Текст книги "Нечего прощать [СИ]"

Автор книги: Антон Кулаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 33 (всего у книги 38 страниц)

* * *

Гнида выбралась из ванной в отличном расположении духа. Ее настроение очень давно не достигало настолько хорошего уровня. Это надо было закрепить. Заметив цепкий взгляд бабушки, сидевшей на кухне и смотревшей телевизор, но при этом отлично ловившей все передвижения внучки, Гнида постучала в комнату, где в полной темноте сидел Антон.

Он быстро понял, кто пытается вломиться в его тихий мирок, и потому постарался привести себя в нормальный вид, хотя это было сложно:

– Входи, – сказал он.

Гнида вошла и произнесла:

– А чего ты в темноте, я включу свет?

– Пожалуйста, – попросил Антон, – не включай свет, у меня глаза болят, а очки искать не хочу.

– Хорошо, – мягкой интонацией сказала Гнида и прикрыла за собой дверь и прошла к дивану, где прятался ее объект вожделения, – как ты себя чувствуешь, милый?

– Спасибо, Дюша, – ответил Антон, – я бы спросил как ты, после того побоища?

– Я? – нормально, – сказала Гнида, – ерунда – немного крема и следов не остается.

– А боль?

– Боль – это состояние проходящее. Я же знаю, что она пройдет, потому и не боюсь ее особо, – тут она солгала. Внутри она бурлила и кипела и очень хотела совершить ответную мерзопакость Андрею. Но что именно у нее могло получиться, она и сама не представляла. Идей не было совершенно, а действовать было нужно и срочно. Если она сейчас начнет говорить что–то Антону напрямую, то это будет воспринято им как давление, а этого никак допускать нельзя. Кроме того, ситуация сама по себе последнее время неуправляема.

– Тош, – сказала Гнида, – ты правда справляешься с собой и тебе не нужна моя помощь?

– Милая, – Антон сделал над собой усилие и погладил ее по волосам, – я уже сказал тебе, что справился. Но такие вещи быстро не проходят.

– Хорошо, – успокоилась Гнида, – я буду у себя, – если что зови.

– Договорились, – сказал Антон, – я прилягу пока и думаю проспать до утра.

Гнида вышла из комнаты и тихо затворила дверь, после чего направилась на кухню:

– Ну что? – сказала Полина, – ты довольна?

– Вполне, – ответила внучка, – он справляется потихонечку со своими страхами.

– Уверена? А мне показалось, что судя по звукам он все это время тихо рыдал в подушку от боли, которая его съедает. Неужели ты не хочешь и не можешь понять, что он тебя не любит, и использует как бомбоубежище!

– Бабушка! – сказала Гнида возмущенно, – ты иногда можешь помолчать, и оставить свои идиотские наблюдения при себе?!

Полина опешила от такого напора и агрессии, которых раньше от внучки в свой адрес и не видела:

– Ты как со мной говоришь, мелочь? – старуха включила вполне внятный прокурорский тон, – села и выслушала человека, который тебя в три раза старше. Если дочь уберечь не смогла, то тебя удержу, что бы мне это не стоило.

– И не подумаю, – продолжала интонационную игру Гнида, – твой тон уже давно никого не напугает!

– Дура! Надя, я тебя от ошибки хочу спасти. Ты погналась за химерой – он тебя не любит! Зачем тебе человек, который никогда не полюбит тебя, который никогда не потребует от тебя близости!

– А это мы еще посмотрим! – заявила Гнида, – я слышала про клиники, в которых очень неплохо лечится гомосексуализм. К тому же он у него ранний, еще не факт, что этот его Андрюша, не сбил его сам. Может у Антона с этими делами все в порядке, откуда ты знаешь – а он его попутал. А ведь оно конечно распутно все, любопытно, даже модно. Разве нет?

– Надя! Послушай меня! Не повторяй ошибки своей матери!

– Пардон, – сказала Гнида, – ты это про Носова или я чего–то не знаю?

– Зина также гонялась за бессмысленными иллюзиями, которые сама же себе и придумала. А им не суждено было сбыться. И моим преступлением было то, что я сама не удержала ее тогда. Возможно, по этой причине Зина не смогла найти себя в этой жизни, и закончила так печально.

