Текст книги "Запрещенные слова. Том первый (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 31 страниц)

– Теперь моя очередь извиняться, да? – Чувствую, как кривятся губы.

– Вам не за что извиняться, Майя. Знаете что? Забудьте! – Он просто разводит руками, а потом настойчиво толкает тарелку обратно на мой край стола. – Эта Григорьева работает сколько? Чуть больше месяца? Я полагаю, список заслуг вашей Амины будет лучшим аргументом в пользу того, почему она должна остаться.

– Я готова всю ночь писать ее резюме! Будет листов десять – не меньше.

– Вот и отлично. – На этот раз он все же позволяет себе легкое касание костяшками об мои ладони, в которых я грею чашку. – Значит, считайте, что вопрос закрыт.

Я сначала хочу рефлекторно одернуть руку. Но потом успокаиваюсь и позволяю этому моменту просто случить, тем более, что длится он всего несколько секунд.

– Вы привыкли добиваться своего? – Я имею ввиду его категоричный ответ, как будто если он сказал, что остается Амина – то будет так, а не как-то иначе. Но почему-то сейчас, когда между нами секунду назад случился совсем не_рабочий физический контакт, кажется, будто мой вопрос именно об этом.

– Я просто умею договариваться, – Резник не спешит приписывать себе множество заслуг, хотя его голос звучит довольно уверенно. – И я бы не хотел, чтобы по какой-либо причине вам было не комфортно на работе.

– Меня перевезут в новый офис?

– Что? Нет! – Он даже не скрывает, что нарочно слегка передразнивает мою недавнюю вспышку возмущения.

– У меня было такое же лицо? Боже. – Закрываю лицо ладонями.

Генеральный медленно возвращает свои на край стола, пьет американо и спешит меня «успокоить», подтрунивая, что на самом деле он старался сгладить как мог.

Мы еще немного говорим об отвлеченных рабочих вопросах, потом он сам расплачивается за заказ и провожает меня до машины. Останавливается рядом, пока я держу дверцу открытой. Проводит медленным изучающим взглядом по моему лицу.

– Мне нравится, когда вы позволяете себе эмоции, Майя, – произносит негромко, будто больше для себя.

Я вздрагиваю, хмурюсь, но он только усмехается и подается вперед, сокращая дистанцию между нами, но снова только так, чтобы это не был физический контакт двух тел, а просто обмен теплом. И, возможно, облачками пара из наших ртов, потому что сейчас на улице уже чертовски холодно.

– Они вам идут, – добавляет генеральный и сам подталкивает меня за руль.

Уже по дороге домой, я вдруг понимаю, что именно сегодня сделала.

Я оставила Юлю без работы.

Ковыряю в себе угрызения совести, но на ум почему-то приходит только известная фраза домомучительницы из мультика про Карлсона: «Какая досада…» А еще пальцы зудят прямо сейчас просто так написать Сашке. Потому что мы с ним впервые за десять лет можем по-нормальному болтать как друзья, и я при этом не чувствую себя чертовой предательницей Самой Идеальной В Мире Подруги.

Даже телефон достаю на первом же светофоре – еще даже девяти нет, могу его набрать. Он только вчера вернулся из Праги, прислал мне оттуда десяток красивых фото. Пошутил, что ради меня пришлось восстанавливать в памяти свое студенческое увлечение фотографией.

Но когда разблокирую экран, мгновенно теряю мысль, зачем брала его в руки.

Потому что там висит уведомление о входящем звонке из инсты.

Я их вроде бы отключила, но, наверное, на звонки оно не распространяется.

Пытаюсь убедить себя, что это просто кто-то случайно нажал на «трубку» (у самой так пару раз бывало), но все равно знаю, чье имя там увижу.

Шершень.

Мы не озвучивали друг другу вслух все правила нашего общения: никакой развиртуализации, никаких голосовых, никаких фото, реальных данных и звонков, но все это с самого начала плавало на поверхности. Может, он тоже просто случайно не туда ткнул?

В нашей переписке около десятка сообщений.

Приходится силой заставить себя отложить телефон, потому что загорается «зеленый».

