Текст книги "Запрещенные слова. Том первый (СИ)"
Автор книги: Айя Субботина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 31 страниц)
Правда, в итоге заказывать все равно приходится вдвоем, потому что я застреваю на первом же названии.
– Филе… окуней? – не уверена, что вообще перевела правильно.
– Угу, точно, – снова приходит на помощь Резник. – Здесь его очень вкусно готовят, можешь смело заказывать.
В итоге останавливаюсь именно на нем, слишком уж сочное описание: филе рыбы в сливочном соусе с лимоном и петрушкой, и картофельным гратеном. Резник берет тартифлетт с беконом и сыром, название которое я не рискну повторить, чтобы не сломать язык.
– Десерт – обязательно, – настаивает Вова.
Вова, блин. Мне надо как-то к этому привыкнуть. Но пока абсолютно никак.
– Пирог с черникой? – вопросительно жду его комментариев по этому поводу.
Он только подмигивает и в меню оформления заказа увеличивает количество до двух.
Ну вот, кажется, все как-то потихоньку движется и без громкого скрипа.
Мы расходимся по комнатам, чтобы разложить вещи и принять душ.
Я взяла с собой только пару комплектов сменного белья и носков, свитер и теплый вязаный костюм, вполне приличный, чтобы пойти в нем даже в ресторан. Хорошо, что на тренировки всегда ношу с собой миниатюры любимого геля для душа и средств для волос – все это тоже взяла в поездку, и заметно сэкономила место. Ну и ноутбук.
И книгу.
Беру в руки уже на треть прочитанную «Не отпускай меня» Исигуро.
Это была первая рекомендация Шершня. После нашего жаркого спора на тему Кэтти и Хитклифа из «Грозового перевала», он сказал, что следующей я должна прочесть антиутопию, чтобы «избавиться от розовых очков». Меня это так задело, что я тут же бросила книгу в корзину и на следующий день она уже лежала у меня на прикроватной тумбочке.
Она тяжелая – эта книга. Не по весу, а по смыслу и гудящему буквально с первой главы настроению: «К последней странице тебя размажет».
Я знаю, что буду реветь.
И тот факт, что мне, вероятно, больше не с кем ее обсудить, разбивает мое читательское сердце.
Мне нравились наши разговоры о книгах и фильмах. Нравилось, как он трактует вещи, которые я замечаю только мазками. Нравилось, что сначала я недоумеваю, а потом мои глаза медленно открываются – да, все именно так. Но все это не складывается в картинку, где настолько глубокий человек в обертке байкера. В красивой и сексуальной обертке. Может, под шлемом у него изуродованное шрамами лицо и кривые зубы? Или он просто очень не красивый?
«Должен быть какой-то подвох», – настойчиво твердит мой голос разума.
Так просто не бывает: красивый, накачанный, брутальный – и умный, глубокий. При этом еще и неплохо устроен в жизни: на фото макбук последней модели, крутые «яблочные» наушники, уголки по-мужскому грубоватой, но стильной квартиры, иногда попадающие в кадр. Мотоцикл (я все-таки высмотрела марку на баке и тут же побежала гуглить) вообще отдельная история. Потому что – очень дорогая «игрушка» в принципе, а не только в наших краях.
Принимаю душ, стараясь не мочить волосы, но все равно потом прохожусь феном. Переодеваюсь в костюм, сразу чувствуя себе немножко уютнее. Только когда изучаю отражение в зеркале, вспоминаю, что успела схватить только косметичку из сумки, где у меня минимум косметики на каждый день – масло для губ, солнцезащитный стик, любимый крем для рук с ароматом соли, пудра. У меня нет комплексов по поводу внешности, но мне вроде как прямо вот сейчас нужно впечатлять мужчину, а у меня даже подходящего «оружия» для этого нет.
Ну ладно.
Будем считать, что в офисе я успела впечатлить его не только своими профессиональными качествами, но и «дымными» глазами.