– Я что–то не поняла, – удивилась Гнида, – мою маму убили за какие–то проступки из прошлого?

– Я в этом более чем уверена, – ответила Полина, – твоя мать совершила проступок, за который и была убита. Кому–то это может казаться справедливым. Но я, как человек, столько лет отдавший правосудию, считаю что самосуд не должен осуществляться не смотря ни на какие мотивы. Хотя в этом случае…

– Не поняла…

– Я бы оправдала того, кто это сделал, если я не ошибаюсь в том, кто настоящий убийца. Когда твой каприз ломает разом столько невинных жизней – то он не стоит того, чтобы быть осуществленным.

– Ты говоришь жуткую чушь, – возмутилась Гнида, – и Антону не смей из этого ничего говорить, иначе я за себя не отвечаю! Поняла?

Полина грустно посмотрела на внучку и ничего не сказала ей, только покачала головой. Гнида развернулась и с высоко поднятой головой пошла в свою комнату, где сразу вспомнила о том, как только что Антон касался ее волос и запустила свою правую руку в трусы начав процедуру самоудовлетворения.

Тем временем Полине позвонили:

– Да, – сказала она в трубку, – здравствуй, Сережа, что ты хотел? Да. Заезжай за мной, я не хочу разговаривать с тобой дома. Приедешь – расскажу. Куда? Мне все равно куда ты меня повезешь, лишь бы не дома.

Положив трубку, Полина долго думала о том, что ценное может сообщить ей Сергей. За окном понемногу разгуливался ветер – собирался начаться настоящий осенний шторм, какие в Озерске были довольно редкими для этого времени года. Полина подошла к окну и посмотрела на лес, темноту и множество облаков, которые своими тяжелыми серыми телами закрывали от обзора множество звезд. Без луны и других светил небо в этот момент казалось особенно мрачным и грустным, отчего Полине внутри стало еще тревожнее, как будто это серое небо подсказывало ей – не лезь, не пытайся, ты ничего не сможешь уже исправить. И тут раскат грома и удар молнии вывел Полину из оцепенения. Яркая вспышка осветила всю долину и в кухне моргнул и погас свет. Вот так же и мы, – подумала Полина, – от яркой вспышки света рождаемся, и от такой же умираем. Старая женщина продолжала зачарованно смотреть на грозу через окно. Ветер продолжал стелить деревья к земле и гнать по земле палую листву…

* * *

Гордеевы расселись в гостиной и обсуждали носовское нашествие на семейство. Ирина была единственной кто в этой ситуации по прежнему пытался не поддаваться собственным впечатлениям и даже оправдывать Носовых:

– Они же родители! – говорила она, – я не знаю что бы со мной было, если я оказалась в такой ситуации.

– Они чудовища, – сказал Андрей, – их к детям близко подпускать нельзя, а уж усыновлять еще одного ребенка, могу себе представить что они с ним сделают.

– Неважно! – сказала Ирина, – ты видел Соню? Вроде никаких неприятностей.

Соня все это слышала и потому, спускаясь по лестнице сказала:

– Я и сама не понимаю, как я такая выросла в этом гадюшнике. Каждая выходка отца, каждый его скандал вызывал у меня приступ отвращения, которое я старалась как можно скорее в себе подавить, и не оставалось от этого чувства ничего. Наверное, я выросла такая вопреки.

– Не в этом дело, – сказала Анастасия, – просто… Соня, не хотела этого тебе говорить, но, кажется, это немного освободит тебя.

– А что не так? – испугалась Соня и присела рядом с Женей на один из диванов.

– Носовы не твои родители, – сказала Анастасия, – они взяли тебя из приюта совсем малюткой.

Соня слегка побледнела, но ничего не сказала. Женя посмотрел на ее выражение лица и испугался:

– Милая, ты в порядке?

– Да, – отозвалась Соня, – просто все это как то неожиданно. Ты это знал?

Женя кивнул.

– И не сказал мне! – возмутилась было Соня.

