Текст книги "Запрещенные слова. Том первый (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 31 страниц)

Целует, сплетает наши языки, одновременно с тем, как головка члена упирается в мои складки.

Мягко надавливает бедрами.

Пробует и оценивает мою реакцию.

Я снова подмахиваю: «давай, еще…»

Член плавно входит в меня, заполняя без остатка.

Громко дышу, наслаждаясь первым проникновением. И почти сразу хочется еще.

Поднимаю колени к его ребрам и удовлетворенно стону, когда Резник понимает намек и наваливается сильнее, чуть агрессивнее.

Без компромиссов.

Качает бедрами, наращивая темп.

Целуемся глубже, как будто в унисон движениям внизу.

Рука на моей груди сжимается крепче, пальцы трут сосок.

Я, осмелев, разрываю поцелуй, толкаю голову вниз.

– Да, так… – удовлетворено дышу, чувствую как язык обводит ареолу, а зубы – прикусывают.

Мне не нужно долго, чтобы добраться до оргазма.

Он не острый и пронзительный, а плавный, по нарастающий. Вместе с частым мужским дыханием, шлепками тела об тело, моим собственным удовлетворенным стоном.

Резник не задерживается надолго – толчки становятся резче, теряют правильный темп, которым он выколитил из меня сладкие искры. На последних движениях уже просто на оттяжке. Снова целует меня – рот в рот, жадно и с голодом.

Его тело в момент оргазма замирает, покрывается мурашками под моими пальцами.

Мне в губы раздается сорванный мужской рык.

– Я тебя хотел вот так с первой минуты, как увидел, – признается еще вперемешку с попытками отдышаться. Смотрит в глаза. Целует. Он меня вообще почти не прекращая целует – и это абсолютно фантастически приятно.

– Ожидание того стоило? – слежу за его реакцией, хотя прекрасно знаю ответ. Он положительный, он, как и наш секс, приятный и понятный.

– Ожидание превзошло ожидания, – шутит Вова.

Нет, все-таки, даже с его членом внутри – все еще абсолютно твердым – называть его «Вовой» я пока не могу.

– Кажется, у нас нет мяса к пасте, – трусь носом об его нос.

– Ерунда, у нас есть салями с ярмарки.

Он обнимает меня, перекатывается на бок, забрасывает на себя мою ногу и гладит бедро ладонью. Уже как-то особенно, по собственнически, или мне так просто кажется?

Я не знаю, оправдались ли мои ожидания, потому что у меня их просто не было.

Но после этого секса я чувствую приятное расслабление и желание повторить, а не стыд.

Глава восемнадцатая

В самолет до Женевы я садилась, нужно признать, в растерянности.

В самолет назад сажусь с легким, но все больше нарастающим чувством тоски.

Как будто все, что было в Веве – здесь же и останется, а когда мы пройдем регистрацию и снова вернемся в наш дождливый теплый, помеченный морской солью январский воздух, все встанет на старые рельсы.

У нас были чудесные каникулы.

Мне хочется усмехнуться этой формулировке, но в ней правда – ни одного эпитета не нужно менять.

Это действительно были каникулы. Сменить обстановку, отключиться от всего. Не проверять почту. Не следить за новостями. Не контролировать каждый взгляд и движение. Быть собой. Не бояться, что кто-то что-то увидит. Что кто-то что-то подумает. Если бы все это было в наших «родных краях», вряд ли бы случилась магия. Только если бы мы торчали все три дня у него или у меня, но даже при том, что я домоседка, это был бы самый ужасный план на зимние каникулы.

Я привыкла, что за хорошим – всегда расплата. Привыкла, что если мне тепло, будет холодно. Если легко – станет тяжело. И, может, поэтому я так жадно ловила каждую минуту.

