Текст книги "Запрещенные слова. Том первый (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 31 страниц)

Я срываюсь с дивана.

Просто вскакиваю, как ошпаренная.

В эту секунду в голове только одна мысль: я больше никогда не возьму в руки этот проклятый телефон!

Ноги предательски дрожат.

Какой к черту Джереми Айронс?!

А самое главное – мне даже предъявить ему нечего, потому что разглядеть что-то под всей его экипировкой было абсолютно невозможно.

Он все еще аноним, мой Шершень.

Только теперь я знаю, что он высокий, мускулистый, у него широченная спина и длиннющие ноги, а еще – мощная задница. Боже, я этот толчок вперед так остро ощущаю между собственными бедрами, что приходится униженно сползать на пол, сжимать колени и перехватывать их руками.

Динь.

Я дергаюсь, как будто получила по рукам, потому что в первую секунду хочется схватить телефон.

Терплю, пытаюсь взять мысли под контроль.

Это было просто видео, что такого? Шершень выделывается, но он делает это буквально с первой минуты нашего общения. Просто в этот раз он выделывается не своими блестящими мозгами и начитанностью, не сыпет философскими размышлениями, а тычет мне в нос своим тестостероном.

Я медленно сцеживаю напряженный воздух тонкой струйкой через рот.

Обещаю себе не поддаваться на провокации.

Разблокирую телефон все еще дрожащими пальцами.

Hornet: Тебе точно не нужен массаж сердца и пара кубиков адреналина, Хани?

Hornet: Такое многозначительное молчание…

Он даже не пытается скрыть, что откровенно меня расшатывает.

Я: Ходила пописать, раз ты так жаждешь подробностей.

Я: А тебе просто нравится выпендриваться. Мотоцикл очень большой. И красивый.

Hornet: Я ему передал, он, кажется, покраснел от похвалы.

Hornet: Раз ты в настроении для подробностей, расскажи, что ты увидела.

Я: Ну нет, так не интересно)) Оставлю тебе пространство для фантазии!

Hornet: О, Хани, не искушай меня так.

Hornet: У меня с фантазией все прекрасно))

Я тихо смеюсь.

И тут же кусаю губу.

Боже. Почему мне так нравится этот разговор?

Я: И давно ты этим занимаешься?

Hornet: Гоняю или возбуждаю женщин на расстоянии?

Я молчу секунды три. Физически чувствую, как мои прекрасно выстроенные личные границы конкретно прогибаются под его сумасшедшим натиском. Но продолжаю разрешать ему это делать. И даже, страшно признавать, наслаждаюсь процессом.

У меня же карт-бланш – могу просто закончить разговор, даже ничего не объясняя.

Могу заблокировать.

Могу вообще его послать.

Но вместо этого пишу:

Я: Гоняешь.

Hornet: Около десяти лет.

Hornet: Так что если прицелилась быть моей двойкой, можешь не переживать – молочный мот у меня выпал уже очень давно.

Я: Двойкой? Это какой-то сленг?

Hornet: Девушка сзади.

Я: Да мне на твою зверюгу даже смотреть страшно! Я на него сяду только под дулом пистолета! И то вообще не факт!

Hornet: А ведь ты на секунду допустила мысль, Хани…

Допустила. Даже до этого момента позволяла картинке в моей голове обрести контуры двух фигур на мотоцикле.

Пока мужская, играючи, не сняла шлем и под ней не оказалось лицо Дубровского.

Фантазию и весь щекочущий флер флирта на грани, как ветром сдувает.

Остается только болезненное воспоминание о каждой секунде испытанного в тот момент унижения. Как он смотрел на меня сверху вниз. Как говорил о том, что я, вот такая, у него первая. До той минуты я даже не знала, что человека можно настолько безжалостно размолотить обычными словами.

Так что нет, блин.

Хватит с меня одного крутого виража с долбаным адреналинщиком.

