Текст книги "На пороге зимы (СИ)"

Автор книги: Анна Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

– Помнишь, мы с тобой собирали валежник для костра и разворошили гадючье гнездо? – негромко спросил Такко.

– Как не помнить! Меня ещё цапнула одна. Повезло, что по осени яд слабый, а я был в сапогах. А ведь похоже на то, что сейчас, да?

– Ну. Куда ни влезешь, везде какая-то дрянь и ядом плюются. И все ведь добра хотели! Барон вон брата берёг… доберёгся!

– Да уж, доберёгся… – Верен выпрямился, потёр лицо руками, совсем как Ардерик утром. – Ладно. Тьма с ними. Я сюда пришёл с Риком, с ним и уйду, пусть хоть все змеи вокруг сойдутся. Пусть хоть все предадут, я буду с ним.

Рвущиеся наружу чувства с трудом облекались в слова. Верен замолчал, в последний раз сплюнул вниз и отвернулся. Нужно было возвращаться к Рику. Он собрался потянуть Такко за собой, и вдруг вспомнил о медальоне, что скрывался у друга под плащом.

«Не связывайся со знатью», – слова Ардерика эхом отдавались в ушах. – «Они теперь заодно». Верену плевать было, какое имя будет носить друг, но невысказанный вопрос рвался наружу и было самое время его задать.

– Спросить ещё хочу, – сказал он. Такко с готовностью поднял голову, и сто раз проговоренные про себя слова будто испарились. Как спросить – вот так прямо, в лоб?..

– Верен! – По лестнице прогремели шаги, и на площадку вывалился хмурый Ардерик. – Обыскался тебя. Я уж решил, ты свалился где со своей ногой, а ты по лестницам бегаешь! Что вы оба тут забыли?

– Это я его позвал, – ответил Такко, и Верен поразился открытой дерзости, звеневшей в голосе друга. – Проверить кое-что хотел.

– А его прихватил, чтобы тебя ветром не сдуло?

Ардерик и Такко мерились взглядами, а Верен стоял между ними, и его будто рвало на части. Пришёл бы Рик немногим позже! А теперь Верен никак не мог попросить его уйти с башни одного, так потянулся к нему – обманутому и преданному.

– Идём, Верен, завтрак пропустим. – Ардерик повернулся и зашагал к лестнице.

Верен вздохнул и двинулся за ним. Такко поймал его за рукав:

– Это не моя тайна, – торопливо проговорил он. – Вернее, моя тоже, но не только моя. Я тебе когда-нибудь скажу… наверное…

Верен хлопнул его по плечу и поспешил за Ардериком. Вот Такко и ответил настолько прямо, насколько мог, но стало ли от этого легче?

И кто мог подумать, что безобидная затея поплевать с башни заведёт в такие дебри?..

***

– Придётся затянуть пояса до весны, – ворчал Ардерик, пока они с Вереном поглощали немудрёный, но сытный завтрак – горох с солёными грибами. – Поперёк глотки уже эта солонина!

Верен не поднимал глаз от миски, а если и поднимал, в них отражалась такая смесь тревоги и огорчения, что Ардерик уверился: письмо родным он писал не напрасно. Наверняка маркграфский мальчишка что-то сболтнул, и теперь Верен не знает, как лучше предупредить о грозящей опасности. Ардерик только усмехнулся мысленно. Он-то давно не ждал ничего хорошего.

– Идём, что ли, в лекарскую сходим, разузнаем о Гантэре, – сказал он, отодвигая миску. – Дурень, вот куда его вчера понесло? Сидел бы писал приказы, нет, вздумал мечом помахать! Заодно пусть лекарь тебя глянет. Хромаешь опять.

– Баронессу видел, – сказал вдруг Верен. – С утра выходила провожать лиамцев.

– И что? – Ардерик вскинулся и сразу обругал себя. – И что с того?

– Я думал, она после вчерашнего не поднимется.

– Гостей проводить – важное дело, – пожал плечами Ардерик. – Тут хочешь не хочешь, а встанешь.

Ощущение хрупких плеч Элеоноры ещё жило в ладонях. Да что там – Ардерик помнил её всю так явно, будто делил с ней ложе только вчера. Элеонора не отпускала его, занимала его мысли, заставляла кровь быстрее бежать по жилам. А крепче всего держала жизнь в её чреве. Рассветные силы, хоть бы там ничего не было! Было бы – Элеонора бы уже сказала, наверное. Могла она понять за две недели-то?

