Текст книги "На пороге зимы (СИ)"

Автор книги: Анна Субботина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 37 страниц)

А мы будем спокойны за баронессу, – закончил про себя Ардерик.

Отчего-то вспомнилось, как зимой она храбро стояла на стене, высматривая врага. Как они встречали камнеедов плечом к плечу. Как обнимались в башне над разорённой голубятней… Была ли это любовь? Или яростное желание жить, что всегда обостряется на пороге гибели? А заодно месть тупице-Эслингу.

А всё же занятно было представить, как Элеонора ждёт в лагере, как приветствует кубком эля и миской горячей похлёбки… Тьфу ты! Как же, будет она варить похлёбку! Не иначе, последняя кровь отхлынула от головы, раз такие мысли приходят. Знамя вышила, и на том спасибо.

Сто человек, разбитых на десятки, проверяли оружие, подпоясывали плащи и звонко целовали девок на прощание. Ветер трепал бархатные полотнища знамён, будто перечитывал девизы. Занял своё место Кайлен, пряча что-то под плащом. Ардерику и Олларду подвели лошадей.

– Вот, возьмите в дорогу, – проговорила Элеонора, протягивая две серебряные фляжки. – Это вино подавали на зимних праздниках. Тогда вы сражались храбро и умело, хотя победа казалась невозможной. Пусть мужество и удача не изменят вам и в этот раз.

Ардерик глотнул и сразу заткнул флягу пробкой. Терпкий вкус напоминал о времени, когда верилось, что победа близка. Зимний Перелом переломил надежду, но сейчас она вернулась, согретая северным солнцем.

***

– Что тебе дала баронесса? Тоже вино?

После подъёма в лёгких горело, ноги подкашивались, а бойкая болтовня Такко с Кайленом окончательно утверждала в мысли, что воин из Верена такой себе. И как у них хватает дыхания трепаться, не переставая?

– Наставления на дорогу, – отмахнулся Кайлен.

– Жаль! Наставлениями горло не промочишь.

– У графа иди проси. Он для тебя, смотрю, ничего не жалеет!

– А вина пожалел, представляешь!

– Помолчите оба! – выдохнул Верен. – Сказано, идём тихо!

Дорога пошла ровнее и можно было перевести дух. Они шагали по узкой долине или широкой расщелине – поди разбери, как назвать. По обе руки – отвесные стены, поросшие берёзами высотой в локоть. Под ногами – валуны, меж которых темнела вода. Склоны во влажных потёках: от жажды не помрёшь. Весной, когда тает снежник, здесь разливается целая река, а сейчас… нет, Верен всё же не мог назвать это нагромождение камней дорогой. И уж точно не сунулся бы сюда по своей воле, да ещё с лошадьми. Однако лохматые северные лошадки топали едва ли не увереннее людей, воины же ругали Шейна на чём свет стоит – мало от него бед, так ещё по бездорожью тащиться, да ещё в гору!

– Да я просто спросил, – оправдывался Такко, замедляя шаг, чтобы поравняться с Вереном. – Интересно же, что ему дали на дорогу.

– Завидно, что тебе не дали? – огрызнулся через плечо Кайлен.

– Мне ещё как дали! – рассмеялся Такко, и Верен толкнул его в плечо: вот уж нашёл чем хвалиться!

– А ты чего со своей так кисло расстался? – пристал Такко уже к Верену.

Верен отмолчался. Бригитта попрощалась коротко и всё прятала глаза, будто хотела что-то сказать и не решалась. Ясно, опасалась за него, но в зимний-то поход провожала по-другому.

– Боится, что после победы ты уедешь и бросишь её, – по-своему истолковал Такко его молчание. – Но ты же заберёшь её с собой, так?

– Если баронесса отпустит.

– А чего ей не отпустить?

– Да кто знает? Тут дальше завтрашнего дня боишься загадывать, а ты так далеко берёшь… Сам-то про себя знаешь, куда пойдёшь?

– Я-то что, – Такко мотнул головой назад, где ехал Оллард. – Знаешь, что я делал зимой? Рисовал набело механизмы, которые маркграф собирал для боя, со всеми деталями и размерами. Вышло листов двадцать. Сшили их красиво, маркграф поставил свою печать, а на обороте сказал написать своё имя как переписчика и помощника. И к отчёту тоже приложил рисунки и чертежи, и там я тоже подписывался, вроде как чтобы имя примелькалось в столице. Понимаешь?

