Текст книги "На пороге зимы (СИ)"

Автор книги: Анна Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 37 страниц)

Он оглянулся на Верена, уткнувшегося взглядом в лошадиную гриву. Его лицо снова было озабоченным и растерянным. Что ж, Север заставил многих расстаться со своими заблуждениями, пора было расстаться с ними и Верену. Если предположение Ардерика верно, и Олларду нет дела до северных разборок, значит, в столице не узнают ничего сверх меры, головы не полетят, и план Элеоноры не рухнет.

И сын Ардерика, безземельного имперского сотника, станет следующим бароном Эслингом.

Ардерик ударил лошадь по бокам, поднимая в рысь. Забот было много, а времени до сумерек – слишком мало, чтобы тратить его на пустые мысли и ещё сильнее запутывать тугой клубок.

***

Людей в пиршественный зал набилось, как сельдей в бочке – без малого три сотни. Верен диву давался, как быстро замок превратился из крепости в гостеприимный дом. Дети и женщины, несколько часов назад подносившие стрелы и кипящее масло, сейчас сбивались с ног, подавая к столу полные кувшины и дымящиеся блюда. Верен ждал, что ему поручат если не прислуживать за столом, то нести стражу, но Ардерик потянул его на скамью рядом с собой:

– Ты бился, как ополоумевший по весне кот. Если кому вздумается сложить обо всём этом недоразумении балладу, тебя в ней точно не забудут. Кидай зад рядом с моим, и пусть только попробуют вякнуть, будто тебе здесь не место.

Никто не вякнул, и Верен восседал вместе с Риком на самом верху, за главным столом, пусть и с краю. Дальше расположился лиамский военачальник, в середине сидели баронесса и маркграф, занявший хозяйское кресло, на месте почётного гостя мочил усы в вине хмурый барон, а правый край стола занимали Дарвел и военачальник из Северного Предела. Остальные воины расселись по старшинству за двумя длинными столами вдоль зала. В каминах пылали огромные поленья, под столом отирались собаки, выпрашивая кости, в кубки лилось густое вино и пенное пиво, и всё до крайности напоминало первый ужин в Эслинге – когда ещё была жива сотня, и все они верили барону, со дня на день ожидая подкрепления. Даже Такко не было – точь-в-точь как тогда.

Зато кресло хозяйки в этот раз не пустовало. Баронесса с самоцветами в волосах и свежем платье расточала гостям улыбки, а слугам – строгие взгляды. Верен не решался особо разглядывать лица, и видел больше руки – тонкие холёные кисти баронессы, которые ныне цвели ссадинами и ожогами, широкие ладони Эслинга, в которых ломались козлиные кости, и бледные руки маргкрафа, в которых он с интересом крутил оправленный в золото рог для вина.

– За гостеприимство хозяев, – поднял он рог, и зал отозвался дружным рёвом.

– За дружбу и помощь! – хмуро ответил Эслинг, и воины столкнули над столом кубки, чаши, рога, расплёскивая хмельное питьё. – И за здоровье уважаемого гостя – маркграфа Олларда!

Оллард! Ещё вчера имя облетело замок, как огненная стрела, разом осветив для Верена события последних дней. У Олларда они с Такко просили работу, оставшись летом без денег в чужом городе. От Олларда Такко получил заказ на лук и у него же остался, не предупредив. Верен помнил, как пытался оттянуть выход обоза, куда они всё же нанялись охранниками, с нетерпением оглядывался на дорогу и вызвался сторожить в первую ночь, ожидая, что задержавшийся друг вот-вот выйдет к костру. Встретились они уже здесь, на Севере, и никто так и не узнал, что Такко делал у графа, за что получил богатую плату и почему нынче боялся его больше, чем холеры. Верен клял друга последними словами за то, что скрыл эту историю, а заодно и себя за то, что не вытряс побольше подробностей. Теперь Оллард сидел во главе стола, как будто так и надо, Такко мёрз в подземелье, а Ардерик почему-то не спешил отправлять его из Эслинге. Верена до сих пор передёргивало от взгляда, которым окинул его Оллард, входя в замок. Верен тогда отступил ещё дальше в тень за плечом Ардерика, но отчего-то не сомневался, что маркграф его узнал. А значит, мог предположить, что и Такко где-то близко.