Мы спали в одной кровати – в его, в моей, но вдвоем. Резник спал на боку, прижимая ко мне руку, как будто боялся, что я исчезну, пока он не смотрит. А я лежала, стараясь не двигаться, и думала, что отвыкла быть с кем-то рядом. Что одичала и толком даже выспаться не могла, потому что даже измотанная приятным во всех отношениях и нифига не пуританским сексом, все равно не могла уснуть, потому что рядом был другой человек. Приятно пахнущий, красивый, сексуальный, но моему мозгу все равно требуется время, чтобы привыкнуть быть «не одной».

Но сейчас, когда самолет заходит на посадку, я понимаю, что сказка, как бы сильно я не пыталась за нее ухватиться, начинает таять. А пустоту заполняет гнетущее: «А как дальше?»

Мы уже на земле, а я все еще в полете.

Только теперь – от напряжения.

Рядом со мной – Владимир Эдуардович Резник. В шале – он был просто Резник, потому что к неформальному и ласковому «Вова» я так и не смогла привыкнуть, дав себе фору еще в пару недель. Но про себя иногда называю именно так. И даже Вовкой его разок назвала. Когда утром он умудрился спалить тосты в тостернице.

А когда спускаемся с трапа, во мне автоматически врубается «рабочий режим»: работа, субординация, внешняя дистанция. И это чертовски сложно совмещать с воспоминаниями о том, как несколько часов назад он буквально выколотил из меня громкий и очень мокрый оргазм, сильно рискуя, что мы вообще можем опоздать на посадку.

Резник спокойно ждет, пока мы пройдем контроль. На паспортном кладет ладонь мне на поясницу – легкое, почти мимолетное прикосновение, но оно прожигает сквозь одежду.

– Всё нормально? – тихо спрашивает он, когда выходим из здания аэропорта в промозглую сырость.

– Да, – вру. На самом деле у меня внутри паника размером с солнце.

Уже в салоне такси Резник смотрит на меня чуть вбок, и я чувствую, как меня прожигает этот взгляд.

– Майя, я же вижу, как ты напряглась. Скажешь, в чем дело?

– Я просто пытаюсь понять… как это теперь будет, – признаюсь, глядя в окно. – Мы договорились не афишировать. И как… теперь?

«Тайные встречи, пароли, явки? В офисе мне на тебя смотреть теперь вообще нельзя будет? А ты меня нарочно будешь игнорировать, чтобы никто не подумал, что я – любимица большого начальства?»

– Майя, посмотри на меня. – Не дожидается моего ответа, поворачивает лицо к себе, наклоняется, целует.

Целовать меня – у него как будто целый фетиш.

Не могу не признать – абсолютно мне приятный. До такой степени, что с непривычки на подбородке внушительная натертость от его щетины.

– Видишь, я тебя поцеловал – и ничего не случилось, – улыбается, подбадривая и воскрешая мой почти угасший оптимизм. – Майя, послушай. Я знаю, что мы с тобой немного выбиваемся из шаблона, но, поверь, служебный роман придумали гораздо раньше, еще примерно лет сто назад.

Его шутка еще немного скрадывает остроту момента.

– Я помню, что мы ничего не афишируем, – продолжает Резник. Снова целует. – Но я и вряд ли смогу тебя не замечать в любых рабочих процессах. Я не робот. И ты тоже.

Я закусываю губу. Глупо, но мне хочется знать – как он это видит. Что он собирается делать. Будет ли он вести себя как мой невыносимый генеральный Потрошитель, или как человек, с которым я делила постель.

– Все, что было в Веве – это не просто «курортный роман», Майя. По крайней мере, для меня. – Его лицо становится привычно серьезным. Почти рабочим. Это внезапно успокаивает. – Но если ты чувствуешь, что тебе надо пространство, дистанция и время – я пойму.

Мое сердце почему-то бьется в горле. Я сначала киваю, а потом начинаю мотать головой.

– Нет, все в порядке, – расшифровываю собственные, не понятые даже для меня самой телодвижения.

– Мы справимся. – Он обнимает меня за плечо, притягивает к себе, упирается подбородком в волосы. – Потихоньку. Идет?

Я выдыхаю. Все хорошо. Мы вернулись домой и до сих пор целуемся, и обнимаемся.

