Текст книги "Поэзия социалистических стран Европы"

Автор книги: авторов Коллектив

СТАНИСЛАВ ГРОХОВЯК

БЕРНС

 
Идет толстый Бернс,
Гремит площадь в такт,
Летит Муза вкось
И тащит бурдюк.
 
 
Поет толстый Бернс,
Поет толстый Бернс,
Поет толстый Бернс,
Поет толстый так:
 
 
«У всех есть закут,
А в закуте печь,
И все ждут любовь
К себе в гости.
 
 
А я, толстый Бернс,
Угла не завел,
Зато есть мешок,
А в нем кости.
 
 
Одну сожрет пес,
Другую съест кот,
Третью спрячет черт
До срока.
 
 
Таков этот мир,
Что жалкая кость,
Что каждая кость
Одинока».
 
 
Идет толстый Бернс,
Гремит площадь в такт,
Летит Муза вкось
И тащит бурдюк.
 
 
Пляшет толстый Бернс,
Поет толстый Бернс,
Скачет толстый Бернс,
Как пьяный индюк.
 

ИЗ ДЕРЕВА ВЫТОЧЕНА ГРУДЬ КОРОЛЕВЫ

 
Руки королевы намазаны жиром
Уши королевы заткнуты ватой
У нее – вставная челюсть из гипса
Из дерева выточена грудь королевы
 
 
А у меня язык от вина жаркий
И горячая слюна во рту пенится
Но из дерева выточена грудь королевы
 
 
В доме королевы вянут желтые свечи
В постели королевы стынет старая грелка
Зеркала королевы затянуты брезентом
И шприц ржавеет в стакане королевы
 
 
А у меня живот молодой упругий
Зубы настроены как инструменты
Но из дерева выточена грудь королевы
 
 
Опадают листья волос королевы
Паутина из глаз королевы виснет
С тихим вздохом лопается сердце королевы
И дыхание на стекле оконном желтеет
 
 
А у меня голубь в этой корзине
И шаров золотых целая связка
Но листья волос королевы опадают
 

КРЫЖОВНИК

 
Меж черных кустарников
Колючих, как проволока,
С названьем железным и жестким: крыжовник -
Сиянье луны, как вода студеная, аж ломит зубы,
аж мозг становится круглым.
 
 
Посреди крыжовника,
Скользкого и колючего,
Что ловит луну в свои мелкие колкие сети,
Добела созревает поэт, словно покрылись известью его
 
 
нервы.
 
 
И вот я пошел.
Я отбросил тела,
Кричащие о любви и объятые слабостью -
Последние бунты остались в шкафах, в печке стенанья,
в постели надежды.
 
 
Зимний крыжовник,
Кусты поцелуев,
Растенья декабрьские ласк осторожных,
Свет луны пусть согреет благоразумье, ибо эта свеча
быстро тает на солнце.
 
 
Зимний крыжовник,
Изваянья согласья,
Вечные ловушки, ибо густы они в своем упорстве,
Длиться – пусть означает: распутывать пальцы, длинные
и многочисленные, как волосы у любовниц.
 

* * *

 
У влюбленных те же хлопоты, что и у мертвых,
Им требуются те же шесть досок,
Столько же приглушенного света.
 
 
Влюбленным – те же почести, что и мертвым,
Комнату любви окружайте страхом,
Запретите вход детям.
 
 
Для влюбленных – угрюмых в радости -
те же одежды.
Прежде чем захлопнут двери,
Прежде чем засыплют землею,
Тягчайшая парча спадет с их тел.
 

КАНОН

 
Дыханье поэзии – или снег или сажа
Если снег – кусты от него чернеют
Если сажа – пачкаются ладони
Палачей и влюбленных
Бледные равно
 
 
Голова поэзии – куст пылающий ночью
Так что лоб носорожий кажется гладким
А вороны – клюв в золотой оправе
А в коленях девушки
Контур сосуда
 
 
А отец поэзии – лесоруб и бог ее -
Тот больной человек с кривым позвоночником
С неподвижным лицом словно плеть рассекла его
Или тень от черта
Что мчал на облаке.
 

