Текст книги "На пороге зимы (СИ)"

Автор книги: Анна Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 37 страниц)

– Прекрасные новости! – Император позволил себе улыбку. – Сегодня я просмотрю бумаги, и завтра же соберём Верховный суд. Народ получит подарок на Перелом – не один, так другой.

***

Дверь в императорском кабинете чуть слышно скрипела, предупреждая о немногочисленных гостях, вхожих без доклада. Канцлер вошёл бесшумно, и император поднял на него глаза, только когда на стол перед ним шлёпнулась увесистая папка из телячьей кожи.

– Итак, дело маркграфа Олларда, – проговорил он, пока канцлер устраивался в кресле напротив. – Может стать одним из самых громких скандалов за последние пятнадцать лет.

– Дело и вправду крайне занимательное, – согласился канцлер, открывая папку. – Причём занимательно в нём всё, от личности обвиняемого до доказательств его вины.

– Я с удовольствием обсужу его личность после того, как опустится топор палача. Кто мог подумать, что Оллард сам копает могилы, а?.. За одно это следует казнить, а за то, что он делал с останками, и подавно. Давайте приговор.

– Не будем торопиться. – Канцлер взял бумаги в руки, но передавать не спешил. – Есть некоторые нюансы. Обыск замка, осмотр земли и допрос свидетелей были выполнены со всей тщательностью, однако не дали достоверных улик. Мы обнаружили подвальную мастерскую, однако там не оказалось ничего запрещённого. Заготовки для музыкальных автоматов и часов, модели полевых механизмов – словом, ничего особенного. Потайные ходы также были осмотрены, благо в наших руках оказались и планы, и ключи. Решительно ничего интересного. Мы не нашли ни малейших доказательств того, что выкопанные тела когда-либо хранились в замке. Правда, осколки крупных костей были найдены в собачьем вольере, но кому они принадлежали, сказать уже невозможно.

– Да отчего же невозможно?.. Впрочем, Оллард достаточно умён, чтобы вовремя замести следы. Значит, вы построите обвинение на показаниях свидетелей?

– И здесь не всё так просто. Давайте вспомним, с чего всё началось. Вскоре после Праздника Урожая пришла жалоба от маркграфа Фердинанда Вилларда, – канцлер положил перед правителем густо исписанный лист, – будто бы Оллард жестоко обращается со своей женой. Держит её взаперти, не пускает лекарей, не позволяет приглашать гостей. Все это подтвердила нянька, живущая в замке, вот её подписи на жалобе и на протоколе допроса. Однако же дознаватели, прибыв в замок, обнаружили лишь тело госпожи Оллард. Она умерла не менее пяти лет назад и была подобающим образом похоронена в фамильной усыпальнице на замковом кладбище. Рядом с ней была похоронена единственная дочь Оллардов, скончавшаяся буквально накануне нашего приезда.

– Я помню, как мы поминали их обеих, – задумчиво кивнул император. – Ужасная история. Причину выяснили?

– Найти следы насилия либо отравления не удалось. В случае с дочерью можно с уверенностью утверждать, что виной всему мучивший её с рождения недуг. Госпожа Оллард, вероятнее всего, тоже скончалась от болезни – если помните, она много лет страдала нервным расстройством.

– Но почему Оллард скрыл смерть жены?

– Кто знает, – пожал плечами канцлер. – Меня больше заботит, куда смотрел господин Виллард, когда писал свою жалобу. И отчего нянька – как её? а, Катерина из Лиффена, – не заметила, что госпожа пять лет как мертва.

– Это говорит не о её безумии или злом умысле, а об умении Олларда пускать пыль в глаза.

– Вполне вероятно. Но есть ещё кое-что – судя по показаниям няньки, она не ладила с Оллардом, и он выставил её из замка за несколько дней до смерти дочери. А до того изрядно обидел маркграфа Вилларда. Летом должны были объявить о помолвке между их детьми, однако Оллард отказал. По слухам – в весьма резкой форме. Встаёт вопрос, было ли обвинение следствием заблуждения или же заведомо ложным?

– Какая теперь разница? Если эта Катерина не способна отличить живого человека от мёртвого, используйте показания других слуг.

