Текст книги "Запрещенные слова. Том первый (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 31 страниц)

Глава двенадцатая

В конце ноября выпадает первый снег.

И как-то сразу так много, что мне приходится буквально на ходу «переобувать» мою «Медузу».

В сервисном центре «элианов» на удивление многолюдно и хоть я точно знаю, что Дубровского здесь быть не может, его рослая фигура и голова «над облаками» все равно постоянно мне чудится. Я дала себе обещание не думать о нем и не вспоминать нарочно и могу даже очень собой гордится, потому что до сегодняшнего дня успешно реализовала этот запрет. Но все здесь напоминает о нем почти так же сильно, как и кабинка проклятого лифта в подъезде моего дома, куда я до сих пор так и не решилась сесть. За месяц беготни на четырнадцатый и обратно, кажется, я заметно подкачала себе икры и квадрицепсы. Если так пойдет и дальше, то к сезону коротких юбок буду во всеоружии.

Мою малышку парни переобувают в зимнюю резину практически молниеносно. Заодно делают небольшую диагностику в рамках «бонусов» для постоянных клиентов, которые занимаются обслуживанием авто в сертифицированных центрах. С легкой грустью отмечаю, что на месте старого кофейного автомата теперь какая-то почти космическая капсула. Шучу, что она, наверное, может и полосную операцию провести, а американо делает «на сдачу».

Дубровского здесь нет.

Меня это должно радовать.

И я радуюсь, потому что сама мысль о том, чтобы снова столкнуться с его серебряными глазами, вызывает у меня приступ панической атаки. Может быть из-за того, что я до сих пор не переварила те два потрясающих оргазма. А может из-за осознания, что я бы не отказалась повторить, если бы не миллиард «но», делающих это желание не просто идиотским и глупым, но и полностью невозможным.

На работу приезжаю после обеда и с порога натыкаюсь на взволнованное лицо Амины.

– Резник приехал, – сообщает моя верная сплетница. – Что-то такой… весь слишком энергичный.

Последних десять рабочих дней его в офисе не было. Он, конечно, ни перед кем не отчитывается, почему так надолго покидает рабочее место, но с моей верной помощницей узнать такие вещи вообще не проблема. Мне ее даже спрашивать не нужно – Амина в курсе, что я крайне редко прошу что-то разузнать, но никогда не отказываюсь от порции свежих сплетен.

Так что примерно через пару дней после того, как Потрошитель испарился из офиса и дышать стало немножко легче, я уже была в курсе, что его отправили в заграничную командировку «перенимать опыт» у целых немцев.

Я передаю Амине свое пальто, быстро меняю сапоги на офисные туфли.

– Просит всех ТОП-менеджеров собраться в переговорной через десять минут, говорит Амина, почему-то слегка запыхавшись.

– О чем речь?

– Не сказал. Но такой весь… как будто собирается захватывать чужие флажки.

Мы переглядываемся, беззвучно обмениваясь мнениями, что спокойной размеренной жизни пришел конец. Не могу сказать, впрочем, что Резник зря имел нам всем мозги. Что-то из его новшеств не дало нужного результата – и их пришлось отбросить, вернувшись к старым проверенным схемам. Так всегда бывает, это совершенно нормальный рабочий процесс, не имеющий ничего общего с профессионализмом «новатора». Все ошибаются. Поэтому в конечном итоге значение имеет только то, что остается в работе. Так вот у Потрошителя таких полезных нововведений в общем зачета оказывается гораздо больше.

Но эта очередная движуха все равно заставляет напрячься.

Я захожу в кабинет, бросаю взгляд на телефон – нет никаких предварительных писем или напоминаний о встрече от него лично нет. Хотя еще до его командировки между нами сложилось что-то вроде негласного общения, предполагающего, что иногда он лично предупреждал меня о какой-то общей встрече, а я лично пересылала ему какие-то рабочие документы для ознакомления, минуя рабочую рутину. Не самая правильная с точки зрения фиксации рабочих моментов схема, но мы с ним научились нормальной в ней функционировать.