– Послушай, – встряла в семейную разборку Анастасия, – мы все не хотели говорить этого. Но ситуация продолжает усугубляться и тебе стоит это знать, чтобы спокойно жить дальше и не оглядываться на этих людей. Разве нет?

– Соня, – добавила Ирина, – мы молчали, потому что очень не хотели создавать тебе лишние беспокойства, которых последнее время у вас и так было предостаточно.

– Спасибо конечно, что решили за меня все, – ответила недовольно Соня, – но я имела право знать это с самого начала.

– И что бы это изменило, Соня? – удивилась Ирина, – ты бы стала к ним относиться иначе? Ведь какими бы они не были – они твои родители в первую очередь. Ты бы стала их любить меньше или смогла возненавидеть?

– Я уже не относилась к ним с тем чувством, которое было у меня раньше. Но то, что они убили моего ребенка сильно сломило мои чувства. Они изменились. Я им благодарна, и не более. А теперь, зная что меня с ними не связывает общая кровь, я хочу сказать что очень счастлива. Потому что очень боялась и стыдилась тех скандалов что устраивал Носов, и особенно мне страшно было от того, что я ощущала и думала, что раз я его крови – значит и во мне это может проявиться. А сейчас этот страх ушел, с правдой которую я узнала.

Вдруг со своего места встал Андрей и сказал:

– Вы извините меня, если я вас покину?

– Нет, – удивилась Анастасия, – а куда ты собрался?

– Мне надо пойти и подумать. Я хочу прогуляться.

– Ты с ума сошел, – Тимофей кивнул на окно, – на улице собирается приличный шторм, не странно ли гулять по такой погоде?

– Тим, я люблю дождь и такую погоду, – ответил Андрей, прошел к выходу, вытащил из шкафа плащ и закрыл за собой дверь.

Анастасия и Ирина переглянулись:

– В этом доме происходит нечто очень странное, – сказала Ирина.

Андрей шел по улице подставив лицо ветру, порывы которого слегка развевали его волосы, и гладили прохладой его щеки, пропитанные горечью, струившейся из глаз. Он впервые позволил себе задуматься над одним вопросом, который сегодня подняла Соня, когда сказала о родителях. В конце концов надо действовать, ведь во всем, что происходит с ним сейчас есть их прямая вина. И, в отличие от Сони он не может похвастаться фактом неродной крови – тут все совсем плохо.

Андрей накинул наушники – музыка идеально подошла к зрелищу на улице. Деревья сотрясались от порывов ветра, а листва поднималась маленькими вихрями–воронками в разных местах – то тут то там. А Рикардо Монтанер затянул свою невероятно меланхоличную и сентиментальную песню «Еще будет», слова которой врезались в мозг Андрея и он сам себе говорил – конечно будет. Все еще будет.

А Виктор Носов в это время отлеживался после побоев и пытался успокоиться. Но спокойствие это не привело его к нормальным мыслям – его снова начали мучить слова анонима, который тогда звонил и сказал, что его спасение возможно только в том случае, если не отказываться от собственной сути. Что он имел в виду?

Виктор встал с кровати и легкая боль проскочила по его телу легким шелестом, а потом быстро успокоилась. Он спустился по лестнице, убедился, что жена и Вика орудуют на кухне над ужином.

Далее, он свернул под лестницу и оказался в комнате Вики, где Стасик сидел за письменным столом и завершал домашнее задание:

– Здравствуй, – сказал Носов холодным голосом, а внутри него пульсировало отчаяние. Он боялся что ребенок за ним не пойдет, – пойдем поиграем?

– Здравствуйте, – я не могу, – мне мама сказала уроки делать, – сказал Стасик.

– Она разрешила тебе немного поиграть, – сказал Виктор.

Стасик послушно сложил тетрадку и выбрался из своего стула, подошел к Носову:

– А во что мы будем играть? – спросил он.

– В одну интересную игру, – ответил Виктор, – но она у меня в комнате, пойдем?

И они вышли, поднялись в башню по черной лестнице и очень скоро оказались в спальне Виктора:

– Смотри, – Носов расстегнул брюки и вытащил на воздух свой детородный орган, который успел напрячься за то время, пока они шли наверх.