– Они не подтвердили обвинений даже под пытками. Удивительная верность, должен сказать.

– Неуместная в данном случае. А что горожане? Помнится, мы посылали предписание бургомистру и эсхенскому судье разобраться с жалобами.

– Судите сами, – канцлер взял из разложенных на столе листов нужный и, придвинув светильник, начал читать: – «Мы, бургомистр и судья славного города Эсхена, согласно Высочайшему повелению Императорской канцелярии, посетили замок маркграфа Олларда, господина и покровителя нашего, и установили, что супруга его, госпожа Малвайн ведет существование затворницы… Так же сообщаем, что слышали мы многажды отчаянные жалобы со стороны добрых и надежных свидетелей, безукоризненно честных и достойных доверия, что вышеупомянутый господин наш маркграф Оллард служит силам тёмным и ужасным, нрав имеет чудовищный, а ещё раскапывает могилы и совершает противоестественные действия с телами, и вызывает демонов, и оборачивается чёрным котом и вороном, высасывает молоко у коров и растлевает девиц в своём демонском обличье…»

– До чего же темны и дремучи люди! – Чем дальше читал канцлер, тем выше поднимались брови императора. – Знаете, Олларда-оборотня я могу представить, но что он охотился за девицами…

– Полностью с вами согласен. И подобных россказней у меня – целая стопка. Итак, что мы имеем? Одно обвинение в жестоком обращении с женой, в действительности умершей несколько лет назад. Второе – в разорении могил, чему не нашлось доказательств. И третье – в оборотничестве, что попросту смешно – не в тёмные века живём.

– Да полно! Мы-то с вами знаем, что Оллард виновен. В этом не может быть ни малейшего сомнения. Достаточно вспомнить его подарок. Какие ещё доказательства нужны?

– Подарок… да. Вы знаете, мне думается, если бы мы взглянули на него ещё раз, приблизились бы к ответам.

Короткий взмах пером, указавший на занавеси в простенках – и император едва заметно кивнул и поднялся. Нельзя быть уверенным в безопасности покоев, но никто не подслушает в подземелье, где хранился длинный ящик.

Они спустились из кабинета вниз, где изящество арочных сводов уступало место тяжести бывших крепостных стен. Перед очередным поворотом император отпустил свиту и отпер неприметную дверь, обитую железом.

Свет фонаря осветил небольшую комнату, стол посередине и непринуждённо устроившийся на его краю человеческий скелет.

– За одно это следует казнить, – проговорил император, рассматривая его с нескрываемым отвращением. – Так издеваться над человеческим телом, лишить человека достойных похорон…

На первый взгляд скелет казался оправленным в медь и латунь, но, присмотревшись, можно было разглядеть шестерни и пружины, заменившие суставы, а также спицы и тросы, протянутые вдоль костей. В углу лежал деревянный ящик. Из-под сдвинутой крышки виднелись стружка и солома, которыми он был заполнен.

– Тело принадлежало замковому егерю и было передано в полное распоряжение Олларда добровольно, о чём имеется предсмертная записка, – напомнил канцлер. – Впечатление, конечно, производит своеобразное. Но взгляните, какая тонкая работа! И какая дерзкая, смелая задумка!

Он повернул один из небольших ключей, спрятанных вдоль позвоночника, и скелет пришёл в движение. Валы и шестерни завертелись, тросы натянулись. Костяная рука поднялась, сложила пальцы в щепоть и принялась совершать плавные движения.

– Если дать ему перо, он напишет «Слава Империи!» – сказал канцлер. – Бьюсь об заклад, при жизни у этого парня был совсем не такой хороший почерк.

– Он подпишет своему хозяину смертный приговор! – заявил император и зашагал по камере, не отрывая взгляда от движущихся костей. – Что Оллард возомнил о себе? Что властвует над жизнью и смертью? Что он могущественнее всех в стране? Удивительная наглость! Тьма с ними, с могилами, я казню его по обвинению в измене. Вы захватили с собой бумаги? Не будем откладывать. Или канцелярия разучилась вести дела?