– Понимаю, что мы, верно, последний раз идём вместе, – проговорил Верен и отвернулся. Вроде всю зиму знал, что разойдутся, а по сердцу всё равно ударило: так оно оказалось близко, неизбежно, а главное, Такко так спокойно говорил.

– Да погоди ты. Маркграф меня-то далеко отпускать не намерен. Значит, и сам ждёт места при дворе. А раз Ардерик служит императору, значит, мы так и будем вместе!

– Я Рика не спрашивал, не знаю, что у него на уме.

– Да не вернутся они на свои земли, ни маркграф, ни твой Ардерик! После Севера им обоим будет тоскливо сидеть да урожаи считать. К тому же Олларду нужны люди, а Ардерику – защита при дворе, когда он с очередным Виллардом поругается. Вот я и думаю, что мы все будем друг друга держаться.

– Поглядим, как выйдет, – ответил Верен.

Дорога снова пошла в гору, и нужно было беречь дыхание. Но на сердце стало легче.

Сверху вдруг посыпались мелкие камни – кто-то ступил на край обрыва, а следом показался и незваный гость – в буром пастушьем плаще, с пустой флягой для воды. Вытаращился на войско, беззвучно открыл рот, рванул назад, но дёрнулся, нелепо взмахнул руками и рухнул вниз. Из груди торчала стрела, и Верен с Такко выругались в два голоса: они едва успели натянуть лук и поднять арбалет.

– Болтайте меньше, – бросил Кайлен, опуская оружие, и обернулся на Ардерика – правильно ли сделал.

Тело завалили камнями и дальше шли молча. Любому ясно: чем позже в Бор-Линге станет известно о войске, тем лучше.

***

Лагерь разбили в очередной долине – родной сестре Гиблой. С дровами было совсем скверно, не зря тащили в мешках сухой, лёгкий торф, зато охота была хороша – на костре кипела гусиная похлёбка, приправленная местными травами. В котелке поменьше отваривали корень, бодрящий в долгих переходах и бессонных ночах. Такко уже примостился рядом и зарисовывал в маркграфскую тетрадь невысокий, но раскидистый кустик с мелкими жёлтыми цветками.

– Если верить карте, до Бор-Линге меньше дневного перехода, – Ардерик в который раз разворачивал на плоском камне потрёпанный лоскут. – Нужно разведать, как лучше подобраться. У Шейна маловато людей, чтобы выставлять охрану, да и отвыкли они от гостей, но надо держать ухо востро. То, что мы добрались сюда без стычек – либо большая удача, либо очередная хитрость.

– Первым делом нужно послать гонца на побережье, – заметил Оллард. – Чем быстрее мы согласуем действия с лиамскими кораблями, тем крепче надежда на успех.

– Атаковать крепость мы не станем, только потеряем людей, – продолжал Ардерик. – Возьмём измором. Помощи от братца Шейн в этом году не получил, на одной рыбе долго не протянут. Если хвалёная северная гордость – не пустой звук, рано или поздно Шейн даст нам открытый бой.

– Он не станет отсиживаться, – подтвердил Кайлен.

– После его зимних выкрутасов можно ожидать чего угодно. Но сейчас он загнан в угол. Давайте скорее жрать! Я бы уже сегодня облазал здесь пару мест.

– Графа я в разведку не возьму, – Ардерик рассматривал заплатку на кольчуге, будто прикидывал, не разойдутся ли кольца, когда не надо. – Пусть здесь сидит и за всех нас соображает.

– Он и не рвётся, – заметил Верен. – Чудо, что вообще сюда дошёл.

– А куда ему деваться? Я б и лучника его не брал, больно уж горазд болтать…

Верен вздохнул и отложил натёртый до блеска меч.

– Да возьму, возьму, – ухмыльнулся Ардерик. – По горам скачет ловко, стреляет метко, как такого не взять? Не вздыхай, не девица на выданье.

– Я не к тому. Рик… не ходил бы ты.

– Чего?

– Не ходи, говорю. Береги силы для боя. Ты глянь, опять рубаха вся в пятнах!

– Да ты совсем берега потерял! На мою победу заришься? – Рик вскипел мгновенно и так же быстро остыл: – Верен, пойми – не могу я сидеть на месте. Как на меня парни посмотрят?