Я: Ничего я не допустила.

Я: Просто однажды уже покаталась с любителем острых ощущений. Потом неделю от дерьма отмыться не могла.

Я не знаю, зачем все это ему пишу. Очевидно же, что рискую нарваться на мужскую солидарность и «самадуравиновата». Уж с его-то язвительностью и цинизмом, ждать чего-то другого было бы слишком наивно. Но мне, по какой-то необъяснимой причине, становится легче просто даже от двух этих коротких предложений.

Hornet: Ты не слишком драматизируешь?

Я: Когда меня сначала трахают, а потом вытирают об меня ноги, остается только драматизировать!

Hornet: Расскажешь?

Я пишу «НИ-ЗА-ЧТО!!!»

Стираю.

Снова пишу тоже самое, и снова удаляю.

А потом меня рвет. Как тряпку, просто в самый безобразный хлам.

И мои дрожащие пальцы выстукивают ему боль. И злость. И долбаный ванильный сироп, который растекся по моим венам вместо крови, когда Дубровский со мной заговорил. Я, конечно, не называю имен и не уточню места. Это не нужно. Достаточно просто передать суть.

Как я залипла на красавчика механика.

Как думала о нем почти все время.

Как хотела узнать, сколько ему лет, чтобы вдруг случилось чудо, ему оказалось тридцать и тогда бы я плюнула на все и сама бы куда-то его пригласила. Как прочитала его профиль. Как потом мне стало обидно, что умный и талантливый парень остается в стороне от дела, которое ему точно по плечу. Как просто один раз назвала его имя. И как поставила на этом большой жирный крест.

Я размазываю по экрану собственные текущие градом слезы.

Шмыгаю носом, но упрямо пишу. Распечатываю, кажется, пятый десяток сообщений. Некоторые рваные, многие с ошибками. Иногда я просто вставляю батареями ржущие смайлики – тогда, когда кончаются слова и шкалят эмоции.

Потом рассказываю про подруженьку.

Язвлю, плююсь ядом как последняя сука.

Пишу, как она поимела меня, потому что однажды я просто сказала, что залипла на красавчика-механика. Вставляю «Ты не поймешь, не грузись».

Обращаю внимание, что он даже не пытается что-то писать в ответ.

Но в онлайне не переставая.

Читает как будто еще до того, как я нажимаю кнопку отправки очередной порции душевной боли.

И дальше – просто отпускаю.

Я: Он был просто как самый красивый мальчик на школьном балу!!!

Я: Я так влипла в него!

Я: Как последняя тупая дура влипла!

Я: Я ему все-все-все разрешила, Шершень!

Я: Потому что я его любила в тот день как никого и никогда не любила!!!

Читаю ставшее откровением для самой себя признание.

Откладываю телефон в сторону.

Дышу, чувствуя капельку облегчения.

Это, кажется, называется «эффект попутчика». И если в моей голове к утру останется хотя бы капля мозгов – я больше никогда не отвечу на его сообщения. И сама ничего не напишу.

Возможно, мы встретились в огромной сети именно для этого.

Сама бы я никогда в жизни не осмелилась признаться, что в свои солидных почти тридцать три, могу потерять голову от такого, как Дубровский.

Вытираю ладонями влагу со щек.

Снова беру телефон.

Шершень до сих пор ничего не написал в ответ.

Ожидаемо. Логично. Правильно.

Я: Так что знаешь, я больше никогда ничьей двойкой не буду.

Hornet: Пиздец.

И пропадает из онлайна.

Глава четырнадцатая

В конце декабря я вспоминаю о том, что на носу Рождество только потому, что не замечать его невозможно.

В магазинах продаются елки, игрушки и мишура.

Витрины украшены росписями под снежинки.

И даже в салон красоты, куда я прибегаю на разные девичьи процедуры, обзавелся красивой новогодней фотозоной для всех желающих клиенток.