ПАРИКМАХЕР

 
Еще совсем зеленый
Бессонный парикмахер
Стоит и бритву точит
И кисточку грызет.
 
 
Халат на нем обвисший,
Заношенный и грязный,
Стоит он, бритву точит,
Скрежещет все кругом.
 
 
Летят волос потоки,
Как дождь, как град, как ливень -
И стариков седины,
И бороды воров.
 
 
В гробы кладут клиентов,
Лежат они спокойны,
Причесаны, побриты,
С завивкой на века.
 
 
О нем твердят, что бог он,
А он лишь парикмахер.
Стоит и бритву точит
И кисточку грызет.
 

ПРИГЛАШЕНИЕ К ЛЮБВИ

 
Будь полусонной. Теперь стань седой,
С лицом затененным, а после – сияющим,
А после – все тайны свои открывающим.
Как голубенок, стань молодой.
Будь предрассветной. Сбейся с дороги,
Серной петляй. Дымом стелись,
Мчись босиком, о стерню уколись,
Сбей на дороге голые ноги.
 
 
После – устань. После стань старой,
С крупными четками в тощей руке.
Или
Толстухою в парике,
В гневе, в очках, в хоре,
С гитарой.
 
 
В ржавой короне, вериги влача,
Я и сквозь сон дойду до тебя.
 

* * *

 
Все просится в стих она. Будто бы строки
Собою продлят ее сроки земные.
Но кто назовет поднебесье Лауры
И вспомнит о птице в ключице Марии?
 
 
Кому Беатриче приснится сегодня
С ногой ее левой, отличной от правой,
С рукой ее легкой и как бы прозрачной,
Чувствительной, в этой божественной спешке?
 
 
И все же – упрямая – просится все же
В стихи и, упрямо тряхнув волосами,
То вдаль убежит, то обратно вернется,
Косясь на ряды золоченых надгробий…
 

НЕЖНОСТЬ, ИЛИ ГУЛЛИВЕР

 
Княжна с золотой лейкой по мне ходила, и снилось:
Она поливает мне пальцы,
Чтоб зацвели снова.
 
 
Была она Голубинкой. С серебряной вуалью.
 
 
Потом мне снились стражи,
Шагающие в глубь глотки
по языку – подъемному мосту.
 
 
Фонарь, поднятый капралом,
Озолотил гортань.
 
 
Наконец в раковинах моих ладоней
Возвели по церкви -
 
 
В левой шли похороны,
В правой бракосочетанье.
 
 
Я лежал в тревоге,
Как бы чего не вспугнуть
Влажным переплеском сердца.
 

ИЗ РУМЫНСКОЙ ПОЭЗИИ

АЛЕКСАНДРУ ТОМА

ПЕСНЯ ЖИЗНИ

 
В себя, как раковина в щель,
Вобрало сердце песен много:
Там сельская поет свирель,
Там бурной юности тревога
И зовы грозные войны,
Отваги голос, голос силы,
И там же иногда слышны
Стенанья около могилы.
 
 
И, как в волшебных гротах, там,
Где эхо вечное под сводом,
Я песню заново создам,
Давно забытую народом.
Все, что кипит в крови, звеня
(Любовь поет и гнев ярится),-
Лишь голос предков, что меня
Избрал, чтоб к правнукам пробиться.
 
 
Бурлит в моей груди весь мир,
Страдает, борется и стонет.
Там эллинских напевы лир.
Раб на триреме выю клонит.
Творит создателя рука,
Христы распятые вздыхают,
И на крылах из тростника
Икары к солнцу улетают.
 
 
К моей груди склонись, о друг,-
И слушай, сколько в ней напевов,
Ведь сердцем взрезывает плуг
Тугую землю для посевов.
Ведь сердцем тяжкий молот бьет
В руках невольников завода,
И гром подземный весть несет
О том, что близится свобода.
 
 
Бастилии берет оно,
Бросается на баррикады,
Пусть первой пулей сражено,-
Пасть смертью храбрых сердце радо.
И, воскресая каждый час,
«Вперед! – приказывает твердо.-
Ворота в синь руби для нас,
И ты в святыню вступишь гордо».
 