В лекарской Ардерик первым делом нашёл взглядом ложе Гантэра. Имперского сотника устроили поближе к очагу, в тепле. Не стоило и спрашивать лекаря, полегчало раненому или нет: раз требовался неотлучный присмотр, дело было плохо, иначе его перенесли бы в спальню.

Расспросить лекаря и не удалось – с ним уже беседовал Оллард. Каменный идол выглядел невозмутимым, будто не он вчера гонялся за призраком Шейна по тайным коридорам. Чего ещё и ждать от него. Лучник тоже околачивался поблизости с какими-то бумагами. Ардерик не стал подходить. Поручил Верена заботам одного из лекарских помощников, огляделся и вскоре уже болтал с теми, кто был ранен полегче, затем пошёл подбодрить лежавших без сил. Опыт не подводил: он помнил почти всех Гантэровских парней по именам, а уж искать, о чём поговорить, никогда не приходилось.

Дух в лекарской стоял тяжёлый – крови, нечистот, несвежих простыней, но Ардерик давно притерпелся к нему. С мрачным удовлетворением отметил, что Оллард не задержался в душной комнате. Ещё бы, для него-то война пахла не иначе как вином и жарким праздничного пира, а не горящей смолой, палёным мясом и застарелой человеческой грязью. Маркграф задал лекарю последний вопрос и отпустил кивком. Повернулся к двери, огляделся напоследок и, верно, увидел знакомого – направился мимо лежавших людей к закутку у очага, где в лоханях стирали бинты и кипятили отвары. Ардерик проследил его взгляд и увидел Элеонору.

Она стояла спиной и неловко полоскала одной рукой в лохани окровавленное тряпьё. Без меховой накидки она казалась особенно хрупкой и тонкой. Ардерик одним взглядом обнял её всю: узел волос под тёмной сеткой, повязку на правой руке, прямую спину, облечённую непривычно простым платьем. Нежную шею, линию покатых плеч, заострившиеся углы локтей. Вчера она трепетала в его руках, доверчиво жалась к груди, вчера он снимал с неё залитый чужой кровью доспех, впервые проделывая это с женщиной…

Быстро распрощавшись с ранеными, Ардерик зашагал к закутку.

Разумеется, Оллард успел первым и торчал рядом с Элеонорой со своей неизменной усмешкой.

– Когда я вчера говорил, что вы должны стать ближе к людям, я имел в виду несколько другое, – негромко говорил он.

– Позвольте мне самой решать, как вести себя со своими людьми, – отчеканила Элеонора.

– Ваша музыкальная шкатулка готова. Прислать в ваши новые покои?

– Не утруждайтесь. Завтра слуги закончат с уборкой, и я вернусь в прежние комнаты.

– Не глупите. Это опасно.

– В Эслинге есть только одни покои хозяйки, маркграф Оллард. У вас всё? Я занята.

Элеонора коротко кивнула Ардерику, стряхнула с руки кровавые капли и принялась развешивать мокрые бинты у огня. К ней нужно было привыкнуть – серьёзной, неприветливой. Без накидки, кольчуги и золотого шитья она казалась такой… доступной. Шепнуть бы на ухо пару слов, увлечь в коридор, укрыться в любой из бесчисленных ниш и тупичков, благо с уходом лиамцев в замке сразу стало просторнее…

– Ардерик, – Оллард приветствовал его, будто вчерашнего разговора не было. – Хорошо, что вы здесь. Мне нужно посоветоваться насчёт обороны укреплений. Сейчас в них как будто отпала нужда, но оставить там дозор необходимо. Идёмте, если вы закончили.

– Почему вы не сказали баронессе найти себе более достойное занятие? – спросил Ардерик, когда они вышли в коридор. – Ей не место… она как служанка там!

– Не мне приказывать хозяйке замка, – усмехнулся Оллард. – Но вы правы. В её положении опасно трудиться в лекарской. Нужно отозвать её под благовидным предлогом.

– В её положении? Вы имеете в виду, с раненой рукой?

