Текст книги "На пороге зимы (СИ)"

Автор книги: Анна Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 37 страниц)

Шкатулка вернулась на своё место в столе. Элеонора встряхнула плечами и окликнула служанок:

– Принесите тавлут.

– С кем желаете сыграть, госпожа? – Грета положила на низкий столик ларец с деревянными фишками и расставила их на игровом поле.

– Одна.

Элеонора смешала фишки и принялась расставлять в нужном ей порядке. Шорох костяных кругляшей о полированное дерево успокаивал, расчерченное клетками поле упорядочивало мысли.

Оллард прав: правительнице-южанке нужна крепкая опора. Расположением лиамцев она заручится, снизив налоги и вручив ещё больше богатых подарков. Северному Пределу уступит некогда спорную часть леса. Жители Эслинге будут верны ей как матери наследника, для них она наконец станет частью рода Тенрика. Восток… Чтобы покорить восточные земли, нужен сильный и талантливый военачальник. Рамфорта она потеряла. Теперь и сотник Гантэр лежал в лекарской, не приходя в сознание. Оставался Ардерик. Этот вот-вот будет привязан крепче некуда, но где взять для него людей?

Тенрик… Кругляш, ненароком поставленный на ребро, качнулся и покатился бы, сбивая другие фишки, но был подхвачен ловкой рукой. Разговор с Тенриком нужно продумать до слова, иначе не миновать беды. Впрочем, Элеонора знала, чем его взять. Затем она сгребла в горсть сразу пять фишек. Служанок давно пора пристроить за достойных людей, благо за восемь лет можно было забыть оставленные на юге привязанности.

Кругляши скользили по доске с лёгким стуком. Сдвинув брови, Элеонора переставляла их так и этак, строила связи и продумывала ходы, пока не осталась довольна. Коснулась самой тёмной фишки и задумчиво уставилась на неё. Как же так вышло, что последнего наследника Оллардов послали на Север в разгар зимы и войны?..

***

Деревянная лестница привычно скрипела под весом Тенрика, пока он поднимался к жене. Уютный звук напоминал о временах, когда с семьёй удавалось поддерживать подобие мира и война казалась немыслимой. Служанки встретили его сдержанными поклонами. Тенрик прошёл мимо них, не взглянув.

Он не сразу увидел жену: заблудился взглядом в полузабытой комнате среди старой материнской мебели. Она сидела над кругляшами тавлута, и взгляд у неё был цепкий, хищный.

– Думаешь, если променяешь свои шахматы на северный тавлут, люди станут тебя уважать? – усмехнулся Тенрик.

– Вас это не касается, – отчеканила Элеонора. – Зачем вы пришли?

Церемонное «вы», гневный взгляд, белизна вокруг плотно сжатых губ. Тенрик смотрел на жену и не узнавал. Она будто поблекла, как дешёвая безделушка, растерявшая позолоту. Присмотревшись, Тенрик заметил, что так и было: простое платье вышито лишь по подолу и вороту, волосы тоже убраны попроще, без золотых нитей и украшенных драгоценностями шпилек.

– Маркграф велел нам помириться, – выговорил он через силу, так жалко звучала фраза.

– Передайте, что его повеление исполнено. У вас всё?

Бледное лицо, трепещущие крылья тонкого носа, излом тёмных бровей. Пожалуй, Тенрик давно не видел жену такой. Верно, злится, что Шейн остался в живых.

– Смотрю, вас не слишком радует победа, – бросил он, поворачиваясь к дверям. И услышал яростное, сдавленное шипение, так не похожее на привычный нежный голос:

– Радует?! Я ненавижу вас. Будьте вы прокляты, грязный, подлый обманщик!

Губы Тенрика тронула улыбка. Похоже, Эйлин верит, что это он придумал подменить брата! Что ж, стоило пережить эти страшные дни, чтобы увидеть, как её милое личико исказили гнев и отчаяние.

– Весьма рад, что вы приписываете мне такие заслуги, – ответил он.

– Разумеется вам, кому же ещё! Вы обманывали меня восемь лет – подло, бесчестно, недостойно мужчины! И именно сейчас, когда моё положение и без того тяжело, вы… Ах, убирайтесь!