СКИТАЛЕЦ

 
Когда в твои шатры приходит гость,
Встречай добром: ему дай хлеба, соли,
На раны воду лей, цели от боли,
Но ты его расспрашивать не смей,
Куда идет, явился он отколе.
 
 
Зачем тебе о месте слышать том,
Что, верно, скрыли времени туманы,
Где он познал бесчестье и обманы…
Твоим словам не надо растравлять
Делимые твоей водою раны.
 
 
И для чего напоминать ему
О призраке какой-то страшной цели.
Он тащится и так уж еле-еле,
Пустыня за плечом, надежды нет
И силы нет в кровоточащем теле.
 
 
Так дай же гостю хлеба и воды,
Скиталец он, бездомный и гонимый.
Не спрашивай и лист, летящий мимо,
О ветке, на которой он блистал,
И о судьбе его неотвратимой.
 

ГЛОССЫ

 
Идеальное из реального
Прекрасное? Напрасно в вышину
За ним лететь, как за мечтою вздорной.
У лилии учись: из тины черной
Она свою взрастила белизну.
 
 
Хорошее или прекрасное?
Не утешайся тем, что ты хорош,
К прекрасному стремись со всею силой,
Как бабочка из куколки бескрылой,
Расти. Ты мал, покуда не растешь!
 
 
Высота из глубины
Сосна! Чтоб стать тебе высокой, сильной,
Ты соки пьешь из глубины земной.
Чтоб песнь о жизни распевать весной,
Нисходишь ты корнями в мрак могильный!
 
 
Стих
В поэзии не достигаешь дна,
Конец поэмы сходен с водопадом;
Хотя волну и не догонишь взглядом,
Там где-то в глубине поет она.
 

*

 
Хочу
Хочу я на небе солнца иного,
Хочу на земле урожая двойного.
Судьбу свою сами на свете упрочим.
Будь зодчим, рабочим, творцом, кузнецом!
 
 
Трус ждет
Трус ждет – и у времени он под пятою.
Ты с веком справляйся, как с глиной крутою.
Дай образ ему, и огонь, и идею -
И с богом сравнишься, под стать Прометею.
 
 
Поэт
Ступай, обгоняя свой век, и в пути
Пророческим факелом ярко свети.
Нас тысячи раз бы мираж одолел,
Когда б впереди твой огонь не горел.
К желанным пределам ведет нас сквозь мрак
Тот пламенный факел, твой яркий маяк.
 
 
Заклинание
Пусть люди будут глиной, и кровь из сердца влей,
И пусть пыльцою будет пыльца от тополей,
И пусть водою будет вода грядущих рек.
Скажи: «Приди! Приди же, о новый человек!»
И явятся титаны, что обновляют век.
 
 
Дух времени
Людей просветленная сила стремится в простор без предела -
Вот времени дух молодой. Ищи же великого дела!
Заржавленный якорь подняв, доверься ты смело пучине.
Колумб, этот подвиг свершить тебе предназначено ныне!
 
 
Полет
Мускулов не расслабляй,
Пусть метнет тебе праща.
Дерзкий, вольный, молодой,
Познакомься с высотой.
Полети звездой во тьму,
Стань товарищем тому,
Кто умрет в огне, в дыму.
 

ГИМН 23 АВГУСТА

 
День свободы! Сгинул сумрак трудных лет!
Августа день двадцать третий – день побед!
Не напрасно с Волги знак трубой был дан
И ответ свирелью дал ей Карайман!
И ответ свирелью дал ей Карайман!
 
 
Армия Советов – щит наш и маяк,
Отступил разбитый варвар-враг,
И в борьбе великой наш родной народ
Трудовое братство, счастье создает!
Трудовое братство, счастье создает!
 
 
Сгинуло навеки мрачное «вчера»,
Весь народ – хозяин своего добра,
Тесно мы сомкнули братский фронт труда,
Будет труд почетен и ценим всегда!
Будет труд почетен и ценим всегда!
 
 
Палачей кровавых в рудники пошлем,
Но злодеи-змеи ползают тайком.
Из щелей тащи их, каблуком дави!
Нет, мы не позволим мир топить в крови!
Нет, мы не позволим мир топить в крови!
 
