомба, – с громким восторгом шепчет на ухо. – Это что, кроссы? Ты что, живая?!

Я смеюсь и обнимаю ее в ответ. Катя тут же переползает ко мне на руки, обнимает маленькими ручками и звонко расцеловывает в щеки. Я смеюсь, тискаю ее изо всех сил и в шутку говорю, что кто-то тут точно знает, как получить самый вкусный кусочек торта (хотя для нее будет свой маленький бенто).

– С Днём рождения! – выпаливает Костя, когда я опускаю Катю. Он немного мнется, протягивает букет. Бледно-розовые розы, и букет реально почти сразу обрывает мне руки.

Краем глаза ловлю довольный взгляд Наташи, которая очень гордится своим мужчиной – сама она только месяц как вышла на новую работу и такие излишества ей явно не по карману. И хоть я сто и один раз повторила, что мне вообще не нужны подарки, прекрасно понимаю, что все это для нее значит. Наконец-то в ее жизни появился мужчина, который взял на себя не только заботы об ее оргазмах, но и о финансовом благополучии.

– Спасибо, Костя, – чмокаю его в щеку, – цветы роскошные.

Амина тут же включает режим смышленой помощницы и относит букет в заранее приготовленную вазу – понятия не имела, что они такие огромные вообще существуют.

Я усаживаю гостей за стол, перед нами появляется официант, предлагает напитки и легкие закуски, пока ждет отмашки выносить остальное.

Сашка приходит почти одновременно с двумя моими коллегами – Настей и Вадимом.

Мы обмениваемся взглядами – Григорьев терпеливо ждет, пока я приму поздравления от коллег и проявляю пять минут вступительного гостеприимства. Потом, когда остаюсь одна, делает пару шагов навстречу.

Останавливается рядом.

У него синяки под глазами от недосыпа, потому что только пару часов назад вернулся с рейса. Волосы немного распушились, и Сашка приглаживает их пятерней, пытаясь придать хоть какой-то порядок. Я помню, что так с ними всегда, когда спешит и сушит феном. С моей шевелюрой ровно то же самое, если не буду как ненормальная орудовать расческой и специальными средствами.

– Шикарно выглядишь, Пчелка, – шепчет около моего уха Сашка, пока мы оба зачем-то пытаемся делать вид, что не обнимаем друг друга. – Такая счастливая.

– Это ты еще главный сюрприз вечера не видел, – посмеиваюсь, чтобы спрятать неловкость, с которой принимаю из его рук маленькую коробочку, упакованную элегантно и со вкусом.

– Стриптизер из торта, надеюсь, выпрыгивать не будет? – Он в шутку трагически закатывает глаза.

– Обязательно будет, – делаю серьезное лицо, – а ты думал зачем брали подписку о неразглашении?

Я знаю, что Сашке важно увидеть, с каким лицом я распакую его подарок.

Я делаю это немного деревянными пальцами, потому что под вечер татуировка начала немного опухать (все, как и предупреждал мастер), хотя боли я почти не чувствую. В коробочке, на бархатной подушке – красивый кулон в форме пчелы из белого золота и с желтыми, и черными камешками. Выглядит мило и озорно, и я сразу протягиваю его Сашке, предлагая самому поучаствовать в его надевании.

Становлюсь к нему спиной, убираю волосы с шеи.

Он немного рвано дышит мне в макушку, справляется с застежкой только со второго раза. И, пусть это длится всего секунду, я чувствую, как он проводит костяшкой пальца по моей шее, там, где начинается линия роста волос. Именно так, как делал это много лет назад, когда ему не хватало слов для нежности.

Я веду головой, вздрагивая не столько от самого телесного контакта, а от нахлынувших воспоминаний. Слышу Сашкино хрипловатое: «Черт, Пчелка, прости…».

– Все хорошо, – улыбаюсь, но все-таки увеличивая расстояние между нами до шага. Это совсем немного для обычных людей, но для нас – почти целая пропасть. – Я эту пчелу не сниму до старости.