– Не будем торопиться, – повторил канцлер, примирительно подняв ладонь. – Если наша главная цель – покой и воодушевление жителей Империи, то казнь маркграфа Олларда может привести к обратным последствиям.

– Каким это образом? Говорите прямо, здесь нас никто не услышит.

– Старая аристократия верна короне, ваше величество, чего нельзя сказать о тех, кто был удостоен титулов и земель, не получив перед тем достаточного воспитания и силы духа. Мы можем опираться на новое дворянство в делах торговли, однако подлинное доверие заслуживают не несколькими удачными сделками, а веками безупречной службы.

– Старая аристократия? Да вы посмотрите на них! Оллард лишился рассудка со своими шестерёнками, Вилларды одержимы жадностью, у Таллардов братья спят с сёстрами…

– И тем не менее, ни один из них не замышляет заговор против вас и никогда не замыслит. Вспомните – Олларды добыли корону вашим предкам и стояли у колыбели новорожденной Империи. Они первыми поклялись в верности и не нарушили эту клятву ни словом, ни делом. Даже удалившись от двора, они снабжали Империю полезными машинами и занимательными безделушками.

– И неплохо нажились на этом!

– Однако же направили свои богатства на процветание земель. Мы подробно изучили расходные книги – отчисления в казну не прекращались ни на год. Не выявлено никаких злоупотреблений. Оллард едва не богаче вас, однако даже не думал использовать своё могущество во зло.

– Но это?.. – Император снова указал на скелет, но канцлер мягко перебил его:

– Нельзя прервать столь древний и отважный род по навету сумасшедшей служанки и мстительного соседа. Вас никогда не упрекали в неблагодарности. Не дайте повод сделать это сейчас и не губите веру старой аристократии в вашу нерушимую защиту.

Наступившую тишину разрывали лишь звук шагов и щелчки механизмов. Император думал, разглядывая каменные плиты под ногами и, наконец, кивнул:

– Что ж, вероятно, вы правы. Жаль отказываться от зрелищной казни, но так и быть – пусть Оллард умрёт в тюрьме. Возраст, душевная болезнь, тюремный климат… не мне вас учить. И действуйте побыстрее. Северная война может затянуться, и богатства Оллардов окажутся весьма своевременной платой за оказанное им доверие.

– О Севере я хотел поговорить особо, – проронил канцлер. – Мы с вами с самого начала сомневались, хватит ли сотни мечей, чтобы его покорить. Маркграф Виллард обещал послать ещё триста, но, узнав, что их поведёт сотник Ардерик, отложил поход, сославшись на расходы в связи с помолвкой сына. Ныне же мы не имеем никаких вестей ни от сотника, ни от барона. Ещё более настораживает то, что жалоба на бесчинства дикарей пришла не от барона, а от лиамских купцов.

– У вас есть подозрения?

– Пока ничего определённого. Но есть опасения, что на плечах нынешнего барона Эслинга лежит слишком тяжкое бремя, и он нуждается в добром совете. А мы, в свою очередь, нуждаемся в незаинтересованном наблюдателе, который разобрался бы, всё ли благополучно в Северном маркграфстве.

Шаги стихли. Император остановился напротив скелета, наблюдая за сокращением пружин.

– Отправить Олларда на Север? Он же безумен.

– Не более, чем любой человек, увидевший закат своего рода. Я говорил с тюремным лекарем. Он склоняется к тому, что перемена обстановки уже оказала своё целебное действие, и в скором времени можно ожидать почти полного выздоровления.

– Он преступник.

– Так позвольте ему искупить свою вину. Он сведущ в военном деле, а его таланты помогут повысить дальность и меткость нашего оружия. Направьте ум Олларда в нужном направлении, и вместо этого, – канцлер указал на скелет, продолжавший выводить невидимые письмена, – он прославит Империю.

– Зима на пороге. Отряд не доберётся и до северных рубежей.

– Тогда и о казни не придётся заботиться, верно?

