Текст книги "На пороге зимы (СИ)"

Автор книги: Анна Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)

Вот и сейчас на ужин дали рыбу, сваренную с молоком. Дома Верен и смотреть бы не стал – этак только улов переводить! – а здесь уплел за обе щеки и снова вышел на пустошь глянуть, всё ли готово к празднику. Кайлен увязался за ним. Ему всё было в новинку: парень ни разу не видел настоящего имперского турнира. Верен, правда, тоже, и от ожидания внутри всё замирало.

Шагах в ста от столов, у площадки для упражнений возвышался помост для зрителей. Площадку расширили, огородили кольями и верёвкой. Опилками очертили круг для фехтовальщиков, а в тридцати шагах поставили щиты с мишенями для лучников и арбалетчиков. У этих щитов уже успели поругаться Такко с Кайленом – каждый собирался унести с состязаний серебряную стрелу.

– Хрен овечий он унесёт, – буркнул Кайлен Верену, тоже вспомнив утренний спор. – С арбалетом он половчее управляется, это верно, но с луком пусть утрётся!

Верен только усмехнулся – Такко говорил почти то же самое.

– Достанешь ещё рыжей краски, когда барон уедет на поля? – спросил Кайлен.

– Ясное дело, достану, – ухмыльнулся Верен. – Баронесса-то ругаться не будет.

Весь месяц, пока барон пропадал на пастбищах, они стреляли по чучелу с рыжей шевелюрой. Луковая шелуха, ржавчина и отвар яблоневой коры превосходно покрасили солому, а старую дерюгу нетрудно было прихватить так, чтобы вышло нечто вроде рубахи с намалеванным на груди оленем. Жаль, с возвращением барона забаву прекратили.

– Хорошо бы Шейн заявился на праздник, – проговорил Верен. – На Перелом был, на Зимнюю четверть был… Сейчас бы мы его так встретили!

– У нас бы не улизнул! – Кайлен ударил кулаком по ладони.

– Успеешь ещё навоеваться, – усмехнулся Верен. – Теперь бы тропу в эту проклятую крепость отыскать…

– Отыщем. В горах, видишь, то обвал, то размоет… Ничего. Всё облазаем, но тропу найдём.

Северные вершины стояли, облитые солнечным золотом. Где-то за ними таилась морская крепость. Что нынче делал Шейн? Готовился к празднику? Или собирал остатки войска?

– Зимой у него осталось всего-то шесть десятков… – вспомнил Верен. – Даже если наскребёт сотню, замок ему не взять. Даже если барон сам откроет ворота и заново распечатает подземные ходы.

– Не взять, – эхом отозвался Кайлен. – Жив не буду, а ему отомщу за отца и за обман.

– Тебя здесь учат не для того, чтобы живым не был, – толкнул Верен притихшего парня. – Что, на Шейне свет клином сошёлся? Завтра присягу дашь и станешь не просто Кай, а честный воин Империи Кайлен из Лосиной долины. Имя наживёшь, денег скопишь, женишься и заживёшь своим домом…

Верен осёкся, сообразив, что говорит больше о себе. Предвкушение снова вытеснило волнение перед завтрашним днём.

– Я обещал весной опоясать тебя клинком, как полагается, – на днях сказал Верену Ардерик. – Весна в этом году задержалась, но на Солнцестояние я сдержу слово.

До мечты стать воином – настоящим, чьё имя записано в войсковой книге и прославлено битвой – было рукой подать. Завтра Ардерик вручит ему меч на глазах у всех, а маркграф и баронесса засвидетельствуют, что Верен из Красильной Гавани не ремесленник, а воин. Лет пять назад Верен сказал бы, что скорее солнце замрёт в небе, чем ему так повезёт. Кто знал, что на Севере сбудется и одно, и другое.

***

– За мир! – привычно поднял кубок Тенрик, и праздник начался.

Оглядываясь назад, Элеонора диву давалась, как они пережили зиму. Ограбленные кладовые, угнанные стада, сожжённое сено. Погибшие люди и лошади. Уцелевшие жители деревень и воины, которых нужно было кормить, кормить, кормить…

– За урожай! – прокатилось по столам. – За лето! За новую жизнь! За наследника!

