Текст книги "Александр Блок в воспоминаниях современников. Том 2"

Автор книги: авторов Коллектив

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 34 страниц)

ной пятерке и чтобы подчеркнуть, какое значение в

моей жизни имел хороший почерк, я вспомнил, что пер

вый мой заработок я принес домой из газеты «Речь» и

что он тоже был связан с моим хорошим почерком. Тут

Блок остановил меня.

– Как из газеты «Речь»? Что вы там делали? – изу

мился он.

Я рассказал, что в «Речи» после подписной кампа

нии в продолжение целого месяца каждый вечер писал

адреса провинциальных подписчиков газеты. Это было,

когда я учился во втором классе гимназии. Блок просил

рассказать об этом подробнее, и я рассказал, как я по

пал на эту работу и какова была ее техника.

Блок слушал меня внимательно и продолжал расспра

шивать: спросил о родителях, братьях, сестре, а когда

и эта тема была исчерпана, он опять, заговорив о Вве

денской гимназии, вдруг задал вопрос: куда выходили

окна моего класса.

Узнав, что классы у нас были разные, Блок расска

зал, что в его классе окна выходили на Большой про

спект и что в нем однажды произошел случай, прошу

мевший на всю гимназию. Это было в шестом классе.

Как-то на перемене одноклассник Блока, славившийся

большой силой и ловкостью, разыгрался со стулом учите

ля, манипулировал им, подбрасывая и ловя его на лету

то за ножку, то за спинку. Товарищи, следившие за

этой эквилибристикой, вдруг ахнули, увидев, как стул

бесшумно вылетел в открытое окно, не задев, к счастью,

ни стекла, ни рамы.

Хорошо, что под окном был небольшой палисадник

и стул упал прямо на кусты.

И надо же, как раз в этот момент директор входил с

улицы в гимназию и увидел, как летит стул из окна.

Класс оставили после уроков. Директор два часа трудил

ся, пытаясь выведать, кто был виновником шалости, но

ничего не добился. На следующий день инспектор

261

вызывал каждого гимназиста в отдельности в учитель

скую, но тоже ничего не узнал.

После этого в четверти всему классу была выставле

на отметка за поведение – четверка.

Блок увлекся, вспомнил еще несколько застрявших

в памяти историй из гимназической жизни. Потом удач

но спародировал латиниста Арношта, который очень

смешно коверкал русскую речь.

И, как бы соревнуясь с Блоком, я тоже пустился в

воспоминания детства.

Александр Александрович был старше меня на один

надцать лет, но эта разница в возрасте и в положении

совсем стерлась. Мы делились воспоминаниями, как ро

весники, как однокашники, как старые друзья, встре

тившиеся после долгой разлуки.

Думаю, что, будь я знаком с Блоком до того много

лет, мы не могли бы сблизиться с ним так, как это про

изошло за несколько часов нашей первой встречи.

Увлекшись беседой со «старым гимназическим това

рищем», «старым другом», я забыл все наставления Ва

сильева, забыл, что «Блок – крупнейший поэт нашего

времени», забыл, что должен в чем-то извиняться, забыл,

про все на свете. Рядом со мной сидел друг, товарищ, с

которым было легко говорить, и я свободно, как близко

му, отвечал на вопросы о службе в армии, о Васильеве,

о Жевержееве, о нашей книжной лавке и о том, как она

возникла, и даже сам задавал вопросы поэту.

Рассказывая о лавке, о моих поездках в Москву за

новинками, я вспомнил о случайной встрече в лавке пи

сателей с Сергеем Есениным, о его укоризненных вопро

сах о Блоке, о том, что в Москве ничего не известно о

петербургских писателях, о том, что книг наших там

нет. Рассказал, что был в издательстве «Мусагет» —

искал там книги Блока, но ничего не нашел.

Заканчивая рассказ о наших безуспешных поисках

книг Блока, я наконец вспомнил, зачем пришел, и ска¬

з а л , что нам с Васильевым пришло в голову обратиться

к поэту с просьбой продать нам остатки авторских экзем

пляров, если такие имеются у автора. И, не дождавшись

ответа, я неожиданно выпалил свое сожаление, что

группа символистов распалась. По-моему, заявил я,

им следует вновь объединиться.