Она поднялась и, ломая руки, прошла к окну. Отвернулась, тонкие плечи вздрогнули. Тенрик прошёл следом, недоумевая.

– Я вас обманывал – восемь лет?

Элеонора не обернулась – уставилась в заплетённое морозным узором стекло и зло выплюнула:

– Я жду ребёнка.

Слова упали не камнем – целой стеной. Тенрик сжал кулаки.

– Как вовремя вы решили выполнить свой долг, – раздельно произнёс он. – Вам удалось то, что не удавалось свершить ни одной женщине – зачать от барона Эслинга.

– Не смейте потешаться надо мной! Я не желаю носить ребёнка предателя!

– Нет, это ты послушай, – Тенрик сгрёб жену за плечо, развернул и прижал к стене. – Думаешь, я слепой? Не видел, как ты крутила хвостом перед наглецом-сотником, как кобыла в охоте? Думаешь, хоть на миг поверю, что это моё дитя?!

Элеонора высвободилась резким движением. Лицо кривилось в гримасе, она закусила губу, но не сдержалась и закрыла лицо руками. Слёзы не закапали – полились на платье, оставляя мокрые дорожки.

– Ты набитый дурак! – всхлипывала она. – Прожил со мной восемь лет и не понял ничего, совсем ничего! – Открыла лицо, здоровой рукой схватила Тенрика за полу, а кончиками пальцев, выглядывающими из-под повязки, указала на собственный ворот, где расцветали вышитые ландыши. – Моему роду пять сотен лет! Да ты хоть знаешь, кто сватался ко мне?! Достойнейшие люди Империи! И смеешь говорить, что я могла лечь – с ним?! Да я с тобой ложилась через силу, забери тебя тьма!

Её голос сорвался, захлебнулся слезами. Тенрик в изумлении смотрел, как её красивое лицо кривится в отчаянной гримасе. Эти слёзы, заломленные руки, набрякшие краснотой веки… Взгляд вернулся к цветкам на вороте, нежной шее, упругой округлости груди… По телу прокатилась жаркая волна – нет, страсть давно отгорела, Тенрик не желал эту женщину больше, но в нём ожила торжествующая радость от того, что обладал её молодостью и красотой – в пику лощёным столичным юнцам, что вились за ней до самого отъезда на Север. А следом отозвалось позабытое, наболевшее, старательно похороненное: если и правда ребёнок его? Перечеркнуть бы все слухи, насмешки, хлёсткие слова отца, откровенные издевательства Шейна, который хвалился ублюдками лет с семнадцати – мол, сильна северная кровь, отмечает истинного наследника рода…

Истинного наследника.

Элеонора всхлипнула в последний раз и приложила к припухшим глазам платок.

– Убирайтесь. Я не желаю вас видеть, – процедила она.

– Вы в моём доме, баронесса, – медленно проговорил Тенрик.

– Я уеду, – упрямо возразила она.

– Ты никуда не поедешь.

Элеонора опустила глаза. На миг Тенрику почудилось, будто в них вспыхнуло торжество, но во вновь поднятом на него взгляде не удалось прочесть ничего, кроме ненависти.

– Если вы сохранили ко мне хоть каплю уважения, уходите, – процедила она. – И должна предупредить вас, что не желаю продолжать род предателей. Я восемь лет просила, нет, умоляла вас подарить Северу наследника! А вы так грубо посмеялись надо мной!

Тенрик толчком впечатал её в стену:

– Ты доносишь это дитя. Не доносишь – выгоню в лес в чём есть. Родишь и поглядим, на кого оно будет похоже. Тогда и поговорим.

***

За Тенриком хлопнула дверь, Элеонора перевела дух и опустилась прямо на пол, уставившись в стену невидящим взглядом. Механически вытерла слёзы. Их почти не пришлось вымучивать, достаточно было вызвать в памяти слова матери: «Эслинг? Но это же ужасный мезальянс, дорогая». Восемь лет назад временная утрата титула казалась достойной платой за Север, но с каждым годом было всё труднее гасить жгучую обиду за то, что оставшиеся на юге подруги носили достойные, прославленные имена. А сколько копился невыносимый стыд за увальня-Тенрика перед имперцами…

Элеонора поднялась и толкнула дверь гардеробной. Было трудно дышать, нижняя рубашка противно липла к телу. Стараясь не шуметь, Элеонора достала из сундука свежую рубашку, вернулась в спальню и позвала служанок расшнуровать платье, чтобы прилечь. Разговор с Тенриком лишил её последних сил. Но она выиграла главное – время. Значит, уладит и всё остальное. Прежде чем прикрыть глаза, Элеонора вызвала в памяти доску с игральными фишками, где крупный кругляш занял своё место.