– Снимешь, Пчелка, – его губы улыбаются, но карие глаза остаются все такими же грустно-уставшими. – Как только у тебя появится более важное украшение.

И мы оба, конечно, знаем, о чем все эти метафоры.

Мое место за столом между Аминой и Наташей. Нам приносят меню, но я заранее согласовала сет из трех основных блюд: рибай средней прожарки с соусом на красном вине и трюфельной пастой, медальоны из телятины с карамелизированным луком, и стриплойн с кукурузным кремом и перечным соусом. В качестве гарниров – картофельный гратен, брокколи в панко и обжаренные шампиньоны. Вино – Пино Нуар, а ещё крафтовый сидр и ледяная вода с лаймом и огурцом.

Официант, молодой парень с вытатуированным на предплечье быком – видимо, местный маскот – ловко разливает Пино Нуар по бокалам, начиная с меня. Аромат вина, чуть терпкий, с ягодными нотками, приятно щекочет ноздри.

– Именинница, первый тост за тебя! – Амина поднимает бокал, ее глаза светятся от восторга. – За то, чтобы ты была такой же яркой и смелой как сегодня! Чтобы все «может быть» остались в прошлом, а впереди – только то, что делает тебя счастливой. И пусть все мужики… кхм, пусть все пчелы летят на правильный мед!

Последнюю фразу она произносит тише, с хитрым прищуром глядя на меня поверх бокала, и я не могу сдержать улыбку, чувствуя, как слегка краснеют щеки. О том, что у меня роман с Резником (до сих пор или уже в прошлом – я пока не решила), на работе точно не знают. Мне хочется в это верить, хотя я всегда оставляю шанс на разные случайные стечения обстоятельств. Насчет Дубровского – мне кажется если бы Амина услышала какие-то такие грязные сплетни, она бы точно дала мне знать.

Сашка, сидящий напротив, едва заметно дергает уголком рта – всегда так делает, когда раздражается. Хотя для всех остальных он выглядит таким же вежливо-внимательным, слушающим. И даже первым поднимает бокал, чтобы присоединиться к пожеланиям.

– Присоединяюсь! – Наташа с энтузиазмом чокается сначала со мной, потом – с Аминой. – Майка у нас не просто правильный мед, а самый вкусный! А сегодня еще и какой-то особенный.

Я еле держусь, чтобы прямо сейчас не задрать рукав пиджака и не сунуть им под нос свою красоту на предплечье. Решила, что делать из этого шоу не буду, а когда появится повод ускользнуть из-за стола на пару минут – обязательно похвастаюсь Натке первой. Она точно не осудит, хотя я с трудом припоминаю, чтобы мы когда-то обсуждали тему татуировок.

Первым приносят закуски – легкий салат с прошутто и грушей, тартар из говядины и брускетты с вялеными томатами. Разговоры становятся громче, смех чаще прерывает фразы. Амина рассказывает какую-то забавную историю с работы, Наташа громко делится успехами Кати в новой развивашке, Костя сдержанно ей поддакивает. Сашка больше слушает, иногда вставляя короткие реплики, его взгляд то и дело останавливается на мне, на кулоне, и в эти моменты я чувствую знакомый укол под ребрами – смесь нежности и какой-то застарелой боли.

«Как только у тебя появится более важное украшение…» – эхом отзываются его слова. Я стараюсь отогнать их, сосредоточиться на друзьях, на вкусе еды, на ощущении праздника, который я сама себе устроила. Впервые за долгое время этот праздник ощущается не обязанностью, а искренней радостью.

Костя, немного смущаясь общего внимания, бормочет: «Счастья, здоровья, Майя», и отпивает вина. Вадим и Настя, мои коллеги, тоже присоединяются к поздравлениям, желая карьерных взлетов и «чтобы от меня все отскакивало». Стандартный набор, но искренний.

Чуть позже, когда выдается свободная минутка, проверяю телефон.

