Текст книги "Защитник Драконьего гнезда. Том второй (СИ)"

Автор книги: Айя Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Глава сорок пятая: Анвиль

Глава сорок пятая: Анвиль

После того, как понимаю, что дела в Драконьем гнезде какое-то время будут идти своим чередом, отправляюсь в земли, некогда принадлежащие моей семье.

Признаться, после их разорения не был тут ни разу. Почему? Сам не могу ответить на этот вопрос. Что-то сидело в голове, странное ощущение, что не справился, не смог обеспечить защиту, бросил и не вернулся.

Отчетливо понимаю, что нежелание возвращаться в разоренный дом – нечто сродни бегству, даже предательству самого себя. Если не сказать – трусости.

Я много раз пытался восстановить череду событий после своего ранения. Полет к тайному укрытию, лечение... а потом полный провал, который оборвался, когда очнулся под каменным курганом, где меня похоронили. И между этими моментами прошли даже не дни – месяцы. Я действительно почти умер, и очень странно, что в исковерканном теле все это время продолжала тлеть искра жизни.

Я хорошо помню все деревни, что когда-то располагались в окрестностях замка, помню пашни – теперь абсолютно мертвые и пустые. Но мертвые не по причине того, что с них ушли люди, Лаэрт даже после смерти сдержал обещание отравить мои земли. Разумеется, не все, но до самых жирных и плодородных пашен его люди все же добрались.

Пролетаю над собственным замком и вдруг понимаю, что вижу внизу какое-то движение. Человек мелькнул на крепостной стене и скрылся из виду. И мне точно не померещилось. А вот это странно. Здесь никого не должно быть. Насколько мне известно, Лаэрт не успел оставить здесь наместника. Кроме того, и сам замок, и местность вокруг него не выглядят живыми и ухоженными. Даже дороги, когда-то проделанные многочисленными ногами, копытам и колесами за многие годы бурлящей здесь жизни, почти исчезли под натиском травы и молодого кустарника.

Закладываю круг и плавно спускаюсь, продолжая кружиться вокруг места, где вырос.

Нет, больше некого не видно.

Но!

Вон на веревке под порывами несильного ветра колышутся какие-то тряпицы неопределенного сероватого цвета. Вот «журавль», замерший над замковым колодцем, выглядит так, будто его обновили от силы с месяц назад. А вон и куча конских «яблок» возле конюшни, и стог свежего сена рядом.

Что ж, кто-то, определенно, навестил мой дом, пока я по той или иной причине, но держался от него подальше. Навестил, да так и остался.

Приземляюсь возле раскрытых ворот и принимаю форму человека.

Втягиваю ноздрями воздух – пахнет жареным мясом. Совсем слабо, но мое обоняние тоньше человеческого, потому усмехаюсь и иду по невидимому следу, точно гончая.

Запустение во внутреннем дворе ощущается отчетливо. А еще следы грабежа: сорванные с петель двери; полусгнившие пустые сундуки, что валяются прямо под окнами замковых строений; остатки полусгнивших тканей, что притулились в стороне возле ворот – похоже, вытащить их вытащили, но увезти не смогли или не успели, а потому так и бросили под открытым небом.

– Мир вам, добрые люди, – говорю громко, вслушиваясь, как эхо собственного голоса отражается от каменных стен и исчезает в небе. – Позвольте нарушить ваше уединение.

Никакой реакции в ответ.

Иду дальше. На грани слуха какой-то едва различимый шорох. Точно множество мышиных лап по грязному полу. Но это точно не мыши.

– Неужели в здешних краях не принято привечать гостя? – продолжаю я. – Мне многого не требуется – кусок свежезажаренного мяса, – снова пробую носом воздух, – с черным заморским перцем, а еще кусок хлеба и немного воды.

Перец... значит, новые обитатели моего замка вскрыли подвальные хранилища, до которых не смогли добраться солдаты Лаэрта.

