Текст книги "На пороге зимы (СИ)"

Автор книги: Анна Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 37 страниц)

– Я выйду.

Мгновения, что понадобились Грете на шнуровку корсажа, Элеонора потратила на то, чтобы успокоить дыхание. Бросила взгляд в мутное зеркало. Совсем простое тёмное платье застёгнуто до подбородка, лицо бледно как мел, растрёпанные волосы связаны в небрежный узел, повязка на руке… Пожалуй, даже хорошо, что в гостиной ждёт не Ардерик, а Оллард, равнодушный к женской красоте. Элеонора заправила за ухо выбившуюся прядь и сделала Грете знак отворить перед ней дверь.

– Загляни на кухню и узнай, довольны ли лиамцы и что с припасами, – быстро приказала она. – Возьми с собой Бригитту. Эми, расспроси лекаря о здоровье сотника Гантэра и помоги там Лотте и Катрин, если нужно.

Одна за другой служанки покинули гостиную, присев в торопливых поклонах. Элеонора расправила плечи: первые нити предстояло связать уже сейчас.

***

Оллард приветствовал Элеонору учтивым поклоном:

– Прошу прощения за поздний визит. Не ожидал, что вы меня примете. Я не задержу вас долго.

Элеонора ответила лёгким кивком и указала на кресло. Быстрым взглядом оценила безукоризненную белизну рубашки, угольную черноту маркграфского дублета и мысленно усмехнулась, углядев под тёмным бархатом стальную вязь кольчуги. Война изменила всех, вот и Оллард не снимал доспеха даже в замке. И говорил, как на стене – отрывисто, миновав все положенные формы вежливости:

– Это ваше.

На стол между ними лёг отнятый Тенриком кинжал, и Элеонора не сдержала радостного вздоха:

– Как любезно с вашей стороны вернуть моё оружие.

– Не стоит благодарностей. По правде, я пришёл спросить вас кое-о чём. Как на Севере обстоят дела с наследованием внебрачными детьми?

– Простите?

– Я размышлял, чем объяснить сходство убитого с Шейном Эслингом. Если он был бастардом старого барона, могли ли они спорить за старшинство? Вы долго живёте на Севере и должны знать.

– Признаться, никогда не интересовалась внебрачными связями старого барона. – Элеонора пожала плечами и с сожалением отложила кинжал: перевязанной рукой пояс было не застегнуть. Оллард не обратил внимания на кресло, и она тоже осталась стоять. – Знаю только, что по прежнему обычаю барон мог сам назначить наследника и Шейн был обижен на имперскую традицию передавать титул по старшинству.

– А передать старшинство внебрачному сыну он мог?

– Не знаю.

Вопросы явно могли подождать до завтра. Элеонора нутром чуяла: Тенрик наболтал лишнего, много лишнего, и поспешила перевести тему ближе к той, что её волновала:

– Думаю, барон должен знать ответы. Кстати, как его здоровье?

– Убит горем. Скорбит о брате.

– О… Он перепутал… и вы не сказали ему?..

– Нет.

– Вы жестоки.

– А вы правда ему сочувствуете?

– Ваши шутки неуместны, маркграф Оллард. Что бы ни произошло, Тенрик Эслинг – мой супруг и останется им, пока… обстоятельства не разлучат нас. Он совершил много ошибок и наверняка наговорил вам много недостойных вещей, однако я уверена, что назавтра мы проясним все недоразумения. Могу я узнать…

– Здоровье мужа заботит вас настолько, что вы поспешили свести его в могилу?

Обугленный камень, скользнувший в бледную ладонь из поясной сумки, почти не удивил Элеонору: Тенрик снова выбрал сторону неправильно. Она мысленно пожелала мужу онеметь на пару недель и перевела дух: связать эту нить, к счастью, было легко.

– О, так вот зачем вы явились. Верно, вы смеётесь надо мной, маркграф Оллард! Это же киноварь. Дурно пахнет, награждает кашлем, но в могилу с её помощью не свести.

– Так вы использовали её против барона?

– Любой лекарь или ремесленник подтвердит, что навредить таким способом невозможно, особенно здоровому мужчине. Простите, но если вы явились в столь поздний час поговорить о свойствах киновари…

– Барон намерен дать ход этому делу, и, знаете, меня восхищает его стойкость. Ему самому грозит плаха за измену, а он ищет улики против вас.