Просто рефлекторно, потому что ни капли не сомневаюсь – Дубровский будет ждать, пока я сама его наберу Не знаю почему я так в этом уверена. После того дня – наконец-то я могу вспоминать о случившемся без боли – я должна бы шарахаться от него как от чумы. Но не могу, потому что мой внимательный, интересный и язвительный собеседник вдруг оказался частью человека, про которого я бы еще вчера сказала, что он придурок.

От Славы ничего нет.

Зато висит пара сообщений от Резника. Я секунду медлю, раздумывая, стоит ли читать. Прихожу к выводу, что раз у него не нашлось для меня времени раньше, то лучше бы вообще ничего не писал.

Убираю телефон в карман и переключаюсь на разговор за столом.

Примерно через полчаса, когда Натка выбирается из-за стола и делает мне выразительный «знак» глазами. Я иду за ней, мы закрываемся внутри и подруга сразу выразительно на меня смотрит.

– Ну-ка рассказывай, что случилось? – в шутку грозит мне кулаком, намекая, что я уже и так заслужила. – Ты вся светишься, Майка. Просто как гирлянда!

До того, как успеваю ответить, показывает пальцем на подаренный Сашкой кулон.

С небольшим опозданием доходит, что именно она имеет ввиду.

– Это просто подарок, – сжимаю пчелу в кулаке, наслаждаясь ее весу и теплоте, как будто она со мной целую жизнь. – Мы просто друзья, Натка.

– Угу, только Григорьев с тебя глаз не сводит и ревнует даже к гипотетическим будущим мужикам. – Она делает лицо «ну это же очевидно!». – Май, слушай… Если вы решите снова… ну… попробовать – ноль процентов осуждения и сто процентов понимания. Честное слово.

Я зачем-то киваю, хотя вопрос о нас с с Сашкой даже не стоит на повестке дня.

Вместо этого задираю рукав пиджака и хвастаюсь своим чернильным пауком.

Натка замирает, удивленно открывает рот. Я подталкиваю руку, давая понять, что можно посмотреть ближе. Она аккуратно берет меня за запястье, вертит, смотрит ближе.

– Это просто офигеть какая красота! – выдает первую внятную реплику после моего «каминг-аута». Смотрит блестящими от восторга глазами в которых ни намека на отвращение или непонимание, или брезгливость. – Майка, ты просто…

– Что? – рискую переспросить, потому что она смотрит слишком пристально, на этот раз – уже мне в лицо.

– У тебя точно кто-то есть, – выносит вердикт. – Знаешь, когда я вот такие щеки у тебя видела? Когда тебе Григорьев в любви признался!

– Это было в прошлом тысячелетии.

– Ладно, – она понимает, что говорить о бОльшем я пока точно не готова. – Продолжай хранить свои секреты, но имей ввиду – у тебя на лбу все написано, Майка. И знаешь, даже если у тебя там очередной роман в путешествиях с датчанином или шведом, или чертом лысым – я определенно говорю, что он классный парень, раз смог вытащить из тебя вот эти красные щеки!

Я поддаюсь порыву, крепко ее обнимаю, хочу сказать, что для полного катарсиса сегодняшнего дня мне как раз не хватало ее слов, но в дверь раздается настойчивый стук.

– Майя? Кажется, тебе лучше поскорее вернуться в зал, – раздается с обратной стороны голос Амины.

Я сразу узнаю нотки волнения в ее голосе. Хотя правильнее было бы назвать это паникой.

Мы с Наткой переглядываемся. Только что ее взгляд был полон восторга от моей татуировки, а теперь в нем мелькает настороженность.

– Что случилось? – спрашиваю, открывая дверь.

– Там… какая-то женщина. – Амина не договаривает, но ее голос звучит так, словно она пытается удержать что-то очень неприятное в замкнутом пространстве. – Ищет тебя. Я не уверена, но, кажется, это твоя подруга.