Элеонора зажмурилась – так отозвался в сердце простой клич. Это она была новой жизнью и надеждой. За неё пили старое, разбавленное водой – чтобы всем хватило – пиво, за неё поднимали кубки и рога! Тонкий плащ давно не скрывал округлившийся живот. Элеонора несла его, как воин – знамя, тая за показной гордостью нескончаемую тревогу.

Её всё ещё мутило, поясницу тянуло, временами не хватало воздуха. Грета и лекарь наперебой уверяли: вот-вот пройдёт, срок-то уже большой! Элеонора устало пожимала плечами. Этому ребёнку предстоит столько сделать. Глупо ждать лёгкой беременности.

Когда слуги в третий раз обнесли всех едой и пивом, от площадки для состязаний прозвучал короткий звук рога. Один за другим воины поднимались из-за стола, в последний раз проверить оружие перед турниром. Встал и Ардерик. Элеонора проводила его взглядом – до чего же хорош! Доспех ладно сидел на его крепком, ловком теле, на наплечниках сверкал императорский герб. Такому воину не стыдно повязать ленту на копьё! Глубоко в груди ворохнулось тёплое, полузабытое… Но следом толкнулся ребёнок, и Элеонора положила руку на живот, забыв о Рике. На мгновение весь мир сосредоточился в мягком толчке.

– Тебя славят три сотни человек, – беззвучно прошептала она. – И это только начало. Не подведи меня… всех нас. Пожалуйста.

За Ардериком потянулись северяне, прихватив со стола кто кусок мяса, кто жареную рыбёшку. Элеонора невольно залюбовалась и ими. Молодые, сильные, в новых рубахах, сшитых здесь, в Эслинге – настоящие воины, а не стайка голодных пастушат. Глядя на них, верилось: победа над Шейном будет быстрой и полной. Элеонора перевела взгляд на курганы, что высились в стороне. Насыпанные весной, сейчас они были покрыты травой и цветами. Шейн ответит за всё – за каждую смерть, за сожжённые дома, за каждое украденное зерно. За каждый день, что Элеонора потратила на борьбу.

Со стороны площадки снова протрубил рог. К началу состязаний всё было готово. Элеонора обернулась к Тенрику – он должен был подать ей руку, чтобы отвести к помосту для зрителей – и поморщилась. Встрёпанный, раскрасневшийся от эля и солнца, с животом больше, чем у самой Элеоноры, он был похож на разжиревшего медведя среди ловких, поджарых рысей. И с этакой тушей она должна была пройти у всех на глазах! Как-то особенно резко ощутились взгляды: одобрительные, понимающие, лукавые. Отчаянно захотелось крикнуть: это не его ребёнок, я делила постель с мужчиной, а не с этим недоразумением! Элеонора снова огладила живот, вздёрнула подбородок и одарила мужа любезной улыбкой.

Они едва успели подняться из-за стола, как подошёл Дарвел:

– Господин Тенрик, что решили? Будете преломлять копьё?

– Буду, Дарвел. В такой-то день!

– А латы надевать когда? Поспешить бы. Кому как не вам выходить первым?

Тенрик замешкался: ему явно не терпелось открыть турнир. Опоздает и поделом! Достойный воин сразу надел бы латы на застолье, а не позорился бы в простой рубахе, пусть и расшитой цветным шёлком!

– Иди одеваться, Тенрик, – вздохнула Элеонора. – Я дойду сама.

– Позвольте, госпожа, – Элеонора не уловила, когда Ардерик снова оказался рядом. – Почту за честь препроводить вас на турнир.

Солнце играло на начищенной кольчуге и отполированных латах Ардерика, длинный турнирный меч касался вереска. Велик был соблазн протянуть руку – но не годилось нарушить обычай. Хватит и того, что Ардерик посвятит Элеоноре свои победы.

Отказать она не успела – Тенрик неожиданно оттёр её плечом:

– Не извольте беспокоиться. Я сам отведу свою жену на положенное ей место. Дарвел, погоди пока с латами.

– Очень хорошо, – Ардерик не изменился в лице. – Стало быть, можно выпустить ребят размяться, пока господин барон будет наряжаться. Как раз займут зрителей на час-другой.

– Только сами поберегитесь, любезный, – отрезал Тенрик. – Как бы вам не выбиться из сил с таким-то длинным мечом. Скажите, этак вы возмещаете недостаточную длину рук или чего-то иного?

