Текст книги "Марш Акпарса"
Автор книги: Аркадий Крупняков
Жанры:
Исторические приключения
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)
– Ты, старая, не забывай, – Ешка погрозил пальцем в сторону печки. – У князя на плечах вся земля горная, ему около твоего сарафана сидеть негоже.
– С этими мужиками одно горе, – ворчала Палата, слезая с печки. – Ну чево расселся, рыжая сатана? В дорогу собирайся!
– Да я-то куда?
– Неужто ты думаешь, что хворого без своего догляду отпущу? Вместе со всеми поедем!
Свияжский воевода Петр Шуйский (племянник Александра Горбатого-Шуйского) как узнал, что Мамич-Берды стал ханом, сразу забеспокоился. Он помнил, что воевода Салтыков погиб из-за Мамич-Берды, и потому этого лесного разбойника сильно побаивался. Он сразу запросил из Казани два полка и передал наказ горному полку, чтобы быть настороже. Гонец из Елае привез неутешительную весть: воевода Акпарс тяжело ранен и болен, может и умереть. Не успел Шуйский отправить второго гонца, а Акпарс – неожиданно сам на дворе. Шуйский с Акпарсом встречался не часто, но уже успел полюбить его за простоту, за мудрость и справедливость. Из всех инородцев, перешедших на службу к русским, он верил только одному Акпарсу.
После ласковой встречи и разговоров о том, о сем приступили к деловой беседе.
– Что про самозваного хана скажешь? – спросил князь.– Я, грешным делом, Акрама не боялся, а этого Бердея зело опасаюсь. Чалым он взял, того и гляди на Еласы ударит. А там, глядишь,—и на Свияжск. Может, сего ждать не следует, а нам самим еще раз на Чалым?..—Князь трахнул кулаком по столу.
– Прости, князь, но ты забываешь, что горный полк не простой полк. Там воины—черемисы. Против своих они воевать не пойдут. Я их собрал только для того, чтобы помочь царю Казань повоевать, и теперь они по домам просятся. Война всем надоела.
– Что же делать, по-твоему?
– Распустить полк.
– Да ты в своем ли уме, воевода?! Совсем не о том стал говорить, как в руках у Мамича побывал.
– Не обижай меня, князь, а выслушай. Сперва наши люди так понимали: вот черемисин, вот русский, вот татарин. Русские пошли на татар войной, наши люди сказали: «Давайте поможем русским!» Нам татары много зла сделали. Теперь война кончилась, ханов и мурз прогнали, пришли сюда русские. Ничего не изменилось – горные хоть ясак не платят, а луговые что при ханах платили, то и сейчас. Вдруг появилось черемисское ханство. Ты думаешь, почему к нему много людей прикачнулось? Каждый думает: при татарах тяжело, при русских не легче – может, у Мамич-Берды будет хорошо? Все-таки свой человек—черемисин. Под пятой Али-Акрама пожили—еще хуже, чем при татарах и русских. Теперь, князь, простой черемисин выберет тот путь, где нет войны. А с Мамичем пойти—непременно воевать. И поэтому люди к Мамичу в войско не идут, и он уже начал сгонять их силой. А эго гибель для него. Он сейчас пугает луговых и арских людей нашим полком. Если мы пойдем на Чалым, Мамичу поверят, и снова начнут люди собираться под его руку. А распусти мы полк – войско Мамича разбежиться в неделю.
– Истина в твоих словах есть,– сказал князь, подумав,– однако риск – дело большое.
– Вспомни, князь, воеводу Салтыкова. Ежели бы он не лютовал на левом берегу, может, ханства Али-Акрама и совсем не было. Будь мудрее Салтыкова, князь.
Шуйский долго ходил молча по горнице, раздумывая, присел к столу, хлопнул ладонью по камчатой скатерти, сказал:
– Ладно, воевода. Послушаю тебя. Только смотри,– князь погрозил Акпарсу пальцем.– В случае чего – головы на плаху понесем вместе.
– Все будет хорошо, князь. По первому снегу приезжай ко мне в Нуженал. На зайца такую охоту устроим!
В день покрова святой богородицы Акпарс распустил воинов горного полка по домам. Полковой стяг водрузили в церковный притвор к отцу Симеону, в алтаре на вечное хранение поставил Акпарс серебряную чарку, подаренную царем на свадьбе Янгина. Часть оружия раздали людям, часть отвезли в Свияжск, в воеводскую сбройницу.
