Текст книги "Нечего прощать [СИ]"

Автор книги: Антон Кулаков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 38 страниц)

Анастасия поднялась с кровати и накинула на себя легкий халатик из тонкого шелка. Взяла в руки пульверизатор и опрыскала всю растительность в комнате, после чего откинула на одно деление стеклопакет, чтобы проветрить комнату. В помещении еще не осели взвеси жидкости, распыленной на растения. Стоило влаге коснуться листвы как аромат комнаты стал в несколько раз ярче, еще более четким, терпким, волнующим. Что–то в этот момент показалось ей странным, словно зацепилась за острый выступ и больно укололась. Верно – на кусте гардении было пять распустившихся цветков. Вчера утром их точно было шесть. Тот что исчез уже увядал и напрашивался на то, чтобы быть удаленным с куста. Но Анастасия не помнила, чтобы сама удаляла погибающий цветок. Что ж, значит это сделал кто–то из убиравшихся днем в комнате, пока она была на работе. Бутон мог запросто сорваться с материнского растения на пол, а уж оттуда бы точно перекочевал во чрево пылесоса или ведра для мытья полов. Так что ничего особенного не случилось, – успокоила себя на этой мысли Анастасия.

Следующий шаг несложного алгоритма – пустить теплую воду в ванной. Сейчас будет небольшой щелчок, и уже слышно как вода из крана бьет потоком о поверхность, покрытую дорогой эмалью бежевого цвета.

Через несколько минут Анастасия медленно погружается в воду, сбросив с себя халатик и белье. Прикосновение ее тела к бархатной и приятной воде с мятной солью доставляет несомненное удовольствие. Анастасия уходит в воду, так, что видна только голова. Закрыв глаза она немного лежит и расслабляется. Предстоит сложный день и к нему следует основательно подготовиться, сложить в голове все встречи, все нерешенные вопросы, отложить время для непредусмотренных обстоятельств – их ни в коем случае нельзя не предусматривать – будь то падение атомной бомбы или крушение архитектурного департамента, вокруг которого три года назад было столько шума. Теперь можно открыть глаза, взять мочалку, смочить ее гелем и быстро–быстро мыться.

Спустя 15 минут Анастасия уже шустро орудует феном и досушивает непослушные волосы. Звонит внутренний телефон. Фен выключается и берется трубка:

– Слушаю тебя, Евгений, – говорит Анастасия в трубку расчесывая волосы.

– Доброе утро. Ты когда спустишься? – ответил ей голос брата.

– Через три минуты. Давно встал?

– Больше часа назад, Ирина меня разбудила – газету принесла, – Анастасия заметила в голосе Евгения явное беспокойство, но виду постаралась не подавать.

– Что в газете? – сказала она ровным и четким тоном.

– Спускайся, мы в кабинете, – вот тут он уже не скрывает интонационного волнения. Значит точно что–то из ряда вон выходящее случилось.

– Я мигом, – сказала она, выдав уже свое волнение, и стала быстро искать пиджак от строгого костюма.

Оказавшись в коридоре она пошла по галерее вниз, из своей комнаты выглянул племянник Анастасии – Тимофей. В одних трусах и заспанный:

– Тетя, который час? – спросил он сонным голосом.

– Без пятнадцати восемь, – ответила Анастасия, – ты же сегодня вроде бы выходной?

– Я хотел отоспаться, но утром с шести часов все носятся как табун лошадей. Спать невозможно.

– Тиша, я ничего не услышала, – спокойно сказала Анастасия.

– Тетя, сколько раз я просил. Мне не десять лет все таки.

Анастасия отмахнулась от него:

– Иди и спи дальше, вы же сегодня едете на вечеринку?

– Едем. Но сон у меня перебит. Пойду в душ.

Дверь закрылась.

Анастасия вышла в гостиную и столкнулась с Кларой – женой Евгения. Она тоже была чем–то обеспокоена, но не знала, что подняло мужа в шесть утра и что у него за тайны с Ириной:

– Где они? – только и спросила Анастасия.