Впервые после посадки чувствую, как ослабевает внутреннее напряжение. В конце концов, это все еще тот же человек, с которым я пила вино на полу перед камином, изучала сгоревшие тосты, занималась чудесным сексом и утром чистила зубы возле одной раковины. Просто теперь – новый контекст.

Сначала такси отвозит домой меня. Чем ближе мой дом, тем сильнее я ерзаю на сиденье, потому что чувствую себя страшно неловко из-за не желания приглашать Резника к себе. Не потому что не хочу его на своей территории. Просто мне нужна капелька личного свободного пространства, чего-то постоянного, где у меня до сих пор будет так, как до этих зимних каникул. Где я смогу собраться с мыслями, успокоиться и осознать, наконец, что ничего страшного не случилось.

Но он, к счастью, в гости и не напрашивается. А может сам все прекрасно понимает.

Мы прощаемся, договариваясь быть на связи. Но и просто так убежать он мне не дает – на прощанье жадно целует, оставляя новую порцию «колючек» на коже подбородка. Мне точно нужен крем, чтобы как-то минимизировать раздражение на коже до завтрашнего дня.

Едва переступив порог, бросаю на пол сумку, иду к зеркалу.

Снимаю пальто, ботинки, изучаю свой вид в то самое зеркало. Новую мебель мастера привезут только в субботу, чтобы было время ее собрать, а мне уже сейчас хочется избавиться от всего, что напоминает о Дубровском. Даже, хоть это и смешно, обстричь волосы. В косу я их теперь лет сто заплетать точно не буду.

Отмокаю в ванной, наверное, час.

Просто валяюсь в теплой воде с ароматом морской соли, иногда добавляя горячей воды, чтобы над водой поднимался приятный пар.

Все хорошо, Майка. Мир не перевернулся от того, что ты три дня занималась приятным сексом со своим генеральным. И на вид ты все та же – на лбу ничего подозрительного точно не написано.

Я долго сушу и вытягиваю волосы щеткой, добиваясь их максимальной гладкости, хотя кончики все равно прям завиваются. Прикидываю, что хочу челку – модную сейчас «шторку». Восьмой час вечера, но я все равно пишу своей чудесной Оле, когда у нее окно, чтобы поколдовать над моими волосами, и она предлагает заскочить к ней завтра около семи. Кажется, это будет один из немногих дней, когда я действительно вовремя уйду с работы. В воображении мелькает пара «горячих» картинок, на которых Резник наказывает меня за такое безответственное отношение к работе.

Звонок телефона застает меня с тканевой маской в руках.

– Привет, Саш, – прижимаю телефон плечом к уху, пытаясь правильно приклеить лекало к лицу.

– Ты еще в Швейцарии? У меня завтра рейс, думал, пересечемся, погуляем по Женеве.

Я видела, что мои сторис он смотрит, а метки я не так, чтобы стеснялась ставить. И хоть Резник еще пару раз намекнул, что делать вид, что у меня каникулы одиночки, совсем не обязательно, ничего такого я не выкладывала. Визуально все выглядело так, будто я устроила сама себе спонтанный отпуск и наслаждаюсь тишиной как одинокая волчица.

Странно сказать, но единственный, кто в курсе моей начавшейся личной жизни – это Шершень. Ему я, кстати, пока так и не написала. Думала провести сегодняшний вечер в покое и пораньше лечь спать, а с ним у нас обязательно завяжется диалог, который я буду вертеть в голове даже во сне – плавали, знаем.

– Саш, я уже вернулась, мне на работу завтра, ты что, – смеюсь и одновременно психую, потому что проклятая маска приклеилась какими-то ужасными морщинами, превратив мое отражение в шарпея.

– Может… кофе выпьем, Пчелка? – предлагает через очень осторожную паузу. Он всегда был очень деликатным, боялся переборщить и перегнуть даже там, где в предосторожности не было никакой необходимости. – Я тут недалеко.

– Тут – это где? – уточняю на всякий случай.