– Не совсем. Вы правильно заметили вчера, что не годится обсуждать женщину за её спиной, но мы все здесь заинтересованы в том, чтобы скорее закончить войну. Поэтому знайте: госпожа Элеонора ждёт дитя.

Ждёт дитя. Всё-таки ждёт.

– Ардерик, вы человек умный и понимаете, что это означает. С рождением наследника прекратятся споры, кто будет владеть Севером. Люди не будут примыкать к Шейну из страха, что со смертью барона ими будут править чужаки-южане. Поэтому наш долг – окружить госпожу Элеонору возможно большей заботой. Она доверяет вам, и я надеюсь, что при случае вы с пользой употребите своё влияние, пусть и небольшое.

Ардерик не понимал из слов маркграфа почти ничего. А тот, как ни в чём ни бывало, повернулся к мальчишке:

– Танкварт, вернись к госпоже Элеоноре и попроси её отыскать ключи от покоев старого барона. Давно пора наведаться туда, а заодно простучать стены. Не удивлюсь, если замок пронизан тайными ходами, как трухлявый пень. Ардерик, не желаете присоединиться? Заодно обсудим, кого оставить в укреплениях.

– Кого угодно, – выговорил Ардерик. – Десятка хватит. Благодарю за приглашение, но я дождусь своего оруженосца. Был рад вас видеть, маркграф.

У двери в лекарскую был небольшой тёмный закуток, где стояли какие-то бочки и ящики. Ардерик протиснулся между ними и прислонился к стене. Она даже не сказала ему! Сказала этому каменному идолу и наверняка увальню-барону, а от него скрыла!..

Он никогда не пытался считать, сколько отпрысков оставлял за собой после походов во все концы Империи. Силой девок не брал, они сами волочились за победителем, а значит, должны были знать, как не допустить ненужного приплода. Если какая и рожала, поди ещё разбери от кого. Если бы какая-нибудь из обласканных Ардериком девок разыскала его и вручила младенца – верно, принял бы. Был бы родителям помощник, нежданная радость вместо внуков. А нет так нет – подумаешь, росли где-то пахари и ремесленники, рабочие руки в чужих семьях, чьи-то братья и ученики. У них было своё место.

Но с Элеонорой всё было по-другому. Ардерика разрывало между гордостью, что его сын будет править Севером, и ненавистью ко всей знати разом за то, что судьба неродившегося ещё человека уже была кому-то выгодна. Нужно было беречь ребёнка как новую имперскую пешку. Нужно было беречь Элеонору как ларец, где эта пешка хранилась. Это было правильно… но в то же время доводило до бешенства.

Дверь открылась, и Ардерик задохнулся – из лекарской вышла Элеонора. Уронила что-то – о доски пола глухо стукнуло, – остановилась. Протянуть бы руку, схватить за тонкое плечо, увлечь в густую тьму и выспросить, почему ничего не сказала, как могла умолчать о таком важном…

Из дверного проёма вынырнул лучник, поднял уроненную мелочь и подал ей. Элеонора поблагодарила коротким кивком и шагнула по направлению к холлу, где в тонкой паутине лучей ждал маркграф.

Она уходила по коридору, то растворялась в тёмных полосах, то выныривала в пятнах света, подставляя под дрожащее золото факелов плечи, волосы, бёдра… Ардерик сплюнул, выбрался из-за бочек и толкнул дверь лекарской. Он сможет выгнать, вытеснить, выжечь Элеонору из своего сердца. Вот только как?..

***

Замковые кладовые почти опустели. Тенрик Эслинг знал это, даже сидя взаперти, а потому оценил заботу, увидев в блюде с горохом и грибами солидный кусок копчёной оленины. Было ли на то особое распоряжение или повар сам подложил хозяину лучший кусок, думать не хотелось, равно как и прикасаться к сытной еде. Тенрик готовился умереть при осаде, готовился умереть вчера и сегодня поднялся с одним желанием – чтобы весь этот бессмысленный позор поскорее закончился.

До вчерашнего дня расчёт Тенрика был прост: после его смерти не останется наследника, стало быть, титул барона перейдёт к Шейну. Империи придётся бороться не с изменником, а с законным хозяином Севера. Шейн, конечно, не дал бы клятву верности, но это уже дело десятое, главное, в глазах местных он владел бы землями по праву. Скверно, но всё же лучше, чем отдать Север на растерзание южанам. Однако с гибелью Шейна рухнули последние надежды. Отец не может править, не то здоровье, а иных наследников нет и уже не будет.