Об этом важном собрании Резник не написал мне ни слова.

Впрочем, он не давал о себе знать вообще всю командировку.

В переговорной, когда я туда прихожу, почти все в сборе. Внутри слышится приглушенный гул голосов, но как только заходит Резник, комната замирает.

Честно говоря, при виде него я испытываю примерно те же чувства, что и в нашу первую встречу – восхищение и, одновременно, легкое раздражение за то, что его агрессивная манера очень сильно волнует не только наше корпоративное море, но и мое внутреннее спокойное болотце. Но он все так же аккуратно избавляется от бороды, хотя я была уверена, что это просто разовая акция.

– Коллеги, благодарю за оперативность, – твердый и собранный голос Резника заставляет меня сосредоточиться на работе. – На повестке дня – Elyon Motors.

О, черт.

– Думаю, все здесь понимают, что наша компания работает в тесной связи с автомобильной промышленностью. И что грядущие перемены на рынке нельзя игнорировать. Элианы выходят на новую ступень в разработке электромобилей. – Резник осматривает нас таким взглядом, словно все эти вещи он озвучивает «для галочки» – настолько они должны быть очевидны для всех нас. – Презентация «Фалькона» была настолько успешной, что теперь у наших главных партнеров солидный пакет инвестиций и еще несколько моделей электрокаров в том числе. Думаю, их презентацию мы тоже увидим в самое ближайшее время. Собственники LuxDrive так же подключились к числу инвесторов.

По залу проносится неопределенный легкий гул.

Пока что никто – и я в том числе – не рискует высказывать предположения такого смелого шага. Одно дело – продавать премиальные машины, и совсем другое – вкладывать деньги в их разработку и создание. Как минимум это предполагает совсем другой уровень взаимодействия. И если бы Резник прямо сейчас, спросил меня, что я обо всем этом думаю, я бы не смогла сказать ничего конкретного.

– Я надеюсь, все собравшиеся понимают, что нас ждут большие перемены, – Резник обводит взглядом всех нас, но на мне почему-то задерживается на секунду дольше остальных Или мне только кажется? – Элианы готовы полностью перестроить свою концепцию, и мы станем частью этого процесса

Я перехватываю взгляд Сорокина, нашего финдира, который уже приподнял брови. «Элианы» всегда держались в стороне от массового производства электрокаров, но теперь, судя по всему, ситуация кардинально изменится. В их линейке есть два электрокара семейного типа – больших, надежных, для тех, кто может позволить себе путешествовать всей семьей с комфортом и при этом заботиться об окружающей среде. Насколько мне известно, не самые продаваемые их автомобили, но на фоне продаж аналогичных моделей других брендов, один из автомобилей «элианов» уверенно держится в первой пятерке.

Резник дает несколько секунд на переваривание информации, а затем продолжает:

– Мы говорим о полной переработке бизнеса с учетом нового направления. Пока что это неофициальные переговоры, но если все пойдет по плану, больше конкретики мы получим в первом квартале следующего года. А пока… – Генеральный снова смотрит на всех нас. – Пока я хочу услышать ваше мнение.

Я выпрямляюсь в кресле.

Прикидываю.

Это действительно крупно. Мы говорим не просто о продажах. Мы говорим о перестройке всей работы компании в рамках перехода на электрокары. О пересмотре поставок, кадровых решений, обучении персонала, изменении маркетинговой стратегии.

Это, блин, почти как начинать все с нуля.

Но теперь не просто как один из дилеров Elyon Motors, а как… общий «организм»?

Это настолько масштабно, что для начала все-таки рискую задать уточняющий вопрос.

– Какие у нас будут задачи в этом процессе?

Резник цепляет мой взгляд и одобрительно, едва заметно, улыбается.

Так получилось, что я снова впереди планеты всей, хотя первым задавать вопросы должен был наш финдир – на его плечи ляжет вся эта ответственность, не зря же Сорокин сейчас ссутулился так, словно Атлант только что без спроса бросил ему на плечи весь небесный свод.