– Да вы всё предусмотрели, – император недобро усмехнулся. – Что ж, я обдумаю эту мысль. Безумная авантюра, признаться… Могу сказать одно: если Оллард и доберётся до цели, пути назад ему не будет. Войну выигрывают не люди, а гербы, и если он вернётся героем…

– О, не волнуйтесь. На Севере ни в чём нельзя быть увереным. Непривычный климат, пища…

– Вот и позаботьтесь о том, чтобы мы – были уверены. Соберите Верховный Суд через три дня. К этому времени я обдумаю своё решение. Отчаянная идея, поистине отчаянная…

***

Императорский дворец возносился к небу сотнями башенок, шпилей, узких стрельчатых арок – и уходил в землю массивными стенами древнего замка. Под натёртым паркетом светлых и шумных парадных залов прятались мрачные каменные подземелья. Толстые стены и низкие своды гулко отражали шаги канцлера и его свиты. Процессия свернула на лестницу и принялась подниматься в старую башню, ныне служившую тюрьмой важным преступникам. Добравшись до нужной двери, канцлер щёлкнул ключом и распахнул крепкую дверь с крошечным зарешечённым окошком.

Камера была тесной – не больше шести шагов в длину – но светлой и неплохо обставленной: постель, стол, два кресла и умывальник в углу. Забранное решеткой окно выходило во внутренний двор, откуда слышался стук молотков – там, перебрасываясь шутками, рабочие чинили помост для казней. Солнечный луч пересчитывал доски пола, подбираясь к носкам сапог человека, развалившегося в кресле в тёмном углу. Заключённый, не отрываясь, смотрел на светлый прямоугольник.

– Маркграф Оллард! – приветствовал канцлер заключённого и ловко развернул свиток, внизу которого красовались его и императорская печати. – Верховный Суд завершил расследование и вынес приговор по вашему делу. Вы оправданы. Обвинения сняты. Вам сохранены титул, все права и привилегии.

Ответом был молчаливый кивок. Канцлер жестом отпустил сопровождающих, благо процедура была соблюдена, прошёл к столу и удобно устроился во втором кресле. Небрежно перебрал бумаги – это были сплошь чертежи. Среди них не было ни одного законченного. В нижнем углу каждого листа стоял наспех нарисованный родовой герб Оллардов – циркуль над зубчатым колесом, будто бы он заменил последнему в роду личную подпись. Канцлер сложил бумаги стопкой, устроил на гладкой столешнице папку и негромко заговорил:

– Вы умный человек, маркграф Оллард, и, конечно, не купились на дешёвый спектакль. В ваших богатствах заинтересованы слишком многие, чтобы вы ушли отсюда дальше порога, сколько бы печатей ни стояло на вашем приговоре.

– Я должен выбрать между ядом и кинжалом? – поинтересовался маркграф, оторвав наконец взгляд от солнечного прямоугольника.

– Нет, зачем же. Кое-кто ценит ваши таланты достаточно высоко, чтобы выторговать вам жизнь. Ценой некоторых уступок, конечно… – Оллард молчал, но поза показывала, что он слушает. – Так вот, вы отправитесь в дорогу и навестите барона Эслинга. Путь дальний, но тем лучше для вас. На Севере нынче неспокойно, а нынешний барон… скажем так, несколько уступает своему отцу. Вы поможете ему добрым советом, если будет необходимость. Титул остаётся при вас, иначе вы ничего не сможете сделать, однако перед отъездом вы напишете прошение на имя Императора о передаче опеки над делами на время вашего отсутствия.

Он вытянул из папки чистый лист, положил перед Оллардом, окунул перо в чернильницу. Маркграф не шевельнулся.

– Поберегите бумагу, – усмехнулся он. – Лучше быть убитым в камере, чем в придорожном трактире.

– Узнаю вас, – губы канцлера тронула одобрительная улыбка. – Даю слово, это честная сделка. Императору нужен свой человек на Севере – верный, преданный и непредвзятый. Я бы поехал сам, но дела не отпустят меня раньше весны.

– И вы выбрали для этой миссии преступника.

– Обвинения против вас оказались лживыми. Имя Оллардов уже триста лет означает честь и верность и вновь осталось незапятнанным. Ваши предки укрепили и расширили границы Империи. Кому, как не вам, продолжить их дело?

– Но я не воин.