– Как надо, так и посмотрят! Ты – сотник, старший. Твоё дело – приказывать да отчёты принимать, а не по горам бегать. На графа вон никто косо не смотрит, а попробуй его лишний раз с кресла подними!

– Не привык я отсиживаться – повторил Ардерик. – Кто я, воин или нет? Сотню потерял, Шейна упустил… теперь и вовсе для вида буду? Ты, погляжу, шибко умный стал. Так я птенцов желторотых слушать не собираюсь.

– К маркграфу пойду, – настойчиво сказал Верен, не глядя в глаза. – Так и скажу: что будем делать, если наш сотник на полпути кровью истечёт? Из упрямства-то? Попробуй его ослушайся!

– Да ты… Ты мне в верности клялся! Слушаться должен, как…

– Клялся. Тебя защищать. Пусть даже от тебя самого. Вот чего ты пойдёшь? Камни топтать? Зря ты нас учил? Мы всё разведаем, и после ты поведёшь нас на крепость.

Ардерик выругался и сунул голову в кольчужные складки. Верен поморщился, поднялся и угрюмо зашагал к маркграфскому шатру.

***

Тропа вилась меж валунами величиной с дом, да не бедный, а, скажем, такой, как у лиамского военачальника. Такко замыкал отряд, который вёл Верен. Ардерик остался играть в шахматы с Оллардом и слушать наставления лекаря. Верен мужественно выдержал его гневные взгляды и теперь шагал впереди, озабоченный не то близкой опасностью, не то чувством вины.

Вершины гордо несли снежные короны, кутались в голубую дымку, как в королевские плащи. Воздух был лёгким, как всегда в горах, и Такко глотал его, соскучившись по высоте. Забраться бы ещё выше, к ледникам… Иных горы не пускали, наказывали за дерзость тошнотой и помутнением рассудка, Такко же с детства привык мотаться между подгорным городом и верхней мастерской. Местные горы были совсем не похожи на Аранские, но дышалось здесь так же легко, а временами ветер приносил запах моря.

– Гляди, копыто! – кто-то углядел маленький круглый след с ровным треугольником стрелки.

– Лошадей же здесь не провести, – полувопросительно уточнил Верен.

– Запросто, – вместе отозвались Такко и Кайлен. – Местные и по худшей тропе пройдут. Сам видел, как мы шли.

– Значит, мы на верном пути. Держите луки наготове, – бросил Верен.

Такко с досадой покосился на колчан, откуда вместо привычных голубиных торчали разномастные перья лесных птиц. Оллард буквально отобрал стрелы, что Такко мастерил зимой, сказав, что они выкосили слишком много людей Шейна, чтобы разгуливать с ними в этих краях. Спорить было не о чем, но всё же чужое оперение цепляло взгляд. Спасибо хоть колчан удалось отстоять, вернее – забрать украдкой вместо навязанного старья.

– Хер мы дальше пройдём, – заявил наконец Верен, и Такко привстал на носки, чтобы разглядеть из-за чужих широких плеч. Тропа упёрлась в широкую трещину – не перепрыгнешь, а мост ладить не из чего.

– Можно спуститься, – Кайлен принялся разматывать верёвку, висевшую на поясе.

Такко протиснулся вперёд. Пустяки, а не расщелина – всего в три роста высотой, стена вся в выступах и трещинах. Каменистое ложе уходило меж отвесных скал. Намётанный глаз разглядел пару вырубленных углублений – этим обрывом пользовались, как частью тропы. А где-то рядом точно был обход, которым вели лошадей.

– Рик велел не высовываться, – сказал Верен, подумав. – Вернёмся и спросим, как быть.

– Да ну, Верен! А вдруг там за поворотом уже крепость? – Такко даже наклонился над обрывом, вытянулся, как мог. Понятно, ничего не увидел, но разве можно было вот так просто уйти? – Давай мы с Каем спустимся и поглядим, куда ведёт тропа. Может, завтра же и войско снарядим! Мы далеко не пойдём!

– Мы тихо, – подтвердил Кайлен. – Хоть до тех валунов, а, Верен?

– Если повернём назад – с чем вернёмся? – продолжал Такко. – Всё равно ж завтра опять сюда тащиться.