«Подруга»? Кто может прийти и искать меня с таким накалом страстей, что даже невозмутимая Амина начинает паниковать? Вариант один и он слишком очевидный, чтобы я даже не пыталась искать другие.

– Юля, – выдыхаю я, и Наташа позади меня мгновенно напрягается.

Амина неуверенно кивает. Лицо у нее при этом такое, что я буквально пятой точкой чувствую – она явно не сказала мне всей правды. Деликатничает? Или благородно пытается подарить мне еще пару минут?

– Майка, слушай, – Наташа на секунду поджимает губы. – Давай ты просто останешься здесь, а мы с Аминой все разрулим. Есть охрана в конце концов, можно вызвать полицию и…

– … пока я буду сидеть на своем празднике как крыса в углу? – Я не хочу грубить, но получается резко. На секунду прикрываю глаза, выдыхаю. – Прости, Натка. Я должна сама решить вопрос, хорошо?

Она кивает.

Амина отступает в сторону, давая мне пройти, но они обе следуют за мной как верные секунданты.

Пока иду, пытаюсь расправить плечи, на которых внезапно осел вес всей истории, случившейся больше десяти лет назад, но так и не ставшей пылью. Моя «Пчела» на шее кажется вдруг обжигающе горячей. Мне отчаянно хочется спрятаться обратно в уют туалетной комнаты, где мы только что смеялись и обсуждали мои татуировки, но понимаю, что это бесполезно. Это мой День рождения, и если кто-то решил устроить скандал – я должна быть на сцене, а не в гримерке.

Возвращаюсь в зал и резкий контраст между тишиной туалета и напряженной атмосферой здесь бьет по ушам. Музыка, которая еще минуту назад создавала легкий фон для разговоров, будто выключилась. Все взгляды устремлены в одну точку – на женщину, стоящую в паре шагов от нашего стола.

Да, это Юля.

Она выглядит… измученной? Или скорее, доведенной до предела. Волосы растрепаны, на лице – следы то ли слез, то ли просто усталости, которые только подчеркивают злость. Одета в какое-то нелепое, явно не для такого случая, пальто, которое она не снимает. И этот взгляд… Он направлен прямо на меня, и в нем кипит такая откровенная, нефильтрованная ненависть, что мне становится физически холодно.

Юля замечает, что я вышла, и ее глаза сужаются. Она делает шаг навстречу, и тут же один из официантов, тот самый, с татуированным быком, делает движение, чтобы преградить ей путь. Но Юля просто отмахивается от него, как от назойливой мухи.

– Ну наконец-то появилась главная звезда программы! – Ее голос срывается на крик, эхом отдаваясь в зале. Она даже не пытается поддерживать хотя бы видимость приличия. – Святая, блядь, Майя!

– Юля… – Сашкина спина вырастает передо мной, закрывая как щит. – Юля, тебе лучше остановиться прямо сейчас.

Мои коллеги испуганно переглядываются. Наташа и Амина тут же подходят ко мне, встают рядом.

– А вот и белый сверкающий рыцарь! – Юля театрально всплескивает руками. Пытается обойти Сашку, но он предугадывает маневр и снова ее блокирует на безопасном расстоянии от меня. – Бедняжка, ты так страдал все эти годы, да?!

– Уходи, пожалуйста. – Я стараюсь говорить спокойно, и не показывать, как сильно у меня дрожат руки.

– Тебе не кажется это крайне негостеприимным – не позвать на свое долбано тридцати трехлетие лучшую подругу? – Она вскидывает руки, ее голос становится еще громче. – И вообще – это так странно, да? Что пока ты сидишь тут, отмечаешь свой гребаный День рождения, моя жизнь просто рушится и катится в пропасть?! И знаешь почему, Майя? Потому что ты, святая наша и безгрешная, отняла у меня ВСЁ!

Она предпринимает еще одну попытку наброситься на меня, и на этот раз рывок настолько отчаянный, что у нее даже получается протолкнуть руку где-то у Сашки под подмышкой, но он всё равно сильнее, выше и больше, и перехватывает женские запястья до того, как Юля даже успевает что-то сделать.