В комнате снова ловлю себя на мысли, то хочу проверить телефон. Сейчас, остыв и перемолотив первую и вторую волну негодования, собственная реакция кажется смешной. Да с чего я так завелась? Ну пропал и пропал. У меня есть приятельницы, с которыми мы совершенно спокойно созваниваемся раз в месяц, пару часов болтаем обо всем на свете, а потом снова забываем друг о друге. Я же никогда не привязывалась к таким условностям. И мне правда нравилось обсуждать с ним книги, даже в те моменты, когда за кадром слишком ясно читался его нравоучительный тон. Когда Шершень перестал писать, я даже начала подумывать о том, чтобы записаться в какой-то книжный клуб – так хотелось заполнить интеллектуальную пустоту. Посмотрела с десяток страниц, почитала комментарии и поняла, что это совсем не то. Что с ним у нас была особенная интеллектуальная дуэль.
Мне хочется и дальше перестреливаться с ним в наших книжных разговорах.
Просто в этот раз не нужно многозначительных «давай оставим все как есть», а потом пускать слюни на его явно помеченные сексуальным подтекстом «себяшки».
Я делаю глубокий вдох, открываю нашу переписку.
Я: Простить тебя за то, что ты подсунул мне эту чертову книгу?))
Я: Даже не надейся!
Вот так. Он написал – я ответила. Без надрывных кричащих пауз в наказание. Мы же приятели по переписке? Глупо обижаться на виртуальных друзей за то, что они живут реальностью.
Моя «реальность», судя по отдаленным шагам, только что вышла из душа.
Топлес? Я пытаюсь нарисовать в голове эту картину, невольно поддаваясь соблазну сделать это в лучших замыленных традициях женских фильмов: полотенце на бедрах, мокрая кожа? Воображение пытается заполнить недостающие пробелы в образе Резника. Я почти уверена, что у него есть определенное количество волос на теле – не то, чтобы я от этого сразу теряла голову, но если все красиво, коротко подстрижено и ухожено – это всегда выглядит сексуально. Но, конечно, волосы на плечах и спине – это прямо фу, мой личный антисекс.
А тебе не кажется, Майка, что такие вещи нужно выяснять до того, как соглашаться лететь с мужиком в чужую страну на три дня в формате «все включено» в одном доме?
Телефон вибрирует входящим.
От Шершня.
Hornet: Ты все-таки читаешь Исигуро?
Я: Да, где-то треть уже прочла. Но за один раз я этого «ежа» точно не осилю.
Hornet: Боишься боли?
Я: Мне ее и в реальности пока достаточно.
Губы растягиваются в улыбку от всплывающих в груди знакомых эмоций: сопротивление его острым и бесцеремонным вопросам, желание послать сразу же к черту, осознание, принятие… Смирение! Все как по учебнику.
Делаю вдох. Сначала корю себя за то, что собираюсь поднять тему, которая его, очевидно, не сильно беспокоит. Но один раз я уже пустила все на самотек – и ничего хорошего из этого не вышло.
Я: Мне нравится обсуждать с тобой книги, Шершень.
Я: У меня таких едких книжных противников еще никогда не было))
Hornet: Это сейчас прелюдия к какому-то «но»?
Он всегда был очень проницательным – угадывал что-то еще до того, как я напишу.
Сейчас я понимаю, что именно это сбило меня с толку – было слишком неразумно поддаваться мысли, что мы понимаем друг друга с полунамека. А так не бывает. Мы просто два чужих человека, и чтобы наше общение оставалось и дальше таким же комфортным, нужно четко озвучить все условия. Я бы сказала – словами через рот, но в данном случае – пальцами через текст.
Я: Мы можем продолжать общаться только при условии, что больше не будет никаких личных фото. Мы никогда друг друга не увидим – это аксиома. И мне совершенно точно не нужен виртуальный флирт.
Делаю паузу, снова прислушиваясь к шагам Резника.
Я понятия не имею, что будет между нами (не исключено, что вообще ничего), но виртуальный роман мне тем более не нужен. Тем более – с байкером.
Hornet: На горизонте твоей жизни замаячило подходящее реальное тело?
Я: Твою иронию, язвительность и шпильки не по теме книг я тоже терпеть не намерена. Учитывай это, прежде чем упражняться в остроумии, Шершень.
Hornet: Пчелы тоже умеют жалить, да, Bee?
Я: «Да, Хани».
Hornet: Би тебе больше подходит.