Клара показала на резную дубовую дверь кабинета и произнесла:

– Ирина вбежала к нам в шесть утра бледная как смерть, разбудила Евгена и они вместе ушли в кабинет.

– Почему они меня сразу не разбудили?

– Откуда мне знать? Мне ничего не сказали, – грустно сказала Клара.

– Спокойно, идите с Мариной завтрак готовьте лучше, как я понимаю Ирина сегодня вне готовки, – сказала Анастасия и пошла к кабинету.

– Тебе как обычно? – спросила Клара ей вслед.

– Погоди, – Анастасия остановилась и развернулась к ней, – кто вчера убирался в моей комнате?

– Вчера? – удивилась Клара, – вчера не делали уборку, ее сегодня собирались после завтрака делать. У нас же…

– Проехали, – ответила Анастасия, – значит, я сама ошиблась.

– Понятно, а с завтраком тогда что, – снова спросила Клара уже повернувшуюся к кабинету Анастасию.

– Клара, сколько раз я говорила – что подашь, то и съем, это у нас дети выпендриваться с пищей любят. А я тебе за любой завтрак буду благодарна.

Клара улыбнулась и пошла вокруг чаши с бананом, упиравшем свой ствол почти под самый потолок, к небольшой дверце, которая вела на кухню. Ей было 39 лет, она на год младше своего мужа Евгения. Во многом Клара походила на Анастасию. Чем–то внешне, чем–то в характере, но решительности ей точно не доставало. Там где старшая сестра мужа принимала решение во мгновение ока, жена могла колебаться очень долго и боялась сделать что–то не так и ошибиться. Даже решаясь на брак с одним из самых завидных женихов Озерска она долго и плотно думала на сей счет. А вдруг что не так получится. Неудивительно, что под каблуком Анастасии (в хорошем смысле разумеется) помимо брата очень скоро оказалась и его жена, которая, по правде говоря, на сей счет много и долго не комплексовала – у нее была некоторая свобода действий, но в большинстве случаев нахождение «под каблуком» предлагало собой такое количество удобств, что лишение части свободы нивелировалось само собой.

Клара вошла на кухню, где вовсю орудовала у плиты Марина – невысокая, немного полная женщина с короткими светлыми волосами, пухлыми щеками и добрым взглядом зеленых глаз. Женщина эта не являлась прямой кровной родственницей Гордеевых, однако жила в этом доме на правах члена семьи и вела в доме хозяйство. Мать Марины приходилась лучшей подругой бабушке Гордеевых. Своих детей у нее никогда не было и всю свою жизнь она посвятила воспитанию сначала старших Гордеевых, а потом и младших, которых воспринимала как своих родных внуков. Кстати они принимали ее как бабушку без каких–то кивков в сторону того, что никакой родственницей Марина им не приходилась.

Клара обратилась к Марине с логичным вопросом:

– Что мы будем сегодня делать, есть ли план?

– Нет никакого плана, – ответила Марина, – за это всегда отвечала Ира, а ее тут нет, как видишь.

– Тогда придумаем что–то свое не отталкиваясь от ее планирования.

И женщины принялись стряпать завтрак. Отсутствовавшая на кухне Ирина находилась в этот момент в кабинете вместе с Евгением – младшим братом Анастасии. Скурпулёзное планирование меню для домашних было приветом от деятельности Ирины – до пенсии она работала главным бухгалтером – так что многие недочеты в сегодняшнем завтраке грозили серьезными проблемами для устоявшегося учета продуктов на кухне Гордеевых.

Ирина была невысокого роста, носила стильные круглые очки и выглядела несколько старше своего возраста – но при этом не рассыпалась на ходу как медлительная и немного неповоротливая Марина. Она могла себе позволить энергичный день, а потом поваляться часик другой перед телевизором и отдохнуть.

Дверь кабинета отворилась – вошла Анастасия. По лицам Ирины и Евгения она поняла – произошло что–то из ряда вон выходящее. Ирина стояла у окна и смотрела в сад – утреннее солнце постепенно накрывало газон вокруг дома и хаотично разбитые клумбы, встречавшиеся тут и там. Высоких деревьев на участке Гордеевых не было – дому еще не было и двадцати лет.