Настойчиво отталкивает от меня. Двумя шагами – выводит из «зоны поражения».

– Защитничек, просто обнять и плакать! – Юля резко смещает фокус злости на него, в ее глазах мелькает что-то вроде торжества. – Думал, я не узнаю, где ты? Что ты здесь, с ней?! Со своей любимой Пчелкой! Вы уже назначили дату свадьбы, несчастные влюбленные? Не советую ближайшие пару лет, потому что раньше ты от меня никогда не отделаешься, Григорьев!

Последнее слово она выплевывает с такой яростью, что старое ласковое прозвище, которым Саша когда-то меня назвал, теперь звучит как ругательство. Я чувствую, как кулон, который я до сих пор сжимаю в кулаке, впивается в кожу.

– Наш развод – это мое решение, и к Майе оно не имеет никакого отношения, – голос Саши звучит сдержанно, но я слышу в нем стальную нотку. – Не прикидывайся, что от нашего брака до сих пор хоть что-то осталось!

Он пытается отодвинуть ее еще на шаг, но она резко одергивается, сбрасывает его руки, как будто они начинают причинять ей боль.

– Не имеет отношения?! А кто, по-твоему, все это время подтачивал тебя?! Шептала тебе на ухо?! Строила из себя бедную овечку?! Ты всегда был у нее на поводке, Григорьев! А тебе… – Она указывает на меня трясущимся пальцем. – Тебе было мало просто разрушить мою семью! Ты решила забрать у меня еще и работу! Лишить меня всего, в надежде, что я останусь ни с чем и приму любую вашу подачку в обмен на быстрый и легкий развод? И, знаешь что? Нихуя у тебя не получится!

Она трясет головой и снова набрасывается на Сашку, как на амбразуру.

На секунду я ловлю в ее взгляде безумную решимость. Как будто она будет пытаться делать это снова и снова, даже зная заранее, что каждая следующая попытка добраться до меня обречена на провал как и предыдущая. Потому что Сашка никогда не даст ей даже пальцем меня тронуть. И я почему-то уверена, что именно это на самом деле причиняет ей самую сильную боль.

– Я вызываю полицию, – врезается в сцену решительный голос Амины. Она подносит телефон к уху, но как бы невзначай мне подмигивает, давая понять, что блефует. Но достаточно моей отмашки, чтобы она выполнила угрозу без клоунады.

– Да пожалуйста! – Теперь Юля кричит уже не просто на меня или Сашу, а на всех присутствующих. Гости сжимаются, атмосфера становится невыносимой. – Давайте пригласим еще больше свидетелей на маленький пир этой суки!

Ее обвинения в мой адрес по поводу работы – это не просто ложь, это какая-то дикая, абсурдная фантазия, рожденная в ее голове исключительно злостью и ревностью. Но Юля, очевидно, еще долго не будет готова услышать правду. Если вообще когда-нибудь будет готова.

Я давлюсь сотней невысказаных слов, потому что не могу придумать ни одной причины, зачем даже начинать. Она явно не настроена слушать трезвые аргументы. Она в принципе пришла не для того, чтобы слушать «вторую сторону», а просто выплеснуть ненависть в лицо адресатам.

Но на секунду, когда мне кажется, что она все-таки выдохлась, Сашка отводит руку назад и его пальцы – так получается – наталкиваются на мои. Я замираю, потому что это хорошо знакомый мне жест из нашего общего прошлого. Он как бы дает понять, что у меня всегда есть его рука и он готов подхватить меня во всем и в любой момент.

Ничего крамольного – так делают даже малознакомые люди, когда хотят дать понять, что на их помощь можно рассчитывать.

И я даже ничего не успеваю сделать в ответ, потому что взгляд Юли мечется туда же. Она прищуривается, поджимает губы так сильно, что она становятся мертвенно-белыми. Я могла бы шарахнуться от Сашки как черт от ладана, но уверена, что теперь это не имеет никакого значения, потому что Юля увидела достаточно, чтобы ее генератор ненависти заработал с новой силой.