– А я в долгу я не останусь, отплачу серебром.

В качестве демонстрации даже снимаю с пояса позвякивающий кошель.

– А ты оставь серебро, да иди своей дорогой, милсдарь, – слышу за спиной. – Мы тута никого не трогаем, живем, и гостей нам не надобно.

Медленно, стараясь, чтобы руки все время оставались на виду, поворачиваюсь.

Грязный, заросший, точно леший, неопрятного вида мужик стоит в нескольких шагах от меня с взведенным арбалетом. Взгляд у него, точно у затравленного зверя – испуганный, мечущийся, но решительный. Но что примечательно – его неопрятность ни коем образом не обусловлена его одеждой, потому что у него отличные сапоги и куртка. Да, уже поношенные, но это явно не одежда крестьянина.

– Ты же видел, кто я, – даже удивляюсь столь необдуманной то ли смелости, то ли глупости.

Одного арбалетного болта не хватит, чтобы остановить меня.

– Видел, милсдарь. Все мы видели.

Точно, вот и «мыши» – из-за замковых строений, из окон и дверных проемов появляются другие люди. Тоже грязные, тоже перепуганные, тоже с арбалетами.

А вот это уже серьезнее.

– А не ошибся ли я королевством? – спрашиваю, обводя взглядом встречающих.

Полтора десятка человек, примерно. Точно не воины, больше похожи на беглых рабов из самоцветных шахт южных земель, разве что более отъевшихся. И арбалеты у них хорошие – не ржавый мусор. И снова одежда – она качественная. За ней не ухаживают и не обращают внимания на первые прорехи, как будто уверены, что всегда будет замена.

– Давно в Артании стали встречать гостей болтами в спину?

– Времена меняются, милсдарь, сильно меняются. Поговаривают, конец пришел нынешней власти. Скоро на трон законный наследник сядет.

Настроение резко портится. Я не привык тыкать в нос каждому встречному королевской печатью, если на то нет серьезной необходимости. Уж как-нибудь не разучился еще разговаривать по-простому, по-человечески, не вознося свое величие до небес. Но сейчас...

– Что-то мятежным духом потянуло, – говорю без намека на благодушие.

– А называйте, как угодно, молсдарь, – мужик едва заметно пожимает плечами.

Замечаю, как нервно дергается его кадык, как капля пота течет по виску, как белеют от напряжения пальцы, сжимающие ложе арбалета.

– А только нам поплевать, тот будет трон просиживать, али ентот, – продолжает мужик. – Нам – одно, на кого горбатиться. Никакой разницы от смены задниц. Ан нынче можливо ухватить судьбу за бубенцы.

Слушаю очень внимательно. Но не слова словоохотливого мужика, я слушаю вокруг: слышу то, чего не могу увидеть.

На самом деле, у них действительно есть шанс.

Небольшой, но есть.

– И как? Ухватил? – спрашиваю я.

– Вы же господин Анвиль, верно я смекаю? – спрашивает мужик. – Вы меня не узнаете, но я в свое время бывал здесь плотником. Ну, покамест вы не... умерли, – кривится, точно от кислого. – Знаете, а мы вас любили. До тех пор, пока вы нас не бросили, чтобы, – сплевывает на землю. – Да что старое ворошить. Нынче за вашу голову...

Мужик не успевает закончить. У кого-то за моим плечом не хватает выдержки. Успеваю уловить отзвук высвобождаемой тетивы – и тут же разлетаюсь полупрозрачным облаком.

Предназначенный мне стальной болт входит только что говорившему мужику точно в шею.

Кровь брызгает во все стороны и алой россыпью ложится на свежие побеги травы. Спустя мгновение, начинает заваливаться сам мужик. Перед смертью он успевает нажать на спуск, но болт улетает куда-то вверх.

У них действительно был шанс.

Небольшой, но был.

Надо было стрелять, когда я не ждал.

Хотя... нет, шансов не было.