Верен смотрел вниз, даже губу прикусил, сомневаясь.

– Нет. Слишком удобное место для засады. Идёмте! Не нравится мне, что мы до сих пор никого не встретили.

Такко пропустил отряд вперёд. Оглянувшемуся северянину показал на обмотки сапог – мол, развязались. Парень кивнул и скрылся за поворотом.

За четверть часа отряд выйдет на ровное место, раньше его не хватятся. Времени полно. Такко легко перемахнул через край, нащупал носками сапог выступ, другой… Он только поглядит, куда ведёт тропа. Даже отрезок наметил – полсотни шагов, не больше.

Меж отвесных склонов царила особая гулкая тишина. Такко передёрнуло. Вспомнился маркграфский замок в ночь Поминовения, когда он метался по коридорам, лишь на шаг опережая смерть в чёрном камзоле. Такко встряхнулся и неслышно пошёл вдоль стены, всматриваясь и вслушиваясь.

Из пяти десятков шагов осталось чуть меньше половины, когда в скале замаячил широкий проём. Похоже, этой дорогой вели лошадей. Да, точно – чуть дальше поблёскивала какая-то железка, то ли часть сбруи, то ли ножик. Такко раздирало от нетерпения – влезть бы в пещеру, поглядеть, где выход наверх… Но на сегодня хватит. Последний взгляд по сторонам – и он повернул назад.

В следующий миг из лёгких выбило воздух, перед глазами взметнулись камни – кто-то прыгнул сверху. Такко рванулся изо всех сил, но противник был тяжелее и сильнее. Попытался выхватить нож – руку вывернули и заломили до темноты в глазах. Сверху навалились ещё тела, воняющие рыбой и прогорклым жиром, на голову скользнул мешок, руки стянула верёвка.

***

– Здесь раньше заканчивались земли Эслингов, – рассказывал Кайлен, когда отряд вышел на ровное место. – Вон те камни – пограничные. Не думал, что переступлю этот рубеж…

– Вы до сих пор чтите клановые границы? – удивился Верен.

Кайлен неопределённо махнул рукой:

– Как сказать. На словах-то рубежей нет, но если, скажем, овцы забредут на чужое пастбище или дрова не там рубить, можно и огрести. Стрелой в затылок. А уж на Шейновы земли лезть – это совсем ум растерять надо.

Да уж, мало победить Шейна. Нужно вытравить саму память о клановых распрях, а как её вытравишь, если даже молодые парни сторонятся старых камней…

– Выходит, Эслинги жили зверьём да рыбой, – догадался Верен. – А нынешний барон сеет да пашет за весь род.

– Так и есть. У них отчего олень-то на гербе – большая удача завалить такую дичь в здешних землях. А когда к Империи переметнулись да получили место на пустоши, взяли лося. Будто всегда жили в лесах.

– Нынешнему-то барону лось больше подходит. Для оленя тяжеловат.

Обратный путь шёл по гребню горы, и по обе стороны открывалась безбрежная даль. Верен остановился подождать остальных и пожалел, что не на что опереться – ноги гудели, ныла зимняя рана, а голову будто сжало обручем. Такко говорил, бывает на высоте с непривычки. Значит, пройдёт.

Один за другим парни выходили из расщелины. Верен дождался последнего и недоумевающе оглядел отряд:

– А Такко где?

========== 5. День дурных вестей ==========

Такко скинули с чужой спины, как мешок брюквы, и поставили на землю, ослабив путы на ногах. От стоп побежали противные мурашки; мутило, перед глазами плыло, в запястья больно врезалась верёвка. С головы сдёрнули вонючий мешок, и Такко с наслаждением вдохнул. Пахло солью и водорослями. Такко проморгался, огляделся и позабыл на время, что в плену.

Впереди расстилалось море, и из его серых волн вставала крепость. Вернее, угловатая башня из такого же серого гранита, обнесённая невысокой стеной. Приземистая, с узкими окнами-бойницами, она казалась частью гор и свинцового моря; невозможно было понять, где заканчивается скала и начинается кладка.

Провожатый махнул часовым, и Такко немедленно завертел головой, подмечая: вот сторожа на стене, а вон ещё на прибрежных уступах. Пока нечего и думать, чтобы бежать.