Зато предательство барона должно было вот-вот открыться. Верно, оттого он и сидел с кислым видом, поднимая рог из одной учтивости. Напряжение над столом ощущалось кожей, воздух был тяжёл, как перед грозой. Теперь в Империи узнают всё, и барона будут судить как изменника.

– Мы не предполагали, что помощь придёт с востока, – голос Элеоноры тёк сладким мёдом. – Мы почти отчаялись, едва не приняли вас за врагов.

– Ещё бы, – отвечал ей Оллард. – Местные говорят, на востоке неспокойно. Отчего вы сразу не попросили прислать подкрепление?

Верен затаил дыхание. Вот сейчас баронесса выложит всё о предательстве барона, и ему не удастся выкрутиться! Но вместо этого услышал тот же мягкий голос:

– К несчастью, в начале зимы голубятню охватил мор. Много птиц погибло, а остальные, видимо, оказались слишком слабы, чтобы долететь. Вы так вовремя подоспели и спасли нас!

Верен поперхнулся воздухом от такой наглой лжи и с отчаянием посмотрел на Ардерика. Сотник пожал плечами и опрокинул в себя очередной кубок.

– Я слышал, в здешних краях зимние моры – обычное дело, – заметил Оллард. – Большая удача, что зараза не распространилась по окрестностям и даже не затронула домашнюю птицу.

– Мы приняли меры, – ответила Элеонора и сделала знак Грете, застывшей вместе с Бригиттой у столика с кувшинами. – Ещё вина?

– У оруженосцев, которых сажают за верхний стол, обычно бывает лицо повеселее. – Ардерик толкнул Верена локтём и перелил ему в кубок половину своего. – Развлекайся сегодня, чтобы были силы разгрести то, чем нас приложит завтра.

Опережая вопросы, он мотнул головой и указал подбородком на зал. Верен снова отхлебнул вина, на этот раз разобрав привкус лесных ягод, и уставился на длинные столы, концы которых почти терялись в сумраке зала.

Блюда и кувшины пустели на глазах; руки в кожаных и железных наручах расхватывали куски едва ли не раньше, чем еду ставили на стол. Верен снова подумал о тех, кто не сомкнул глаз во время осады, а сейчас выбивался из сил у кухонных печей или готовил гостям постели. Но додумать мысль не успел, ощутив прикосновение к локтю. Бригитта, изогнувшись под тяжестью кувшина, обходила гостей и наклонилась наполнить его кубок.

Верен впервые видел её в праздничном платье и загляделся, разом позабыв обо всём. Он ничего не понимал в женских нарядах и только выхватывал детали: мягкие складки цвета лесного мха, вышитые мелким и жёлтым, ожерелье из голубых камней, длинные серебряные серьги. Высвобожденные из причёски локоны золотистым водопадом струились по спине, широкие рукава ниспадали, открывая руки чуть ли не до локтей. Бригитта прошла дальше, снова наклонилась над столом, и сидевший рядом воин сгрёб её в объятия. Одна пятерня зарылась в волосы, вторая огладила самый низ спины. Верен рванулся было подправить обидчику зубы – не здесь, ясное дело, вызвать сперва хоть в коридор, – но Ардерик удержал за плечо:

– Сиди, чего ты? Защитник нашёлся! Никто ж в угол не тащит. Убудет от неё, что ли?

Бригитта высвободилась под дружный хохот и пошла с кувшином дальше. Верен как будто впервые увидел жаркие взгляды, скользившие по её рукам, нежной шее, груди, туго обтянутой корсажем… Бригитта держалась прямо, но напряжённая спина и крепко сжатые губы выдавали, что она всё замечает.

– Можно подумать, сам никогда не щупал девок по трактирам, – буркнул Ардерик. – Запал на неё или как?

Верен покачал головой.

– Ну и правильно. Такие красотки не для нас с тобой. Поди, дочка какого-нибудь обедневшего барона. Серебра за душой меньше, чем у тебя, зато спеси… ещё жениться на ней потом… Попроще найдём. А баронских да графских дочек лучше за милю обходить. И вообще нечего нам лезть в дела знати. Они чего-нибудь не поделят, а нам разгребать.