– Лучше утомиться с мечом, чем натягивая броню. Вы бы тоже побереглись – как бы латы не лопнули посреди турнира!

– Уймитесь немедленно, – прошипела Элеонора, не переставая улыбаться. – И убирайтесь оба. Я прекрасно доберусь до этого проклятого помоста сама.

В груди клокотала обида. Она-то решила, будто Ардерик пренебрёг приличиями ради неё, а он хотел уязвить барона! Нашёл время!

Ещё немного – и заминка станет видна со стороны. Элеонора подобрала юбки и шагнула было вперёд, но под ноги попалась не то палка, не то гусиная кость. Опереться ни на Тенрика, ни на Рика она не успела – кто-то подхватил под локоть с другой стороны.

– Госпоже баронессе тяжело стоять, – проронил Оллард. – Барон, одевайтесь. Ардерик, вас ждут на арене. Идёмте, Элеонора.

– Не ожидала от вас такой предупредительности, – негромко проговорила Элеонора, ступая на расстеленный по вереску ковёр.

– Предупредительности? На вашем сроке уже болит спина. Надо было оставить вас ждать, пока они пререкаются?

Маркграф оказался рядом удивительно кстати – Тенрик успеет переодеться, а люди не будут сплетничать. Пройтись с Оллардом – всё равно что с родным отцом или старшим братом. О нём разговоры не пойдут. Все знали, что Грета раза три в неделю ночует в маркграфских покоях, но постель делит вовсе не с их хозяином, а другим женщинам туда нет хода вовсе.

Элеонора чуть скосила глаза на руку в чёрном бархате, что поддерживала её почти неощутимо. Она знала о маркграфе Олларде больше, чем кто-либо другой в замке – и всё же не верилось, что он когда-то был женат. Что так же поддерживал другую женщину с округлившимся животом, был ей мужем не только на словах… Элеонора вздрогнула и поспешила свободной рукой запахнуть на груди плащ. Хорошо, что с гор тянуло прохладой.

– Ваше предложение весьма заманчиво. Но вы ошиблись в одном. Небольшие разногласия – не совсем подходящее обозначение причины, по которой Его Величество предложил мне эту увеселительную поездку.

– Вы всё шутите, господин Оллард, а между тем решается судьба Севера!

– Моя – тоже, дорогая Элеонора. Равно как всего моего рода.

– Тем важнее для нас быть на одной стороне! Вы… поможете мне?

– Не раньше, чем вы попросите ещё раз. Нет, я вовсе не жду унижений. Но хочу, чтобы вы понимали, кого просите.

После того разговора Элеонора неделю не заходила в маркграфские покои. Там везде были разложены шестерни и пружины, и слишком живо они представлялись в человеческих костях. А ещё яснее виделась застывшая женская фигура за клавесином.

Она поверила Олларду по одной причине – просто не видела смысла выдумывать столь ужасную историю. Столько лет скрывать чудовищное увлечение, водить за нос дознавателей, будоражить всю округу… А утаить смерть жены! От всех, даже от собственной дочери! В голове не укладывалось.

– Кто-то ещё знает вашу тайну?

– Мой ученик. Ему можно доверять – слишком тесно его жизнь связана с моей.

Элеонора мысленно обругала себя за легковерность. По её расчётам мальчишка должен был выболтать Грете всю подноготную маркграфа, все его планы и намерения. Болтать он и вправду любил – Элеонора знала, что подавали на ужин маркграфской дочери, когда в замке выпускали собак и сколько шагов было от ворот до конюшни. Но эти сведения не значили ровным счётом ничего, их нельзя было использовать. А о самом главном мальчишка не сказал ни полслова.

Элеонора хорошо помнила первые дни после приезда Олларда. От него веяло холодом и гибелью, он казался воплощением судьбы, злого рока. Каменный идол, как звал его за глаза Ардерик. С тех пор многое изменилось. Мертвенную бледность согнали солнце и ветер, церемонная манера держаться уступила место естественной цепкости. Камень потеплел, ожил, и Элеонора беззастенчиво этим пользовалась.