Выдерживаю паузу до самого дома. Оставляю машину на стоянке и бегу в туфлях по свежему снегу просто как молодая коза. Не хочу читать сообщения, убеждаю себя, что это может подождать до дома. Но все равно останавливаюсь у первого же фонаря, заглядываю в переписку.

Читаю с конца.

Hornet:Я не собирался тебе звонить. Просто «маякнул». Показалось, что перегнул палку и ты решила от меня избавиться.

Hornet:Прочитай то, что выше.

И смайлик с указательным пальцем вверх.

Он как будто лучше меня знает, как и даже с какими мыслями я буду читать его сообщения.

Листаю до момента, где он признается, что представляет как я краснею.

Снова краснею. Да господи боже! Это просто нелепо!

Напоминаю себе, что каким бы красивым не был Джереми Айронс – я все равно не могу представлять его мужчиной в пикантном смысле этого слова.

А потом читаю сообщения Шершня… и опираюсь плечом на столб, в поисках еще одной точки опоры. О том, почему я так делаю, обещаю подумать уже точно дома.

Он прислал мне скриншот из сообщения о покупке билетов в кино.

Сеанс – в субботу, время – шестнадцать тридцать.

Ряд и два места.

Название фильма.

Название кинотеатра – от меня довольно далеко, я там ни разу не была.

И код, который нужно показать на входе.

Hornet:Оставь свои жутко важные дела и сходи.

Hornet: Скорсезе все-таки гениален.

Hornet: Хочу поговорить с тобой об этом без спойлеров))

Он впервые добавляет в наше общение что-то похожее на эмоции.

Я таращусь на две «улыбающихся» скобочки.

Цепляю их на лицо Айронса, но ни черта не получается.

Hornet: Би?

Это сообщение он написал примерно через пару часов после предыдущих.

Я непроизвольно дергаю головой, потому что четко слышу это треклятое «Би» в голове его голосом.

Мой ник – Honey_Bee. Не оригинально, но он каким-то чудом оказался не занят, когда я регистрировалась еще лет пять назад. Нет ничего странного, что какой-то незнакомец из интернета назвал меня «Би». В конце концов, мы уже столько общаемся, что не называть друг друга хотя бы какими-то прозвищами становится просто некомфортно. Я и сама мысленно давно называю его «Шершнем».

Но, боже, нет, нет и нет… Только не «Би».

Я: Не «Би». Ок?

Бросаю телефон в карман и бегу домой, потому что уже почти не чувствую ног.

Забегаю в лифт, нажимаю на кнопку.

Еду.

Смотрю на себя в зеркало.

Нервно втягиваю губы в рот. Трогаю языком верхнее нёбо, вспоминая во рту теплый и тяжелый стальной шарик.

Ну вот, это случилось – я забылась и села в лифт. И из-за кого? Из-за анонима, который случайно назвал меня точно так же, как называл тот, из-за кого я начала бояться садиться в чертов лифт!

Заглядываю в переписку.

Hornet: Хани? Так ок?

Я: Да.

Я: Бронь на двоих. Зачем?

Выхожу из кабинки.

Заваливаюсь через порог. Быстро стаскиваю вещи, буквально на ходу.

Захожу в ванну, откручиваю на максимум вентиль горячей воды и наливаю под струю сразу двойную порцию пены с ароматом ванили. Забираюсь внутрь, откидываю голову на валик из полотенца.

Выдыхаю пару минут.

Динь.

Проверяю телефон. Пальцы оставляют на экране белые хлопья.

Hornet: Подумал, что ты не из тех, кто любит ходить в кино в одиночестве. Себя в качестве компании не предлагаю, если ты об этом.

Я: Давай просто оставим все как есть?

Нарочно ничего не расшифровываю. Мой любитель выкапывать в книгах второе и третье дно, с такой задачей как «пойми намек» точно справится без проблем.

Hornet: Без проблем, Хани.

Я: Я тебя не обидела?

Вода подступает выше, тело оттаивает, холод под кожей медленно растворяется, а вместе с ним и данное самой себе категоричное обещание поставить точку в нашей с Шершнем переписке.

Hornet: Обычно я не имею привычки обижаться на чужие личные границы.