Александр Александрович слушал меня внимательно,

пока я рассказывал о себе, но, когда я высказал свои

262

суждения насчет объединения символистов, он посмот

рел на меня с удивлением и спросил:

– Вы думаете?

Этот вопрос еще больше подбодрил меня, и я безудер

жно понесся развивать свою идею-импровизацию, над

которой, признаюсь, до того и не думал.

Продолжая фантазировать, я заговорил о том, что

символистам хорошо бы объединиться вокруг своего жур

нала, организовать свое издательство.

Мои практические предложения вызвали в Блоке

еще большее удивление и интерес; он задавал мне все

новые и новые вопросы, желая поглубже проникнуть в

мой замысел, добраться до его корней.

Я говорил долго, говорил горячо, будто делился свои

ми заветными мыслями с Васильевым.

Не помню, на чем я остановился, чем исчерпал поток

своих «идей».

Впервые я встретил человека, который умел так вни

мательно, так уважительно, так увлеченно и заинтере

сованно слушать своего собеседника. Блок слушал так,

будто ваш рассказ открывал ему новые увлекательные

миры.

Вопрос «вы думаете?» произносился с искренним

удивлением. И чтобы подчеркнуть свой интерес к тому,

что говорит собеседник, чтобы поощрить его, Блок при

двигался к нему поближе и как бы говорил: «Я слушаю

вас внимательно, понимаю, сомневаюсь, но все, что вы

говорите, необыкновенно интересно, продолжайте, по

жалуйста».

Когда я закончил свою импровизацию об объеди

нении символистов, Блок не стал возражать мне, он

только мягко выразил сомнение в реальности моих про

ектов.

...Разговор с Блоком происходил в то время, когда в

среде литераторов еще не утихли страсти, вызванные по

явлением поэмы «Двенадцать».

Я не знал, что от Блока отвернулись многие писате

ли, среди которых были и его друзья. Не знал, что со

всем на днях близкий друг поэта, Владимир Пяст, в ка

ком-то общественном месте отказался пожать протяну

тую Блоком руку.

Не знал и того, что Александра Александровича все

это глубоко волнует.

263

И только позднее, когда я услышал об этом от самого

Блока, я понял, до чего несвоевременны и несуразны

были мои «идеи».

Мой первый визит на Офицерскую затянулся. Я был

так взволнован, так увлечен своими речами и так по

ощрен Блоком, что не заметил, как пролетело время, и

опять забыл, зачем пришел.

Прощаясь, Блок сказал, что будет думать о нашем

разговоре, просил позвонить ему и непременно зайти

еще.

Я уже повернулся, чтобы идти в переднюю, но Алек

сандр Александрович остановил меня и напомнил о кни

гах, за которыми я пришел. Он на минуту вышел и тут

же вернулся с аккуратно завязанным пакетом, который,

как видно, был приготовлен до моего прихода. Он ска

зал, что в пакете пять трехтомников стихотворений в

издании «Мусагет», что это пока все, что ему удалось

найти, но что где-то должны быть еще книги, которые

он постарается разыскать к моему следующему при

ходу.

Надо было заплатить за книги. Вспомнился Васильев

со своими рассуждениями. Сколько надо заплатить? Как

заплатить? А вдруг денег не хватит? Ведь мы не рассчи

тывали на такое количество – целых пятнадцать книг!

По нашим масштабам это было много. Что делать? Все

эти вопросы молнией пронеслись в голове.

Но не успел я закончить свои тревожные размышле

ния, как Блок прервал их и, как бы читая мои мысли,

сказал:

– Деньги вы можете принести в другой раз, когда

книги продадутся, пусть для меня будут такие же усло

вия, как и для Жевержеева. К тому же у вас будет повод

прийти еще раз, и тогда мы подробнее поговорим о ва

ших планах. И я о них подумаю.

Я все же настоял, чтобы Блок взял деньги, которые я

принес с собой, и обещал остальные принести после то

го, как книги будут проданы.

Трудно передать, что и испытывал, возвращаясь до

мой!