– А что такое, Саш? – ее голос тише, чем раньше, но теперь каждое слово буквально сочится ядом. – Нравится поёбывать за кем-то?

Я сглатываю. Стараюсь не выдать свою панику, но это тоже не имеет никакого значения.

Уверена, если я даже брошусь бывшей подруге в ноги – она все равно не «смилостивится» и не закроет рот. Она и так, мученица, столько времени носила в себе это дерьмо. Мне остается только подготовиться держать удар. Хотя, разве к такому можно подготовиться?

– А что вы все тут сидите с такими святыми лицами? – Юля преувеличено театрально всплескивает руками, оглядывая моих гостей. – А там в коробках, надеюсь, презервативы? Лучший подарок для шлюхи, чтобы она случайно не заразила весь ваш замечательный офис. А то знаете, как бывает – сегодня ее «катает» молодой нарик, завтра – какой-то бомж.

«Молодой… нарик?»

На секунду мой мозг настолько зацикливается на этой мысли, что я перестаю слушать продолжение ее «истории». А она, судя по всему, забористая, раз Натка все-таки вырывается из-за моей спины, но Сашка снова становится громоотводом.

Нарик – это она про… Дубровского?

Типа, раз у него такая альтернативная внешность, то…?

Это настолько абсурдно, что я издаю неконтролируемый, похожий на смех звук.

И это окончательно срывает Юлю с катушек.

Она начинает верещать, набрасывается на Сашку с кулаками. Он подставляет себя под удар, но чем больше она лупит его по плечам и голове. Тем сильнее становится каждый следующий удар и громкость ее крика.

– Юля, закрой рот. – Саша берет ее за плечи и решительно встряхивает. Возможно. Даже немного перебарщивает, потому что ее голова пару раз странно болтается на шее, словно у поломанной куклы. – Во всех свои проблемах виновата только ты сама.

Он говорит абсолютно правильные вещи, но в эту минуту Юля не готова их услышать.

В ее глазах вспыхивает ярость, стремительно трансформирующаяся в бешенство. Она издает какой-то не то вскрик, не то рычание, и вскидывает руку. Откуда в ее руке появляется стакан – кажется, с вином – я без понятия. Прежде чем кто-либо успевает среагировать, она делает резкое, широкое движение, целясь явно не в Сашу, а скорее в воздух между ним и мной, но Сашка стоит слишком близко.

Ярко-красная жидкость разлетается брызгами, и большая часть попадает прямо на белую рубашку Григорьева, оставляя огромное, безобразное пятно на груди и плече.

Тишина. Кажется, даже Юля на секунду замирает, осознавая, что она сделала.

Саша смотрит на пятно на своей рубашке, его лицо каменеет. В глазах больше нет ни усталости, ни грусти – только холодная жесткость.

– Все, блядь, с меня хватит, – его голос по прежнему не громкий, но звучит как приговор. Он хватает Юлю за локоть, пальцы сжимаются так крепко, что даже в полумраке зала я вижу побелевшие от напряжения костяшки на его смуглой коже. – Я везу тебя домой. Прямо. Сейчас. И ты больше никогда, слышишь меня, никогда даже на шаг к ней не подойдешь, поняла?! И не дай тебе бог ослушаться, Юля, или я перестану корчить понимающего мужа.

Он почти волоком тащит ее к выходу. Юля пытается сопротивляться, что-то бормочет, снова кричит, но Сашка не обращает внимания. Он просто выводит ее из зала, и официант с татуировкой быка поспешно закрывает за ними дверь.

И снова – оглушающе тихо.

Напряжение висит в воздухе, густое, как туман.

Мое сердце перестает колотиться как сумасшедше. Оно вообще как будто останавливается, и мне приходится прислушиваться, есть ли вообще пульс, потому что на секунду я и правда ощущаю себя как зомби.