Я смещаюсь по двору и ненадолго снова обретаю очертания человека, тем самым вызывая на себя новый град арбалетных болтов. «К сожалению», стреляющие не всегда понимают, что на линии огня оказываются их собственные товарищи.

Когда гибнут еще трое нападающих, остальные просто бросают оружие и бросаются кто куда. Как все те же мыши, каждая из которых норовит спрятаться в собственную нору.

Возвращаюсь к воротам и проворачиваю давно не смазанный механизм. Скрежет поднимается такой, что, вероятно, слышно далеко вокруг. Но мост все же поднимается. Не полностью, механизм, в конце концов, стопорится, но этого вполне достаточно, чтобы ни один человек без моего позволения не покинул стен замка. Моему появлению здесь явно не удивились. И уже одно это вызывает определенные вопросы, в особенности вкупе с недосказанным «... за вашу голову».

Пытаться укрыться от меня в моем собственном замке – идея плохая.

– Один шанс не умереть! – Оглашаю криком двор. – Выйти сейчас без оружия и сдаться. В противном случае пощады не будет.

Они не могут не слышать меня – нарочно вложил в голос отзвуки драконьего рева. И это действительно было громко.

Когда затихает эхо, некоторое время просто стою и прислушиваюсь. Где-то в стенах слышу приглушенный шум. Но никто не выходит.

Что ж, нет – так нет.

И я иду за ними. И мне для этого совсем не нужно оружие.

Человека легко выследить в замкнутом пространстве. Его выдает запах, сердцебиение, страх. И это, не говоря о том шуме, что он пытается не производить, когда спешно прячет свое тело в какую-нибудь, как ему кажется, надежную нору.

Есть проблема, я – дракон. И это не иная форма, не иное состояние разума – это та часть меня, которая никогда не дремлет.

Никакого суда, никакого приговора.

Я действую быстро – наг0няю жертву и сворачиваю ей шею. Никаких больше разговоров, никаких больше игр. От меня не скрыться за дверьми, не отбиться сталью. Я даже не смотрю на их лица, они мне не важны.

Но когда поднимаюсь выше, преследуя сразу троих, чувствую впереди по коридору еще чей-то запах... кровь, пот, женские выделения...

В мгновение преодолеваю отделяющее меня от нужной комнаты расстояние.

– Нет! Пожалуйста... – слышу из-за тяжелой двери женский испуганный крик.

– Не входи сюда! – следом мужской голос, едва не срывающийся на фальцет. – Мы убьем их всех. Их кровь будет на твоей совести, король.

Отступаю от двери.

Кулаки сжимаются – и я чувствую, как пальцы превращаются в костяные бритвенно острые когти. Мир вокруг подергивается алым. Давно я не испытывал подобной ярости. С той самой ночи, когда едва успел к Изабелле, когда во всей своей вероломной красе проявилась ее стража. Но тогда понятно, я едва не опоздал, и дремлющий во мне зверь от снедающей меня ярости начал приоткрыть глаза. И теперь снова. Это потеря контроля, пусть и не полная, пусть всего лишь на уровне небольших изменений, но это потеря. Дракон никогда не должен терять контроль, никогда не должен идти на поводу у эмоций, разум – прежде всего. Потому что инстинкты ведут лишь к разрушению, к потери себя, как человека.

– Мне не нужна чужая кровь, – говорю, как могу спокойно.

– Оставь нас в покое! – доносится с той стороны.

И снова женский крик, на этот раз приглушенный. И голос другой.

Распадаюсь облаком и вылетаю в узкое стрельчатое окно, огибаю стену и оказываюсь возле окна той самой комнаты, в которой спрятались беглецы. Конечно, ставки плотно закрыты, но все же недостаточно плотно для невесомого тумана.

Медленно просачиваюсь внутрь.

Здесь пять молодых женщин – не нужно иметь много ума, чтобы по многочисленным синякам на их едва прикрытых рваными лохмотьями телах понять, как с ними здесь обращались и в каком качестве использовали.