Я делаю пару кадров – не себя, а красиво висящих на стойках из искусственной хвои белоснежных шаров. Получается хорошо. Верчу телефон в руках.

Задумываюсь, стоит ли их выкладывать.

Наверное, да, просто пора заканчивать искать в просмотрах знакомое имя.

Три недели прошло.

Я выкладываю самое красивое фото. Просто так, без геометок и приписок.

Набрасываю на плечи шубку, еще раз любуюсь своим свеженьким маникюром (я уже много лет делаю ультра-короткий квадрат с покрытием пастельных оттенков), благодарю свою чудесную мастерицу и выбегаю к машине.

Нас уже третий день засыпает снегом.

И ездить в «Медузе» по таким дорогам становится все «веселее».

Сегодня, пока рулю к родителям, меня все сильнее посещает мысль о том, чтобы продать ее купить что-то более солидное. Ну типа, мечту о спортивном кабриолете я исполнила, теперь можно подумать о серьезных вещах. И что если бы у меня была нормальная большая машина, мне не пришлось бы договариваться о доставке елки родителям, потому что двухметровую пушистую красотку, которую я вырвала буквально из рук дьявола, моя маленькая «Медуза» могла бы дотащила разве что по земле, как прицеп.

Когда поднимаюсь на этаж, в глаза – точнее, в уши – сразу бросается счастливый детский визг. Мы традиционно отмечаем Рождество всей семьей. Мама всегда очень сильно на этом настаивает, пытаясь сохранять какое-то эфемерное семейное тепло и традиции. Раньше я еще пыталась соответствовать образу хорошей дочери, но со временем просто отодвинулась и перестала даже пытаться. Оказалось, что уровень материнского негодования по поводу моего отсутствия за столом в этот день гораздо меньше, чем ее токсичные разговоры о моем будущем, о моей бездетности и «холостой жизни».

В этом году праздновать Рождество мне не с кем. Последние пару лет мы хором ездили на дачу к Григорьевым – Юля все красиво организовывала, нужно отдать ей должное. В этом, по понятное причине, все разбежались по своим углам. Хотя Натка пригласила к ней, но я отказалась. Зачем мешать подруге проводить Рождество в компании вроде как симпатичного нового мужчины, о котором она уже все уши мне прожужжала? Поэтому пару часов я проведу с семьей, а ближе к десяти рвану домой и заслуженно просплю все два дня выходных. После адского завала на работе и сна по пять-шесть часов в сутки – не такой уж и плохой план на праздники.

– Привет, тетя Пчела! – здоровается открывающий дверь Андрей.

Получает свою заслуженную порцию обнимашек и сразу сует любопытный нос мне в руки.

То есть – в пакет, который я традиционно тащила сама почти на самый верхний этаж.

– Это всем, – изображаю строгий голос, но все-таки позволяю племяннику стащить два огромных мандарина – для себя и сестры.

Пока разуваюсь, обращаю внимание на мужские ботинки на стойке для обуви.

Явно не моего отца – фасон не тот, да и размер на несколько сантиметров меньше.

Потом обращаю внимание на мужской голос в гостиной. О чем говорят – не разобрать, но сам факт присутствия на Рождество в семейном кругу «неучтенного» представителя мужского пола заставляет нахмуриться.

– Майя, – мама выходит первой. Оценивает взглядом ой простой костюм из джоггеров и объемного худи, отсутствие макияжа и простой хвост. На ней под фартуком красивое платье с пайетками. – Я так понимаю, ты ненадолго.

Когда я пару дней назад звонила и предупреждала насчет елки, свой план на Рождество тоже озвучила. Но особо не надеялась, что она вслушивалась. Мама обычно хорошо слышит только себя, а раз она сказала, что я должна быть с семьей, значит, я должна быть с семей вне зависимости от того, походит ли мне такой план.