Я: Назовешь меня так еще раз – и улетишь в «блок»))
Hornet: Разве пчела может жалит дважды, Хани?
Я: Не советую проверять, могу ли я сделать это и в третий раз.
Я: Прости, но сейчас болтать с тобой не могу, спишемся после второго.
Hornet: А что будет после второго?
Я: Я вернусь домой со своих заслуженных зимних каникул))
Hornet: Ты не в стране? С «реальным»?
Я: Да. И да.
Hornet: И давно ты с ним?
Я: Ты не поверишь, но со вчера.
Я: И это последний личный вопрос, на который я отвечаю.
Я изучаю поле под его именем, но когда понимаю, что отвечать сходу он явно не собирается, мысленно пожимаю плечами и убираю телефон в карман.
Очень вовремя, потому что в мою дверь раздается вкрадчивый стук.
– Я вдруг понял, что у нас нет ёлки, – говорит Резник.
Я выхожу к нему, удивленно изучаю заметно «похудевшую» щетину – теперь ямочка на подбородке так бросается в глаза, что не могу отказать себе в удовольствии погладить ее указательным пальцем. Он все еще очень сильно колючий и поцелуй в самолете до сих пор слегка саднит у меня на коже, но это даже почти приятно. Точно не доставляет никакого дискомфорта.
– Значит, нам нужно где-то ее найти, Вова.
– Нравится, когда по имени, – он, как будто окончательно осмелев, подается ближе, обнимает обеими руками за талию.
Моя голова сама по себе поднимается вверх.
Глаза у него красивые, даже несмотря на россыпь морщинок.
И взгляд… Наверное, лучше всего ему подходит определение «многообещающий».
Ладно, к черту, если я и совершаю сейчас самую большую ошибку в своей жизни, то по крайней мере она будет с красивым мужиком. В здравом уме и крепкой памяти. И я точно знаю, что на этот раз никакая «лучшая подруга» ничего мне здесь не испортит.
Глава семнадцатая
Улицы Веве похожи на красочную открытку с запахом глинтвейна и звуком смеха на фоне рождественских огней. Я стою возле витрины лавки с шоколадом, и делаю который по счету кадр, пытаясь поймать идеальный ракурс, в который попадает огромный шоколадный фонтан. Потом поворачиваю телефон так, чтобы захватить в видео рождественскую ярмарку, гирлянды, деревянные прилавки и табличку с расписанием катка. Подумав немного, выставляю с подписью: «Чужая зима, но свои ощущения».
– У тебя уже сколько сторис за сегодня? – Резник подходит ближе. В руках стаканчики с чем-то горячим.
– Я не считала. Но они эстетичные. – Беру стаканчик из его рук, пробую. Это явно глинтвейн, но какой-то с местным колоритом, потому что корицы, которую я не очень люблю, в нем почти нет, зато очень много яблока и вишни. Делаю еще один глоток, согреваясь. – Не волнуйся, тебя в кадре нет.
Он будто хочет что-то сказать, но потом раздумывает и просит показать ему мое фотоискусство. Изучает внимательно, как всегда у меня из-за спины.
Когда мы собирались сюда, то как-то даже толком времени не было обсудить самую «пикантную» и тяжелую сторону этой авантюры. Я снова немного малодушно предпочла оставить все это на потом, но всплывший внезапно Шершень заставил в корне пересмотреть свое отношение к таким «потом». И как важно вовремя обсудить все буйки, чтобы потом не случился «испорченный телефон».
Но я выжидаю удобный момент.
Мы идем дальше по аллее, мимо деревянных домиков с орехами в карамели, снежными шарами и рождественскими венками. Детский хор на сцене поет «O Holy Night». У кого-то получается фальшиво, кто-то наоборот тянет слишком громко, но это совершенно неважно. Всё – как надо. Празднично. Чуть нелепо. По настоящему.
Зимние праздники я всегда ощущаю по-особенному. Может быть потому что сама – зимняя.
Пока Резник изучает витрину с елочным венками, прокручиваю в уме уже которую по счету фразу, с которой будет как будто бы правильно начать разговор. Нам нужно обсудить наши отношения» – претенциозно и глупо потому что отношений, как таковых, у нас еще нет. Вообще ничего нет, только перспектива. «Давай пока ничего не афишировать» – из той же оперы.