 
На борьбу зовет нас гордая мечта:
Без хозяев жадных сгинет нищета,
Все народы – братья, каждый дружбе рад,
Все свободны стали, как орлы Карпат!
Все свободны стали, как орлы Карпат!
 

ВОЛНЕНИЕ

ДВА СОНЕТА

 
1
 
 
Вы знаете ли статую раба,
Буонарроти смелое творенье?
Оковы, словно горькая судьба,
Но вот он разогнет свои колени.
 
 
В могучих мышцах сила и борьба,
В мелькнувшем взгляде тяжесть униженья,
И ждешь, что крови бурное волненье
Нам передаст холодная резьба.
 
 
Он совершил стремительный прыжок
И вековое рабство превозмог,
Он твердо верит в светлую дорогу.
 
 
Он к новым судьбам устремляет взгляд,
Но все еще влекут его назад
Следы цепей, вонзившихся глубоко.
 
 
2
 
 
Он глубочайшей верой оживлен.
Как он почувствовал ее волненье?
Иль все рабы готовы к возмущенью
И вспыхнула заря иных времен?
 
 
Или к добру один стремится он?
Нет, нет! Разделит он освобожденье
С собратьями. Прекрасно их стремленье!
Их путь тяжелый солнцем освещен!
 
 
О братья! С вами я пойду вперед,
И наш союз все цепи разорвет,
В борьбе товарищам не изменяю.
 
 
А нынче вся земля – созревший плод,
Который рук умелых только ждет,
Всем нам венец – победа вековая!
 

ТУДОР АРГЕЗИ

ПЕСНЯ

 
Я тщетно защищался и выбрался из боя.
Изломано, разбито мое копье стальное.
 
 
Меж нами – земли, воды, и нет числа преградам,
Но мы повсюду вместе, и ты со мною рядом.
 
 
И по любым дорогам, всегда, во все края
Ты следуешь за мною, о спутница моя!
 
 
Когда же мне напиться в пути не удается -
Ты черпаешь мне воду ладонью из колодца.
 
 
Или, раскрыв одежды, мечтаешь, может быть,
Меня не из колодца, а грудью напоить.
 
 
К источнику склоняешь ты голову свою,
Чтоб вместе пить со мною искристую струю.
 
 
Повсюду пребываешь подобно легкой тени,
Тебя лучи разносят и запахи растений.
 
 
Полны твоим молчаньем все шорохи, все звуки,
Они в молитвах, в бурях, в словах любви и муки.
 
 
Меж нашими скорбями потеряна граница.
Ты в том, что умирает, и в том, что вновь родится.
 
 
Далекой оставаясь, ты – рядом, ты – со мной…
О вечная невеста,– тебе не стать женой!
 

ДАКСКОЕ

 
Смотрю на хрупкий глиняный сосуд…
Здесь трех тысячелетий был приют,
Которым противопоставил
Ты обжиг свой,– и каждый век оставил
Внутри тебя, храним твоим покоем,
Частицы тонкой пыли, слой за слоем.
Все возрасты веков сберег сосуд.
Мгновенья будут жить, века – умрут.
 
 
Ты полон тайны. Горлышко с надломом.
Ты долго спал под тучным черноземом.
Не сыщешь и костей руки счастливой,
Тебя покрывшей редкостной поливой.
Он глину мял – и родилась амфора.
А где же мастер? Нет и горсти сора.
Все станем почвой, жирной иль сухой…
Ты жив, он – нет. Таков удел людской.
 
 
Кровавым, потным ногтем он слегка
Вцарапал все же контуры цветка
В твое бедро, обвел тебя каемкой.
Вдохнул он чувство в горло глины ломкой.
Ты – можешь быть, он – бытия лишен,
Одним надрезом ногтя воскрешен!
 
 
Не одному всевышнему служи ты,
Как ширь пустынь, иль звезды, иль луна.
И людям ты принадлежишь сполна.
Пусть руки мастера забыты,
Твой тронуть стан ладонь моя вольна.
 
 
Тебя поставил на руку гончар
И стукнул пальцем,– гулко на удар
Ответил ты. И ныне звучно пенье
Пустынных недр, как в первый миг рожденья.
Кувшин из глины с мыслью пополам,
Он – голос дал тебе, я – слово дам.
 