Я: Спасибо за билеты. Это очень неожиданно и приятно.

Про себя добавляю, что обязательно придумаю каким образом вернуть эту «заботу». Не люблю чувствовать себя обязанной.

Hornet: Надеюсь, ты пойдешь.

Я: Конечно, пойду. И даже фото экрана тебе пришлю!))

Глава тринадцатая

Кинотеатр встречает меня приятным полумраком, негромким гулом голосов и запахом кофе и карамели. В вечер субботы здесь оживленно – группки молодежи, влюбленные парочки, несколько человек с детьми. В соседнем зале показывают новый мультик от Пиксар, так что детворы в зале столько, что приходится изображать болванчика в игре, старательно маневрируя между бегающей малышней.

Мысленно вздыхаю, что в последний момент у Наташи все сорвалось. Я предложила сходить в кино вместе, само собой, не вдаваясь в детали, почему вдруг два билета оказались у меня ДО того, как она согласилась. Положа руку на сердце. Натка никогда не была любительницей такого рода фильмов – как и вообще не любительницей ходить в кино – но она согласилась. Даже догадываюсь почему. После того нашего «разбора полетов» с Юлей, я решила больше не издеваться над своим чувством справедливости и просто удалилась из нашей «Шуршалки», потом что Юля продолжила как ни в чем не бывало там писать. Натку в наш конфликт я решила не втягивать. Подумала, что ситуация разрулится сама собой: Наташа увидит, что я вышла, поднимет переполох, так что Юля воспользуется шансом и выложит свою версию событий. И если после этого Натка больше не всплывет на моем горизонте – значит, я просто смирюсь с еще одной потерей и пойду дальше одна. Странно, но меня впервые в жизни это не испугал и не расстроило, хотя я всегда очень тяжело отпускала людей. Особенно тех, которых однажды пустила в свое сердце. Просто вспомнила слова Шершня о том, что не всегда нужно позволять себе все эмоции и решила, что эти эмоции на данном этапе жизни мне точно не нужны. А еще почему-то в голове все время зудело, что мой виртуальный собеседник явно относится к этому вопросу философски – вот уж кто точно легко и с твердым сердцем вышвыривает из своей жизни все лишнее. Он никогда ничего такого не озвучивал, но я абсолютно в этом уверена.

Но на следующий день Натка позвонила сама и начала разговор с абсолютно определенного: «В общем, я тоже вышла из «Шуршалки», так что пусть эта цаца там сама с собой разговаривает». Мы пересеклись в обед на следующий день, выпили кофе и моя чудесная подруга Наташа сказала, что на моей стороне, а подробности ее не интересуют.

Я не тороплюсь заходить в зал. До сеанса еще десять минут, так что я покупаю ведерко карамельного попкорна и бутылку минералки. Колу, конечно, было бы логичнее, но после сладкого попкорна хочется пить еще больше, так что лучше не усугублять.

Еще раз осматриваю зону ожидания, разделенную на семейное кафе, игровую, где бесится малышня и просторное свободное фойе с удобными диванчиками. Сюда пришлось ехать почти сорок минут, потому что это довольно далеко от моего дома. Но это довольно новый кинотеатр, насколько я знаю, и если бы не Шершень, я бы, наверное, еще долго не решилась его опробовать.

Обращаю внимание на трех парней, которые развалились за столиком. Лет по двадцать пять – самый максимум. Один – светловолосый и тонкий, как спагетти, уже пару минут не сводит с меня глаз. У меня нет повода думать, что Шершень нарушит слово и нашу договоренность «оставить как есть». Но все равно подсознательно применяю на него некоторые лица. Этот точно как будто не может им быть. Симпатичный, но, кажется, мой анонимный любитель поспорить о высокой литературе, должен быть с каким-то более… интеллектуальным лицом? Наверное.

Обращаю внимание на мужчину постарше – высокий, интеллигентный, с заметной сединой на висках. Очень «в стиле» Джереми Айронса. Даже на секунду допускаю мысль, что вот он – мой категоричный, очень глубоко копающий Шершень, но потом к нему, раскинув руки, бежит маленькая девочка с бантиками. «Деда!» – и бросается на руки с такой любовью, как будто это не он ее сюда привел, а они миллион лет не виделись. Не знаю почему, но мой мозг отказывается воспринимать Шершня чьим-то дедушкой. Из каких-то отдельных его фразочек и высказываний, воображение упорно рисует мужчину от тридцати до сорока.