– Утро, – отрезала Анастасия, – что у нас случилось?

– Утро, – отозвался Евгений, – смотри сама, – сказал он и придвинул к ней страницу газеты с жутким фото.

Анастасия взяла газету в руки и пробежала по строчкам глазами. Несколько секунд она молчала, потом отложила газету на стол и опустилась в кресло, тяжело вздохнув:

– И это всё? – спросила Анастасия, – из этой жуткой смерти вы раздули не пойми что?

– Но Настя, – вмешалась Ирина, – ты же знаешь кем она была.

– Оставьте, мама Ира, я прекрасно помню кем была эта лживая сучара до пенсии. И положа руку на сердце, я бы памятник заказала тому, кто с ней это сделал.

Повисла пауза.

– И не смотрите на меня оба такими осуждающими взглядами, – сказала Анастасия посмотрев на брата и Ирину, – вы сами того же мнения. Ну завелся маньяк новый в городе, ну попалась ему под руки эта престарелая дрянь. Что с того?

– Настя, – произнес Евгений, – мы только хотели бы знать.

– Догадываюсь ЧТО. Не я ли заказала этот фарш?

Евгений кивнул.

– Увы, – сказала Анастасия, – это не я. Хотя признаю, этот маньяк неплохо ее обработал, – она взяла снова газету, – сколько олова он в нее залил? Почти пять литров? Хотела бы я знать где он столько достал. Евген, не смотри на меня так, ты же понимаешь, что если бы это задумала я, то мне бы хватило денег все оформить чисто и без подозрений, – а тут – пошлятина какая–то детективная. Причем тело то выбросил так, чтобы его нашли как можно скорее. Я вас убедила?

– Не совсем, – сказал Евгений, – но здравый смысл в этих рассуждениях есть.

– Я отказываюсь это слушать, – всплеснула руками Ирина, – вы послушайте о чем вы тут говорите! Человека убили! Причем жестоко.

– Мама! – начала терять терпение Анастасия, – ты сама то себе признайся, что ты бы сама с ней с радостью это сделала! Может ты еще бросишься предупреждать остальных?

– Нет, – ответила Ирина, – потому что я боюсь, что это кто–то из вас двоих.

– Хорошо, Мама, – ответила Анастасия, – по крайней мере я буду знать, что ты не будешь ему мешать. Но согласись, что он действует очень необдуманно и нагло. Вспомни столь любимые тобой детективы. Ты не думаешь что его могли с этим трупом сцапать уйму раз. Или ты считаешь, что он ее фаршировал оловом прямо возле гидроэлектростанции, а олово плавил в алюминиевой кастрюле над специально разведенным костром?

Ирина молчала. Она боялась своих мыслей больше всего, за эти годы эта семья стала для нее такой родной и близкой, что ей претила любая мысль о том, что эти люди могли совершить любое злодеяние.

– Кстати, Мама, ты оставила завтрак на Марину и Клару?

– Да, – ответила Ирина и тут ее саму осенила что именно хотела этой репликой донести до нее Анастасия, – о нет.

Ирина пулей вылетела из кабинета и понеслась на кухню.

– Кажется учет продуктов придется переделывать капитально, – сострил Евгений, – представляю чего они там сейчас наделают.

– А я не боюсь, – ответила Анастасия, – все трое умеют готовить, включая твою супругу. Только мама Ира слишком любит все считать по старой памяти.

В столовой собрались молодые представители семейства Гордеевых – сын Евгения, пятнадцатилетний Антон, и внуки Ирины – Тимофей и Женя. Все трое были сильно озадачены отсутствием за столом старших, и что самое странное – отсутствие непосредственно завтрака на столе.