К острову не вело ни моста, ни переправы. Такко ждал, что придётся плыть в лодке – одной из тех, что лежали вверх дном на берегу. Но проводник всё стоял, будто заглядевшись на дерущихся чаек, а затем дёрнул Такко за верёвку и ступил прямо в бурлящую воду. Там оказалось неглубоко, по щиколотку, а под ногами Такко с удивлением ощутил не скользкие валуны, а шершавые плиты.

Был отлив, вода отступала, и из моря, как по волшебству, явилась дорога. Гранитная отмостка истёрлась за века ногами, копытами, колёсами. Вода уходила сквозь особые дыры в бортах. Похоже, здесь когда-то был перешеек, обнажавшийся в отлив – выдумка природы, превращённая Эслингами в военное преимущество. По высокой воде к замку не подберёшься, море защитит лучше любого рва. Такко слышал о приливных островах, но видел впервые и никак не мог наглядеться.

Наконец дорога, блестящая от воды, протянулась до самой крепостной стены. Идти под прицелом трёх стрелков было неуютно, а от мыслей, что ждёт впереди, под рёбрами разливался холод. Но всё же Такко был рад, что первым увидел проклятую крепость и первым войдёт внутрь.

Двор оказался неожиданно большим, почти как в Эслинге. Три сторожевые башни по углам и одна главная, поросшая мхом и крошечными, в локоть вышиной, берёзками. В середине двора колодец. У стен земляные насыпи, где кустилась зелень – огород. Чуть дальше сложен и заботливо укрыт дерюгой плáвник – палки и ветки, принесённые морем. Такко считал шаги и мысленно переносил очертания берега и стен на бумагу. Разглядел на стене небольшие камнемёты и приуныл.

Крепость казалась неприступной. Тайком не подобраться, подступы простреливаются. Разве что зимой, в темноте… Такко живо представил, каково идти по заснеженным и обледенелым тропам, когда ещё и светает на каких-то три-четыре часа, и поёжился. Нет, в мороз здесь делать нечего. Оставалось только гадать, чего стоили Шейну и его людям зимние вылазки.

Скрипнула боковая дверь, под ноги легли три десятка ступеней – каменных. Дерево берегли, даже щели в рассохшихся дверях и ставнях были заткнуты водорослями и замазаны глиной. А ведь если восточные земли отказались поставлять Шейну стрелы после похода Ардерика, значит, запас в оружейных должен быть невелик. Да и ветер здесь такой, что толком не прицелишься, а значит, если прорваться за предел досягаемости камнемётов и рассредоточиться…

Додумать блестящий план Такко не дали: втолкнули в просторный зал. В середине стоял огромный деревянный стол, под сломанные ножки были подложены камни. У окна Такко разглядел двух женщин, занятых рукоделием, и смутную тень в углу. Старшая из женщин подняла седую голову, глянула колко и враждебно. Провожатый сбивчиво объяснился, мешая имперское наречие с местным.

На стол шлёпнулось отнятое у Такко оружие, и у него заныло в груди – в потайном отделении колчана прятался белый цветок, сорванный у Эсхенского замка. Глупо было жалеть о мёртвых лепестках, когда собственная жизнь висела на волоске, только для Такко эти лепестки были памятью об Агнет. Он решительно отвёл от колчана глаза. Нужно было хорошенько всё рассмотреть и запомнить.

Сквозняк взвился, мазнул по лицу – за спиной открылась дверь и вошёл Шейн. Такко впервые видел его столь близко. Он был высок и широк в плечах, как барон, но крепок и двигался быстро, хищно. Рыжие вихры всклокочены ветром, на вязаной рубахе переплетался сложный узор. Шейн окинул Такко пренебрежительным взглядом голубых глаз, повернул к свету:

– Южанин, и к бабке не ходи. – Развернул спиной к себе и дёрнул связанные руки вверх, заставив Такко задержать дыхание и склониться вперёд. – Пальцы в чернилах и мозолях от тетивы. Что, сперва считал шерсть для Империи, а теперь подался искать славы, не разобравшись даже, за кого сражаешься?

Такко молчал. Шейн вытряхнул из колчана стрелы, осмотрел остриё.

– Охотничек, значит. Мда, небогат улов… В погреб его! Вечером разберусь.

– Ещё штаны будет просиживать, – заворчала старуха. – К делу приставь, хоть рыбу чистить.