– У нас гости? – интересуюсь, намеренно игнорируя ее недовольный тон. Меня так вымотал последний месяц, что я заранее пообещала себе не вестись на провокации.

– У нас гости, – она намеренно подчеркивает это «нас», исключая меня из этого списка. – Постарайся быть вежливой, а не как обычно.

Все ясно.

Я поджимаю губы ровно в тот момент, когда из гостиной появляется мужская фигура.

Среднего роста, в сером костюме, белой рубашке. Лет сорок на вид. Причесанный, надушенный, весь такой… Натка называет таких «бухгалтер из двухтысячных». Не со зла, без уничижения, а просто как собирательный образ всех офисных работников средней руки.

Только мне сразу не нравится запах его одеколона.

Он не плох, дело не в этом. Современная парфюмерная индустрия, нужно отдать ей должное, редко когда выпускает откровенный дихлофос. А этот даже как будто и не воняет. Просто его слишком. Как будто пол флакона на себя вылил.

И весь его образ – как раз об этом.

Слишком.

Прямо как по списку хотелок моей матери.

– Добрый вечер, – он здоровается первым и услужливо забирает стоящий около моих ног пакет. – Да что же вы. Такое тяжелое и пешком! Я бы спустился!

– Добрый вечер.

Провожаю его взглядом на кухню, ловлю взгляд матери ему вслед.

Она прямо поплыла.

– Мам? – привлекаю ее внимание.

– Ты шампанское купила? – вместо этого спрашивает она.

– Это кто? – стараюсь говорить шепотом.

Но ответ ждать не приходится, потому что через несколько секунд «гость» возвращается, но уже под руку с Лилей. Она тоже нарядилась – в темно-красное платье, которое одолжила у меня на утренник Ксени еще месяц назад. Хотя в случае с Лилей, «одолжила» – синоним слова «присвоила». Я не жадная, но когда она в очередной раз просит что-то нарядное «на разок», я просто отдаю то, что сама больше носить не планирую.

На сестре оно сидит ужасно.

Она явно набрала еще пару кило, и все, что может подчеркнуть узкий фасон и тонкая струящаяся ткань – подчеркнуто. У нас с ней размера три разница. Подаренный мной абонемент на фитнес, готова поспорить, она не то, что не использовала, а даже не брала в руки.

– Привет. – Лиля четко копирует мой «любимый» мамин взгляда а ля «Ну что с тебя взять». Потом слегка толкает вперед мужчину. – Знакомься, это – Игорь. Игорь, это Майя – моя сестра.

Теперь он протягивает ладонь для рукопожатия.

Я сдержанно бросаю «рада знакомству», в моменте оценивая, что кожа на руках у него мягкая. Ногти аккуратные, но это только в плюс, а вот от рукопожатия остается впечатление какой-то белоручки. Странно. Потому что даже у Резника, который точно не вагоны разгружает, ладонь шершавая и мозолистая.

И еще момент.

На безымянном пальце отчетливо виден след от кольца – характерно вдавленная кожа на пару тонов светлее.

– Шампанское лучше в холодильник, – говорю на автомате, пока Игорь разглядывает меня с видом бездомной собаки.

– Я же говорила, что она – не дружелюбная, – «извиняется» за мою немногословность Лиля и уводит гостя обратно в гостиную.

– Мне нужна твоя помощь, – говорит мама, и кивает в сторону кухни.

Я еще минуту стою в коридоре и слушаю, как наш гость разговаривает с племянниками.

Андрея называет «Андрейка».

Настойчиво лезет с разговорами к Ксене, но моя племянница всегда очень настороженно относится к незнакомцам, поэтому ее почти не слышно. Если бы в комнате не было сестры, я бы точно не позволила незнакомому мужчины остаться с ними наедине, но сейчас решаю не вмешиваться.

На кухне меня уже ждет гора тарелок, коробка со столовым серебром и белое льняное полотенце, чтобы все это перетереть до блеска. Такое впечатление, что у нас английская королева будет ужинать, а не очередное Лилькино увлечение.