Стихли голоса уходящих лиамцев, застучали топоры со стороны города, ушли в лес и вернулись охотники. Солнечные лучи залили пустошь и ненавистные укрепления, залили стены и теперь медленно меркли. Тенрик глядел в окно, бродил по комнате, присаживался то на стул, то на лавку. Любимым креслом, где так нагло развалился вчера маркграф, он брезговал. Шейн говорил, что рано или поздно имперцы оберут Север до нитки, отнимут у Тенрика всё – так и случилось.

Комната медленно погружалась в сумерки. Когда снаружи загремел засов, Тенрик ждал, что придёт слуга протопить очаг и зажечь свечи. Но вместо знакомой фигуры в дверном проёме показался маркграф. Стоя у остывшего очага, Тенрик наблюдал, как Оллард бегло оглядывает комнату, подходит к столу и устраивается в кресле.

– Госпожа Элеонора не стала свидетельствовать против вас, – объявил Оллард. – Она считает всё случившееся ужасным совпадением, а ваши вчерашние слова – следствием потрясения. Поэтому вы можете повторить свой рассказ так, чтобы я освободил вас с полным осознанием вашей невиновности.

Тенрик молчал. Оллард ждал ответа, постукивая пальцами по столу, и не выдержал первым:

– Хорошо. Давайте я расскажу за вас, а вы подтвердите. Вы увели супругу со стены, чтобы уберечь её от постыдного зрелища, не подозревая, что ваш брат готовит подлое нападение на замок. Нападение же было отражено благодаря находчивости госпожи Элеоноры и вашей предусмотрительности. Мы вас ещё и героем выставим, барон!

– Братоубийцей, – бросил Тенрик. – Уходите.

– Ах да, едва не забыл. Госпожа Элеонора опознала убитого. Произошла ошибка. Это не Шейн. Не удивительно, что вы обознались, даже госпожа Элеонора не сразу узнала его. Можете сами спуститься в западную кладовую и убедиться.

Узор на полу двоился и дрожал. Тенрик метался от неверия к надежде. Если Шейн жив… впрочем, можно ли верить этим южанам?

– Я не жалею о том, что сделал, – медленно проговорил он. – Я не намерен отказываться от своих слов. Больше мне нечего сказать.

– Да вы болван, Эслинг, – негромкий голос маркграфа звучал змеиным шипением. – Красиво умирать надо было год назад, когда ваш брат только собирал силы для борьбы. Кому сейчас нужна ваша верность семье? Ваш брат разбит наголову, а вы опозорили себя своей нерешительностью и попытками угодить всем. Неужели в вас нет ни капли гордости? Клянусь, я больше уважаю вашего брата-изменника, чем вас.

Он поднялся, пересёк комнату и остановился у окна. Насмешка в его голосе как будто уступила место досаде. Тенрик поднял глаза и встретился с горящим, негодующим взглядом.

– Знаете, как вам стоило поступить? – спросил маркграф, глядя в упор. – Собрать своих людей, напасть на укрепления в первые дни и перерезать всех до одного. Затем объединиться с братом и объявить Север свободным и независимым. Торжество не продлилось бы долго: весной сюда пришли бы имперские войска, и воды вашей речушки покраснели бы от крови. Вас казнили бы, и не поручусь, что смерть была бы быстрой. Но вы бы умерли красиво и славно, рука об руку с братом, как последние короли Севера!

Он замолчал, и Тенрик почувствовал, что не дышал всё это время. Он никогда не мечтал о воинской славе, знал, что ему не дано, но нарисованная графом картина была столь притягательной! Столь… честной.

– Маркграф Оллард поддерживает мысль о независимости Севера? – хрипло спросил он.

– Я? Разумеется, нет. Мои предки поклялись в верности Империи слишком давно, чтобы я мог выбирать сторону. Но вы – могли. И не воспользовались этой возможностью. Теперь поздно. Идите и будьте со своими людьми. Они верят вам и готовы проливать за вас кровь. Убедите их, что этого больше не потребуется. И помиритесь с женой. Она заслуживает лучшего обращения, чем вы ей оказываете.