Алтыш со своими друзьями после беседы с Акпарсом ушел на Луговую сторону.
Отарский илем—большой илем. Поэтому здесь Ахмачек надеялся взять в войско нового хана не меньше сотни человек. Он приехал с десятью джигитами, велел всем отарцам собраться у моста. А когда люди собрались, он, не слезая с коня, начал говорить:
– Эй, мужчины, слушайте слово хана Мамич-Берды. Стало нам известно, что русский царь Иван велел горному полку идти на Луговую сторону и воевать наши илемы. Всю землю по эту сторону Волги хотят отдать нечестивому Акпарсу, а вас выгнать в глухие леса на Пижму и Юронгу. Тех, кто служил хану Акраму, хотят покарать. Я и мой брат Мамич-Берды защитим вас от тех, кто продался русским. Вы должны дать в наше войско сто человек. Время у нас мало—завтра утром самые сильные мужчины пусть будут готовы: я поведу вас в Чалым.
Вздыбив коня, Ахмачек помчался в сторону илема Юксары, оставив в Отарах пятерых джигитов. А вечером в илем вернулся Алтыш, а с ним тридцать человек, отпущенных из плена. Верные извечным обычаям гостеприимства, отарцы разобрали усталых и вымокших путников по домам, накормили и обсушили.
Весть, которую принесли друзья Алтыша, взволновала всех жителей илема. Оказывается, горный полк распущен, Акпарс снял с себя звание воеводы и готовится к зимней охоте. Зачем же тогда Ахмачек собирает войско?
Отец Алтыша – давний карт в илеме Отары. Он и самый мудрый. К нему собрались за советом.
– Скажи нам, как быть?—спросили.
Старый карт мотнул головой в сторону сына.
– Алтыш, мой сын, был сотником у Мамич-Берды. Везде бывал, больше меня знает—его спросите.
– Меня спрашивать не надо, вы сами все знаете,—сказал Алтыш.—Под ханом Гиреем нам было плохо, под ханом Али-Акрамом еще хуже. Мамича я тоже хорошо знаю: ему до нас дела нет, ему нужны свои земли, что русские отобрали, свое богатство, что в Казани осталось, защитить. Русский царь тоже другом нам не будет, но если мы уплатим честно ясак и все налоги, русские нас не тронут. А хану Мамич-Берды не меньше давать придется, да жизни в войне класть. Я так думаю: не идти в его войско.
– А ты про Юксары слышал?—спросил кто-то.
– А что в Юксарах?
– Тех, кто в войско идти отказался, саблями джигиты Ахмачека посекли.
Долго судили-рядили, так ничего путного и не придумали. Тогда старый карт, молчавший во время всего разговора, сказал вдруг:
– Разойдитесь все по домам. Всех людей, что с Алтышем пришли, посылайте сейчас же сюда. А людей для Ахмачека готовить надо—у них сила.
Когда старики разошлись, карт спросил сына:
– Твои друзья так же думают, как и ты?
– Им Чалымское ханство не нужно, они войной сыты по горло.
– Если им все, что я придумал, сказать—не выдадут?
– А что ты им скажешь?
– Я вот что, сын, надумал: пока жив Мамич-Берды и его брат Ахмачек, покоя нам не будет. У них—сила, мы—безоружны. По слухам я знаю: нет такого илема, где бы желали воевать за богатство Мамич-Берды. Пусть твои друзья идут по своим илемам и, не дожидаясь Ахмачека и Мамич-Берды, собирают под свою руку людей. А собравши, пусть шлют гонцов с подарками к тебе. А там я скажу, что делать дальше...
Неделю спустя к Чалыму подъехало двенадцать всадников. Их переметные сумы были набиты туго. На переднем коне ехат Алтыш. У дома, где жил новоявленный хан, его остановила охрана.
– Кто такие?
– Передай высокочтимому хану, что к нему сотник Алтыш по большому делу.
Когда Алтыш вошел в просторную избу, Мамич-Берды сидел на троне, вывезенном из Кокшамар. На хане были халат с плеча Али-Акрама, меховая шапка с золотой цепочкой наискосок.
Алтыш упал на ковер, поцеловал подножие трона и поднялся:
– Велика моя вина перед ханом. Я пришел просить у тебя милости и прощения.