Спустя полчаса Элеонора стояла на пороге своих покоев – посвежевшая, аккуратно причёсанная, на локте перевязанной руки висела корзинка с бинтами.

– Бригитта, не забудь ларец со снадобьями, – поторапливала она. – Возьми тот, где больше ранозаживляющего.

– Госпожа, вы совсем себя не жалеете, – вздохнула служанка, раскрывая ларец, чтобы проверить.

Они не успели спуститься – навстречу поднималась девушка из лекарской. Передник заляпан кровью, волосы выбились из-под косынки – сразу видно, спешила.

– Дурные вести, госпожа, – проговорила она.

– Говори, – велела Элеонора.

– Сотник Гантэр скончался.

Элеонора склонила голову. Скорбный жест почти сразу перешёл в деловитый кивок; Элеонора обернулась к служанкам:

– Господин Гантэр был храбрым воином и покрыл себя славой. Идёмте! В наших силах сделать так, чтобы его путём последовало как можно меньше храбрецов.

Повернулась к лестнице и шагнула на верхнюю ступень, мысленно сбросив одну фишку с игральной доски.

========== 11. Неожиданное приглашение ==========

Столб дыма от погребального костра уходил высоко в небо, обещая Гантэру и его соратникам славное посмертие. Снова над головами людей клубился пар от дыхания, а в треск дров вплетались слова древней северной молитвы. Верен стоял за плечом Ардерика и поглядывал по сторонам. Скорбь по погибшему была недолгой и лёгкой: близко узнать Гантэра он не успел и печалился не сильнее, чем о любом другом соратнике. Куда больше его заботил Ардерик – живой, здоровый, но хмурый, как грозовая туча.

Огонь прогорел. Люди тёмной полосой потянулись к замку. Для баронессы подали сани, и странно было видеть на бортах цветущие ландыши, искусно вырезанные на мягкой сосне. До замка было рукой подать, тысячи полторы шагов, но Элеонора благодарно улыбнулась барону, а после неожиданно повернулась к маркграфу:

– Не откажетесь скрасить мне дорогу?

Оллард удивлённо приподнял брови, и Элеонора негромко добавила:

– Ваш помощник ещё не вполне оправился после болезни. Не стоит оставаться на морозе слишком долго.

Маркграф колебался недолго: шагнул к саням, кивком подозвав Такко. Тот упрямо наклонил голову: видано ли дело ехать там, где любой здоровый мужчина дойдёт за четверть часа? Ладно бы верхом, но не в санях же, словно старик или увечный. Элеонора чуть улыбнулась и вновь обратилась к служанкам:

– Сопровождайте воинов. Со мной поедет Грета.

Соседство черноглазой девчонки явно примирило Такко с санями. Он подсадил Грету на заднюю скамейку, подмигнул Верену. Лошади с места взяли рысью, но, едва отдалившись, снова перешли на шаг.

– Не особо они торопятся, – сказал Верен. Обернулся к Ардерику и увидел вместо него Бригитту.

Верена не удивляло, что в отсутствие госпожи она держалась других девушек и избегала воинов, окидывавших её жадными взглядами. Удивляло, что не в первый раз подходила к нему. Ладно бы в осаде, но сейчас-то что?

– Сегодня опять в снежки не поиграть? – подбодрил он её.

– Не поиграть, – отозвалась она и улыбнулась.

Верен переступил с ноги на ногу – к вечеру зажившую вроде бы рану начинало тянуть – посмотрел на удаляющиеся сани, на снег, в небо, снова оглянулся на Ардерика, который уже с кем-то разговорился, и неловко предложил Бригитте руку.

– Идём, что ли.