В этот раз за стуком двери не последовал скрежет засова.

Впустив слуг, Тенрик вышел в коридор, вслушался в привычный гомон замка. Внизу кололи дрова, лениво перегавкивались собаки, кто-то упражнялся впотьмах с арбалетом и ругал последними словами упрямые стрелы, не желавшие лететь в мишень.

Из западной кладовой Тенрик вышел, расправив плечи. Дугэл и раньше был похож на Шейна, теперь же, когда ушла мальчишеская угловатость, их и вовсе легко было перепутать. Занятный был мальчишка, всё ошивался вокруг сводного брата. Отец отправил его в Бор-Линге едва тому минуло десять, кажется, ещё до приезда Эйлин. Вся округа знала, почему: чтобы не напоминать так явно матери о сторонней связи. Странный, глупый поступок для мужчины, под которого ложились все девки в округе, равно как и под любого из баронской семьи.

Ну да тьма с ними. А Шейн, значит, был жив. От этого становилось теплее. Враг, с которым Тенрик был одной крови, явно ближе чужаков-южан. Тенрик остановился перед лестницей распахнуть меховую куртку – после кладовой в коридорах казалось тепло, – и разом ссутулился, стиснул зубы и сжал кулаки, вспомнив, что эта лестница ведёт к старым покоям Элеоноры.

========== 10. Игра в тавлут ==========

Травный бальзам источал аромат мёда и масла. Для Элеоноры так пахло время после Зимней Четверти, когда мороз особенно жестоко жалил нежную кожу, и только бальзам спасал от алых пятен и трещин. Знакомый запах унимал тревогу и примирял с чужими покоями – Элеоноре так и не удалось выспаться в дурацком шкафу, и она мысленно посылала проклятия свекрови, согласившейся жить по-северному. Хозяйские покои отмывали со вчерашнего дня, и нечего было надеяться вернуться туда раньше вечера. Переносить мебель на столь короткий срок не было смысла, Элеонора потребовала только письменный стол; его перетащили по лестницам и коридорам ещё вчера, и никто не спросил, как хозяйка собирается писать с перевязанной рукой.

– Скажите, пусть не тратят время на чистку шкур, – сказала Элеонора, как только Бригитта закончила втирать бальзам в её подбородок. – Отдайте в лекарскую, а вместо них возьмите те, что сняли с убитых северян. Пусть знаки их независимости отныне устилают пол.

– Госпожа, а как поступят с телом того человека? – в голосе Бригитты звенели страх и презрение.

– Похороним, как подобает. – Элеонора думала всего мгновение. – Он благородной крови и заслуживает достойного погребения, если сам барон не распорядится иначе.

– Господин барон с утра распорядился сварить на завтрак ячменную кашу, а не овсяную, как вы велели, – проговорила Грета, сменяя Бригитту. Распустила ночную косу Элеоноры и принялась расчёсывать волосы частым гребнем.

– Плохо, когда между супругами нет понимания, – вздохнула Элеонора, подавив улыбку. На кухне и в кладовых пусть Тенрик показывает свою власть сколько угодно, раз не зазорно браться за женские дела. – Когда мы будем искать тебе мужа, не допустим такой ошибки.

– Я ничего не желаю, кроме как служить вам, госпожа, – заученно ответила Грета.

Элеонора улыбнулась. Её служанки из угловатых девчонок превратились в молодых женщин и, верно, уже успели расположить к себе кого-то из воинов. Элеонора повернулась к Бригитте, втиравшей в руки остатки драгоценного бальзама:

– А ты хитра. Так расспрашивала о сотнике Ардерике, что я решила, будто он тебе приглянулся. А ты, выходит, хотела разузнать о его оруженосце!..

Бригитта потупилась, покраснела. Элеонора ощутила привычное раздражение: вот же стыдливая девчонка ей досталась!

– Что ж, разберётесь сами. Когда на Север снова вернётся мир, мы найдём вам достойных мужей, – сказала она, снова отдаваясь бережным прикосновениям Греты. – А может и раньше.

Если удастся распутать клубок, намотанный за прошедшие восемь лет.