А что афишировать, Майя?
– Ты какая-то напряженная, – отмечает Резник, когда я решительно отказываюсь от его предложения купить венок с красными лентами и белыми колокольчиками, чтобы украсить входную дверь. Я, конечно, обожаю мишуру и дух Нового года, но это ведь даже не наш дом. Мы вообще живем отдельно от цивилизации, его разве что олени смогут увидеть.
– Пытаюсь придумать, как завести глупый разговор, – сосредоточенно хмурюсь.
– А ты начни – а там видно будет, – предлагает Вова, осторожно направляя меня в сторону, чтобы я не вписалась в деревянный столб
Господи.
– Я подумала… – Нервничаю и мажу языком по губам. – Мы ведь ничего толком не обсудили даже.
– Разве?
– Я имею ввиду не саму поездку, а… ну, ты понимаешь.
Мне тридцать третий год на носу, а я чувствую себя девочкой, которая вынуждена первой объясняться в любви. И хотя мы с ним гораздо более прозаичны и совсем про другое, но нервозность у меня ровно такая же.
– Мне… мне не очень просто это говорить. Если честно, я думала, ты сам поднимешь эту тему. Ну, то есть, раз уж мы поехали сюда… Вместе.
– Понимаю, – мягко говорит он.
Останавливается, за локоть отводит меня чуть в сторону, чтобы мы не превратились в волнорез на пути основной ярмарочной толпы. Я начинаю чувствовать себя выброшенной на берег рыбой.
Ну, так если понимаешь, почему не скажешь сам?
– Вова, я не хочу, чтобы это висело в воздухе.
– Это? – Он вопросительно поднимает бровь. С тем самым выражением лица, с которым на работе принимает отчеты.
– Неопределенность. Мы здесь. Вместе. И это приятно. Правда. И ты мне нравишься.
– А ты – мне, – подхватывает Резник. Опускает руку, берет в ладонь мои пальцы и несильно растирает, согревая.
– Но мне нужно время, чтобы понять, что я чувствую вообще, а не только к тебе. Чтобы разобраться. – Только когда до меня докатывается эхо собственных слов, осознаю, насколько пафосно они прозвучали. Как будто отчет в кадры. – Боже, прости. Я говорю как персонаж мелодрамы без адаптированного перевода.
– Ты говоришь как живой человек, – успокаивает Резник. – Ты не хочешь ничего афишировать – правильно я тебя понял?
– Я думала – мы оба не хотим.
– Так и есть, – спокойно говорит он. – Честно. Я взрослый человек. Мне сорок два. Я уже давно не в том возрасте, когда нужно кричать на каждом углу о своих увлечениях. Это нормально – хотеть тишины. У нас довольно щекотливое положение. Но у тебя – в большей степени. Я понимаю, как тебе не хочется, чтобы твои заслуги списывали на «особенную протекцию». И очень уважаю тебя за это.
Его спокойный, без намека на раздражение голос крайне подкупает.
– И раз уж мы начали этот разговор… – Резник отпускает мою ладонь и теплыми пальцами поправляет выбившиеся из-под моей шапки волосы. – Тебе ведь важно знать, как все это вижу я?
«Еще как важно», – отвечаю мысленно, но ограничиваюсь молчаливым утвердительным кивком.
– Я уже очень давно не прыгаю в омут, Майя. Мне не шестнадцать. Я не теряю голову и не устраиваю фейерверки. Но я рассматриваю тебя очень серьезно. – Он хмыкает. – И я знаю, что это прозвучало как самая не сентиментальны вещь на свете.
– С некоторых пор я стала старой циничной женщиной, которая ценит честность и ясность больше романтической недосказанности.
– Ты меня без ножа режешь, старушка, – посмеивается Вова и смиренно принимает заслуженный тычок в живот.
– Спасибо, – уже чуть-чуть расслабленно, отхлебнув еще немного глинтвейна, благодарю я. – Для меня это важно. Я просто… боюсь, что если не обозначить сразу, все пойдет криво и не туда.