Метнул взгляд в сторону баронессы и помрачнел.

Верен всё же поймал Бригитту за локоть, когда она снова проходила мимо:

– Если баронесса потребует… ну… чтобы ты… с гостями там… Приходи к нам, что ли…

Бригитта насмешливо фыркнула и выдернула руку. Верен проклял своё косноязычие: ясно, что она подумала, надо было сперва прикинуть, что говорить… Нет, прав был Рик: такая красавица не для него. И хорошо – без того хватало забот.

Он снова принялся рассматривать зал. Бригитту больше никто не обижал, а Грета, тонкая, темноволосая, в винного цвета платье, смеялась шуткам и умело уворачивалась от объятий и шлепков. Сколько раз Верен сам не упускал случая потискать трактирную красотку – да что там, не позже как на Зимнем Переломе обнимал девчонку и даже имени не спросил… И слова не сказал, когда сразу после него она пошла к другому – понятно было, что на всех девок не хватит, надо делиться. Север ломал его, заставлял задаваться вопросами, которые раньше и в голову не приходили.

***

– Надо было добить их вчера!

– Облить стены маслом и поджечь, как они жгли солеварни!

– Заодно поглядели бы, что ярче – пламя или Шейнова башка!

Военачальники Лиама и Северного Предела перекрикивались через стол, навалившись грудью на опустевшие миски. Тенрик давно перестал поднимать рог и сидел молча, опустив глаза, как провинившийся школяр. Элеонора зябко передёрнула плечами. Она мёрзла в открытом платье, но положение было слишком серьёзным, чтобы отказываться от привычного оружия. Она оставила наплечники и пояс с кинжалом, но кольчугу сняла. Теперь вырез тёмно-синего платья и шнуровка рукавов открывали ровно столько, чтобы приковать к себе взгляды мужчин и не оскорбить хвалёную северную добродетель. От одной мысли, что придётся выгораживать Тенрика, Элеонору трясло больше, чем от холода. Но закон был неумолим – женщина носит титул до тех пор, пока жив хоть один мужчина в роду, а значит, Тенрик должен жить.

Вкус вина не изменился, и жареное мясо по-прежнему возбуждало аппетит – впрочем, было слишком рано, чтобы что-то почувствовать. Близость с Ардериком случилась в самые правильные дни, но тело пока никак не заявляло о новой жизни, как ни вслушивалась Элеонора в ощущения. Значит, Тенрик должен жить.

Элеонора не сомневалась, что с северными соседями удастся договорится. Конечно, одной улыбкой и низким вырезом дело не решить, придётся делиться лесами и пастбищами, весной выписать из Империи хороших лошадей и оружие, а ещё отстроить эти клятые солеварни! Элеонора мысленно застонала – предстояло столько расходов… Зато лиамцы на какое-то время успокоятся, и сведения о предательстве Тенрика не уйдут в столицу.

Вернее, не ушли бы, если бы столица сама не явилась на Север.

Элеонора повернулась к Олларду:

– Надеюсь, утром вы хотя бы получили удовольствие от здешних видов. Ужасно обидно упустить победу.

– Да, – кивнул Оллард. – Но вчера люди слишком устали и замёрзли, чтобы идти на приступ. Полагаю, вам уже рассказали, как мы две недели наслаждались красотами местных лесов, размышляя, как подобраться к замку незамеченными?

– Я с радостью послушаю эту историю ещё раз, – улыбнулась Элеонора.

Послушать не удалось. Посуда на столе вздрогнула – лиамский военачальник, раскрасневшийся от вина и пива, орал на Тенрика, ударяя кулаком по дубовым доскам, а Грета ловко, привычно выхватывала из-под его рук миски и ножи.

– Четыре марки убытка! – ревел лиамец. – Четыре! Кто заплатит нам за солеварни? Восемь мер отборного леса, а сколько железа ушло на жаровни?! Какого рожна ты сам не затребовал в столице столько народа, чтобы размазать братца, как слизня по листу?

Эслинг сидел молча, только желваки ходили на скулах.

– Вы и правда выбрали несколько самоуверенную стратегию, – заметил Оллард. Эслинг поднял голову:

– Я, верно, должен поблагодарить за то, что вы своей властью созвали северные войска.