Антон методично складывал из зубочисток странную фигуру сосредоточено отслеживая четкую геометрию построения и настолько углубился в эти действия что не замечал ничего вокруг. Как верно заметила в свое время Марина – Антон точно повторял собой покойного брата Анастасии и Евгения, тоже Антона, который умер от рака больше 20 лет назад. Те же манеры, та же педантичность, порой маниакальная (именно Антон–старший заразил этим свойством Ирину, и от нее эта особенность перешла к Антону–младшему). Само собой на славу потрудилась и генетика – детские фотографии Антонов можно было различить только сравнивая даты съемки и их изношенность. Сочетание внешнего сходства и подозрительно точного копирования характеров позволяло предположить, что природа подшутила над Гордеевыми, а может наоборот – позволила восполнить горечь утраты. Анастасия в свое время заметила, что сомневается в том, что Антон бы вырос таким, если бы его тезка не умер. При всем этом выглядел Антон гораздо старше своего возраста, зачастую ему продавали алкоголь в тех магазинах, где принимали за ребенка Женю(который старше его на 2 года). Этим качеством Антон активно пользовался, правда, в основном, в мирных целях.

Тимофей и Женя значительно от него отличались. Тимофею было уже двадцать четыре, он совмещал обучение в аспирантуре (изучал никому не нужные угро–финские языки) с работой в компании Анастасии, преимущественно переводческого плана. Молодой человек не создавал родственникам проблем – наркотой не баловался, пьяным домой его не привозили и всю жизнь он изображал из себя правильного пай–мальчика, хотя по сути из него мог вырасти сорванец с кучей проблем, но некоторые события, случившиеся в детстве сильно сломали и изменили его характер. Но правильным педантом зацикленным на учебе и бесконечном сидении дома и в Интернете Тимофей не был. Его привлекали вечеринки, девочки(правда ни одна надолго не задерживалась), он позволял себе иногда выпить – но совсем чуть чуть.

Брат Тимофея по матери Женя семнадцати лет уже заканчивал школу и собирался поступать на факультет экологии. Никто в доме никогда не говорил Жене ничего поперек и он охотно этим пользовался. Если уж думать о том, кого Гордеевы умудрились избаловать максимально – так это Женя. Так уж получилось, что по факту рождения у него оказалось четыре мамы и один папа. Воспитывать пытались все. Нельзя сказать, что из Жени получился избалованный, капризный и истеричный ребенок, но усидчивости Тимофея, педантичности Антона в нем не было. Зато Женя считал себя романтиком, но с девушками ему не везло. Чаще всего все обваливалось в самый последний ответственный момент.

Подводя итог можно сказать, что молодое поколение Гордеевых (хотя Тимофей носил фамилию бабушки – Левин) было разнообразным, многообещающим, и с некоторыми исключениями – без проблем. Когда молчание Антона за столом уже достигло апогея братья бойко обсуждали предстоящую в этот вечер огромную вечеринку, организуемую школой по случаю очередного выпуска.

– Тооон! – позвал брата Женя, – отвлекись от своих зубочисток. Вопрос есть.

– Я кажется знаю, что ты хочешь спросить, – не поднимаясь от своих конструкций сказал Антон продолжая раскладывать палочки на скатерти, – я боюсь, что не хочу туда идти.

– Антон, – сказал Тимофей, – выпускной вечер бывает один раз в жизни!

– И что? Вот почему меня должно тянуть туда где мне совершенно неинтересно.

– Ну там все наши будут, – сказал Женя. Антон учился с ним в одном классе, поскольку начальную школу он прошел за один год экстерном с бригадой домашних учителей и бабушек.

– Жень! Я сколько тебе раз говорил – мне с ними скучно. Все наши девочки думают только об одном, а мне на это смотреть противно.

Тимофей посмотрел на брата и удивился:

– Тебе противно смотреть на девушек или на то что они делают?

– И на то и на другое.

Тимофей и Женя переглянулись. Женя решил вставить свои пять копеек:

– Ей богу, Тон, ты уже достал всех своим отвращением к девчонкам. Ты меня беспокоишь этим.

– Чем? – спросил Антон не отрываясь от своей фигуры, на которую он уже извел три упаковки зубочисток.

– Они тебя что, совсем не привлекают? – спросил Тимофей.

– Все девушки вызывают у меня отвращение. И не подумай что я придумываю, – сказал Антон, – я пытался смотреть те видео, что ты прячешь в нижнем ящике стола.