Отбрасываю идиотскую затею искать Шершня в зале. Вместо этого ставлю ведерко с попкорном на стол, кладу рядом солнцезащитные очки, выбираю ракурс так, чтобы решетчатая панель на заднем фоне отбрасывала красивые графические тени. Делаю пару кадров, выбираю лучший и отправляю Шершню с припиской: «Пришла на свидание со Скорсезе». Обычно он довольно быстро реагирует на мои сообщения и это даже немного льстит – как будто я в его контактах Номер один. Но сейчас он молчит и я, глянув на часы, прячу телефон в карман и захожу в зал.

Первое, на что обращаю внимание – синие бархатные кресла с высокими удобными спинками. Я видела такие же на тех фото в его «сохраненках». Не знаю, почему цепляюсь за этот факт – логично, что он выбрал место, в котором точно был. Просто странно щекочет, что неделю назад он сидел в этом же зале, возможно, даже на том же мест, что и я, смотрел на экран. Может быть тоже с попкорном. Может – с чипсами и колой.

Бросаю взгляд на пустое соседнее кресло. Мелькает мысль сделать еще один кадр так, чтобы как-то обозначить этот факт, но я беспощадно от нее избавляюсь. Шершень купил два билета, но никак не проявил интереса к тому, с кем я пойду. Я могла бы пойти в кино с кем угодно – ему этот маленький факт и моей реальности абсолютно никак не интересен. Он даже о своем свободном статусе озвучил как данность. Хотя я так же уверена – понятия не имею, почему – что он не из тех мужчин, которые будучи в отношениях покупают незнакомкам билеты в кино. Возможно, я просто слишком сильно его идеализирую?

Сеанс начинается.

Скорсезе снова выдает свое фирменное напряжение, неторопливо закручивая сюжет, подводя к неизбежному. Я ловлю себя на мысли, что этот фильм идеально подходит Хорнету – он как будто умеет ощущать такие истории на какой-то глубинной частоте, на которой они оживают сильнее, чем просто картинка на экране. Даже немного завидую.

Может, ему все-таки понравилось бы узнать, что я здесь одна?

Сбрасываю эту мысль и сосредотачиваюсь на фильме. На этот раз уже точно до конца сеанса.

Спустя два с половиной часа, когда титры ползут вверх, я растягиваюсь в кресле, разминаю ноги. Попкорн почти съеден, и в горле пересохло так, что самое время зайти за чем-то холодным в кафе.

Холл снова стремительно наполняется шутом. Люди выходят из разных залов, кто-то обсуждает фильм, кто-то уже собирается на следующий сеанс.

Я направляюсь к барной стойке, уже практически выбираю бутылку колы, когда мой внимание цепляется за неочевидную, едва уловимую, но знакомую деталь.

Мужской профиль. Темные волосы, основательная щетина на твердой челюсти.

Резник.

Он сидит на диванчике в зоне ожидания, откинувшись спиной на спинку. В телефоне или просто в своих мыслях – не знаю, его фигура частично скрыта за колонной.

– Девушка? – парень за стойкой привлекает мое внимание, слишком сильно переключенное на генерального, которого я была совершенно не готова здесь встретить. – Ваша кола.

Я расплачиваюсь, бросаю бутылку в сумку.

Секунду или чуть больше веду напряженную борьбу с любопытством, но потом все-таки делаю пару шагов в сторону, открывая больше пространства для обзора.

Резник одет по-простому, джинсы и толстовка. Волосы чуть взъерошены, поза расслабленная, нога на ногу, но на запястье хорошо знакомая мне «Омега» с черным стальным ремешком. Я едва узнаю в нем своего генерального директора, потому что за все время знакомства ни разу не видела его в чем-то, кроме рубашки, костюма и идеально чистых туфлей. Если бы до сегодняшнего дня меня спросили, что у него в гардеробе, я бы без тени сомнения ответила, что там только костюмы и рубашки, да.