Я был весел и всю дорогу старался вспомнить, что

говорил Блок. Как случилось, что мы оказались старыми

друзьями? И какой он внимательный, от него не усколь

знули даже мелочи, вроде условий, на которых мы полу

чали книги у Жевержеева. Удивительна была его щед-

264

рость, с которой он дарил мне время и внимание. Осо

бенно поразила способность Блока читать чужие мысли:

только подумаешь, еще не скажешь, а он уже отве

чает.

Дома меня ждал Васильев. Он выслушал мой по

дробный рассказ и заметил, что он скептически относит

ся к моей «фантастической поэме» (так он назвал мои

издательские планы) и что очень рад книгам Блока.

– Вот эти книги – реальность, ты даже не пони

маешь, какую редкость, какое сокровище ты принес. Что

же касается твоих издательских проектов, они – беспред

метная м е ч т а . – И пояснил, что для издательства нужны:

во-первых, деньги на бумагу, во-вторых, деньги за типо

графские работы, в-третьих, деньги на гонорар, а глав

ное – нужны рукописи, и при этом только хорошие.

Со всем этим трудно было не согласиться: денег у нас

вовсе не было.

Васильев был человеком тонкой поэтической души,

но он был еще и трезвым человеком.

КАК ВОЗНИКЛО ИЗДАТЕЛЬСТВО «АЛКОНОСТ»

Спустя три дня я позвонил Блоку. На этот раз Алек

сандр Александрович сам подошел к телефону. Он ска

зал, что думал о нашем разговоре, что хочет еще кое о

чем расспросить меня, и просил прийти к нему на сле

дующий день вечером.

Когда я во второй раз пришел на Офицерскую, Блок

встретил меня дружески, как старого знакомого. Он по

дробно рассказал, в каком положении находится дело с

новым изданием его сочинений; он продал их издатель

ству «Земля». Уже набираются первые два тома стихо

творений, а с дальнейшими томами происходит какая-то

задержка, но так как он связан договором, то должен

ждать.

Перейдя потом к моим планам, Блок выразил сомне

ние в возможности объединить символистов и сказал:

– И не знаю, нужно ли вообще их объединять. Раз

рыв, должно быть, произошел не случайно. И все это го

раздо сложнее и глубже, чем кажется.

Блок подробно рассказал о том, как отнеслись к не

му товарищи-писатели после появления в газете поэмы

«Двенадцать».

265

– Поэма «Двенадцать» создала такую брешь в моих

отношениях с большинством писателей, что вряд ли сей

час мыслимо какое-либо объединение.

В рассказе Блока чувствовались досада и горечь по

поводу разрыва с друзьями. Видно, нелегко переживал

он этот разрыв.

Меня и удивило и тронуло то дружеское доверие, с

которым Александр Александрович поведал мне свои

грустные мысли. И опять – чувство, будто мы действи

тельно были старыми друзьями, которые увиделись по

сле долгой разлуки.

Я задал вопрос о том, как была написана поэма «Две

надцать», и Александр Александрович охотно рассказал:

– Поэма писалась довольно быстро. Стояли необык

новенно вьюжные дни. Сначала были написаны отдель

ные строфы, но не в том порядке, в каком они оказались

в окончательной редакции.

Блок тут же достал черновую рукопись. Я заметил,

что в ней мало зачеркнутых строк, а на полях написаны

варианты.

– Слова «Шоколад Миньон жрала» принадлежат

Любови Д м и т р и е в н е , – сообщил Б л о к . – У меня было

«Юбкой улицу мела», а юбки теперь носят короткие.

На мою просьбу прочитать поэму вслух Александр

Александрович сказал, что ни разу вслух «Двенадцать» не

читал и прочитать не сумеет. Поэтому читает его жена,

Любовь Дмитриевна, она актриса.

– Послушайте ее как-нибудь, интересно, понравит

ся ли вам ее ч т е н и е , – добавил Александр Александро

вич.

В этот вечер я был приглашен в столовую к чаю.

Небольшая, соседняя с кабинетом комната была ме

блирована очень скромно: посередине комнаты, под лам

пой с большим абажуром, стоял прямоугольный стол, а

вокруг него несколько венских стульев да вблизи, у

с т е н к и , – простенький буфет. Вот и вся обстановка, ко

торую я заметил в столовой. В этом доме, подумал я,

как видно, к изысканным вещам склонности нет.