– Дело говоришь, мать! Только нож я ему, пожалуй, не дам. Пусть сети чинит.

Такко хотелось гордо заявить, что зимой он не шерсть считал, а собирал стреломёт. А ещё защищал укрепления в Зимний Перелом, сражался в осаждённом замке и держал Шейна на прицеле, когда тот бился с Ардериком! Но он благоразумно прикусил язык. Убивать его пока не собирались, наоборот, провожатый тянул за верёвки на руках и ногах, распутывая хитрые узлы. Глядишь и удастся выбраться, а заодно высмотреть всё, что надо. От маркграфа в своё время ушёл, уйдёт и от Шейна.

Главное, что никто больше не попался. Конечно, немного обидно было думать, что Верен, обнаружив пропажу, вернулся в лагерь, но Такко понимал – его глупость едва не стоила жизни всему отряду. Вот же дурак – по сторонам смотрел, а вверх поглядеть не подумал, даром что сам вырос в горах!

Снова распахнулась дверь. Такко обернулся, и его будто облили ледяной водой. В тесный проём ввели, вернее, втащили ещё двоих пленников. Взгляд выхватывал детали: порванная рубаха, рассеченная бровь, брошенные на стол мечи, один с потемневшей лентой под рукоятью… Такко уставился на Верена и Кайлена, не веря глазам, и тут же опустил голову, желая провалиться сквозь землю, лишь бы не встречаться взглядом с другом.

– А вот и добыча покрупнее, – усмехнулся Шейн. – Этих я хорошо знаю.

– Этих все знают, – угрюмо подтвердил местный и мстительно толкнул Верена в плечо.

– Неужто полезли выручать этого недомерка?

– Так и было. Шли точно за ним.

– А вас вроде было пятеро, – Шейн окинул взглядом троих провожатых, те злобно покосились на Верена. Такко приметил тёмные полосы на мече под лентой и зажмурился от стыда – его-то скрутили сразу, всё равно что сдался без боя!

Шейн небрежно взял Веренов меч, взвесил, подбросил. С ухмылкой подцепил пальцем ленту.

– Правая рука сотника и главный предатель Севера, – усмехнулся он. – И оба рискнули жизнью ради этой мелочи? – Он остановился напротив Такко. – Стало быть, и ты не простой ученик счетовода?

– Не там ищешь предателей, – неожиданно завил Кайлен. – Мы – посланники. У нас для тебя кое-что есть. От баронессы Элеоноры.

Старуха у окна подняла голову, женщина рядом с ней, напротив, опустила глаза и усерднее заработала иглой. В углу тоже шевельнулась какая-то тень.

– Вот как, – протянул Шейн. – Что ж, я чту закон и посланников не трону. Развяжите его. Выкладывай, что там прислала красотка!

Кайлен потёр освобождённые руки и развернул на столе вышитый ландышами платок, до того спрятанный за пазухой. Там оказалась горсть красноватых камней – киноварь, не сразу вспомнил Такко. Которой едва не отравили барона зимой.

Так вот что дала Кайлену баронесса! И этот жук молчал всю дорогу!

– Значит, вернула мой подарочек, – усмехнулся Шейн. – Отец, гляди-ка! Хозяйка Севера прислала нам драконову кровь! Намекает, будто мы ей неугодны!

В углу снова шевельнулось, встрепенулось, и оттуда вылетел ворон, будто соткавшийся из тьмы. Шейн протянул руку, и ворон сел на кожаный наруч, озираясь и топорща перья. Такко было решил, что младший Эслинг помешался, как следом из угла послышался хриплый голос:

– Не припомню, чтобы в Бор-Линге цвели ландыши.

– Отродясь у нас этой дряни не видали! – отозвалась старуха.

Она отложила пряжу, поднялась и вдвоём с Шейном они вытолкнули из темноты кресло, в котором сидел седой, как лунь, старик. Кресло стояло на низкой тележке, но куда больше Такко удивило лицо старика: словно слепленное из двух половин, из которых жила только одна, другая же застыла перекошенной маской. Шейн развернул кресло так, чтобы старик видел пленников, и обратился к Кайлену.

– Что ж, посланник, назовись и изложи своё дело перед настоящим Хозяином Севера, как подобает.