– Ты, Алтыш, трус, и тебе пощады не будет. Ты со всей сотней сдался в плен удиравшим воинам Акпарса, вместо того чтобы драться за ханство.
– Поверь, великий хан, нас отсекли от Чалыма воины русской сотни, а ногайцы, видя это, не помогли нам ничем.
– А где твоя сотня?
– Все мои воины вернулись из плена вместе со мной, они тоже, как и я, принесли тебе большие дары и просят милости. На двенадцати лошадях привезли эти дары.
– И это все, что ты хотел мне сказать?
– Нет, не все. Твои верные воины возвратились в свои илемы, собрали каждый по сотне самых сильных и самых смелых парней и теперь ждут твоего повеления. Скажи, куда им идти?
– Вот это подарок достойный!—воскликнул Мамич-Берды.– В каких илемах эти воины?
– Все они живут в лесах по ту сторону озера Таир.
– Я прощаю всех вас и милую. Поезжай к твоим воинам и скажи им, чтобы вели людей к озеру. Через два дня я буду там и поведу их в Кокшамары. Я хочу посмотреть на них...
Минуло два дня. Мамич-Берды переправился на левый берег и встретил Ахмачека. Тот рассказал ему, что сбор войска идет плохо, люди из илемов уходить не хотят, а тех, кого удается увести, трудно укараулить—разбегаются в дороге.
– Ты молод и потому глуп,—сказал Мамич-Берды,—Я знаю, сколько людей искрошил ты своей саблей. Ты распугаешь всех черемис. Кто тогда поддержит ханство? Учись у сотника Алтыша—он привел к озеру Таир около трех тысяч. Сейчас же поезжай в Кокшамары и приготовь им место—я приведу их туда. Мне вдогонку пошли сотню джигитов на всякий случай.
– Хорошо,—хмуро ответил Ахмачек и, огрев коня плеткой, поскакал по грязной дороге...
На песчаной косе около озера Таир людей полным полно. Далеко по берегу меж кустов построены шалаши, горят костры, висят котлы. На вертелах жарится мясо, от него—во все стороны приятный запах. Люди веселы—звенят гусли, рокочут тюмыры, пляска идет на песчаной косе.
Вдруг подскакал к озеру всадник, осадил резко коня и, взмахнув плеткой в сторону леса, крикнул:
– Великий хан черемисский Мамич-Берды!
Не прошло и пяти минут, на лесной дороге показался хан со своей сотней джигитов. Мамич сидит в седле гордо, конь под ним вороной, сбруя золотая—ногайского хана наследство.
Алтыш вышел вперед, взял коня под уздцы, помог хану сойти на землю. Сказал приветственные слова. Люди встретили появление хана радостными криками. Алтыш показал на высокий навес под тремя деревьями—там стоял стол и скамьи.
Мамич-Берды хотел было отказаться—кто знает, что там под закрытым со всех сторон навесом? Но потом сам устыдился своей боязни. С ним сотня вооруженных до зубов джигитов, а тут совсем почти безоружные люди, которые сами пришли проситься под его высокую руку.
И он шагнул к навесу.
Только Мамич вошел под навес, грянула музыка, зазвенела песня, пляски снова начались. Видит хан, что люди хмельные, веселые, пришли к нему по своей воле, о зле не помышляют.
А под навесом сидят знакомые ему люди—вместе когда-то Чалым брали. И уж совсем успокоился Мамич, когда увидел, что все они безоружные, даже ножа на поясе ни у кого нет.
Алтыш поднес хану чашу с пивом.
– Великому гостю—великий почет,—сказал и сам отпил несколько глотков из чаши.
После первой чаши заходили в голове хана какие-то странные мысли. «Для чего ночи не сплю, для чего сам себя в кулак сжал? Сперва ханство создавал—не позволял себе никаких вольностей, ни на одном пиру не был. Потом появился Али-Акрам—тот начал на пирах гулять, ему, Мамичу, пришлось дела ханства вершить– не до пиров. Теперь он сам хан, но опять со страхом за гостевой стол садится. Да сколько же себя в узде держать?!»
– А ну, Алтыш, налей еще! Пить хочу, гулять хочу. Вы радость большую мне принесли, ханство мое укрепили.
И выпили гости по второй чаше.