– Бросьте, Оллард! Все помнят, как в молодости вы блистали на турнирах. С тех пор ваши силы не иссякли. Бедняга Виллард до сих пор в обиде, что вы обошли его и на мечах, и в стрельбе на его неудавшемся сватовстве. Да и посылают вас не для того, чтобы сражаться в первых рядах. Для этого в замке есть войско.

Оллард всё ещё медлил взяться на перо, и канцлер со вздохом продолжил:

– Я и так сказал слишком много, но всё же напомню вам, что войну выигрывают не люди, а гербы. Гнев императора не вечен. Весной я приеду на Север и надеюсь привезти вам помилование не только на бумаге. Вы умны и уступите большую часть владений и доходов, зато сохраните имя и сможете жениться снова. Послушайте, Оллард, положение нынче серьёзное. Мы не можем потерять Север, а там творится невесть что. И этого следовало ожидать. Я давно предупреждал… На кого ещё положиться?

– Вам-то это зачем?

– Что поделать, я питаю странное расположение к потомкам древних и славных родов.

Оллард презрительно хмыкнул. Встал, расправил затёкшие плечи, шагнул в солнечный прямоугольник и замер у окна, рассматривая помост для казней.

– Та ещё авантюра, – произнёс наконец. – Хорошо. Я поеду.

В четверть часа прошение и доверенности были написаны. Оллард, вытянув длинные ноги на столе, перечитывал бумаги перед тем, как заверить их печатью.

– Значит, Север, – проговорил он, – где простота и суровость быта способствуют нравственной и благочестивой жизни? Так, кажется, пишут об этом крае.

– Именно, – кивнул канцлер. – Вам понравится. Отлично проведёте время. Увидите Ледяное море, попробуете свежую северную рыбу, познакомитесь с тамошними жителями… Жена у барона, к слову сказать, настоящая красавица, хоть вы и не ценитель…

– Тюремный воздух особенно не располагает. – Оллард капнул на листы воском, приложил перстень, и герб, которому предстояло быть разбитым, скрепил бумаги. Канцлер протянул руку, но листы ускользнули, едва коснувшись пальцев. – Так что же, Императорская канцелярия и Верховный суд действительно не обнаружили против меня никаких улик?

– Совершенно никаких, – заверил канцлер. – Сами посудите, какие могут быть улики? В ваших поступках многое достойно осуждения, но вы искупите их усердной службой.

– Я, знаете ли, уже не молод… Ехать в такую даль, будучи чистым перед людьми и законом… При дворе найдутся люди моложе и достойнее.

Канцлер откинулся на спинку кресла и устремил взгляд на потолок.

– Разумеется, можете отказаться. Канцелярия никогда не славилась умением находить улики против невиновных. Разве что полезной привычкой тянуть за все подвернувшиеся под руку нити.

– Вы снова говорите загадками, а тюремный воздух, знаете ли, не способствует остроте ума.

– Правда? О, никаких загадок, лишь одна незначительная мелочь. Вас, кажется, ограбили летом в Эсхене?

– Меня? Ограбили?

– Не помните? Впрочем, я же говорю, ничего не значащая мелочь. Тем более, запись в судебной книге всё равно оказалась залита чернилами.

– Какая досада. У меня давно были вопросы к эсхенскому судье. Совершенно не умеет держать бумаги в порядке.

– К счастью, человеческая память порой оказывается надёжнее бумаги и может подсказать и имя, и многое другое…

– И что же, стоила эта нить затраченных на неё усилий?

– Не знаю. Пока что я лишь держу её в руках. На всякий случай. За иные концы, знаете, лучше вообще не тянуть, если нет необходимости.

– С некоторых пор я невзлюбил загадки, – невозмутимо усмехнулся Оллард, поднимаясь и небрежно бросая на стол бумаги. – Вам есть что ещё мне сказать? Или я могу собираться в дорогу?

– Собирайтесь. Я загляну к вам ближе к вечеру обсудить детали. Сейчас мы не сможем отправить с вами большой отряд, но к весне созовём войско, если в нём будет необходимость. Я рад, что мы с вами нашли общий язык.