– Что?! – Тимофей вскочил со стула, – когда ты успел?

– Код к замку надо было лучше придумывать, ей богу. Думаешь я один знаю как пишется «Эстония» по–эстонски?

Тимофей опешил:

– И что ты там смог увидеть?

– Мерзость, вот что. Это интересно смотреть, разве что для увеселения от ограниченности авторов. Так что расслабься – не нравится мне весь этот хоровод женских привлекательностей. Уж очень они банальны, на мой взгляд. Не мое.

Женя посмотрел на брата и сказал:

– А ты так гордился своей коллекцией порно.

Тимофей парировал:

– Да там лучшее, что можно только раздобыть. Оно столетнего старика поднимет и поставит так, что его желанием можно будет забивать гвозди.

– Значит я старик, – ответил Антон, – потому что твои мегафильмы не вызвали у меня ни грамма восторга. Ни капельки. Я на кухню – пойду спрошу когда будет завтрак.

Антон не успел встать из–за стола, как появились Марина и Ирина с подносами:

– Мальчики, помогите нам на стол накрыть, – сказала Марина.

Все трое, как по команде бросились на кухню. Ирина остановилась возле фигуры, выложенной на скатерти зубочистками. Она долго смотрела на эти формы и не могла понять, что ей все этот так живо напоминает. Но много времени на измышления у нее не было вовсе – так как вся семья через час должна была разъехаться кто куда – кто в школу, кто в университет, а кто и на работу.

– Бабушка Ира, – сказал появившийся Антон, – я уберу это.

– Не надо, – сказала Ирина, – я потом сама уберу. Пусть останется.

Антон пожал плечами и возражать не стал. Семья занимала места за столом. Последними пришли вызванные из кабинета Анастасия и Евгений. Завтрак в доме Гордеевых никогда не проходил в гробовой тишине, это утро было не исключением:

– Во сколько вы поедете? – спросила Анастасия Тимофея.

– В пять часов из дома выезжаем, в пробки, думаю что не попадем.

– Езжайте по окружной, – вставил Евгений, – там до семи свободно.

– Я примерно так и думал.

Клара размечталась:

– Как я завидую всем вам. Вечеринки, выпускной, как будто это было со мной вчера, – Клара мечтательно подняла глаза, казалось еще чуть–чуть, в комнате заиграет вальс и она вместе с супругом начнет кружить вокруг стала. Настолько романтичным был ее настрой.

– Дорогая, если ты так соскучилась по вечеринкам – что мешает тебе поехать с ними, – подшутил Евгений. Картинка с вальсом быстро рассыпалась. Клара вспомнила сколько ей лет и представила себе, как она на вечеринке, вокруг нее молодежь и все ржут – бабушка! Бабушка!

Клара отмахнулась от мужа. Такие мысли ей нравились гораздо меньше. Но эту комедийную картину быстро разрушили самым бесцеремонным образом. Причем совершил этот тот представитель семейства, от которого все меньше всего этого ожидали:

– А я туда не поеду, – сказал Антон. Все старшее поколение уставилось на него пятью парами удивленных глаз. Над столом повисла тягучая пауза.

* * *

Окраины Озерска застроены разнообразными высотками спальных районов. В основном все такие образования уже давно слились один с другим в один большой город, однако району, о котором пойдет речь далее так не повезло. Отброшенный на дальнюю восточную окраину поселок Клин долгое время был тихим пригородом, с одним автобусом раз в полчаса до ближайшего метро и хлебозаводом, ради которого поселок и построили. Все жилые строения не выше пяти этажей и располагались на небольшом пятачке вокруг трех узких улочек.

Но недолго длилась жизнь провинциальная и вскоре вокруг скромных невысоких домиков сначала выросло метродепо, а потом как грибы начали расти высотки. Население района выросло примерно в четыре раза, увеличилось количество школ, детских садов и все это компактно расположилось севернее старого поселка. С юга старые дома были обрамлены несколькими девятиэтажками. Самые новые высотки Клина построили всего семь лет назад – а наш путь именно к одной из них – на улицу 1‑ю Клинскую, в дом номер 30, квартиру 270, расположенную под самой крышей, на 22‑м этаже дома улучшенной планировки.