– Какая большая, – сказал Стасик.

– Поиграй с ним, – произнес Виктор и уже от этих слов ему стало так хорошо и тепло, что плоть сама по себе стала крепнуть с каждым мгновением становясь все жестче и жестче.

– А как? – удивился ребенок.

– Возьми его в кулачок и двигай влево–вправо.

Стасик последовал требованию Виктора, хотя совершенно не понимал, что в этой игре может быть веселого. А самого Носова как будто охватила эйфория. Первые же прикосновения пальцев согрели его так, как не могли ни одни женские руки. Вот она – подавленная плоть, которая была вынуждена всю жизнь скрывать себя, притворяться не тем, кем была на самом деле, вот к какой катастрофе она приводила этого человека, который пошел на поводу у общества и задавил в себе все позывы к естественному, для его природы, влечению. Последствия для него стали самим по себе крушением всего святого, что могло вообще быть… Да. Он так этого хотел…

– А теперь попробуй взять его в рот! – сказал Виктор и закрыл глаза, сейчас его обдаст холодный душ такого блаженства, какое невозможно ни с одной женщиной. Но сами женщины всегда хотели, чтобы он интересовался ими или имел их – и он перестроил себя, сломал через силу, сделал правильным. Таким как принято. Таким как хотели все остальные. И они тоже были виноваты в том, что сейчас происходило между Стасиком и Виктором Носовым.

Катя открыла спальню мужа, чтобы пригласить его к ужину и застала эту жуткую картину, закричала:

– Извращенец! Что ты делаешь с ребенком!

Стасик отскочил от Виктора, орган которого налился кровью и был готов лопнуть, от накопившегося в нем счастья. Катя с ненавистью смотрела на мужа:

– Одень брюки, псих! Стасик, а ты иди назад к себе в комнату.

Ребенок, который, в сущности не понял ничего из произошедшего быстро побежал к себе и сел за уроки, дав себе обещание никогда не рассказывать маме, что он «играл с хозяином» в странные игры.

Катя прищурилась:

– Что это было? Ты можешь мне объяснить.

Виктор направил на нее свой глубокий и довольный от содеянного взгляд и сказал:

– Я просто перестал подавлять свое естественное начало, чтобы спастись.

В общем все кончилось очень хорошо, не так ли?

26. КАРТИНА НА СТЕКЛЕ

Плотной стеной дождь, подошел к моему окну

Он нарисовал на стекле тебя, и моя тоска вернулась

Я могу всю ночь смотреть сквозь капли

Ты все равно скрываешься там, куда мои глаза уже смотреть не могут…

Current music‑Millenium – Tablou pe sticla.

Здравствуй, мой драгоценный Сьело!

Пролетели дни в заботе и делах, и вот я снова обращаюсь к письму, чтобы ты ни в коем случае не заподозрил, что я забыл о тебе. Ночные образы постоянно смыкаются и формируют какие–то особые картины. Очень приятные и нежные. А в их центре – почти постоянно – ты. Во мне постоянно что–то расцветает в такие моменты – вижу тебя и хочется кричать от счастья, радоваться и прыгать высоко под потолок, не боясь при этом свернуть к чертям ценную люстру, которой, по правде говоря не существует, да и не повесить ее тут, пока это ты не сделаешь.

Не могу, не хочу, не знаю как делать. Не умею перестраиваться и не собираюсь. Хочу плюнуть в лицо тому, кто скажет, что это проходит. Не прошло же до сих пор. А прощать тех, кто откровенно мечтает о том, чтобы я тебя забыл я не стану. Хватит, поигрались и ладно. Теперь новый этап, новая жизнь, возможно новые люди, но лишних пускать не буду.

А моя любовь к тебе, как была внутри, жгла мою душу, так и продолжает. Кстати, Солнышко, сегодня первый день весны. На улице, правда, особо и не пахнет весной – а к концу недели вообще обещают возобновление легких морозов – просто ужас какой–то, честное слово. Скорее бы снег начал таять – от этого появляется неповторимый и нежный аромат весны. Весны нашего счастья вместе.