Он поворачивает голову, замечаю, что как будто его губы шевелятся.

Делаю еще шаг назад.

Он здесь не один. Рядом с ним сидит девушка – совсем молоденькая, лет двадцать. Русые волосы подстрижены в модную сейчас «пикси», на лице яркий макияж, но губы покрыты прозрачным глянцевым блеском. Как будто она только что его нанесла. На ней джинсы, свитер в облипку, на коленях лежит кожная куртка. Она говорит что-то Резнику, едва касаясь его руки.

Меня это почему-то цепляет.

Неожиданность? Да, пожалуй.

Я слегка в шоке. Никогда не думала о том, с кем и как он проводит время за пределами офиса, но как-то явно не в настолько выбивающемся из его стиля окружении. Он всегда казался мне как будто будто вырезанным из другого формата жизни. И на спутницу смотрит совсем не таким пронзительным взглядом, который я привыкла ловить на себе в офисе.

Впрочем, сейчас он вообще меня не замечает. Справедливости ради – для этого Резнику пришлось бы повернуть голову в противоположную сторону. Он сидит спокойно, время от времени поглядывает на спутницу, но на его лице как будто нет откровенного интереса.

Я делаю глоток ледяного напитка.

Это просто совпадение, что он здесь в то же самое время, что и я?

Подмывает прямо сейчас зайти в нашу с Шершнем переписку и спросить, где он. И пока буду ждать ответ – наблюдать, достанет ли Резни свой телефон. Подсмотрела когда-то такой трюк в фильме и почему-то отложилось в памяти.

Но я собираюсь и рублю эту идиотскую мысль на корню. Мне кажется, том, как Шершень ведет переписку угадывается определенная категоричность и резкость. Резник тоже зараза в кубе. Но его резкость совсем другая, и за пределами офиса я ее ни разу не чувствовала. А Шершень жалит. И что бы он там не говорил насчет «меня вынудили» – мне кажется, жалит он многих. Когда я пытаюсь слепить из этих двоих что-то одно, получается безобразный мертворожденный монстр.

И самое главное – к чему такие сложности, если Потрошитель в любой момент может набрать мне, написать или даже куда-то пригласить? Такой хитрый план, чтобы я увидела, что он не одинок?

Пока я мысленно разгребаю мной же придуманные теории заговора, девушка рядом в Резником вдруг резко встает, бросает ему свою куртку и идет к стойке. Я с опозданием понимаю, что стою как раз на ее пути и в тот момент, когда генеральный медленно поворачивает ей вслед голову, наши взгляды сталкиваются.

Кажется, ему тоже надо время на осознание, которое я сама только что пережила.

Мои губы сами собой растягиваются в улыбку, хотя я прям нутром чувствую, что она натянутая и считывается как: «Ваши вкусы довольно специфичны, Владимир Эдуардович». Но какое мне дело? Он красивый, энергичный, чертовски уверенный в себе мужик – наверняка, запросто потянет даже парочку таких девчонок.

Резник вопросительно поднимает бровь, как бы через зал спрашивая, что происходит.

Я киваю за спину, на афишу фильма, с которого только что вышла.

Генеральный поднимается, идет ко мне. Я почему-то обращаю внимание, что кожанку своей симпатичной молоденькой спутницы он небрежно сжимает в кулаке.

– Майя, – протягивает мое имя чуть замедленно, как будто ставит этим окончательную точку в факте неожиданной встречи.

– Добрый вечер, Владимир Эдуардович.

– В жизни бы не догадался, что вы любительница Скорсезе.

– Так, я поняла, – пытаюсь шутить, – надо срочно поработать над имиджем серьезной женщины.

Я стараюсь игнорить женскую куртку, которую он перекладывает в другую руку.

И стараюсь не слишком очевидно дергать рукой, когда ощущаю в кармане короткую вибрацию телефона.

– Вы тут одна? – Резник изучает пространство вокруг.

– Ага. Подруга в самый последний момент не смогла. А я решила, что вполне взрослая девочка, чтобы ходить в кино в гордом одиночестве.