– Какому делу? – Элеонора не позволила страшному слову «плаха» задержаться в сознании. – Да, я действительно подбросила Тенрику камень, но травить его и в мыслях не было. Просто семейная ссора, не стоящая внимания.

– Должен сказать, что вы выбрали странное и опасное орудие, – прервал её Оллард. – Опасное прежде всего для вас. Киноварь может навредить, если взять её в достаточном количестве. Местные этим пользовались, поэтому барон убеждён, что вы задумали убить его и лишь ваши слабые знания в области минералов сохранили ему жизнь.

Всё-таки от бестолочи Тенрика стоило избавиться, да побыстрее, и на сей раз не дурацкими камнями. Выгораживать этого недоумка было хуже, чем терпеть ноющую боль в ладони, но выхода не было. Элеонора усмехнулась и пожала плечами:

– Барон преувеличивает. И у него есть на то причины. Что ж, я не собиралась ни с кем обсуждать подробности того вечера, но раз вы настаиваете, знайте: Тенрик пришёл ко мне по праву мужа и был… неубедителен.

– Неубедителен?

– Слишком быстро вернул меч в ножны, если вы понимаете. Не дождался полной победы. Не убрал урожай на моём поле, если угодно. Я не скрыла своего разочарования. Тенрик оставил мои просьбы без ответа, я дождалась, когда он заснёт и подкинула на жаровню камень. Я знала, что брат частенько подбрасывал ему киноварь в камин и запах его разозлит. Когда Тенрик проснулся в ярости, я ещё раз объяснила ему, почему так поступила.

На лице Олларда было написано нечто столь трудночитаемое, что Элеонора не удержалась:

– Надеюсь, для вас не стало открытием, что супруги разговаривают в постели?

Из коридора послышался смех. Элеонора отстранённо отметила, что служанки вернулись и болтали с воинами, охранявшими покои, не желая мешать разговору. Живот всё ещё тянуло, по спине пробегал озноб. Больше всего Элеоноре хотелось лечь на нагретые простыни и уснуть без сновидений. Она улыбнулась Олларду, как всегда улыбалась мать засидевшимся гостям:

– Мне безмерно жаль, что моё нежелание мириться с постельными слабостями мужа было понято им превратно. Простите, но час поздний, а я устала.

Она сделала небольшой шаг к двери, нетерпеливо стукнула пальцами по спинке стула и поморщилась. Когда же заживёт этот проклятый порез!

– Видите ли… – Оллард не тронулся с места. – Я вам верю. Однако когда императорская канцелярия будет разбирать дело, у них могут возникнуть вопросы.

– Послушайте, господин Оллард. Мой супруг не получил достойного воспитания, несмотря на то, что в его жилах течёт кровь благородных семей Империи. Он воспринял мои безобидные замечания как тяжелое оскорбление, а сейчас ещё и убит горем. Не принимайте сказанное им всерьёз.

– Стало быть, сегодня вас едва не похитили из-за семейной ссоры? А Северная война разгорелась оттого, что два брата не поделили кусок мяса за обедом? Или нечто более существенное?

– У местных нравов свои особенности, – вздохнула Элеонора. – Я тоже не сразу привыкла и прошу, не судите поспешно. Если у императорской канцелярии будут вопросы к барону…

– Видите ли, – повторил Оллард, – вопросы возникнут не к барону. А к вам.

Кажется, сквозь дверь даже пробивался аромат свежевыпеченного хлеба – значит, девушки выпросили на кухне лепёшек и теперь уютно закусывали, усевшись на широком подоконнике, пока хозяйка беседует с имперским гостем. Элеонора перенесла вес на другую ногу и почти с ненавистью посмотрела на прямого, как копьё, Олларда, будто бы не уставшего таскать на себе доспех.

– Откуда у вас ларец с киноварью?

– Привезла из дома.

– Ваш супруг считает, что ларец вам передал его брат.

– Чушь. Даже если и так, что с того? Нет дурного в том, чтобы принять ларец с местными камнями от брата мужа. Мы с Шейном несколько лет жили в одном доме и поначалу старались поддерживать родственные отношения.

– Ваш супруг считает, что эти отношения выходили за границы родственных.