Еще немного и этот роман закончится, и мой дневник, мои письма вместе с ним. Я честное слово, не могу представить как я буду дальше выпускать свои мысли о тебе в полет без этих писем, этих магических строк и этой страсти. Наверное, стоит разок приехать и посидеть у тебя под окошком, но так чтобы ты не заметил. Посидеть и помечтать. Вспомнить ту весну, когда мы были вместе, ту весну которой все начало рассыпаться на глазах. Эти воспоминания – подобны частям этой страшной боли, охватывающей душу и тело, встряхивающие ее в самый неожиданный момент и подкидывающие вверх. А когда ты взлетаешь надо всем этим, первое что видно – твоя счастливая улыбка, которую я вижу на фото, расставленных по всей комнате. Потому что я никому больше не открою свое сердце. Оно навечно твое.

Я по тебе очень страдаю.

Люблю, милый.

Твой А.

01.03.2010(день)

Ирина и Анастасия оставили молодежь в гостиной за обсуждением музыки и книг, которые им были непонятны и решили уединиться в кабинете, чтобы снова секретничать и говорить в полный голос, не опасаясь, что кто–то неожиданно задаст вопрос и придется выкручиваться:

– Настя, – сказала Ирина, – мне надоело виться на сковородке подобно ужу, каждый раз, когда наши ребята сталкиваются с тем, что мы знаем чуть больше чем они. Не кажется тебе, что им было бы проще, знай они всю правду.

– Не знаю, мама, не знаю, – ответила Анастасия, – каждый раз меня что–то останавливает. Внутренний голос просыпается и говорит – не надо, не стоит им всего этого знать, спать будут спокойнее.

Ирина покачала головой и задумалась:

– Кроме того, – пояснила Анастасия, – тебе так хочется чтобы они поняли, что наша правда может соотноситься с теми убийствами? Они уже нашли какие–то камешки и, главное, ты только не паникуй сразу, но в конвертах с последним камнем убитые получали цветы.

– Что за цветы, – удивилась Ирина.

– Вот именно, мама Ира, – дело как раз в этих цветочках. Гардения, восковой плющ, дипладения и камелия. И я видела эти цветы, мне показал их Тимофей, их Рита собрала.

– Что с ними не так?

– Мама, это цветы из наших комнат. Ведь у нас редкие сорта.

– Как это возможно? – вскочила Ирина, – значит кто–то в доме это творит?

– Мало того, кто–то неумный подкинул в тумбочку Евгению два конверта с камушками. Чтобы мы подумали, что он якобы в списке.

– Настя! С этим надо идти к властям! – четко сказала Ирина, – никто из нас не в состоянии совершать такие ужасные жестокости!

– А ты так уверена в этом?

Ирина застыла:

– Это будет слишком страшным разочарованием для меня. Я бы не хотела в принципе этого знать, если все именно так. Я предпочитаю думать, что это кто–то, кто имел доступ в наш дом.

– Через наш дом, – начала объяснять Анастасия, – проходит не так много людей – все можно просмотреть через камеры видеонаблюдения.

– Какой–то замкнутый круг, – упавшим голосом произнесла Ирина, – ладно, а что нам делать с Носовыми?

– Что ты имеешь в виду?

– Они наши соседи и будут докучать нам постоянно!

– Мам, – покосилась Анастасия, – я боюсь, что ты скажешь что я цинична, но я уверена, что наш загадочный убийца уложит обоих. Если следовать его динамике, то потерпеть их рядом осталось каких–то три месяца.

– Настя, – ахнула Ирина, – и ты так легко об этом говоришь?

– А они не заслужили ты скажешь? Чтобы умереть так же как погибли все остальные? Они заслуживали этого меньше чем эти двое, Носовы совершили очень много зла и должны отплатить за него, я в этом уверена.

– Как бы это не было мне противно, но я вынуждена признать это. Без этих уродов, этот мир стал бы чище…

Кстати, эти самые уроды в этот самый момент очень зрелищно скандалили, переместившись в гостиную. Стасик уже давно спрятался у себя и изображал занятость над уроками:

– Ты самый настоящий урод! – не скупилась на интонации Катя, – попытаться совратить маленького ребенка на такие мерзости!