Полине Гнидовой не везло во многом. За удачную фамилию ее дразнили в школе, потом – когда преподавала в университете, и даже в бытность прокурором – короче всю жизнь. Поэтому выделение ей отдельной трехкомнатной квартиры, пусть на последнем этаже, пусть на выселках (но в семи минутах от метро, которое к моменту переезда было уже открыто!!!) стоило воспринимать как редкий, но очень удачный подарок жестокой судьбы. Но это отличная альтернатива для нее, ее дочери и внучки. Ведь до этого им приходилось ютиться в самом центре в пятиэтажке на Соборной улице в коммунальной квартире на пять семей. Потом дом решили перепланировать, сделать дорогие квартиры, а коммуналки расселить по новым спальникам. К слову – именно Полине Гнидовой повезло больше всех с переселением в Клин, потому что большинство соседей отселили в Западное Орешниково и Матюшино, где метро не было открыто до сих пор.

Но не может вести все время – новые школы спальных районов обладали серьезным минусом – туда набирали людей практически без разбору и потому образование там оказалось очень слабым. Как итог – внучка Наденька, звезд с неба не хватавшая, но и абсолютно тупой не бывшая, была вынуждена остаться в элитной 77‑й школе (которую и заканчивала в этом году), но кататься в центр из Клина, причем первое время с несколькими пересадками, так как линии в Озерске строились частями и зачастую один радиус объединялся с другим временно.

В свои шестьдесят три Полина была заслуженным работником юстиции, и вроде бы, никакими своими деяниями, кроме фамилии, не могла быть награждена такими дочкой и внучкой.

Зина Гнидова в школе слыла серой мышкой, была самой крупной в классе и похвастаться волшебной женской красотой не могла. Подруги за спиной считали ее страшилой, а те что покорректнее говорили, что «зато у девочки золотистые волосы, которым можно позавидовать». Да, волосы там и вправду были очень красивые, но во всем остальном очень крупная Зина не прельщала своих сверстников. Мальчики что повоспитаннее говорили, что Зина очень милая. А те что понаглей и брутальнее заявляли, что на такую волосатую кобылу у них не встанет, даже если ей на голову одеть бумажный пакет, с приклеенной рожей Джулии Робертс. Свой характер и манеру идти до конца по трупам всегда скрывала, причем очень тщательно – все учителя не могли нарадоваться за Зиночку–отличницу, она делала успехи, но они были скромными, поскольку умственно Зина конечно выдавала свой максимум, но на общем уровне любая ее одноклассница могла выдать этот максимум, если бы не ленилась. Как у всех некрасивых «волосатых кобыл» у Зины было много подруг, поскольку она не могла быть у них объектом зависти. Подруги были такие же серые мышки с амбициями. В отличие от подруг и учителей Полина прекрасна знала двойное дно своей дочери и смиренно молчала, потому что управлять ею не могла и умоляла высшие силы, чтобы то же самое не случилось с ее внучкой Наденькой.

Куда там. К седьмому классу – самые красивые волосы в классе, пожалуй даже эффектнее чем когда–то у мамочки, кучка подружек, таких же страшилок как она сама. И тот же страшный характер умело прячущий истинную мерзость где–то очень глубоко. Те же отзывы учителей, будто скопированные на ксероксе, в общем полный повтор. Но было отличие. Все таки Надя была умнее и хитрее матери, и была уверена в том, что поступит на свой филологический без проблем. (Зина поступила туда только с третьей попытки, проработав два года официанткой в кофейне – там то она и нагуляла Наденьку). И Надя слишком хорошо знала чего хочет. А Зина, к ужасу Полины, не замечала всего этого, и недостатка в этом не видела. Напоминать дочери о том, как она сама была наказана за такой подход к жизни, бесполезно – не поймет и не проймет в нужном объеме.