В следующий миг ударил башенный колокол. Он разносил по округе весть, что сегодня Верховный суд вынес оправдательный приговор. В камере его звук был хорошо слышен сквозь окно, а ещё отдавался дрожью в стенах и полу. Канцлер поморщился – хоть он и привык к этой дрожи, ощущать её всякий раз было неприятно. Он перевёл взгляд на Олларда, желая что-то сказать, и осёкся. Тот стоял неподвижно, опершись на стол, прикрыв глаза и дышал мелко и редко. Канцлер поднялся было позвать лекаря, но быстро понял – маркграф уловил ту же дрожь пола и впитывал звук всем телом, костями, пропуская волну от ступней до свода черепа.

– Я рад, что мы нашли общий язык, – повторил канцлер, прикрывая за собой дверь камеры. Затхлый и прохладный воздух коридора показался глотком свежести. – Но хотел бы я знать, какие планы были на того мальчишку-грабителя…

Комментарий к Часть III. 1. Кости в подарок

День Поминовения – 1 ноября. В Луке это день побега Такко из замка

Зимний Перелом – зимнее солнцестояние, 21—23 декабря

Праздник Урожая – 1 августа

========== 2. Тенрик должен жить ==========

Вечер и ночь прошли в заботах, как накормить и разместить три сотни людей, а с рассветом войско двинулось на укрепления. Но они оказались пусты. Шейн Эслинг скрылся, забрав с собой раненых и даже убитых. Через пустошь тянулась широкая полоса следов от человеческих ног, лошадиных и козьих копыт, саней и волокуш. След уходил в горы – ясный, чёткий – но чем ближе становились отроги, тем сильнее преследователи придерживали коней.

– У Шейна здесь полно убежищ, – буркнул лиамский военачальник, первым натягивая поводья. – Уползёт в своё Бор-Линге, залижет раны, соберёт ещё людей на востоке и вернётся, благо перевалы завалит нескоро.

– Этак он так и будет бегать туда-сюда, – с досадой проговорил Ардерик. – Будет жалить нас, как овод лошадь, и снова хорониться…

Было обидно останавливаться в какой-то сотне шагов от места, где тропа уходила вверх. Совсем рядом за гранитными склонами пряталось войско – обескровленное, ослабшее. Добить бы одним ударом, привезти Элеоноре рыжую голову, вырвать долгожданную победу!

– Который год уже бегает, – проворчал лиамец. – Эслинги, скоты, знали, где строить новый замок – поближе к родным горам! В лесу мы бы взяли их, как новорождённых зайчат, а так никому неохота отхватить камнем по башке.

Вместо ответа Ардерик тронул коня, направляя войско вдоль хребта на расстоянии чуть дальше полёта стрелы. Лиамец был прав – нечего и думать соваться в горы. На узких тропах придётся растянуть войско, и Шейну хватит горстки людей, чтобы если не уничтожить их, то заставить повернуть назад.

– А это Бор-Линге – где оно? – спросил он лиамца. Тот, прежде чем начать рассказ, сделал непонятный знак рукой и сплюнул. Ардерик слушал его, заодно вспоминая скудные обрывки, что слышал от Элеоноры и местных.

Бор-Линге – так звали старую крепость, прежний оплот клана Эслингов. Говорили, что она стоит на самом берегу, с трёх сторон её окружает море и рыбу к столу удят прямо из окон. Берега же пустынны и бесплодны, потому хлеб пекут из мха и сосновой коры, а сосны те редко вырастают выше колена из-за сильных морских ветров. Ещё говорили, будто старики помнили туда дорогу, только после особо сильного землетрясения её засыпало. Новую тропу знали лишь старый барон и Шейн. И их люди.

Ардерик подставил было лицо ветру и поморщился. Воздух, как нарочно, успокоился едва ли не впервые за последнее время. Пока Шейн стоял на пустоши, жестокий северный ветер дул каждый день. Можно было представить, как безжалостно хлещет он береговую крепость, бросая в лицо ледяные брызги и колючий снег. Как тёмные волны целуют и бьют гранитную кладку, ветер ревёт в печных трубах и гонит дым в залы. Кем надо быть, чтобы считать такое место своим домом? Какую несгибаемую гордость нужно иметь, насколько верить в себя и своих людей, чтобы уйти с плодородных по северным меркам земель?