***

Поминальный пир был скромным, как всегда бывает на излёте зимы. Ардерик бросил хмурый взгляд на Верена, отправившего в рот шмат капусты, квашеной с мёдом и ягодами, и поморщился. Этому по-прежнему нравилось всё: трескучий мороз, небо, мерцавшее мертвенным, неверным светом, кислятина и солонина на столе… Сам Ардерик со вчерашнего утра пребывал в деятельной тоске, а именно не ждал ничего хорошего и брался за каждое дело, как за последнее. Разум подсказывал, что ещё пару месяцев Оллард будет держать его при себе: советоваться, как расставить часовых, кого послать с охотниками и лесорубами. Но весной с юга придёт подкрепление, прибудет новый сотник, и не нужно гадать, кого обвинят в потерях и поражениях. И Элеонора не скажет ни слова в защиту, а предпочтёт похоронить свою тайну вместе с ним.

Скорбь имперских воинов по Гантэру скрасил пенный эль. Служанки вились ужами, наполняя кубки и блюда. Элеонора привычно расточала любезности, Эслинг оживлённо поглядывал по сторонам, и даже Оллард улыбался, вертя в пальцах опустевший бокал.

– Пока я гостил в столице, – начал он неторопливо, – услышал историю одного отважного воина. Думаю, она украсит сегодняшний вечер.

Конец фразы потонул в гоготе с нижнего края стола: сквозь рассказы о подвигах почившего военачальника прорвался короткий женский визг и смех.

– Тихо! – рявкнул Ардерик. Маркграф явно не был приучен перекрикивать сотню разошедшихся парней. Наверное, стоило подождать, пока тишины потребует барон, но какая теперь разница?

– Жил некогда молодой, но не по годам храбрый воин, – вновь заговорил Оллард, поблагодарив Ардерика коротким взглядом. – С малых лет он мечтал о славе и подвигах, упражнялся каждую свободную минуту и достиг вершин военного искусства с мечом, копьём и арбалетом. Едва войдя в года, он оставил отчий дом и направился ко двору Его Величества, желая испытать себя в поединке с прославленными победителями турниров.

За столом затихли. Ардерик усмехнулся тому, как заслушался Верен – разве что рот не разинул. Ясное дело, размечтался, что сам когда-нибудь красиво сразит противника под восхищёнными взглядами.

– Юный храбрец не пропускал ни одного турнира, разве если не мог подняться из-за ран, – продолжал маркграф. – Доводилось ему и проигрывать, но чаще он уходил с победой. Он побеждал бы чаще, если бы вспыльчивый нрав и неуместная жажда справедливости не толкали его поднимать оружие против тех, кто был сильнее и знатнее. Верно, наш герой не дожил бы до зрелых лет, сражённый не благородным копьём, но ножом в спину где-нибудь в переулке. Однако вовремя догадался найти себе могущественного покровителя. Не найдя достойного среди лучших людей Империи, он положил свои первые победы к ногам Его Величества и попросил позволения служить ему и никому более.

Верен так заслушался, что выронил ложку: она глухо стукнула о столешницу и повисла на самом краю. Ардерик подтолкнул её, чтобы не упала, и уставился в почти полную миску. Ему история нравилась всё меньше и меньше.

– Шли годы, и однажды ранней весной наш герой был приглашён на императорскую охоту. Егеря загоняли оленя, стража следила за порядком, дамы высматривали место для отдыха, пока особо шумные храбрецы случайно не разбудили медведя. А дальше дело обернулось, как в героической балладе. Медведь выскочил на поляну вслед за оленем, воины частью бросились врассыпную, частью закрыли собой Его Величество, и только наш отважный воин не побоялся поднять против зверя копьё. На полном скаку он налетел на страшного противника и сразил его могучим и точным ударом. Куда именно – сведения расходятся, но удар оказался смертельным. В знак благодарности за чудесное спасение император одарил героя медвежьей шкурой и соответствующим прозвищем.

В другой раз Ардерик приосанился бы, услыхав своё имя в удивлённо-восхищённом шёпоте, что пронёсся по столу сверху донизу. Вот только если бы в этой истории было, чем гордиться, её бы и без Олларда знала бы каждая собака на Севере.