Я натираю третью по счету тарелку, когда все-таки решаюсь спросить, кто это и откуда взялся.

– Лиля познакомилась с ним на сайте. Очень солидный мужчина. У него своя «двушка» и иностранная машина. – Мама выглядит очень довольной.

– Мне это ни о чем не говорит. Чем занимается? Сколько зарабатывает?

– Столько, сколько нужно, – фыркает она, – чтобы подарить твоей сестре дорогую вещь!

Это она, видимо, о том кулоне, который Лиля теребила так нарочито, как будто боялась, что я вдруг могу его не заметить. Кулон как кулон, цепочка, желтое золото.

Но эти выводы я держу при себе. В конце концов, кто я такая, чтобы оценивать чужие подарки? Тем более – мужские. Стоит рот открыть на эту тему – и она мне сразу напомнит, что мне самой давным-давно никто ничего не дарил, имея ввиду, конечно же, подарки от потенциального жениха.

Хотя, строго говоря, тот простой жест внимания от Резника – вино и фрукты – точно был дороже Лилькиной цепочки. Раза так в два.

– Мам, слушай. – Я откладываю еще пару идеально сверкающих, без единой пылинки тарелок. – Поговори с Лилей. Может, не стоит вот так сходу знакомить детей с мужчинами? Он что – уже замуж ее позвал?

Примерно полгода назад моя сестра вот так же привела на папин День рождения «очень хорошего мужчину», а через пару недель рыдала и дымила на кухне как паровоз, обзывая недавнего «идеального идеала» козлом и другими чУдными словами.

Я надеялась, она сделала выводы.

– Ты могла бы хоть сегодня обойтись без замечаний? – Мама швыряет прихватку на стол, поворачивается ко мне и «играет» скулами. – Без своих циничных разговоров о том, как твоя старшая сестра должна устраивать свою личную жизнь?!

– Я просто спрашиваю, – стараюсь не повышать голос. – Мне плевать, с кем она будет трахаться, если от этого потом не появится еще один ребенок или повод сходить провериться на ЗППП. Но мне абсолютно не все равно, что она тащит кого попало в жизнь детей. Они привыкают, а потом…

– Он не «кто попало»! – резко парирует мать. – Игорь достойный мужчина! Он сам захотел познакомиться с детьми. И если тебя это так волнует, то ни в каких базах должников и алиментщиков его нет! Не судим! В разводе уже несколько лет!

Есть у моей матери одна знакомая, которая где-то через кого-то проверят Лилькиных ухажеров. На моей памяти, это никогда не срабатывало, потому что в злостного неплательщика алиментов в прошлом году она все же вляпалась.

– Несколько лет в разводе? – Я позволяю себе ироничный смешок. – Мам, да у него след от кольца на пальце не остыл. Он в разводе максимум пару месяцев.

«Это если вообще в разводе», – озвучиваю про себя гораздо более неприятный вариант. Надеясь, что все не настолько плохо.

– Знаешь, – мать нервно хватает блюдо с запеченным гусем, – может, у тебя не было бы повода для гадостей, если бы ты хотя бы изредка проводила время с семьей? Ты же вечно страшно занята!

Она уходит, а я остаюсь тихонько ругать себя за то, что снова не сдержалась.

Мне как будто больше всех нужно.

Но племянников я очень люблю и прямо в эту минуту мне очень не по себе, что какой-то малознакомый мужчина называет «Андрейкой» моего семилетнего племяшку, хотя так его не называет даже родной отец и дед.

Я заканчиваю перетирать тарелки, смотрю на эту гору посуды и мысленно прикидываю, стоит ли проявить инициативу и отнести самой или лучше подождать, пока на помощь придет «идеальный мужчина».

Телефон динькает входящим.