А за навесом тоже не дремлют – тянут джигитов в пляску, угощают пивом: благо, у каждого по большому берестяному бураку припасено. Под навесом пир идет без передышки. Всем новый хан надавал звания сотников, обещал после того, как ханство укрепится, около своего двора держать. Сотники хану в верности клянутся, славят его мудрость, силу и смелость. А пиво на столе вроде и не убывает, сколько его ни пьют. Мамич-Берды доволен, что он на пиру сильнее других—многие уж попадали под стол, иные спят на скамейках или храпят, уронив голову на стол.
Только он да Алтыш на ногах.
Потом и Алгыш взмолился:
– Отпусти, великий хан, на покой. Все люди давно спят. Завтра дорога предстоит дальняя.
Мамич-Берды махнул рукой: «Иди, спи», а сам вышел на берег. Тихо у озера, все расползлись по своим шалашам, только его джигиты бродят вокруг навеса. Хоть тоже пьяны, но спать боятся.
Хан подошел к одному, сказал:
– Пусть все спят.
А сам, оперевшись на стремянного, пошел к ханскому шатру, на приготовленную для него постель.
Утром проснулся поздно. Огляделся, сначала не понял, где он. В душу закралась тревога—рядом с ним не было ни сабли, ни стремянного. Быстро одевшись, выскочил из шатра—два незнакомых человека с копьями загородили выход.
– Выпускать не велено.
– Кто?—заорал Мамич-Берды.
– Алтыш не велел.
Хан вложил два пальца в рот, пронзительно свистнул.
– Свисти не свисти, никто не придет. Джигиты твои связаны все до одного,– услышал он голос Алтыша сзади.
– О шайтан!—застонал Мамич-Берды.– Это Седого барса дело. Это он тебя научил. Ты, видно, не зря убегал к Акпарсу!
– Не кричи зря,—спокойно ответил Алтыш.—Акпарс даже и не знает об этом.—Люди меня научили, земля научила, лес научил. Без тебя спокойнее всем будет.
– Рано ты меня хоронишь. Вот прискачет сюда Ахмачек, приведет все войско, и мы смешаем вас с грязью.
– Весь народ с грязью не смешаешь. Свяжите его,– приказал Алтыш,– сегодня в Свияжск повезем.
Свияжский воевода принять Мамич-Берды отказался, а приказал Алтышу везти скороспелого хана в Москву.
– Пусть государь знает, что со злодеями вы расправляетесь сами. Сам все там и расскажешь.
Мамич-Берды в Москве пытался вымолить себе прощение, всю вину по ханству свалил на Сююмбике, ставил себе в заслугу убийство Али-Акрама.
Но больно много зла принес Мамич-Берды и русскому, и черемисскому народам – жизнь ему дарована не была.
Сююмбике Иван сослал в монастырь, где она вскоре умерла, так и не приняв христианства.
Сын Мамича, Ике, принял присягу на верность царю. Черемисское ханство перестало существовать...
Сгорел в Кокшамарах дворец Али-Акрама. На дрова изрубили трон, на котором сидел хан чалымский Мамич-Берды. О ханстве стали понемногу забывать. Только нет-нет да и напомнит о нем неуловимый Ахмачек—брат Мамич-Берды. Знал он, что Москва не простит ему, и потому метался он по лесам, собирая под свою руку недовольных.
И правды ради надо сказать—недовольных становилось все больше и больше. Воеводы да князья да стряпчие царские простой черемисский люд не щадили ни от поборов, ни от насилья, ни от обид.
Акпарс два раза ездил к Петру Шуйскому, но толку не добился.
– Послушай-ка, князь,—сказал Шуйский назидательно. – На кого ты жалобишься? На стряпчих? Да они-то при чем? Ты думаешь, они нашего русского мужика больше жалуют, чем твоего черемисского? По одному указу живут.
– Так ведь люди к Ахмачеку бегут.
– А ты Ахмачека слови, чтобы им не к кому бежать было.
Акпарс решил Ахмачека выследить, благо, тот до того обнаглел, что стал и в Горную сторону с грабежами захаживать. В каждом илеме Акпарс наказал: как только Ахмачек поблизости появится, пусть о нем сообщат. А тот долго ждать себя не заставил—под носом у князя ограбил один илем. Ночью Акпарсу сообщили о налете. Не медля ни минуты, он велел оседлать коней и с тремя слугами бросился в погоню. У Ахмачека кони были усталые, у Акпарса—свежие. Догнал Акпарс разбойника...