– В «Локо», – сдается.

Это на соседней от моего ЖК улице.

– Просто кофе и поболтать, Пчелка, – продолжает, немного смелея.

Мне почему-то кажется, что его внезапный порыв никак не связан с резким желанием навести мосты. Точнее, я почти уверена, что дело снова в Юле. Смотрю на часы еще раз – начало девятого. В принципе, это же просто дружеские посиделки, мне даже наряжаться не обязательно.

– Но только не долго, Саш, – соглашаюсь, сдираю маску и чувствую облегчение.

– Я тебя подвезу домой.

– Один квартал? Да ну перестань.

Свитер, джинсы, ботинки, шарф, парка с мехом и рюкзак – мой наряд.

Когда Сашка встречает взглядом мое появление, его губы растягиваются в фирменную григорьевскую улыбку – с ямочками, глазами-полумесяцем.

Я подхожу к столу, даю за собой поухаживать – снять пальто, отодвинуть стул.

– С прошедшими, – Сашка ставит в центр стола маленькую белую коробочку с бантиком.

Смотрю на нее с неловкостью, потому что у меня даже как-то в мыслях не было думать о подарке для него. Мы друзья, но не из той категории, которая друг друга на все праздники в десна целует.

– Она не кусается, – подшучивает Григорьев и настойчивее толкает подарок на мой край стола, пока структурный картон упаковки не касается костяшек.

– Даже развязывать жалко, – бормочу, пока распускаю края ленты, которая секунда назад была красивым бантом. Снимаю крышку. – Сашка, блин…

Внутри – забавный брелок на ключи в виде как будто собранный из лоскутков разноцветной кожи панды. Известный сумочный бренд. Милота.

– Ты меня так отругала, что я не правильно гуляю по Парижу между рейсами, что я решил погулять «правильно». – Улыбка у Сашки довольная, потому что тут и без слов ясно, что я в восторге.

Сразу достаю ключи и перевешиваю на обновку все свое добро.

Саша тем временем берет на себя ответственную задачу заказать нам два кофе и мини-круассаны.

– Красота, – любуюсь. Правда нравится. У Сашки всегда была чуйка на такие вещи, и ухаживал он всегда красиво. – А я даже не…

– Вот давай только без этого, – сразу рубит мою вялю попытку извиниться за то, что я с пустыми руками. – Как поездка? Рассказывай!

Я рассказываю. Делюсь кучей впечатлений, стараясь избегать той плоскости, в которой может быть очевидно, что я была в мужской компании. Не потому что это – Григорьев, а потому что мы с Резником договорились не спешить и не афишировать. И что щекотливость нашей ситуации требует особенной деликатности и осторожности.

Фактически, весь тот час, что мы с Сашкой пьем кофе и жуем теплые круассанчики, болтаю я. Григорьев изредка вставляет фразочки и журит меня за то, что я даже ни в один музей не сходила, и на коньках на каком-то там знаменитом катке не покаталась. На мое «А сам-то?!» сразу размахивает руками:

– Я же по работе, а не в отпуск.

– Как дела с Юлей? – наконец, рискую спросить. С тех пор, как мы с ней официально перестали общаться, а Натка ушла за мной, все, что происходит в ее жизни я знаю исключительно из редких Сашкиных реплик. Зачастую – спровоцированных моими же слабыми попытками как-то его поддержать.

– Завтра несу заявление, – говорит Сашка. Кожа на челюсти натягивается от нервов.

Более чем красноречивый ответ на вопрос о Юле.

– Она так и не успокоилась насчет Кирилла?

Молча отрицательно качает головой.

Мы обмениваемся понимающими взглядами. Теперь, когда ему уже не нужно подыгрывать ее красивой картинке идеальной семьи, потому что я в курсе картинки реальной, можно не прятаться. Я знаю, что она сделала со мной, хотя так толком и не понимаю причину. А на что Юля пойдет ради того, чтобы вырвать Сашке сердце, даже представить страшно.