За столом сидели знакомая мне Любовь Дмитриевна

и незнакомая маленькая седенькая старушка, которой

Блок представил меня: это была Александра Андреевна,

мать поэта.

Любовь Дмитриевна сидела за самоваром и разлива

ла чай. Она задала веселый тон общему разговору, ко-

266

торый вертелся вначале вокруг всяких городских ново¬

стей, всевозможных слухов, носившихся по городу,

анекдотов и шуток.

Потом разговор зашел о театре, о постановках Всево

лода Эмильевича Мейерхольда.

Александр Александрович очень высоко ценил даро

вание Мейерхольда, питал к нему искреннюю симпатию и

дружил с ним, но к его ранним работам относился кри

тически. Завязался спор, в котором Любовь Дмитриевна

оказалась на моей стороне, что меня очень порадовало.

(Позднее я узнал, что Любовь Дмитриевна вместе с

актрисами В. П. Веригиной и H. Н. Волоховой работала

в давние времена в театре под руководством Мейерхоль

да.)

Когда за потухшим самоваром мы остались вдвоем,

Александр Александрович снова спросил меня о моих

планах. Выслушав меня, он сказал:

– Мне хочется помочь вашим издательским планам,

но я не могу нарушить договор с издательством «Зем

ля». Так вот что я придумал. Есть у меня мало кому

известная поэма «Соловьиный сад». Она была напечатана

только в газете и не вошла в собрание стихотворений. Эта

поэма у меня свободна. Может быть, ее можно и стоит

издать маленькой книжечкой. Я приготовил ее для вас.

Возьмите, почитайте и, если она понравится вам, попро

буйте ее издать для начала. Больших затрат это издание

не потребует.

Блок передал мне несколько листиков бумаги, на ко

торых аккуратно были наклеены вырезанные из газеты

столбцы набора поэмы «Соловьиный сад».

От неожиданности я растерялся и онемел. Пока раз

говоры касались проектов и планов вообще, я довольно

бойко и даже горячо рассуждал, но что я могу сделать

практически? Блок предлагает вполне конкретное дело:

надо вот эти несколько листиков превратить в книгу.

Что делать? Как быть? Что-то надо ответить, а что – не

знаю. Быть может, надо сказать спасибо, а может быть,

спросить про гонорар, или о корректуре, или еще о

чем-нибудь.

Откуда я мог знать, что нужно в этом случае гово

рить или делать?

Замешательство и страдание, должно быть, отрази

лись на моем лице, и Блок опять прочитал мои мысля,

мою тревогу и опять поспешил мне на помощь:

267

– Не надо давать мне сейчас никакого ответа, про

читайте поэму дома, спокойно подумайте, посоветуйтесь

с вашим другом Васильевым и решите, стоит ли печатать

ее отдельно. К сожалению, у меня ничего другого нет,

а мне хочется поддержать вас. Я верю в вас.

Смущенный, взволнованный и тронутый расположе

нием Блока, я отправился домой. По дороге я вспомнил

все резонные соображения Васильева о предстоящих

трудностях. Но могу ли я обмануть доверие Блока? Нет,

я твердо решил, что эту книжечку обязательно издам.

Как это будет сделано, я еще не знал.

Меня мучил один вопрос: где я могу прочитать или у

кого узнать, как издаются книги?

Я пришел домой поздно. Васильев меня не дождался.

Я развернул драгоценные листки и начал читать. Гла

зами я читал поэму, а в мозгу копошилась одна тревож

ная мысль: что делать, как быть?

Когда наутро я рассказал обо всем Васильеву и дал

ему рукопись, он жадно прочитал поэму и воскликнул:

– Да ведь это замечательный Блок! И как это я

прозевал поэму в газете?

Он начал второй раз читать «Соловьиный сад», на

этот раз вслух. И тут только до меня дошла поэма —

одно из лучших произведений Блока.

Васильев обладал редкой способностью буйно радо

ваться новому, поразившему его стихотворению. Я пе

реждал, пока он еще два раза вслух перечитал поэму,

и спросил его:

– Что же мы будем делать? Надо дать ответ Блоку.