Сообщники Ахмачека, побросав награбленное, скрылись в лесу за поляной, а сам он замешкался. Акпарс, взмахнул саблей и ударил изо всей силы. Ахмачек упал с коня. Подъехали слуги, оглядели разбойника—удар оказался смертельным. Акпарс велел им забрать труп и ехать в Нуженал и сам тоже туда поехал.
На другой день, провожая Саньку в Сюрбиял, Акпарс прошел с ним около десяти верст. Простившись, медленно побрел обратно и вышел на знакомую поляну, где много лет назад он встретил первый раз Эрви. Сел на сваленное ветром дерево, на котором пел он когда-то свою первую песню любви. Всю жизнь шла рядом с ним эта песня, хоть и тяжела была его жизнь. А правильно ли прожил он ее?—на этот вопрос Акпарс не находил ответа. Чего добился он за свою трудную, полную борьбы жизнь? Богатства? Нет. По-прежнему живет он в Нуженале, в том же доме, с теми же достатками. Может, он добился счастья? Тоже нет.
Да и добивался ли он всего этого? Не о себе думал он, идя по тернистой дороге жизни. О своем народе думал Акпарс все время и только ему хотел счастья. Поймут ли его люди, останутся ли в памяти народа его дела?
Пройдет время, уйдут в мир иной и они, и его сверстники, появится новое поколение, и, может быть, НІИКТО не вспомнит, что жил на земле Аказ, сын Тугаев.
Тяжелые думы теснятся в его голове! Кто скажет ему—правильно ли прожил он жизнь? Может быть, эти два слепых старца, что идут по дороге за маленьким поводырем? Спросить разве? Они ходят много по земле, они знают.
Акпарс вышел на дорогу, оглядел слепцов. У одного за спиной маленькие, всего в шесть струн, гусли. Под мышкой у второго– шювыр.
– Доброго пути вам, деды,—сказал Акпарс.
– Здравствуй, добрый человек.
– Далеко ли идете?
– По земле ходим, песни носим, сами себя кормим.
– Песни? Может, мне подарите одну. Я уплачу.
– Ты, верно, богач? А богатым песни счастья не приносят. Мы за деньги не поем.
– У меня большое горе, отцы. Мне хорошая песня больно нужна. Спойте, я прошу вас.
– Какую песню спеть тебе? У нас много всяких.
– Ту, которую вы для несчастных поете, ту, которая утешает.
Старцы сели у дороги, один снял гусли, положил на колени.
Первые же звуки струн заставили вздрогнуть Акпарса. Гусляр начал играть его мелодию, ту самую, которая родилась на этой поляне и вылетела из его сердца.
Второй слепец стал тихо подыгрывать гусляру. Голосом ровным, чуть хрипловатым гусляр запел:
Волга-матушка наша Далёко течет.
На ее берегах Обездолен народ.
Со слезами да стонами Плыли века,
И соленою стала бы Наша река.
На крутом берегу
Есть илем Нуженал.
Он Акпарса народу Несчастному дал.
Торжественно рокочут струны, тихим звоном ведсм мелодию шювыр, и разносится над лесом песня. И рассказывает она об Акпарсе, о его любви к народу, о его жизни, отданной за счастье и лучшую долю людей...
Умолкла песня. Молчат слепцы. Молчит Акпарс. Нет, недаром прожил он свою жизнь.
Осторожно притронувшись к руке певца, Акпарс взял его гусли, переложил на свои колени и снова повел слышанную только что мелодию, такую близкую для него и родную. Слепец удивленно слушал игру, потом встал и подошел к Акпарсу. Легким, почти незаметным прикосновением пальцев он тронул его волосы, лицо, бороду, плечи.
– Чем наградить тебя за хорошую песню, отец?—спросил Акпарс.
– Это наша лучшая песня, сын мой,—ответил старец.—И я не спрашиваю, кто ты, потому что узнал тебя сразу, как взял ты мои гусли. Я прикоснулся к твоему лицу, и есть ли награда большая, чем эта! Я пойду по земле и всем скажу, что гусли мои были на коленях Акпарса. Ты слышишь, Той,—слепец положил руку на плечо маленького поводыря,—придет время, и я передам эти гусли тебе. Сделай так, чтобы они до конца твоих дней пели славу Акпарсу, пусть дети наши, внуки и правнуки знают о человеке, который сейчас стоит перед нами.
И маленький Той просто ответил деду:
– Так будет, кочай.