– Что, простите?!

– В канцелярии учтут и другие обстоятельства. Например, что с Шейном Эслингом мог встретиться не только барон. За восемь лет вы тоже могли изучить подземные ходы, особенно если младший Эслинг делился с вами местными диковинками. Ещё могут вспомнить, что барон не принуждал вас идти в покои, вы шли за ним сами и весьма охотно. И, наконец, что вы не звали на помощь.

– Что вы несёте? – Элеонора простёрла вперёд перевязанную руку. – Это ли не доказательство моей верности?

– Но вы убили не Шейна.

– Я направила вас по его следу!

– Мы знаем, что это был след Шейна лишь с ваших слов. Кто поручится, что вы не направили нас ложным путём, дав настоящему Шейну уйти незамеченным?

Элеонора медленно выдохнула, гася пробивающийся сквозь ярость леденящий страх. Неужели, если дело дойдёт до суда – а оно дойдёт, непременно! – судьи будут также цепляться к каждому слову, подвергать сомнению, выворачивать наизнанку?

– Вы оскорбляете меня, пользуясь тем, что я осталась без защиты супруга, – холодно проговорила она. – Ваши обвинения глупы, вопросы – бестактны. Прошу вас немедленно покинуть мои покои. Побеседуем завтра, когда хмель сражения перестанет омрачать ваш рассудок.

Она повернулась к прогорающим поленьям, ожидая услышать за спиной шаги и стук двери. Но услышала глухой смешок.

– Один вопрос, если позволите. Как вы собрались одна править Севером?

Элеонора резко развернулась – теперь-то она точно выставит наглеца в коридор! – и встретилась с непроницаемым лицом, о которое её ярость разбилась, как волна о скалу.

– Уверяю вас, Тенрик Эслинг был единственным человеком в Империи, поверившим, что вы вышли замуж за него, а не за Север, – продолжал Оллард. – Все знали, зачем вам этот брак, иначе ни ваш отец, ни сам император не дали бы на него согласия. Все эти годы они читали ваши письма, полные надежд, и были убеждены, что вы полностью подчинили себе супруга и, следовательно, здешние земли. И что мы видим спустя восемь лет? Север истощён войной, гибнут люди, поля и стада. У вас под носом орудует изменник, родной брат барона. Вы давно должны были написать отцу или его величеству и попросить помощи. Но вы этого не сделали. Следовательно, спрос за войну будет не с одних братьев Эслингов.

– Я слабая женщина и не понимаю ваших намёков.

– Оставьте эти глупости! Слабые женщины не рождались у Таллардов уже лет триста. Только на моих глазах вы пережили осаду и убили человека много сильнее себя. Я помню, какой увидел вас впервые. Вы стояли в воротах с фонарём и кубком, словно небесная дева, встречающая воинов в небесном чертоге. Снег вокруг вас был залит смолой и кровью и утыкан стрелами. Однако тем же вечером я увидел совсем другую женщину: пустоголовую кокетку, возлагающую надежду на красоту тела. Так вот, всем известно, что вы приехали сюда, чтобы править этими землями. Осталось выяснить: почему вы сразу не выдали младшего Эслинга? Из гордости или глупости? Или есть иная причина?

Элеонора опустила глаза на узор, вившийся по кинжальным ножнам. Если в столице с самого начала полагали, что Севером будет править она… Тенрика можно списать с счетов? Или Оллард её испытывает?.. Его голос отдавался часовым боем, проникал, казалось, в черепную коробку.

– И вы не ответили на мой первый вопрос. Как вы собрались править Севером? Вы не знаете о здешнем народе ничего. Не интересуетесь, чем они живут, во что они верят. Не знаете старых порядков, даже как наследовали власть! Не удивительно, что вас не зовут на советы. Северная война прошла мимо вас. На вас смотрят, как на красивую куклу, что соседи, что местные!

– Я разделила с ними осаду! – отчеканила Элеонора. – Я звала людей в бой, и за мной шли!

– Возможно. Допускаю даже, что шли именно за вами, а не за вашим сотником. Однако призывать людей сражаться за их же дома совсем не то, что заботиться об их благополучии изо дня в день. Выбросьте пустые мечты из головы: одной вам Север не одолеть. Этим землям нужен сильный правитель, готовый укрощать их медленно и терпеливо.