– В первую очередь нам нужно будет адаптировать дилерские центры под новую линейку, – отвечает на мой вопрос Резник. – Это значит, что нужно будет провести подбор и подготовку специалистов, внести изменения в сервисное обслуживание, логистику. Вы, Майя Валентиновна, во всем этом процессе будете отвечать за обучение новых специалистов и адаптацию персонала. И за спайку LuxDrive и Elyon Motors в таком щекотливом процессе, как «оптимизация кадров».

О, господи.

Я прикрываю глаза и, не стесняясь, делаю глубокий шумный вдох.

Логично, что в процессе даже частичного слияния, полетят головы. Не потому что кому-то очень нужно сокращение, а из чистой логики – зачем держать двух дублирующих друг друга специалистов, если это обязательно превратится в накладки, еще и за двойную стоимость? Но я терпеть не могу увольнять людей. Я всегда чувствую себя так, как будто это лично мое решение, а не спущенное сверху указание. Но доля моей ответственности в этом процессе тоже есть – это ведь я решаю, чья голова слетит с плахи.

– Это пока только предварительная информация, – говорит Резник, интонацией подводя черту под этим маленьким собранием.

– У нас есть конкретные сроки? – все-таки оживает Сорокин.

– Пока что нет. Но я хочу, чтобы мы начали готовиться уже сейчас. Должны быть предложения, мысли, предварительные расчеты. После Нового года обсуждение выйдет на новый уровень и я хочу, чтобы моя команда была готова сразу включиться в работу. Считайте, сейчас у вас есть время на раскачку. Но давайте энергичнее, коллеги, потому что работа предстоит серьезная и ответственная, и ее будет много.

Рядом кто-то кивает, записывает.

Я просто держу блокнот на коленях, так и не решившись сделать ни одной заметки.

В голове все время крутится, каким образом мы будем взаимодействовать с «элианами» когда начнется процесс «сцепки». Только в рамках технической части и продаж? Или…

Юля.

Дубровский.

Бессмысленно прятать голову в песок и делать вид, что два этих имени не горят перед моим мысленным офигевшим взглядом как огромный красный восклицательный знак.

Я встаю из-за стола самой последней, ловлю на себе пристальный взгляд Резника.

Кажется, он о чем-то хочет поговорить. Я бы тоже не отказалась, пользуясь нашими не_только сугубо рабочими отношениями, задать ему парочку вопросов – он явно знает гораздо больше, чем ему разрешили озвучить здесь и сейчас. Но ни один из нас не рискует задержаться.

Зато когда я прихожу к себе в кабинет, на телефон сразу прилетает сообщение:

Потрошитель:У вас была такое лицо, как будто я озвучил смертельный приговор.

Я кисло кривлю губы. В целом, именно так себя и чувствую.

Но ему пишу, что я просто живой человек и обычно такие «грандиозные новости» перевариваю несколько дней.

Я: Так что если вам нужна какая-то внятная реакция, придется подождать до понедельника.

Потрошитель: Мне даже почти неловко, что придется добавить вам еще одну порцию головной боли.

Я: Мне неловко от того, что в вашем лексиконе существует слово «неловко»))

Потрошитель:Вы не поверите, но я даже в курсе, что оно обозначает.

Потрошитель: Давайте обсудим все это за пределами офиса, Майя?

Я бы предпочла воздержаться от еще одного ужина, но прекрасно понимаю, что Резник как раз на это и намекает. В последнее время, когда наше неформальное общение само собой сошло на «нет», мне стало как-то легче, что не приходится подбирать слова, которые одновременно были бы формальными и сухими, и в то же время показывали, что я помню всю ту помощь, которую он оказал в моменты, когда я больше всего в ней нуждалась.

Но с моей стороны было бы очень непрофессионально избегать возможности получить чуть больше важной информации только потому, что мне кажется, что мой генеральный директор не совсем ровно ко мне дышит. Или, возможно, это я слегка ним увлечена, и просто сама себя накручиваю?

Я:Можно выпить кофе в «Кексе», после работы.