Оллард дождался, пока смолкнет гул, и продолжил с едва заметной усмешкой:

– Спустя несколько месяцев доблестный воин поведал за кружкой доброго вина, что не намеревался драться с медведем. Он гнался за оленем и был так охвачен азартом, что вовсе не заметил зверя, пока не оказался с ним, так сказать, лицом к лицу. Он не услышал ни криков слуг, ни сигналов тревоги. Не храбрость, а безрассудство принесло ему славу в тот день.

За столом расхохотались: сперва робко, затем грохнули в полную силу. Барон держался за живот, Элеонора улыбалась, чуть приподняв брови, служанки прятали смеющиеся лица в ладонях. К завтрашнему вечеру история облетит весь Эслинге, можно даже не сомневаться. А к лету в самых отдалённых углах Севера будут знать, что имперский сотник сперва втыкает клинок, а потом уже смотрит, кто перед ним.

Впрочем, какое теперь дело? Старое имя сгорело в ночь после Перелома.

Верен нахмурился и оглядел стол сверху донизу, запоминая насмешников. Ардерик толкнул его ногой – мол, пустое, – вскинул голову и растянул губы в улыбке:

– Отрадно, что при дворе помнят эту забавную историю.

– Ещё как помнят, – отозвался Оллард. – Но за минувшие годы вы не раз доказали, что в тот день вас в действительности вели доблесть и воинское искусство. Храбрость, верность, твёрдая рука отличали вас с юных лет. Я не имел чести наблюдать за вами на турнире, но видел в бою и знаю, что Его Величество не просчитался, отправив покорять Север именно вас.

Он поднялся и обвёл взглядом зал. В вороте дублета мелькнула стальная вязь, и на миг Ардерик поверил, что триста лет назад маркграфские предки и впрямь были воинами: также сидели во главе стола, пировали со своими людьми после битв, также блестели доспехи и пустели кубки.

– Сотник Гантэр мёртв. Я мог бы отдать приказ, кому вы будете подчиняться после него, но хочу спросить: вы пойдёте за Ардериком? Не по приказу, а по доброй воле? Пойдёте за человеком, который трижды спас замок? Кому сам император поручил защиту Севера?

– Слава Ардерику! – выкрикнул кто-то с нижнего конца стола.

Миг тишины, показавшийся вечностью – и к одинокому выкрику присоединились другие. Будто не было поражений, потерь, позора – сотня голосов ревела Ардерику славу, сотня рук стучала кубками, выплёскивая эль на изрезанный ножами стол.

Ардерик медленно поднялся, оглядывая своё новое войско – примеряясь, ещё до конца не осознав, что всё решилось так просто. Привычный слух различал, что рады были не все, кое-кто лишь мирился с назначением нового сотника, но его уже накрывало тёплой волной от того, как знакомо, как правильно всё было. За столом сидели все свои: это Элеонориных служанок Ардерик до сих пор путал, воинов же в первую неделю выучил по именам, знал, кто откуда, кто оставил дома семью, от какой хвори страдает. Год-другой – и они станут единым целым, как было со старой сотней.

Если у Ардерика будет этот год. Он перевёл дух, подбирая слова, которые, как всегда, легко шли на язык, когда нужно было говорить о войне, и мельком встретился глазами с Элеонорой. Она улыбалась гордо и торжествующе.

***

Узоры на металлических бляшках, снятых с поясов убитых северян, испещрили множество царапин и засечек, однако разобрать их было легко. Многолучевые звёзды, ветви, круги – Шейн собрал под своим знаменем разномастное войско.

– Младшему Эслингу удалось сплотить северные и восточные кланы, – в голосе Олларда сквозило что-то похожее на уважение. Перед маркграфом лежал лист бумаги, на котором были зарисованы все знаки и кое-где подписаны родовые имена, которым они соответствовали. – Вернее, то, что от них осталось. Удивительно, как сильна в северянах жажда независимости, раз ради неё они переступили через старые распри.

– Главная ошибка, из-за которой Север до сих пор не покорён, в том, что камнеедам всякий раз давали собраться с силами, – заметил Ардерик. Перед ним лежала его старая карта, и он нетерпеливо постукивал пальцами по столу с той стороны, где пустовали неизведанные восточные земли. – Добьём их сейчас – будет мир. Иначе эта гадина так и будет поднимать голову, ведомая не Шейном, так другим недоумком.