Он отпускает мою руку и, чуть прищурившись, улыбается:
– По-моему, тот факт, что мы здесь вдвоем, намекает, что все идет в правильную сторону. И, кстати, я надеюсь, что твои сторис из этой поездки будут хотя бы без намеков, что ты тут в гордом одиночестве? А то чувствую себя нелегалом в чужом шале.
Я смеюсь. Наконец-то с облегчением. Первый блин обычно комом, но наш вроде получился как надо – румяный и съедобный.
– Терпи, нелегал. Ты сам подписался на осторожную женщину.
Мы покупаем елку – небольшую, пушистую, с немного неровной кроной. Она, как все здесь, – живая. Пока Резник утаскивает нашу добычу к машине, я бегаю между лавками в поисках съедобных находок. В большом бумажном пакете у меня уже маленькие баночки с соусами, крошечный пирог с грушей и миндалем, и упаковка местного сыра, завернутая в бумагу с логотипом ярмарки.
Конечно же, покупаю сувениры: племянникам, матери, сестре. Папе покупаю чудом непонятно откуда здесь взявшиеся карманные часы с крышкой, как в старых фильмах. Он будет очень доволен. Натке беру мини-бутылку того самого фирменного глинтвейна, который меня покорил. И маленький набор фигурок из разных сортов шоколада – для Амины.
Останавливаюсь около прилавка с вязаными носками ручной работы. И вдруг понимаю, что у меня почти не осталось наличных на подарок Резнику. И что если я не куплю его сейчас и здесь – потом у меня не будет такой возможности. Хотя он абсолютно точно не обидится, если не найдет сегодня ничего под елкой. Или найдет… меня?
Я поскорее беру самые смешные из всех – с вытянутыми мордами оленей, «в елочку», такие длинные, что точно будут ему до колен. Себе беру такие же, воображая, как мы вдвоем будем валяться в них перед камином всю ночь. Получается как раз впритык. Фух.
Мы загружаем все в багажник внедорожника, прогреваемся и едем в ближайший супермаркет. На фоне гремит швейцарское радио, и хоть я не понимаю ни слова – ритм и атмосфера, наконец, распаляют мое просто хорошее настроение до настоящего – яркого и праздничного.
– Давай не будем заморачиваться? – предлагает Резник, когда я деловито хватаю огромную тележку на колесиках. – Что-то простое: паста, овощи, мясо, салат?
Я киваю. Мы гуляем по супермаркету, как пара, у которой все давно и привычно. Я закидываю в корзину вяленые томаты, он – баклажаны. Я выбираю тальятелле, он – филе. Находим бутылку белого вина – не дорогого, но на этикетке смешной ослик и я клянусь, что не выпущу ее из рук хотя бы только за это. Десерт – кремовый торт с орехами – нравится нам обоим с первого взгляда. Ну и, конечно, игристое – розовое, сладкое. Резник сразу говорит, что выпьет это чисто символически. Вид у него при этом такой, что я не могу удержаться и в шутку грожу пугать его бутылкой сладкого вина, если вдруг провинится.
На кассе я ловлю его «смотри_у_нас_получается» взгляд. И я почти готова с этим согласиться.
К нашему шале мы возвращаемся около семи.
Пока Вова возится в гостиной с елкой, я раскладываю на столе продукты и потихоньку прячу его подарок, носки, в нижний шкафчик. Ставлю воду на тальятелле, мою овощи, достаю посуду, которая пригодится для готовки. Прячу шампанское в холодильник.
Проверяю телефон. Натка в сторис буквально визжит от радости за меня, «огонечки» от подписчиков. Кто-то прямым текстом пишет, что завидует белой завистью.
Шершень в списке посмотревших тоже есть. От него ноль реакции. Впрочем, как и раньше – он мог иногда смотреть, что я выкладываю, но если и комментировал что-то, то исключительно мои фото из зала. В основном интересовался, какие веса я таскаю и лайкал ответы.
И в переписке он мне ответил. Сухо и официально пообещал больше не задавать никаких личных вопросов. Добавил в конце «С Наступающим» и прислал смайлик наряженной новогодней елки.
Я пишу: «И тебя с Наступающим», но «елку» отправить жадничаю.