Оллард писал императору на тонкой бумаге, но свиток всё равно вышел толщиной в руку. Элеонора быстро просмотрела листы, исписанные размашистым почерком. Заговор Шейна, ловушка для Рамфорта, даже безудержная храбрость Ардерика – всё было изложено в точности так, как она просила. Дрогнувшей от волнения рукой Элеонора вложила в отчёт ещё два листа: письмо Его величеству и отцу. В обоих она прославила маркграфа как храброго воина и мудрого стратега.

– Я в неоплатном долгу перед вами, – сказала она, сворачивая тонкие листы.

– Чушь. – Оллард забрал бумаги, их пальцы на миг соприкоснулись. – Вы сделали всё, что могли. Остаётся только ждать.

– Знать бы, добрался ли гонец до столицы?.. – проговорила она, поднимаясь на пахнущий смолой помост и опускаясь в кресло.

– Вне всякого сомнения. Получим ответ самое позднее к Празднику Урожая.

– Иными словами, вы не уверены, но помните, что женщин на моём сроке нельзя волновать?

– Вы на редкость догадливы.

Элеонора поёрзала в кресле, устраиваясь поудобнее. Когда же спина перестанет болеть! Повернулась и встретилась с внимательным взглядом зелёно-карих глаз.

– Вы не только догадливы, но и мудры. Устроили так, что ваш ребёнок нужен всем. Берегите себя, Элеонора. Род… Север без законного наследника обречён, а значит, и все мы.

***

Выход Дарвела и барона с копьями Верен почти пропустил, провозившись с чьим-то арбалетом, но успел удивиться, как ловко оба двигались. Копья скрещивались, метили в латы, ударялись о круглые щиты, и в этом была своя красота. Верен смотрел во все глаза и твёрдо решил попросить Дарвела поучить его: мало ли, доведётся сойтись с людьми Шейна не на мечах.

Зато выступление лучников он наблюдал с начала до конца. Северяне натягивали луки быстро и плавно, стрелы летели в мишени, как дождь на ветру. С каждым туром кто-то выбывал, пока на площадке не остались Кайлен и Такко. Они стреляли долго, ожесточённо, не уступая друг другу. Наконец Кайлен ушёл с гордо поднятой головой, Такко – с серебряной стрелой и улыбкой до ушей.

В перерывах выходили местные – снова с копьями, кинжалами, на кулаках. Двоих унесли, над ними захлопотал лекарь. Среди зрителей шныряли дети из деревень, торговали нехитрой домашней снедью. Кто-то самозабвенно блевал в зарослях вереска. Кайлен угрюмо осматривал стрелы и грозил Такко кулаком. Помирить их Верен не успел – очередной звук рога призвал на площадку мечников.

– Так и носишь её? – удивилась Бригитта, повязывая ленту на его меч. Под самым эфесом пряталась другая лента – старая, потерявшая цвет от крови и грязи. Та, что Бригитта повязала перед восточным походом.

– Пусть будет, – отчего-то смутился Верен. – Сниму… как-нибудь потом.

Верно, забытые боги всё же взирали на мир в этот день – всё шло как по маслу. Стук стрел о щиты, треск лат, пение рога, блики незаходящего солнца и сотни взглядов – всё заставляло острее чувствовать жизнь.

Раньше Середина Лета была всего лишь днём, когда можно весело спустить заработанные деньги. Сейчас, после долгой и страшной зимы, она ощущалась совсем по-другому. Клинок с ярким пятном ленты взлетал и падал, отбивал и атаковал, и Верен сам не знал, был ли меч продолжением его руки или он – частью меча. Вдох сливался со свистом клинка, дрожь щита отзывалась как своя, земля под ногами дышала, а лица зрителей слились в большое пятно – все, кроме одного.

Под конец даже Оллард оставил своё место рядом с баронессой и вышел на площадку. Они с Риком бились на мечах, и Верен сразу понял, что здесь не будет победителей. Маркграф сражался совсем иначе, чем привык Верен; для боя его манера была чересчур замысловатой, зато на турнире приковывала взгляд особой отточенной красотой.

Но лучше всех был Рик. Верен глядел, как легко он перекидывает меч в левую руку, как клинок порхает, отражая солнечные лучи, как поединок всё больше напоминает танец. От гордости захватывало дух, и Верен благодарил судьбу, что занесла его в Нижний Предел. Кем бы он был сейчас, если бы не Рик?..