На его губах на секунду появляется удовлетворенная улыбка, он даже как будто собирается отпустить шутку (или комплимент?) по этому поводу. Но не успевает, потому что его спутница снова появляется в поле зрения, и на этот раз она не просто становится рядом, а собственническим жестом забрасывает себе на плечи его руку и прижимается бедром к бедру.

На меня смотрит резко подведенными черным маслянистым карандашом карими глазами.

Вблизи она еще красивее.

Пауза.

Никто как будто не понимает, что происходит, а потом девчонка вдруг громко смеется, выбирается из-под его подмышки и первой тянет мне руку, совсем как в какой-то молодежной комедии.

– Я – Оля, его племянница.

Племянница.

Эм-м-м…

– Майя, – пожимаю в ответ ее пальцы с длиннющими ногтями, – его директор по персоналу.

– Так вот почему Вовка такой трудоголик! – излишне громко говорит девушка, тараня его бок локтем.

Резник, в прочем, никак на выпад не реагирует.

Такое впечатление, что из нас троих неловко себя чувствую только я.

– А вы здесь… – Оставляю висеть в воздухе не произнесенный вопрос.

– Просто он привел меня в игровую комнату, чтобы не мешала ему жить, – отвечает Оля, и смеется.

А я чувствую себя еще больше не в своей тарелке.

Смотрю на Резника, хотя понимаю, что он не обязан ничего объяснять. Но просто интересно. Племянница ладно, но эта племянница точно в состоянии сама сходить на мультики.

Он тоже на меня смотрит. Именно так, как смотрела бы я, если бы не считала нужным отчитываться за то, как, с кем и где провожу свой заслуженный выходной.

– Оля поступает в медицинский в следующем году, – говорит Резник, перебрасывая куртку ей на плечи. Она сразу сует руки в рукава и опять мостится ему под бок. – Приезжает разведать обстановку.

– И испортить ему жизнь, – продолжает шутить девушка.

У меня возникает странное чувство, что при отсутствии явно слышной иронии, она именно этого и добивается – заставить нас обоих чувствовать себя неловко в ее присутствии.

– Ну-у-у-у… – тяну, отступая на шаг. Хочу сказать, что он может сводить ее в «Кекс» – он как раз всего в паре кварталов от здания медуниверситета, но потом вспоминаю, с какой неприязнью сама отношусь к непрошеным советам. – Тогда, хорошего… эм-м-м… вечера?

Прозвучало как будто сразу отсюда они пойдут ужинать, а потом – в постель?

Или мне так только кажется?

Племянницы бывают двоюродные?

Или еще дальше?

– Взаимно, – отвечает Резник.

Мы стоим как бараны еще несколько секунд, а потом я беру себя в руки и быстро несусь к двери, на ходу набрасывая пальто.

Только в машине, оставив позади минимум пару километров, начинаю понемногу приходить в себя.

Что это вообще было?

Разве он не уезжает в столицу на выходные? Или ремонт больше не требует такого внимания?

Мне прям любопытно, что это за ребус такой с племянницей, которая выглядит как ожившая девушка с обложки «Плейбой». Хотя, она же сама назвалась его племянницей. Если бы между ними были отношения, разве не логично как раз наоборот – всячески подчеркивать свой статус «не просто женщины под подмышкой»?

Телефон снова напоминает о себе вибрацией.

Жду первый «красный», открываю переписку.

От Шершня короткое и сдержанное: «Поделишься впечатлениями?» Это он о фильме.

И еще одно – от Резника.

Я ненадолго задерживаю палец в воздухе, прежде чем открыть. Не знаю зачем. Пытаюсь предугадать, что он написал?

Потрошитель: Я полагаю, надо объясниться.

Этого варианта в моем списке точно не было.

Я: Зачем? О чем?

На следующем светофоре читаю его быстрый ответ:

Потрошитель: У вас было такое лицо, как будто вы застукали меня во время группового секса с несовершеннолетними.

Божечки мои.

Я нервно смеюсь, только сейчас осознавая, что впервые подумала о Резнике как о человеке, который в принципе занимается сексом. И это очень странно, потому что буквально с первого минуты знакомства я всегда видела в нем очень образцово-показательного статусного самца.