С кем он празднует? За месяц его статус «не женат, не в отношениях» мог как-то измениться? Я страшно злюсь на себя за то, что сама четко разграничила наше общение «только о книгах», а теперь меня ковыряет куча вопросов. Глупых и лишних, но я списываю это на то, что до сих пор слишком хорошо помню байкера с того видео.
Которое он, как и все остальные фото из нашей переписки, удалил. Совершил акт возвращения моих личных границ.
Теперь у нас просто «книжны клуб»: интересный, удобный и совершенно понятный формат общения. Даже не так, чтобы дружеский.
К тому времени, как Резник приходит на кухню, я успеваю привести индюшиное филе в человеческий вид и ставлю его в духовку. В огромной красивой керамической миске – намытые овощи.
– Помочь? – Резник деловито закатывает рукава и до того, как успеваю ответить, сам тянется за ножом.
– Ты уже поставил елку? – мне кажется, что времени прошло всего ничего, учитывая ее размеры. У меня дома елки вообще нет – я ограничилась парой сосновых веток и маленькой хрустальной статуэткой с хрустальными же игрушками. Купила когда-то на стекольной ярмарке и с тех пор в моем доме перестала появляться даже искусственная.
– Да, осталось нарядить, но тут я пас, – поднимает руки, а потом берется за помидор.
Краем глаза наблюдаю, что получается у него не очень.
Сдерживаю улыбку, когда Вова сначала отрезает кругляш – медленно и степенно – а потом еще пару секунд оценивает его размер, прикидывая, пойдет ли так.
– Неплохо для первого раза. – подбадриваю и, одновременно, немного посмеиваюсь, раскусив его с головой.
– Это настолько очевидно? – Он озадачено трет подбородок.
– Просто ты слишком стараешься, как все новички. – Немного подумав, все-таки рассказываю. – Мой папа не умеет готовить абсолютно. Живет в своих научных работах. Но иногда ему приходится браться за нож и у тебя было как раз такое же лицо. Возможно, если ты решишь впечатлить своим разносторонним развитием какую-то менее искушенную женщину…
Я зачем-то беру эту многозначительную паузу.
Мне всегда страшно в начале чего-то, что может быть настоящим.
Я поняла это примерно на третьем мужчине в своей жизни, когда сначала позволяла ему ухаживать, а когда он сделал шаг навстречу – страх снова оказаться «не той женщиной» потянул меня назад.
– Ты до сих пор нервничаешь? – Резник откладывает попытки разделаться с помидором, вытирает руки бумажным полотенцем и забирает из моих баклажан, который я так и не разрезала.
Карие глаза следят за моей реакцией.
Он всегда очень пристально наблюдает. Изучает. Как будто и правда готов остановиться в любую минуту, если поймет, что ему тут не рады.
Я даю подтянуть себя ближе.
Даю забросить мои ослабевшие руки себе на шею, а дальше уже сама – смелее, прохожу пальцами по коротко стриженному затылку.
– Я просто с трудом отключаю голову, – сознаюсь на его до сих пор висящий без ответа вопрос.
– Иногда это нужно делать, Майя. – Сильные мужские руки вжимают наши тела друг в друга.
Я чувствую, что этот мужик заводится с пол-оборота.
Это всегда немного льстит – как будто дело не только в естественной физиологи, но еще и во мне лично. Или только во мне? Может быть, дело всегда только во мне?
– Я спешу? – наклоняется к моему виску, дышит в волосы, пока ладони поглаживают талию и бедра, не опускаясь на слишком интимную «глубину».
Я не знаю.
Я растеряна, но мне определенно нравится его запах, и твердость тела под свитером и внизу, там, где он упирается в меня пахом. У меня нет страха, что что-то пойдет не так. Просто нервозность. Скорее всего, это просто резонирует оставленный Дубровским «приятный» триггер, что как только мы займемся сексом – красивая картинка развалится и под ней окажется какая-то чернушная изнанка.
Или я просто боюсь, что те два проклятых оргазма никто не переплюнет?
Я чувствую мужские губы, медленно скользящие по моему виску, шее, к уголку рта.
Уступаю мягкому напору, поддаюсь, когда целует, проводит языком по губам. Это немного щекотно, поэтому я улыбаюсь и расслабляюсь. Резник тоже улыбается, заглядывает мне в лицо, пока я с извиняющимся видом старательно растираю нижнюю губу, чтобы избавиться от застрявшего под кожей зуда.