Если уж неформальной встречи не избежать, то я, по крайней мере, выберу более комфортный для себя формат – милое уютное кафе, в котором всегда полно народа и столики стоят так близко, что вариант любой интимности просто исключен. И в меню только десерты и сладкие напитки, даже вина нет.

Потрошитель: Сбросите мне геометку, где это?

Присылаю ее в течение минуты.

Резник отвечает коротким: «Хорошо, встретимся на месте? В 19.30?»

Я присылаю смайлик в виде сложенных в знаке «ок» пальцев.

Пока я перевариваю информацию о предстоящем разговоре и что еще за подковерные тайны мне расскажет Потрошитель, палец сам скользит по экрану телефона. Понимаю, что открыла нашу переписку со «скелетоидной рукой» чисто на автомате.

Листаю.

Воскрешаю в памяти последний диалог, хотя это не сложно – это была еще одна дуэль на тему обсуждения книги. На этот раз мы сцепились на «Ложной слепоте» и я буквально чувствовала себя слегка размазанной. Как будто не читала ничего сложнее школьного сочинения, а перестреливаться пришлось с руководителем международного книжного клуба.

Но прошла уже неделя – и от моего загадочного визави не пришло ни слова.

Я заглядываю к нему на страницу, вижу пополнение в последних закрепленных историях, куда он складывает впечатления о просмотренных фильмах. Там не очень много за последние пару лет, но выбор фильмов, как и выбор книг, впечатляет.

На последних нескольких снимках отчетливо видно уютное пространство кинотеатра с синими бархатными креслами. Темный зал, светящиеся дорожки между рядами, кусок экрана. Потом – несколько кадров из фильма Скорсезе. Глухие, тревожные сцены. Лицо ДиКаприо в полумраке, уставившееся в никуда.

Потом, прежде чем успеваю передумать, набираю сообщение:

Я: Ну и как оно: потратить несколько часов на рефлексию и очевидный вывод, что Скорсезе снова гениален?

Несколько минут тишины.

Я вижу, что он оффлайн и на секунду голову посещает трусливая мысль удалить сообщение. Сейчас оно кажется совершенно идиотским. Точно не таким острым и умным, как его. Как будто он точно знает ту самую фразу, на которую невозможно не ответить.

Но потом статус анонима меняется на «в сети» и ответ летит в меня почти мгновенно.

Hornet: Оно того стоило. И снова без шансов для слабонервных.

Я: Ты не слабонервный?

Hornet:Я задавал себе этот вопрос во время сцены с арсеналом оружия в подвале.

Я: Я еще не смотрела, так что постарайся обойтись без спойлеров.

Я: И что ты понял про крепость своих нервов?

Hornet: Что дело не в нервах, а в том, где проходит черта.

Hornet: И как быстро ее можно переступить, если знать, что тебе все сойдет с рук.

Я: Ты говоришь, как будто проверял.

Hornet:Может, и проверял.

Я: И?

Hornet: Грань всегда тоньше, чем кажется.

Я усмехаюсь. Он всегда так – никогда не дает прямых ответов. Как будто любит оставлять пространство для разговора.

Hornet: А ты? Почему не пошла на премьеру?

Я: Была занята.

Hornet: Никогда не думал, что «Ложная слепота» требует настолько тщательного разбора.

Я: Я больше не пыталась. Ты все равно поставил мне «трояк».

Hornet: По десятибалльной шкале.

Я закатываю глаза, воображая, что если бы он сидел сейчас напротив, то выражение моего лица красноречивее всяких слов сказало бы ему, что я думаю о его «незамутненной» оценке моих критико-литературных способностей. Но когда воображение пытается мысленно дорисовать почти прозрачному безликому образу какие-то конкретные черты, я жестко себя торможу.

Не надо.

Остановись, Майя. Разговоров о книгах и фильмах вполне достаточно.

Hornet: Так почему не пошла в кино? Предпочитаешь смотреть фильмы в одиночестве и под пледом?

Я: Нет, просто в жизни есть вещи поважнее фильмов и книг.

Hornet: Не уверен.

Я: В таком случае ты безнадежен.

Hornet: Абсолютно.