На совет собрались утром, сразу после завтрака. Оллард отметил назначение нового сотника тем, что не показывался из своих покоев с ночи, передав людей Ардерику окончательно и бесповоротно. Барон, напротив, вскочил с рассветом и долго распекал кого-то в кладовых – как будто слуги были виноваты в том, что запасы мяса подошли к концу, а зерна оставалось едва-едва дотянуть до весны. Элеонора занимала место напротив мужа, и весь её облик дышал спокойствием и торжеством.

– Предлагаете организовать наступление? – голос Олларда звучал расслабленно, а пятна на тонких пальцах наводили на мысли, что маркграф всю ночь возился с железками – не иначе, на радостях, что больше не нужно распоряжаться обороной.

– Да куда наступать? Мы так и не знаем, где их проклятая крепость! – Ардерик с досадой покосился на барона. – Да и сил для атаки у нас маловато. Нет. В прошлый раз мы пришли к выводу, что люди Шейна кормятся на восточных полях. Значит, первым делом нужно отрезать поток зерна на побережье. Мы должны проехать по селам, хуторам, что там ещё есть, и объявить, что всякий, кто поддержит мятежников – враг Империи, Северу и самому себе.

– Мы уже обсуждали поход на восток, – качнул головой Оллард. – Нечего и думать начать его раньше весны. Нужно будет собирать войско, снова звать подкрепление…

– Ни лиамцы, ни люди Северного предела не откликнутся, – вступил Эслинг. – Они чтут старые законы и не ступят на землю враждебных издревле кланов.

– Видали мы эти старые законы, – Ардерик дёрнул подбородком на пряжки, лежавшие на столе. – Если Шейн смог сплотить старых врагов, сможем и мы.

Эслинг вздохнул и сложил руки на животе.

– Боюсь, вы не вполне понимаете особенности местной политики, – начал он. – Север никогда не был един. Пытаясь сплотить разные кланы, вы лишь обострите противоречия…

– Империя тоже не всегда была едина, – оборвал его Ардерик. – Ничего, справились! Кто-то хочет независимости? Да и тьма с ними! На окраинах Империи иные тоже спят и видят, как отвоюют древние короны обратно. Только стоит им напомнить, кто стоит на страже мира и сытости – сразу поджимают хвосты. Я сотню раз слышал, будто Север устал воевать. Пора Северу услышать, из-за кого в семьях не досчитались отцов, братьев, сыновей! Из-за кого плодородные земли обирают до нитки, заставляя кормить два лагеря! Люди шли за Шейном, пока он сулил им победу, но раз он разбит, они быстро вспомнят, что держать плуг безопаснее, чем меч.

– И кто им это объяснит? – спросил Оллард.

Эслинг вздохнул и покосился на Ардерика.

– Полагаю, будет лучше всего, если я разъясню жителям восточных земель их положение, – проговорил он. – Я… признаю, что упустил своего брата из вида, и…

– Поэтому на восток поеду я, – заявил Ардерик. Помедлил, наблюдая, как нахмурился барон, приподнял брови Оллард, как прошла тень по лицу Элеоноры. – Вы, барон, нужны в замке. Позаботитесь о людях, о жене…

– Чтобы вы окончательно перессорили меня со всем Севером?!

– Я бы не стал отказывать Ардерику в выдержке, – заметил Оллард.

– Кладовые пусты, – возразил Эслинг. – Я поеду и заодно приведу то стадо с дальних пастбищ.

– О, с этим я тоже справлюсь, – усмехнулся Ардерик. – За минувшие месяцы я наловчился обращаться с баранами. Дайте мне пару местных, знающих те места, и получите своё стадо в лучшем виде.

– Господа, постойте, – Элеонора подняла ладонь. – О чём вы говорите? Уйти во враждебные земли сейчас, в разгар зимы, лишив замок половины войска – немыслимо!

– Вы были на востоке, баронесса? – ответил Ардерик резче, чем следовало. – Я тоже не был. Но могу заверить, что после последнего сражения мы найдём там опустевшие деревни, где остались дети да старики, либо крестьян с вилами и кольями, кому поперёк горла распря двух братьев. Кто не намерен больше кормить двух упрямых ослов, не способных договориться.