Натка напоминает, что если у меня вообще полный ад, то мое место за ее рождественским столом абсолютно свободно в любое время. Я отвечаю, что у меня все хорошо и еще раз поздравляю ее с праздниками.

Бесцельно вожу пальцем по экрану.

Заглядываю в нашу с Резником переписку.

Он теперь почти все время мотается между нашим и центральным офисами. Так что даже когда бывает на работе, мы практически не сталкиваемся, разве что по рабочим вопросам и в кругу коллег. Меня это устраивает.

Пишу ему: «С Рождеством, Владимир Эдуардович! Всех благ!»

Аналогичное сообщение отправляю другим ТОПам. От некоторых почти сразу прилетает ответная формальная вежливость.

Захожу к себе на страницу, заранее зная, что нарушу обещание и все-таки буду листать список просмотров сторис, в надежде увидеть там Шершня. И так же заранее знаю, что его там не будет.

Три недели тишины. Для людей, которые не знали друг о друге ничего и просто остро и эмоционально обсуждали книги, это более чем понятный срок. Точка.

Самое смешное, что я сама же думала, что после «исповеди» не захочу ему писать. Не смогу. Что просто выплесну горе, почувствую облегчение и смогу снова нормально дышать.

Выплеснула. Стало легче.

Только всю ночь не спала – тыкала как дура в телефон, надеясь, что Шершень хоть что-то напишет.

Обидно, что мужчина, который казался довольно современным и глубоким, вот так отреагировал на мое признание о сексе с почти что незнакомым человеком. Другого объяснения его внезапной пропажи, у меня нет. Даже сейчас, если заглянуть в нашу переписку, последнее, сообщение в ней – его короткое «пиздец» через минуту после моего длинного монолога. Так что все логично.

Я иногда вижу, что он постит какие-то сторис и на странице появились новые стильные фотки, но я ничего не смотрю. Не потому, что не интересно – меня просто разрывает, так хочется узнать, чем он живет все эти двадцать дней. Но мне тупо стыдно, что он может точно так же заглянуть в просмотры и увидеть, что я за ним наблюдаю. Что он отпустил, а я – нет.

Его фото и видео в нашей переписке я тоже не смотрю.

Хотя тянет просто невыносимо.

Даже сейчас, когда вроде бы слегка успокоилась, я не понимаю, что это вообще было. Формулировка «между нами» кажется ужасно наивной. Не было никакого «между нами».

Может, мама права, и мне надо самой себе посоветовать свои советы?

– А меня за посудой прислали, – голос «гостя» отвлекает от навязчивых мыслей.

Я жестом показываю на гору тарелок, убираю телефон в карман худи. Когда Игорь примеряется тащить сразу всю гору, предупреждаю, что это любимый мамин сервиз и лучше не рисковать. Он делить стопку надвое и несет первую. Я, конечно, впрягаться в помощь не собираюсь.

Перетираю ложки и вилки.

Когда он приходит за ними и ждет, когда закончу, я нарочно тяну время.

Может, зря я так? То, что мужчина просто не вписывается в мой круг, не делает его автоматически плохим. Костюм вроде приличный, не старый, рубашка даже с модным воротником. Носки не дырявые, хотя, справедливости ради, это был бы полный зашквар. Такой кадр даже Лилька не выхватит.

У Игоря звонит телефон.

Замечаю, что на простой звонок он как-то слишком резко опускает в карман руку.

Поговорить выходит в коридор, как бы невзначай толкая дверь на кухню.

Я продолжаю тереть ложку, но иду вперед.

Напрягаю слух.

В том, чтобы не разговаривать о чем-то в присутствии незнакомых людей, нет ничего плохого. Но дверь-то зачем закрывать? И дергаться, как будто из небесной канцелярии набрали?

Напоминаю себе, что делаю это только ради безопасности племянников.