– О… – Элеонора замерла, пронзённая ужасной догадкой. – Так вы здесь для этого?!

– Я? – На лице Олларда отразилось неподдельное изумление. – Нет, мне нет дела до Севера. Хватает хлопот с собственными землями. А вы – неужели за восемь лет не поняли, что здешние земли не примут чужака? Здесь должен править северянин, плоть от плоти этого края, знающий его дикий норов, как всадник своего коня. Вы знаете, когда здесь сеют и жнут? Когда перегоняют скот? Где пасётся то стадо, которым ваш муж собирался кормить нас остаток зимы? Или надеетесь на имперское зерно? Думаете, вам просто подарили Север, ничего не желая взамен?

Элеонора молчала. Отрывистый голос резал слух, и ему вторили взрывы смеха из-за двери.

– Тенрик Эслинг – наилучший правитель. Был бы, будь у него рядом мудрый и отважный советчик. Ваш муж ничего не смыслит в войне; вы должны были стать для него советником, имеющим доступ не только к его оружейной, но и к его сердцу. Должны были завоевать этот край не мечом, а не менее острым умом. Но, верно, дочери Талардов нынче умеют лишь щеголять в открытых платьях, а потому, повторюсь, у императорской канцелярии будут вопросы к вам.

«А ещё вы не удосужились принести наследника» – мысленно договорила Элеонора. Гнев, разочарование, отчаяние сменяли друг друга, не давая сосредоточиться. В смятении Элеонора сделала несколько шагов к прогорающему камину. Рассветные силы, на что же она потратила эти восемь лет?..

– Маркграф Оллард, – выговорила она наконец, – я действительно устала. Прошу вас не делать поспешных выводов. Обсудим всё завтра, когда я обдумаю ваши слова.

– Это невозможно. Отчёт канцлеру должен быть готов к утру. Почтовых голубей у вас больше нет, значит, придётся посылать с гонцом и как можно скорее.

– И что вы приложите к отчёту?

– Например, показания вашей служанки, что со стены вы ушли сами, а после не звали на помощь.

– Я запрещу ей говорить с вами.

– Её слова уже записаны, и с четверть часа назад мой помощник получил её подпись. К утру я запишу и ваш рассказ, и если он будет отличаться от остальных… объяснитесь с канцлером лично. Доброй ночи.

Он шагнул к двери, Элеонора метнулась и преградила ему дорогу. Страха больше не было, остались ярость и беспомощность. Что предложить этому футляру для шестерёнок? Чем обольстить его холодную, мёртвую кровь? Поистине, канцлер выбрал лучшего посланника! Олларда не подкупить деньгами, не соблазнить постелью, не разжалобить слезами. Он смотрел на Элеонору сверху, и бледные губы кривила усмешка.

– Вы толкаете меня на преступление, баронесса.

– Всего лишь прошу повременить.

– Чего ради?

– Ради… милосердия. Я верю, у вас доброе сердце, и…

– Чушь. Сердца у меня нет вовсе, как говорят, и, по правде, оно мне никогда не требовалось. Меня учили хранить верность и требовать её от других. Вы с бароном не были верны ни короне, ни Северу – чего ради я должен вас прикрывать?

– Я… Я взываю к вашим отцовским чувствам, маркграф Оллард. Я верю, вы не оставите нерождённое дитя сиротой.

Лёгкая дымка в зелёно-карих глазах – словно поверхность болота колыхнулась и снова сомкнула покров ряски, пряча сокровища и кости, скопившиеся на дне. Оллард чуть вскинул брови:

– Вы ждёте ребёнка?

– Да.

– Вы уверены?

– Да. – Заминка в голосе Элеоноры была слышна ей самой, но вложить в короткое слово больше уверенности она не могла.

– Значит, воины с юга принесли плодородие на здешние земли?

Элеонора дёрнулась, как от пощёчины. Оллард усмехнулся, примирительно поднял ладонь:

– Что ж, это меняет дело. Ваше… положение, несомненно, расположит канцелярию. Думаю, я смогу отложить отправку отчёта на месяц, пока вы не будете уверены полностью. Берегите наследника.