Всё казалось особенным в этот день. И не зря. Состязания кончились, площадку наскоро подмели, и новые воины, умывшись и сменив пропотевшие рубахи, один за другим выходили к помосту, чтобы завершить торжество клятвой Империи.

Верен до последнего боялся, что оробеет и спутает слова. Но, верно, забытые боги вправду следили с небес. Без единой запинки он взошёл на помост, преклонил колено и слушал, будто со стороны, как твёрдо и уверенно ложатся давно выученные слова:

– Клянусь хранить верность Империи и Его Величеству. Клянусь ценить честь выше жизни. Клянусь защищать слабых. Иначе пусть мой меч обратится против меня.

И совсем слабым отзвуком слышался ответ:

– Встань, Верен из Красильной Гавани, воин Империи. Да пребудет с тобой удача.

Солнце клонилось к горам. Слуги подметали площадку и вели на сеновал тех, кто не мог сам отойти от стола. Северяне неспешно шли в укрепления, хвалясь новыми мечами. Верен поглаживал непривычную рукоять, а другой рукой держал под локоть Бригитту. Она что-то говорила, а он только кивал и не мог ни попрощаться с ней, ни поцеловать, вообще не решался проронить лишнее слово, чтобы не разрушить благословение этого великого дня.

***

Такко зашёл в замок ненадолго – спрятать награду и вылить на голову ведро воды, чтобы не так слипались глаза. На пустоши не смолкали голоса и музыка, там плясали, пили и разбредались парами кто к реке, кто к лесу. Такко с Гретой облюбовали местечко на берегу, где зимой преследовали Шейна. Грета вплела в волосы цветы жасмина, их запах туманил голову не хуже выпивки. Затем она заявила, что ей нужно сменить платье, и вот Такко ждал её, прислонившись к столбу конюшни, и отчаянно моргал, чтобы не задремать.

Наконец в холле раздались шаги, но вместо Греты из замка вышел Оллард, за ним – десяток воинов в доспехах.

– О, Танкварт. Ты вовремя. Седлай, мы едем в Лиам.

– В Лиам? Сейчас? Зачем?

– Давно собирался узнать, разведали ли они берег, как обещали. Когда ещё навестить соседей, как не в праздник?

Такко даже головой замотал, чтобы увериться, что это не морок и не сон.

– Что-то стряслось?

– Нет. Я весь день ждал незваных гостей, но, как видишь, напрасно. Так что едем. Впрочем, не хочешь – оставайся.

– Я мигом!

Сон и хмель как рукой сняло. Увидеть Лиам, где не были ни Верен, ни Ардерик – разве ж от такого откажешься!

Солнце скрылось за очередным хребтом. Тропа вилась по склону, хорошо видимая в летних сумерках. Отряд чуть отстал, позади слышались голоса и бряцание железа. Оллард и Такко спустились в долину первыми. Не дожидаясь остальных, Оллард поднял коня в галоп, Такко устремился за ним.

Над вереском клубился туман. Лошади плыли над ним, не оставляя следов. Пахло дурманом и пряными травами, сзади слышался глухой топот копыт, и Такко казалось, будто он снова на маркграфской пустоши, только на этот раз его взяли в Дикую Охоту.

Тогда смерть бродила рядом, и граница миров была тонка, как никогда. Сегодня всё дышало жизнью. Даже равнодушные горы нежились под немыслимым ночным солнцем и верилось – нынче можно всё. Лошади летели по ровной тропе, туман стелился им под ноги, и сердце заходилось от острого, безудержного счастья.

========== 3. Два брата ==========

В маленькой комнате остро пахло травами. Ардерик, вполголоса ругаясь, растирал правое плечо. У него и раньше ныли старые раны, а после турнира рука разболелась так, что о сне можно было забыть.

Верен сидел против него на лежанке, протирал меч и смотрел в стену. Он проводил Бригитту в замок, выпил с Кайленом за присягу, дождался, когда солнце коснётся перевала и снова пойдёт вверх, но спать всё ещё не хотелось. Тем более, дверь была распахнута, с пустоши слышались голоса и музыка.

– Маркграф уехал, – сказал наконец Верен. – В Лиам. Грета сказала.