Вслушиваюсь изо всех сил. Слышу обрывки «я все уже тебе сказал» и «нет, сегодня не смогу». Делаю еще шаг к двери, теперь становясь почти впритык. Абсолютно четко слышу имя «Оля». И успеваю отойти на место до того, как Игорь вернется на кухню.

– Еще две вилки, – напускаю дружелюбный вид. А потом, как бы между делом, интересуюсь: – Тоже работа? Моя даже сегодня со мной.

– Увы. Мой начальник просто изверг.

– Что-то серьезное?

– Я работаю в «ЮниБанке», у нас не прошла ведомость из-за ошибки. Нужно все переделывать, иначе народ останется без зарплаты и тринадцатой премии.

– Ничего себе.

– Майя, может, вы меня выручите? – Он скребет затылок. – Мне завтра нужно быть в офисе в восемь, а если я не высплюсь, то вообще все испорчу.

– Хотите, чтобы я вышла за вас? – пытаюсь пошутить, хотя, честно говоря, уже сейчас хочется вытолкать этого «работягу» за порог и без шанса на возврат.

– Что? Нет! – Игорь продолжает смеяться, но снова нервно похлопывает себя по карману пиджака, откуда раздается навязчивая вибрация. – Думал, вы подскажите волшебные слова, которые не обидят Лилю.

– Самой бы кто подсказал. Игорь, вам, кажется, снова звонят.

– Да, точно.

На этот раз он сначала выбегает в коридор, снова толкает дверь, но теперь уже совершенно открыто, и телефон достает только потом. Шепчет так громко, что хочется плюнуть на вежливость, выйти и сказать: «Да не шифруйся ты, строгому начальнику Оле – пламенный привет».

Но я держусь. Потому что Рождество.

Пока на кухню не заглядывает Лиля и достает из заначки сигареты.

Закуривает в форточку, нервно дергая цепочку за кулон. Видимо, «идеальный идеал» сообщали, что сегодня красиво не будет.

Я ставлю чайник, засыпаю себе растворимый кофе.

– У Игоря работа, – первой нарушает тишину Лиля.

– Мне не нравится, что из-за этого ты снова куришь.

– А есть хоть что-то, что тебе нравится, Майя? – Она разворачивается, упирается бедрами в подоконник и назло дымит в мою сторону.

– Мне очень понравится, если ты перестанешь знакомить детей с мужчинами, которые, очевидно, еще никак себя не проявили.

– А как я по-твоему должна устраивать свою личную жизнь?! – Лилька моментально взрывается. – Просто сидеть и ждать… кого? Принца?! Я женщина, Майя! Я хочу, блядь, мужика рядом, понимаешь?!

– Понимаю. Но с детьми этого мужика знакомить со старта не стоит.

– Я не знакомлю!

– Да ну? Это который по счету «дядя»? Третий за год? – Я сбилась со счета, если честно. – У него след от кольца до сих пор на пальце, ему какая-то Оля звонит. Тебя это не смущает? Что ты о нем знаешь вообще?

– Оля? – Моя сестра прищуривается. – Ты откуда знаешь? Ты же только что…

– Он дважды выходил поговорить с ней по телефону, – не собираюсь играть в угадайку и тем более что-то скрывать.

– Оля – его начальница! – выпаливает Лилька, зло тушит сигареты в одну из идеально начищенных мамой чашек и тут же прикуривает следующую. Я борюсь с желание вышвырнуть в окно и ее, и всю пачку, и даже ни в чем не виноватый коробок со спичками. – Ты пришла сюда, вся такая расфуфыренная и учишь меня жизни?! Да что ты в ней понимаешь, Майя, кроме умения зарабатывать бабло?! Ты вообще хоть что-то кроме этого понимаешь?!

– У тебя истерика, Лиля. Успокоишься, остынешь – поймешь, что я права.

– Как ты можешь быть права – без мужа, без детей, никому вообще не нужная, даже вся такая деловая и устроенная! Что ты в этом понимаешь?!