– Саш, я на твоей стороне, – напоминаю на всякий случай еще раз, хотя и так говорю ему это почти постоянно. Он как-то обмолвился, что поговорить об этом может только со мной. – Если нужна какая-то помощь – просто скажи.

– У тебя все хорошо, Пчелка? – неожиданно спрашивает он, глядя на меня так пристально, как будто пытается что-то сказать – не говоря.

Я перевариваю.

Сашку мне легко считывать – я его знаю вдоль и поперек. Если меня посреди ночи разбудить, я с закрытыми словами перечислю все его родинки с точными координатами, и что он любить зеленый чай с лимоном, и про его аллергию на арахис, и сорок третий размер ноги, и что шрам у него на бедре – это последствия нашей прогулки на великах.

Этот взгляд я тоже отлично «слышу».

Вздыхаю.

– Юля решила подстраховаться, – говорю как будто себе под нос, но так, чтобы и он тоже слышал.

– Пчелка, просто… ты в порядке? – Сашка тянет руку через стол, накрывает ладонью мои пальцы.

Сжимаем их в унисон.

– Все хорошо. – Не совсем так, но я пытаюсь. Обсуждать эту историю уж точно не собираюсь. Я так никогда не отпущу, если буду до бесконечности вспоминать и анализировать. – Юля – сука.

Сашка криво усмехается – сказать такое о матери своего сына он, конечно, не может. Слишком хорошо для этого воспитан. За одно этого я его всегда буду уважать. Редкие мужчины в наше время не опускаются до откровенной чернухи в адрес женщины, с которой не сложилось. А вот у меня с бывшей подружкой общих детей нет, и повода держать ради них лицо – тоже.

Значит, Юля рассказала как минимум двоим – моей сестре и Сашке. Зачем ему – понятно. Решила, что в амплуа давалки первому встречному я ему на роль следующей жены резко перестану подходить. Как далеко она готова пойти дальше?

В голове бултыхается: «А если Резник узнает?»

«Ну узнает и что?» – вырастает внутренний протест. Я, в конце концов, на тот момент была совершенно свободная женщина. Строго говоря, я и сейчас не так, чтобы конкретно занята.

– Просто забей на нее, – отвлекает голос Сашки. – Собака лает…

Киваю, хотя хрен там забуду, конечно. Не в ближайшее время точно.

Глава девятнадцатая

Амина впархивает в мой кабинет с чашкой кофе наперевес и полным ртом сплетен, как обычно. Как у нее получается быть в курсе всего и оставаться отличной помощницей – ума не приложу, но сейчас ее ненавязчивая болтовня как раз кстати.

Хотя пару полезных вещей я для себя все равно выношу – например о том, что одна ее сплетня точно никак не коннектится с нашим внезапно «заболевшим» маркетологом, который во время тяжелого гриппа был замечен с одной женатой дамой из кадров. Не в больнице, само собой, а за покупкой белья.

– А еще у нас японцы, – говорит Амина, зачем-то приглушив голос. – Ну, вернее, у «элианов».

– Да к ним постоянно кто-то приезжает. – В прошлом месяце немцы были, в июле – британцы. Взаимное опыление не секретным разработками, обмен опытом.

– Я слышала, что хотят к какому-то нашему гению, – мотает головой Амина, мол, вообще не в ту степь я думаю. – Электронщику вроде.

Вопрос «Ну а это-то ты откуда знаешь?!» спотыкается об первую же логическую мысль: речь о Дубровском. Я помню каждую строчку в его анкете, и про разработку какую-то там уникальную штуку для электродвигателя, и что он помогал тестировать, и еще разные непонятные термины. Целая простыня.

– Сначала ездят, а потом раз – и забирают к себе, – закатывает глаза Амина, как будто это уже свершившийся факт.

– «Элианы» хорошо платят, – говорю машинально.

– А японцы – это японцы, – выразительно поднимает брови моя помощница. Типа, если предлагают японцы – откажется только ненормальный.