Бальзам оставил на коже легкий аромат, волосы были уложены в скромную, но изящную причёску. Разослав служанок по делам, Элеонора вынула из поясной сумки ключ на тонкой цепочке, открыла неприметный ящик в столе и достала небольшую шкатулку. Было неудобно: из тугой повязки на правой руке выступали только кончики пальцев. Элеонора старательно загоняла боль в дальние уголки сознания, не позволяла себе прислушиваться к ощущениям тела, чтобы не сорваться в удушливый страх. Вздохнула, решительно подняла крышку шкатулки и достала свёрнутые в трубку листы, слегка пожелтевшие от времени.

Рамфорт, отцовский сотник, писал твёрдым, чётким почерком и столь же ясными словами. Элеоноре не нужно было перечитывать его письма, достаточно было выхватить отдельные слова: «жители побережья разоряют поля», «снова увели стадо с восточного пастбища», «к несчастью, госпожа баронесса не имеет никакого влияния на господина барона в этом вопросе». Честный воин писал домой каждый год, и всякий раз его письма перехватывал Шейн.

– У меня для тебя подарочек.

Шейн заявился в её покои поздним вечером, по имперским меркам – время, немыслимое для визитов к замужней даме. Элеонора покосилась на служанок, вышивавших в углу, и вопросительно вскинула брови. Её жизни на Севере шёл седьмой год, прошлой зимой Шейн открыто заявил, что скоро вернёт своему краю независимость, и любезничать с ним Элеонора не собиралась.

Шейн вынул из рукава тонкую трубку, в которой нетрудно было узнать свёрнутые письма.

– Ты что, писал мне признания светлыми летними ночами? – усмехнулась Элеонора и протянула руку. – Отдавай и уходи, час поздний.

– Истинно так, писал, – ответил ей в тон Шейн, – только не признания и не я. Почитай парочку, может, сгонит сон.

Два листа, высвобождённые из тугой трубки, неприятно щекотали пальцы. Элеонора вмиг узнала печать и почерк Рамфорта, нахмурилась и торопливо свернула письма.

– Почитаю на досуге, – бросила она и повернулась к спальне.

Любой воспитанный мужчина уже понял бы, что его выпроваживают. Шейн же стоял упрямой северной скалой:

– Прочти сейчас.

– Что ж, поглядим, чего ради ты отнимаешь моё время, – хмыкнула Элеонора, разворачивая письмо так, чтобы служанки ненароком не приметили печати. Пробежалась по строчкам и спустя мгновения вскинула на Шейна яростный взгляд.

Скупыми и точными словами сотник Рамфорт писал отцу Элеоноры, маркграфу Талларду, обо всём, что происходило в последние годы:

«Мы наблюдаем в семье Эслингов прискорбный раскол. Нынешней зимой брат барона открыто заявил о неподчинении Империи. Он собирает силы в северных и восточных землях. Местные жители равно уважают обоих братьев, так что мятежники не имеют недостатка в людях и припасах. Нам пока неизвестны силы, которыми они располагают, но несомненно, что за год-другой здесь сумеют составить войско, способное пошатнуть мир на Севере. Нынче же набеги наносят заметный урон благополучию страны и нашей численности. Мы теряем людей в бесчисленных мелких стычках. Прошу выслать подкрепление в размере самое меньшее двух сотен, из коих арбалетчиков – от пяти десятков, мечников же…»

Элеоноре стоило больших усилий не скомкать письмо. Прискорбный раскол, стало быть! Да что Рамфорт возомнил о себе! Как осмелился судить, какое влияние она имеет на Тенрика! А следом её охватил страх. Она знала отца: с него станется явиться на Север самому и тем отнять у неё власть и славу.

– Вы побледнели, баронесса, – усмехнулся Шейн. – Не желаете пройтись? Воздух Севера пойдёт вам на пользу.

Элеонора облила его гневным взглядом и, не оборачиваясь на служанок, сделала им знак выйти. Шёлест юбок, тихий стук дверей – и Элеонора подступила к Шейну вплотную:

– Где ты это взял?!

– Какая разница? Что, обрадовала тебя весть о скором приходе имперских войск?

Тенрик не осмеливался говорить с ней так – с гремучей смесью насмешки и власти. Элеонора мысленно выругалась, ощущая, как внизу живота против её воли рождается сладкая дрожь. Шейна хотелось дразнить – чтобы ощутить силу, превосходящую её собственную.