Потом мы снова смотрим друг на друга.
Я не то, чтобы вижу – скорее, чувствую читающийся на его лице вопрос: «Разрешишь мне все?»
Медленно киваю, но тоже абсолютно без понятия, происходит ли это физически или только в моем воображении.
Но каким-то образом все работает, потому что Резник обхватывает мое лицо ладонями, наклоняется и сразу налетает на мой рот – жарко, без стеснения и осторожности. На секунду даже кажется, что он вот так немножко мстит мне за то, что столько времени его динамила.
Язык очерчивает мой рот изнутри, лижет, помечая своей слюной.
Щетинистый подбородок немилосердно трет кожу, но это даже немножко приятно.
Я подаюсь, расслабляю шею и позволяю держать мою голову так, как ему хочется. Или как нам обоим нужно, чтобы найти идеальный градус совпадения?
Мне нравится с ним целоваться, определенно. Хороший знак. Мужчин с которыми у меня был секс, в моей жизни было гораздо меньше чем тех, которых я забраковала еще вот на этом этапе. С Резником все хорошо и мое тело, само вливаясь в крепкие мужественные изгибы, как будто подталкивает: «Давай, тут может быть интересно…»
Я не знаю, кто из нас делает первый разворот в сторону гостиной, скорее всего – это обоюдный порыв.
Мы продолжаем целоваться, пока шаг за шагом идем туда – где потрескивает камин и пахнет хвоей.
Пальцы Резника безапелляционно тянут за «собачку» молнии на моей толстовке.
Мои в ответ несмело подевают края его свитера.
Обе вещи почти синхронно падают на пол.
Я вздыхаю, потому что мы разрываем поцелуй с влажным очень «18+» звуком. Снова одновременно, снова в унисон изучая друг друга взглядами.
«Слава Богу!» – орет моя счастливая внутрення женщина, потому что содержимое рубашек моего требовательного генерального абсолютно соответствует его самцовым повадкам. Он крепкий, подкачанный, без выразительного пресса, но с подтянутым животом. Явно занимается спортом, держит себя в форме. Волос на его теле немного – они короткие и темные, покрывают грудь, немного ребра и еще меньше – живот, стекая за ремень той самой выразительной «дорожкой». Я провожу ладонями по его рукам – тоже слегка покрытым порослью в районе предплечий.
Мне определенно нравится вид.
Спортивные мужики – мой типаж, это абсолютно. Мягкое, прости господи, пузико или отвисшие сиськи убили бы мое возбуждение на корню.
Я так увлечена своим восторгом, что не сразу соображаю – он же меня тоже рассматривает. У меня под этой толстовкой только простой белый лифчик – без косточек и прочих спец-эффектов, потому что грудь у меня полноценного третьего и потому что я люблю комфорт. Белье дорогое, но без кружев и прочей мишуры.
Мужские пальцы проходят по обнаженной коже над тканью.
Карие глаза переключаются на мое лицо, изучая реакцию.
Я прикусываю губу, еще раз то ли мысленно, то ли вслух говорю: «Да, можно, еще…»
Ладонь обхватывает полушарие, вторая рука скользит по талии, прижимает.
Бедра выразительнее потираются об меня крепкой уверенной длинной. Там тоже порядок, раз я так отчетливо все чувствую даже через несколько слоев ткани. Мне нравится, что у меня нет никакого чувства неловкости. Сердце, может, из груди тоже не выпрыгивает, но мне спокойно и не страшно. И понемногу, по мере того, как мужская рука сначала приятно и со знанием мнет мою грудь, а потом его пальцы потирают через ткань сосок, разгорается что-то теплое внутри.
Мы снова целуемся. На этот раз медленнее и глубже.
Мне нравится чувствовать его язык так неистово вылизывающим мой рот. Это что-то особенное, что добавляет нашим первым шагам откровенности и пошлости.
Я смелею, опускаю руку сначала на грудь Резника, потом веду ею по животу, чувствуя, как его волоски при этом выразительно становятся дыбом. Секунду медлю, обхватываю губами его язык и одновременно, опускаю ладонь еще ниже, на выпуклость в джинсах. Тру, прицениваясь. Определенно все хорошо.