– И ничуть не жалею, – оскалился Виктор, – в какой–то момент я просто понял, что всю жизнь обманывал сам себя, с того самого момента как по требованию окружающих подавил в себе влечение.

– Я не понимаю… Как это получилось? Что это было? – для Кати все это оказалось сумасшествием с самого начала, и особенно сейчас.

– Катя, – ответил Виктор, – ты ничуть не лучше моей мамы и моего папочки, которые сделали все, чтобы я отрекся от себя.

– Объясни наконец, Витя, – что за бред ты пытаешься до меня донести?

– Я никогда не получал истинного удовольствия, когда спал с тобой, Зиной или любой другой женщиной! Потому что всю жизнь я думал только о том, насколько прекрасны для меня ласки человека моего пола. Я всю жизнь вожделел своих друзей, коллег, сотрудников. Когда я пожимал им руку то старался перенять у них максимум ощущений, ведь это был единственная возможность соприкоснуться с любимым объектом.

Катя упала на диван:

– Витя… Так ты гей?

– Да, Катя. Просто в шестнадцать лет обнаружил, что меня влечет к однокласснику. Это вовремя просекла моя мама, потащила меня по психологам, которые искалечили мое желание, изменили мой разум, но не до конца, потому что заложенное природой не выдавишь до конца.

Катя схватилась руками за голову:

– Господи, какой позор… Что подумают в обществе? И при всем этом, ты позволил нам проделать все это с собственным сыном?

– И сейчас я понимаю, – говорил Виктор, – что совершил страшное преступление по отношению к нему. Если бы я мог его увидеть, то на коленях умолял о прощении.

– Ну попробуй, – раздалось в гостиной и Носов обернулся, – Андрей Спицын стоял на пороге и смотрел на своих родителей с пренебрежением, – я хочу посмотреть как ты это сделаешь.

– Не поняла, – подпрыгнула Катя, – вы хотите сказать? Вы…

– Успокойтесь, Екатерина Михайловна, – сказал Андрей, – просто ваш сын не погиб во взрыве гаража. Он выжил, но к счастью для него все забыл. И вернулся чтобы разобраться во всем. И с вами, мои дорогие в том числе. А то, что я сейчас услышал, меня очень сильно позабавило.

– Сынок, – кинулся со слезами на глазах Виктор, но Андрей остановил его жестом:

– Не приближайся ко мне, – сказал он, – ты искалечил мою жизнь, уничтожил того, кого я убил. Причем отчасти моими руками, а теперь оказывается, что ты сам прошел через такое же и не сделал никаких выводов?

– Я думал, – на глазах Виктора блестели самые настоящие слезы, это уже само по себе было таким нонсенсом, схожим с отменой «Дома‑2» или признанием «Фабрики звезд» самым бездарным изобретением современности, – я считал что ты должен быть правильным. Таким как все. Я загнал всю свою сущность глубоко и скрывал ее от вас всех.

– И не думал о том, что один раз подавив это в своем роду, ты все равно получишь это еще раз, – сказал Андрей, – природу не обманешь.

– Это не природа, – закричала Катя, – это распущенность, развращенность. Этот гордеевский урод тебя развратил, отвернул от нас и разрушил нашу семью. Я так была рада когда он сдох!

– Я и не сомневался, – сказал Андрей поглядывая на продолжающего рыдать Виктора и опустившегося на пол, – я видел тебя тогда и прекрасно помню как ты летала от радости. А мне хотелось умереть.

Виктор пополз на четвереньках в сторону Андрея, остановился у носков его ботинок и сказал сквозь рыдания:

– Сынок, прости меня за то что я совершил, пожалуйста, – и он прикоснулся губами к его ботинкам.

Андрей брезгливо пнул Виктора и оттолкнул его:

– Не смей, слышишь? – сказал он, – мне нечего прощать тебе. Очень просто разрушить жизнь человека, а потом по–идиотски умолять о прощении, ты не думаешь? Разве нет?

– Андрюша! – взмолилась Катя, – он твой отец!