Надя была на прекрасном счету у своего репетитора по венгерскому и финскому – Тимофея Гордеева – и жутко хотела прорваться в его богатую и респектабельную семью. Как раз в этот день ей предоставлялся волшебный шанс – на празднике по случаю выпускного, куда она и две ее подружки Соня и Рита, попадали исключительно благодаря Тимофею, она намеревалась познакомиться с одним из братьев Тимофея. На обоих ею уже было собрано солидное досье и все зависело уже от самих братьев – кто первый купится, того она и окрутит. Именно поэтому с самого утра Наденька носилась между своей комнатой и ванной накручивая волосы, делая на лице маску и прочие женские хитрости. А уж выбор туалетной воды – о, это были адовы муки.

Когда Наденька в очередной раз пронеслась в ванну Зина с кухни поинтересовалась у дочери:

– Надюша, куда ты сегодня собираешься?

Ответа не последовало. Зина подошла к двери в ванну и услышала как шумит вода, Надя смывала очередную маску для лица. Дверь приоткрылась:

– Что, мамочка?

– Куда ты сегодня идешь?

– У Сони вечеринка.

Двери захлопнулись. Зина вернулась на кухню к недопитому кофе. Полина откинулась в своем кресле и перелистывала газету:

– Куда собирается наша бестия? – спросила Полина.

– Мама! Я прошу тебя. Надей гордится вся школа, – стала злиться Зина.

– И что? Тобой тоже гордилась, – напомнила Полина.

Зина смерила мать укоряющим недовольным взглядом – могла бы и не напоминать лишний раз. Полина в ответ углубилась в газету и более дочери ничего не отвечала. Так завершался любой разговор старой женщины по поводу внучки – все сводилось к тому, что у Полины паранойя и начинающийся старческий маразм, обостренная подозрительность.

Зина допила кофе, оставила чашку в мойке и подошла к окну. Несмотря на улучшенную планировку кухня была довольно тесной. Настолько, что втроем на ней было уже не развернуться. Зина взяла лейку и стала машинально поливать полудохлые фиалки, стоявшие на подоконнике и всем видом умолявшие хозяев, чтобы те поскорее отдали их в добрые руки. Но Гнидовы цветочный язык не слышали и не умели его понимать – большая часть цветов в их квартире подыхали за месяц. А фиалки просто десять лет никто не пересаживал, они переехали еще с Соборной улицы и являлись героическими долгожителями.

А вот вид из окна – да, это была главная ценность – огромный лесопарк, отделявший Клин от Восточной промзоны, но по прямой до этих труб было около полутора километров и они практически не попадали в общий пейзаж, так как располагались четко в левом углу и то, очень маленькой частью большой серой трубы ТЭЦ. А все остальное пространство занимал Его величество Лес, который не пересаживали при постройке города – то есть это был самый настоящий реликтовый лес. Прямо у подножия двадцатидвухэтажки пробегала, облаченная в гранитную набережную окультуренная речка Клин, которая в догородские времена была уже раза в три и очень мелкая, с чистой и холодной водой, но после постройки ГЭС уровень всех рек на территории города поднялся и Клин смогла закрыть собой небольшую акваторию, сделанную для нее в граните.

Зину перехватило странное беспокойство. Ее начали мучить воспоминания, дом на Соборной. Странная боль внутри. Но она ее отмела, так же как отмела тогда стыд, отвращение и все остальное. Теперь Она ДРУГАЯ. У нее иные цели.

– Зина, посмотри сюда.

Мать опять прочитала в газете какой–то ужас. Зина отвлеклась от пейзажа за окном, приоткрыла форточку и повернулась к Полине:

– Что, еще один маньяк?

– Да, Ты только посмотри! – Полина подала Зине газету. Это лицо Зина сразу узнала. Слишком хорошо она ее запомнила.

– Наталья Борисовна Двуликова! – вырвалось у Зины. Сколько лет она не слышала этого имени.

– Ты почитай что с ней сделал этот изверг! – проскрипела Полина, – я как себе представлю, так тошно становится, как нормальный человек может такое сделать. Нет. Это сделал ненормальный, психопат.

– Господи, но кто это мог быть?! – Зина лихорадочно бегала глазами по строчкам и не верила в то, что такое возможно, – зачем все было делать так жестоко.