Глава сорок шестая: Анвиль

Глава сорок шестая: Анвиль

Мужиков – трое. Все вооружены ножами. У одного на боку в ножнах висит меч. Один, обритый наголо и с белесыми пятнами на коже, прикрывшись рыжеволосой женщиной, приставил к ее горлу нож. Похоже, именно он со мной и говорил. Еще двое – у стены, на полу возле которой сжались несчастные пленницы.

Ножи обнажены – и готовы вспороть и без того измученные тела.

Абсолютно все пристально смотрят на дверь.

Выжидаю. Убить всех троих – не проблема. Но даже я не в состоянии сделать это одновременно.

– Ну, он еще там? – спрашивает сидящий на корточках мужик с мечом.

– А вот иди и глянь, – цедит сквозь зубы пятнистый.

– Эй, король, таки об чем решаем?! – и не думает идти и смотреть вооруженный мечом. – Пусти нас, не бери кровь на душу.

Снова выжидательная тишина.

– Какого вы вообще вылезли его стращать? – тонким голосом причитает третий, с растрепанными жидкими волосками вместо настоящей бороды. – Переждали бы, да тикать скорее. Ан нет, повылезали из щелей с железяками своими. Проклятого дракона – и железяками. В своем ли уме?

– Хлебало завали! – медленно проговаривает пятнистый. – Мы все знали, что рано или поздно он вернется.

– А лучше бы поздно, покамест другие господа все по-своему не устроють, нам таких возвратов не нать, – не унимается тонкоголосый.

– Таки другие господа тебе, сраному червю, замок и оставили. Так бы под зад сапогом и получил. Ан могли золотом разжиться, кабы голову клятой ящерицы бы снесли.

– К праотцам золото не забрать, многие хотели, да никто не сумел. Мы-то чем лучше?

Пятнистый краем глаза смотрит на вконец распустившего сопли товарища, а потом едва заметно дергает головой в сторону двери. Вооруженный мечом кивает в ответ, а затем поднимается и резким движением вскидывает тонкоголосого за шиворот, да так легко это делает, будто тот ничего не весит.

– Эй, – пытается он сопротивляться, но силы слишком неравны. Даже судорожные взмахи ножом ни к чему не приводят, разве что заставляют отшатнуться самого пятнистого.

Срываюсь с места.

Первым делом – перехватить руку пятнистого, ножом в которой он уже оставил на шее женщины несколько неглубоких, но налившихся кровью порезов. Резко дернуть руку за спину, вывернуть ее до отчетливого хруста и дважды воткнуть острую сталь ему же за ребра.

Отшвырнуть тело – и, пока оно падает, с силой пнуть вооруженного мечом в колено. Подбитая нога тут же изгибается в обратную сторону – и мужик, потеряв опору, повисает на тонкоголосом, который, улучив момент, сам бьет того ножом в грудь – глубоко, со всей яростью и страхом, по самую рукоять.

Замираем друг напротив друга.

– Я не виноват, я не хотел, – лепечет тонкоголосый, показывая пустые окровавленные руки. – Я говорил им, что неча чужой дом занимать. Тем более милсдаря Анвиля. Что вы все равно повернетесь. Ан не слушали меня, бараны.

Для пущей убедительности пинает тело собственноручно убитого собрата.

– Не виноват, не хотел... – слышу надтреснутый голос.

Это женщина, которой прикрывался пятнистый. Морщится, когда говорит, но от тонкоголосого не сводит глаз. И в эти глаза лучше не смотреть, потому что там нет ничего живого, нет ничего человеческого, только безграничная ненависть.

Женщина очень худая, как, впрочем, и остальные, у стены. Острые плечи торчат из того, что некогда было простым крестьянским платьем, но теперь едва не расползается на лоскуты. Осунувшиеся лица, ввалившиеся глаза, пылающие очень нездоровой яростью. Пальцы тонкие и с хорошо видимыми суставами, полусжаты, точно птичьи лапы.