– Всегда этому поражался. Значит, если он меня породил, то ему допустимо вытворять со мной любые безумные вещи, травить меня, а потом я буду обязан его простить потому что он мой отец? Он не отец, он самый натуральный донор спермы, считающий, что его творение должно слепо подчиняться ему и делать все что хочет только он.

– Сынок, прости меня, – продолжал подвывать Виктор.

– Он забыл о главном, – парировал Андрей, – когда понял, что я родился таким же как он, то решил, что я должен быть изуродован так же как и когда–то он сам. Это отец? Это мразь, с которой я не хочу иметь ничего общего.

Виктор уже ничего не говорил, он так и остался лежать на полу и биться в рыданиях:

– А теперь послушайте! – добавил Андрей, – я сделаю все, чтобы вы пожалели обо всем, что совершили восемнадцать лет назад. И я уже не тот наивный мальчик, который легко подвергался вашему психованному влиянию и давлению. У вас не было никаких прав творить все это. Запрещать, уродовать, насиловать мой разум. Вы заплатите нам до последней копейки, даже если для этого вас придется сгноить в тюрьме!

Андрей собрался уходить, развернулся и увидел, что последние слова, а возможно и приличную часть беседы слышала Соня:

– А ты что здесь делаешь? – спросил он.

– Пришла спросить у этих, – холодно сказала она, – посмотреть им в глаза и задать вопрос – как они могли пойти на такой позор. Но все чего мне пришлось услышать вполне хватило. Так что я ограничусь тем, что скажу – мне известно, что вы не родные мои родители. Я рада, что у меня есть брат, – она нежно посмотрела на Андрея, – пусть и по сути не родной, но нас объединяет одно общее несчастье – быть воспитанными вами и вырасти нормальными вопреки ему. Это все что я хотела сказать и более не хочу оставаться в этом грязном доме. Желаю вам удачной вечеринки, и постарайтесь, чтобы гости не утонули в той грязи, которая вас окружает. Пойдем домой, Андрюша.

Соня и Андрей развернулись и вышли из гостиной. Вдруг в гостиную вбежала Вика:

– Что случилось с моим сыном? О каких жутких играх он рассказывает? И что с Виктором, почему он лежит на полу?

– Поясни по порядку, что с твоим сыном?

– Он сидит напуганный в своей комнате, мне сказал, что играл с хозяином, а потом пришла хозяйка и подняла крик…

– Вика…, – сказала Катя, – мой муж…, – она не знала какие слова подобрать, – этот старый педофил склонил Стасика к оральному сексу.

Вика в ужасе обернулась к хозяину и не говоря ни слова вышла из гостиной. В следующий момент Катя умоляла ее остаться, обещала выгнать мужа из дома, но Вика была непреклонна и сказала:

– Для меня мой сын важнее любой суммы денег, – за ней захлопнулась дверь.

Виктор перебрался на диван и понемногу успокоился.

– Предательница, – сказала Катя, – Иуда и предательница. Подлая стерва. Она не сорвет мой триумф. И ты тоже, – она кивнула мужу, – иди умойся, старый пидор.

Катя поднялась и со всем оставшимся в ней достоинством, если это понятие вообще когда–нибудь в ней существовало пошла по лестнице по направлению к своей комнате.

Виктор Носов тоже встал с дивана, и как был – в джинсах и легкой рубашке вышел из дома. На улице уже бушевал шторм, ветер поднимал с земли куски пластика, бутылки, легкие жестяные банки. Сверкала на все цвета радуги молния и гремел на свои лады агрессивный гром, от которого хотелось бежать и прятаться как можно дальше, чтобы тебя не нашли.

Носов приоткрыл калитку своего дома и пошел пошатываясь вдоль тротуара, пока его силуэт вовсе не исчез на горизонте…

Тем временем Соня и Андрей появились в гостиной дома Гордеевых. Соня по прежнему была несколько возбуждена всем услышанным. Тимофей и Женя поднялись им навстречу. Соня сказала Жене:

– Милый, нам надо подняться и поговорить. Втроем.

Тимофей пожал плечами:

– Вот так всегда, все разбегаются и оставляют меня одного.

– Не обижайся, Тим, – сказала Соня, – но это необходимо именно нам троим.