Пока Кайлен собирался с словами, Такко разглядывал старого барона – в том, что это именно он, сомневаться не приходилось. Когда-то он был крупным и сильным мужчиной, на это указывали разворот широких плеч и могучие ладони, из которых ныне двигалась только одна. Ноги укутаны волчьей шкурой, на вязаной рубахе – знакомый выпуклый узор. Старик сидел спиной к окнам, глаза терялись в тёмных провалах под густыми бровями, но верилось, что они сверкают той же синевой, что у Шейна. А у матери глаза наверняка были светло-карие, как у барона Тенрика.

– Я Кайлен из Лосиной долины, – разнеслось наконец по залу, – и послан баронессой Элеонорой, Хозяйкой Севера. Она говорит, что сто лет назад Эслинги поклялись Империи в верности, а вы нарушили эту клятву. Говорит, что в будущем году ландыши будут цвести по всему Северу, и горе оленям, что осмелятся щипать их, забыв о ядовитых ягодах. А ещё говорит, что лучше Эслингам самим отдать власть, чем её вырвут вместе с руками. Вот, – он перевёл дух, покосился на оленя на каминном гербе и положил рядом с камнями письмо. – Здесь её слова записаны её же рукой и заверены печатью.

– Сам-то читать умеешь, посланник? – Шейн просмотрел письмо, передал отцу и снова повернулся к Кайлену. – Это что же, она не нашла никого достойнее тебя? У вас там полно учёных людей, которые и говорят получше, и выглядят поприличнее.

– Это чтобы ты видел, что устами баронессы Элеоноры говорит сам Север, – без запинки отчеканил Кайлен.

– И не жаль ей было отправить тебя в логово врага? Мало же южане ценят северные жизни!

Кайлен смешался:

– Она не посылала… сказала держать камни и письмо при себе и ждать удобный случай.

– Значит, ты явился сюда, не спрося старших. Неужто решил выслужиться и загладить позор на пиру? Да ты глупец!

– Ещё глупее было тебе явиться на пир и перессорить всех!

– Никакое дело не может считаться глупым, если ты преуспел, – ухмыльнулся Шейн. Взял со стола меч Кайлена – ещё не опробованный в бою, полученный в день присяги, поймал лезвием свет из окна. Снова усмехнулся, перехватив негодующий взгляд. – Ты не только дурак, но ещё и дерзок не в меру. Но я чту старый закон и не трону посланника, как обещал. Что ещё передала баронесса?

– Больше ничего.

– А что думаешь ты сам, Кайлен из Лосиной долины?

– Думаю, что ты обманул наших отцов и братьев, пообещав им скорую победу. И что этой зимой мы голодали, как раньше, а на празднике были лепёшки из коры и мха – из-за тебя! Старики говорят, что без южного зерна Северу не прокормить столько людей, сколько живёт сейчас. Но никто не готов умирать, чтобы остальным хватило. Поэтому я присягнул Империи и не жалею об этом, и никто из моих людей не жалеет.

– Из твоих людей! Молоко на губах не обсохло, а называешь сорванцов, что бегают за тобой, своими людьми! Что ж, я тебя выслушал. Возвращайся туда, где тебя кормят, и скажи, что если жене моего брата и тем, кто по ней сохнет, нужна власть – пусть приходят и попробуют забрать. Пока жив барон Эслинг, – он кивнул на отца, – Север говорит моими устами. А теперь – торжественный обед в честь посланцев баронессы!

Женщина помоложе, шившая у окна, поднялась и вскоре вернулась с миской и тремя кружками. Пленников толкнули к столу, усадили на старинные резные стулья.

– Жрите!

От миски пахло восхитительно. Такко невольно скосил глаза – в аппетитном рыбном бульоне лежали острые кости. Крупные громоздились горкой, мелкие плавали в жиже. Даже если кто-то забыл бы о гордости и попытался отхлебнуть, исколол бы рот. Такко выпрямился, насколько позволяла хватка, вскинул голову, встретился взглядом с Вереном и снова уставился в миску. Лучше бы ему эти кости в глотку забили, чем умирать от стыда и вины!

– Что, не нравится похлёбка? – рявкнул Шейн. – Вот так всякому, кто разевает рот на Север, он встанет поперёк горла. А теперь пейте!

Сзади обхватила крепкая рука, чашка уперлась в губы; Такко отвернулся, но немного напитка выплеснулось, и губы свело от горечи.