Он в ответ рвано выдыхает.
Чувствую, как дергается его кадык. По каким-то неуловимым признакам понимаю, что хочет еще. Я даю – тру сильнее, обхватываю член пальцами, насколько это позволяет плотная ткань.
Его рука в ответ сползает с моего бедра, сжимает ягодицу – властно.
Теперь стону я.
Мы трогаем друг друга, потому что никуда не торопимся, потому что привыкаем.
И он как будто дает мне время привыкнуть к мысли, что я все-таки пойду дальше. С ним. В эти не рабочие «рабочие» отношения.
Резника отводит край лифчика, выпускает наружу еще немного голой кожи.
Когда пальцы обхватывать сосок наживую, я всхлипываю, замираю в поцелуе с открытым ртом, потому что мне нравится прикосновение шершавых пальцев, и то, как они слегка пощипывают и оттягивают. Он четко ловит, что я завожусь уже в другой тональности – опускает голову, обхватывает набухший комочек губами и посасывает.
Прижимаю его голову плотнее.
Наслаждаюсь лаской.
Почему-то в голове мысль о том, что вот так, с приятной правильной, но не затянутой как жвачка прелюдией, у меня не было уже довольно давно. И что вот здесь мне все нравится – и темп, и обстановка, и безопасность.
Я немного сопротивляюсь, когда он вдруг отрывается и закидывает меня на руки.
– Не хочу первый раз на полу как нетерпеливый школьник, – объясняет, целуя.
Несет по лестнице.
Толкает ногой дверь в свою комнату.
Это так брутально, что я негромко смеюсь, расслабляясь вместе с его нарочитым поигрыванием бровями. Когда мужик не обижается за случайный смех во время прелюдии – это прекрасно.
Но всю веселость как ветром сдувает, когда Резник укладывает меня поперек постели. Слава богу, они здесь огромные.
Становится на колени между моими раскинутыми ногами, изучает.
Помогает сесть, дает мне самой стащить бретели лифчика, спустить его до талии.
Вид моей обнаженной груди заставляет его дышать резко и шумно.
Пока смотрит – расстегивает пряжку ремня, опускает молнию.
Под черными боксерами – выразительный ствол с крупной головкой. Это легко просматривается даже через ткань.
Наблюдаю, как тянется к тумбе, достает квадратик из фольги.
Ставлю еще один плюсик в карму, потому что вариант ППА я в своей жизни не практиковала ни разу, и как бы сильно меня не вставлял мужик, как бы далеко мы с ним не зашли, мне бы хватило ума сказать «нет».
– Вы такой ответственный, Владимир Эдуардович, – придаю своему голосу нотки игривого восхищения.
Он подмигивает, на минуту откладывает квадратик, чтобы ловко – я охотно поднимаю бедра – стащить с меня штаны вместе с бельем.
Трогает между ног.
Я прикрываю глаза. На секунду, когда в голове мелькает совсем другая картинка, колени инстинктивно смыкаются. Я хочу верить, что просто рефлекторно.
– Все хорошо? – Резник нависает надо мной, опирается на вытянутых руках. Очень четко считывает мое замешательство.
Я протягиваю руки, обнимаю его за шею и со словами «да, все отлично», целую.
Подмахиваю навстречу его откровенной ласке.
Даю себя трогать.
Наслаждаюсь легкими рокотом в мужской груди, когда мое тело увлажняется в ответ на его прикосновения.
Развожу ноги еще шире, выгибаюсь в ответ на особенно приятные поглаживания.
Когда надавливает пальцами там, где нужно и так, как нужно.
А потом приподнимаюсь на локтях и наблюдаю, как он приспускает джинсы по бедрам вместе с боксерами.
Отличный член. Человеческого размера и толщины, хорошей формы и приятного цвета в тон его смуглой коже. Смотреть, как он уверенно раскатывает по нему латекс – отдельное удовольствие.
Резник подталкивает меня на спину, упирается предплечьем у меня возле головы, второй рукой глядит грудь, живот, и снова между ног. Входит в меня пальцами, заставляя нервно дернуться от предвкушения. Делает меня еще более мокрой.