Мои пальцы набирают: «Убежденный холостяк?», но я вовремя удаляю импульсивный порыв. У меня слишком много мыслей в голове, но в этом моменте я осознаю одну важную вещь – мне нравится наша с ним переписка. Даже если он немного резкий. В отличие от меня он явно не заморачивается над тем, как правильно подобрать слова, чтобы не обидеть собеседника. Хотя иногда мне кажется, что он пытается одновременно и сказать что-то важное, и держать дистанцию.

Hornet: А если серьезно? Что для тебя может быть важнее хорошей книги или премьеры фильма от любимого режиссера?

Я задумываюсь.

Вспоминаю, как помогала украшать комнату Андрея перед его выпиской.

Как забирала его из больницы и вопреки Лилькиной истерике повезла в спортшколу, чтобы записать на бокс, о котором он так мечтал. Даже если до занятий его допустят только в середине декабря, племянник до потолка прыгал от радости, а потом – еще выше, потому что мы поехали в спорттовары и купили ему настоящие боксерские перчатки.

Вспоминаю снег, который засыпал улицы.

Вспоминаю еще пару Сашкиных фото: из кабины самолета, в грозу, а потом – залитую солнцем парижскую площадь.

Но перечислять все радости моей в целом скучной жизни этому скептику и цинику я точно не буду. Просто его вопрос натолкнул на мысль, что я ни на что не жалуюсь и мне всего хватает. Что я люблю когда ровно, спокойно и предсказуемо.

И Дубровский в этот порядок вещей все равно никак бы не вписался, даже если бы все случилось как-то иначе.

Я мысленно ругаю себя за то, что позволила мыслям о нем дважды за день посетить мою голову. Переключаюсь на переписку и отвечаю, что в моей жизни работа – всегда на первом месте. И свои заслуженные выходные я посвящаю аккумуляции моральных сил перед очередной рабочей пятидневкой.

Hornet : Ожидаемо.

«Так что же ты отвечаешь на мои сообщения со скоростью раз в минуту, если я вся такая скучная и предсказуемая?» – мысленно от души сарказмирую, но отвечаю сдержано и безразлично:

Я: Ты спрашивал, я ответила.

В этом прелесть виртуального анонимного общения – нет необходимости казаться лучше, стараться произвести впечатление. Нам обоим совершенно все равно, как мы выглядим в реальности, сколько нам лет и насколько у нас богатый внутренний мир. Мы просто ведем почти светские беседы.

Только Хорнет, ожидаемо, жалит чуть сильнее.

Hornet: А если отбросить все лишнее? Оставить только один момент, который стоит прожить? Что это будет?

Вопрос слегка выбивает меня из колеи своей прямой.

Необходимостью добавить в наше общение немного личного.

Хотя, в данном случае, много.

Я настойчиво отбиваюсь от первой же пришедшей на ум мысли, потому что она с потрохами выдает мою слабость. Пытаюсь выковырять что-то взамен. Черт, мне почти тридцать три, в моей жизни была уйма моментов, которые стоили всех этих прожитых лет!

Но чем больше я пытаюсь их отыскать, тем очевиднее становится самый первый.

Я могла бы отшутиться. Написать что-то нейтральное – про путешествие, про какой-нибудь момент триумфа на работе. Но почему-то именно в этот момент и с ним мне совсем не хочется отшучиваться

Если бы даже я знала чем все закончится с Дубровским – я бы все равно…

Обрываю мысль, формирую сдержанный ответ и пишу:

Я: Момент, который сделал больно, но который все равно не хочется переиграть и вычеркнуть.

Он долго не отвечает. Пропадает из онлайна.

Я думаю, что наша переписка на этом закончена. Но потом экран загорается новым сообщением.

Hornet: Ты смелая.

Я: Или глупая))

Я: Ну а твой «тот самый момент»?

Он снова пропадает. Я успеваю просмотреть пару документов, которые Амина потихоньку кладет мне на стол. Делаю заметки, но ловлю себя на том, что рука все время тянется к телефону, а я трачу половину своей сосредоточенности, чтобы этого не делать пока не разберусь с документами.