Я: Даже если и так – объясняться по этому поводу вам нужно было бы с их родителями или с полицией, но явно не со мной.

Потрошитель: Это вы просто не видели своей лицо, Майя.

Скорее всего. Я не очень старалась спрятать эмоции.

Я: В любом случае – это ваше личное время, Владимир Эдуардович. Проводить его с родней точно не преступление.

Потрошитель: Давайте завтра погуляем? Зададите свои вопросы.

Я: Но у меня нет вопросов.

Есть странная смесь непонимания из-за поведения взрослой девушки, но вряд ли это повод для целой личной встречи со своим начальником. Кроме того, я планировала весь завтрашний день провести в постели. Я бы и сегодняшний провела там после тренировки и плавания, если бы не Шершень с билетами. Не так уж я и юлила, когда писала ему, что в выходные собираюсь с силами перед новой рабочей неделей. Тем более, на грани грандиозного шухера (выражаясь словами известного киноперсонажа).

Я вижу, что генеральный что-то долго набирает в ответ и быстро закрываю нашу переписку. Просто не буду читать и все. Скажу, что приехала домой и сразу легла спать. Или ничего не скажу, потому что не обязан мгновенно реагировать на никак не связанные с работой темы.

Машину ставлю на подземную парковку, поднимаюсь к себе.

Сбрасываю ботинки, тихонько стону, потому что с непривычки они ощущаются на ногах тяжелыми после более легкой осенней обуви. Хотя синоптики обещают нам неестественно теплый декабрь в этом году, первые дни ощутимо прохладные.

Переодеваюсь в теплый домашний костюм, завариваю себе чай и готовлю на скорую руку рыбный стейк с овощами. На все уходит минут тридцать. Иногда я слышу, как вибрирует телефон, но запрещаю себе реагировать, пока не закончу. После того, как поймала себя на мысли, что проверять сообщения от Шершня стало частью моей ежедневной рутины, пришлось напомнить себе, что я вообще-то серьезная, без пяти минут тридцати трех летняя женщина и влипнуть в виртуальный роман – последнее, что мне вообще может быть нужно.

Тем более, когда на носу висит слияние и целая куча работы.

Тем более, после Дубровского.

Ситуация с Резником – аналогичная, даже еще хуже.

Но мне хочется прочитать сообщения Шершня.

Вот прямо ладони горят схватить телефон и получить дозу сарказма.

Включаю телек, нахожу сериал про врачей, который смотрю не с интересом, а скорее ради фона, ковыряю сёмгу.

Посматриваю на часы.

Еще пять минут.

Переключаю сериал на передачу про космос.

Мысленно смеюсь над своими убогими попытками держаться. Какая, блин, разница, если вместо того, чтобы отвлечься на что-то интересное, я просто сижу и считаю минуты от обратного?

Он написал шесть сообщений.

Я нервно сглатываю, когда читаю: «Досмотрела?» И еще одно, следом: «Чтобы ты не думала, что я не умею держать слово и втихаря за тобой подсматривал из-за угла».

Там фото.

Сразу несколько.

Я нажимаю, и перед глазами открывается кадр с завораживающим видом – дорога, убегающая вдаль, разметка, кажущаяся неестественно белой на темном асфальте. Мощные столбы ветрогенераторов где-то на заднем фоне.

Безупречный оранжевый закат.

Все в стиле других фото Шершня – четко, выверено и очень эстетично. Даже странно, что при таком таланте поймать кадр, в его профиле просто «лайфстайл» фото.

И затем третье фото.

Я замираю.

На нем только силуэт. Тень, вытянувшаяся на асфальте в лучах уходящего солнца. Он стоит, опираясь бедрами на мотоцикл, руки заведены назад, упираются в седло. Контуры шлема, массивные плечи, четкая линия рук и торса.

Вот же блин!

Это фото буквально дышит уверенностью и брутальностью.

Я закрываю его в тот момент, когда понимаю, что начинаю разглядывать детали со слишком очевидным желанием узнать о нем больше.

Держу паузу.

Он ездит на мотоцикле.