– Ничего, Лиля, – не лезу в бутылку, потому что Рождество, и потому что понимаю, что в глубине души она со мной согласна. Надеюсь на это. – Я просто беспокоюсь о своих племянниках. И только ради их безопасности прошу не знакомить их с мужчинами, которых ты знаешь пару недель.

Она вытягивает губы в тонкую линию.

Прищуривается так сильно, что глаза превращаются в щелочки.

Мне это выражение лица очень хорошо знакомо. Она с самого детства так делает, когда собирается сдать матери какой-то мой секрет или наябедничать.

Медленно затягивается, пока я собираюсь с силами, чтобы попросить прощения.

Действительно, что мне и правда как будто больше всех нужно? Кто бы меня саму научил держать рот на замке. Но меня это «Андрейка» от незнакомого скользкого, как угорь, мужика, просто выбило из колеи. Понятно, что он нащупал более податливого к влиянию ребенка и через него пытается втереться в доверие, но называть вот так ребенка, которого знаешь от силы пару часов…

– Святая Майя, – вместе с новой затяжкой, тянет мое имя Лиля. – А как насчет того, чтобы трахаться с малолеткой через пару часов после знакомства? Дала ему прямо в тачке, непогрешимая ты наша и очень ответственная?

Я на секунду теряю дар речи.

Сходу понимаю, о чем она говорит, несмотря на безобразно пошлые формулировки.

Просто в Лилькином «исполнении» это звучит так, будто я сделала самую ужасную вещь в мире.

– Откуда ты… – Замолкаю, не решаясь договорить.

– Что, не нравится, когда тебя твоим же – и по тому же месту? – ухмыляется сестра. Вскидывает подбородок. – Юлю недавно встретила. Она тут говорила… Что про тебя в компании анекдоты уже рассказывают, в духе «сняла тетенька мальчика-автослесаря».

В эту секунду я понимаю, что речь Дубровского после секса была просто ни о чем, в сравнении с вот этим.

Но меня так заклинило, что я даже огрызнуться не могу, потому что… В смысле про меня анекдоты рассказывают? Правда, рассказывают, Юлиными стараниями? Или это было «эксклюзивное откровение» для моей сестры?

– Прикинь, что будет, когда дойдет до ушей наших родителей, что их дочь – обычная давал…

Я не даю ей закончить, рефлекторно, наотмашь, закрываю рот пощечиной.

Лиля вскрикивает.

Открывает рот, но я на всякий случай держу ладонь приготовленной в воздухе.

Сестра ждет пару секунд, потом тушит сигарету и рывком отрывает себя от подоконника. Уходит, со словами: «Да пошла ты нахуй!»

Именно так я и делаю.

Когда наспех сую ноги в зимние кроссовки и мать выходит из гостиной с горой грязной посуды, не даже ей даже слова вставить. Впервые на моей памяти она, наткнувшись на мое выражение лица, даже, кажется, не пытается открыть рот.

Хорошо, что до Рождества пару часов и на дорогах почти нет машин.

До дома доезжаю меньше чем за полчаса.

Захожу в свою безопасную, спокойную и совершенно пустую квартиру.

Сбрасываю обувь и одежду – впервые за много лет просто куда-то в разные стороны, а не аккуратно на свои места. Упираюсь взглядом в зеркальную поверхность и модули. Вспоминаю.

Прямо с места лезу в телефон, тыкаю в первый же попавшийся мебельный сайт и заказываю наугад что-то подходящее по габаритам, что первым бросается в глаза.

Переодеваюсь в домашний теплый комбинезон и носки.

Лезу пол одеяло, укрываюсь до самого носа.

Заглядываю в телефон, хотя прямо сейчас ничего уже не жду. И никого – тоже.

Резник ответил такой же формальной отпиской: «С Рождеством, Майя».

Я закрываю глаза и обещаю себе заснуть до того, как закончу считать первую сотню овечек. Ну ладно, вторую.