Но когда примерно через полчаса заглядываю в переписку, там висит его сообщение.

Hornet: Момент, когда приходилось делать вид, что ничего не чувствуешь, хотя на самом деле чувствуешь слишком много.

Я: Иногда нужно позволять себе все чувства.

Hornet: Это не практично.

Я: Звучит очень… одиноко.

Hornet: Я не женат, не в отношениях. Как еще, по-твоему, я должен «звучать»?

Я: О, кажется, я понимаю, почему Шершень! (от авт.: в переводе с англ. «hornet» означает «шершень») Ты же все время жалишь!))

Я шучу.

Даже если слишком резко, но это не важно.

Просто пытаюсь поскорее зацементировать мысль о том, что теперь я знаю о нем еще немного личного. Мне какая разница, что происходит в жизни человека, которого я совершенно точно не планирую развиртуализировать?

Hornet: Ты ошибаешься. Шершень жалит только тогда, когда его вынуждают.

Я улыбаюсь, почему-то воображаю его в этот момент с жутко самодовольной улыбкой, даже если в целом не имею ни малейшего представления о том, как он выглядит.

Я: Неужели кто-то посмел тебя вынудить?

Пауза.

Hornet: Ты даже не представляешь.

Я: И что, ты уже ужалил в ответ?

Hornet: Мне пришлось.

Я непроизвольно облизываю губы.

Я: Месть?

Hornet: Хуй его знает, что это было.

Я: Ты всегда так – никогда не даешь прямых ответов?

Hornet: Только когда это продолжает разговор.

Я: К чему такие сложности?

Hornet: Может, потому что мне нравится представлять, как ты читаешь мои сообщения?

Hornet: Прикусываешь нижнюю губу, думая, что мне ответить?

Hornet: И как у тебя в этот момент розовеют скулы?

Я резко кладу телефон на стол экраном вниз и отворачиваюсь, будто он действительно может меня видеть.

И потому что отчетливо понимаю: в эту минуту мои скулы и правда горят.

Я не знаю, что ответить.

Мы в каком-то сдержанном формате пишем друг друг другу уже несколько недель. Вернее, сегодня я впервые написала сама, первой, по своей инициативе. Но вот такой личный формат между нами случается впервые. И я совершенно не знаю, как на него реагировать. Потому что не готова ответить, что иногда тоже фантазирую о том, как Шершень выглядит в реальности. Прячусь за мысль о том, что он просто какой-то жутко солидный и импозантный дядечка а ля Джереми Айронс. Так почему-то спокойнее.

Но, к счастью, виртуальные разговоры тем и хороши, что из них всегда можно быстро и безопасно «слиться». Именно так я и делаю. Закрываю нашу переписку, оставляя слова моего анонима без ответа. Говорю себе, что мне не нужны случайные романы, тем более с незнакомцами. Мне сейчас вообще никакие романы не нужны.

Я просто больше не буду ему отвечать.

Можно было бы вообще заблокировать с концами, но на этот шаг малодушно не хватает силы воли. Может, потому что за последнее время Шершень умудрился стать моим единственным интересным собеседником, и мне просто до жути не хочется закрывать наш с ним маленький книжный клуб на двоих?

Все эти мысли приходится силой вычеркнуть из головы, а иконку приложения я вообще прячу на второй экран и отключаю уведомления. С глаз долой. Чтобы случайно не ткнуть, потому что телефон мне все-таки периодически нужен и игнорировать его не получится.

– Вы сегодня прямо ранняя пташка, Майя Валентиновна, – шутит охранник, когда я сканирую свой пропуск на проходной.

– Есть у меня плохая привычка иногда хотеть спать дома, – шучу в ответ и быстро выбегаю на крыльцо.

Ругаю себя за то, что так старательно переключилась на работу, что в итоге чуть не забыла про нашу с Резником встречу. За руль «Медузы» прыгаю в итоге прямо в туфлях, поздно сообразив, что забыла переобуться.

Пока еду и оцениваю пробки на дорогах, слежу за временем.