Достойный противник, ничего не скажешь.

Ардерик покосился на барона. Он ехал в стороне вместе с Дарвелом и горсткой людей и с самого утра не проронил ни слова. Верно, только примесью имперской крови можно было объяснить, как в семье горцев и мореходов умудрился вырасти этакий раззява-миротворец. Знали в Империи, что делали, когда обязывали северных баронов жениться по указке столицы… Сейчас Эслинг выглядел куда менее уверенно, чем в голубятне. Ардерик поглядывал на него с плохо скрытым злорадством: он-то хорошо знал, каково это – когда воодушевление и азарт отступают, и приходится разгребать всё, что наворотил в героическом угаре.

– Я тоже отказался посылать своих людей в горы, – вернулся он к разговору. – А если попробовать морем? У Лиама же есть корабли?

– Есть, – подтвердил лиамец, – только Эслинги и тогда знали, где строить. Крепость стоит во фьорде, по-вашему в бухте, с моря не сразу разглядишь. Мы летом пытались искать, чтобы отомстить за солеварни… – Он резко замолчал и искоса глянул на Ардерика. – Оно, конечно, не совсем по имперскому закону…

– Да плевать. Имперский закон хорош, когда в каждом городе судья, а до столицы рукой подать. Встреть я Шейна – тоже отомстил бы за свою сотню сам.

– В очередь становись, – ухмыльнулся лиамец. Недоверие на его лице исчезло. – Так вот, искали мы летом Шейново логово и вернулись с тремя покойниками и десятком стрел в бортах. И я припомню это Шейну вместе с солеварнями… и вырубленным лесом, и овцами, что он угнал двенадцать лет назад с прибрежного пастбища…

Ардерик слушал речь лиамца и слышал в ней отзвуки многовековой клановой борьбы. За размазнёй Эслингом стояли поколения воинов – горцев и мореходов, чья разбавленная кровь и не думала успокаиваться. Солеварни спалили не просто в отместку за отказ принять сторону – тем утверждалось, что власть Империи ничего не стоит, и Север по-прежнему живёт войной и местью.

– Один раз мы уже выманили Шейна на пустошь, – проговорил Ардерик. – Второй раз он придёт сам, чтобы победить или погибнуть. Явно не для того он мёрз под окнами и терял людей, чтобы так просто уйти. Кровь не позволит.

Он оглянулся на замок и снова на горы. Каменные твердыни словно переглядывались через пустошь, спорили, делили старшинство.

– Расскажи ещё о Бор-Линге, – попросил он лиамца. – И о Шейне. И о старом бароне. Вообще обо всём, что у вас тут творилось.

Верен за спиной тоже слушал, раскрыв рот. Впрочем, поглядывать по сторонам он не забывал, и в сердце Ардерика закрадывалась гордость. Верный меч, послушно лежавший в руке – вот кем был Верен, и Ардерик даже не мог сказать, за кого больше радовался вчера, когда оказалось, что умирать пока не придётся – за себя или за Верена, не заслужившего смерти в первом же походе.

Или за Элеонору, не заслужившую смерти вовсе.

Ардерик оглянулся на замок, где его – в кои-то веки! – ждали, и ощутил непривычное тепло в груди. Сближаться с Элеонорой было непростительной ошибкой, мальчишеской глупостью. Но и забыть её было теперь немыслимо. Как доверчиво она льнула к груди, как пылко раскрывала объятия, как бесстрашно стояла за плечом с твёрдой рукой на бесполезном кинжале! Нельзя было тогда терять голову, думать, что всё потеряно, что на пороге гибели позволено всё. С приходом подмоги Элеонора вновь стала баронессой и замужней женщиной, и это меняло всё и… ничего.

В первую очередь не отменяло клятвы защищать и беречь её.

Стало быть, нечего было и думать рассказать маркграфу Олларду всю правду об измене барона и хоть так отомстить за перебитую сотню – ведь тогда Элеонора точно потеряла бы Север. Всё запуталось, нити переплелись в одну крепкую паутину. Потянешь одну – порвётся совсем в другом месте.