– Созвал? Зачем же. Я здесь с дипломатическим поручением и лишь поинтересовался, долго ли уважаемые господа собираются ждать.

– А я, – ввернул лиамец, – сказал, что мы давно собрали людей и ждём, когда рыжая лисица явится к нам!

– Ждали они! – рявкнул кто-то середины стола. – Мы бились, а вы ждали, чтобы прийти на готовое и наложить лапы на наше добро!

В глубине зала завязалась потасовка; драчунов окатили водой, растащили, толкнули в самый конец стола… Элеонора вздохнула и снова повернулась к Олларду:

– Простите наши порядки. Вы говорили, что прибыли с дипломатическим поручением?

– Да. Императора беспокоит медленное освоение восточных земель. Он подозревает, что они находятся в составе Империи исключительно формально.

– Вы храбрый человек, маркграф Оллард, раз решились приехать сюда, да ещё в разгар зимы.

– Ерунда. Лекарь советовал мне переменить обстановку после смерти дочери, и это удачно совпало с нуждами его величества.

– Какое несчастье! Сочувствую вашему горю. Я помню Агнет совсем крошкой, она была очаровательной девочкой. При первой же возможности я напишу вашей супруге.

– Не стоит. Она тоже скончалась. Несколько лет назад, так что с соболезнованиями вы опоздали.

– О… Я не знала.

– Не удивительно – вы же не были близки. Никогда не понимал, зачем делать любое изменение численности семьи достоянием общественности.

– Должно быть, печально потерять ребёнка, – вдруг встрял Ардерик. Элеонора почти забыла о нём: сотник больше молчал, изредка перекидываясь парой слов с оруженосцем. – Что же, у вас больше не осталось детей?

– Вас правда это заботит?

– Просто хотел высказать сочувствие, – пожал плечами Ардерик и приподнял кубок в знак извинений. Оллард ответил холодным кивком и перевёл взгляд на щиты, украшавшие простенки между окнами.

Элеонора послала Ардерику суровый взгляд и выпрямилась, чуть прогнув спину, чтобы вышитая золотом парча плотнее обтянула грудь. Маркграф Оллард оставался для неё столь же чужим, как двадцать лет назад. По его бледному лицу и спокойным движениям рук не удавалось прочесть ровным счётом ничего. Его не интересовали местные новости, обсуждать с ним имперские сплетни тоже оказалось безуспешным. А ещё он смотрел Элеоноре исключительно в глаза, а не в вырез платья – пожалуй, единственный из трёх с лишним сотен мужчин, собравшихся здесь. Это было странно. Непривычно.

Элеонора приложила к виску скомканный платок, словно пытаясь унять головную боль, и искоса оглядела Олларда сквозь пальцы. Спокойное лицо, словно вырезанное из камня, тёмные волосы, худощавое тело, затянутое в чёрное и сталь, руки, что неподвижно лежали на столе и лишь изредка вздрагивали в нервном танце. Элеонора мысленно поблагодарила судьбу, защитившую её от брака с этим странным человеком. Тенрик внушал ей отвращение, но хотя бы был понятен. От Олларда же веяло смертью – не той жаркой, кровавой, туманящей разум, что от Ардерика или Шейна, а холодной, безжалостной и какой-то… механической. Элеонора была готова на многое, чтобы привлечь маркграфа на свою сторону, но искренне порадовалась, что, похоже, делить с ним постель не придётся. «Это было бы всё равно что лечь с музыкальной шкатулкой», – мысленно усмехнулась она.

Военачальники продолжали переругиваться, всё чаще осекаясь на полуслове и оглядываясь на них. Элеонора спрятала платок, допила вино и отставила кубок.

– Здесь становится шумно, – сказала она. – Продолжим беседу в более спокойной обстановке?

– Пожалуй, да, – кивнул Оллард. – И захватите своего верного рыцаря – думаю, этим троим есть что обсудить без нас, имперцев.

Поднимаясь, Элеонора поймала обречённый взгляд Тенрика и внутренне улыбнулась. Она уже знала от Ардерика, что северные соседи всё ещё были заинтересованы, чтобы баронское кресло оставалось за Эслингом, однако не было сомнений, что беседа между ними не будет мирной.