На всякий случай пишу Резнику, что могу немного опоздать, отшучиваясь, мол, это все из-за той новой программы, которую приходится сделать по его указке. Он надиктовывает голосовое, в котором сокрушается, что уже на месте и чувствует себя студентом на детсадовском утреннике.

Я вслух смеюсь, представляя эту картину. Кафе, которое я выбрала, известно своей атмосферой без претензий, а главное – вкусными и недорогими десертами, и отсутствием алкоголя. Поэтому основной контингент – это, конечно, молодежь.

На место приезжаю даже без опозданий, быстро забегаю внутрь и осматриваюсь.

Нахожу Потрошителя взглядом, но не тороплюсь подходить, наслаждаясь видом.

Он и правда выглядит в этом месте как слон в посудной лавке – слишком очевидно большой и основательный, и даже остатки его бороды сейчас выглядят более внушительно, чем то, какой она была «до» ножниц и бритвы. Сидит за круглым белым столиком на прямоугольном высоком пуфе без спинки, которые здесь используют вместо стульев. Все очень молодежно. Все очень не то, к чему привык этот мужчина. Хочется сделать парочку фото в моменте, чтобы присылать ему если вдруг снова начнет закручивать гайки, но я быстро гашу этот импульс. Даже несмотря на наш с ним мягкий формат общения за пределами офиса. Потрошитель остается моим начальником. Его фотографиям не место в моем телефоне.

Когда я подхожу к столу, Резник вздыхает с облегчением.

– Признавайтесь, Майя, вы ведь нарочно выбрали это место?

Я загадочно улыбаюсь, бросаю вещи на соседний пустой пуф и сажусь напротив генерального. Официантку прошу принести их фирменный сан-себастьян и не сладкий раф. Кажется, это единственное место в городе, где его по запросу делают без ванильного сахара.

Резник ограничивается второй чашкой американо. Одну, пустую, вежливая молоденькая официантка тут же уносит.

– Мне здесь нравится, Владимир Эдуардович. Прихожу сюда омолодиться в лучах студенческих флюидов.

– А точно студенческих? – скептически замечает он, осматривая зал.

– Не будьте брюзгой. Или я подумаю, что вам просто неуютно в месте, где нельзя заказать тройной чек.

Он нервно дергает уголком рта.

Я даю себе пару минут остыть, а потом сама интересуюсь темой встречи. Мы же здесь не для того, чтобы обмениваться остротами.

– Я немного выхожу за рамки, Майя, – Резник пристально смотрит мне в лицо. – Надеюсь, вы в достаточной мере осознаете всю степень конфиденциальности этого разговора и каким рискам я подвергаю свою карьеру, рассказывая вам то, что собираюсь рассказать?

– Может, тогда и начинать не стоит?

– Это ирония?

– Нет, здравый смысл. Любая тайная информация имеет свойство просачиваться наружу. Если вдруг просочиться ваша, мне бы не хотелось вдруг оказаться в числе подозреваемых.

– Простите, – после небольшой паузы, вздыхает Резник. – Я вам, конечно же, полностью доверяю. Речь идет о слиянии некоторых ключевых должностей.

– В том числе – ТОПов?

Мою догадливость он встречает одобрительным кивком.

Я прокручиваю в голове, кто эти ТОПы. Явно не логистика. Финансовые директора? В целом – возможно, хотя даже в рамках некоторого слияния, тащить такую «химеру» в одно лицо будет очень проблематично. Я и Гречко?

– Собственники LuxDrive и «элианов» пока что негласно договорились оставить только одного директора по персоналу, Майя, – Резник озвучивает мою мысль вслух. – Я вас отвоевал. Гречко не будет против перейти на аналогичную должность в другом нашем офисе, с ней этот вопрос также заочно был решен.

Прокручиваю его слова в голове.

«Я вас отвоевал».

– То есть после слияния, я буду единственным НР-директором?

– Совершенно верно, Майя. Это означает много, очень много дополнительной работы и освоение некоторых новых территорий.