Она в чем-то права. Моя должность не предполагает глубокого знания всех технических процессов, но кое о чем я в курсе. Например, что у них отличная база для создания электрокаров, над которыми они начали работать еще лет десять назад, когда о машинах на электрике говорили с огромной долей скепсиса. И что три из четырех машин, которые опережают электрокар «элианов» – тоже японские. Это даже не про деньги, это – про другие возможности и способ заявить о себе. Так что если самураи захотят сманить этого умника – они точно найдут для него с десяток убийственных аргументов.

«Ну, может оно и к лучшему», – говорю себе мысленно. Так мы по крайней мере больше никогда не увидимся.

До обеда я разбираю почту, отвечаю на самые срочные письма, назначаю время для собеседования с новым менеджером. Пару раз бросаю взгляд на телефон, но Резник молчит. Сегодня и завтра совещания, а потом он на пару дней уезжает в столицу, откуда якобы должен привезти «новость» о частичном слиянии LuxDrive и Elyon Motors. Возможно, это немного малодушно, но я рада, что в первые рабочие дни после нашего стремительно разогнавшегося романа, мы не будем сталкиваться в офисе. Мне нужно привыкнуть к мысли, что на мне не написано, где и с кем я провела зимние каникулы. И что никто не шепчется о нас в женско туалете.

На обед выбегаю в кафе, и по дороге Резник все-таки пишет. Интересуется, как я. Простой вопрос, за которым читается намек: «Не нервничай, видишь, все в порядке». Отвечаю, что разбиралась с почтой, шучу насчет своего «строгого начальника», который очень любит придираться к моей работе.

Потрошитель: Я обязательно найду повод пригасить тебя для выговора в свой кабинет.

Читаю, весело прикусываю уголок рта и пишу в ответ, что у него ко мне явно предвзятое отношение. «Более чем», – отвечает он с выразительным многоточием в конце.

Я уже хочу убрать телефон, чтобы вонзить вилку в ароматную карбонару, которую официант только что щедро посыпал тертым прямо с куска пармезаном, но поддаюсь желанию сделать эстетический кадр, пока все это выглядит максимально в итальянском стиле. Выкладываю фото в сторис со словами: «Ем и не толстею, и что вы мне сделаете:)»

Задерживаю телефон в ладони.

Потому что хочу написать Шершню, но все время бью себя по рукам.

Притормаживаю.

Мы книжные виртуальные собеседники, нет необходимости писать ему в каждую свободную минуту. Это не про игры в «ближе-дальше», это просто границы, за которые нам лучше не заходить. Тем более – теперь.

Пролистываю нашу переписку. Радуюсь, что он удалил оттуда «себя», потому что мне, было бы максимально сложно сопротивляться желанию на него посмотреть. Очеловечить. Просто из свойственного всем женщинам любопытства.

Вижу, что его аватарка в розовом «кружочке». Секунду борюсь с желанием посмотреть.

Откладываю телефон, накручиваю на вилку пасту и с наслаждением ем.

Запиваю минералкой с мятой.

Да блин, какого черта? Он мои сторис регулярно смотрит. Молча, но смотрит. И явно не загоняется по этому поводу так сильно, как я. Мне тоже пора учиться смотреть на наше общение как на что-то спокойное, не предполагающее стыда за обычное любопытство. У меня в подписках есть качки – американцы, корейцы, немцы. Их я тоже регулярно смотрю, просто чтобы получить эстетическое наслаждение и почитать что-то про тренировки. И у меня даже мысли не возникло, что это может быть как-то неуместно. А тем более – будет выглядеть как не просто_любопытство.

У Шершня в сторис тренировка. Он тоже изредка, но их постит. Судя по дате публикации – в зал он гонят так же рано, как и я. Себя он там обычно не показывает, только обрывками, по которым в принципе ничего невозможно понять. На этот раз в кадре кроссы (размер у него кажется не маленький) и тяжелоатлетический ремень. Я мысленно смеюсь, потому что утром сделала похожий кадр, только там у меня вместо ремня – лямки для тяги. А еще у нас один и тот же бренд кроссовок, и даже идентичная модель, но у него брутально черные с темно-синими вставками, а у меня – белые со светло-серым. Импульсивно отвечаю на его историю своим фото и вставляю хохочущий до слез смайлик.