– Как вам северный мёд? Не для изнеженных южан, а?

Шейн стоял, подбоченясь, с вороном на руке, и насмехался.

– Передай это всё жене моего брата, Кайлен, предатель из какой-то там долины. А теперь убирайся, лосиная вошь!

Местный схватил Кайлена за плечо, тот сердито дёрнулся:

– Мои друзья пойдут со мной. Они тоже посланцы баронессы, и ты не имеешь права трогать их по закону Севера!

– Ага, стану я судить имперцев по закону Севера! – расхохотался Шейн. – Эти двое останутся посмотреть битву за Бор-Линге. Только я ещё не решил, будут они стоять на стене или висеть. Впрочем, передай своим, что если они уберутся отсюда и поклянутся впредь не совать носа за рубежные камни, я, может, и верну парней живыми и даже почти целыми.

Упирающегося Кайлена вытолкали за дверь. Такко покосился на Верена, всё ещё не решаясь смотреть в глаза. И понесло же его на эту троллеву тропу! Сам-то он выкрутился бы, хвала маркграфу, отобравшему медальон с гербом и стрелы, которые зимой попортили немало камнеедских шкур. Но Верена узнали сразу, и всё из-за Такко!

Ветер, гулявший по залу, шевелил платок с вышитыми ландышами. Шейн пересёк комнату и остановился перед отцом.

– У Чайкиного мыса видели лиамские корыта. Везут большие щиты и стрелы без счёта. Непохоже, что они собрались за рыбой или морским зверем.

– Камней хватит на всех, – прошамкал старик перекошенным ртом. – Собирай людей, сын! Может, когда-то Эслинги и давали клятву, но теперь, когда наши враги повержены, южане нам больше не нужны. Север сам способен прокормить и защитить себя!

Разобрать слова удавалось с трудом, больше говорили гневный тон и взмахи здоровой рукой.

– Камней хватит, – ухмыльнулся Шейн. – И для корыт, и для крыс, что придут посуху. Взгляни сам, как мы подготовили камнемёты на стенах!

Барона увезли – Такко слышал, как кряхтели люди, спускавшие кресло по лестнице. Шейн стоял у потухшего очага и смотрел на море. Ворон перебрался ему на плечо и тоже замер, нахохлился. Старуха взяла со стола письмо баронессы, брезгливо просмотрела и отбросила. Подошла и бережно погладила ворона.

– Ландыши уже цветут на востоке, – проговорил Шейн. – Но здесь им не бывать.

– Они уже здесь, – старуха мотнула седой головой на платок на столе. – Мы отобьёмся, но южане придут снова. И снова. И снова. Даже если струсят и отступят сейчас, за ними придут те, кому не будет дела до глупых мальчишек. Бор-Линге больше не тайна, сын. Нас выжили из Эслинге и вот добрались сюда.

Шейн презрительно усмехнулся и дёрнул плечом:

– Не ждал от тебя таких речей, мать.

– Когда охотники находят волчью нору, волчица не ждёт, когда они придут снова. Она перетаскивает детёнышей на новое место, даже если сердце обливается кровью от тоски по старому жилью. Уходи, Шейн. Уходи на Брусничную Гриву или куда захочешь. Пусть подавятся Бор-Линге, как рыбьей костью. У нас мало людей, ещё меньше запасов, и я не хочу ждать, когда нас уморят голодом и возьмут с позором.

– Если уходить, то вместе!

– Чушь! Как мы понесём отца? Да и ты знаешь его нрав. Он будет так браниться, что выдаст отряд. Я всё сказала, сын. Ты сомневаешься, но уже знаешь как надо поступить.

Шейн опустил голову, и было странно видеть на его лице нерешительность.

– Южная кровь и северное сердце, – выговорил он наконец. – В тебе больше храбрости, чем во всей нашей семье. Пусть южане скажут своё слово, тогда и будем решать.

Старуха в последний раз погладила чёрные перья и вышла. Её резкий голос был хорошо слышен: она приказывала нести в замок рыбу, что сушилась на берегу. Такко даже губу прикусил от нетерпения: выбраться бы, сказать своим, чтобы не дали рыжей лисе ускользнуть! А следом затопил холодный страх: раз при них с Вереном вели такие разговоры, значит, не собирались оставлять в живых.