– Куда его понесло-то в праздник?.. Не с кем на перину завалиться, вот и заскучал? А, собака, будь оно неладно! С зимы так не болело…

– Завтра поберегись хоть.

– А и поберегусь. Пусть молодёжь красуется. Вы с Кайленом всех за пояс заткнёте, ты с мечом, он с луком. Так граф уехал, говоришь? Людей много взял?

– Десятку.

– Тогда ясно, зачем поехал – напомнить лиамцам, что обещали поддержать нас зимой. Теперь Шейну не уйти. Загоним его, как лису!

Верен отложил тряпку и сделал несколько выпадов. Новый меч пока непривычно лежал в ладони. Надо думать, граф не сказал Такко заранее, что надо ехать, иначе он непременно попрощался бы.

– Странно всё же они уехали. Посреди праздника. В Лиаме выпить и поесть горазды. – Верен хорошо помнил, как сетовала баронесса на опустевшие после лиамцев кладовые. – С кем он там о деле собрался толковать?

– Так самое время: все доверчивы и болтливы. Видал, как его зимой сторонились? А сегодня в дом пригласят, в дружбе поклянутся и не поглядят, что граф и чужак. Знаешь, смотрю я иногда на графа, и зависть берёт. Не подумай, я бы в его шкуре ни часа провести не согласился. Но вот чего не отнять – соображает он лучше нас всех вместе взятых. Нам в праздник пива бы попить, на турнире похвалиться – а у него сперва дело.

– Это ты его после поединка так зауважал?

– И после поединка тоже. Школа у него чисто турнирная, зато удар чёткий, точный – редко такой встретишь! Я это к чему: жить нужно с холодной головой. Хороший воин у любого найдёт, чему научиться. На маркграфа тоже иной раз не мешает оглянуться.

– Вот и оглядывайся почаще, – не сдержался Верен. – И барона больше не задирай.

– А ты не борзей. Думаешь, присягу дал и учить меня можешь?

Верен пожал плечами и снова взялся за тряпку. На лезвии едва просматривались старые зазубрины – память о зимних боях. Меч был с прошлым владельцем до конца, лет двести назад их похоронили бы вместе, но сейчас оружие досталось Верену, и это было правильно. Не должна оружейная сталь скучать в земле.

– Барону после всего, что он здесь вытворял, не жить, – твёрдо проговорил Ардерик. – Помяни моё слово, получит он титул – и расплатится за всё. За ложь, за войну, за наших парней. За каждую клятую царапину на наших мечах.

Он покосился на стену, будто сквозь неё был виден курган.

– Тем более не задирай его, – посоветовал Верен. – Без тебя получит.

– Не могу, – просто ответил Ардерик. – Вижу его рожу самодовольную и вспоминаю, как он пел: мол, всё спокойно, подумаешь, солеварни сгорели, а Эслинге огненными стрелами закидали, мы тут сами разберёмся… Сказал бы как есть, а лучше бы давно в столицу написал – и сотня наша была бы жива!

Верен хотел возразить, что в столицу могла бы написать и баронесса, но прикусил язык. А не знал бы тайну Ардерика, поверил бы, что в ненависти к барону виновна только погибшая сотня.

Верен вспомнил, с какой гордостью Ардерик нёс на мече ленту, повязанную баронессой, и вдруг понял, что уехать с Севера будет непросто. Он не говорил об этом ни с Ардериком, ни с Бригиттой, но когда война закончится, придётся что-то решать. Накатила острая тоска по дому и семье; старший брат, поди, уже растит первенца, сёстры либо повыходили замуж, либо просватаны, а у отца с матерью прибавилось седых волос. Увидеть бы их, обнять… Впрочем, что помешает ему выпросить полгода и съездить к родителям, когда всё уляжется? Быть может, даже с Бригиттой? Всё равно с таким сотником, как Ардерик, дома не засидишься. Север так Север. Не хуже любой другой земли.