Я, смешно сказать, именно о мотоциклах ничего не знаю, хотя несколько премиальных байков наша сеть автосалонов тоже продает. Но мне на этих двухколесных монстров даже смотреть страшно, не то, что оседлать. Даже ради одной красивой фоточки.

Экран телефона загорается входящим от Шершня.

Я знаю, что там очередная ирония, еще до того, как разворачиваю диалог.

Hornet: Офигела?

Я закатываю глаза, переключаю канал на музыкальный, наслаждаясь какой-то очень громкой электронной музыкой. Обычно я вообще не фанат таких резких дергающихся звуков, но для разговора с самоуверенным Шершнем подходит просто идеально.

Я: Даже не надейся.

Я: Просто ты такой самоуверенный, что даже через тень это видно.

Ответ приходит почти сразу. Будто он все это время не отрывал взгляд от телефона.

Почему-то это цепляет.

Hornet:А тебя проняло, Хани.

Я:Не льсти себе. Ты просто поймал удачный свет.

Hornet: Теперь я знаю, как по-женский звучит «ты – охуенный»))

Он так редко использует эмоции в наших диалогах, что на каждую дурацкую скобочку я реагирую с явно нездоровой радостью. Как будто внутри уже придумала целый квест под названием: «Заставь этого чурбана смеяться».

Перечитываю его сообщение еще раз и улыбка все-так соскальзывает с моих губ. Да он даже через текст умудряется выглядеть наглым.

Я:Открою тебе страшную правду, Шершень. Так звучит наше женское: «Ты высокомерный засранец».

Hornet: Не поверишь, но мне уже говорили это.

Hornet:Ладно, Хани, сама напросилась.

Напросилась… на что?

Динь.

Новое сообщение.

Но на этот раз это не текст и не фото.

Это видео. Судя по отметке вверху – на десять секунд. Ничего такого, очевидно.

Мне почему-то абсолютно не кажется, что там может быть какой-то дикпик в формате «вживую». Мужчина, читающий Ницше и так явно от себя кайфующий, точно не нуждается в том, чтобы совать каждой девочке из интернета фото своего достоинства. Теперь, когда я в курсе, что он еще и байкер, становится очевидно – от недостатка женского внимания Шершень точно не страдает. Даже странно, что вместо того, чтобы искать реальную подружку, он уделяет мне целый вечер субботы. Хотя, может она у него все же есть? Мало ли что он там сказал насчет «не женат, не в отношениях».

Я какое-то время просто смотрю на черный экран, а потом все-таки набираюсь духу и нажимаю на проигрывание.

На видео – мужская фигура сидит верхом на байке.

Огромный, массивный мотоцикл, матово-черный, выглядит как зверь в засаде.

Я все так же ничего в этом не понимаю, но почему-то кажется, что это не просто байк. Это – Король байков, потому что реально крупный. И выглядит агрессивным даже просто стоя на подножке.

Взгляд фиксируется на мужчине.

Я знаю, что это Шершень. Он весь в экипировке. В расхлябанно расстегнутых перчатках, которые продолжают держатся на руках. В плотной куртке с прорезиненными вставками и парой ярко-белых тонких как лезвие косых вставок в районе ребер. Кожаные штаны на каких-то просто бесконечных длинных и мускулистых ногах. Тяжелые ботинки. Шлем с зеркальным ярко-оранжевым визором не дает разглядеть лицо.

А потом я просто вижу, что он делает.

Медленно проводит ладонями по баку. Плавно, очерчивая контуры.

Не спеша. Как будто этот металл под его руками – женская талия, изгиб бедра.

Чуть сильнее сжимает пальцы, наклоняется вперед и медленно толкается бедрами.

Так… плавно.

Так… сексуально, как будто в его теле нет костей, как будто мышцы под его кожей перетекают волной.

И это очень пОшло. Как будто не просто движение.

Как будто он двигается внутри и глубоко.

И в тот же миг мотор заводится.

Тихий, густой рык мотоцикла прокатывается через экран прямо по моим пальцам.

Господи боже, да я физически ощущаю этот звук через ладони!

Мотоцикл дрожит.

Шершень, наоборот, абсолютно расслаблен. Только на последней секунде видео поворачивает голову в камеру.