Он отвечает примерно через пару минут.

Hornet: Розовые лямки?

Я закатываю глаза, потому что как раз чего-то такого от него и ждала.

Я: Я же девочка!))

Hornet: Что ты в них таскаешь, девочка?

Я: Румынку (50 кг), плие с гирей (36 кг).

Hornet: Прямо как взрослая.

Я: Твой жим от груди?

Hornet: Рабочий – 120, на спор – 190.

Я сглатываю и улыбка, минуту назад бывшая веселой, становится немножко нервной. Хотя, несмотря на удаленные «визуалы», в моей памяти осталось, как он выглядит. Любовь к тяжелому «железу» там читалась буквально во всем даже через одежду.

Я секунду анализирую, насколько этот формат диалога вписывается в установленные мной же правила нашего «книжного клуба», но сообщение Шершня опережает:

Hornet: Ты можешь спрашивать все, что тебе интересно, Хани.

Hornet: Если что-то будет слишком личным – я скажу.

Я: Размер обуви?

Hornet: 47

Мои пальцы автоматически отправляют сошедший с ума смайлик.

Он в ответ присылает совершенно непонятные мне цифры: «192/98/19»

Я даже почти успеваю написать шутку, что он поклонник девяток… но палец зависает на середине сообщения.

Потому что доходит.

Рост, вес и…

Щеки заливает румянцем. Чтобы хоть немного их остудить, поочередно прикладываю к каждой прохладную тыльную сторону ладони. Его следующее сообщение всплывает буквально у меня перед глазами:

Hornet: Ты же все равно бы об этом спросила, Хани.

Я: Гадаешь по аватаркам?

Hornet: Нет, хорошо анализирую.

Hornet: Это всего-лишь цифры, не парься. Они к тебе не имеют никакого отношения и никак тебя не потревожат.

Hornet: Я же просто где-то тут существую, бестелесное нереальное существо))

Я страшно завидую его способности оставаться совершенно спокойным. Не знаю как, но это считывается между строк. Захотел – написал, а не завис в бесконечном: «А надо ли, а стоит ли, а это вообще снова слишком личное или просто так?»

Может, мне тоже нужно расслабиться?

Я: И как твои «190 на спор»? Сбежался смотреть весь зал или только женская половина?))

Hornet: Я не в курсе, я думал как бы не сломать руки) Сделал три, а потом положил плечо на месяц на полку.

Я: Впечатлила бы тебя своим плие, но у меня не такой драматичный бэкграунд)

Hornet: Скромница. Такую большую гирю даже я не рискну трогать))

Я: Потому что не надо недооценивать девочек с розовыми лямками! Мы тоже умеем вывозить))

Hornet: Слушаю и боюсь. В восхищении))

Пасту я доедаю уже почти остывшей, потому что так увлеклась перепиской, что совсем о ней забыла. Ругаю себя за это, даже когда листаю нашу с Шершнем переписку вверх-вниз, пытаясь понять, действительно ли тональность нашего разговора стал немного… легче или мне так только кажется? Или может быть, нам снова нужно погрузиться в обсуждение книги, чтобы он выпустил в меня свою фирменную иронию и цинизм?

А еще он ни разу не спросил про каникулы, хотя был фактически единственным (кроме меня и Резника), кто знал, что за кадром моих красивых фото из шале и рождественской ярмарки, существует мужчина. Я понимаю, что сама предельно четко дала понять, что любые разговоры на личные темы – табу, и он просто делает, как я попросила. И что любая моя благодарность его молчанию будет смотреться смешно, но все равно почему-то хочется сказать: «Спасибо, что ты не оказался мудаком».

Но ничего такого, конечно же, я ему не пишу.

Просто закрываю окно диалога и берусь за десерт.