Он учтиво кивнул Элеоноре, обошёл её, как забытый на проходе стул, и направился к двери. Элеонора стиснула кулаки, не обращая внимания на боль. Ярость снова поднялась жаркой волной, вспыхнула за все перенесённые унижения, и Элеонора бросила в чёрный бархат безукоризненно прямой спины:

– Отчего же император не поберёг вас, последнего наследника своего рода? А, маркграф Оллард? Каким ветром вас занесло на Север в разгар войны?

Ответом был стук затворившейся двери.

Комната наполнилась голосами и смехом: служанки, раскрасневшиеся не то от прохлады коридора, не то от шуток стражников, поспешно подкладывали дрова в камин, смахивали невидимые крошки со стола, лукаво перемигивались. Элеонора отступила в спальню и затворила за собой дверь. Дёрнула шнур на корсаже, коснулась обтянутого тканью живота, прикусила губу, чтобы не разрыдаться – напрасно.

Слёзы иссякли быстро. Уже проваливаясь в зыбкий, тревожный сон, Элеонора уцепилась за образ небесной девы. Вся отповедь Олларда наверняка была продиктована канцлером или кем-то ещё, но эти слова – неужели принадлежали ему? Элеонора перебирала их так и этак, но ум работал, как плохо смазанные шестерни. Зато она наконец поняла, чего ей не хватало в старых покоях – тиканья часов.

========== 9. Башни и подвалы ==========

Вокруг замка сжималось кольцо, щерившееся копьями и мечами. Ворота пали, стены рухнули; враги хлынули во двор, окружили замок. Они бились в окна, скребли по стёклам остриями копий, и нужно было стрелять, но… бить дорогое стекло арбалетным болтом?..

Верен приподнялся на локте, спросонья оглядел комнату. Было тихо, только скрипучий звук слышался по-прежнему. Верен повернулся к окну, с облегчением отметил, что оно было с вечера закрыто ставнями, и увидел Ардерика, сидящего за столом. Он водил по бумаге пером, и оно-то и издавало скрип, привидевшийся Верену во сне.

Картина была столь непривычная, что Верен какое-то время молча пялился, прежде чем подняться и проследовать к тазу для умывания. Ардерик едва вскинул на него глаза:

– Там настойка для тебя. – И снова уткнулся в бумаги.

Верен повертел в руках стеклянный бутылёк, вылил половину в кувшин, осушил его в один приём и сразу почувствовал себя лучше. Была ли то заслуга настойки или же свежей воды и крепкого сна, его не сильно заботило. Он прошёлся по спальне, с каждым шагом ощущая, как по жилам быстрее бежит кровь; нога побаливала, но на месте уже не сиделось. Вчера он свалился спать раньше всех, а ведь произошло столько всего! Нападение на баронессу, заключение барона… Верен покосился на Ардерика и решил не приставать с вопросами. Раз пишет при свече, не дождавшись рассвета, да ещё не слышит, как отчаянно скрипит перо, значит дело срочное.

За окном слышался шум – перекрикивались люди, ржали лошади. Ставни распахнулись легко. Во дворе было темно, но небо вспыхивало цветными пятнами и полосами, а свет факелов выхватывал из мрака меховые куртки и тюки.

– Лиамцы уходят. Снова… – сообщил Верен. Получил в ответ невнятное бормотание и снова уткнулся в стекло. Отошёл к очагу, потрогал ещё тёплые камни, решил, что топить не стоит, заглянул в опустевший кувшин…

– Не мельтеши, а? – раздражённо дёрнул плечом Ардерик.

Верен виновато уселся на шкуры у очага, но тут же встал снова.

– На двор схожу, – бросил он, но остановился, припечатанный неожиданно серьёзным:

– Погоди. Подай ларец.

Ларец, где хранились императорский указ и личная Ардерикова печать, Верен брал, как хрупкую драгоценность. Осторожно поставил на стол и, как завороженный, смотрел, как Ардерик открыл крышку ключом, висевшим на шее, поставил внизу исписанного листа своё имя, подсушил чернила у свечи, затем капнул на бумагу воском и оттиснул герб.

– Домой писал, – объяснил он наконец Верену. – Смотри и запоминай: сюда кладу.

Свернутый в трубку лист лёг в ларец. Ардерик щёлкнул замком, и Верен спохватился:

– А ты не поздно взялся писать-то? Война позади. Весной бы уж писал, чтобы сразу и отослать.