– Наконец-то я увижу, как тебя вздёрнут на самой высокой сосне, – процедила она.

– Не спеши радоваться, цветочек. Здесь, – Шейн похлопал оставшимися письмами по ладони, – все послания, что твой вояка слал на юг. Все до одного. Два дарю, так и быть, а за остальные придётся побороться.

Стук сердца отсчитывал мгновения. Элеонора прожгла Шейна ненавидящим взглядом:

– Оставь себе. Пригодятся заворачивать вонючую рыбу, когда снова поедешь с побережья. Я напишу сама и отправлю не с гонцом, а с голубем. И не отцу, а сразу в столицу.

– Отчего же не написала раньше?

– Давала тебе шанс раскаяться.

– Что ж, я раскаялся, – улыбнулся Шейн открыто и обезоруживающе. – Не трудись, цветочек, я сам отправлю гонца, завтра же. Быть может, это отчасти искупит мою вину перед блистательной короной…

Он шагнул к двери, и Элеонора едва сдержалась, чтобы не остановить его. Нельзя выдавать себя. Но письма никак не должны были уйти на юг. Не нужно ей подкрепление. У неё сто с лишним превосходных отцовских воинов и с полсотни верных Империи северян. Более чем достаточно, чтобы подавить любой мятеж. Рамфорт вечно перестраховывается.

Шаг, ещё шаг… А ведь безрассудство – второе имя Шейна. С него станется и вправду отослать письма. Зря, что ли, он орал на минувшем Переломе, будто в горах ему не страшны и тысяча имперцев…

– Оставь письма, – теперь в голосе Элеоноры звучал металл. – Я тебе не верю.

Шейн возвращался к ней медленно: почти подкрадывался с какой-то звериной грацией, которой и близко не было в обстоятельных движениях Тенрика. Так же медленно дёрнул ленту, которой были перевязаны письма, и Элеонора обругала себя за неуместное тепло внизу – слишком легко было представить, что это лента на её корсаже.

– А возьми, – вкрадчиво проговорил Шейн. – Один, два, три… здесь письма за каждый год. Могу поручиться, что на юг не ушла ни одна просьба о помощи. Мои парни хорошо следят за Северным трактом.

Элеонора протянула руку, но Шейн отдёрнул свою, стоило пальцам коснуться бумаги.

– Забыл сказать, что письма жене и прочей родне уходили без препятствий. Полное молчание вызвало бы подозрение. Знаешь, за вашими гонцами присматривала такая толпа, что даже и не знаю, что потребовать взамен.

Взгляд Шейна скользнул по открытой шее Элеоноры и вырезу платья, рождая неуместный трепет. Элеонора в ответ прикусила губу и оперлась на стол так, чтобы подчеркнуть соблазнительный изгиб талии и бёдер.

– Что ж, я замолвлю словечко, когда тебя будут вести на казнь как изменника. Доволен? Попрошу заменить виселицу на тюрьму до конца твоих дней.

– Только если в твоей спальне.

– Идёт. Прикую тебя к полу возле кровати, чтобы по утрам вместо ковра опускать ноги на твою мохнатую спину.

Шейн усмехнулся:

– А мы бы с тобой поладили, цветочек. Точно не хочешь сбежать со мной, а? Через годик-другой вернёшься сюда королевой свободного Севера.

– И вместе с тобой сложу голову за измену, – отозвалась Элеонора. – Благодарю, я ещё не утратила разум, в отличие от тебя.

– Не утратила, – кивнул Шейн. – А потому из кожи вон вылезешь, чтобы заполучить эти письма.

У Элеоноры ломило скулы от гневной гримасы, против воли искажавшей лицо.

– Ладно, – буркнул Шейн. – Под тобой вот-вот пол задымится. Держи.

Он положил исписанные листы на стол, и Элеонора поспешила подгрести их к себе и прижать к столу. Скользнула взглядом по строкам – да, это были отчёты Рамфорта. Отчёты, не позволявшие усомниться в том, что дела на Севере обстоят куда хуже, чем в письмах Элеоноры.

– Всё же ты растерял свой разум, пока скакал по горам, – бросила она Шейну, прижимая бумаги к груди. – Отдал письма и ничего не получил взамен.