– Какого рожна ты не вправил братцу мозги, пока он пешком ходил под этот стол? – грохнуло в зале, едва дверь закрылась. – Сам теперь ищи его по горам и подставляй зад под камни!

– Я всё ещё храню вашу шкатулку, – сказала Элеонора Олларду, когда они вышли в коридор. Ардерик замешкался в дверях, отвечая на чей-то вопрос, и Элеонора с радостью воспользовалась минутой уединения. – Все эти годы она скрашивала мне одиночество.

– Шкатулку?

– Вы подарили её мне, когда приезжали к нам… Это было двадцать лет назад, но…

– Ах да, возможно. Мы тогда ездили ко многим.

– Не сомневаюсь, – Элеонора проглотила обиду с любезной улыбкой. – Так вот, шкатулка сломалась, а я боюсь доверять её местным мастерам. Вы посмотрите?

– Почту за честь.

Двери снова распахнулись, выпустив в прохладную тишину коридора шум и запах вина, мяса и потных тел и, наконец, Ардерика с оруженосцем. Элеонора опустила глаза, чтобы не выдать вспыхнувшего в них огня. Беззвучно выдохнула и снова повернулась к маркграфу:

– Я покажу ваши покои и сама принесу шкатулку. Я старалась угадать ваши привычки, но если что-то понадобится, ваши слуги могут обращаться прямо ко мне.

– Я привык обходиться без слуг, – непринуждённо заметил Оллард. – Дома мы держали только необходимых людей. Однако я рассчитываю посвятить некоторое время своему увлечению, а потому мне потребуется помощник.

– Разумеется, – Элеонора мгновенно перебрала в памяти всех уцелевших слуг и стражников, которые могли бы помогать в механической мастерской. – Ардерик, подойдите, будьте добры! Возможно, нужный человек найдётся среди ваших людей.

– Требований немного, – перечислил Оллард. – Он должен уверенно держать перо, бегло читать и разбираться в стрельбе. Это пригодится, если нам придётся делать метательные машины.

– Найти стрелка, умеющего писать что-то кроме своего имени? – протянул Ардерик. – Почти невозможная задача. Признаться, все мои люди проиграли битву с грамотой, хотя неплохо выигрывали другие… Впрочем, есть у меня один лучник хорошего происхождения и образования. Совсем мальчишка, правда, и ростом не вышел, зато пером владеет почти столь же ловко, как луком.

– И где же он?

– У нас тут вышло небольшое недоразумение, и мне пришлось отправить его остыть. В нижнюю кладовую, под ледником. Проводить?

– Не стоит утруждаться. Если доверите мне ключи, я найду сам.

– Там заперто на засов. Ключи не нужны.

– Очень хорошо.

Оллард повернулся к Элеоноре и отвесил лёгкий поклон:

– Я посмотрю вашу шкатулку завтра. Не смею утруждать даму, утомлённую до головной боли. Благодарю за великолепный ужин.

Он скрылся в темноте коридора раньше, чем Элеонора успела ответить. Она недоумевающе переглянулась с Ардериком.

– Об учтивости Оллардов недаром ходят легенды, – хмыкнул сотник. – Тьма с ними, с манерами! Пока он как будто нам не враг.

– Посмотрим, – проронила Элеонора.

Она собиралась перекинуться с Ардериком ещё парой слов о сегодняшней вылазке, но её окликнула Грета, и Элеонора поспешно попрощалась. Три сотни гостей принесли замку не только подмогу, но и множество хлопот, а принять защитников следовало как можно лучше.

***

С немым воплем Верен смотрел, как Оллард удаляется. Когда ушла и баронесса, он повернулся к Ардерику, кипя от изумления и гнева.

– Пусть поговорят, – Рик успокаивающе похлопал его по плечу.

– Но… Такко же…

– Он не просил защиты. А я не люблю, когда мне морочат голову. Я с самого начала не верил в то, что он плёл, а после того, как Оллард весь день вертел головой и расспрашивал, точно ли все мои люди в сборе… нет, Верен, там явно кроется что-то больше, чем лук для дочки.

– Зачем он его искал? И как нашёл?..

– Одинокий всадник на Северном тракте – уже редкое зрелище, а этот ещё и светил на каждом перекрёстке нашим письмом, где стоит его имя. Уймись, Верен. Пусть поговорят. Готов спорить, мальчишка выйдет из кладовой живым и здоровым.