***

Такко представлял Лиам грязной и пропахшей рыбой деревенькой. Оказалось – настоящий город, дворов на сотню. На улицах легко разъезжались телеги, дома тянулись вверх на три, а иные и на четыре яруса. Всё здесь будто строилось для великанов, широко и основательно. А потом Такко увидел в просвете между домами море. Серо-свинцовое, оно плескалось между гранитными склонами в обманчивом покое, но дальше, за каменными островками, на волнах вскипали белые буруны. С родных Аранских гор тоже было видно море, видел его Такко и потом, но не такое – тёмное, усеянное островами, изрезанное каменными мысами. Понятно, отчего в Лиаме строились свободно – не может быть другим город, откуда открывается безбрежный простор!

Дугальд Лиамский, военачальник, которого Такко помнил по зимним битвам, встретил гостей со всей мощью северного гостеприимства. Если и удивился визиту маркграфа, вида не показал. Знатный гость да в праздник – верный знак, что год будет богат! Пришлось заходить в какие-то дома – на удачу, обмениваться подарками, которым Такко быстро потерял счёт, и пить то эль, то местное вино, то снова эль. Кружкам Такко потерял счёт даже раньше, чем подаркам.

Праздничные столы стояли прямо на главной улице, и то и дело кто-то скрывался в доме, чтобы вернуться с полным блюдом или бочонком. Сразу видно, здесь войны не было: эль тёк рекой, пахло свежими лепёшками.

– Пока мы тут пьём, парни сторожат берег, – говорил Дугальд, багровый от выпивки. – Мышь не проскочит, малёк не проплывёт. Мы тут походили малость по протокам и смекнули, где искать нашу лису.

– Мы тоже провели разведку и ограничили область поиска, – кивнул Оллард и почти обречённо покосился на заново наполненную кружку. – Должен заметить, Бор-Линге расположена исключительно выгодно. Напади с моря – жители сбегут в горы. Напади с суши – уйдут морем.

– С моря прикроем! Не уйдёт, скотина! – беспечно пообещал лиамец и понизил голос. – Жаль только, парни у нас все с луками. Бьют метко да недалеко. А арбалеты нам не положены – по переписи-то мы идём как рыбаки, не воины…

– Вы получите арбалеты, Дугальд. Не много, но получите. Только поддержите нас с моря. Надеюсь, у вас хватит ума не хвастаться арбалетами перед имперскими счетоводами?

– Не сомневайтесь. Значит, как Светлый Перелом отгуляем, так и начнём охоту. – Лиамец стукнул кружкой о кружку Олларда, осушил, но Такко видел – взгляд у него совсем трезвый.

Пожалуй, этот разговор был последним, что Такко запомнил внятно. Они пили за здоровье баронессы и гибель Шейна, вспоминали зиму, клялись в дружбе. Солнце висело в небе, как прибитое, время, казалось, замерло. Потом откуда-то взялся забор, к которому прижималась спиной светловолосая девчонка; грудью же она прижималась к Такко, и он пытался объяснить, что надо бы переместиться в более укромное место. Но вместо девчонки вдруг появился такой же светловолосый парень на голову выше, и Такко пожалел, что столько пил, но драки не случилось – парень глянул на маркграфский медальон с гербом и только плюнул в пыль.

Затем Такко обнаружил себя в какой-то комнате, вроде как гостевой спальне, с неизменной кружкой эля – казалось, за день она приросла к руке. На столе стояло блюдо с копчёным и жареным, а напротив сидел Оллард в расстёгнутом дублете и почти сочувственно кивал, подперев щёку ладонью.

– Я подарил ей платок, и она пошла со мной к мосту, – рассказывал Такко, слушая себя будто со стороны. – Кто ж знал, что она замуж хочет?.. Мне и в голову не пришло! Я потом пришёл к ней… с ожерельем… но было поздно.

– Зачем пришёл?

– Ну я же её обманул… то есть не обманул, но как-то неловко вышло. Она добрая, милая такая, мне было с ней хорошо…

– Ну и дурак. Глупо жениться из жалости. Хуже – только по любви.

– Почему?

– Потому что глупо. Не связывайся с женщиной, которой захочешь открыть своё сердце! Оглянуться не успеешь, как будешь плясать под её дудку. Жениться стоит ради достойных целей: продолжение рода, иной общий долг. Остальное – вздор и ерунда!