Они молча поднялись наверх оставив его в полном недоумении. Тимофей решил пойти к Марине, чтобы рассказать свежие новости и поделиться тем, что его благополучно оставили ни с чем, так как не все секреты могут быть ему доступны. Марина на этот счет высказала предположение, что иногда могут существовать тайны, которые хочется доверить не всем. Так или иначе, но это немного успокоило Тимофея и он предложил своей крестной сыграть партию в шестьдесят шесть.

Соня, Андрей и Женя ушли в комнату последнего и расселись там по углам.

– И что за секрет вы мне хотели поведать? – начал Женя.

– Дело в том, что Андрей – мой брат по несчастью, – сказала Соня.

– Не совсем понял каким образом, – улыбнулся Женя.

– Все очень просто, – сказал Андрей и грустно улыбнулся, – мне повезло намного меньше. Я, в отличие от Сони – родной сын Носовых, которого они считали давно погибшим и даже похоронили. Правда в закрытом гробу.

– Но как все так получилось? – удивленно пролепетал Женя, – что за странные совпадение?

– Я все вам расскажу, – сказал Андрей, – возможно крестная мне не скажет за это спасибо, но вы должны знать всю правду.

Андрей начал свой грустный рассказ. Все время, пока он говорил Соня и Женя не проронили ни слова, они не знали как все это комментировать и воспринимать. Та старая история заворожила их, схватила и потащила назад во времени, когда их еще не было на этом свете.

Они вдвоем словно вернулись в то время, увидели людей и ситуации, их проблемы и несчастья, их любовь, ненависть, страсть и пороки, которые ими двигали, когда они принимали свои роковые решения в той кошмарной и позорной истории.

За окном продолжала бушевать стихия. Ветер ломал деревья, срывал ветки, они летели встречным потоком и врезались в каменные ограждения разлетаясь на щепки. Весь город попрятался по своим углам и боялся высунуть на улицу носа. По Озерску было передано общее штормовое предупреждение, часть станций метро были закрыты из–за угрозы подтопления. Одна из станций Кольцевой линии, «Богемская» пострадала от рухнувшего на ее стеклянные конструкции дерева, которое пробило несколько окон. Платформа и пути были засыпаны стеклом, а движение на линии было остановлено до ликвидации последствий. Причем найти замену этим особым стеклам было довольно сложно. Хотя никто не мог понять, почему стекла «Богемской» не выдержали, в сущности столь легкого для их прочности удара.

Андрей закончил свой рассказ и Соня перевела дух:

– Я просто не знаю что сказать, – сказала она, – порой судьба поступает с нами очень причудливо и странно.

– А я бы сказал, – добавил Женя, – что она просто заново переписывает одну и ту же историю. Правда не совсем понимаю зачем и как оно так сложилось, что наши истории благополучно повторили все что было тогда.

– И я тоже не знаю, – развел руками Андрей, – для меня это такая же загадка как и для тебя. Наверное дело в любви. Это она над нами шутит, а не судьба. Я совершил ошибки и за них поплатился по полной программе.

– Андрюш, – сказала Соня, – но разве это расплата? Ты нашел любовь. Она к тебе вернулась! И я думаю, что не все потеряно. Можно еще исправить положение.

– Согласен, – добавил от себя Женя, – вам надо встретиться и поговорить. Расставить все точки над i. Без этой беседы ваше расставание просто мучение для обоих. Вы поговорите и все образуется. Я знаю.

– Так что не надо отчаиваться, – сказала Соня, – твоя любовь вернулась! И вы еще будете счастливы.

– Да, – ответил Андрей, – вернулась и потом была утеряна. Ладно, спасибо что выслушали, я пойду к себе.

– Хорошо, – кивнула Соня, – только пообещай мне что не будешь слишком грустить.

– Соня, ты понимаешь, что я не смогу не грустить без него.

– Понимаю, – сказала она в ответ, – но ты постарайся.

– Хорошо, – кивнул Андрей и вышел из комнаты.

Соня посмотрела на Женю и крепко его обняла:

– Милый мой, – сказала она, – если бы ты знал, как я боюсь тебя потерять, мое Солнышко.