– Война, Верен, только начинается, – мрачно пообещал Ардерик. – И знаешь, я мало сомневался, что выйду живым из переделки с Шейном, а в поединке с ним и вовсе был уверен, что покончу с заразой одним ударом. Теперь же одна тьма знает, чем всё это обернётся. Так что смотри и запоминай, как и что. А теперь иди.

– Погоди! – Нетерпение Верена как ветром сдуло. – Ты чего? Это, мол, ты замок чуть не сдал? Так теперь-то ты победил! Рик, ты же сам видел, никто не ушёл! И победа твоя!

– А ты, верно, не слыхал, что победа достаётся не людям, а гербам? За победителей нынче граф да Лиам, и ещё поглядим, уделят ли они хоть кроху славы барону или сметут его, как сор. Помяни моё слово, Верен, скоро тут такое заварится, что нам осада покажется за счастье.

– Расхлебаем, – уверенно сказал Верен. – Хочешь, я пойду расспрошу Такко, что слышно?

– И думать забудь! Забыл, что они заодно теперь? Не приметил ту штуку с гербом у него на шее? Нет, Верен. О пустяках болтайте на здоровье, а в серьёзные дела не лезь. Это я по уши увяз, а ты…

– И я с тобой, – заверил Верен. – А теперь ты бы поспал, а?

Он хорошо знал манеру Ардерика вспылить из-за ерунды. Правда, прощальных писем сотник ни разу не писал… впрочем, что знал об этом Верен, знакомый с ним чуть больше полугода? Может, у него дома сундук забит такими письмами.

– Посплю, чего не поспать… – отозвался Ардерик. – В другой раз я бы караулы пошёл проверять, а сейчас чего! Хоть весь день спи!

На дворе заржала лошадь, на неё прикрикнули, затем послышалась брань – кажется, развязались навьюченные тюки. Верен вздохнул и присел на край недовольно скрипнувшего стола.

– Расскажи, что я вчера проспал? Что такого стряслось? Вместе думать лучше, чем одному.

Ардерик потёр лицо ладонями, шумно выдохнул и поднял на Верена покрасневшие от бессонной ночи, но прояснившиеся глаза:

– Не бери в голову. Иди лучше, куда собирался, пока штаны не обмочил. Иди, иди! Может, и правда пронесёт.

– Непременно, – заверил его Верен. Окинул ещё раз внимательным взглядом и сдёрнул с крючка плащ. – Я быстро!

***

Быстро не получилось: Верен не упустил случая потолкаться среди лиамцев. Попрощался с ребятами, с какими успел свести знакомство, получил три приглашения на свадьбы и два на Летний Перелом, пообещал приглядывать за оставленными в Эслинге ранеными, непременно явиться летом в Лиам поглядеть на прославленные солеварни, и благоразумно умолчал, что надеется к лету убраться с Севера да подальше.

Барона нигде не было. Похоже, маркграф запер его надолго. Зато на ступенях вскоре показалась баронесса. Верен только сейчас заметил, как сказалась на ней осада: лицо осунулось, весь облик будто бы поблек. За ней следовали служанки – кажется, все пятеро. Верен нашёл знакомую фигуру, из-под капюшона которой выбивались золотистые локоны. Бригитта, словно почуяв, повернулась, их взгляды встретились. От воспоминания, как вчера она вздрагивала в его объятиях, обдало мучительным и жарким. Верен торопливо кивнул ей и поспешил отвести взгляд.

– Эслинге в неоплатном долгу перед Лиамом, – заговорила Элеонора, и её негромкий голос непостижимым образом пробился сквозь шум сборов. – Но это не значит, что ваша помощь не будет оплачена. К осени вам доставят лучший лес и хлопок из моих владений на юге. Сверх того я приложу усилия к снижению налогов на соль и рыбу. А сейчас примите скромный дар в подтверждение моих слов и в благодарность за вашу поддержку в трудный час.

Она медленно спустилась со ступеней и вынула из-под накидки меч в богато украшенных ножнах.