Такко откинул голову и уставился в потолок. Пятна сучков на брёвнах расплывались и дрожали. Это сколько же он выпил, чтобы делиться любовными переживаниями с Оллардом? И сколько выпил Оллард, чтобы выслушивать да ещё наставлять? Те, кто отправил гостей поспать, позаботились, чтобы они не скучали – бочонок со сбитой крышкой стоял под рукой, черпай сколько хочешь. Эля в нём было до половины, и что-то подсказывало Такко, что принесли бочонок полным.

– Я любил жену, – продолжал Оллард, запинаясь лишь самую малость. – Но полюбил её уже в браке. Женился же, как полагается, по расчёту. Я любил её как хозяйку моего дома… как мать моего ребёнка…

Он резко замолчал и уставился на залитый элем стол.

Такко прикрыл глаза. В ушах шумело, пол под ногами качался. Свалиться бы под этот старый добротный стол и проспать… тьма его знает, до утра или до вечера. Нет, ну надо же умудриться – напиться с Оллардом! И не расскажешь никому!

Шум в ушах постепенно стих. Такко осушил кувшин с водой до половины, остаток вылил на голову и сразу почувствовал себя лучше. В компаниях он часто напивался первым, но так же быстро и трезвел. Оллард, казалось, дремал, опустив голову на руки. Чёрный бархат пропитался элем и жиром. Такко тронул маркграфа за плечо.

– Я ошибся, – неожиданно ясно выговорил Оллард, подняв голову. – В расчёты вкралась неточность. Малвайн не подарила мне наследника. А барон не подарил наследника Элеоноре. Вот поворот, а?

– Ложитесь, – Такко пропустил его слова мимо ушей. – Постель вроде чистая. Нам ещё солеварни смотреть после обеда, то есть тьма знает, когда. Надо выспаться.

Довёл маркграфа до кровати, помог выпутаться из дублета и стащить сапоги – точь-в-точь как десятки раз укладывал Верена, а Верен – его. Кто бы сказал, что придётся так же укладывать маркграфа – не поверил бы! Комната ещё немного качалась, но спать Такко уже не хотел. В Эслинге отоспится, а здесь слишком много занятного.

Он рванул законопаченную с зимы раму, впустил свежий воздух. Неугомонное солнце катилось по небу, сделав полный оборот. Хотелось пить. Такко встряхнулся, стянул пропотевшую и перепачканную рубаху – надо спуститься в кухню и наполнить кувшин, не годится идти поросёнком – но снова замер, глядя на море.

Свинцовая гладь отражала солнечные лучи, и смотреть на это можно было бесконечно. Остаться бы здесь лет на пять! Смотреть, как у берегов серебрится лёд, как полыхает небо, как весной возвращаются птицы. Облазать здесь каждую гору и пещеру, ходить на ладьях, узнать, велико ли Ледяное море…

Зимой некогда было думать о будущем, и сейчас Такко впервые задался вопросом: куда податься, когда Шейна поймают? Оллард получит помилование и, ясное дело, вернётся домой. А Верен – останется или вернётся?.. И если вернётся, то куда?

Такко прижался лбом к стене и зажмурился. На сердце кошки скребли. Их с Вереном пути разошлись ещё зимой, но только сейчас осозналось: это навсегда. Друг теперь настоящий воин Империи, жениться вон надумал, а раз надумал – сделает. Будет разрываться между женой и наставником, а там и дети пойдут… Такко вздрогнул и тряхнул головой. Нет, не о такой жизни он мечтал.

Можно не разлучаться – попроситься к Ардерику, переступив через гордость. Пусть попробует отказать, особенно после вчерашней победы! А можно и к баронессе, ей точно нужны хорошие стрелки. Пока непонятно, останутся ли при ней Ардерик с Вереном, но здесь и без них будет занятно. Но тогда придётся отказаться от механизмов – тоже навсегда.

Признаваться было стыдно даже себе, но Такко ясно видел: был бы отец помягче, он бы быстро наигрался с луком. Сидел бы в отцовской мастерской, сутками возился бы с оправами и камнями, как сейчас возится с часами и арбалетными замками. Ну и какой из него воин?..

Как же трудно выбрать! На одной чаше весов – Север, неизведанный, пахнущий смолой и солью. На другой – уют мастерской и щелчки шестерёнок. Разговоры у камина, поездки на пустошь… На сердце у Такко потеплело. Как-то так он и представлял себе семью, только с отцом не вышло ни прогулок, ни разговоров.