– Ещё как получил. Теперь я знаю, что ты будешь меня прикрывать, нравится тебе или нет. Ты не отправишь письма, ведь тогда сюда явится толпа южан, и не видать вам с братцем титулов. Теперь мы с тобой союзники. Доброй ночи, красотка.

Тогда Элеонора хотела сразу швырнуть письма в огонь, но, подумав, убрала в шкатулку. Ровные строчки дышали надеждой на помощь. Сжечь эту надежду не поднималась рука.

Тогда она была уверена, что переиграет Шейна, и приготовилась ждать. И дождалась: Тенрик в очередной раз поругался с отцом за право распоряжаться в доме, Шейн заявил, что братцу осталось сидеть на своём месте буквально пару лет, сама Элеонора обстоятельно и со вкусом сцепилась со свекровью – всё легло одно к одному, даже непомерно богатый урожай, частью осевший в кладовых Бор-Линге. Из Эслинге на север потянулись обозы, а Шейн ввалился к Элеоноре попрощаться, заодно вручив ларец с драконовой кровью.

Когда Элеонора вошла к Рамфорту, он стоял у окна с обнажённым мечом и ловил лезвием свет. Ему не пришлось ничего объяснять: люди давно были готовы, и место для засады он наметил давно. Люди Шейна должны были попасться в ловушку, но вместо этого туда угодил сам сотник Рамфорт, недооценив коварный нрав предгорий.

Элеонора уложила письма обратно в шкатулку, чуть помедлила и опустила крышку. В горле встал комок. Услышав весть о гибели Рамфорта и его – её! – людей, она плакала два дня. Но после испытала едва заметное, но всё же облегчение. Отцовский сотник унёс с собой в могилу не только её ложь, но и позор.

Тот разговор состоялся лет пять назад, но краска до сих пор приливала к щекам.

– Я буду счастлив защищать вас и ваших будущих наследников до конца жизни, – торжественные слова выходили у Рамфорта как-то сами собой. – Вы можете полагаться на меня во всём.

– Я ценю вашу верность, дорогой друг, – Элеонора приосанилась и сложила руки под грудью. – Скажите, могу ли я рассчитывать на вас в одном крайне деликатном деле?

Ответом был короткий кивок. Элеонора собиралась с духом, одновременно рассматривая своего защитника. Проницательные карие глаза под вечно хмурыми бровями, крепкая шея, запястья, оплетённые венами под наручами.

– Будущим наследникам может потребоваться ваша помощь уже сейчас. – Элеонора призвала на помощь всё своё красноречие и мысленно опустила руки, когда выдубленное солнцем и ветром лицо Рамфорта превратилось в неподвижную маску.

– Прошу простить, госпожа. Старая рана… порой я плохо разбираю слова. Вот и сейчас ослышался. Не соблаговолите повторить?

Она повторила – что-то пустяковое: поблагодарила, польстила искусству воина. И залилась краской, поймав напоследок взгляд из-под густых бровей. Рамфорт никогда не позволил бы себе показать презрение к дочери своего господина, но этот короткий взгляд засел в сердце Элеоноры тупой иглой.

Элеонора с досадой стукнула шкатулкой о подоконник. Как глупо было предложить себя честнейшему воину отца, знавшему её едва ли не с пелёнок! И как самонадеянно было отправить его в погоню за Шейном! Она должна была предусмотреть, что Рамфорт попадётся в ловушку! Пусть она не знала воинских премудростей, но знала Шейна. А он снова всех просчитал, обошёл, обыграл!

Теперь придётся отвечать ещё и за то, что скрыла гибель охраны. Два года – не тот срок, за который хватятся воинов, несущих службу на краю мира, но весной с юга полетят обеспокоенные письма. А ещё раньше вопросы возникнут у Олларда. Странно, что он до сих пор не задал их.

Смятение и стыд ещё теснились в груди, но ум работал точно, как всегда. Скорбеть и проклинать себя за несусветную глупость можно будет и позже. Хорошо, что письма не сожжены. Будет гораздо лучше, если Оллард сегодня или завтра случайно отыщет их в покоях старого барона. И пусть попробует доказать, что Элеонора не писала на юг о гибели отцовского сотника. Кто знает, сколько бумаг перехватили проклятые камнееды!