ПЕРЕКРЕСТОК

 
Как средь лиственных факелов летом,
Солнце пусть на душе пробудится,
И пронзит меня праздничным светом,
И качнет в колыбели, как птицу.
 
 
Пусть роса увлажнит мои травы,
Миром их умастит благовонным,
Аромат его чистый на славу
Пусть омоет их ветром влюбленным.
 
 
Дождь, разрушил я плоть мою – землю,
Что из зерен пробилась сквозь землю.
 
 
Ель, сомкни поскорей свои корни -
Пусть не будет счастливее братства.
Пусть не будет смолы чудотворней
Смол тепла моего и богатства.
 
 
Не щадите меня. Я без страха,
Я спокойно пойду к вам в неволю.
Мотылек, ты сотки мне рубаху.
Скрой от лунных лучей меня, поле.
 
 
Что со мною? О, долго ль еще мне
Через реки и горы влачиться?
Нет. Мое существо все огромней,
Дайте срок – и оно возродится.
 

ВЕЧЕРНЯЯ ПЕСНЯ

 
Как на флейте и на скрипке людям я играл, бывало,
Чтобы жизнь со мной мирилась и меня не забывала.
И свирелью первой стебель был пшеницы рыжеватой,
Плыли свадебные песни над просторами земли.
Но однажды в волнах речек, в наводнения раскатах
Песнь заглохла, чтоб я слышал, как летели журавли.
Каждый вечер я томился пенья страстною тревогой,
Преклонив свои колени, очи к звездам возводил,
В униженье и печали у вселенной, как у бога,
Новых песен, новых звуков, полный трепета, просил.
 
 
Руки к небу воздевая, на колени встав покорно,
Я молился (так, наверно, втайне молится скала),
Чтобы песнь ко мне вернулась, чтобы снова ночью черной
В сны мои она проникла и всегда со мной была.
И за это мне, мальчонке, целовали руки деды,
Что от струн я отрываю, словно празднуя победу.
И меня за это часто хороводы окружали,
Словно волны, что играют под лучами маяка.
И меня в долинах звонких парни стройные венчали
И лавровыми венками, и листвою дубняка.
 
 
О, когда б вечерней дойне жить подольше в этом мире!
О, когда бы новым струнам вечно рокотать в эфире!
 

О ЧЕМ ГРУСТИТЬ?

 
В прекрасной осени печали нету места…
Мой домик как букет, что в храм несет невеста.
В окне – листва плюща, соцветия глициний,
И днем в мое окно с небесной мирной сини
Шлет солнце дробный свет – он здесь гостит подолгу,
С предмета на предмет скользящий втихомолку,
И в бликах теневых дрожит легко и зыбко
Венчанья иль крестин невинная улыбка.
О чем грустить, когда сквозь этот свет безмолвный,
Как лодка, жизнь моя скользит легко и ровно?
Я вижу кипы книг, столь близких мне и милых.
И новой жизни цвет могучий на могилах.
Я вижу, как с ветвей лист за листом слетает,
Их серебрит луна, а иней разъедает.
Когда же голуби спускаются на крышу,
Я голоса любви в их воркованье слышу.
Со мною сонмы звезд – весь небосвод поныне
Раскинут наверху, как яркий хвост павлиний.
И одиночества тоска со мной, усталым,
Неслышно рядом спит, накрывшись покрывалом,
И шепчет мне она в разрывах сна мгновенных:
«Ты все еще со мной? Ты здесь? Ты в тех же стенах?»
К чему стыдиться мне, и ей к чему стыдиться,
Что ото всех других она со мной таится?
О чем же мне грустить? О том ли, что из глины
Звучаньем скрипок я не обжигал кувшины?
А дранкой крытый дом, мой дом, с букетом схожий,
Близ Тротуша стоит. О чем грустить? И все же…
 

ПОТЕРЯННЫЕ ЛИСТЬЯ

 
Уж полстолетья ты тревожишь неустанно
Чернила и слова, перо томишь в руках,
И все ж, как и тогда, победы нет желанной:
Они всегда с тобой – сомнение и страх.
 