– И сюда тебя силой волокли? – продолжает она. – И Елену ты по принуждению пользовал, точно мишень. Сколько из нее потом стрел вытащили?

– Ваше Величество, она безумна, сама не знает, что бормочет, – делает удивленное лицо тонкоголосый. – Знамо дело, этим, – кивает на женщин, – непросто жилось, но так то от глупости бабской. Вольностей им захотелось, чтобы в поле не работать, за скотиной не ходить, а все блага, что Отец наш Всевышний нам дал, были.

Все блага? Оно и видно, как лучатся благодарностью и здоровьем.

Не думаю, что такое возможно, но глаза женщины сужаются – и я готов поклясться, что в буквальном смысле наливаются кровью. И те, что до того сидели на полу, теперь поднялись – стоят за спиной говорящего... если бы взглядами можно было резать на части, от тонкоголосого бы уже остались одни кровоточащие ломти.

Впрочем, в руках одной из них вижу подобранный нож.

– Как есть и пить за десятерых, как побрякушки примеривать – так они в ряд стоят, – тонкоголосый будто ничего не замечает. – Одежды им господские, туфельки, вышивку, будто из паутины тканную. А как хотя бы хлеб испечь или похлебку сварить – не допросишься. Нешто это дело, Ваше Величество? Кабы каждый в королевстве не балду пинал, а хоть что полезное делал, так бы и не топтал нашу землю ворог самозваный. А мы с мужиками ваш замок сохранили, от всяких ухарей оборонили, добро в обиду не дали.

От его слов хочется проблеваться.

Глупо звучит, но я будто сам стал грязнее, просто стоя рядом с этим человеком.

– Я закончу охоту и жду вас внизу, – говорю, обводя взглядом женщин. – Хотите – спускайтесь.

Моей ярости так много, что вышибаю запертую дверь, даже не тратя время на то, чтобы отодвинуть в сторону щеколду. За спиной успеваю услышать короткий крик. Если бы не знал, подумал бы, что кричит женщина. Но нет, это всего лишь нож меж лопаток человеку, на которого смотрели, как на исчадие Преисподней.

Я не щажу никого. Выискиваю каждую «крысу», в самом дальнем вонючем углу, и уничтожаю. Без слов, без шансов на оправдание. Кто-то пытается сопротивляться, даже устраивает нечто вроде засады в надежде застать меня врасплох, кто-то до последнего делает вид, что его тут нет, кто-то падает на колени и взывает о помиловании. Мне все равно.

Позже, когда в замке не остается ни одной «крысы», а женщины все же находят в себе смелость спуститься вниз, во двор, я узнаю их историю.

После моего исчезновения земли вокруг замка долгое время оставались безлюдными. Крестьяне покинули свои деревни и ушли кто куда. Уходили они с уверенностью, что вскоре вернутся. И это понятно, людям, которые поколениями жили на одной земле, которые кормились с этой земли, которые знают о ней все, очень трудно представить себе, что завтра все может измениться.

Но когда они попытались вернуться, то нашли свои дома сожженными, а земли – отравленными. А еще они не нашли здесь меня. Не нашли того, кто их защитит.

Кто-то все равно попытался остаться, закрепиться. А кто-то решил, что настало время веселых ватаг.

– Все начиналось как будто со страхом и оглядом на королеву, – рассказывают женщины. – Без большой крови и жестокости. Еще вчерашние добрые соседи, сегодня могли схватиться из-за мешка зерна. А на завтра за этим мешком приходят из соседней деревни или вовсе чужие, но уже с топорами. И попробуй не отдать.

– Ходили слухи, что верных вам людей какое-то время отлавливали люди короля Лаэрта. Говорили, что кто-то из них пытался вернуться сюда, но их отлавливали на границе владений. А потом желающих вернуться не стало.