– Этот клинок принадлежал моему отцу. На Север его привезли имперские воины, отдавшие жизни в борьбе с нашим общим врагом. Он привык к сильной и верной руке. Лиам веками торговал с Империей, дружба между нами прочна и нерушима. Пусть южный клинок в руке истинного северянина снова скрепит наш союз.

Лиамский военачальник принял меч с поклоном и сразу обнажил его. Клинок вспыхнул, отразив свет факелов. Под одобрительный гул лиамец сделал несколько выпадов, взвесил меч в руке и с видимым сожалением вернул его в ножны.

– Север переживает неспокойные времена, – продолжила Элеонора. – Времена, когда легко встретить предательство от брата и найти поддержку у чужаков. Подвиги доблестных сынов Лиама навсегда останутся в веках. Прощайте, господа. И помните, что Эслинге не забудет вашей помощи.

– Я пришлю вам отборной соли к лету, – пообещал лиамец, сжимая меч в руках.

На лице Элеонора мелькнула лёгкая улыбка:

– Почту за честь. И, прошу, не забудьте пару бочонков прославленного лиамского эля. Я с радостью обменяю их на южное вино!

– Хорош обмен! – захохотали в толпе.

– Крепковат для вас будет, – ухмыльнулся лиамец.

– В последние дни мои вкусы странным образом переменились, – негромко сказала Элеонора. Если бы Верен не подобрался поближе, не услышал бы вовсе. – Эль и солёная рыба стали моими лучшими спутниками. Я буду благодарна, если вы скрасите мои будни полюбившимися угощениями. В добрый путь, господа! Да будет ваша дорога тверда, рука крепка, а весна – скора!

Прощальный кивок – и баронесса скрылась в замке. Лиамцы обступили военачальника, снова обнажившего подаренный меч.

Верену больше нечего было делать в дворе. Он ещё немного потолкался, поглазел на вспыхивающее небо и собрался вернуться к Ардерику, но в дверях столкнулся с Такко.

– Посмотреть вышел? – спросил Верен, мотнув головой в сторону крыльца.

– Ага. А тебе полегчало, смотрю.

– Да что мне сделается, – отмахнулся Верен. – Погоди-ка! Это ты мне вчера настойку принёс?

– Я? Мне что, заняться больше нечем, как тебе настойки носить? – возмутился Такко и как-то быстро поспешил сменить тему: – Я вчера твою подружку по всему замку искал, чтобы бумагу подписала, вот. А ты с ней не прогадал!

– Она мне не подружка, – возразил Верен. – Так…

– Так – это подружка и есть, иначе уже невеста выходит, – уверенно заявил Такко. – Хороша! На Кайсу немного похожа, только красивая. И стройная. И… Тебе подойдёт, в общем.

– Уймись, а? Она, поди, тоже какого-нибудь барона дочка, а я кто?

На лице Такко читалось столь явное торжество, что Верен только рукой махнул. Окинул взглядом тощую фигуру друга под распахнутым плащом и легко толкнул его к двери:

– Не торчи на морозе. О! А знаешь, как узнать, силён ли мороз?

– Струя на лету замерзает?

– Не. Про струю – сказки. Идём на башню, покажу.

Способ подсказали местные ребята. Правда, испытать его Верену не доводилось, но вот и случай представился и совет проверить, и уйти от неловкой темы.

У подножия лестницы он остановился и глянул на Такко:

– Запахнулся бы. Граф, говорят, на тебя ценное снадобье перевёл, пока ты болел.

– Ерунда, – отмахнулся Такко, но плащ всё же запахнул. И с сомнением посмотрел на Верена: – А ты подъём одолеешь?

– А то! Что там эта башня, две с половиной сотни ступеней. Да и надо расхаживаться.

На смотровой площадке было морозно. Северный ветер выдувал тепло из-под плащей, щипал за уши. Небо над головой вспыхивало лиловым и розовым. Казалось, протяни руку – и погрузишь ладонь в цветной туман.

– В общем, гляди. – Верен поманил за собой. – Подходишь к краю, плюёшь вниз и слушаешь, зазвенит или нет. Если звенит – значит, мороз силён.

– Надо было здешних ягод прихватить, которые покислее, – сказал Такко спустя четверть часа. – Этак нам слюны не хватит.

– Мда, как-то не очень вышло, – согласился Верен. – Наверное, знаешь почему? Снег же выпал, вот и не звенит. Всё в мягкое падает.