 
И для тебя опять как тягостная мука
Страница белая и вид строки твоей,
И первого в душе опять боишься звука,
И буквы для тебя опять всего страшней.
 
 
Когда же вновь листки исписаны тобою,
Они уже летят поверх озерных вод,
Летят из сада прочь, как листья под грозою,
Так что и персик сам их проглядел уход.
 
 
И в каждом слове ты вновь чуешь содроганье,
Сомненье горькое чернит твои мечты,
Живешь ты, как во сне, в своих воспоминаньях.
Кто диктовал тебе – уже не знаешь ты.
 

НЕИЗВЕСТНОМУ ПОЭТУ

 
Возводишь ты алтарь, что был в твоих мечтах.
Не призрачен ли он? Не разлетится ль в прах?
В тот миг, как тормошить ты души словом стал,
Навеки клятвой той судьбу свою связал.
Велишь ты звездам петь, людей возносишь ввысь,
Тщеславье позабудь и дара не страшись.
Нельзя шутить с огнем, коль стал писать стихи:
Пусть много в книге слов – не меньше шелухи.
Им красок новизну и свежесть подари,
По-новому они заблещут изнутри.
Проклятье над тобой век будет нависать.
Пока строитель ты, все волен выбирать.
Но чтоб алтарь стоял у бездны на краю,
В фундамент заложи свой дух и жизнь свою.
 

ДОБРОЕ УТРО, ВЕСНА!

 
Весна! Ты с моею родимой страною
Встречаешься, будто с сестрицей-весною.
Ты – юная вечно, она – молодеет,
В своих перекрестках зеленых свежеет.
Погодою тихой, безмолвным приветом
Встречает тебя, озаренная светом,
Встречает тебя по-иному, чем прежде,-
В почти паутинной, тончайшей одежде,
Расшитой колосьями, маком снотворным,
Расшитой плющом молодым и проворным,
В душистых цветах, в васильковых узорах
Встречает тебя на зеленых просторах…
 
 
У ней на плече для сестры ненаглядной
Кувшин с ключевою водою прохладной.
Она угощает сестру дорогую
Водицей, что сладостнее поцелуя.
 
 
Минувшие годы тебя здесь поили
Слезами и кровью, отравой бессилья.
Был мечен твой памятный путь не цветами -
Он мечен могилами был и крестами.
Весна вечно юная, дай же навечно
Сестре своей руку в день встречи сердечной.
В преддверье надежды, в канун возрожденья
Встречаетесь вы – две весны, два цветенья.
 

ГРЯДУЩИМ ПОКОЛЕНИЯМ

 
А дружба остается, когда ты сам уже исчез,
и нет тебя, но, исчезая, ты начал вдруг расти, как лес.
Не упусти же часа,
чтобы от праха твоего земля не отреклася.
Пусть из того, чем ты владел – будь это речь иль камень,
останется хоть уголек, когда погаснет пламень.
Искусство! Я, дружа с тобой, испытывал мученья.
Ну что же, не щадить певца – твое предназначенье.
И потому, искусство, в любом хорошем деле
твоя душа и имя себя запечатлели.
И в память дел подобных
пусть люди помянут тебя в своих молитвах добрых.
Ведь без святого рвенья, и жалости, и пыла
ты б доброй памяти людской себе не заслужило.
Но если твой огонь обманно был зажжен,
то все равно погаснуть должен он.
 

ДЖОРДЖЕ БАКОВИЯ

ПАСТЕЛЬ

 
Осенние стоны
Из глуби земли…
Летят, исчезая
Вдали, журавли.
 
 
Дождь сеет и сеет
Над шляхом пустым.
Лишь выйди, задушит
На улице дым.
 
 
На поле спускаясь,
Вороны кружат;
Коровы в загоне
Протяжно мычат.
 
 
Бубенчиков хриплых
Печален призыв…
Совсем уже поздно,
А я еще жив…
 

СЛЯКОТЬ

 
И зиму и осень
Мешая в насмешку,
Снег валит и валит
С дождем вперемежку.
 
 
Спускаются сумерки,
Грязны и голы;
Больные детишки
Плетутся из школы.
 
 
Средь стен отсыревших
Продрогнув, застыли
Мы с думой невольно
О спящих в могиле.
 