Впрочем, Ардерик всё больше уверялся, что война была для Олларда лишь поводом приехать на Север. Верен всё утро просил спровадить друга-лучника в Лиам, подальше от маркграфских глаз, но у Ардерика были свои соображения на этот счёт. Если они окажутся верными, то добиться расположения маркграфа будет несложно. А это значило, что весной в столицу уйдёт правильный отчёт, и Эслинг получит своё только после того, как Элеонора обзаведётся наследником… Его, Ардерика, наследником.

Здесь положение запутывалось окончательно.

Чтобы прогнать назойливые и бесполезные мысли, Ардерик вновь вслушался в речь лиамца. Тот снова рассуждал об убытках и о том, как заставит Эслинга – не одного, так другого – заплатить за всё.

– Встречу Шейна – шею сверну, – цедил он сквозь зубы. – Кипит в Эслинге, а жжётся весь Север. С одних солеварен убытка марки на четыре! А Тенрик тянет… Я вчера прямо сказал – мы пришли защищать себя, а не его.

– Будете требовать назначить нового барона? – как бы невзначай спросил Ардерик.

– Зачем? Пусть выправляет, что напортил, а там посмотрим. А то кто знает, кого вместо него пришлют… – Лиамец бросил на Ардерика испытующий взгляд и всё же продолжил: – Я с графом этим особо не говорил, он птица не нашего полёта, но тебе скажу, что Тенрик хоть и распустил младшего брата, а всё же люди при нём сыты. Налоги не задирает, берёт ровно столько, сколько столицей положено. Если угомонит братца, то и пусть сидит. Новый-то сразу возьмётся порядок наводить… межи проверять, леса пересчитывать…

– Севером должен править северянин, – кивнул Ардерик. – Я бы и сам поглядел, как барон себя поведёт. В Империи не найти рода, чьё имя не запятнано предательством – все хоть раз да оступались…

– Не все.

Маркграф Оллард подобрался незаметно за шумом отряда. Держался он сдержанно, даже отчуждённо, но всё же не так, как обычно ведут себя, когда собираются обвинить всех собравшихся в государственной измене. Невозможно было понять по его лицу, слышал ли он что-то, и если слышал – что именно.

– Что, господа, вы намерены преследовать врага в горах?

Ардерик и лиамец переглянулись. Никому не хотелось прослыть трусом, да ещё перед лицом императора, которому маркграф, несомненно, собирался докладывать обо всём.

– Неплохо бы для начала понять силы противника, – медленно проговорил Ардерик. – Признаться, я уже один раз недооценил их…

– Вы человек военный, опытный, – ответил Оллард, и невозможно было понять, говорит он серьёзно или насмехается. – Вашему мнению можно доверять. А вы что скажете, почтенный?

Лиамец молча кивнул. Он разом утратил всю свою словоохотливость и, похоже, благоразумно предоставил разговор двум имперцам.

– Я бы ещё проведал деревни в лесу, – добавил Ардерик. – Если кто и знает горные тропы, то местные пастухи. Я узнал от них много дельного, пока мы строили укрепления.

– По меньшей мере одна деревня уцелела, – заметил Оллард. – Значит, заглянем туда, расспросим жителей и вернёмся в замок. Да, едва не забыл: здесь все ваши люди? Все, кто уцелел?

– Почти, – небрежно ответил Ардерик. – Кое-кто остался в замке. А что?

– Ничего. Их так мало. Должно быть, печально потерять целую сотню. Надеюсь, мы будем удачливее.

Нестройный шум голосов, оружия, стука копыт за спиной отзывался острой тоской, и Ардерик крепче сжал поводья. На что Оллард книжный червяк, а смекнул не соваться сразу в пекло. Как знать, как бы всё обернулось, если бы Ардерик тоже сперва заручился поддержкой соседей? Или хотя бы разузнал, с кем придётся иметь дело? Сейчас Ардерику казалось, будто с тех пор прошло лет десять и сам он давно перешагнул сорокалетний рубеж – так много всего перегорело, перемололось, было потеряно и обретено за эти три месяца.