– Что делать? Откуда я знаю? Знаю только, что это

блестящая блоковская поэма. Знаю еще, что на издание

ее нужны деньги, что в лавке ничего не возьмешь, сам

знаешь – и так еле крутимся. Сходи в типографию на

Невский против Николаевской, там есть у меня знако

мый, попроси его подсчитать, сколько нужно денег. По

том сходишь к Жевержееву – быть может, он заинтере

суется. Только об одном прошу тебя: на меня в этом де

ле не рассчитывай. Я готов помогать тебе, но рисковать

не буду. В тебе сидит авантюрист, быть может, тебе и

повезет. Действуй сам.

Типографщик взял рукопись и начал ее читать. Не

знаю, кем он был в типографии, какую должность зани

мал, но он оказался поклонником поэзии Блока. Он. вы

соко оценил поэму и сочувственно отнесся к моей за-

268

тее. Он подсчитал расходы на типографские работы и

бумагу в назвал цифру, по моим понятиям значитель

ную. Узнав о моих денежных затруднениях, типограф

щик сказал:

– Вот что я могу вам предложить: дадим вам на две

недели кредит, подождем с оплатой за бумагу и за ти

пографские расходы. Сумеете за этот срок обернуться,

продать книги – тогда начинайте.

Я был уверен, что обернусь. И начал.

Трудности обступили меня со всех сторон. Как на

звать издательство? Кому заказать марку? Как офор

мить первую книгу?

Название «Алконост» придумали вместе с Василье

вым, художника для марки решили пригласить Юрия

Анненкова, нашего товарища по гимназии.

Я отправился в библиотеку Жевержеева и там стал

перебирать самые любимые книги, на этот раз не для

того, чтобы еще раз ими полюбоваться, по чтобы по

учиться чудесному искусству оформления книг.

Через несколько дней я пришел на Офицерскую уже

в качестве издателя, принес корректуру и рассказал

Блоку начистоту обо всех моих затруднениях. Выбран

ные типографские украшения, шрифт для набора поэмы,

марка издательства – все это получило одобрение Алек

сандра Александровича. Теперь со всеми, даже мелкими

вопросами, такими, как выбор шрифтов для титула, вы

бор формата книги, я обращался к Блоку, охотно и вни

мательно вникавшему в них. Он часами обсуждал со

мной все и давал свои советы.

Теперь я бывал на Офицерской очень часто. Отныне

предметом наших бесед стали: заголовки, шрифты, ли

нейки, спуски, отступы, поля и пр. Блок научил меня

корректорским знакам и старательно знакомил с начат

ками наборного и печатного дела. Терпеливо, с любо

пытством и сочувствием смотрел Блок на мои первые

неловкие шаги и бережно помогал мне обходить острые

и опасные углы.

Это был мой первый университет, вернее, начальная

школа издательского дела.

Увлекшись издательскими делами и новыми забота

ми, я начал манкировать своими обязанностями в лавке

и на целую неделю задержал очередную поездку в Москву

за книгами. Я чувствовал, что Васильев недоволен,

269

но он молча терпел; он надеялся, как впоследствии при

нался, что мое увлечение издательством пройдет.

Через две недели три тысячи экземпляров поэмы

«Соловьиный сад» были готовы. Я нагрузил мешок кни

гами, пристроил его за спину, уселся на велосипед и раз

вез тираж «Соловьиного сада» по книжным магазинам

Литейного проспекта. А еще неделю спустя я расплатился

с типографией 2.

Наступил щекотливый момент – надо было рассчи

таться с автором. Блок долго отказывался от гонора

ра и наконец назвал ничтожную сумму. После долгих

споров мы помирились на том, что чистую прибыль по

делим поровну. Сумма получилась небольшая, но этим

заработком я долго гордился.

Выпуск первой книги «Алконоста» был отпраздно

ван на Офицерской за чайным столом.

После выхода поэмы «Соловьиный сад» встречи мои

с Александром Александровичем стали почти ежеднев¬

ными. Мы еще больше сблизились, когда начали обсуж

дать планы новых изданий.