– Надеюсь, денежные бонусы в этот замечательный пакет включены? – Я слегка нервничаю. Ладно, я сильно нервничаю. Хотя когда пройдет первый шок, моей внутренней карьеристке наверняка понравится перспектива сделать такой стремительный взлет сразу на пару ступеней вверх.

– Я полагаю, сумма за все труд вас приятно удивит, – посмеивается Резник, и на минуту замолкает, пока официанта ставит на столик наш заказ. Изучает внушительный кусок чизкейка на моей тарелке и спрашивает: – Вы правда съедите все это в одиночку?

– И меня, представьте себе, даже совесть мучить не будет.

Не тороплюсь, поливаю десерт клюквенным сиропом из маленького кувшинчика. Пользуюсь этой передышкой, чтобы снова прокрутить в голове его слова. Прикидываю перспективы.

И вдруг, когда моя мысль натыкается на имя «Юля» во всей этой довольно радужной картине мира, Резник добавляет:

– Я так понимаю, вы бы хотели оставить себе помощницу Гречко?

– Что? Нет!

Мое возмущение настолько громкое, что парочка студенток за соседним столом поворачиваю головы. Одна из них, спустя пару секунд, перемещает заинтересованный взгляд на Потрошителя.

– Но разве вы не подруги? – Резник слегка хмурится.

– Просто. Отлично. – Говорю двумя резкими словами и в сердцах отодвигаю тарелку, как будто именно в ней источник всех моих проблем. – Владимир Эдуардович, раз уж мы с вами говорим на чистоту, то я бы хотела для начала знать, от кого и каким образом вам в уши попала эта информация?

– От Гречко, насколько мне известно. – Он хмурится еще сильнее, из-за чего его брови превращаются почти в одну сплошную линию, а лоб перепахивают напряженные морщины. – Майя, только не говорите, что я невольно стал жертвой испорченного телефона.

– Юля действительно моя подруга. – Я запинаюсь, взвешиваю и выбираю более актуальный вариант. – Была моей подругой. Пока не устроила мне совершенно безобразную грязную историю. Чтобы прояснить ситуацию максимально: она хотела чтобы я устроила ее к себе, я отказала. Она нашла способ попасть на должность помощницы Гречко. Потому что – и это правда – не дура и умеет правильно расчищать дорогу не только локтями. Но я ни в коем случае ни на секунду не допускаю мысль о том, чтобы работать с ней плечом к плечу. Во-первых, я полностью довольна Аминой. Она исполнительная, ответственная и за два года работы у меня нет ни единой претензии к ее работе.

– Это я уже понял. А во-вторых?

– Во-вторых, я считаю в высшей степени не профессионально держать в своем подчинении любовников, родственников или друзей. И тот факт, что моя бывшая подруга зачем-то распускает сплетни о нашей якобы «крепкой дружбе», подтверждает мою правоту. Так что, Владимир Эдуардович, если в комплект к моему повышению прилагается еще и Юлия Николаевна Григорьевна, то в таком случае я готова уступить место Гречко.

Я максимально взбешенная.

Как будто все эмоции, которые я успешно раздавила когда чихвостила Юлю в нашу последнюю встречу, вдруг восстали из пепла и стройным маршем двинули на выход.

Значит, она все-таки распустила свой длинный язык.

Что еще ты рассказываешь, бывшая лучшая подруга Юля? Моя фотография с Дубровским уже гуляет в вашем корпоративном чате?

– Майя, брейк. – Резник протягивает руку через стол, уже заносит надо моими сжатыми в кулак пальцами, но в последний момент притормаживает и просто кладет ее рядом. Так, что в итоге меня касается только тепло его кожи. – Я вас не отдам. Об этом не может быть и речи.

– Не боитесь, что в таком случае вас заподозрят в предвзятом отношении?

– Меня очень сложно напугать в принципе, а тем более попытками обвинить в том, что я выбираю себе любимчиков. Вы же это имеете ввиду?

До тех пор, пока он не произнес это вслух, я не видела в своей шутке ничего крамольного. А теперь кажется, что я как будто только то и делаю, что вынуждаю его оправдываться за то, что он просто положительно настроен в мой адрес.