– Зато остались те, кто почувствовал собственную безнаказанность. Люди легко теряют всякую человечность, когда их перестает что-то сдерживать.

– Но грабежи и насилие быстро лишили тех, кто хотел прежней жизни, остатков надежды. Люди снова потянулись прочь. И тогда веселые ватаги начали ходить дальше, выискивать добычу там, где деревень не коснулся огонь. Наверное, если бы они смогли объединиться, то посеяли бы страх и беду и там. Но никто не хотел делиться влиянием, даже таким призрачным, как у главарей мелких ватаг.

– Они упивались своей властью и вседозволенностью.

– И потому предпочли неожиданные быстрые вылазки с грабежом и…

Здесь в глазах женщин снова появляется ненависть, от которой даже мне становится не по себе.

– Они забирали к себе молодых девушек. Держали, сколько хотели, а потом убивали.

– Убивали здесь, – слышу уточнение, которое мало что меняет, – как было в других местах, мы не знаем. Но никто их пропавших домой не вернулся.

– Тот, кого вы оставили с нами, любил упражняться в стрельбе из лука. Когда девушка становилась ненужной, когда становилась обузой, ее привязывали к столбу и расстреливали. Неторопливо, растягивая удовольствие на целый день.

И они показывают мне этот столб.

Запах крови ощущаю задолго до того, как подхожу к нему. Запах не одного человека – множества.

– Мертвых они скидывали в ров и забрасывали землей.

– Или заставляли это делать нас. В назидание, чтобы не кобенились.

Там, в Драконьем гнезде, мы много говорили о ллисканцах и той опасности, что они представляют для границ королевства. Но такие же дикари, как оказалось, появились в самом сердце Артании… нет, не такие же – хуже. Потому что в дикарей превратились мы сами. И в данном случае я очень хочу остаться в стороне и сказать, что ни в чем не виноват, что все произошло в мое отсутствие и по причинам, которые от меня никак не зависят. Но это будет неправдой. Потому что я должен был вернуться сюда гораздо раньше, должен был понимать, что земля, оставленная без хозяина, быстро захиреет и превратится в пустошь. Опасную пустошь.

И это настолько поганое осознание, что кручу на пальце королевское кольцо и понимаю, что ни единым своим действием не заслужил его носить. Легко стать обладателем власти, когда с самого детства имеешь к этому всякие условия. И речь даже не о королевской короне, речь об этом замке и этой земле, которые я получил по наследству. Получил, чтобы не удержать в собственных руках.

И то же самое с короной. Если вспоминать и немного подумать, ее я получил только потому, что оказался в нужное время в нужном месте. А далее события шли сами собой, своим чередом, с минимальным моим участием.

Да, я люблю Изабеллу. Действительно люблю. И только это чувство не дает мне сорвать с пальца кольцо. Потому что я обещал помочь ей, потому что взял на себя ответственность. Взял осознанно. В отличие от той ответственности, которая лежала на мне в отношении собственных земель и собственных людей.

Власть получить легко, и свалиться на голову она может абсолютно случайно. Большая или малая. Проблема в готовности ее принять, в готовности отвечать за тех, кто от тебя зависим. И, кажется, я только теперь начал понимать это в полной мере. Надеюсь, что начал.

– Вы… – слышу робкое за плечом, – вы действительно король?

Оборачиваюсь. Это рыжеволосая женщина, которую пятнистый использовал как щит. Теперь умытая, причёсанная и в простом, но добротном платье цвета насыщенного граната, она выглядит куда более живой. Хотя, до того момента, когда сойдет последний ее синяк, когда тело снова обретет плавные изгибы, а из глаз исчезнет затаившийся в них страх – пройдет очень много времени.

Она смотрит на мое кольцо, а потом падает на колени и сгибает в поклоне голову.

– Нет! – аккуратно обхватываю ее за плечи и тяну вверх. – Ни одна из вас никогда в жизни не склонит передо мной голову.