 
И зиму и осень
Мешая в насмешку,
Снег валит и валит
С дождем вперемежку.
 

ВЕСЕННИЕ НЕРВЫ

 
Опять пора весны…
Сиреневые блики как будто на картине,
И нового поэта стихи стоят в витрине.
Далеко звуки вальса над городом слышны.
 
 
Весна – все расцветает надеждой и мечтой.
 
 
Повсюду пробужденье, идет весна, звеня,
Все – только свет и солнце.
Украдкою глядит в фабричное оконце
Работница худая на синий облик дня.
 
 
Весна – опять цветенье тоски моей больной…,
 
 
Вот и земля проснулась, вновь силою играя,
Вновь за крестьянским плугом змеится борозда,
Но вновь все будет так же, как было и всегда,
Теорией пребудет, как прежде, жизнь иная.
 
 
Когда ж раздастся песня весны совсем иной?!
 

СЕРЕНАДА РАБОЧЕГО

 
С тоской по новым временам
Чудовищем кажусь я вам.
Меня понять вам просто лень…
Но он придет, мой грозный день.
 
 
Буржуй, в виденьях золотых
Почил, не ведая конца.
Воздвиг я стены для дворца,
Там легче мне разрушить их.
 
 
Топор подымет голос свой,
И будут им оглушены,-
Кто гимны пел любви гнилой,
Кто был любовником луны.
 
 
В сон бесконечный погружен,
Ты спи, буржуй самовлюбленный,
Доисторический дракон,
Слегка рассудком позлащенный.
 
 
Ты милосердье не зови.
Я возмущенье призываю.
Для жертв, утопленных в крови,
Я песнь последнюю слагаю.
 
 
Я к солнцу устремлюсь вперед
Крутым путем аэроплана…
Ты спи… На голову тирана
Грозой обрушится восход.
 

К ВЕСНЕ

 
Со стрех капель… Больших времен
Доходит рокот отдаленный,
Хоть на мгновенье улыбнись
– Вставай, проклятьем заклейменный!
 
 
Раскрылась даль… ползет ледник,
Гоним весною непреклонной…
С цветами, с песней к небесам
– Вставай, проклятьем заклейменный!
 

АРМИНДЕН

 
Гигантский силуэт -
Там город в клубах пара.
Сирени горький аромат,
Как шмель, гудит гитара.
 
 
Веселье праздничного дня -
Обычай наш народный…
Стремится в рощи и поля
Рабочий люд свободный.
 

Марин Герасим (Румыния) Жительницы лесной местности.

ЗАХАРИЯ СТАНКУ

ПЕСНЬ МОЕМУ СЫНУ

 
Жизнь свою сделай деяньем, только деяньем сделай!
Позже устами, что нынче вишне подобны спелой,
Громко требуй свободы для бедняков угнетенных,
Требуй прав для рабочих, горькой судьбой опаленных.
 
 
Десятилетняя нынче рука, что решает задачи,
Позже пусть меч подымет, в грозной борьбе закаленный.
Чтобы народ крестьянский, наш народ непреклонный,
Завоевал победу в будущей битве горячей.
 