Верен не решился сказать, насколько далеки были предположения Ардерика от его опасений. Но делать было нечего. Оставалось только найти повод держаться поближе к кладовой – на всякий случай.

========== 3. Небесный мост ==========

Такко заперли в одной из кладовых под ледником. Его вели тем же путём, каким они с Вереном шли за Дарвелом, когда собирались сделать вылазку. Кажется, Ардерик так и не поверил, что ход оканчивался тупиком, а в руке Дарвела блестела острая сталь – Такко хорошо видел отблеск, когда спешил с факелом назад. Впрочем, теперь это не имело значения. Ничего не имело значения.

Свечи для него пожалели, оставили лишь коптящую плошку с жиром, которая почти не давала света. Такко ощупывал стены, шарил за полками, пытаясь найти вторую дверь, и голова шла кругом оттого, что всё это уже было: запертое подземелье, лихорадочные поиски выхода и ужас – леденящий, сковывающий, скручивающий внутренности в панической судороге.

После драки ныли челюсть, рёбра и плечо, которым Такко приложился о камень сквозь утоптанный снег. Но хуже было холодное, дёргающее ощущение в запястье. Такко помнил, как его оплели хищные, цепкие пальцы, а второй рукой жадно проследили тонкую кость до самого локтя: «Вот ради чего я тебя нанял». От одного воспоминания била дрожь. Ему случалось ощущать разные прикосновения – нечасто, но в больших городах непременно находились те, кто предлагал невысокому и гибкому мальчишке совсем другую работу, нежели охранять товар. От них оставались гадливость и нездоровое, болезненное любопытство. Но Оллард хотел иного. Худшего. «Кости самой природой предназначены служить. Глупо закапывать их», – звучал его голос в голове. А следом возвращалось отвратительное, леденящее прикосновение. «Вот ради чего я тебя нанял». Такко метался по кладовой, но выхода не было.

Постепенно усталость брала своё. Такко опустился на пол, привалился к какому-то мешку. Закрыл глаза, и из чернильной тьмы выплыли длинные столы, на которых безостановочно двигались человеческие кости. Пружины, валы и шестерни заставляли кисти сжиматься, ноги – сгибаться в коленях, челюсти – щёлкать. Такое не увидишь даже в дурном, лихорадочном сне, не выдумаешь спьяну, а Такко сам собирал те механизмы. И оказался разом единственным свидетелем преступления и самым подходящим материалом для следующего.

Он забылся тревожным, коротким сном, а когда очнулся, лампа трещала и крошечный огонёк едва виднелся во тьме. Такко поднялся, застонав от тянущей боли в теле, и поправил фитиль. Местные умели определять время по тому, насколько сгорал пропитанный жиром войлочный шнур, Такко мог лишь приблизительно прикинуть, что прошло не меньше пяти часов. А может, и все восемь – кто разберёт.

Так или иначе, он всё ещё был жив. Такко потянулся, расправляя затёкшие плечи. С чего он вообще взял, что к сундуку непременно прилагался хозяин? Быть может, маркграфа давно казнили, а часть его имущества отправили с войском на Север? С плеч будто рухнул тяжёлый груз. Почему эта простая мысль не пришла ему в голову раньше?

За вчерашнюю вспышку было почти стыдно. Такко потёр саднившую скулу и ощупал ноющее плечо. Кидаться на Верена было несусветной глупостью. Конечно, друг не мог знать, кто пожаловал, а если бы знал – не скрыл. Такко мысленно обругал себя: хватило бы ума дождаться гостей, уже знал бы, кто приехал! А теперь сиди и гадай, кто это был, разбили ли врагов и чего вообще ждать.

Такко подошёл к двери, толкнул её без особой надежды и негромко окликнул друга, надеясь, что он сидит где-то по соседству. Ответом была тишина. Оставалось снова усесться у стены и терпеливо ждать. Изо рта шёл пар; пришлось обхватить колени, сжаться в комок, чтобы сберечь остатки тепла. Делать было решительно нечего. Оружие у него забрали, даже небольшой ножик для обрезки перьев и ниток, да и кладовая была почти пуста, если не считать мешков с зерном и какими-то клубнями, от которых пахло землёй и гнилью.