– Стало быть, нам надо было сперва снег расчистить и водой залить? – спросил Такко. Рассмеялся первым, Верен вслед за ним.

Цветные сполохи над головой меркли. Небо на юге светлело. Каждый день полоска света чуть сдвигалась к востоку, и можно было надеяться, что когда-нибудь солнце встанет там, где положено. А пока, пожалуй, было даже правильно, что оно поднималось на юге. Там лежала Империя, там был далёкий, полузабытый, но всё же дом.

– А раньше она вокруг лиамцев по-другому крутилась, да? – спросил вдруг Такко.

– Кто?

– Да баронесса. Меч подарила, слова такие сказала… Знать бы, сама что-то придумала или маркграф ей вчера насоветовал.

Верен насторожился:

– А он вчера с ней говорил? Погоди? А с Риком тоже говорил?

– Он вчера всех обошёл, – кивнул Такко. – Даже служанок расспросил. Говорю же, я за твоей Бригиттой вчера полвечера бегал, чтобы записи подписала. Имечко, конечно… Не враз выговоришь…

– Кто бы говорил, – не остался в долгу Верен. – Слушай. Я знаю, что ты рассказать не можешь, но…

– Ничего я не слышал, – прервал его Такко с досадой. – Меня оттуда выставили! Хотя я сидел, как в засаде… Сперва маркграф спрашивал, точно ли убили не Шейна, потом они рану обсуждали. А после чуть ли не час разговаривали без меня. Я… Верен, знаешь, я бы тебе сказал, если бы хоть что знал.

– А потом тебе от графа бы влетело, – усмехнулся Верен. – Нет уж. Если что и узнаешь, держи при себе.

– Не влетело бы! Он же знает, что мы друзья. – Запинка перед последним словом была едва заметна. Такко прервался, тряхнул головой и продолжил: – Он мне и записи не все показывает, чтобы не разболтал. Я только знаю, что в столице какая-то ерунда творится. По всему выходит, будто там знали, что здесь заварушка похуже, чем охота на разбойничью шайку.

– То есть подкрепление должно было пораньше подойти? Или… – Верен встретился с непривычно серьёзным взглядом друга. – Не на гибель же нас послали?

– Не знаю. Это уже сотника твоего надо спрашивать, не перешёл ли он кому дорогу. Только похоже, там наверху подозревали, что сотней здесь не справиться.

– Подозревали, – кивнул Верен, – только большое войско здесь не прокормили бы.

– Снарядили бы летом, – убеждал его Такко. – Собрали бы обоз побольше. Соседей бы подняли, вот как сейчас. Можно было побольше народу согнать, точно тебе говорю! И, знаешь, я ещё думаю, что маркграф вот-вот расспросит баронессу, сколько у неё было охраны и как так вышло, что из них никого не осталось. Слышал, она сама сказала, что меч до лиамца её охранник носил?.. Не один же он был, а?

Вместо ответа Верен облокотился на ограду площадки. Слова Такко, утреннее письмо Рика, да всё, что случилось здесь, на Севере, нужно было хорошенько обдумать. Только чем больше Верен размышлял, тем меньше ему нравилось, как поворачивалось дело.

Верен служил Рику, а Рик – императору. С именем Его Величества брал города, завоевывал славу, шёл на Север, отбивал обозы, защищал вверенный ему замок. Если там, в далёкой столице, которую Верен даже издали не видел, знали, что сотня может не справится… Не просто сотня – люди, что учили Верена сражаться, делили с ним стол и кров. Если их всех послали на верную смерть… послали, как гонцов с дурными новостями, зная, что могут не вернуться…

Выходило, что не только на Севере были предатели.

«Знаешь что я тебе скажу, Верен? Не связывайся со знатью! – говорил Ардерик в первые дни на Севере. – Я это говорил братьям и теперь говорю тебе – держись от всего этого дерьма подальше!» Верен тогда пропустил его слова мимо ушей, а зря. Рассветные силы, да ведь и об охранниках баронессы Рик тоже знал! «Хотел бы я знать, от чего перемёрли её люди. Старик Таллард не мог не послать с дочкой хотя бы десятка три отборных воинов!..» – слова всплывали в памяти, как утопленники со дна, такие же страшные и бесполезные.