– Это жестокий мир, Зинуль.

– Но всему есть свой предел! – Зина бросила газету на стол фотографией вверх.

В очередной раз выскочила из ванной Надя и забежала за соком на кухню:

– О! – удивилась она фотографии, – кто это ее так?

– А ты ее откуда знаешь? – ужаснулась Зина.

– Мам. Ты бы запоминала моих подруг – это же Наталья Борисовна, директриса из школы где Сонька учится. Мы же еще вместе приезжали к нам, и я тебе про нее рассказывала о том, какая эта еврейка зараза.

– Надя, при чем здесь то, что она еврейка?

– А при том, – ответила Надя, – у нее все любимчики были сплошь еврейчики. Представляешь? – Надя снова вперилась в газету, – так ее убили? Ну я не удивлена совершенно.

Полина и Зина молча уставились на нее абсолютно ошалелыми взглядами.

– Мам. Ну ты себе можешь представить какой это был монстр в юбке? Она же стольким жизнь испортила. Вот тебе и конец, жестокий и беспощадный.

Женщины продолжали строить из себя соляные столбы.

– Ну что вы на меня так смотрите, я не понимаю? Я рыдать должна что эту жуткую тетку убили? От нее Соня два раза в слезах уходила. Она совсем не в себе последнее время была!

– Надя… Человек умер. У нее наверное семья была, – сказала Полина.

– Бабушка, в нашем городе почти десять миллионов жителей. Как ты думаешь сколько из них умирает каждый день? Много? Если я буду плакать над всеми – у меня глаза закончатся и высохнут. Я вас убедила?

– В будущем все таки будь более мягкой с такими вещами. По крайней мере с нами, – сказала Зина.

– Мама, тебе напомнить любимую бабушкину байку о ее последнем деле в суде? По моему ты сама ржала в голос, когда про это читала.

– Все, проехали, – ответила Зина, – мы правда слишком близко к сердцу это приняли.

– Ладно, – она чмокнула маму, – я побежала к косметологу к метро. Ты проспонсируешь?

– Возьми в бочке, – ответила Зина, – во сколько ты вернешься с вечеринки?

Надя побежала в комнату и крикнула:

– К утру.

Стоит рассказать об этой бессмертной байке и суде, в котором Полина последний раз была государственным обвинителем. Одна молодая девица, вероятно с полным отсутствием мозгов, была брошена мужем. Не выдержав сей трагедии, она бросилась под землю и на станции «Велижская» изобразила птичку, прыгнув под влетающий на полной скорости состав. Но девица прыгнула так высоко, и весила так много, что вместо встречи с колесной парой и возведения себя в статус фарша она выбила своей тушкой лобовое стекло и оказалась в кабине машиниста. Девушка осталась жива и подала в суд. Поскольку машинист не стал тормозить – он подогнал состав до отметки первого вагона и только потом объявил, что состав следует в депо. Девица упирала на то, что он не собирался тормозить в принципе, хотя обязан. А машинист держал линию, что он не успел затормозить – все произошло мгновенно. Потому он и продолжил тормозить в обычном режиме. Были очень жаркие споры, хотя, конечно, за спиной гораздо больше было откровенного смеха. Тот процесс даже окрестили разборкой сексистов с феминистками. Но суд девица проиграла. А потом была вынуждена заплатить по ответному иску кучу денег. В итоге она снова побежала на «Велижскую» и на сей раз не выбила лобовое стекло, а таки была возведена в степень фарша. Раз и навсегда. Полина всегда жалела эту девушку. А Надя и Зина – машиниста. Вот вам и последствия, как говорится.

Зина повернулась к матери, и та развела руками – мол, сама виновата доченька – вспомни как пожалела машиниста. Через мгновение Надя выбежала из комнаты матери держа в руках две тысячные купюры. Пара движений в прихожей, хлопок дверью и по квартире прошла легкая дрожь и шум – это поехал лифт, шахта которого примыкала прямо к санузлу. Каждый раз вызывая лифт образовывался шумовой столб и вибрация, которую можно было сполна ощутить в любом уголке квартиры Гнидовых.