– Я бы попросил! – вскинулся Эслинг.

– Уймитесь оба! – крикнула Элеонора. Покосилась на Олларда, зарумянилась, овладела собой. – Полагаю, мы все несколько взбудоражены событиями последних дней и не должны сейчас принимать решения.

– Здесь нечего решать, – проговорил Ардерик, глядя куда-то поверх её головы. – Если мы не воспользуемся передышкой, можем забыть о мире ещё на сотню лет.

– Ваш план выглядит самонадеянным, – проговорил Оллард.

– Мне не привыкать добывать победу безрассудством, – ощерился Ардерик. – Доверьтесь мне, маркграф, во имя общего блага.

В голове всё ложилось одно к одному. Кладовые пусты, значит, пора уменьшить число едоков. Не все люди Гантэра довольны назначением нового сотника, и самое время разделить их: одних оставить при маркграфе, уважение других завоевать в походе. А главное – дерзкий план безукоризненно лёг на отчаянное желание покинуть замок, чтобы вырвать влечение к Элеоноре из своего сердца. Выкорчевать, выжечь, забыть, чтобы не рваться к ней, едва увидев, не прикипать взглядом к полоске кожи под воротом, не представлять по ночам…

Оллард нарушил молчание первым:

– Что ж, полагаю, нам следует положиться на вас как наиболее сведущего в военных вопросах. Но прежде давайте обсудим ваш план подробно.

Ардерик пристально разглядывал стол, пока барон и Элеонора поднимались и покидали комнату. Дождался, когда стукнет дверь, глубоко вдохнул и повернул карту к маркграфу.

***

После отъезда лиамцев замок, казалось, опустел. По крайней мере, в коридорах не слышались поминутно чьи-то шаги, и никто не нарушал уединение в укромной нише.

– Ты не можешь оставить замок, – шептала Элеонора. – Ты нужен мне… и не только мне! Послушай, я не сказала тебе главного…

– Я уже слышал от маркграфа, – прервал её Ардерик. – Всегда мечтал услышать вести такого рода именно от него! Могу поздравить вас с бароном или должен ждать, пока о грядущем прибавлении объявят за обедом?

Элеонора на миг прикрыла глаза:

– Рик, милый, я не могла сказать тебе первому! Только представь! Тенрик и без того подозревает… если он не признает ребёнка, наступит конец всему!

– Конец чему? Ты просто уедешь на юг и воспитаешь своего – нашего! – ребёнка в достатке и безопасности! Без страха получить стрелу в спину от очередного жадного до власти родственничка!

– Просто уеду? Для местных я ношу законного наследника! – Элеонора едва не сорвалась на крик, прерывисто выдохнула, шагнула вплотную и положила руки на плечи Ардерика. – Прошу, забудь хоть на миг о них, обо всём. Не уезжай.

От неё пахло мёдом и травами, забытым летом. Ардерик шагнул назад, стиснул зубы, чтобы не дать жаркому нетерпению затопить себя с головой, упёрся спиной в стену. В следующий миг Элеонора скользнула ладонью по его груди – ниже, ниже, пока не легла на поясную пряжку. Дёрнула, отбросила тяжёлый пояс, распустила завязки верхних меховых штанов и нижних льняных, стянула со своей руки тонкую кожаную перчатку, и Ардерик только и успел удивиться, где она научилась касаться так, что прерывалось дыхание и дрожали колени.

– Иди ко мне, – выдохнул он, стискивая её бёдра под мехом накидки.

Элеонора вывернулась непостижимым движением, почти не отстранившись, торопливо зашептала:

– Нет, нет, сейчас нельзя…

Её голос, уверенные прикосновения, азарт от того, что их могут увидеть, заставляли кровь бежать быстрее. Ардерик притянул Элеонору к себе, огладил одним движением от затылка до низа спины, сжал ладонями мягкое и упругое, прильнул плотнее, ближе… Из горла вырвался полустон, полухрип, бёдра прошило судорогой, Элеонора отпрянула, всё ещё не отпуская – и спустя несколько мгновений Ардерик, опустошённый нежданной близостью, прислонился к стене, придерживая сползающие штаны.