В голове у меня прочно засела мысль: вслед за «Со

ловьиным садом» издать небольшие книжечки москов

ских поэтов – Андрея Белого и Вячеслава Иванова, на

иболее близких по духу и творчеству Блоку.

В то время я ничего еще не знал о личных отноше

ниях этих поэтов, и моя настойчивость не вызвала в

Александре Александровиче подозрений. Но всякий раз,

когда я поднимал этот вопрос, я замечал странное заме

шательство и волнение Блока.

Александр Александрович предупреждал меня, что

привлечь Вячеслава Иванова будет очень трудно и вряд

ли мне это удастся.

Однако, окрыленный успехом с «Соловьиным садом»,

я считал, что самое трудное позади, и если мне удалось

получить рукопись Блока, нашего первого поэта, и в

короткий срок издать ее, то от московских поэтов я, ко

нечно, легко получу рукописи.

Я был самонадеян.

Мне показалось, что моя уверенность поколебала

Блока: выражая сомнение, он не только не противился

моим планам, но я почувствовал, что втайне он был бы

рад их осуществлению, потому что для него это означа

ло встречу с друзьями.

270

Решив ехать в Москву, я просил Блока разрешить

мне подарить Белому и Вячеславу Иванову «Соловьиный

сад». Блок охотно тут же сделал дружеские надписи

на книжечках и, передавая их мне, опять засомне

вался:

– Не знаю, как встретит вас Вячеслав Иванов. Не

знаю, примет ли он этот подарок.

Повторяю, я тогда многого не знал.

Я ничего не знал о бывшей братской близости Блока

с Белым, не знал и об их разрыве. Не знал я и о личных

отношениях Блока с Вячеславом Ивановым до рево

люции.

И только много позднее я узнал, что Иванов любил.

Блока – человека и поэта и, приезжая из Москвы в Пе

тербург, с вокзала шел в цветочный магазин, посылал

Александру Александровичу букет цветов, как первый

привет.

Блок же рассказал о Вячеславе Иванове перед моим

отъездом в Москву только то, что сразу после рево

люции Вячеслав Иванов оказался во враждебном лаге

ре, писал резкие стихи против революции, а после по

явления в печати поэмы «Двенадцать» порвал отноше

ния с Блоком.

Но все это было в прошлом, и отношение Вячеслава

Иванова к революции и к Блоку могло теперь изменить

ся. Я очень этого хотел, и, кроме того, я поверил в свою

«звезду». Словом, предупреждения Александра Алек

сандровича не остановили меня.

В предыдущие мои поездки в Москву я успевал толь

ко обегать книжные магазины на Моховой и Большой

Никитской. Нагруженный тяжелыми пакетами, я спешил

в тот же день уехать обратно. В Москве я завел знаком

ство с издательскими и книжными работниками, свя

занными с современной книгой: с издателем «Альциона»

А. М. Кожебаткиным, секретарем «Московского товари

щества писателей» А. И. Чеботаревской, заведующим

лавкой писателей Д. С. Айзенштатом и Сергеем Есени

ным, который в то время постоянно работал в лавке пи

сателей.

Теперь мне предстояло ехать в Москву в качестве из

дателя и выполнить «миссию» собирателя символистов.

Но прежде чем отправиться по издательским делам, я

забежал в лавку писателей: мне хотелось повидать там

271

Сергея Есенина и рассказать ему о Блоке, чего не смог

сделать при первой встрече. Но Есенина я не застал и

ответил на его вопрос лишь несколько месяцев спустя.

<...>

В ТЕАТРАЛЬНОМ ОТДЕЛЕ НАРКОМПРОСА

Трудно перечислить все государственные и общест

венные организации, коллегии, комитеты и комиссии по

вопросам культуры, в работе которых принимал участие

Александр Александрович Блок.

С первых дней революции и до последних дней жиз

ни Блок отдавал все свое время творческой и обществен

ной работе.

Весь шестой том, дневники и записные книжки по

следнего собрания сочинений Александра Блока – сви

детельство и творческий отчет об этой работе самого

поэта.

Мне посчастливилось работать рядом с Александром

Александровичем в Издательском бюро Театрального от

дела Наркомпроса, и об этом пойдет мой рассказ.