Призраки по-прежнему бродили вокруг, прятались в черноте теней, но под рёбрами уже не крутило так отчаянно. Такко вздохнул и опустил подбородок на руки. Нечего и думать поделиться всем этим с Вереном. Тот покрутит пальцем у виска, а потом пойдёт к сотнику, и тогда история точно выплывет наружу. Поди докажи, что понятия не имел, для чего были те механизмы. И ведь гордился, как дурак, оказанной честью! Готов был не есть, не спать, сутками не видеть солнечного света, лишь бы стать причастным ремеслу, превращавшему мёртвые куски стали и латуни в движущееся, почти живое. Знал бы, дурень, чем оно обернётся!

В тишине было слышно, как потрескивает фитиль лампы. Дважды Такко слышал замковый колокол – точнее, чувствовал, как гудел камень под ступнями. Значит, прошли ночь и ещё день. Такко дремал, поднимался, чтобы размяться и согреться, поправлял фитиль, искал что-нибудь съедобное, зачем-то снова толкал дверь, на слух швырял жёсткие клубни в крыс, шнырявших в щелях между камнями. Фитиль в лампе становился всё короче. Такко затушил бы её на время, но огнива у него тоже не было, а оставаться в кромешной тьме не хотелось.

Лампа почти прогорела, когда тишину разорвали быстрые шаги. У Верена шаг шире и спокойнее, значит, Ардерик. Такко поднялся, одёрнул рубаху, зябко передёрнул плечами и запоздало сообразил, что не сможет объяснить сотнику, отчего бросился на Верена. Впрочем, едва ли его станут особо расспрашивать. Отсидел, остыл, и ладно.

Желтизна от факела брызнула в щели, расчертив кладовую тонкими полосами. Громыхнул тяжёлый деревянный засов, крысы с писком бросились по углам. Непривычно яркий свет залил кладовую, как расплавленная золотистая смола, и Такко дёрнулся и задохнулся, увяз в ней, застыл мухой в янтаре. В дверях стоял Оллард. Оллард, которого Такко уже видел казнённым и похороненным. Такко смотрел на него, не отрываясь, а Оллард смотрел на него.

– Рассветные силы, – прошептал он и шагнул внутрь. – Это и вправду ты.

Такко корчило под его взглядом – проникающим, безжалостным, будто сдирающим одежду, кожу, мясо. Страх захлестнул окончательно. Такко рванулся к дверям в отчаянном порыве, Оллард выставил руку, но Такко извернулся до боли в зажившем, казалось бы, боку, поднырнул, перекатился и поднялся у противоположной стены.

Ещё вчера он был готов красиво погибнуть, но точно не хотел расставаться с жизнью безоружным, в грязной кладовой. Жизнь билась в висках, ощущалась под ногами упругой нитью, поднималась внутри могучей волной. Сердце заполошно стучало где-то в горле. Такко глядел на Олларда до боли в распахнутых глазах, надеясь найти хоть малейшую зацепку, что ошибся. Что это видение. Бестелесный дух, пришедший к бывшему ученику попрощаться.

– Да ты меня боишься, – усмехнулся Оллард. Надежды рассеялись: призраки не смеются. – Не удивлён.

Он воткнул факел в держатель у двери и шагнул ещё ближе к Такко.

– Я не поверил глазам, когда увидел твоего друга, – проговорил он. – И не сразу связал его с рассказами о мальчишке, прискакавшем сюда в одиночку полтора месяца назад. Рассветные силы! Если бы я знал…

Он потянулся к мечу. Всё повторялось – они уже стояли друг против друга, и у Олларда было оружие, а у Такко – нет. Он сжался, как пружина, но Оллард лишь расстегнул пояс с мечом и кинжалом и отложил. А затем и вовсе уселся на пол и опёрся спиной о косяк двери:

– Я должен был сразу сообразить, что только у тебя могло хватить запала забраться так далеко. В этом мы с тобой оказались неожиданно схожи. Снова. Садись! Наш последний разговор окончился не так, как мне хотелось.