– Тебе теперь долго будет нельзя? – спросил он первое, что пришло в голову, едва отдышавшись.

– Лучше не рисковать, – проронила Элеонора. Вытерла руку платком, брезгливо переступила. – Но это ненадолго.

Ардерик смотрел на неё, укутанную в чернобурый мех, а видел обнажённые точёные плечи, аккуратную грудь, тёмный треугольник между бёдер. Если отправить на восток Эслинга, можно будет видеться с Элеонорой, когда вздумается. И не обжиматься по углам, а приходить к ней в спальню. Нужно лишь назначить нести стражу в лесу тех, кто не будет болтать лишнего, и тайный ход сослужит ещё одну службу.

Завязки штанов никак не хотели затягиваться, пальцы неловко сражались с узлом. Проклятый Север – пока разденешься-оденешься, сто раз раздумаешь сближаться. Опустив голову, будто бы пытаясь разглядеть завязки в густом сумраке, Ардерик выдохнул, опустошил лёгкие, как мог, и не дышал, пока грохот крови в ушах не стал медленным и ясным. Застегнул пряжку ремня, одёрнул поддоспешник и поднял взгляд на Элеонору:

– Я клялся защищать тебя и сдержу клятву. Но также я клялся Его Величеству сделать всё для покорения Севера, и не отступлю от своих слов. Здесь тебе ничего не угрожает. Раз ты цела, стало быть, барон поверил, что ребёнок его, так?

Элеонора сжимала в руке платок, и нетерпение на её лице сменялось негодующей гримасой.

– Вот и славно, – процедил Ардерик. – С графом вы тоже спелись. За тобой присмотрят. А моё место на востоке. Для твоего же блага.

Отстранил Элеонору, наспех затёр ногой вязкое на полу и вышел в коридор.

***

Две недели пролетели, как один день. Такко и не заметил, как восточный поход из отчаянной, сумасбродной идеи стал решённым делом. В это не верилось, пока выбирали людей, решали, брать ли лошадей для поклажи, сколько взять припасов, примечали по цвету неба, скоро ли отступят морозы… Как-то незаметно наступил день, когда воздух перестал звенеть от стужи, в холле образовалась куча тюков, а местным мохноногим лошадкам с утра засыпали двойную меру зерна. Выбранные Ардериком воины ходили с отрешёнными лицами, будто уже шагали по заснеженной пустоши. Такко бестолково околачивался во дворе, ощущая себя потерянным. Ведь Верен уходил, а он, Такко – нет.

Двор был исхожен вдоль и поперёк. Как назло, Ардерик не отпускал Верена от себя, так что даже поговорить напоследок не выходило. Не поговорить даже, но хоть разделить на двоих какую-нибудь повседневную ерунду, да хоть бы и за лошадьми убрать, лишь бы вместе. Вот ведь – раньше могли за весь день ни словом не перемолвиться, а теперь потянуло к другу, хоть тресни. Такко потолкался в кузнице, где ковали арбалетные замки по маркграфским чертежам, в который раз за день проведал лошадей и, наконец, вернулся в замок.

Маркграфские покои встретили его теплом, от которого запылали щёки и потянуло в сон. Можно было стянуть шерстяную рубаху, размять закоченевшие на улице пальцы, прижаться спиной к прогретой каменной кладке.

Маркграф, как обычно, сидел над чертежами. Взглянув мельком, Такко узнал подъёмные устройства, не уловил только, для чего они предназначались. На краю стола были свалены наспех сделанные наброски, которые предстояло перечертить начисто. Такко сгрёб их, перенёс за свой стол, окунул перо в чернила и замер, уставившись в одну точку.

– В наше время – и поднимать воду вёдрами! – бормотал Оллард. – Таскать мешки по лестницам! Им собрали бы подъёмник в два месяца!

Такко встрепенулся, снова макнул подсохшее перо, но посадил кляксу. Поспешил промокнуть, но вышло только хуже. Отложил перо, уставился на испорченный лист…

Оллард оторвался от бумаг и выговорил терпеливо:

– Они уходят не на войну.

– Но их всего пятьдесят! – вскинулся Такко. – А там…