С первого дня знакомства с Блоком я знал, что почти

все дневные часы Александр Александрович проводит в

Театральном отделе. Там он иногда назначал свидания и

мне. Блок был членом коллегии Театрального отдела и

председателем Репертуарной секции.

Репертуарная секция занималась отбором лучших

пьес мирового театра от времен глубокой древности до

современных и готовила их к печати для театров страны

и для чтения. Предполагалось, что к пьесам будут да

ваться вступительные статьи и режиссерские указания

о том, как поставить пьесу в условиях скромных возмож

ностей и небольших средств.

Найти старые пьесы в книжных магазинах было

трудно, их почти не было. Пьесы приходилось искать на

развалах у букинистов и в антикварных книжных мага

зинах.

Блок сам ходил на книжные склады издательств

Вольфа и Карбасникова, в театральные агентства, и ча

сами занимался поисками старых, редких изданий пьес.

Месяца через два после нашего знакомства Александр

Александрович среди разговора вдруг предложил мне

взять на себя заведование Издательским бюро Театраль

ного отдела Наркомпроса.

272

Предложение было так неожиданно и так удивитель

но, что я растерялся, не нашелся что сказать, потом

мелькнуло: уж не шутит ли Блок? Попробовал ответить

шуткой. Но Александр Александрович стал уверять меня,

что предложение сделано всерьез и что он уже говорил

обо мне с Мейерхольдом, заместителем заведующего Те

атральным отделом, и что тот поддерживает это предло

жение.

Блок подробно рассказал о работе Репертуарной сек

ция и об ученых и литераторах, работающих с ним. Рас

сказал о репертуаре провинциальных театров и о том, как

важно быстро издать для них хорошие и разные пьесы.

– Я хорошо знаю, какими пьесами питают народ не

большие, да и большие провинциальные театры. Дельцы

из театрального агентства Рассохина и другие агентства

печатают и до сих пор снабжают все провинциальные

театры глупыми и пошлыми пьесами. Делают эти пьесы

обычно люди малограмотные, но знающие театр, ловкие

люди. Необходимо как можно скорее вытеснить эту ма

кулатуру, эту отраву. А сделать это можно будет только

тогда, когда взамен мы сможем выпустить хорошие пьесы

большим тиражом. Это очень важное д е л о , – закончил

Блок.

Я ответил, что для такого большого дела нужен че

ловек с большим опытом и знаниями.

– А мой опыт вам хорошо известен – ему буквально

«без года неделя».

В ответ я услышал примерно такие слова:

– Опыт не поможет нашему делу. Мы делаем такое

дело, у которого опыта еще нет, его надо заново созда

вать. А чтобы его создавать, нужна полная и глубокая

уверенность, что дело это очень важное и крайне необ

ходимое, и еще нужна настойчивость и огромная энергия,

а этого у вас хватит.

Дальше последовал неожиданный полет фантазии по

эта, который мог показаться максималистским призывом.

– Все нужно добывать революционным путем. Может

быть, надо взять отряд красногвардейцев, объяснить ему

цель необходимого для государства похода, поехать вме

сте с ним на бумажную фабрику – конфисковать всю

бумагу, которая найдется на складах, и гнать ее в Пи

тер маршрутными поездами под охраной тех же красно

гвардейцев. С другим отрядом – занять типографию.

Вероятно, только так надо действовать. А для таких дей-

273

ствий опытных людей еще нет. В о з ь м и т е с ь , – закончил

Александр Александрович, – а я буду вам помогать.

Я слушал необычную для Блока взволнованную речь

как завороженный, а его последние слова тронули меня.

Вновь победила во мне склонность к авантюризму,

которую Блок почему-то называл а м е р и к а н и з м о м , – я не

смог отказаться от его предложения.

...Театральный отдел Наркомпроса разместился во

дворце бывшего великого князя Владимира Александро

вича на Дворцовой набережной Невы, одного из краси

вейших мест Петербурга.

Я долго бродил по безлюдным дворцовым залам в по

исках приемной Мейерхольда, где мы условились встре

титься с Блоком.

В одном из залов я не удержался – подошел к боль

шому зеркальному окну и залюбовался Невой, Петропав

ловской крепостью, Биржей, как делал всегда, когда бы

вал в Эрмитаже.