СОЗРЕЛИ ХЛЕБА

 
Нет, уже не хочу я с тобой унестись на Луну.
Уже ни с кем не хочу унестись я, ни с кем.
Не боюсь пустоты меж Землей и Луной,
Не боюсь лунных скал, и камней,
И праха, покрывшего их.
Уже ничего не боюсь, ничего.
Наступит пора, когда скорбно душа
Полетит среди звезд.
Наступит пора – и забудет душа,
Позабудет, забудет,
Что была она связана с горстью земли,
Все забудет, забудет душа.
Созрели хлеба. И колосья тяжелые
Поклонились ветрам. Но уже на заре
Косовица начнется, и нивы
Мягко будут уложены наземь,
Все они мягко улягутся наземь.
Пет, уже не хочу я с тобой унестись на Луну.
Прижмись комочком ко мне, помолчи и поплачь,
Разгорается лето. И солнце
Прокаляет и воздух н лес.
Лето в разгаре. Тысячу лет
Ты жила и мечтала бок о бок со мной
Голубым огоньком у огня голубого.
Я долго тебя целовал. Целовал.
И любил всем суровым моим существом.
Ты смеялась, и плакала, и молчала рядом со мной.
Ты дрожала и рядом со мною спала.
И когда погрузилась в глубокий сон,
Целовал я твой сон п сны, что приснились во сне,
И явные слезы, и тайные слезы твои.
Ты проснулась в ознобе испуга, сказала:
«Спилось мне, что тебя
Кто-то бил стальным кулаком по губам,
С корнем вырвал язык
И глаза твои выколол…»
Нет, уже не хочу я с тобой унестись на Луну.
Лето в разгаре. Созрели хлеба.
Косовица идет, молотьба^
Лето в зените. И хлеб наш созрел.
Тысячу лет я любил тебя, тысячу лет.
Прижмись комочком ко мне, дрожи и молчи.
Сны остались всего только снами.
Пет, уже не хочу я с тобой унестись на Луну,
Уже ни с кем унестись не хочу, ни с кем.
Лето в разгаре. Созрели хлеба.
 

ПОЙДЕМ СО МНОЮ

 
Пойдем со мною на край земли,
Может, он все-таки существует…
Там мы увидим золотую пшеницу:
На каждом стебле – тысяча колосьев,
В каждом колосе тысяча зерен.
 
 
Пойдем со мною на край земли,
Может, он все-таки существует…
 
 
Там мы увидим голубой виноград:
На каждой лозе тысяча гроздьев,
В каждой грозди тысяча ягод,
В каждой ягоде тысяча бочек вина молодого.
 
 
Пойдем со мною на край земли,
Может, он все-таки существует…
 
 
Там мы увидим исполинские леса:
Леса тополей, чьи макушки вонзаются в пебо,
Леса дубов, могучие корни которых
Впиваются в сердце планеты.
 
 
Там мы найдем мою печальную любовь,
Там мы найдем мою пылкую любовь -
Найдем ее в сочной траве, напоенной солнцем,
Или увидим ее на облаке белом…
 
 
Пойдем со мною на край земли,
Может, он все-таки существует.
 

ПЕРЕД ОКНАМИ ДОЖДЬ…

 
Не грусти у меня перед окнами, дождик,
Я наслушался всласть и с лихвой,
Как, в листву завернувшись, бежишь, не споткнувшись,
Босиком вдоль по слякоти с клеклой травой.
 
 
Не свети у меня перед окнами, месяц,
Я воспел тебя всласть и с лихвой.
Вот – как дерну за чубчик и стащу, мой голубчнк,
Вниз,– чтоб ты не висел над моей головой.
 
 
Скрипке, скрипке подобна, пленительной скрипке,
Та, в которую молча влюблен.
И хоть крепко грустится, я хотел бы родиться
Дважды, трижды и жизней прожить миллион.
 
 
Пью вино этой страсти, вино этой грусти,
Пью до капли последпей во рту.
Ставни неба ночного спасут меня снова,
Коль тоске на свету предпочту темноту.
 
 
Дождь слезами в окне обливается. Месяц
Заливается смехом вовсю.
Слышу волю живую в том, что я существую
И пришел среди смертных тратить долю свою.
 

ВОСПОМИНАНИЯ, САМЫЕ ПЕРВЫЕ…

 
Я старею, но помню горечь
материнского молока…
Висели клочьями над шелковицей
рваные серые облака.
Костлявые псы ко мне принюхивались,
ветер сыпал в глаза песком.
Все люди, которых я видел,
ходили босиком.
Огонь был крылат, но не летал,
в очаге метались алые звери.
День и ночь входили в дом,
даже если не открывали им двери.
Я боялся холода. Он кусался
по ночам, когда дурная погода.
Мне было обидно, что солнце
не прибито посреди небосвода.
 

МОЯ ЗВЕЗДА

 
Моя звезда всегда была красна,
Ей красной быть вовеки и надежно,
Покуда звезды светят и луна
Летит, уже неся следы подошвы.
Она бессмертна, красная звезда,
Не прикоснется смерть к ее знаменам,
И небо к нам приблизится, когда
Его засеем ирисом зеленым.