– Ещё бы. – В горле пересохло, слова проталкивались с трудом. Такко отлип от стены, примериваясь, сможет ли дотянуться до меча. Но он лежал слишком далеко, и Такко осторожно опустился на мешок, держа оружие в поле зрения. Может, удастся заболтать маркграфа, как в прошлый раз?..

– Что было в замке той ночью? – спросил он первое, что пришло в голову.

– Суматоха, – пожал плечами Оллард. – После того, как ты выкинул из окна куклу, новые няньки Агнет как с ума сошли. Когда я вышел, услышал только стук копыт – они умчались в город, голося, как на пожаре. Остальные слуги стояли вокруг куклы белее мела. Увидели меня и склонили головы. Я сказал им, что с рассветом здесь будут гости и чтобы бежали подальше. Ни один не шевельнулся. Старые, верные друзья! Вместе мы разломали и сожгли обеих кукол, а металлические остатки бросили в пруд. Механизмы в подвале я разобрал, кости мы зарыли в вольере. Утром явились дознаватели. Я отдал им ключи и сказал, что могут перевернуть замок вверх дном, если хотят, но если ничего не найдут, я потребую возмещения ущерба. Они отнеслись к моему дому бережно. И ничего не нашли.

Перед глазами у Такко замелькали картины: двор, знакомый до последней трещины между каменными плитами, статуи, покрытые первой предзимней изморозью, тайный ход в подземелье… Он поморщился: воспоминания принадлежали ему по ошибке и лежали на сердце тяжёлым грузом.

– Итак, каких-то два месяца в дворцовых подземельях, и я снова чист перед законом, – Оллард неожиданно громко хлопнул в ладоши и развёл руками. – Его величество даже доверил мне некое дело в здешних краях. А как ты поживаешь, Танкварт? За какие подвиги тебе предоставили эти роскошные покои?

Такко поёжился: полным именем его называл только отец и вот теперь ещё маркграф.

– Я служу сотнику Ардерику, – сказал он, надеясь, что имя послужит хоть какой-то защитой. – Он так решил.

– Больше не служишь, – усмехнулся Оллард. – Похоже, он не очень-то дорожит тобой, раз избавился при первом удобном случае.

– Я вам не верю, – выговорил Такко. Не то чтобы он сильно рассчитывал на сотника, но… с ним же Верен… как же так?..

– Иначе я в жизни не нашёл бы тебя, – продолжал Оллард. – Этот замок строили не иначе как в пьяном угаре, в здешнем подземелье можно провести всю жизнь, не войдя дважды в один и тот же ход… Ну да тьма с ним. Коротко говоря, я потребовал помощника, и сотник любезно предложил тебя. Твой друг тому свидетель, к слову, и он ничего не сказал против.

Теперь бесполезно было тянуться к оружию. Разговор напомнил о том, что в замке полно людей, и убийство маркграфа нельзя будет свалить на врагов – ведь ход оканчивался тупиком. Зато Олларду сойдёт с рук всё, что угодно.

– Я не выдал вас, – торопливо проговорил Такко. – Я никому ничего не рассказал. Совсем никому. Здесь тоже никто ничего не знает.

– Я в тебе не сомневался, – криво усмехнулся Оллард. – Вернее, сомневался… пока не спустился в усыпальницу. Я нашёл лук. Ты задержался в замке, чтобы попрощаться с Агнет. Ты бы не выдал меня – ради неё. Не запятнал бы её имя.

– Я и не выдал, – подтвердил Такко. – И не выдам, иначе меня сразу схватят как соучастника. Я просто уеду, хорошо?

– Не уедешь. Тебя схватят в любом случае.

– Снова судебная книга?

– Нет. О книге я позаботился сразу, как забрал тебя из ратуши, но не в моих силах стереть память жителям. Канцелярия идёт по твоему следу. Они знают, что ты жил у меня и мог что-то видеть.

– Ну и пусть. Я ничего им не расскажу. Скажу, что помогал по хозяйству.

– О, в дворцовых подземельях заговаривали и не такие. Происхождение защитило от пытки меня, но не убережёт тебя.

– Но я…

– Нет, не выдержишь. Поверь, Танкварт, чем ближе ты будешь ко мне, тем безопаснее для нас обоих. Перестань дурить, и заключим перемирие. Мы оба хотим жить, как это ни неожиданно, а потому нужны друг другу.