– Любуетесь Невой? – услышал я за спиной голос

Б л о к а . – Я тоже люблю постоять у этих окон, но нас

ждет Всеволод Эмильевич, пойдемте.

Блок представил меня Мейерхольду, который сказал,

что давно обо мне слышал от Александра Александрови

ча, что он рад со мной поработать, пожелал успехов и

тут же вырвал из блокнота листик бумаги, написал на

нем приказ о принятии меня на работу и отдал его мне

для передачи управляющему делами. Потом Блок пошел

знакомить меня с двумя членами Издательского бюро и

по дороге рассказал о них: А. К. Голубев – пожилой че

ловек, раньше был не то директором, не то председате

лем правления Госбанка, точно он не знает, а другой —

Н. Э. Радлов, сын философа, сам художник-сатирико-

новец. Последнего я немного знал раньше.

Неожиданная деловитость Мейерхольда, странная ре

комендация моих будущих товарищей, роскошные стены

дворца – все это, вместе взятое, почему-то крайне сму

тило меня, и я уже пожалел, что вчера так легкомыс

ленно поддался обаянию поэта и согласился на эту аван

тюру. Но возврата не было.

В Издательском бюро мои будущие товарищи ждали

меня. Прием вначале показался мне несколько офици

альным.

А. К. Голубев, солидный, почтенного возраста человек,

дружелюбно улыбался и, мне показалось, оценивал мою

274

фигуру опытным глазом. Приветлив был и Н. Э. Радлов,

худощавый молодой человек высокого роста. Он выделял

ся непривычной но тому времени элегантностью в костю

ме и манерах. Я почувствовал себя неловко в этих рос

кошных дворцовых залах: моя давно не новая солдатская

гимнастерка и высокие нечищеные сапоги совсем не гар

монировали ни с этой роскошью, ни с изысканно строги

ми костюмами моих товарищей. Впрочем, и товарищами

я стеснялся их называть – уж очень не шло к ним та

кое обращение.

Пока меня знакомили с портфелем Издательского

бюро, Блок был рядом и принимал участие в разговоре.

Он, должно быть, понял мою неловкость и своим присут

ствием решил подбодрить меня.

Этот добрый жест и чуткость Александра Александ

ровича поддержали меня.

Голубев и Радлов оказались отличными работниками,

и если бы не они, я провалился бы на первых шагах ра

боты.

В списках рукописей Издательского бюро я обнару

жил большое количество пьес нескольких серий: «Рус

ский театр», «Иностранный театр», «Детский театр» – то

были пьесы разных времен и народов. Но, помимо пьес,

в издательском плане было несколько сборников Истори-

ко-театральной секции, сборники «Игра», «Временник»,

серия «Биографические очерки драматических писате

лей», сборники «Записки Института живого слова». Из

всего этого обилия книг только несколько были на пе

чатных машинах, остальные были в разных стадиях про

изводства. Это беспокоило меня, и, когда вечером, на

Офицерской, я делился своими первыми тревожными впе

чатлениями, Блок успокаивал меня и рассказал о неко

торых известных ему перспективах.

На следующий день я стряхнул с себя охватившие

меня накануне сомнения и трусость и нахально присту

пил к работе. Поехал в типографию, и дело, далеко не

сразу, завертелось. Блок, как обещал, помогал мне сове

том, а иногда ездил со мной в типографию. Кстати, беседы

Блока в типографии всегда приносили реальную помощь.

Через несколько месяцев, к концу 1918 года, мы вы

пустили около трех десятков пьес. Правда, все они были

напечатаны на плохой газетной бумаге и далеко не

массовым тиражом, но спрос на пьесы, хоть в малой мере

был удовлетворен.

275

Первые дни работа в Издательском бюро отнимала у

меня много времени, пришлось манкировать делами «Ал

коноста».

Пока пьесы не выходили из печати, деятельность на

шего Издательского бюро мало кого интересовала. Один

Блок, когда бывал в Театральном отделе, непременно за

ходил к нам, он знал все обо всех находящихся в произ

водстве пьесах. Такое внимание и заинтересованность и